Текст книги "Новый придорожный аттракцион"

Автор книги: Том Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

В свои семьдесят три года Молния Дымовой Трубы все еще мог исполнять танец, который резко понижал температуру крови даже самых хладнокровных белых американцев. На арене цирка, освещенной лишь костром из сухого хвороста, старый индеец обычно надевал наряд Призрака. Изготовленный из выкрашенной в синий цвет оленьей кожи, он был разукрашен огненными птицами и огромными белыми звездами (этот орнамент первый владелец рубашки придумал, впав в состояние прозрения). После чего Молния Дымовой Трубы начинал свой номер – скрупулезно, до мельчайших движений продуманный танец, движения которого символизировали историческую судьбу его народа, вызывая в памяти как славные, так и горькие страницы истории апачей, победы племени и позорные унижения; он завывал койотом, клацал подобно бобру измазанными соком пейота зубами; он выгибал спину подобно столовой горе, он вдавливал в песок пальцы ног, изображая зарю земледелия, он горестно стенал подобно долгой зиме; он смеялся подобно устью реки; словно охотник, высматривающий добычу, своими острыми как наконечники стрел глазами он стрелял по рядам зрителей. А те, прикованные к позорному столбу врожденной вины, обычно сидели, оцепенев от ужаса. В мыслях они то неспешно гребли по глади тихого озера меж вековых сосен, то пришпоривали коня вдоль изгиба каньона, но всякий раз тропинки, такие чистые и милые, вели к месту кровавой бойни. Дым крошечного костерка, который всякий раз разводил танцор, спиралью струился ввысь, процеживаясь сквозь лихие вестерны, грошовые книжонки, электронно-лучевые трубки телевизоров и юнгианскую память. Кровожадными метафорами он щипал зрителям глаза, словно то был дым ружей и дым факелов, что вился над прерией, где только что закончилось очередное побоище; на угольях воспетого историей геноцида он поджаривал зрительские сердца. Внезапно барабанная дробь обрывалась, и индеец замирал, словно скульптура из красного дерева, оборвав свой танец на самом пике его демонической мощи, чтобы выкрикнуть на трикстерской тарабарщине «Хи-нисва-вита ки ни!», а затем взвыть на безупречном английском: «Мы снова будем жить!» В этот момент самые выдержанные из мужчин нервно кашляли, а женщины и дети мочились в штанишки.

Молния Дымовой Трубы исполнял также версию танца индейцев хопи, при помощи которого те вымаливали у своих богов дождь. При этом, если подворачивалась возможность, Молния Дымовой Трубы использовал живых гремучих змей. В некоторых городах помощники шерифа требовали, чтобы он в интересах общественной безопасности вместо гремучих змей ограничивался неядовитыми гадами. Как-то раз в этой роли выступила парочка подвязочных змей, которых молодожены Зиллеры приобрели для своего придорожного зверинца. Впрочем, к чему обременять читателя ненужными подробностями? Или все-таки ему это интересно?

Аманда со шлепком опустила ступни в холодную воду.

– Одного я никак не могу понять, – призналась она своим друзьям, – почему в грозу со мной происходят таинственные вещи. Самые странные ощущения, те, что словно связаны с иным бытием или словно просачиваются из глубоких трещин моей души, неизбежно возникают либо перед грозой, либо в самый ее разгар. Я хочу сказать, что это страшновато. Как будто существует какая-то связь между моей внутренней кармической структурой и яростными электрическими разрядами. Как вы думаете, почему это происходит?

Почти Нормальный Джимми, близоруко щурясь, протирал банданой стекла очков, влажные от речных брызг.

– Гроза всегда воздействует на человеческий разум, – произнес он. – Все дело в отрицательных ионах, которые выбрасываются в атмосферу. При этом вырабатывается озон. А озон стимулирует сознание. Он немного пьянит. Ты прямо перед грозой никогда не замечала за собой состояние, близкое к опьянению? Человеческая фантазия обостряется, становится ярче. Когда в воздухе повышается содержание озона, люди фантазируют более красочно, более зримо. Это подтверждают научные эксперименты. Известно ли тебе, что, если во время грозы или незадолго до ее начала устроить тест на коэффициент умственного развития, очков набирается гораздо больше, чем в обычную погоду? Это научный факт. Гроза стимулирует работу мозга. Так что ты, детка, такая же, как и все, только, может быть, отличаешься повышенной чувствительностью, вот и все.

