Текст книги "Битва за космос"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

На Йегера произвели огромное впечатление эти два решения, которые парни приняли на самом краю бездны. Вот вам прекрасный пример нужной вещи!А когда несколько месяцев назад в НАСА объявили, что открыт набор в третью группу астронавтов, оба парня тут же откликнулись, хотя казалось, что Адамса больше интересовал проект «Х-15». Но сами пилоты Х-15 тоже поглядывали на Хьюстон. Армстронг завербовался тут же, как только разрешили набирать штатских, и был теперь астронавтом группы 2. А еще он получил благословение Джо Уокера. Тот и сам подумывал об участии в проекте, но возраст – ему было сорок два – заставил Уокера воздержаться.

Вот так теперь выстраивалась пирамида. Старый аргумент – то, что астронавт будет всего лишь пассажиром, наблюдающим за работой автоматической системы, – больше не имел никакой силы. Теперь пилоты предусматривались практически для всех сверхзвуковых аппаратов будущего, как космических, так и атмосферных. А «Меркурий» был лишь одним из первых. В апреле 1953 года Йегер произнес речь, сказав, в частности, что некоторые из истребителей будущего смогут найти мишень, поразить ее, вернуться на базу и приземлиться самостоятельно. Единственное, для чего будет нужен пилот, – это произвести взлет и решить, что делать в случае сбоя электроники. Тогда эти истребители будущего казались чем-то очень далеким. Но теперь, десять лет спустя, такие системы уже активно применялись. Они даже использовались для автоматической посадки истребителей F-4 на палубу авианосца. Пилот мог убрать руки с рычагов управления и просто позволить компьютерам опустить самолет на качающуюся плиту палубы. Сверхзвуковые грузовые и пассажирские самолеты тоже должны были стать автоматизированными настолько, что летчику придется время от времени дергать рычаг лишь для того, чтобы почувствовать себя пилотом. Проклятая безопасность! Разрабатывали даже автоматическую систему, чтобы провести Х-15 через атмосферу под точным углом атаки. Возможно, эпоха «летучих жокеев» близилась к концу.

Все это Йегер понимал. На великой пирамиде не могло быть устойчивого положения. Шестнадцать лет назад, когда он прибыл в Мьюрок, ему исполнилось лишь двадцать четыре и мало кто из пилотов знал о его существовании. При этом большинство летчиков думало, что «звуковой барьер» прочен, как стена. Но стоило ему достичь скорости 1 Мах, и все пошло по-иному. А теперь появились космонавты и астронавты, и правила игры вновь поменялись. Можно было от души пофилософствовать на эту тему. Но что окончательно добило Йегера, так это случай с Эдом Дуайтом.

В начале года начальство сообщило Йегеру решение президента Кеннеди о том, что в НАСА должен быть хотя бы один астронавт-негр. Кеннеди обратился в связи с этим в Министерство обороны; его руководители, в свою очередь, связались с командованием военно-воздушных сил, а в результате все шишки достались Йегеру. Пилотом, на которого пал выбор, оказался капитан авиации Эд Дуайт. Он прошел обучение в Летной школе аэрокосмических исследований и отбор в НАСА. Тучи сгустились довольно быстро. Дуайт проходил общий курс летных испытаний вместе с другими двадцатью пятью кандидатами. Но на курс космических полетов из-за ограниченных возможностей могли принять лишь одиннадцать лучших курсантов, а Дуайт к ним не относился. Йегер не знал, как помочь парню обойти других юных львов, отчаянно хотевших стать астронавтами. Практически каждую неделю из Вашингтона приезжала группа юристов Отдела по гражданским правам при Министерстве юстиции, которое возглавлял Бобби Кеннеди, брат президента. Юристы щурились на солнце, задавали множество вопросов насчет отношения к Эду Дуайту и делали пометки в блокнотах. Йегер говорил, что не знает, как помочь Дуайту обойти других парней. Через неделю юристы приезжали снова, вновь щурились на солнце и делали пометки. Казалось, вся школа превратилась в одно сплошное дело Эда Дуайта с приложением в виде нескольких классных комнат и тренажеров. Наконец был достигнут компромисс: Дуайта допустят к обучению космическим полетам, но при этом возьмут и всех тех кандидатов, кто котируется выше него. В результате вместо одиннадцати человек курс космических полетов проходили четырнадцать, включая капитана Дуайта. Тем временем Белый дом, похоже, сообщил негритянской прессе, что Дуайт станет «первым негритянским астронавтом»: его стали приглашать на публичные выступления. Но все равно Эд находился на грани провала, и надежды на то, что НАСА примет его в астронавты, были очень слабыми.

