Текст книги "Ночной охотник"

Автор книги: Томас Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Он надеялся только на свои силы и знал, что не пропадет в любой ситуации. Но еще неизвестно, чем бы закончилась эта встреча с вербэром, если бы не метатель Хрипуна, поразивший проклятого оборотня.

Глава 2
ЛЕС И ПЕЩЕРА

Этот вечер Медноволосый Хорр вместе с командой Хрипуна остановился на ночлег очень поздно. Сёрчеры позволили себе наконец расслабиться и перевести дух, когда на небо уже выплыл яркий диск полной луны.

Неутомимые бродяги, пробиравшиеся по лесным тропам сквозь труднопроходимые дебри необъятного Южного Тайга, искали место для стоянки не на одну только ночь, а на несколько дней. Они хотели хорошенько отдохнуть перед решающим переходом и никак не могли отыскать именно то, что нужно.

Солнечный свет к этому времени уже угас. Густые плотные заросли почти погрузились в зыбкое темное марево, и мертвенно–бледный лунный свет уже серебрил верхушки деревьев.

Кийт никак не мог найти подходящий уголок, пока, наконец, нечто подходящее не подвернулось. Уставшие путники решили разбить походный лагерь, остановившись около темной горловины небольшой пещеры, попавшейся на пути.

Надежное логовище, вполне подходившее для ночного отдыха, было своеобразным укрытием, образованным самой природой. Уютная естественная пещера располагалась под толстыми корнями огромного, монументального мамонтова дерева.

Раскидистая вершина исполинского ствола была видна издалека, она гордо вздымалась посреди лохматых макушек пальм и остроконечных крон кипарисов. А между корнями природа соорудила нечто, напоминающее своеобразное жилище.

Силуэты зарослей зубчатого ливидамбараса и гигантских древовидных папоротников, растущих вокруг гигантского мамонтова дерева, уже погружались в темно–зеленую мглу. Очертания всех предметов расплывались в неопределенном мареве. Несмотря на это, опытный взгляд Кийта, следовавшего во главе отряда, сразу выхватил отверстие пещеры, неясно черневшее посреди буйных изумрудных зарослей, как пасть огромного животного.

Неподалеку монотонно и тихо шумела вода. Источник, струившийся с валунов, покрытых толстым слоем мха, впадал в небольшое лесное озеро, глубокое и прозрачное.

Не оборачиваясь, находясь по–прежнему спиной к своим людям, Хрипун резко вскинул руку, как всегда показав своему отряду тыльную сторону ладони. В вечерней тьме раздался его неповторимый сиплый голос.

– Все, грязные бездомные бездельники! Стоп! Тормозите! – тихо скомандовал вожак. – На сегодня уже хватит!

Медноволосый Хорр точно слышал, что эти слова прозвучали глухо, неясно и совсем негромко. Но к удивлению иннейца, еще не очень хорошо знавшего предводителя отряда, несмотря на это, сёрчеры сразу поняли своего вожака.

Кроме всех прочих своих достоинств, Кийт обладал удивительной способностью быть услышанным всегда и при любых обстоятельствах. Это при том, что никто и никогда не помнил, чтобы он говорил громко и повышал свой хриплый, рокочущий голос. Просто так получалось, что все разговоры вокруг смолкали каждый раз, стоило ему только открыть рот.

Никто не удивлялся этой небольшой загадке, все просто привыкли.

Впрочем, у феноменальной черты было вполне определенное объяснение, но даже приятели, долгое время общавшиеся с Кийтом, а уж тем более недавно появившийся в отряде Медноволосый Хорр, совершенно не подозревали о главной тайне его жизни.

Никто из сёрчеров не поверил бы, если бы узнал, что этот неутомимый бродяга, этот невысокий крепыш со смуглым бронзовым лицом, изуродованным глубокими извилистыми шрамами, когда–то прилежно учился в школе одного из лучших Аббатств Кандианской Универсальной Церкви. Глядя в его лукавые, пронзительные глаза, мало кто предположил бы, что этот сильный человек мечтал когда–то стать священником, как и многие мужчины из его рода.