– Гром – это мощь небес, – заявил Молния Дымовой Трубы. – А мощь небес сильно отличается от мощи Земли или подземного мира. Между мощью верха и мощью низа часто возникает война. Может, это война между головой Аманды и ее телом? Нет, может быть, и не так. Гром – это мощь новой жизни. Всегда приходит перед весной. Заставляет расти маис, заставляет распускаться почки на деревьях. Гром – добрый дух, но большой, неуклюжий, иногда он крушит все на своем пути. Может быть, у Аманды внутри большой дух. Большая мощь. Небесная мощь. Но ей этого не понять. Потому что она женщина. И еще она обладает земною мощью. Земля – это женщина. Женщина – это Земля. Что большая небесная мощь делает в женщине?…

Голос индейца стих. Был уже почти полдень. Наступило настоящее пекло. На Аманде было светлое платье-рубашка из органди, которое она нашла в магазине «Сиэрс» в Сан-Луи-Обиспо. Вдоль выреза она нашила павлиньи перья и бусинки из черного стекла. Ткань была тоненькая, а лифчик она не носила. Солнце грело ей грудь, как мазь от простуды. Нежась в его лучах, Аманда пару минут размышляла над объяснениями своих друзей о природе грозы и сопутствующем синдроме. Внезапно она почувствовала присутствие четвертого человека.

Дымовая Труба заметил чужака первым, однако промолчал. Наконец Почти Нормальный повернулся посмотреть на пришельца. Он был из белых, только вот кожа его имела оттенок доброй сигары. Роста он был высокого, пожалуй, в шесть футов и четыре-пять дюймов, телосложения худощавого. Пара фунтов спутанной фиджийской шевелюры сидели на его голове словно гнездо из колючей проволоки, свитое какой-то механической птицей. Лицо у него было удлиненное, худое и дикое. Глаза – пронзительные, рот – свирепый. Усы – насмешливо-экстравагантные. Одет незнакомец был в плащ чародея – пожелтевшие небесные тела на голубом поле, – наброшенный на жилетку из красноватой кожи, происхождения которой Аманде установить не удалось. Брюк он не носил, довольствуясь набедренной повязкой попугайски-зеленой расцветки. На ногах красовались сандалии. Лоб был перехвачен хайратником из жирафьей кожи. В одной руке, унизанной кольцами и увешанной браслетами, он держал примитивную, простенькую глиняную флейту. Возвышаясь над восседавшей на речной коряге троицей, незнакомец являл собой фигуру импозантную, чем-то напоминая древнеегипетского владыку, да, именного египетского, и все по причине своих странных глаз, напоминавших глаза со стен гробницы какого-нибудь фараона. Казалось, что их зрачки оставались в центре даже тогда, когда лицо незнакомца было повернуто в профиль.

Почти Нормальный был настолько напуган появлением пришельца, что не сразу узнал его. Инспектора манежа, конечно же, удивил не прикид – среди артистов цирка, подопечных Почти Нормального, экстравагантность была едва ли не нормой. Нет, виной тому, несомненно, была манера, в которой пришелец материализовался прямо на коряге без какого-либо звука, предварявшего его появление. (Совсем как чародей верно?) Однако шок тут же сменился нескрываемой радостью.

– Аманда! Молния Дымовой Трубы! Позвольте представить вам легендарного Джона Пола Зиллера! Я вам много про него рассказывал. Он сам удалился с арены международного искусства. Лидер и ударник группы «Худу Мит Бакет». Вернее был таковым, прежде чем уйти из группы и отправиться в Африку. Или это все-таки была Индия?