Все это сбивало с толку. На верхних уровнях огромного зиккурата расовый вопрос раньше никогда не поднимался. Неписаные правила подразумевали, что у вас либо есть нужная вещь,либо ее нет, а остальное не имело значения. Когда в 1959 году были отобраны семеро астронавтов «Меркурия», тот факт, что все они были белыми и протестантами, явился лишь дополнительным свидетельством добродетелей этих американцев из маленьких городков. Но теперь, четыре года спустя, Кеннеди, которого на выборах 1960 года поддерживали национальные меньшинства, стал поднимать расовый вопрос во многих областях. И выражение «белый протестант» приобретало совсем другое значение; теперь можно было рассматривать астронавтов как выходцев из Северной Европы. Вообще-то это ничуть не мешало им быть астронавтами, поскольку это было типично для кадровых военных вообще. По всему миру кадровые военные происходили из «уроженцев» или «старых поселенцев». Даже в Израиле, который существовал как независимое государство менее двадцати лет и где политическая власть принадлежала эмигрантам из Восточной Европы, офицерский корпус состоял в подавляющем большинстве своем из «настоящих израильтян» – то есть тех, кто родился или с детства жил в довоенных еврейских поселениях бывшей Палестины. Другой общей отличительной чертой астронавтов являлось то, что все они были первыми или единственными сыновьями своих родителей. Но это тоже не имело особого значения; исследования вскоре выяснили, что первые или единственные сыновья доминировали во многих областях деятельности и чаще получали хорошее образование. (В эпоху, когда в семьях в среднем было не больше двух детей, в двух случаях из трех любой мужчина оказывался первым или единственным сыном.) Но подобные объяснения не могли смягчить Белый дом, потому что астронавты, эти воины поединка, теперь приобрели гораздо большее политическое значение, чем любые другие пилоты за всю историю.

Косые взгляды и перешептывания продолжались и в тот день, когда в школу доставили NF-104. Возможно, именно по этой причине новый монстр так понравился Йегеру. Ведь все накопившееся в мире политическое коварство, начиная с Макиавелли и заканчивая Джоном Маккормаком, не имело никакого значения, когда ты находился в NF-104 на высоте шестьдесят пять тысяч футов. Специально для Летной школы аэрокосмических исследований были разработаны два не совсем обычных устройства. Во-первых, тренажер-имитатор космического полета – устройство куда более реалистичное и сложное, чем процедурный тренажер «Меркурия» или любой другой, бывший на вооружении НАСА. И во-вторых, NF-104 – истребитель F-4 с ракетным двигателем, установленным на сопле. Ракетный двигатель потреблял перекись водорода и топливо J P4 и должен был давать шесть тысяч фунтов тяги. Это напоминало какой-нибудь суперфорсаж. Главный двигатель в сочетании с обычным форсажем поднимал пилота на высоту примерно в шестьдесят тысяч футов, а затем пилот включал ракету и поднимался на сто двадцать – сто сорок тысяч футов. По крайней мере, так утверждали инженеры. Предполагалось, что курсанты потренируются на тренажере космического полета, а затем наденут серебряные скафандры, как у астронавтов, поднимут NF-104 на сто двадцать тысяч футов и выше по огромной дуге и переживут при этом две минуты невесомости. Во время этого интервала им предстояло усовершенствовать пользование реактивным управлением – двигателями, работающими на перекиси водорода, которые были установлены во всех аппаратах, поднимавшихся выше ста тысяч футов, в том числе в Х-15, Х-20 и капсуле «Меркурия».

Единственная проблема заключалась в том, что никто не был знаком с NF-104. Никто не знал, как он будет себя вести в слабой молекулярной структуре атмосферы выше ста тысяч футов, каковы будут границы его аэродинамических характеристик. F-104 создавался как высокоскоростной перехватчик, и если вдруг летчик пытался заниматься на нем чем-нибудь другим, он становился, как говорили, «непрощающим». Пилоты уже начали отказываться от F-104 только потому, что его двигатель часто воспламенялся и они падали на землю, как связка автомобильных ключей. Но Йегер полюбил эту чертову штуковину. Она чувствовала себя в воздухе прекрасно, словно летучая мышь. Как директор Летной школы аэрокосмических исследований, он не упустил возможности испытать NF-104, точно на машине уже было написано его имя.

