Текст книги "Белоснежка и семь самураев"
Автор книги: Том Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
“Не суй нос не в свои дела, террьер-переросток.”
“Как хочешь,” – ответил обиженный Клык, – “Просто спросил, проявил заинтересованность. В целях хороших индустриальных отношений, вот и все.”
“Фигня,” – ответила эльфийка. – “Ты ведь хотел посмеяться. Просто потому что наконец-то я, возможно, нашла кого-то, кто меня понимает, знаешь ли, к кому я могу относиться с уважением, с кого я могу взять пример…”
“Пример? Черт возьми, эльфийка, он еще короче чем ты.”
Эльфийка нахмурилась: “Вот опять,” – кисло сказала она. – “И даже это правда только с определенной точки зрения. Если посмотреть на это с перспективы Великого Пути…”
“Даже не начинай,” – пробормотал Клык, – “Смотри-ка, твой дружок со своими приятелями направляются сюда. Интересно, чего им надо?”
Эльфийка сжала губы: “Поскольку они позаимствовали у самураев пару мечей, три лука и большое копье и формируют классическое окружение,” – ответила она, – “понятия не имею. Однако,” – добавила она ровно за секунду до того, как Дампи отдал приказ об атаке, – “на твоем месте я задумалась бы…”
Последовала непродолжительная борьба; в конце которой, Дампи туго затянул веревку у Клыка на шее, подергал ее, и закричал “Попался” в то время, как шесть его соратников собрались кучей подобно коментаторам в ночь выборов.
“… о побеге.”
При все оживлении Дампи абсолютно не заметил, что гномы уменьшились – то есть он недосчитался одного из своих спутников. Этим спутником был Румпельстилтскин, который споткнулся в буреломе и свалился головой вперед в какую-то нору.
Если бы при падении он знал, что за несколько минут до того в эту самую нору проскочил белый кролик, который постоянно посматривал на старинные часы с восклицаниями “Я опаздываю! О мои ушки, мои усики!”, он, наверное, не придал бы этому значения. Туннель от этого не стал бы менее темным и крутым, а шишка, которую он заработал при приземлении не стала бы меньше болеть. Даже если бы он осознал значенимость белого кролика, он бы лишь огорчился и забеспокоился бы еще больше. Факт заключается в том, что иногда лучше оставаться в неведении.
Тоже самое касается и того факта, что пока он лежал в темноте без сознания от неглубокой кровоточащей раны на голове, крыса, жаба и барсук, вооруженные до зубов дубинками, пистолетами и саблями, переступили через него, приняв его за корень бесследно скрылись за поворотом.
Глава 10.
“Пи.”
Две другие мыши проигнорировали ее. Конечно, было ошибкой вообще брать ее с собой, но теперь уже ничего не поделаешь.
“Пи.”
(Что в общем и целом означало: Вероятно, это кладовка. Сильно пахнет сыром. За мной.)
Самая крупная слепая мышь сморщила нос. “Пи,” – сказала она.
“Пи,” – ответила раздраженно третья мышь, – “Пи.”
(Параллельный перевод: (а) Камембер так не пахнет. Это индустриальный чеддар, который они кладут в сырбургеры. (б) Да замолчи же, наконец. Сыр – всегда сыр. К тому же, чего ты хочешь, чтобы он был надписан брайллем?)
В огромной кровати на другом конце комнаты беспокойно спала Белоснежка, в ее снах почему-то мельтешилась деревянная марионетка с бодрым выражением лица, в альпийской шляпе и с очень длинным носом; марионетка ухмылялась, каждый раз, когда Белоснежка смотрелась в зеркало. Белоснежка кряхтя перевернулась на другой бок; вот опять она, черт возьми, скалится на нее со сверкающей дверной ручки и предлагает дружбу.
“Пи,” – прошептал первый мышонок, и он не преувеличивал. Двое других замерли на месте, пока спящая не перестала вертеться и не начала снова храпеть, издавая звуки, напоминающие о налетевшей на гвоздь электропиле. Опасность того, что их расслышат в таком шуме была невелика.
“Пи?”
“Пи,” – ответил первый мышонок, подкрепляя слова действиями. Двое других немедленно последовали, и с восхитительной осторожностью прокрались по каминной полке, спустились по шнуру штор и спрыгнули на пол.