Тощий незнакомец смотрел только на Аманду. Вид у него был задумчивый. Когда же он наконец заговорил, голос, который слетал с его свирепых губ, звучал одновременно и резко, и в то же время как-то уязвимо, почему-то напомнив ей налитый кровью глаз. Было в этом голосе что-то от негра-блюзмена и что-то от шекспировских пьес. Никто не может припомнить, на каком языке заговорил Зиллер, однако всем запомнилось, что язык этот был пряным и исполнен предзнаменования. Почему-то в сознании Аманды он пробудил образ черно-оранжевой бабочки-монарха, этой неутомимой покорительницы высот и пространств воздушного океана, одной из наших самых известных представительниц крылатых насекомых. Ей также вспомнилось, что у монарха имеется прозвище – «властелин грозы». То есть бабочка эта наиболее активна именно перед грозой. Она же сама это видела, верно? Видела, как они парят в напоенном электричеством воздухе, врезаются в грозовые облака, резвятся среди порывов буйного ветра. А разве ей неизвестно, что монархи обычно вылупляются из коконов как раз накануне грозы? Первый звук, который они слышат в своей жизни, – это скорее всего раскаты грома. Они в буквальном смысле появляются на свет из грозового лона. Ни одно другое живое создание не будет столь чувствительно к колебаниям воздуха. Только бабочка. Где-то в глубине ее крошечного механизма имеется устройство, которое чутко реагирует на приближение грозы и, возможно, впитывает в себя ее образ. Если существовала некая психологическая или физиологическая связь между Амандой и этой бабочкой, некое загадочное взаимопонимание…

Губы Аманды медленно растянулись в улыбке. Глаза ее сделались такими же яркими, как фиолетовый шелк.

– Да, да, – пробормотала она, – монарх.

Она смотрела только на Зиллера. А он – на нее. Своими взглядами они изменили друг друга. Нечто едва ли не ангельское танцевало на резких поверхностях его лица. Аманда несла свой восторг легко, подобно тому, как охотник заносит над забором свой дробовик. В горле каждого возник теплый химический привкус. От Зиллера несло козлоногим Паном. Аманда услышала, как в ее чреве зазвонил телефон. В разделявшее их магнетическое пространство они запустили воздушные змеи своих мыслей. Наконец он потянулся к ней. Она взяла его за руку. Вскоре они исчезли из виду где-то дальше по течению реки, а ошеломленный инспектор манежа и старый апач остались сидеть в некоем вакууме, что образуется сразу вслед за событием исторической важности.

При всем своем венценосном титуле бабочка монарх (Danaus plexippus, огромное вам спасибо, мадам Гуди) – самая распространенная из всех бабочек. Вернее, была таковой. То есть, прежде чем их практически полностью уничтожили загрязненный промышленными отходами воздух и пестициды, монархи являли собой вполне привычный элемент ландшафта на многих землях Америки. Они прокладывали свой зигзагообразный курс (словно по прихоти таинственного незримого навигатора, логика которого столь причудлива, сколь верна) над задними дворами домов и над пустырями, над прудами, ярмарками с каруселями и улицами городов. Они были замечены со смотровой площадки небоскреба Эмпайр-Стейт-Билдинг изумленными туристами из штата Индиана, пребывавшими в полной уверенности, что подобные создания остались далеко, дома, вблизи милых сердцу сараев и прочих дворовых построек. И в самом деле, там, где есть заросли молочая (Asclepias syriaca, давайте-ка не будем заходить слишком далеко, любезная мадам Г.), там вы обязательно заметите и монархов, поскольку личинки этого вида ловят от сока молочая такой же кайф, что и торчок от героина. Аппетит же у монарха что надо, скажу я вам, но он скорее умрет от голода, чем изменит своим гастрономическим пристрастиям.

