Текст книги "Лабиринт розы"
Автор книги: Титания Харди
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
После плодотворного обмена мнениями Кэлвин получил желанное вознаграждение – место преподавателя в колледже. Позже, при содействии все того же Эф-У, ему назначили аспирантскую стипендию, что давало Кэлвину возможность совершать рабочие поездки для написания диссертации. Его семья считалась зажиточной, поскольку владела недвижимостью и некоторыми акциями, но в свободном обороте денег всегда оставалось мало, и Кэлвин был признателен профессору за покровительство. По мере того как продвигалось их сотрудничество, он лучше узнавал Эф-У и вскоре обнаружил, что некоторые воззрения старшего коллеги на Божий промысел, Вознесение и креационизм [59]59
Религиозное учение о сотворении мира Богом из пустоты.
[Закрыть]попахивают экстремизмом. Еще больше Кэлвина обеспокоили публичные заявления Уолтерса о том, что ответственность за трагедию одиннадцатого сентября следует взваливать не только на террористов-исламистов, но в равной мере и на атеистов, феминисток и геев.
Тем не менее опасения за поведение патрона он решил держать при себе. Эф-У уже включил его в круг своих конфидентов, и Кэлвину вовсе не хотелось терять завоеванные позиции. Однако их взаимная привязанность расцвела еще пышнее, стоило ему нечаянно обмолвиться о гибели своего английского троюродного брата и о ключе с занимательной историей, которому обидная случайность помешала попасть в руки его матери. Кэлвин пояснил, что эта реликвия передавалась в их семье по материнской линии, но вручили ее почему-то его кузену из Англии, нарушив тем самым многовековую традицию. Он также высказал предположение, что ключ имеет касательство к книгам и документам, которые его знаменитый предок поостерегся выставлять на суд противоборствующих доктрин, расплодившихся в начале семнадцатого века. Эф-У, в свою очередь, выразил удивление, что впервые слышит обо всем этом от своего коллеги.
Официант предложил новому посетителю меню, а Кэлвин тем временем с удивлением отметил про себя, как многое теперь связывает его с профессором. Тот, очевидно, пребывал в благодушном настроении, поскольку предложил молодому приятелю тоже выбрать что-нибудь. Сам он уже успел заказать самый обычный английский завтрак.
– Обожаю эти сосиски, – пояснил он. – У нас таких нигде не готовят.
Кэлвин недоумевал, почему Эф-У прямо не приступит к делу: это было совершенно не в его духе.
– Ну, есть что-нибудь новенькое о твоих английских кузенах и о докторе Ди?
Уолтерс принялся за еду, не сводя с Кэлвина пытливого взгляда, словно опасаясь пропустить что-нибудь важное.
– Что будете заказывать, сэр? – спросил у Кэлвина подоспевший официант.
Тот уже открыл рот, чтобы попросить яйца «бенедикт», но не успел издать и звука, как Уолтерс изрек:
– Он возьмет английский завтрак: яичницу-глазунью и горячие тосты с маслом. Да смотрите, масло намазывайте на подогретый хлеб! – Не обращая внимания на стоящего рядом официанта, Эф-У в полный голос сообщил Кэлвину: – Эти британцы ничего не понимают в подогретых тостах с маслом.
– Мы, британцы, знаем в них толк, сэр, – сдержанно улыбнулся официант. – Тост намазывают сразу, как вынут из тостера. Хлеб пропитывается маслом и становится мягким и сочным. Что-нибудь еще? Кофе? Без кофеина или обычный?
Кэлвин кивком поблагодарил, а Уолтерс сухо отказался:
– Этого достаточно. Спасибо.
Когда официант удалился на приличное расстояние, Кэлвин заговорил:
– Да, есть. Дело в том, что я не так давно обедал с моим кузеном и его приятелями. Я сейчас… – он замялся, подыскивая подходящее слово, – встречаюсь с бывшей подружкой другого троюродного брата. Он трагически погиб. Не знаю, говорил ли вам об этом мой руководитель… Несчастный случай, несколько месяцев назад.