Главной причиной испытаний явилось то, что машина должна была использоваться в школе, но имелось и еще одно обстоятельство. Тот, кому первым удастся показать оптимальные, аэродинамические характеристики NF-104, установит новый мировой рекорд высоты на самолете, который поднимается в воздух своими собственными силами. Нынешний рекорд – ИЗ 890 футов – был установлен русскими в 1961 году на Е-66А, реактивном самолете с дельтовидными крыльями. Х-2 и Х-15 могли взлететь и выше, но их приходилось поднимать в воздух с помощью более крупного корабля, прежде чем срабатывали их собственные ракетные двигатели. Космические корабли «Меркурий» и «Восток» поднимались автоматическими ракетами, которые затем сбрасывались за борт. Конечно, теперь, когда начались космические полеты, все рекорды, установленные на самолетах, утратили свой блеск. Это было все равно что пытаться установить новый рекорд на поезде. Сам Чак Йегер не устанавливал рекордов уже десять лет – с тех пор как в декабре 1953 года в небе над Эдвардсом на Х-1А достиг отметки 2,4 Маха, пережив при этом ужаснейшую скоростную неустойчивость корабля. Теперь Йегер опять готовился к прорыву – здесь, у сверкающей призрачной поверхности озера Роджерс, под этим бледно-голубым небом пустыни, он снова был полон энергии. И если славные парни из его школы смогут с его помощью – и с помощью этой дикой необъезженной зверюги – ощутить хотя бы несколько вольт той древней праведной религии… Что ж, это было бы совсем неплохо.

Йегер совершил на NF-104 три контрольных полета, постепенно доведя высоту подъема до ста тысяч футов, где должны были проявиться пределы аэродинамических характеристик. А теперь он готовился совершить второй из двух серьезных предварительных полетов. Завтра ему предстояло пойти на рекорд. На вершине мира наступило совершенно безоблачное, великолепное утро. И в его утреннем полете все прошло точно по плану. Йегер поднял корабль на высоту сто восемь тысяч футов, включив ракетный двигатель на высоте шестьдесят тысяч. Ракета повела самолет вверх под пятидесятиградусным углом атаки. Одной из неприятных особенностей этого воздушного судна была его нелюбовь к большим углам. При любом угле выше тридцати градусов его нос задирался вверх, словно самолет готовился сорваться в штопор. Но на высоте в сто восемь тысяч футов этой проблемы не возникало. Воздух здесь был настолько разреженным, близким к чистому «космосу», что реактивное управление работало великолепно. Йегеру нужно было лишь толкнуть коленом боковой ручной регулятор, и двигатель, стоявший на носу самолета, возвращал нос в исходную позицию. Теперь полковник находился в идеальном положении для спуска в густые слои атмосферы. Ему оставалось в последний раз изучить этот район, прежде чем завтра он пойдет на прорыв.