Но если монарх и является (или являлся) чем-то родным и привычным, как старый башмак или сосед, домоседом его никак не назовешь. Монархи, к вашему сведению, своего рода заядлые путешественники мира насекомых. Летными способностями эти бабочки дадут сто очков вперед многим птицам, так что их смело можно причислить к перелетным существам. С наступлением первых осенних заморозков они собираются – до этого все лето беспечно порхая над лугами и полями поодиночке – в огромные стаи. В иные годы целые миллионы – именно так, миллионы – этих бабочек устремляются к югу. На своих четырехдюймовых крылышках они способны преодолевать расстояния свыше тысячи миль. В любую погоду монархи перекочевывают из Канады во Флориду, из Калифорнии на Гавайи, с северо-запада Тихого океана к Мексиканскому заливу. При скорости двадцать миль в час некоторым монархам требуется часов пять, чтобы добраться до нужного места. Порой они напоминают океанические течения, порой – миниатюрные галактики в несколько миль в поперечнике. Широкие, извилистые реки этих чешуекрылых пестрят на ветру самыми разными цветами и оттенками. Они образуют ковры сложенных наугад мозаик, причудливые числовые орнаменты, пульсирующие в заданном ритме равноударные слоги, замедляя свой оптический темп только по краям, где их плотность и насыщенность цвета резко ослабевают, как по краям абстрактных полотен Джексона Поллока или на обтрепанных краях лоскутного одеяла.

Для науки ежегодные перелеты монархов остаются загадкой. Загадкой тактики, если не стратегии. Существуют определенные каналы коммуникации, которые функционируют за пределами частот самых любопытных исследователей. Целая сотня дроздов взлетает с дерева одновременно, с точностью до секунды – без какого-либо сигнала со стороны. Одна разновидность орхидеи, когда ей срочно требуется опыление, но не хватает для приманки нектара, привлекает к себе мужских особей пчел, испуская точно такие же ароматы, что и пчелы-самки. Оса в течение часа будет «бурить» кору дерева в том самом месте, где прячется крошечная личинка, в чье тельце она отложит яйца. Обычно не видно никакого зримого свидетельства тому, что личинка находится именно там, но тем не менее оса никогда не ошибается. «Низших» животных природа одарила незримыми биологическими часами и компьютерами, об устройстве которых наука может только догадываться. Ученые открыли и зафиксировали законы, которым подчиняются электричество, сила земного притяжения или магнитное поле, однако они практически не обладают пониманием природы этих сил – чтоэто за силы и для чегоони. Возникает ощущение, будто на стыке пространства-времени существует система естественного порядка, математика энергии, «цифры» которой являются для нас большей загадкой, чем их последовательности. Это именно та арифметика сознания, которую малограмотные люди называют «сверхъестественным». Загадка миграции бабочек, загадка гравитации и снов – не что иное, как рука Великой Тайны, бесконечному существованию которой мы обязаны своей жизнью. Если это заявление отдает привкусом кукурузы, то пусть так и будет. В областях, подобных этой, язык становится немного липким. Однако, как мы видим, вопросы такого рода могут требовать совершенно деловых и конкретных ответов. Именно в царстве Высшей тайны некоторые мужчины и женщины обречены сполна прожить собственную жизнь.

Несколько часов бродили они вокруг лагеря. Все это время они держались за руки, но не обменялись ни единым словом. Они просто не смели говорить друг с другом. Между ними струилась огромной силы энергия. Вместе с солнцем они образовали светящийся треугольник, став, все трое, его углами. В висках у них пели потоки крови, а их жаркое дыхание разлеталось по всему полю. Ближе к полудню острая боль в животе у Аманды постепенно сделалась привычной и терпимой. Ей показалось, что теперь она явно узнает один инструмент в этом симфоническом крещендо. Поняв, что Зиллер, так же как и она сама, голоден, Аманда наконец выпустила его руку и занялась поисками пропитания. Она набрала полный подол желудей и дождевых грибов и собственными ногтями накопала корней одуванчиков. Все это она нанизала на щепочки-шампуры вместе с дольками дикого чеснока и поджарила на костре, который Зиллер развел без спичек. К парочке с опаской приблизилась местная фермерша и предложила персиков и миндаля. В обмен Аманда одарила ее часами с браслетом мадам Блаватской. Подарок этот пейзанка отклонила, зато взяла плюмаж из павлиньих перьев. Именно в эту минуту Аманда впервые увидела, как Зиллер улыбается. Она разглядела у него во рту заточенные зубы и огромный запас радости.