Кэлвин нарочно разыгрывал нерешительность, а сам сверлил сотрапезника холодными серо-голубыми глазами, ожидая, как тот отреагирует на новость. Все это время он гадал, могли кто-нибудь с их факультета прослышать про его тайну и не воспользовался ли этот кто-то благоприятной возможностью, чтобы вломиться в дом его английской родни.
«Встречается, чтобы знать, что у нее на уме», – подумал про себя Уолтерс и мрачно уставился на Кэлвина. Помолчав, он кивнул:
– Да, конечно, Ги мне сказал. Мне все известно. Такое несчастье… Теперь у него ничего уже не спросишь.
Принесли завтрак. Кэлвин отозвался:
– Не спросишь… Его девушка очень тяжело переживала их разрыв. Она многое поведала мне о семье родственников. Ей нужно было выговориться.
Он выдержал паузу, ожидая, что его наставник поощрит его рассказывать дальше: тот проявлял явную заитересованность. Кэлвин неторопливо доел яичницу и снова начал:
– Любопытная вещь… Тогда за обедом я выяснил, что ключ сейчас у другого брата. Я сам его видел. Кузен ничего не знает о документах, которые прилагаются к реликвии. И это очень странно. Я пробовал поговорить с Шан – с той девушкой – о сложностях, которые повлечет нарушение традиций, если не соблюсти наследование по женской линии. Их семейство понятия не имеет, что состоит в родстве с Ди. Его глава считает, что все это сущие суеверия, к которым и прислушиваться-то стыдно. Меня очень беспокоит, что они пренебрегают мнением уважаемых людей.
Кэлвин говорил без остановки, отметив, что Эф-У ловит каждое его слово.
– Мне пришлось признаться, что я ничуть не удивлен и бедствия следовало ожидать. Мать недвусмысленно предупреждала, что нельзя обрывать цепь наследования. Мне кажется, гибель брата вовсе не случайна: мама предвидела возможные несчастья.
Но напрасно Кэлвин одну за другой закидывал удочки: Уолтерс упорно молчал.
– Они и слушать не стали. По-видимому, им недостает почтения к подобным судьбоносным идеям. Если Бог наложил проклятие, от него никуда не деться; если проклял ангел, результат будет тот же. – Он в упор взглянул на собеседника. – Мои отношения с Шан после этого осложнились. Но мы до сих пор встречаемся.
«Еще бы», – подумал Уолтерс. Увидев девушку воочию, он и сам убедился в ее роковом очаровании. Он наклонился к молодому человеку и негромко сказал ему:
– Кэлвин, мы с тобой уже вели об этом разговор. Возможно, мы стоим на пороге величайшего исторического открытия. Мы оба заинтересованы, чтобы оно состоялось под эгидой нашего колледжа. Тебя ждет слава ученого. Разумеется, будут и академические труды по теме. С карьерной точки зрения это превосходный базис. Что же касается религиозных перспектив, то они, вне всякого сомнения, более чем увлекательны. Предполагаю, что твоя находка подвергнет пересмотру существующую теорию Вознесения, над которой мы трудимся уже много лет. Ди, несомненно, имел о нем точные сведения. Мне думается, тебе стоит… предъявить свои притязания…
Уолтерс многозначительно умолк, давая понять, что выбор остается за Кэлвином, но тот уже понял, что ему предоставляется верный шанс войти в анналы колледжа. Очень многие – не обязательно из преподавательского состава заведения – отдали бы что угодно в обмен на владение наследием Джона Ди. Любой понимал, какую значимость ему придаст подобное приобретение, а для Кэлвина дополнительная важность состояла в завоевании авторитета у Эф-У – политически и социально влиятельной персоны. Он тотчас уяснил данную ему директиву: любой ценой забрать ключ у Алекса – или у Люси, если вещица до сих пор у нее. Уолтерс не станет ждать вечность.
Официант незаметно положил счет на край стола. Профессор расписался не глядя и сунул крупную купюру чаевых в кожаную обложку. Оба стали собираться. Метрдотель принес Кэлвину пальто. Уолтерс всучил ему еще одну американскую банкноту и взял Кэлвина под руку.
– Найдется свободная минутка? – Вопрос не предполагал возражения. – Пойдем-ка ко мне в пентхаус. Покажу тебе кое-что интересное, в том числе познакомлю с нужными людьми, и ты сразу сообразишь, какое это важное дело.