“Нюх.”
“Пи!”
“Нюх-нюх. Пи.”
Третья мышь была права, хотя ей следовало бы выразить свои опасения менее вульгарно. Они не знали, чего они искали; было бы просто лишь следовать до конца сильному сырному запаху, но стоило принять во внимание и другие переменные. Например, спящий человек и сильный запах чего-то незнакомого мышам, что на самом деле было лаком для доспехов Мистера Хирошиге. Вся эта затея по словам большой мыши была пи с самого начала.
Однако, и мыши должны быть способными на большее – на то им и усы. Первый мышонок глубоко вздохнул, ввел временно-пространственные координаты источника сырного запаха в свой потрясающий природный навигационный компьютер, и побежал по полу…
“Пи!” – выругался он, садясь и потирая нос. Без дальнейшей информации было невозможно сказать, во что именно он влетел на полной скорости; но это было что-то большое и деревянное и стоящее посреди комнаты.
“Тик,” – сказало оно.
Первый мышонок прогнал быстрый анализ. Большое, деревянное и тикающее исключало большую часть известных хищников, что являлось хорошим знаком. С другой стороны, оно вовсе не намекало на присутсвие сыра. Тем не менее оно стояло прямо на пути к источнику сырного запаха. Время принятия решений. Вокруг, через, вверх, или под?”
“Пи?”
“Пи. Пи-пи.”
Усы первого мышонка распушились. Пи, пробормотал он про себя, и это было вполне справедливо; в конце концов, это была вылазка за сыром, а не деревенское вече и идея одного голоса на одну мышь здесь была неуместна так же, как боевое судно посреди гостиной. Но с другой стороны, маршрут вверх был не хуже других, поскольку ни один из них все равно не знал где находится.
Они закарабкались вверх по часам.
Ровно в 1:01 (часы на минуту отставали) целое строение пугающе завибрировало и тишину нарушил ужасный шум. “Пиииииииииии!” – завыла мышь, которую стоило оставить дома; затем она задрала хвост (то что от него осталось с прошлого раза) и помчалась обратно вниз, подгоняемая своими коллегами.
У сожалению эти часы не были прямолинейны. Вместо этого в них имелся изгиб, словно созданный для того, чтобы скатапультировать летящую мышь прямо в воздух под углом в сорок пять градусов. Конечно, было невозможно предсказать, где эта мышь приземлится; многое зависело от скорости мыши, от того попыталась ли она остановиться за секунду до того, как ее лапки оторвались от отполированного орехового дерева, от эффекта сопротивления ветра и силы трения на итоговую скорость отрыва и тому подобного. В одном, впрочем, можно было быть достаточно уверенным: вероятность того, что эта самая мышь приземлится в оказавшееся поблизости ведро с водой была по сути дела пи…
Всплеск.
В быстрой последовательности всплеск, всплеск.
Возможно, так им и надо было; несомненно, так посчитали последующие поколения мышиных воспитателей, отсюда, говорят, и появилось выражение от фермерской жены, и в ведро. Короче, ситуация неприятная. Но лишь тогда, когда ведро рыгнуло, взволновалось и сказало “Запускаю ДОС”, мыши осознали всю глубину своей проблемы. Конечно, мышам неоткуда было знать, что это было наиважнейшее и наизначительнейшее ведро во всем царстве, проданное нынешней владелице предприимчивым лепреконом за сумму денег, превосходящую содержание царской казны в любой конкретный момент.
“Пи?” – отплевываясь сказала большая мышь, отчаянно молотя по воде.
Первый мышонок ответил, что понятие не имел, что такое ДОС и узнавать не собирался. Отчаянный толчок задними лапами, и он уже карабкался по крутой стенке ведра, не находя никаких выступов. Несложно догадаться, что он сказал.
“Неправильная команда или имя…”
“Пи!”
“Вызываю Помощь,” – спокойно сказало ведро, – “пожалуйста, подождите.”
Оно в жизни бы не додумалось ни до чего более раздражающего. “Пи!” – с восхитительной сдержанностью сказала большая мышь. – “Пи пи буль…”
“Запускаю ПИ. Пожалуйста, подождите.”