– Мне говорили, что ты что-то вроде бродяги, – сказала она. Язык ее слегка припух от персикового сока и подобно ключу повернулся в его ухе.

– Это неверно, – ответил Зиллер. – Я много странствую, но никогда не бродяжничаю.

– Тогда, выходит, ты странствуешь в определенном направлении. И куда ты обычно держишь путь?

– К источнику. Я всегда держу путь к источнику.

– Ты должен посвятить меня в науку источников. Готова поспорить, что твои странствия полны приключений!

Зиллер извлек из потайного кармана плаща дневник. (Точно! Дневник.)Затем наугад принялся вслух зачитывать из него отрывки.

«Возле жестокой стойки с сувенирами рядом с высохшим водопоем мы сверяем географические карты с вытянутым пупком шамана. Он открывает нам потаенные значения наших родинок и глубокую сущность нашего храпа».

«С лиан, по которым он путешествует первым классом в свободном пространстве между небом и землей, Владыка Джунглей ныряет в полупрозрачную реку. Исчезает в ней под лепестками гигантских лилий. Тишина. Несколько ярких птах бьются о щеку влажного воздуха. Безмолвие. Гиппопотам подобно лоботомической игле врезается в нарождающийся водный поток. Ни звука. Огромный зверь зевает, обнажая розовые, словно зефир, десны. Покой. Пузырящийся оргазм Джейн».

«Завтракаем в Круглосуточной Санскритской Клинике у Солнечного Поста. Музыканты освещены фосфоресцирующими поганками. Призрачное печенье искрится блестками опиума. Учим язык «колес мечты».

«Идем дальше. Тяжесть и мерцающий свет. Приближаемся к месту назначения. Небо усеяно письменами цвета шпилей. У подножия вулкана порхают огромные бабочки размером с теннисную ракетку. Делаем достаточно продолжительную остановку, надо синхронизировать наши религии. Появляется белый охотник, он наполняет наши карманы предзнаменованиями. А также жуткими трофеями кота Феликса».

Отрывки. Аманда даже загугукала от удовольствия, точь-в-точь как ее младенец. Прежде всего ей захотелось как можно больше узнать об этих удивительных огромных бабочках. Неужели они больше орнитоптеры Брука? Она наверняка что-то читала о них. Однако прежде чем она успела выпалить свой вопрос, Зиллер сказал ей:

– Мне говорили, что ты цыганка. И еще что ты предсказываешь будущее за деньги. Означает ли это, что ты тоже любишь странствовать?

– Цыганка я только в душе, – призналась Аманда. – Я странствую по садам и спальням, подвалам и чердакам, через двери и окна, по тротуарам и лестницам, коврам и сточным трубам, по небесам, вместе с друзьями, любовниками, детьми и героями. Воспринятая, понятая, воображаемая, искаженная и разъясненная.

Зиллер обрадовался услышанному. Он поиграл для Аманды на флейте, подарил ей кольцо с рубином, выковырянным из Великого Глаза Дели, шепотом назвал ей свое истинное имя, стоял на страже всякий раз, когда она отбегала за кустики (события дня способствовали повышенному давлению на ее мочевой пузырь), и попросил ее стать его женой.

Аманда спела для него семь пейотовых гимнов арапахо, подарила ему скарабея, вынув оного из своего пупка, сообщила ему свое истинное имя и сказала:

– Согласна.

Омытые солнцем и страстью, они вернулись в лагерь и попали в трепещущие руки праздника.

Как-то раз, когда Аманда была еще маленькой, она спрятала в старом трухлявом пне тикающие часы. Они сводили дятлов с ума. Оставляя без внимания полчища вкусных жучков, которые в изобилии ползали вокруг них, дятлы с безумным упорством старались добраться до часов. Многие годы спустя Аманда использовала этот свой детский эксперимент в качестве модели понимания сущности капитализма, коммунизма, христианства и всех прочих систем, которые обещают в грядущем царство небесное – вместо реального, материального сегодня.