Кийт многое знал и многое умел. Но все это основывалось на телепатических способностях, развитых в юношеские годы.

Помимо мощной религиозной и научной подготовки своих питомцев, наставники всех Аббатств Универсальной Церкви прежде всего уделяли много времени ментальным тренировкам будущих священников. Кийт был одним из самых способных учеников своего поколения.

Во время учебы он в совершенстве овладел самыми изощренными, самыми сложными телепатическими приемами. Именно об этом окружавшие его сёрчеры, имевшие лишь весьма смутное представление о таких вещах как мысленная речь и ментальное воздействие, даже не догадывались.

Хрипун не только был прирожденным вожаком. Он мог в совершенстве управлять такими каналами телепатической связи, в которых почти не задействовалось рассудочное, рациональное начало человеческого сознания. Ему вполне достаточно было тонко использовать лишь интуитивный, подсознательный спектр, чтобы люди из его отряда сразу беспрекословно повиновались силе подсознательного внушения.

Бесстрашные сёрчеры и не ощущали, что, на самом деле, находятся под жестким ментальным контролем вожака.

* * *

Вот и сейчас, около основания Мамонтова дерева, все было, как обычно.

Для Медноволосого Хорра, как и для всех остальных искателей, туманная тишина, наполненная звуками вечернего леса, словно бы едва нарушилась на пару мгновений короткими рублеными фразами Кийта. Между тем, мозг каждого воспринял мощные и определенные телепатические импульсы, проникшие внутрь сознания, минуя логические, рациональные секторы.

Услышав убедительный хрипловатый голос вожака, все его уставшие спутники с готовностью замерли на месте. Переход начался на восходе, ранним утром, и за целый день они ни разу не остановились надолго, пробираясь по бесконечным зеленым лабиринтам Тайга.

Стоявший впереди отряда Хрипун уверенно решил:

– Пожалуй, именно здесь каждый из нас сможет бросить свою мясистую задницу на землю! Дальше уже не пойдем! Здесь мы отдохнем дня три, и ничто нам не помешает.

– Неплохой уголок здесь, неплохой. – согласился чернокожий верзила Джиро, остановившийся за его спиной. – Хотя, если хорошенько поискать, может, найдем что–нибудь поинтереснее? Клянусь светлым ликом Троицы, мы сумеем присмотреть еще что–нибудь.

Происходивший с побережья Лантика, этот мощный парень обожал своего вожака. Он был предан Хрипуну до глубины души, но иногда из какой–то особенной вредности старался поставить под сомнение его решения.

– О чем ты говоришь, приятель? – с недовольной гримасой скривился Кийт, прекрасно все понимавший и без слов. – Ты что, эбеновая дубина, не доверяешь мне? Скоро солнце совсем скроется! Тогда мы окажемся в полной тьме и будем спать под открытым небом, в траве… Клянусь своим брюхом, это то, что нам нужно!

– Ты уверен? – недоверчиво спросил Джиро.

Он почесал гладкую, наголо выбритую мощную макушку, на которой выступали мощные округлые бугры. Блестящая и твердая, голова его была словно сделана из куска хорошо отполированного черного мрамора.

– Клянусь своим пустым, голодным, бурчащим брюхом, лучшего места нам точно не найти! – тоном, не допускающим возражений, сказал предводитель отряда. – Здесь все нам подходит. Место на пригорке, большая пещера. Там, за рощицей, озеро.

Обернувшись назад, он спросил:

– Сутер, где ты? Тебе пора купаться?

– Да уж, время настало! – с готовностью отозвался худой парень в кожаной бандане.

– Порядок, приятель. Скоро сможешь поплескаться в воде.

Обратившись к Джиро, Кийт приказал:

– А ты, несносный скандалист, проверь пещеру. Не ждет ли там какой–нибудь голодный монстр?

Чернокожий гигант запалил смоляной факел и на несколько секунд исчез во мраке. Осветив внутреннее пространство укромного убежища, верзила крикнул оттуда:

– Да, ты был прав! Тут хватит места для всех!