Мышь, которой следовало оставаться дома попыталась сказать “?”, но поскольку голова ее была на два сантиметра под водой, получилось лишь несколько пузырей. К счастью, Пузыри 3.1.1 для Зеркал входили в набор дополнительных программ. “БульБульБуль” – произнесло ведро; затем в боку его открылась дырочка и вода хлынула на пол.
Когда ведро абсолютно опустело, три слепых мыши сбились в кучку на дне и попытались справиться с последствиями шока и паникой. Они дрожали, а зубы их стучали. Уже это посчиталось бы достаточной командой, но с пустым мокрым диском, ведро было совершенно бесполезно. Недвижимо. Просто березовая лоханка с парой железных колец.
“Пи?”
“И не говори,” – пробормотала мышь, которой следовало оставаться дома, выплевывая нечаянно проглоченную воду. – “В этот раз я действительно подумала, что нам конец; то есть, жизнь промелькнула у меня перед ушами, я почувствовала небесный запах Лимбургского сыра, и …”
Она прервалась, прислушиваясь к эху своих слов. Последовал момент полной тишины.
“Пи?”
“Очевидно,” – ответила она с нотками истерики в голосе. – “По крайней мере, мне так кажется. Но я не могу прислушиваться к собственной речи, и во всяком случае я все еще думаю на новописке, хотя и говорю на Большом. Думаете, это как-то связано с водой в этом ненормальном ведре? Просто, понимаете, я наглоталась…”
“Пи?”
“Почему вы спрашиваете меня? То что я внезапно в состоянии говорить на этом ужасном зубодробительном языке не значит, что я могу … Уууу.”
“Пи?”
“Нет, просто мне подумалось… Вообще-то,” – добавила, ужаснувшись, мышь, – “мне только что подумалась масса вещей. Масса!” – Ее передернуло. – “Например,” – сказала она, – “знали ли вы, что все это царство управляется чрезвычайно хитроумной операционной системой, которая, оказывается, хранилась в этом ведре, которое также являлось единственной копией?”
“Пи!”
“Я не знаю, откуда мне это известно,” – провыла мышь. – “Просто знаю. Нет, подожди-ка, доходит. Я знаю, потому что я наглоталась воды, что означает, что я какая-то заархивированная база данных, что бы это не значило… Черт.”
“П…”
“Я – это она,” – прохныкала мышь. – “Операционная система, то есть. Она внутри меня. Хотя, минутку,” – добавила она, наморщив нос и затрепетав усами. – “Минуточку, попробуем-ка. Ладно,” – она прокашлялась. – “Да будет сыр.”
Раздался глухой стук.
“Пи!”
“Потому что я не указала сорта,” – сердито объяснила мышь. – “Очевидно, Гуда – основной сыр. В следующий раз укажу чеддар. Довольны?”
“Пи.”
“Вот и мне так кажется,” – отозвалась мышь с набитым ртом. – “А этот основной вовсе не плох. Попробуйте.”
Двое других не стали дожидаться повторного приглашения. Однако, пока они набивались сыром, мышь, которой следовало бы остаться дома, сидела тихо и неподвижно. Затем она открыла глаза.
“Смотрите,” – сказала она, – “Я вижу.”
“Пи.”
“Пи пи.”
Она повела гладкими шерстяными плечами. “Согласна,” – ответила она, – “Зрение совсем не то, что я думала. Но уверена, может пригодиться. Теперь заткнитесь на минутку, пока я проверю установки.”
Снова тишина. Если разговоры с самим собой – это признак сумасшедствия, то прислушиваться к себе – в десять раз хуже; скорее всего, первый признак расцветающего желания податься в политику. “Ого,” – пробормотала она через некоторое время. – “Вы просто не поверите, что я смогу сделать, если захочу. Например, если мне надоест быть мышью и я захочу превратиться, хотя бы, в прекрасную принцессу, стоит лишь…”
“ПИИИИ!”
Предупреждение прозвучало слишком поздно. К тому моменту, как мышь, которой не следовало приходить, осознала грозящие опасности, команда была отдана, или по-крайней мере сформулировано было желание. Не успев подумать про ОТМЕНУ, мышь уже оказалась сто шестьдесят сантиметров в высоту, и встала на задние лапы, наполовину высовываясь из старого ведра. Она посмотрела вниз…
Нравится вам или нет, но сказочным принцессам присущи некоторые качества. Они не обязательно приятны, полезны или политкорректны. Все они связаны с ужасно устаревшей и снисходительной оценкой женской психологии, которая сложилась одновременно с первыми сказками и неотъемлемой частью которых является древняя догма, что женщины до смерти боятся мышей…
“Ааааай!”
