Текст книги "Ночной охотник"

Автор книги: Томас Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Естественно, Кийт совершенно не представлял себе, как именно называлась прежде эта вещь. Невозможно было объяснить, в чем заключался принцип ее действия.

Он знал только, что шел уже шесть тысяч четыреста семьдесят девятый год от Рождества распятого Спасителя мира. После Смерти, словно мраком окутавшей Землю, многие секреты человеческой цивилизации оказались утрачены навсегда.

Обнаружив однажды прибор в одном из Забытых Городов, он не сразу сообразил, в чем заключается его загадка. Потом он даже не мог объяснить себе, почему не оставил на месте дурацкую маску или не отбросил ее в сторону, как часто поступал со многими другими непонятными вещами.

Но вскоре представился удобный случай для открытия тайны. Случайно, бессознательно он надвинул эту маску на лоб во мраке и через мгновение просто обомлел: темнота перестала быть темнотой!

Оказалось, что человеческая мысль несколько тысячелетий назад побеждала даже глухую ночь…

Про себя он окрестил прибор просто и понятно: «совиные глаза».

С тех пор он неоднократно пользовался своей находкой. Кийт постоянно прибегал к помощи «совиных глаз» и изумлял бывалых, опытных, но ничего не понимающих в технике сёрчеров своей невероятной, сверхъестественной способностью видеть во тьме. И так его авторитет в отряде был непоколебим и каждое его слово звучало, как закон, обязательный к немедленному выполнению, – но после того как Хрипун несколько раз продемонстрировал свои новые возможности, уважение сёрчеров превысило все мыслимые пределы.

Рядом с его походным мешком лежало и дорогое, но довольно распространенное в Республике Метс оружие, известное как «метатель».

Метатель, этот заряжавшийся с дула гладкоствольный карабин, стрелял шестидюймовыми разрывными снарядами. При прямом попадании шагов с двадцати он был способен поразить самого грозного лемута… что и испытал на себе вербэр, так некстати напавший на Медноволосого Хорра.

Единственное неудобство этого оружия заключалось даже не в его дороговизне, а в том, что метатель нужно было тут же перезаряжать, что делало его применение в условиях жаркой схватки не очень удобным.

Смертоносные снаряды для метателей производились только вручную в специальных маленьких мастерских, расположенных, как правило, при кандианских Аббатствах, и после каждой очередной экспедиции Кийту, чтобы пополнить арсенал, обычно приходилось отдавать немало своих находок в обмен на драгоценные заряды.

В каких бы местах ни приходилось Хрипуну ночевать, где бы он ни вынужден был приклонить голову, он всегда точно знал, что на шее у него висит ментальный рефлектор, а рядом находятся самые дорогие для него вещи: молибденовый клинок, компьютерная карта, «совиные глаза» и метатель.

* * *

В лесной пещере Кийт долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Он длительное время бодрствовал, а потом соскользнул в пучину сна, как в бездонный темный омут.

Среди ночи, едва только слабые лучи полной луны, вышедшей из–за облаков, коснулись земли, он внезапно проснулся от гнетущего страха, заполонившего каждую клеточку организма. Сразу стало понятно, что это неспроста.

Так ощутимо могло разбудить лишь то самое трагическое, черное предчувствие, которое внезапно охватило его у костра, когда из языков пламени на него стал надвигаться странный женский образ.

Каждая клетка тела Хрипуна тревожно вибрировала. Каждый сегмент его организма словно впитывал агрессивные телепатические импульсы, источник которых был пока совершенно непонятен.

С первых же секунд Хрипун понял по силе ментальных сигналов, что неприятности, которые он предчувствовал, уже подступили совсем близко.

В такие моменты телепатические способности его обострялись, активизировались, и он мог мысленным зрением мог видеть даже сквозь неживую материю. Мысленный взор проникал сквозь заросли кустарника, толстые стволы вековых деревьев, даже сквозь прочные каменные стены. Временами Кийт таким образом ориентировался в пространстве и был способен предвидеть будущее, безошибочно предсказывая приближение беды.