На высоте сорок тысяч футов Йегер начал набирать скорость. Он включил форсаж, и его отбросило к спинке кресла: двигатель развивал теперь примерно шестнадцать тысяч фунтов тяги. Когда стрелка махометра достигла отметки «2,2», он потянул за рычаг и начал подъем. Форсаж должен был поднять его на шестьдесят тысяч футов, прежде чем кончится топливо. Именно в этот момент он включил ракетный двигатель. Ужасный толчок… Йегера снова отбросило назад в кресле. Нос самолета задрался вверх на семьдесят градусов. Перегрузки начали расти. Самолет несся прямо в синеву неба. На высоте семьдесят восемь тысяч футов загорелась лампочка на приборной панели… как обычно. Главный двигатель перегревался от ужасной силы трения при подъеме. Йегер отключил двигатель, но ускорение не прекращалось. Кто знает это ощущение, тот все поймет. Просто фантастика, а не машина! Сто тысяч футов… Он выключает ракетный двигатель. Подъем по-прежнему продолжается. Перегрузки исчезают, и пилота словно бы подбрасывает вперед… Наступает состояние невесомости – самолет достиг вершины дуги… Сто четыре тысячи футов… Полная тишина… Высота двадцать миль… Небо почти черное. Йегер смотрит прямо в него, потому что нос воздушного судна задран вверх. Угол атаки по-прежнему около пятидесяти градусов. Йегер достигает вершины дуги и начинает спуск. Он толкает боковой рычаг, чтобы опустить нос самолета. Но ничего не происходит… Пилот слышит, как срабатывает двигатель, но нос не шевелится. Он по-прежнему задран вверх. Йегер снова включает двигатель… Черт! Нос не опускается. Теперь он отчетливо понимает всю картину. В это утро на высоте сто восемь тысяч футов воздух настолько разреженный, что он не оказывает никакого сопротивления и можно легко опустить нос, включив двигатели. А на высоте сто четыре тысячи футов воздух достаточно плотный, чтобы оказывать аэродинамическое давление, и двигатели не могут его преодолеть… Полковник продолжает дергать рычаги реактивного управления… Из сопла на носу корабля вырываются струи перекиси водорода, но ничего не происходит. Йегер продолжает падать, а нос по-прежнему смотрит вверх. Пределы характеристик! Вот они, получите! «Конверт» не хочет раздвигаться. И самолет срывается в плоский штопор. Он вращается вокруг своего центра тяжести, как вертушка на палочке. А голова Йегера приходится на внешнюю грань этой окружности и тоже вращается. Он снова дергает боковой рычаг. Перекись водорода закончилась. В главном двигателе остается шестьсот фунтов топлива, но они сейчас бесполезны. Чтобы снова включить двигатель, нужно пустить воздушное судно в пикирование носом вниз, прогнать воздух через воздухозаборник и дать двигателю набрать обороты. Без оборотов не будет гидравлического давления, без него невозможно сдвинуть стабилизаторы на хвосте, а без стабилизаторов нельзя управлять этой чертовой машиной на низких высотах… Йегер по-прежнему падал в плоском штопоре… Он вращался в бешеном темпе… Он заставил себя следить за показаниями приборов… Не больно много-то и разглядишь, а тут еще это головокружение… Он уже опустился до восьмидесяти тысяч футов, а обороты двигателя по-прежнему на нуле… Он падает со скоростью сто пятьдесят футов в секунду… Девять тысяч футов в минуту… «И что мне теперь делать?… Здесь, на краю бездны… Я попробовал А! Я попробовал В!» Проклятая машина не издает ни звука… просто крутится в небе, как отрезок трубы. У Йегера остается последняяпопытка – воздушные тормоза, парашютное устройство в хвосте, замедляющее движение корабля… Стрелка альтиметра продолжает ползти вниз… Двадцать пять тысяч футов… Но альтиметр настроен на уровень моря. А значит, он всего лишь в двадцати одной тысяче футов над пустыней… Бездействие продолжается… Йегер включает воздушный тормоз. Бац – с сильным толчком выбрасывается парашют… Он тянет хвост вверх… Штопор прекращается. Нос направлен вниз. Теперь остается сбросить парашют за борт и дать машине пикировать и набирать обороты. Он выбрасывает парашют за борт… и зверюга снова подпрыгивает вверх. Нос снова направлен в небо! Это все задний стабилизатор… Его ведущая лопасть заблокирована – застыла в положении для набора высоты.Без оборотов двигателя и гидравлических регуляторов Йегер не может пошевелить хвост… Нос задран вверх на угол выше тридцати градусов… Все начинается снова… Снова штопор… Нет оборотов, нет энергии, нет больше воздушного тормоза, а остается лишь скорость –сто восемьдесят узлов… Он уже на высоте двенадцать тысяч футов… Восемь тысяч футов, над какой-то фермой… И уже не помогут ни учебник, ни старые трюки, ни двадцать лет службы в военной авиации… «Избран или проклят! Нужная вещьможет лопнуть по любому шву!» Чак не выбрасывался с парашютом с того дня, как его сбили над Германией, ему тогда было двадцать лет. «Я попробовал А! Я попробовал В! Я попробовал С!» Одиннадцать… семь тысяч футов до фермы… Йегер сжимается в комок, тянется под сиденье за пусковым кольцом и дергает его… Его выбрасывает из кабины с такой силой, что он испытывает что-то вроде контузии… Он ничего не