Они прошли через изысканно обставленный холл в стиле ардеко. Со стула встал мужчина и вошел в лифт. Уолтерс и Кэлвин последовали за ним и встали лицом к дверям.
– Удалось ли что-нибудь раздобыть, Мефистофель? – не оборачиваясь, спросил Эф-У у незнакомца.
– Да, профессор Уолтерс. Очень познавательный материал. И он подал профессору небольшой кожаный «дипломат».
– Кэлвин, это Анджело, хотя я его иногда зову иначе. Случается, что этот ангел становится немного дрянным. Он работает на меня в Европе.
Пояснения Эф-У звучали двусмысленно. Кэлвин оглянулся и уставился на незнакомца. Внешность у мужчины была самая непримечательная, за исключением желтых кошачьих глаз. Его акцент не поддавался определению.
– Приятно познакомиться, – сказал Кэлвин, окинув недружелюбным взглядом безукоризненный темный костюм Анджело и его дорогое кашемировое пальто.
Тот вежливо кивнул, отчего Кэлвину почему-то сделалось немного не по себе. Интересно, что имел Эф-У в виду под «дрянным ангелом»?
– Я отвел гостей в салон вашего люкса, – доложил Анджело, – и предложил им кофе, как вы велели, сэр.
– Благодарю.
Двери лифта разошлись, и вся компания вышла в коридор.
– Люкс «Дэвис» налево, – показал дорогу Уолтерс.
Анджело распахнул перед ними дверь и отступил, и Кэлвин вошел в номер вслед за профессором. Из-за его плеча он мельком заметил, что салон оформлен в прелестных желто-белых тонах, а паркетный пол в нем начищен до блеска. У окна, на фоне утреннего солнца, выделялись два мужских силуэта. Уолтерс двинулся прямо к ним и каждого с деловым видом стиснул в объятиях.
– Вот тот молодой человек, о котором я вам тогда говорил, – Кэлвин Петерсен. Я взял его под личную опеку, и он, я надеюсь, приведет нас к ответам, которые мы ищем на протяжении многих лет, – с неожиданной напыщенностью изрек Эф-У. – Кэлвин, это мои коллеги, – указал он на тех двоих, не называя, впрочем, имен.
Кэлвину оставалось только всматриваться в смутно знакомые черты: кого-то из них – а может, даже обоих – он вроде бы видел по телевидению в передачах о политике или религии. Тем временем Эф-У положил «дипломат» на стол, открыл его и вынул оттуда свиток, похожий на пергаментный, и портретную миниатюру изящной работы.
– Так что же, мой дрянной ангел? – негромко произнес он.
Анджело выступил вперед, стиснув руки:
– Сэр, в V&A [60]60
V&A – Музей королевы Виктории и принца Альберта.
[Закрыть]я объяснил, что это наследный дар, недавно переданный нашему колледжу. Там подтвердили, что портрет датируется концом шестнадцатого века. Вполне вероятно, что это подлинник Хиллиарда, но в каталогах он отсутствует, поэтому может оказаться лишь копией утерянного оригинала. Кто позировал, им установить пока не удалось. Документами же… – он принялся перебирать какие-то листки, – заинтересовались в кембриджском музее Фицуильям. Их определили как беловые списки с некоего подлинника, возможно не сохранившегося; специалисты отказались выносить окончательный вердикт без углубленного изучения. Тем не менее эти бумаги вполне могли некогда принадлежать доктору Ди – кроме одной страницы, похожей на отрывок из какой-то пьесы. С них сняли копии; если мы пожелаем, то документы можно будет отдать на графологическую экспертизу. Они уже произвели настоящий фурор, хотя специалисты прямо высказали мне опасения по поводу возможной подделки. – Он взглянул на явно заинтересованных собеседников и добавил: – Миниатюрные издания на латыни я оставил букинисту для проверки, но Библия действительно старинная и очень ценная. Я поручил одному человеку поработать над помеченными отрывками: в них по-видимому, заключен сокровенный смысл.