Но сейчас неожиданно до чуткого слуха Хрипуна донеслось нечто совершенно непонятное, нечто тревожное и пугающее. Ничего подобного он за всю свою жизнь не слышал…

В эту полуночную пору огромный лес обычно всегда был наполнен самыми разнообразными звуками, не прекращавшимися ни на мгновение.

Гудение ночных насекомых сливалось с дикими воплями хохочущих попугаев. Прерывистый хруст веток спорил с осторожным шуршанием травы.

Но сейчас ночной лес словно вымер. А этот странный звук, разорвавший ночной воздух, оказался совсем непохож на завывание ветра, плеск водопада около озера или шелест листьев.

Странный звук словно разбухал и ширился. Он приближался с бешеной скоростью, превращаясь в… громкий женский смех!

Хрипуну казалось, что гигантский лес, раскинувшийся кругом, содрогался от этого непонятного смеха. Ему чудилось, будто ветви мощных деревьев сотрясались, что кипарисы и пальмы раскачивались от крепких корней до высоченных крон и, все равно, смех продолжал надвигаться.

Издевательский, саркастический женский смех точно разбухал в ушах Кийта. Не в силах больше оставаться на одном месте, Хрипун вскинулся на своем ложе и огляделся вокруг.

Все было спокойно. Казалось, что этот непонятный шум достигает только его слуха. Никто из сёрчеров словно ничего не слышал. Все продолжали спокойно спать под сводами лесной пещеры.

А между тем было совершенно очевидно, что женский смех нарастал. Звук его усиливался с каждым мгновением и становился совершенно невыносимым. Хрипун ясно чувствовал, как, по мере приближения однообразного звука, его сердце невольно сжимается.

Вокруг ощутимо сгущалась напряженность. Даже сырой ночной воздух вокруг, казалось, становился вязким и плотным.

Внезапно все смолкло. Стих даже ветер, шевеливший листву деревьев. Даже небольшой водопад, изливавшийся в озеро, лежащее рядом с пещерой, казалось, мгновенно иссяк.

Хрипун почувствовал, словно вокруг что–то переменилось.

Он явственно слышал, что откуда–то из чащи потек жаркий, страстный женский шепот. Каждый дюйм пещеры заполнял умоляющий призыв.

Кийт прислушался, и ему показалось, будто он разбирает в этом мерном, как прибой, шепоте одну–единственную, обжигающую чувства фразу:

«Иди ко мне… иди ко мне… иди ко мне…»

Странное опьянение волнами окутывало его мускулистое тело с головы до ног. Такого невероятного, мучительного возбуждения Хрипун не испытывал уже давно. Казалось, он снова превратился в нетерпеливого девственного юнца, мечтающего о первой настоящей встрече с женщиной, мечтающего познать свою желанную.

«Иди ко мне… иди ко мне… иди ко мне… Зеленоглазая Ратта ждет тебя…» – повторил таинственный голос, и от каждого слова все тело Кийта покрывалось гусиной кожей.

Душа его изнывала от сладостного восторга, и тело словно стало набухать, подчиняясь возбуждению. От восторга он вскочил, хотя даже не понимал, кто такая Зеленоглазая Ратта и почему она вдруг ждет его поздней ночью.

Эйфория подчинила его мозг. Блаженство обдувало сознание сладостными горячими потоками. Нечто подобное бывало с ним когда–то давно, в юности во время учебы в школе Аббатства.

Тогда почтенный наставник, священник Лелио учил, что в таких случаях нужно сосредоточенными молитвами смирять жар плоти. По привычке Кийт закрыл глаза и стал произносить священные тексты, взывая о защите к Распятому Спасителю и Святой Троице.

Обращение к сакральным словам быстро помогло, но по–прежнему сознание Хрипуна заливали потоки странной эйфории. Это насторожило его еще больше. В памяти всплыло воспоминание о лукинаге.