видит… Толчок в спину… Это сиденье отделилось от него и от парашютного устройства… В голове помаленьку проясняется… Он высоко в воздухе, в своем скафандре, и смотрит через щиток шлема… Каждая секунда кажется полковнику чудовищно долгой… бесконечной… до чего же медленное движение… Йегер висит высоко в воздухе, в невесомости. – Корабль падает со скоростью около ста миль в час, а ракета катапультирования подбросила его вверх со скоростью девяносто миль в час… В семи тысячах футов над пустыней наступает невесомость. Рядом проплывает его кресло… Оно обращено к нему торцом, нижней частью… Красная дыра., углубление, где раньше находился механизм катапультирования… Из него капают огненно-красные капли… лава… остатки ракетного топлива… Оно сверкает и сочится из этой впадины. В следующий момент они оба летят вниз – пилот и кресло… На парашютном устройстве имеется оболочка, к которой прикреплен стабилизирующий парашют, – он снимает оболочку таким образом, чтобы главный парашют раскрывался постепенно и не повредил спину пилота в момент, когда раскрывается купол. Это устройство предназначено для катапультирования на скорости четыреста-пятьсот миль в час, но Йегер движется на скорости лишь около ста семидесяти пяти. В эти бесконечные несколько секунд стропы парашюта распрямляются, а Йегер, сиденье и сверкающая красная впадина вместе проплывают по воздуху… Но теперь кресло летит сверху… на парашютных стропах! Сиденье зацепилось за парашютные стропы, а капающая лава прожигает их… Еще одна бесконечная секунда… Йегер резко дергает плечами вверх – купол парашюта раскрывается, и в этот самый момент лава брызжет в смотровой щиток его шлема Что-то колет его в глаз… Он ничего не видит… Левый глаз залит кровью… Она льется по лицу, а лицо… охвачено пламенем. Господи! сиденье… Дерганье парашюта резко снизило скорость, но сиденье продолжало падать. Оно выпало из строп и врезалось торцом прямо в щиток… сто восемьдесят фунтов металла. Они пробили насквозь двойной смотровой щиток. Йегер горит! Внутри шлема – раскаленная ракетная лава«. Сиденье куда-то подевалось… Он не может разглядеть – кровь струится из левого глаза, а шлем наполнен дымом. Резина! Это затычка между шлемом и скафандром… Она загорелась… И ракетное топливо не гаснет… Йегер чувствует стремительное движение… Он даже может его слышать… Вся левая часть шлема охвачена пламенем… Языки пламени лижут его шею и левую сторону лица… Кислород! Горящее топливо прожгло резиновую затычку автоматической подачи кислорода, и кислород хлынул в шлем, в лицо пилота. Стопроцентный кислород! О боже! Теперь лава горит просто адским пламенем… Все, что может гореть, охвачено огнем. А остальное – плавится. Хотя в щитке и пробита дыра, шлем все равно полон дыма. Йегер задыхается… совсем ничего не видит… Левая половина головы в пламени… Он поднимает вверх левую руку… Перчатки скафандра пристегнуты к рукаву… Он просовывает руку через дыру в щитке и пытается, действуя ею как черпаком, подогнать воздух ко рту… Языки пламени… Они повсюду… Пламя охватывает перчатку – в том месте, где она соприкасается с лицом… Пламя просто пожирает ее… Указательный палец загорается… Черт возьми, его собственный палец горит! Но он не может им пошевелить… Немного воздуха! А остальное не важно… Он наглотался дыма… Нужно открыть смотровой щиток… Но тот помят… Йегер заключен в маленький сломанный шар и умирает в облаке своей собственной горящей плоти. Что за вонь! Резина и человеческая кожа… Нужно открыть щиток… Иначе не остается выхода. А щиток начисто разбит… Йегер просовывает обе руки снизу… Чудовищное усилие… Щиток поднимается… Спасение!.. Волна воздуха смывает все – дым, пламя… Горение прекращается. Он может дышать. Он может видеть правым глазом. Пустыня, заросли мескито, сиротливые деревья Джошуа медленно надвигаются на летчика… Он не может открыть левый глаз… Теперь он чувствует боль… Боль. Полголовы обожжено… Но это не самое худшее… Проклятый палец! Господи! Йегер узнает местность, он пролетал над нею миллион раз… Вон шоссе 466, а вон его пересекает трасса 6… Левая перчатка практически сгорела… Перчатка и левый указательный палец… их невозможно различить… Похоже, будто они сгорели в духовке… Он недалеко от базы… Да что же такое с этим пальцем… Он уже почти приземлился… Йегер готовится… Ужасный толчок… Он опускается на мескито, оглядывает пустыню одним глазом… Он встает… Черт побери! Он цел! Он едва может пошевелить левой рукой. Проклятый палец – до чего же больно. И еще – целых полголовы охвачено огнем… Он начинает освобождаться от парашютной «сбруи», сворачивает парашют. Все как положено». Некоторые из стропов почти расплавились от лавы… Йегеру по-прежнему кажется, будто голова еще горит… Боль идет откуда-то изнутри… Но ему надо снять шлем… Ужасная операция… Полковник не решается притронуться к голове… Она кажется просто огромной… Кто-то бежит к нему… Это парень лет двадцати – он спускается с шоссе. Парнишка подбегает поближе, рот у него изумленно раскрывается, он смотрит на Йегера с ужасом…