Выслушав доклад Анджело, Уолтерс кивнул, а затем протянул миниатюру Кэлвину.
– Нет надобности предупреждать тебя, что все это говорится sub rosa, [61]61
Sub rosa (лат.) – дословно: «под розой», то есть тайно, конфиденциально.
[Закрыть] – произнес он. – Красивая дама… Может быть, это кто-то из твоих предков, как ты думаешь?
Пытаясь уловить в вопросе Эф-У скрытый смысл, Кэлвин прищурился, рассматривая портрет. Каким образом все это касается его самого? В мгновение ока он сообразил, что принесенные редкости явно связаны с ограблением деревенского дома Стаффордов, случившегося в то время, когда Уилл находился в больнице между жизнью и смертью. Кэлвин хотел уточнить свою догадку у Уолтерса, но передумал и испугался, что присутствующие могут прочитать его мысли. Насколько далеко способны зайти эти люди? В голову назойливо лезли неприятные размышления о том, что интуиция его не обманывала: такие ни перед чем не остановятся, лишь бы достигнуть желаемой цели. Кэлвин отогнал сомнения и вгляделся в прелестное женское личико на портрете. Незнакомка в нарядном расшитом корсаже взирала с синего фона будто сквозь него, и глаза Кэлвина округлились от изумления.
– Точно сказать не могу, – пробормотал он, – но, кажется, именно в компании с ней я обедал около месяца назад. Более того…
Нарисованный образ невероятно поразил его, и Кэлвин поймал себя на том, что размышляет вслух, о чем тотчас же пожалел.
– …возможно, ключ сейчас хранится именно у нее.
16
В дверь позвонили: консьерж или отлучился со своего места, или позволил посетителю самому дойти до квартиры.
– Такси, душечка. Заказано на фамилию Кинг. Мне велено вручить вам эту записку, а затем подождать десять минут. Выходите, я стою напротив.
Люси смотрела на шофера с озадаченным видом.
Он подмигнул ей, вручил запечатанный конверт и стал спускаться. Сегодня с самого утра постоянно возникали какие-то помехи, и Грейс уже начала опасаться, как бы не опоздать на работу.
– Кто там еще? Если так будет продолжаться, я останусь здесь навеки!
Хихикнув, она заглянула через плечо подруги в открытку, на которой от руки было написано:
– Я поставлю их в воду. – Грейс открыла роскошную коробку, недавно доставленную консьержем. – Люси, собирайся же! Могу поспорить, тебя ждет что-то невероятно романтическое. Париж, например.
Схватив вазу, она начала мурлыкать песню Пиаф.
– Я не совсем понимаю, Грейс… Перед моим отъездом в Шропшир на Рождество он присылает мне открытку и мои любимые духи «Болгарская роза», а затем не появляется весь январь. Самый продолжительный звонок длился всего десять минут, и это лишь жалкая замена встрече. Я могу обезглавить целый палисадник ромашек, гадая, какое у него настроение. Меня, знаешь ли, это раздражает, и здорово раздражает! Интересуется он мной, не интересуется…
– Люси, поверь, мужчина интересуется, – прервала Грейс поток ее жалоб. – Он не поленился разузнать, какой у тебя любимый аромат, а потом ухитрился где-то раздобыть эти духи. А теперь взгляни сюда! – Она принялась наскоро расправлять букет из двух дюжин роз с длинными стеблями. – Плюс такси! Прости, но нехорошо укорять человека, который сильно заработался. Он ведь все это время преподавал? Саймон говорил, что у Алекса за прошлый месяц был, кажется, всего один выходной. Наверное, ему пришлось пойти на определенные жертвы, чтобы сегодня отдохнуть. Так романтично! Он наверняка решил свозить тебя в какое-нибудь необычное местечко.
Как бы там ни было, новому, здоровому сердцу Люси угрожало осложнение от возможного нервного припадка. Переживаний по поводу Алекса Стаффорда было предостаточно. Нарушение профессиональной этики, сомнения по поводу его личной жизни, явные тревожные признаки… Она поглядела на ухмыляющуюся исподтишка Грейс и начала кое-что понимать.
– Что тебе об этом известно? – помахала она открыткой.
– Некогда рассказывать, иначе опоздаешь.