Для усиления ментального трансцендентного контакта, во время учебы в Аббатстве почтенный наставник Лелио разрешал пользоваться легендарной лукинагой, довольно сильным наркотическим средством.

С годов ученичества Хрипун прекрасно помнил те ощущения. Через миг после приема лукинаги наслаждение сперва с силой ударяло в сознание тугой маслянистой струей… потом оборачивалось на несколько мгновений предательской слабостью во всем теле, а вслед за этим разливалось по жилам ровным и уверенным ощущением просветленного динамического спокойствия.

В небольших порциях раствор лукинаги приносил легкое забвение, раскрепощение сил и душевную свободу, помогая даже бороться со страхом перед дремучей неизвестностью. Но Кийт прекрасно знал, что стоило немного переборщить, как это вещество обрекало человека на верную гибель.

Иногда люди настолько привыкали к дурманящему вкусу лукинаги, что становились полностью зависимыми. Они делались вялыми, сонными, безразличными ко всему, и жизнь их заканчивалась печально. Те, кто настолько привыкали ко вкусу лукинаги, что не могли жить без нее, словно уходили куда–то вглубь собственного сознания.

Поклонники лукинаги точно закукливались в кокон собственных ментальных импульсов и становились полностью равнодушными к окружающей жизни.

Таких людей в Республике Метс было немного, и все же они порой встречались. Их легко было определить по бесстрастному взгляду тупых «рыбьих» глаз, которым они окидывали всех, не узнавая порой даже самых близких людей.

Поэтому священник Лелио с младых лет заложил в память Кийта кодированную защиту, своеобразный порог сопротивляемости этому препарату, так что Хрипун мог пользоваться лукинагой в небольших дозах, не опасаясь за радикальное изменение структуры своей психики.

Порой Кийт прибегал к помощи лукинаги и никогда этого не скрывал от своих приятелей. Но сейчас он совершенно точно знал, что ничего не принимал накануне вечером!

Между тем потоки маслянистого тепла словно заливали, захлестывали все каналы его мозга. Он смутно осознавал опасность и понимал, что нечто чуждое, враждебное стремилось вторгнуться извне в его сознание…

Неожиданно Кийт ясно понял, что находится под ментальной властью какого–то мощного разума. Сомнений не оставалось, все это было могучей телепатической атакой!

Разум Хрипуна, чуткий к ментальным воздействиям, поднял отчаянную тревогу. Сёрчер очнулся, судорожно сжимая свой серебряный медальон, открыл глаза, и какая–то мощная сила словно подбросила его на ноги.

Непонятные звуки, доносящиеся откуда–то снаружи, вскоре повторились снова. Сперва они прозвучали тихо, едва слышно. Потом раздались опять, и на этот раз чуткий, натренированный слух опытного сёрчера сразу уловил нечто непонятное.

Кийт в одно мгновение вскинулся со своего походного ложа, замер и напряженно прислушался.

Непроглядная тьма пещеры окутывала все вокруг плотной пеленой. Трудно было что–либо разглядеть, как бы он ни старался. Прижавшись спиной к холодному деревянному изгибу гигантского корня, он и сам словно превратился в Дерево, пытаясь понять, что происходит там, снаружи, в лесной чаще.

Пещера была довольно просторной и глубокой, но он лежал, как всегда, самым крайним. Шагах в трех от Хрипуна виднелось отверстие входа, и это жерло казалось ему зубчатым куском полупрозрачной дымчатой ткани, отчетливо выделявшейся на темном фоне.

Медленно и осторожно он приблизился к входному отверстию, быстро обернулся и через мгновение увидел, что и все остальные сёрчеры тоже вскочили со своих лежанок.

Снаружи в пещеру жидким потоком лился свет, едва выхватывавший из темноты лица сёрчеров.