Показавшись снова в проеме, он с виноватой гримасой добавил, обращаясь к Кийту:

– Точно, все надежно! Если из–под земли, конечно, никакая тварь не вылезет, да и сверху никто не свалится.

– Тогда остаемся ночевать здесь, – решил предводитель отряда.

С Хрипуном, кроме Джиро, в отряде никто и никогда не спорил.

Невысокого роста, но крепко сбитый и широкоплечий, Кийт поражал прежде всего своим взглядом. Ледяные глаза его просто гипнотизировали, завораживали собеседников. Одним лишь видом своим он мог навести страх не только на случайных знакомых.

Ничего удивительного не было в том, что какие–нибудь дремучие земледельцы, живущих в районах Внутреннего моря, панически боялись его. Они просто холодели от ужаса, взглянув на это покореженное шрамами лицо, на котором металлическим холодным блеском сверкали пронизывающие, умные глаза.

Медноволосый Хорр сразу заметил, что встречаться с ним взглядом лишний раз боялись самые отчаянные члены его же собственного отряда. Мало кто осмеливался открыто взглянуть ему в лицо.

Задрав голову так, что с макушки чуть не слетел круглый шлем, скроенный из тяжелой просмоленной кожи грокона, главарь отряда впился внимательным взглядом в крону огромного мамонтова дерева.

Трудно даже предположить, невольно подумал Кийт, сколько лет исполнилось этому исполинскому дереву, родственнику древней гигантской секвойи. Невозможно было и представить, когда на возвышении, на небольшом холме начал расти этот великан!

Еще со времен учебы ему было известно, что такие исполины могли жить до четырех тысяч лет; в таком случае это означало, что робкий росток, появившийся из семени, чудом уцелевшего После ядерной войны, начал расти сразу после Смерти. За то время, пока это дерево достигло своих масштабов, на Земле очень многое изменилось.

Необъятный ствол, покрытый выпуклыми буграми и иссеченный глубокими морщинами извилистых трещин, вздымался на сотни футов. Казалось, он почти упирается в синеватое вечернее небо.

Могучие корни напоминали изогнутые колонны. Они уходили в недра земли, вгрызаясь в почву, как пальцы огромного чудовища. Между корявыми «пальцами» этих лап, заполненных землей, и образовывалось пространство, заключавшее в себе нечто вроде полукруглого навеса, высотой примерно в рост человека.

Логово это выглядело вполне пригодным для временного пристанища. Все члены отряда Хрипуна после ужина вполне могли хорошо отдохнуть внутри. Темной глухой ночью любой сёрчер мог почувствовать себя в полной безопасности под толстыми сводами укромной пещеры.

Заросли древовидного папоротника и зубчатого ливидамбараса, кустарника с огромными листьями, напоминавшими пятиконечные звезды, обрамляли опушку почти круглой формы. Место выглядело вполне пригодным для стоянки.

– Все, порядок! Разгружайтесь, бездельники! – по–прежнему тихо скомандовал Кийт. – Пусть рогачки остаются здесь, сами отыщут себе поблизости какой–нибудь жратвы, Мы расслабимся пару дней, имеем право. С утра старина Диал подергает буйволиц за соски, нацедит пару кувшинов молока. Немного отдохнем, а уж потом двинемся дальше!

У входа в пещеру закипела работа. Каждый знал свою задачу, поэтому дело спорилось быстро. Вскоре вещи были аккуратно сложены между корнями, а в центре поляны заполыхал костер, на котором готовилась походная снедь.

– Скажи мне, приятель, о чем обычно мечтают дождевые охотники из твоего племени вечером, после длинного перехода? – спросил у Хорра низкорослый метс по имени Диал.

– О милости Духа Проливного Дождя! О тихой, спокойной ночи усмехнулся иннеец.

– И все? – лукаво спросил Диал.

– Нет, конечно. Милость Духа Проливного Дождя означает хорошую жратву перед сном. Все думают о празднике «большого живота».

– Точно! – ухмыльнулся метс. – В этом все мы похожи. Перед хорошим сном на мягкой лежанке сёрчеры мечтают о доброй кружке хмельного меда, об увесистом куске жирной моцарры. Скоро я угощу тебя на славу этим сыром, ничего вкуснее ты еще никогда не пробовал!