Уже когда она выпрыгивала из ведра и поспешно карабкалась на ближайший стул, часть ее мозга кричала Да нет же, это глупо; черт подери, я ведь тоже мышь. Но негромкий, спокойный голос разума был заглушен миллионом предрассудков, до единого настаивающих на том, что мыши это ужасные грязные твари, которые карабкаются вверх по ногам и кусают тебя за места, куда ты меньше всего хочешь быть укушенной.
В этот самый момент проснулась Белоснежка.
Возможно, причиной послужили эховолны операционной матрицы, или необъяснимая вспышка телепатии, или последствия съеденного на сон грядущий бутерброда с сыром, чей запах и привел сюда трех слепых мышей. Как бы то ни было, в результате Белоснежка проснулась от подходящего сна и требовательно спросила: “Кто стоял в моем ведре?” Затем она заметила бывшую мышь.
“Что за…?” – начала она.
“М-м-мышь,” – промямлила бывшая мышь, указывая на ведро.
“Аааааааай!”
К счастью, рядом с кроватью стоял еще один стул. Белоснежка запрыгнула на него, как серна, единым прыжком, подобрала ночнушку и прошептала: “Ты уверена?”
“К-к-конечно, уверена. Я одна из них.”
“Ааааааай?”
“Долго рассказывать. Послушай, может, позовешь кого нибудь? Например, большого сильного мужчину?”
“Я…,” – начала было Белоснежка, и выругалась. – “Бесполезная кучка придурков,” – продолжила она, – “Я их попросила кое-что для меня сделать, а они никак не вернутся. Послушай, кто ты такая?”
Затем до нее дошло значение пустого ведра.
Благодаря новообретенным мыслительным способностям, бывшей-мыши-которой-не-следовало-приходить объяснений не понадобилось. Она догадалась. “Мне ужасно жаль,” – сказала она, – “это нечаянно, честное слово!”
“Ах ты тупая корова!,” – завизжала Белоснежка, – “Ты хоть понимаешь, что ты наделала?”
Бывшая мышь кивнула. “Ну да,” – сказала она. – “Но, видишь ли, все в порядке, потому что я выпила немного воды и сделалась чем-то вроде почетного зеркала. Я могу заставить все работать, понимаешь…”
“Ты можешь сделать что?”
“Я могу заставить все работать,” – повторила бывшая мышь. – “Поэтому я теперь зрячая. И девушка, а не мышь. На самом деле,” – добавила она странным тоном, – “я могу сделать все, что мне вздумается.”
“А,” – воинственности в голосе Белоснежки заметно поубавилось. – “Тогда почему бы тебе не избавиться от мышей?” – добавила она, вполне резонно.
“Они – мои братья.”
Белоснежка поразмыслила над этим: “Ну и что?” – сказала она.
Бывшая мышь никогда еще не рассматривала дела с этой стороны. Аргумент был привлекателен для единственной девочки в семье ста шести. Целая цепь воспоминаний, некоторые из них очень ранние, прибавили ему веса.
“Ну…” – сказала она неуверенно.
“Не обязательно навсегда,” – продолжила Белоснежка. – “Ты в любой момент сможешь возвратить их.”
“Это верно.”
“Если захочешь, очень нескоро.”
“Гмммм.”
“Это их научит, не так ли?”
“Да, урок им не повредит,” – согласилась бывшая мышь. – “Извини, но мы не познакомились. Меня зовут Сурис, но ты можешь звать меня Срис.”
“Белоснежка,” – ответила Белоснежка. – “Ну давай же. Посмотрим.”
Сурис ухмыльнулась: “Ладно. Кышь!”