Почти Нормальный Джимми скорее всего угадал этот союз внутренним чутьем, потому что отправился в Сакраменто и привез оттуда несколько галлонов дешевого вина. Новый работник сделал взнос в виде четверти килограмма выращенной в здешних краях травки («зеленка Рио-Линда»), которую Така-мичи, миниатюрный виртуоз дзен-чая, прокипятил, взболтал и процедил, превратив во впечатляющее варево. Под руководством Атомной Филлис, отчаянной байкерши (и внучки сенатора США), женщины состряпали рагу из картофеля, лука, клубней лопуха и свежевыловленной форели. Когда костерок выполнил свою кулинарную функцию, ему позволили разрастись в мощное ревущее пламя. Языки огня раскрасили вечернее небо в лисьи тона и превратили речной каньон в подобие огромного колдовского котла. Посадив за барабаны Палумбо, старого индейца, собравшиеся у костра исполняли нечто орнаментальное и торжественное: версию редкой многочасовой тантрической раги, которую древние приберегали исключительно для периодов лунных затмений и брачных церемоний особо важных персон.

Аманда и Джон Пол восседали на разукрашенном бревне, увешанные гирляндами хризантем, совсем недавно освобожденных от несвободы одной из пригородных лужаек. Влюбленные отказались от рагу и вина, ограничившись чаем. После тостов и поздравлений из детского фургона принесли сынишку Аманды, одетого в тунику из кроличьего меха и желтой парчи, чтобы тот познакомился со своим новым отцом и поцеловал перед сном мамочку. (Зиллер не мог поверить в то, что это глаза ребенка: казалось, будто они искрятся электрическими разрядами.) Импровизированный оркестр завершил свою композицию, после чего воцарилась десяти– или пятнадцатиминутная тишина. Исполнители были измотаны до предела, а слушатели погрузились в состояние транса. После этого Почти Нормальный Джимми, в умилении от выпитого вина и похихикивая от травки, произнес короткую речь, в которой связал сегодняшнее событие с интервенцией в Тибет, правда, не уточнив, каким образом столь далекая страна повлияла на то, что сегодня произошло в жизни их цирковой труппы.

– Верх это верх, низ это низ, Тибет это Тибет, – резонно заявил Джимми. – Вы можете смеяться, но я знаю то, что я знаю.

Он представил Зиллера музыкантам и артистам труппы, поскольку большинство из них были знакомы с чародеем только по мифам и косвенным намекам. Затем он объявил – насей раз уже официально – о заключенном сегодня союзе. Свою радость по этому поводу присутствующие выразили словами, улыбками и поцелуями: было очевидно, что Аманда – всеобщая любимица.

Когда оркестр заиграл вновь, оказалось, что это импровизация песенки «Гистеректомия куклы Барби» из репертуара «Худу Мит Бакит». Исполнение было, конечно же, затеяно в честь Зиллера, которого уговорили сменить старого апача за ударной установкой. О боже! О да! Все оказалось чистейшей правдой. Попадая в такт мелодии и выпадая из него, перебивая ритм подобно зазевавшемуся пешеходу, вынужденному уворачиваться от уличных такси, акцентируя офф-бит, создавая контр-бит, Зиллер барабанил подобно тысячерукой богине Кван-Инь: сплошные верхние конечности и полное блаженство.