* * *

Вся поклажа лесных путников была приторочена к мускулистым спинам четырех кау. Самки этих крупных вьючных животных напоминали по внешнему виду древних доисторических буйволиц, обитавших на Земле еще до Смерти, много тысяч лет назад.

Древнее, почти забытое слово «буйволица» все же оставалось в чести даже спустя несколько тысячелетий после колоссальной атомной ошибки, слизавшей с лица планеты почти все человечество. Оставшиеся в живых многие вещи обозначали по–иному, но и прежние слова остались в языке, так что слово «буйволица» порой иногда употреблялось наравне со словом «кау».

Сёрчеры брали кау в поход, но каждый раз новых. В конце очередной экспедиции животных забивали на мясо, так что совсем недавно, перед очередной экспедицией, искатели выменяли новых мощных самок, отдав за них кое–что из древних предметов, обнаруженных во время предыдущей экспедиции на разрушенный древний космодром.

Особенно ценились кау не только за силу и выносливость, но и за неприхотливость в обращении. Массивные, крепко сбитые животные обладали покладистым нравом. Они находили себе пищу в любом месте, где оказывались, питаясь практически любой зеленой растительностью, попадавшейся на глаза.

Рогачки легко прокладывали путь в самых непроходимых зарослях Тайга, что для небольшого отряда Хрипуна было особенно важно. Их раздвоенные копыта легко пробивали дорогу и по упругой лесной подстилке, и посреди черных топей болот.

В придачу ко всему, здоровенные невозмутимые буйволицы даже во время долгих переходов, несмотря на усталость, постоянно носили в своем вымени сладковатое жирное молоко. Этот продукт, конечно, сам по себе не пользовался особым успехом у людей Хрипуна, – как и все уважающие себя крепкие мужики, сёрчеры предпочитали пить что–нибудь покрепче. Но ни единая капля надоя не пропадала. Все молоко сливалось во вместительные фляги, притороченные к седлам, где во время переходов болталось, пенилось и скисало.

Раз в несколько дней, по вечерам, во время привалов, умелец Диал наполнял содержимым фляг вместительный закопченный чан. На костре он готовил для прожорливых приятелей свое любимое блюдо – «моцарру».

Куски вкусного и питательного подсоленного сыра, приправленного ароматными лесными травами, немного отдававшие древесным дымом, мгновенно исчезали в бездонных животах голодных бродяг, запивавших вкусную жратву хмельным медовым вином.

Иногда, в самых отчаянных ситуациях, когда невозможно было достать никакое другое пропитание, Диал снабжал сёрчеров особой едой, в которой использовалась кровь буйволиц. Он поочередно вскрывал их яремные вены, осторожно проткнув шкуры острием клинка, и сливал густую темную кровь во вместительную флягу.

Смешивая эту кровь с молоком, повар изготавливал нечто вроде темного сыра, – бурую моцарру, ломоть которой по питательности не уступал хорошему куску жареного мяса. Животные после этого не то что не умирали, но даже и не заболевали. Раны хорошо обрабатывались и бесследно заживали до того, когда сёрчерам требовалось снова воспользоваться теплой кровью.

* * *

Вечерний воздух наполнялся однообразным тихим звоном мошкары, роями слетавшейся к стоянке. Дым ночного костра надежно защищал от гнуса, так что люди Хрипуна могли спокойно поужинать у огня.

Лишь из темноты раздавались звучные хлопки. Хвосты буйволиц, с хрустом обрывавших мясистые листья и побеги с близлежащих кустарников, безостановочно хлестали по мускулистым тушам, сгоняя со шкур зловредных кровососов.

Во время походов самки кау обычно самостоятельно добывали себе пропитание. В любом месте они постоянно умудрялись выискивать для себя что–нибудь вкусненькое. И в этот вечер, еще пока сёрчеры раскладывали поклажу, буйволицы успели с легким пофыркиванием отойти немного в сторонку. Вскоре их сильные губы уже звучно срывали с зарослей ливидамбараса молодые, сочные побеги.