– Вы, случайно, не вместе с ним это задумали?
Грейс загадочно улыбнулась, и Люси метнулась за ней на кухню.
– Наверное, неспроста сегодня ни у тебя, ни у одной из моих приятельниц нет времени пообедать со мной. Вы все были уверены, что мне поступит лучшее предложение?
– Ну… – Пристраивая розы в вазу, Грейс заметила, что шипы с них срезаны, и отвлеклась от букета. – Я знаю только, что Алексу пришлось принимать все вызовы подряд, чтобы выкроить выходной посреди недели ради твоего дня рождения. Но на Рождество я не говорила ему, какие духи ты любишь, и о сегодняшних планах мне тоже ничего не известно. – Она укоризненно взглянула на подругу. – Только простушке непонятно, что Алекс тобой интересуется. Люси, он ведь работает круглые сутки без выходных, а еще пишет диссертацию, так что свободным временем не обременен. К тому же я уверена, он страшно боится навредить твоему здоровью – после той простуды тебе лучше поберечься. Ему нужно, чтобы ты чувствовала себя хорошо, а не страдала от его назойливости. Тем не менее ты сама видишь, он выкраивает время и то и дело звонит тебе. Разве это не знак внимания? Он по-хорошему старомоден для нашей жизни, где все постоянно куда-то спешат и романы заканчиваются, не успев начаться. Этот мужчина не такой, как все. Но если тебе все равно, я могу забрать розы себе.
Люси страдальчески взглянула на подругу:
– Два-три звонка в неделю нельзя назвать «то и дело»! И по сути, он отмалчивается.
– Вот-вот! А теперь – вперед. Кыш! – Грейс от души расхохоталась. – Надень что-нибудь симпатичное, но теплое! Такси ждет.
* * *
Алекс встречал Люси у моста Кью со стороны Чизвика, слегка припорошенного снегом. Он открыл для нее дверцу такси и заплатил водителю.
– С днем рождения!
Он заботливо поправил ее шарф.
– Значит, все же не Париж, – съязвила Люси. – Я думала, меня привезут на вокзал Ватерлоо.
– Ага, выходит, вы рассчитывали пообедать в «Боффингере»? [63]63
Парижский ресторан.
[Закрыть]
Он засмеялся и повел Люси к припаркованной неподалеку машине, непривычно крепко сжав ее руку.
– Я прошу прощения, что назначил встречу здесь: добираться пришлось с Северной кольцевой. В больнице задержали до самого утра, и мне нужно было сначала съездить по делам в несколько мест.
Люси подождала, пока он откроет машину – оттуда пахнуло такими ароматами, что у нее перехватило дыхание. Черный откидной верх «ауди» скрывал салон от ее глаз; оказалось, что невероятно просторное заднее сиденье все завалено благоухающими охапками нарциссов, гиацинтов, фиалок и других первоцветов. Люси буквально потеряла дар речи, чем очень польстила Алексу.
– К возвращению девы, – пояснил он, и Люси непонимающе взглянула на него. – Ваш день рождения – вернее, следующий за ним день – не совсем обычный. Язычники считали, что он знаменует первое дыхание весны. Именно тогда Персефона и ее бесчисленные тезки возвращаются из подземного царства.
– И я тоже вернулась оттуда. – Люси благодарно обняла его. – А куда вы меня повезете? Я зачем-то взяла с собой паспорт.
– И правильно сделали, – поддразнил он ее, затем проверил боковые зеркала и, уже тронувшись с места, ответил: – Мне хотелось пообедать с вами за городом – в деревне, где я вырос и где находится дом нашей семьи. Там живописно, как на открытке! – снова рассмеялся Алекс. – Знаете, Хартли [64]64
Хартли Лесли Поулз (1895–1972) – классик английской литературы XX в., мастер мистической прозы.
[Закрыть]сказал, что прошлое – это другая страна. Вот там и есть мое прошлое.
– А я-то все гадала, куда же вы меня повезете, Алекс! Ни за что бы не додумалась. Идея превосходная. Спасибо вам.