Свет был очень слабый, но этого было достаточно для того, чтобы Хрипун с изумлением обнаружил: глаза его приятелей по–прежнему закрыты. Происходило что–то странное…

Бывалые, закаленные в походах мужчины вскочили на ноги, но не от чувства тревоги. Они не только блаженно улыбались и раскачивались, но и шли гуськом куда–то вперед, хотя все еще крепко спали. Вся его команда, еще несколько мгновений назад крепко дрыхнувшая на своих подстилках, уже стояла у выхода из пещеры.

Опытные сёрчеры, немало пережившие на своем веку, все они высыпали из пещеры на опушку и начали как–то странно, необычно подпрыгивать. Цепкий взгляд Кийта переползал с одного знакомого лица на другое, и изумление его только возрастало.

Сёрчеры не просыпались даже от этих странных прыжков! Они по–прежнему крепко спали!

Все путешественники, кроме Медноволосого Хорра, поднялись со своих мест, вышли из пещеры и начали перетаптываться на одном месте. Но при этом глаза их оставались закрыты, а на лицах играла одна и та же тупая улыбка, бессмысленное выражение полного, невероятного блаженства. Только Хорр, этот иннеец, недавно примкнувший к отряду, почему–то продолжал спокойно спать, тогда как все остальные дружно двигались на месте.

Ближе всех к лесу стоял чернокожий Джиро. Его рослая фигура сразу бросалась в глаза, и казалось, что здоровенный парень готов в любое мгновение, не просыпаясь, броситься куда–то в чащу.

Словно невидимая рука крепко стиснула запястье Кийта ледяной хваткой и решительно потащила из пещеры.

Сёрчер понял, что нечто ужасное захватило их всех, что приближавшаяся сила являлась воплощением той самой опасности, о которой предупреждало его видение у костра.

Все это пронеслось в его голове, пока он лихорадочно готовился к приближающемуся ментальному поединку.

Кийт ощутил удушье: казалось, его мозг и тело сдавили могучие тиски, выжимавшие из него энергию и силы. Одновременно с этим он продолжал чувствовать странный покой и даже в какой–то степени удовольствие, как будто телепатическая сила убаюкивала их всех, чтобы быстрее сломить волю к сопротивлению.

Напряжение ментального поля возрастало с каждой минутой. Телепатические атаки делались все более реальными, почти ощутимыми физически, окутывая плотной телепатической аурой лагерь сёрчеров.

Сжимая ментальный рефлектор, висевший на груди, Хрипун пытался сопротивляться с отчаянным мужеством. Он попробовал противостоять убаюкивающему ощущению блаженства, сосредоточив мысль на преданности Господу и повторяя сакральные иератические формулы.

Невольно в памяти всплыли традиционные ментальные тренировки в школе Аббатства, во время которых ученики не просто вступали в молчаливое жестокое телепатическое противоборство друг с другом, а стремились подчинить соперника своей воле. Используя один из приемов отвлечения сознания, он попытался бороться и начал снова повторять сакральные тексты молитв.

Но сейчас ужас усиливался еще и оттого, что не был заметен объект, излучавший такую мощную телепатическую энергию. Кийт не видел, кто является источником такого мощного ментального гнета, он не мог себе это представить, и именно это приводило его в полную растерянность.

Вокруг была полная темнота. Самое удивительное, что лагерь сёрчеров окутывала и полная тишина, словно все происходило не в густом лесу, а в глубоком подземелье.

Сёрчеры продолжали толпиться на опушке. При этом трансцендентная сила не разбудила их, оставив погруженными в гипнотический транс, и сразу подчинила себе. В таком состоянии сёрчеры могли идти куда угодно, – это было понятно с первого мгновения, – безропотно приближаясь к неминуемой гибели.

Хрипун понял, что, несмотря на идиотское ощущение блаженства, их всех настигло нечто ужасное. Сёрчеры продолжали радостно улыбаться с закрытыми глазами, а он приготовился к самому худшему.

Неожиданно ощущение эйфории выветрилось из сознания, словно сквозняк выдул клубы дыма из комнаты.