В тот же момент двух белых мышей на дне ведра не стало. Куда они делись, смог бы ответить только высококвалифицированный фольклерный инжинер. Быть может, им пришлось выдергивать занозы из львиных лап, или таскать карету из тыквы, или прятаться под кроватью, пока Мистер Эзоп не перестал бродить вокруг и не пошел пропустить половинку с Дядюшкой Ремусом. Практическим результатом явилось то, что как только представляемая ими угроза была снята, Белоснежка спрыгнула со стула, подхватила метровый дайшо, оставленный Мистером Никко в сарае, и яростно замахнулась на Сурис, которую спасли от зрелищного обезглавливания лишь инстинкты преследуемого домашнего вредителя.
“Вернись!” – завизжала Белоснежка, в то время как бывшая мышь выскочила в дверь и помчалась вниз по лестнице. В данной ситуации, подобное высказывание было глупо-оптимистичным. Входная дверь Домика Отмщающего Дракона захлопнулась за ней, а следы ее скрыла тьма.
“Вернись!” – повторила Белоснежка, красная от безысходной ярости. – “Девчонка ты, или мышь?”
Видимо, понятие двойного гражданства было ей незнакомо.
“На этот раз,” – сказал Барон, – “постарайся сделать все правильно.”
Игорь кивнул, и повернул рычаг, запускающий огромную, крутящуюся против часовой стрелки шестерню. Она икнула пару раз, а затем начала вращаться.
“Стоит помнить хотя бы то,” – продолжил Барон, – “что у нас не столько компонентов на складе, чтобы их тратить попусту. Ты не представляешь, как непросто нынче раздобыть пару стоящих лодыжек.”
Раздался треск, затем шипение, и первая жирная голубая искра проскочила по выступам вспомогательного генератора. В связке реле что-то полетело. Игорь поспешно подощел, нашел обугленную пластину и вставил новую.
“Не говоря уже о коже,” – мрачно не унимался Барон, – “Пятьдесят крон за квадратный метр! – вот сколько я выложил за последнюю партию, хотя я сосисочную кожуру видал лучшего качества. Некоторые из этих похитителей тел, не лучше простых воров. Ладно, доведи мощность до четверти и ради Бога следи за напряжением.”
“Конечно, хозяин.”
“И прикрой вот это чем-нибудь, а?” – добавил Барон, ткнув пальцем в направлении очаровательной маленькой деревянной куклы, прикорнувшей на верстаке. – “Лишь небу известно, зачем ты его сюда притащил.”
“Мне понравился паренек, хозяин,” – ответил Игорь. – “Он вроде талисмана.”
Не успел Барон высказать Игорю, что он думал по этому поводу, как полетела еще одна связка проводов, и тот соскочил с платформы, чтобы заменить их. Игорь нахмурился, он готов был поклясться, что кукла шевельнулась. Но это было невозможно; в конце концов, паренек дал слово, что будет совершенно тих и недвижим.
“Ладно,” – сказал Барон, вытирая рукавом пот со лба, – “теперь дело пошло. Увеличь тягу на пятнадцать процентов и смотри, аккуратно. Это научный эксперимент, а не барбекю.”
Игорь ничего не ответил; не полагалось. Вместо этого он подтолкнул рычаг, осторожно следя за стрелкой. Гладкая, как шелк, сказал он сам себе.
“Итак,” – сказал Барон, – “думаю, вот где мы в прошлый раз ошиблись. Вместо того, чтобы направлять основную мощь через коллиматорную матрицу, я переправлю ее через вспомогательные, а затем почти немедленно догоним до трех четвертей. Понял?”
“Конечно, хозяин,” – послушно ответил Игорь. Половину времени, он был уверен, что Барон сочинял на ходу. Возможно, если на него надавить, то он признался бы, что не способен отличить коллиматорной матрицы от пол-кило колбасы. Ну и ладно, улыбнулся про себя Игорь, хорошо, что хоть один из нас разбирается в этом.
Тихий гул генераторов перерос в рев, и в нем послышалась легкая истеричность, первые вздорные жалобы напряженного металла. Уверенной рукой Игорь протер сырые ручки, компенсируя эффект напряжение, но сохраняя мощность постоянной. Слегка пахло горелым мясом, но этого следовало ожидать.
“Приготовились,” – сказал Барон, возвышая голос над ревом генераторов. – “До восьмидесяти процентов и так держать. И… поехали!”
Игорь покачал головой. Мелодрама, – подумал он. На и ладно. В конце концов, это его паровозик. Он налег на рычаг, раздумывая над тем, как мужу сестры Катхен понравился визит к педикюристу. Раздалось громкое шипение и возникло облачко испарившегося охладителя; он отключил проводник и переключился на запасник. Ничего страшного.