Люси откинулась на комфортабельном бежевом сиденье и, радуясь близости Алекса, с наслаждением вдохнула восхитительный цветочный запах. На свой день рождения она не ждала никаких особенных событий и заранее пыталась смириться с удручающей перспективой. Теперь, нежась в тепле автомобильного салона, обманывающем уличную температуру – один градус выше нуля, – Люси предоставила водителю следить за дорогой, ведущей за город, а сама завязала с ним непринужденную беседу.
– Алекс, ваш знаменитый предок окончательно меня заинтриговал. Я пока прочитала лишь половину тех книг, которые принес мне Саймон, но и там полно удивительных находок.
– Вероятно, ужасная скучища – судя по тому, в каком восторге от всего этого Саймон.
– Вовсе нет! Я понимаю, Алекс, вам ближе эра Просвещения, но мы должны попытаться, насколько возможно, взглянуть на вашего прародителя через призму его времени и оценить тот значительный вклад, которым обязана ему Англия елизаветинской поры. Это был истинный представитель эпохи Возрождения; он имел глубочайшие познания в астрономии и истории, прекрасно разбирался в судовождении и, судя по многим отзывам, был непревзойденным оратором. И если Дрейк и Гилберт [65]65
Гилберт Хамфри (1539–1583), Дрейк Френсис (1540?-1596) – английские мореплаватели времен Елизаветы I.
[Закрыть]проложили путь в Новый Свет, то только потому, что им поспособствовал Ди. Не знаю даже, удастся ли мне перечислить все его заслуги.
– Что ж, я ничегошеньки об этом не знаю, но при такой погоде мы быстрее чем за час до Гемпшира не доберемся. Расскажите мне о Ди поподробнее.
Похоже, в этот день Алекс был настроен необычайно игриво, и Люси, обрадовавшись, вздохнула с облегчением.
– Первое, о чем я должна предупредить вас, Алекс: все наши познания о докторе Ди – вернее, наше восприятие этого человека – происходят от Мерика Казобона, ученого семнадцатого века, задавшегося целью развенчать все положительное в репутации Ди. Именно Казобону мы обязаны предубеждением против Ди, которое не рассеялось и поныне. Он считал, что доктор Ди вводил всех в заблуждение и, если уж на то пошло, занимался темными делишками. Казобон опубликовал биографию Ди с самыми скандальными подробностями. Их набралось не так уж много, но тем не менее ему удалось откопать кое-какие нелепости.
– Значит, он был не слишком беспристрастным биографом? – ухмыльнулся Алекс.
– Ни в коей мере, – покачала головой Люси. – А для нас наибольший интерес представляет тот факт, что Казобон обнаружил тайник с чрезвычайно секретными записями Джона Ди и что напал он на это хранилище при более чем странных обстоятельствах.
Алекс заинтересованно взглянул на свою пассажирку:
– Продолжайте!
– В начале семнадцатого столетия сэр Роберт Коттон – помните, в Британской библиотеке есть рукописи Коттона? [66]66
В 1700 г. внук антиквара Роберта Коттона передал в общее пользование дедовскую библиотеку (в том числе 900 старинных рукописей), а также коллекцию монет, медалей и других редкостей. Вместе с пожертвованиями двух других коллекционеров эти ценности легли в основу Британского музея.
[Закрыть]– по странному наитию вдруг отправился к бывшему дому Ди в Мортлейке и затеял на его месте раскопки. Ему повезло…
– Выходит, и наш ключ, и относящиеся к нему бумаги – все подтверждается? – Алекс опять быстро взглянул на Люси, и та кивнула. – Но зачем было закапывать? Неужели он действительно доверял бумаге свои опасные идеи?
– Коттон нашел тайник с документами; они насквозь промокли, но прочитать их было можно. Среди них оказались записи бесед Ди и Келли с ангелами. Их-то сын Коттона позже и передал Казобону.
– С ангелами, – иронически хмыкнул Алекс.
Люси хихикнула в ответ и подвинулась на сиденье, повернувшись к Алексу вполоборота.
– Вы же обещали воспринимать его в свете его собственной эпохи! Не забывайте, что большинство людей в шестнадцатом веке искренне верили в подобные идеи.