В это же мгновение немыслимая тяжесть стремительно навалилась на него, точно незримая мощная каменная глыба в одну секунду обрушилась сверху на плечи и заставила согнуться под гнетом невыносимого груза. Повинуясь неумолимой силе, Хрипун наклонился вперед, согнулся, тяжело дыша и с трудом удерживаясь на ногах.

Через мгновение он почувствовал, что больше не может сопротивляться неведомой силе, и рухнул всем телом в траву. Тут же послышался шум падения, и краем глаза, несмотря на головокружение, он увидел, как все остальные сёрчеры безвольно валятся наземь.

Воцарилась плотная, вязкая тишина, затягивающая, как пучина.

Послышалось что–то вроде то ли поскуливания, то ли рычания. Сёрчеры, скорчившись, валялись на холодной земле. Их глаза, наполненные ужасом, почти вылезали из орбит. На лицах не отражалось ничего похожего на какое–либо человеческое чувство.

Из–за плотной пелены облаков вышла полная луна. Призрачный свет хлынул на землю, и в лунных лучах Хрипун увидел, что на перекошенных лицах его друзей отражается один лишь звериный, панический, неосознанный ужас…

Глава 5
В ДОЗОРЕ

На следующий день сёрчеры проснулись поздно. Так поздно, как они еще никогда не просыпались во время своих экспедиций.

Полуденное солнце уже давно взошло над густым лесом. Раскаленный диск остановился прямо над полукруглой поляной с большим кострищем, наполненным пальмовыми углями.

Белое солнце безжалостно палило прямыми лучами по неподвижным фигурам крепко спящих сёрчеров. Бродяги беспорядочно валялись на земле недалеко от входа в пещеру под корнями мамонтова дерева и никак не могли продрать глаза. Рядом с ними лежали обнаженные ножи и топоры.

Бывалые путешественники просыпались один за другим. Мучительные недоуменные гримасы возникали на их мужественных лицах, когда они оглядывали друг друга.

Они не помнили, что происходило ночью…

Каждый из них очнулся в ужасном настроении. Голова с трудом поднималась, веки тяжело открывались после долгого сна.

Никто из них не смог бы сказать, что, собственно, происходило совсем недавно? Почему после прошедшей ночи на сердце стало так тяжело и безысходно?

Проснувшиеся сёрчеры обменивались вопросительными мутными взглядами. Пытаясь хоть что–то понять, они искали ответы друг у друга.

Каждый из них с изумлением обнаруживал, что валяется под открытым небом, хотя все смутно предполагали, что укладывались спать в пещере, о чем говорили серебристые космические покрывала, валявшиеся рядом с лежанками.

Отважные бродяги, содрогаясь от холода, обнаруживали, что лежат прямо на сырой земле, рядом с потухшим кострищем. Каждый болезненно морщился. Каждый чувствовал свинцовую тяжесть в голове. Всех сёрчеров мучила резь в желудке, и все ощущали какую–то мутную тошноту.

О том, что же все–таки происходило этой ночью, никто не мог сказать ничего определенного. Даже Кийт мучительно пытался восстановить ход событий.

Из древних книг он знал, что некогда существовала особая болезнь под названием амнезия, означавшая полную или частичную потерю памяти. То есть человек не мог понять, что было с ним в прошлом, не помнил, ничего не мог рассказать из того, что с ним происходило. Древние манускрипты описывали эту болезнь и объясняли ее разнообразными нервными срывами, сопровождавшими жизнь городских людей несколько тысячелетий назад.

Но в глубине души Кийт всегда полагал, что амнезия может наступить только под мощным и агрессивным ментальным влиянием. Только мастер мысленной связи, в совершенстве владеющий всем разнообразием телепатических приемов, мог, по его мнению, нанести памяти другого человека такие повреждения, при которых из нее выпадали бы целые блоки, целые участки, хранящие воспоминания.

И сейчас он впервые в жизни столкнулся со случаем коллективной амнезии. Дюжина крепких, бывалых, закаленных в походах мужиков внезапно поняли, что не могут ничего вспомнить.