* * *

Далее прозвучала рага-рок-версия (без участия Зиллера) «Back Door Man», под ритмы которой участники ночного торжества пустились в пляс – кто поодиночке, кто парами, – толкаясь и пошатываясь вокруг огненного колеса костра. Большинство артистов развлекались каждый по-своему, кто как мог. Танцевали. Пели. Забирались на деревья. Любовались луной (она была оранжевая и тонкая, как лепешка-тортилья). Ели. Пили. Обнимались. Мечтали. Курили травку. Щупали друг друга. Прикалывались: расписывали свои шеи кричащими красками. Такамичи раскачивался в гамаке из американского флага и читал молитвы, пощелкивая деревянными четками. Атомная Филлис и новый рабочий голышом плескались в реке. Только Аманда и Зиллер, которые, держась за руки, восседали на почетном бревне, казались чем-то встревожены. И хотя стекла его очков были липкими от вина, Почти Нормальный Джимми заметил это и увел их от костра. У Аманды, путешествовавшей в так называемой детской машине, был прекрасный маленький войлочный шатер-вигвамчик. У Зиллера к багажнику мотоцикла был привязан арабский шатер. Однако Почти Нормальный Джимми и другие артисты решили, что новобрачные должны разместиться на нейтральной территории, и по собственной инициативе возвели шалаш из сучьев и веток. Жилище новобрачных находилось на приличном расстоянии от лагеря и было защищено выступом скалы. Пол был устлан личным персидским ковром Аманды. В углу стоял свадебный подарок – столик из резного кварца, на котором самым аккуратным образом были разложены и расставлены вещи Зиллера: компас, секстант, карты, подзорные трубы и прочие навигационные инструменты. С потолка свисало бронзовое блюдо, в котором Почти Нормальный собирался жечь ладан, но затем передумал, так как вспомнил, что однажды Аманда сказала ему, что запах на восемьдесят процентов состоит из любви.

Здесь молодых и оставили. Сквозь стены хижины к ним доносились звуки празднества, напоминая разрозненные звуки музыки с Марса. Лунный свет струился в щели, повисая над молодыми подобно голодному призраку, что насыщался целостностью их душ и сердец. Однако когда они, чтобы раздеться, присели на край постели и каждый старался порадовать другого жестом или взглядом, в воздухе внезапно повисло напряжение, и оно отдалило их друг от друга.

– Похоже, цыганка-путешественница обзавелась пассажиром, – сухо произнес Зиллер, изучая Аманду в старинную подзорную трубу.

– Верно. Боюсь, я предназначена служить подобием сосуда, – ответила она, стыдливо опустив ресницы и скрестив руки на слегка округлившемся животе.

– Это кто-то из артистов или из музыкантов?

– Нет. Это был одинокий писатель, я встретила его в грозовую ночь в Лагуна-Бич. Он написал поэму о Телониусе Монке, которую запаял в консервную банку. На нее он наклеил этикетку консервированного супа «Кэмпбелл». Чуть позже я узнала, что он, чтобы избежать призыва в армию, покончил с собой.

Наступило неловкое молчание. За ним последовало пробное, робкое объятие. За ним – ответное объятие Аманды.

– Я слышала, что когда-то ты был женат, Джон Пол. Что случилось? Где она теперь? Ну и все такое прочее. Хотелось бы знать.

– Она была дочерью владельца бойни из Канзас-Сити. Хрупкая дебютантка, она впитывала культуру, работая секретаршей в моей галерее в Нью-Йорке. В наше свадебное путешествие мы отправились на Цейлон поохотиться на летучих лисиц, это такая разновидность летучих мышей. Одно такое создание вцепилось в волосы моей юной жены, и однажды утром я проснулся от того, что она кричала, как умирающая летучая мышь, свисая совершенно голая вверх ногами со стропил. Вскоре после этого она угодила в сумасшедший дом. Ее папочка все успешно аннулировал. Сейчас, насколько я знаю, она одна из главных светских особ Канзас-Сити. Хотя порой, говорят, на нее находит. Как-то раз в опере…

Еще одна неприятная пауза. Словно оба устыдились былых прегрешений. Словно каждый зримо ощущал позорное пятно на своей карме. Однако вскоре лицо Зиллера расплылось в улыбке. Аманда неуверенно хихикнула в ответ. В следующее мгновение они уже хохотали – заразительно и свободно, как дети, которых сквозь решетку кроватки щекочет шутник-дядюшка. Их жаркие влажные губы впились друг в друга. Его нежная рука ласково коснулась холмиков ее груди, затем скользнула ниже, по животу, и забралась в трусики. Ее клитор тут же распустился, как бутон, и зазвенел подобно цикаде. Его мужеское естество достигло прямо-таки неприличных размеров.