Где–то вдалеке несколько раз утробно проревел грокон, огромное лесное животное, чем–то отдаленно напоминавшее древнего вепря, но после Смерти выросшего до огромных размеров. Этот массивный, мускулистый кабан, покрытый жесткой щетиной, не уступал по весу взрослому баферу – хорошо откормленному быку.

– Неплохо было бы эту аппетитную крошку загнать в ловушку, – мечтательно вздохнул Джиро, прислушавшись к далеким воплям. – Клянусь голодным брюхом Хрипуна, я не отказался бы сейчас от пары кусков горячей свиной печенки.

Его ярко–красный язык невольно скользнул по краям пухлых, рельефных мясистых губ. Чернокожий гигант недаром облизывался: все сёрчеры были большими любителями мяса грокона. Конечно, не так и часто им удавалось настичь и одолеть такую добычу, – эти животные отличались редкой хитростью, сообразительностью и злобой.

Если уж грокон попадал в их руки, сёрчеры своего никогда не упускали. Несколько дней они не трогались с места, отъедаясь и отдыхая, а в это время неутомимый Диал коптил оставшееся мясо, нарезанное брусками, чтобы запасти его впрок.

Но в этот вечер огромный кабан, на его звериное счастье, бродил где–то совсем уж далеко. Не было смысла даже пытаться искать заманчивую добычу в глухих дебрях ночного леса. Во мраке он был особенно опасен, – глаза грокона хорошо ориентировались в темноте, и вдобавок ко всей своей сообразительности он отличался лютой злобой.

К тому же жратвы в этом походе хватало и так, жаловаться было не на что. Кроме традиционной моцарры, сваренной из кислого молока буйволиц кау, и традиционных сухих лепешек, Диал порадовал всех печеными личинками мускусного жука. Он обнаружил их вечером, пока все остальные разбивали лагерь, и первым делом стал готовить ужин.

Ждать угощения пришлось недолго. Повар отряда работал ловко и сноровисто. К тому же Джиро откупорил вино, и на душе у каждого стало веселей.

Даже сквозь ощутимый запах древесного дыма, поднимавшегося над костром, до Медноволосого Хорра донесся удивительный аромат, заключенный в обширном кожаном мехе. В воздухе неуловимо запахло чем–то сладким, тягучим, приторно–медовым.

– Попробуй, приятель, тебе понравиться! – Рахт протянул ему кожаный мех. – Дождевые охотники не делают такого, а зря.

Не успел Хорр сделать первый глоток медового вина, как перед ним возникло нечто вроде глубокого походного блюда. Своеобразная тарелка состояла из плотных жестких пальмовых листьев с волнообразными полукруглыми выемками по краям.

Эти листья, в огромном количестве валявшиеся под деревьями, окаймлявшими поляну, Диал набрал сразу после того, как горячий ужин был почти готов. Хорошенько промыв их в ручье и просушив, для каждого сёрчера он быстро соорудил нечто вроде походной тарелки, сшив листья между собой гибкими, упругими жилками древовидного папоротника.

Личинки жука, наваленные горкой на листья, аппетитно дымились и источали дразнящие ароматы. Облитые соусом, крупные, мясистые, – толщиной со средний палец взрослого мужчины, – хорошо пропеченные, личинки по внешнему виду напоминали обыкновенное мясо.

Хорр знал, что по вкусу это блюдо ничуть не уступает его любимой снеди – запеченным яйцам лесных птиц, – поэтому понюхал и смело вонзился зубами в ароматную мякоть. Еще один глоток темного густого вина освежил горло и разлился по жилам приятной теплотой.

Жареные личинки стремительно исчезали в желудках сёрчеров, несмотря на то, что раньше искатели не особенно часто употребляли их в пищу. За время странствий по Тайгу, по Южным лесам, как и по другим бескрайним кандианским пределам, организм каждого привык к самой различной жратве.

Таков был удел сёрчеров, вечных бродяг и странников. Никто не роптал по этому поводу, потому что судьбу они выбрали сами для себя. Сегодня им приходилось заправлять в брюхо одну снедь, а завтра другую. Но жизнь от этого становилась только веселее.