Впервые в жизни он почувствовал себя неуверенно…

Он сидел немного в стороне, обхватив затылок крепкими ладонями, и старался воссоединить воедино обрывочные фрагменты своих воспоминаний. Но и он не мог выловить полного, цельного впечатления из той тягучей, густой аморфной массы, в которую, как ему показалось, превратилось его сознание после агрессивной телепатической ночной атаки.

Аморфная масса раздувалась в объеме, она словно вскипала и булькала пузырями дискретных сегментов в его гудящей от напряжения голове. Напряжение грозило разорвать череп пополам, но припомнить он ничего не мог, как ни старался.

Вместо воспоминаний была одна только плотная чернота.

Порой она нарушалась и взрывалась калейдоскопом ослепительных застывших впечатлений, вспышками мелькавших перед глазами с резким свистом. Но тут же все заволакивало мраком, и снова его сознание окутывалось ватной мглой.

Прошло не так мало времени, прежде чем он смог немного прийти в себя. Кийт боялся даже представить себе весь масштаб той телепатической силы, которая атаковала их минувшей ночью. Его собственная ментальная мощь питалась из источника врожденных способностей, развитых годами тренировок, но, оказалось, что она не способна в полной мере сопротивляться ночному нападению.

Хотя сёрчеры были еще довольно слабы и не настроены разговаривать, Кийт все–таки попытался мысленно пообщаться со своими обессиленными приятелями. Контактировал он на ментальном уровне, присев в центре поляны у костра.

Мысленным лучом Хрипун пытался по очереди проникать в клокочущее сознание каждого из них, чтобы напрямую собрать информацию обо всем, что произошло ночью. Одновременно он хотел помочь сёрчерам, постараться изнутри воздействовать на израненный мозг каждого терапевтическими успокаивающими волнами.

Связаться с сознанием приятелей оказалось не так–то просто. Агрессивное телепатическое воздействие, которое пережил каждый, не прошло бесследно. Оно разрушило многие привычные построения их рассудков.

Под влиянием активного ментального воздействия, которому сёрчеры подверглись во время ночного нападения, их пораженное мышление на время изменило свое строение. Хрипун прекрасно знал, что до этого сознание каждого из них имел ясную, стройную структуру. Теперь же, раз за разом мысленно ощупывая сознание приятелей, он убеждался, что их ауры на время словно расплавились, превратились в бесформенный пульсирующий комок. Попадая в сознательные части памяти, Кийт раз за разом сталкивался со сплошным ментальным месивом, с которым так трудно было наладить канал телепатической связи.

Тем не менее ему удалось послать в мозг каждого своего приятеля сильный умиротворяющий импульс. Импульс позволил сдержать панический порыв до такой степени, что сёрчеры смогли наконец собраться и начать мысленно восстанавливать всю картину происшедшего, которую безмолвно считывал с их сознания сидевший рядом Хрипун.

* * *

На поляне возле костра виднелись многочисленные свежие следы. Было такое ощущение, словно сёрчеры топталась там всю ночь.

Но для чего? Это они определить не могли…

Чернокожий Джиро, уперев узловатые мускулистые руки в бедра, стоял около входа в пещеру. Мучительно морщась от головной боли и с отвращением раздувая мясистые ноздри, он оглядел своих друзей, едва поднимавшихся на ноги, и язвительно заметил:

– Дьявольщина! Никогда не думал, что после свежего вина крепким мужикам бывает так плохо. Может быть, вчерашний мед оказался подпорченным? Может, нам подсунули тухлую жижу, изготовленную Нечистым? Клянусь светлым ликом Троицы, у меня такое ощущение, что вчера мы пили не медовое вино из мехов, а весь вечер хлебали чистую килу, причем полными кружками.

Густой, немного тягучий зеленоватый напиток под названием кила изготавливали из мякоти гигантских кактусов в самых южных районах побережья Внутреннего моря, да и то не везде. Рецепт этого древнего, невероятно крепкого напитка держался в тайне.