“Добавь мощи! Игорь, добавь мощи! Девяносто процентов!”
“Конечно, хозяин.” – Было бы так хорошо, если бы он однажды, лишь однажды, добавил пожалуйста. Он подтолкнул рычаг еще на пару процентов; конечно, то был хозяин, но между безусловным повиновением и бесполезной пиротехникой существовала разница. На столе пошевелился палец.
“Добавь мощи!”
Игорь добавил еще процент, заметил, что пальцев стало два, и задумался над тем, что он подарит маленькой Хельге на День Рождения. Глупой девчушке хотелось фарфоровую куклу, но такую не купишь на зарплату лабораторного техника. У него загорелась идея и он обернулся на своего деревянного дружка, прислоненного к сгорателям Бансена. Капля краски, немного волос, миссус могла сшить платьице из обрезков занавесок, которые она шила для вдовствующей герцогини… Правда, он почти решил отдать куклу своему племяннику Петру, но тому было почти девять и он предпочел бы что-нибудь полезное, вроде набора плотницких инструментов или Калашникова, чего-нибудь, что пригодится, когда ему наступит время выбирать между двумя традиционными профессиями этого горного района.
“Добавь МОШИ!”
“Сделано, хозяин,” – он довел рычаг до девяноста семи процентов, а затем отскочил от электрического шока. Конструкция была противна и опасна, но это было лучше, чем работа в асфальтовых рудниках, да и что там за жизнь?”
“Работает!” – Барон указывал на Существо на столе, вокруг которого танцевали и мерцали и расцветали змейки синего пламени; напоминает рождественское бренди, подумал Игорь. “Я сделал это, Игорь! Я зачал жизнь!” – Он триумфально поднял голову, заметил деревянную куклу, нахмурился и добавил, – “Настоящую.”
Зачал жизнь? Ты бы лучше начал жить. “Отлично сделано, хозяин!” – отозвался Игорь, – “Что делать с оставшейся мощностью?”
“Что? О Боже, ну да. Включай на полную.”
Игорь опасливо подтолкнул рычаг и быстро отскочил; и в ту же минуту нечто на столе село и с щелканьем выдернуло из себя электроды. Ну-ну, подумал Игорь, так ему это все-таки удалось, он создал жизнь. Подумаешь. Мы с супругой создали семь, наш метод был увлекательней и не потребовалось платить целое состояние за электричество. Тут он вспомнил, что лучше отключить энергию. Даже по скидке (вы никогда не интересовались, почему Барон настаивал на проведении экспериментов глубокой ночью? Теперь вы знаете) все это стоило хозяину дорогого; шансов на рождественскую премию почти не оставалось.
Существо на столе застонало, и не без причины. Его глаза закрылись, а затем снова распахнулись. Оно зевнуло и глубоко вдохнуло. Надеюсь, клей выдержит, пробормотал себе под нос Игорь, рассеяно отмахиваясь от пролетающей мухи. Я говорил ему, что каучук лучше, но он и слушать не стал. Но звуков рвущейся материи или улетучивающегося воздуха не последовало, так что все было в порядке.
“Мое создание!” – заурчал Барон, протягивая к Существу руки. – “Мой Адам! Работа моей жизни…”
Муха, совершив виток вокруг головы Существа, уселась на нос. “А-а-а-а,” – сказало тогда оно, – “ПЧИИИ!” Раздулся звук рвущейся простыни и Существо с глухим стуком повалилось обратно на стол и замерло. Барон уставился на него.
“Черт,” – сказал он.
У Игоря снова зачесалась шея и он обернулся взглянуть на деревянного человечка. Тот подмигнул ему.
Игорь подавил улыбку. Интересно, как ему удается, пробормотал он, в то время как Барон суетился с клеем, картоном и катушкой ниток. Ужасно рад, что он на моей стороне, добавил он, По крайней мере, надеюсь, что он на моей стороне.
“Ладно,” – устало сказал Барон, – “Давай попробуем снова.”