Они занимались этим почти всю ночь, смеясь и ласково покусывая друг друга. Проснувшись поутру с тонкой корочкой горного хрусталя на веках, они увидели, как их крохотную комнатку заполнил краешек радуги.

Бар «Пеликан» в городке Брайт, штат Калифорния, – одно из тех заведений, что обычно выполняют роль местного клуба. Здесь стоит стол для бильярда (его можно открыть, опустив в щель монетку), меньшего, чем положено по правилам, размера. Имеется в «Пеликане» и стол для игры в шаффлборд, наоборот, чересчур длинный – в той же степени, в которой стол для бильярда чересчур короткий, – он скорее похож на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Наличествуют здесь и механический кегельбан, и два автомата для игры в пин-болл. Хозяин заведения позаботился и о наборе карточек лото: тут найдется и «Черный кот», и «Техасец Чарли», и «Счастливый доллар». Музыкальный автомат, присутствие которого владелец бара также счел необходимым, набит балладами в стиле кантри-энд-вестерн, а также душещипательными шлягерами, которые неизменно вышибают слезу у пьяных посетителей. Обстановку «Пеликана» дополняют прилавок с проволочными вертящимися новогодними елочками с вяленой говядиной и орешками к пиву, а также банки с вареными яйцами и горячими колбасками и еще более крупного размера банка с пикулями, лениво плавающими в рассоле, совсем как зеленые японцы в ванне. Еще в «Пеликане» есть игрушечная речушка с пластиковой «живой форелью» – реклама пива марки «Олимпия» («Это вам не Вода!»). Посетителей встречает за стойкой супружеская пара средних лет.

Пелену табачного дыма, висящую в «Пеликане» аккурат между полом и потолком, пронзают веселый смех и голоса посетителей. Здесь все на «ты». «Пеликан» состоит в лиге любителей шаффлборда, и когда пеликанская команда состязается со своими соперниками из баров Сакраменто, действо принимает веселый и энергичный характер. Однако в тот сентябрьский вечер за столиком возле стойки сидели трое мужчин лет двадцати – двадцати пяти и вели мрачный сердитый разговор.

– Видали б вы, какой кострище они развели там в каньоне, – кипятился Бубба. – Дым коромыслом. Ей-богу, как в преисподней. Только чертей не хватает.

– Угу. А эта их говенная музыка слышна даже на молочной ферме у Ричи, – поддакнул Фред.

– Да я, черт побери, услышал ее аж на автостоянке, – заявил Бубба.

Энди что-то буркнул и кивнул в знак согласия.

– Послушайте, – произнес Фред, – если кучка всяких там педиков, ниггеров и потаскух вздумала устроить оргию, это их личное дело. Только пусть они устраивают ее у себя в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе или где угодно. Но заниматься этим здесь и распространять ихнюю похабщину у нас мы не позволим. Никто из местных не станет терпеть это паскудство. Вот у нас с Энди сестры сегодня вечером отправились на свидания, причем с приличными парнями. А эти волосатые ублюдки, которые любят накачиваться всяким говном вроде ЛСД, черт знает на что способны. У них же нет никакой морали, никакого уважения к частной собственности!

– Верно, приятель! – Разгорячившись, Бубба даже вскочил с места. – Никакого уважения! Никакого уважения к властям, никакого уважения к закону и порядку, никакого, на хрен, уважения ни к чему на свете! Вот это и есть главная напасть сегодня у нас в Штатах. Кучка ниггеров и всяких придурков пытаются растоптать все святое, на чем держится наша страна. Они хотят, чтобы коммуняки прибрали нас к рукам! Дядя Сэм воюет далеко за морями, но разве ж эти гады помогут? Ни хрена подобного! Им, видите ли, хочется одеваться, как ковбои и индейцы. Цветочки собирать! Играть свою мерзкую хренотень, которую они называют музыкой! И чтобы все остальные вкалывали день и ночь и их содержали. А они в это время будут накачиваться наркотой, нападать на ни в чем не повинных людей и делать одному Богу известно что!