Не каждый желающий мог изготовить эту «огненную воду», от которой в малых дозах по жилам разливалось обжигающее тепло, а от большого количества заплетался язык и подламывались колени даже у самых выносливых, могучих сёрчеров.

В отряде всегда был основательный запас килы. Они постоянно возили с собой не менее полдюжины вместительных фляг. Но Кийт точно знал, что вчера вечером никто из сёрчеров ее даже не понюхал.

Во время походов он разрешал открывать металлические плоские фляги и употреблять кактусовый напиток только в крайних случаях. Например, когда кто–нибудь подхватывал простуду или дрожал от холода.

– Не пил ты вчера кактусовую килу, разве не помнишь, медвежья морда? Да и дело совсем не в вине, – угрюмо заметил Хрипун, исподлобья поглядев на Джиро. – Вино было вполне нормальное. Свежее правильное медовое вино. Не в этом дело…

– А в чем? – вопросительно сдвинул брови чернокожий и обвел взглядом всех своих товарищей, стоявших кругом. – Клянусь светлым ликом Троицы, что–то я не совсем понимаю… Вроде бы спать мы ложились в пещере, а проснулись черт знает где! Мы проснулись, и оказалось, что все валяются на земле, как последние портовые бродяги. Други мои, такого еще не было, чтобы сёрчеры во время похода валялись утром, как пьянчуги. Что произошло, скажи нам?

– Пока не знаю, – недовольно поморщился Кийт, скрипнув от недовольства зубами. – Сам пытаюсь разобраться.

Глаза его поднялись и неподвижно уставились в какую–то точку пространства. Он не хотел встречаться взглядом ни с кем из своих людей, потому что на душе у него было очень тяжело. Сёрчеры привыкли всегда и во всем полагаться на его удивительные способности, а в этот раз даже он не мог ничего объяснить, поскольку сам оказался в замешательстве.

У каждого сёрчера было такое ощущение, что ночью он получил сотрясение мозга. Даже предусмотрительный и запасливый Диал, всегда аккуратно выполнявший во время длительных походов функции повара, на этот раз с беспомощным выражением лица пытался сообразить, какую именно снедь он собирался накануне приготовить на завтрак. Диал силился и пытался что–то сообразить, но ничего не мог припомнить, ничего не мог извлечь из пораженной памяти.

* * *

Весь отряд собрался вокруг черного кострища, заваленного грудой холодных углей. Никто не собирался разводить новый костер.

Все сидели, опустив головы, и напряженно думали, что же все–таки произошло. Сёрчеры сосредоточенно соображали и молча ждали, что, в конце концов, скажет предводитель.

Хрипун сидел на высокой кряжистой колоде, на том самом пне, на котором накануне вечером Клир и Лоник играли в кости. Рядом с ним угрюмо молчал Джиро, устроившийся на куче сухих ветвей. С другой стороны кострища о чем–то тихо переговаривались иннейцы нууку, перебрасываясь короткими фразами на родном наречии дождевых охотников.

Немного в стороне, как всегда, устроился Сутер. Его глаза насторожено перемещались с места на место, точно он в любую минуту ожидал какой–то опасности.

Медноволосый Хорр тоже ничего не говорил. Его смуглое лицо, казалось, потемнело еще больше. Иннеец сидел немного в стороне и буравил неподвижным взглядом какую–то невидимую точку в пространстве.

Пальцы Кийта беспрестанно вращали четки, изготовленные из вишневого обсидиана, с которыми он не расставался со времен учебы в Аббатстве. Он внимательно смотрел на каждое граненое продолговатое звено, словно пытался понять, что означает сочетание различных камней, лежащих у него на ладони, и в этой фигуре найти определенный ответ.

Хотя предводитель и чувствовал напряженные взгляды направленных на него глаз, ничего определенного сказать им он был не в состоянии. Он решил распутать загадочный клубок с самого начала и идти по порядку, для начала сосредоточившись на главной цели.