В разных местах сёрчеры и питались по–разному. Проходя густые леса, они разживались дичью и мясом грокона, добавляя съедобные коренья и питательные травы.

В прибрежных районах, окаймлявших Внутреннее море, искатели всегда жили дарами вод. Причем бескрайние волны таили в себе не только свежую рыбу, но и другие, самые разнообразные продукты. Не только съедобные водоросли и улитки, живущие на их стеблях, становились основой для пропитания сёрчеров. Внутреннее море таило в своих глубинах немало других продуктов, вполне пригодных для еды.

Диал умел вкусно готовить практически любые продукты. Все, что встречалось в лесах или доставалось из моря, служило походной пищей для сёрчеров. Поэтому так вкусны были и личинки гигантского жука.

Кийт сделал последний глоток медового вина и набрал в пригоршню этих дымящихся рассыпчатых личинок, пропитанных соусом из лесных трав.

Кожа на его руках уже давно задубела, одеревенела за время многочисленных походов. Как и все остальные сёрчеры, он не ощущал обжигающего жара только что приготовленной пищи даже кончиками пальцев, высовывавшихся из черных кожаных полуперчаток.

Вся остальная ватага не отставала от него. Каждый сёрчер получил свое собственное блюдо, сооруженное из сшитых объемистых пальмовых листьев, и скоро вся кладка личинок гигантского мускусного жука вместе с порядочными кусками свежей моцарры исчезла в ненасытных утробах голодных путешественников.

После горячего сытного ужина бродяги немного осовели, позволив себе расслабиться. Трапеза оказалась хороша еще и потому, что была сдобрена большим количеством хмельного меда.

Медноволосый Хорр впервые попробовал его, и Рахт сказал ему, что этот темный ароматный хмельной напиток производился по какому–то особому древнему рецепту из янтарного меда диких пчел. Делали его во многих метсианских поселениях, лежащих южнее границ Внутреннего моря. Сёрчеры обменивали вино на часть своих находок и перевозили запасы во время экспедиций в четырех продолговатых мехах, изготовленных из грубо обработанной, но тщательно просмоленной кожи.

Медовый хмельной напиток во время путешествия постоянно немного бродил внутри каждой кожаной емкости. С каждым днем пути вкус меда менялся и приобретал особый, ни с чем не сравнимый легкий аромат дымящегося костра.

Кийт Хрипун не так часто позволял сёрчерам выпить. Обычно он жестоко преследовал беспричинное пьянство. Далеко не каждый день он разрешал своим людям откупоривать кожаные мехи, притороченные к мощным загривкам кау.

Но в этот вечер он почувствовал, что нужно дать отряду отдохнуть. Поэтому, ко всеобщей радости, увесистые емкости начали двигаться по кругу, и вскоре на лесной поляне раздались возбужденные голоса сёрчеров.

Как бы ни была велика усталость, как бы ни гудело тело в конце трудного дня, в этот вечер сёрчеры не торопились сразу отправиться на ночлег в пещеру. Воспользовавшись случаем, они потягивали хмельной напиток и предпочитали подольше посидеть у огня.

То и дело лесную тишину нарушали взрывы громкого хохота. Приятели передавали по кругу кожаный мех и балагурили. Они смотрели на огонь, болтали и оживленно перебрасывались грубыми шутками.

Как водится, сёрчеры обожали смаковать собственные приключения, – особенно те, что происходили в злачных местах, расположенных в портовых кварталах Нианы, Намкуша, или какого–нибудь другого города. Историй было не так и много, все уже знали их наизусть, поэтому каждый раз приходилось изрядно приукрашивать, добавляя все новые и новые живописные подробности.

Жизнь сёрчеров раскачивалась, как маятник, – от одного похода до другого. Сначала они уходили в очередную опасную экспедицию, добираясь тайными тропами к какому–либо из Забытых городов. Достигнув руин древнего мегаполиса, приятели обнаруживали что–нибудь самое ценное и возвращались в оживленные населенные центры, чтобы поторговать, обменять находки на продукты, на одежду или на драгоценные слитки.