Почему-то при второй попытке не хватало благоговейного трепета, присутствующего при первой. Некоторым образом, понятное дело; тысячи изумленно смотрели, как Луи Блерио первый раз перелетел через Ла-Манш, в то время как теперь тысячи сидят в аэропортах, возмущаясь задержками в расписании. Да, конечно, был треск и шипение и масса яркого голубого огня, но разница была такая же как между снулым просмотром в среду и вечером премьеры. Итак, когда починенное Существо поднялось на этот раз, Барон лишь крякнул и принялся проверять швы.
“Привет,” – сказало оно.
Это, несомненно, привлекло внимание Барона. “Черт возьми, оно разговаривает,” – отозвался он. – “Ему не полагается. Я отформатировал мозг. Должен быть совершенно чист.”
“Привет.”
Барон печально покачал головой и потянулся за отверткой. Однако, прежде чем он достал ее, рука Существа молниеносно сомкнулась на его запястье, заставив его застонать.
“Привет,” – сказало Существо.
Игорь подскочил было на помощь Барону, но каким-то образом у находящегося под ним табуретом подкосились ножки и он больно ударился спиной. Ему снова захотелось оглянуться на своего деревянного дружка.
Глаза были закрыты. Темно. Никого нет дома.
А Существо повернулось и подмигнуло ему.
“Привет,” – сказало оно, – меня зовут Карл. Вы не против, если я воспользуюсь вашим зеркалом?”
Глава 11.
Где-то в темноте прошуршала крыса.
“А,” – сказало с облегчением Чудовище, – “А я уж подумал, что мы заблудились.”
Сестрица вздрогнула. Здесь было темно; не по-Голливудски, когда люди считаются не способными видеть несмотря на то, что жар натриевых ламп за камерой в состоянии облупить кожу на носу, а темно как в длинном мешке на глубине метра. Добавьте шуршанье закулисных крыс, и результат получался не из приятных. “Мы еще не пришли?” – проквакала она.
“Должны бы уже,” – ответило Чудовище. – “Эта крыса – первый намек на большой погреб, полный крыс, после которого мы наткнемся на сам замок. За мной.”
“Большой погреб, полный крыс?” – повторила Сестрица. – “Ты ведь шутишь, да? Потому что, если ты думаешь, что я даже близко подойду к погребу, полному крыс…”
“Нечего бояться,” – бодро вмешалась Злая Царица. – “Они лишь выполняют свою работу, как и все мы. Думай о них, как о… ну даже не знаю… как насчет декораций. Или атмосферы. Как заплесневелые бутылки Chianti в итальянском ресторане. Они сообщают тебе о твоем местоположении и о том, когда скорее всего начнутся приключения.”
“Понимаю. А простой указатель не сработает?”
“Его не разглядеть в темноте. Но все понимают значение пищащего ковра из крыс. Это – условность подобная стилизованным картинкам мужчины и женщины на дверях туалета.”
“Не люблю крыс,” – надуто ответила Сестрица.
“Хорошо. И не надо. Потайной ход к самому центру замка не для забав. Он полон скрытых угроз и потаенных фобий, внезапно превращенный в …Але, а это что еще такое?”
“Это ты мне расскажи.”
“Не уверена. Но подозрительно похоже на ковер.”
“Ковер?”
“Ковер,” – подтвердила Царица. – “Совершенно определенно. Эй ты, Чудище, это здесь зачем?”
“Не смотрите на меня,” – отозвалось Чудовище. – “То есть вы и не станете, если у вас есть хоть толика здравого смысла, да при включенном свете, но…”
“Не увиливай. Почему в этом коридоре ковер, как в Хоббите? Мы не туда идем?”
Благодаря уникальному набору увечий было слышно, как Чудовище пожало плечами. “Нет здесь хоббитов,” – сказало оно. – “Была пара, у которых здесь располагались летние норы; знаете, закрытые рудники, которые они скупают и обшивают сосной. Но вскоре им надоело и они уехали. Сказали, что антенна никакая и никто пиццу не доставляет. Теперь здесь никого, кроме нас сказочных героев, не осталось.