В напряженные минуты, когда нужно было быстро успокоиться, Хрипун всегда прибегал к помощи своего своеобразного амулета. Он доставал тугое ожерелье из крупных, величиной с добрую виноградину, темных граненых зерен обсидиана.

И сейчас маслянисто поблескивающие куски вулканической породы скользили между его пальцев. Камни струились бесконечным смоляным потоком. Все его внимание в этот момент было устремлено на четки, точно в их различных сочетаниях можно было отыскать самое верное решение.

– Кто вчера оставался на вахте? – раздался наконец его тихий властный голос. – Кто вчера должен был охранять наш покой?

– Вчера, кажется, дежурным оставался Лоник, – болезненно сморщившись, не очень уверенно отозвался Джиро.

Чернокожий потирал мощный затылок с таким мучительным видом, точно его кто–то совсем недавно с силой огрел по голове увесистым поленом.

– Да, я вместе с Рахтом и Хекфи вроде бы сторожил около костра, – нерешительно подтвердил толстобрюхий Лоник.

– Что это значит, «вроде бы сторожил»? – недоуменно уставился на него Хрипун. – Как это понимать? Разве так заведено? Разве ты не помнишь, чья очередь была вчера?

Нестройное гудение голосов, раздавшееся в ответ, показало, что отряд полностью поддерживает предводителя.

Всем показалось, что черное, как полированный антрацит, блестящее круглое лицо Лоника вмиг словно бы посерело. Лоб и щеки его покрылись мелкими капельками пота, когда холодные, сосредоточенные глаза Кийта впились в него.

Мало кто выдерживал этот тяжелый взгляд. Пытливые глаза его просто гипнотизировали, подчиняли собеседника своей воле. Толстяк не был исключением из правил. Лоник скорчился, съежился, и даже словно уменьшился в размерах под влиянием пронизывающего взора своего предводителя.

– Отвечай, что же ты молчишь? – едва слышно спросил Хрипун.

– Кажется, помню. Мы оставались туг сторожить, – тяжело вздохнув, подтвердил Лоник.

Его коротко остриженные, густые черные волосы от ужаса, казалось, встали торчком, и стали напоминать плотную щетку для одежды.

Лоник ничего не помнил о вчерашнем вечере. Но он сделал мысленное усилие, судорожно сглотнул слюну и неуверенно добавил:

– Точно, мы здесь остались с оружием, а вы все, кажется, пошли спать в пещеру…

Больше он выдавить из себя ничего не смог, замолчал, и вокруг потухшего костра повисло тяжкое молчание. Тогда Лоник протянул руки в сторону своих товарищей и взмолился:

– Рахт! Хекфи! Что же вы молчите? Мы же были вместе! Разве вы ничего не помните, други мои?

Рябой Рахт и светлокожий Хекфи, сидевшие на другом конце кострища, неуверенно переглянулись между собой и понуро, но утвердительно кивнули. Но добавить что–либо к словами толстяка они явно побоялись.

Тогда Лоник потерянно улыбнулся и только неопределенно махнул пухлой рукой.

– Да, точно. Мы сторожили здесь и сидели, сидели, сидели… – мучительно припоминал он.

Однако, как ни силился, дальше этого продвинуться не смог.

Было видно, что память его довольно сильно повреждена. Иначе нельзя было объяснить тот факт, что воспоминания даже о простых событиях, происходивших накануне, ставят его в тупик.

Даже Кийт не мог сразу помочь Лонику. Как не мог он прийти на выручку и к другим сёрчерам потому, что его собственные каналы телепатической связи после вчерашней ночи нуждались в тщательном восстановлении.

Стало заметно, что от напряжения чернокожий толстяк чувствует себя все хуже и хуже. Чтобы не добивать его окончательно, предводитель отряда решил прийти Лонику на подмогу.

– Давайте вместе вспомним, – миролюбиво предложил Хрипун. – Что–то произошло, но мы должны объединиться и попытаться вместе, сообща все восстановить. Давайте думать, и пусть каждый постарается вспомнить, что происходило ночью. Потом мы вместе выстроим все от начала до конца.