Большую часть добычи Кийт оставлял в отряде, для подготовки к следующему походу. Но, по условиям договора, и каждый сёрчер получал свою личную долю, с которой делал все, что хотел.

Эти средства и улетучивались в первую очередь. Слитки и ценные вещи обрушивались проливным драгоценным дождем на кабаки, да на окраинные городские кварталы, в которых, по традиции, обитали легкодоступные красотки. Богатство испарялось быстро, оставляя бродягам лишь головную боль, похмелье, да смутные воспоминания, с которыми они могли отправляться в экспедицию.

Разбегались по разным местам сёрчеры ненадолго, для того чтобы хоть немного отдохнуть друг от друга. Но вскоре на душе у каждого становилось пусто. Они собирались вместе, чтобы снова увидеть жуткие шрамы на лице своего вожака и под предводительством легендарного Кийта Хрипуна двинуть в очередной поход.

* * *

Искры, поднимавшиеся от горящих бревен, по извилистой замысловатой траектории летели вверх, возносясь куда–то в темноту, к недостижимой кроне огромного мамонтова дерева. На ночном небосводе пунктирными ожерельями загадочно мерцали яркие гроздья далеких созвездий.

Казалось, весь мир вокруг объят спокойствием, и сёрчеры после утомительного перехода отдыхали душой, расслабляясь в дружеской компании.

В голове Медноволосого Хорра непривычно шумело. Он впервые попробовал вина и с удовольствием прислушивался к оживленной беседе, разворачивавшейся вокруг полыхающего костра. Веселый гомон то и дело переходил в громкий заразительный хохот.

Худой блондин по имени Бакли, ловкий и жилистый парень из племени белокожих дикарей, в повседневной жизни слыл тихим молчуном. Говорил он обычно очень мало, почти невозможно было из него вытянуть хоть пару слов, и в остальное время он совершенно невозмутимо смотрел на мир.

Только в этот вечер светловолосый сёрчер охмелел. Причем опьянение настигло его сразу, от первого же глотка меда. Бледные щеки разрумянились, а с узкого лица, обычно сурового и невыразительного, ни на мгновение не сходила возбужденная улыбка.

С каждым новым глотком его одолевал все разраставшийся приступ болтливости. Сверкая в мерцающем свете костра влажными выпученными глазами, он горячо убеждал своих спутников:

– Я еще раз повторяю вам, други мои, что у той самой девки, я вам как–то рассказывал, у той, из красного шатра в Ниане, у которой я в последний раз провел целую ночь, у нее был самый настоящий хвост!

– Хвост? Разве у женщин бывает хвост? – недоверчиво взвился кто–то из сёрчеров, сидевших на другого краю костра. – Ты ничего не перепутал ночью? Это была точно девка? Ты уверен?

– Девка! Клянусь, други мои! Это была самая настоящая молодая девка! Длинные волосы, серьги в ушах, а груди… Груди у нее были, как у самой статной нианской красавицы! Таких грудей я еще никогда не видел, чтобы мне провалиться! Плотные, теплые, тяжелые… там было за что подержаться! Но, главное – они были покрыты густым пушком, мягкой нежной шерстью! Кто–то из родни у нее путался с людьми–кошками, это точно! Клянусь звездным небом, она была из племени мутантов! Ее звали Ц'Веела!

– Сколько же ты выпил тогда, Бакли? Признавайся, сколько медового вина ты перелил в себя, соломенная голова? – с нарочитой невинностью поинтересовался Джиро. – Может, от выпивки у тебя у самого на ладонях полезла густая щетина, вроде сена, которое торчит из твоего затылка?

– Да нет же, что ты болтаешь, черное обугленное полено, – досадливо поморщился белокожий парень. – Я почти не пил в тот вечер.

С недовольной гримасой он сделал рукой несколько резких движений в воздухе. Со стороны можно было подумать, будто он отмахивается, как от роя надоедливых насекомых, от взрывов веселого хохота, раздававшегося вокруг.

– Да, в ее шатре было темно, совсем темно, – упрямо повторил Бакли. – Дело было глубокой ночью, а лампы там не было.