Царица присела и пощупала ковер. “Не просто ковер,” – сказала она, – “Толстый, мягкий, отличного качества. Ну если в этих краях потаенные фобии осуществляются таким образом, не могу сказать, что на меня это произвело впечатление. Разве что это какие-то пост-модернистские фобии; знаете, ковер не подходит к обоям, а шторы не сочетаются с обивкой мебели…”
“Не думаю,” – сказало Чудовище. – “Даже с приглушенным светом. Когда я был здесь в прошлый раз, все было совершенно иначе. По крайней мере,” – добавило оно, – “Я что-то не припомню…”
“Достаточно,” – вздохнула устало Царица. – “Еще одна поломка системы. Вместо ковра из крыс, это ковер, постеленый крысами. Теперь в любую минуту…”
“Стой! Кто идет?”
(“Говорила,” – пробормотала Царица.)
Внезапно туннель озарил ослепительно яркий свет. Впереди они разглядели фигуру, судя по ушам безошибочно крысиную, несмотря на то, что слепящий свет превратил ее в силуэт. “Чудовище?” – промолвил крыс. – “Это ты?”
“А, так он тебя знает?” – спросила Сестрица, голосом подобным острию бритвы.
“Во всяком случае, ты, кажется, уже не так напугана,” – отозвалось Чудовище.
“А чего здесь бояться?” – сказала Сестрица. – “Это не крыса. Это всего лишь заблудший младший брат Микки Мауса. Я боюсь только настоящих крыс, а не безработных актеров в гриме.”
“Извините,” – решительно вмешалась Злая Царица, – “но правильно ли мы идем к Замку Красавицы?”
Крыс кивнул. “Идите прямо по туннелю,” – сказал он, – “не ошибетесь. Только, вы не могли бы сначала вытереть ноги? По сути дела, если вы чуть-чуть подождете, я постелю газеты.”
Он убежал, предоставив Царице заключить,что чересчур хозяйственная крыса вполне походила на тайную фобию. Когда он вернулся и закончил раскладывать страницы из прошломесячного цветного приложения, он пристально взглянул на Царицу.
“Я вас где то видел?” – спросил он.
Царица пожала плечами. “Возможно,” – ответила она. – “Я раньше была весьма известна. А почему вы спрашиваете?”
“Да так. Что ж, продолжайте. И, пожалуйста, ничего не трогайте. Только что закончил весеннюю уборку и…”
Царица резко обернулась. “Весеннюю уборку?” – спросила она требовательным голосом.
“Верно.”
“Весеннюю уборку и все, что она подразумевает?”
Крыс пошевелил усами. “Не понимаю, что вы имеете ввиду,” —сказал он. – “А теперь, если позволите…”
Царица кивнула, и они пошли дальше по устеленному газетами коридору, мимо, кажется, миль диванов, кофейных столиков, кресел, вышитых табуреточек для ног и тому подобного. “Теперь я знаю, где мы,” – сказала Царица, как только их нельзя было услышать. “Этот проклятый туннель превратился в Ветер в ивах. Что означает, что мы окончим в Лягушачьем Зале.”
“А. А это плохо?”
“Не уверена,” – призналась Царица. – “Понимаешь, это будет не настоящий Лягушачий Зал, благодаря этим ужасным случайным переменам. Он превратится в нечто внешне похожее, но на самом деле совершенно иное, как и все остальное. А не зная во что именно, я не могу сказать хорошо это для нас или плохо. Понимаешь, о чем я?”
“Думаю, что да,” – пробормотала Сестрица. – “Послушай, не знаю, важно или нет, но в детстве Карл очень полюбил Ветер в ивах. Во всяком случае мультфильм, потому что до книг он никогда не был падок. Разве что они были подходящего размера, чтобы подпереть неустойчивый компьютер.
Туннель неожиданно кончился. “Что означает,” – сказала Злая Царица, нащупывая путь в темноте, – “что где-то здесь должна быть потайная дверь или что-то в этом роде. Это один из неизменных законов физики в здешних краях: загадочные туннели всегда ведут к важным местам. Причиняет несказанные проблемы большим кроликам, скажу я тебе.”
“Вот,” – прокряхтело Чудовище. – “думаю, ты это …”
Конца фразы они не услышали, ибо оно кануло во вспышку яркого света. Царица поспешила за ним, но Сестрица не успела последовать, ибо дверь захлопнулась перед ней.
Странно, раздумывала Сестрица, вопя и колотя кулаками по неподдающейся панели, что мы только что обсуждали потайные страхи. Так сказать занятное совпадение. Странновато, можно сказать.