– Вам помочь?

До чего же у паренька странный взгляд! Господи всемогущий!

– Я тут мимо проезжал! И увидел, как вы спускаетесь!

– Слушай, – говорит Йегер. Боль в пальце просто ужасна. – Слушай, у тебя есть нож?

Парень засовывает руку в карман и вытаскивает перочинный нож. Йегер начинает срезать перчатку с левой руки. Он не может больше этого выносить. Парень стоит рядом, словно загипнотизированный. Судя по его взгляду, Йегер представляет, как он сейчас выглядит. Его шея, вся левая сторона головы, ухо, щека, глаз, половина волос, должно быть, сгорели. Глазница рассечена и распухла, покрылась запекшейся кровью. Лицо, ноздри и губы испачканы горелой резиной. А он стоит посреди пустыни в своем скафандре, задрав голову и прищурив один глаз, и работает над левой перчаткой перочинным ножом. Нож прорезает перчатку насквозь и входит в палец… Перчатку и палец уже невозможно воспринимать по отдельности. Похоже, палец расплавился… Надо стянуть перчатку – ужасно больно. Йегер стягивает перчатку, и вместе с ней слезает толстый ломоть обгоревшего мяса с пальца Жареное сало…

Внезапно раздается громкий звук – это парень. Его тошнит. Это оказалось для него слишком – вот бедняга. Парнишка смотрит на Йегера. Его глаза открыты, рот тоже. Он не может сдержать рвоту.

– О боже, – говорит он. – Вы… Это просто ужас!

Еще один добрый самаритянин! Еще один врач! Сейчас поставит диагноз! Именно это и нужно человеку: в возрасте сорока лет пролететь сотню тысяч футов в плоском штопоре, проделать в земле дыру на миллион долларов, сжечь полголовы и руку, практически лишиться глаза… и тут же появляется добрый самаритянин, которого словно бы послал дух самой Панчо Барнес, чтобы произнести свой полуночный вердикт посреди сиротливых деревьев Джошуа. А раздвижные двери громыхают, и фотографии сотни погибших пилотов раскачиваются в своих рамках:

– О боже…Это просто ужас!

Через несколько минут прибыл спасательный вертолет. Медики обнаружили Йегера стоящим посреди мескито – его и какого-то парня, проезжавшего мимо. Йегер стоял прямо, со свернутым парашютом и со шлемом в согнутой руке, и спокойно смотрел на них тем, что осталось от его лица: как будто они привезли ему новое назначение.

В госпитале выяснилось, что Йегеру повезло. Кровь, залившая левый глаз, запеклась, образовав прочную корку, иначе полковник мог бы лишиться глаза Он получил ожоги головы и шеи третьей и второй степени. Их пришлось лечить в госпитале целый месяц, но зато не осталось никаких уродливых следов. Йегер даже полностью восстановил работоспособность левого указательного пальца.

Случилось так, что в день полета Йегера, примерно в то время, когда он направлялся на взлетную полосу, секретарь госбезопасности Роберт Макнамара объявил, что программа «Х-20» сворачивается. Хотя официально Лаборатория пилотируемых орбитальных полетов продолжала действовать, было очевидно, что никаких военных космических путешественников в Америке не будет. Парни из Хьюстона оставались единственными. Вершина пирамиды принадлежала им и могла довести их до звезд, если они окажутся на то способны.

Йегер снова получил статус летчика и возобновил преподавание в своей школе. Он совершил еще более сотни вылетов на тактических бомбардировщиках В-57 в Юго-Восточной Азии.

Никто так и не побил рекорд русских на NF-104 и даже не пытался. На высоте более ста тысяч футов в «оболочке» самолета оказывалось полным-полно дыр. А сам Йегер больше не стремился установить рекорд в небе над пустыней.