– Как же ты все разглядел?

– Там совсем не было света, это точно. Но зато я все прекрасно помню! Глаза ее сверкали в темноте так, что в шатре было светло! Я трогал ее за груди! Я щупал ее, раздевал все дальше и дальше, а сам чувствовал, что все ее тело было покрыто кошачьей шерстью! Бедра, ляжки, спина и задница… все, все это было покрыто густой шерстью!

Иннеец Рябой Рахт, сидевший рядом с Хорром, с серьезным видом кивнул головой:

– Мы тебе верим. Клянусь Духом Проливного Дождя, чего тут такого? Ты и в самом деле раздел ее, потрогал и обнаружил густую шерсть на ее груди. Мы тебе верим, можешь не сомневаться. Ну, и что было потом?

Как и все дождевые охотники из племени нууку, Рахт редко улыбался. Даже в тех случаях, когда иннейцы погибали от смеха, на их красноватых, словно обожженных лицах сохранялось невозмутимое, твердое выражение.

– Потом? Что было потом? Не догадываешься? – гордо вскинул голову Бакли. – Мотыльку понятно, что было потом!

Чтобы выиграть время, он повернулся и обратился к чернокожему толстяку по имени Лоник, сидевшему рядом:

– Дай–ка мне еще глотнуть меда, приятель. Сейчас приложусь покрепче и подробно расскажу, что происходило дальше.

Острый кадык, выделявшийся на его бледном горле, несколько раз судорожно взметнулся, когда Бакли влил в себя очередную порцию меда.

– О, что это было! – воскликнул он, утирая влажные губы задубевшим рукавом. – Мне повезло, мне попалась самая страстная нианка, самая настоящая самка! О, эта кошка ласкала меня всю ночь! Она мучила меня, облизывала с ног до головы длинным горячим языком и терзала до утра своими когтями. Ц'Веела до рассвета не выпускала из своих теплых пальцев мой твердый таран!

– Да врешь ты все, приятель! – громогласно перебил его усмехающийся Джиро. – Клянусь светлым ликом Троицы, ты пришел в тот шатер поздно вечером, в это я верю…

– Мы тебе верим! – едва сдерживая смех, эхом откликнулись Аркен и Лоник.

– Ты выпил с ней вместе меда, в это я тоже верю, – продолжил Джиро. – Но вот потом ты напился до изумления, как всегда! Скорее всего, ты сразу уснул и очухался только утром!

– Нет, это было не так! – запротестовал парень. – Ты ошибаешься, бритая медвежья морда!

– Ты дрых всю ночь! Клянусь светлым ликом Троицы, ты храпел и свистел носом всю ночь! Вот в это я охотно верю! – воскликнул чернокожий, сверкая белоснежными безукоризненными зубами: – Тебе снилась эта девка, ты стонал от страсти с закрытыми глазами и гладил меховую подстилку, а думал, что держишь ее в руках! Ты напился и ерзал мокрым брюхом по меховой подстилке! Вот тебе и показалось, что у этой красотки кожа покрыта шерстью!

Сёрчеры гоготали во весь голос. От восторга путешественники хлопали друг друга по плечам с такой силой, словно каждый хотел выбить пыль из поношенной походной одежды соседа.

Бакли упрямо повторил, стараясь перекричать хохочущих приятелей:

– Я был не пьян! Говорю тебе точно, черная медвежья морда, я не был пьян! Я действительно спал с девушкой–кошкой! Она мне прошептала на ухо свое имя – Ц'Веела! О, если бы вы видели ее огромные глаза! Они сверкали в темноте, как светильники! Так что я прекрасно все видел. В шатре пахло, как в кошатнике, но этот запах возбуждал! И шерсть! Шерсть у нее была везде, даже на спине! Мы вернемся в Ниану, и я отведу тебя к ней в шатер!

Хрипун сидел немного в стороне от всех своих друзей. Сам он обычно не любил пустых воспоминаний, но сейчас терпеливо наблюдал за дружеской перепалкой сёрчеров. Меда он больше не пил, ему вполне хватило нескольких глотков, и мех с вином раз за разом двигался мимо его рта.