Она говорила с такой доброжелательностью и самозабвением, что Алекс невольно заслушался и ни разу не перебил, пока Люси увлеченно выкладывала ему свое понимание атмосферы того времени. Оказалось, что придворные Елизаветинской поры являли собой весьма эклектичный конгломерат из политиков и теологов, поэтов и драматургов, путешественников и прославленных «морских волков» вроде Рэли [67]67
Рэли Уолтер (1552–1618) – английский мореплаватель, поэт, фаворит Елизаветы I.
[Закрыть]и Дрейка. Население страны помимо людей включало в себя изрядную долю потусторонних сущностей: фей, бесов, ведьм, привидений и эльфов – злых и добрых, а для общения с ними имелась целая армия заклинателей. Мир духов был так влиятелен, что королева фей стала главной героиней эпической поэмы великого Спенсера, [68]68
Спенсер Эдмунд (1552–1599) – английский поэт. Самое значительное его произведение – эпическая поэма «Королева фей» на тему рыцарских романов о короле Артуре.
[Закрыть]а Гамлет был ввергнут в целый поток несчастий после того, как побеседовал с призраком. Такое удивительное сосуществование физической и эфирной сфер зиждилось не только на древних предрассудках и фольклорных мотивах, но и на оккультной философии высочайшего интеллектуального уровня. Предтечами этой философии были магия и каббала, и многое она также почерпнула из неоплатонизма и итальянского Возрождения. Основным ее стремлением было проникнуть в глубочайшие пласты сокровенных знаний, постичь тайны научной и духовной мысли. Лидером подобных общественных течений в Британии и был Джон Ди.
Как бы ни был поглощен Алекс рассказом Люси, он удивился ее профессиональному умению систематизировать сложный материал. Едва речь зашла о Ди – в представлении Алекса, толкователе Евклидовой теории, – он вмешался:
– Одно с другим вяжется с трудом: человек, снискавший известность как явно небесталанный математик, – и одновременно пользующийся дурной славой колдун? Интересно, как он примирил в себе увлечение и наукой, и оккультизмом?
– Не забывайте, что в ту эпоху даже математика считалась чем-то сродни черной магии. По иронии судьбы вычислениям отводилось место в одном ряду с заклинаниями и составлением астрологических таблиц.
Алекс рассмеялся: ее слова неожиданно напомнили ему о нелюбви Уилла к математике. Алексу постоянно приходилось выполнять за младшего братишку домашние задания по этому «дьявольскому предмету», как тот называл математику.
– И тем не менее Ди всегда хладнокровно провозглашал свою принадлежность к благочестивым христианам – это со слов Кэлвина – и даже якобы поддерживал реформацию церкви при Тюдорах?
– Согласна: по современным меркам это выглядит нелепо, но на Ди оказали влияние хитросплетения умопомрачительных идей, зародившихся в Европе еще в пятнадцатом веке. В ту эпоху в Италию хлынул поток рукописей и книг, которые везли из Испании и Константинополя, очищенных Фердинандом и Изабеллой от евреев. Одно из самых распространенных учений проистекало из догм, содержавшихся в каббале, другое опиралось на обнаруженный тогда же свод документов о Гермесе Трисмегисте, позже получивший название «Корпус Герметикум».
Люси снова взглянула на Алекса. Добравшись до «изюминки» своих изысканий, она должна была убедиться, что он внимательно слушает, ведь ему одновременно приходилось следить за обледенелой дорогой, тем более что снежные хлопья валили все гуще, испытывая проворство «дворников». Люси смолкла, рассудив, что дева выбрала для своего возвращения наихудшую погоду.
– Продолжайте же, – нетерпеливо обратился к ней Алекс. – Мне очень нравится слушать ваш голос.
Люси улыбнулась, польщенная сменой ролей: теперь верховодила она.
– В эпоху Возрождения на службе у Медичи состояли философы Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино. Дед Лоренцо, Козимо, к которому попали тексты Гермеса, тут же отдал ученым повеление отложить все прочие изыскания и заняться подробным изучением этих документов. Рукописи были переведены, и от них по всей Европе распространились волны мистицизма. Кстати, Гермес – это мифический египетский мудрец, а вовсе не посланец греческих богов. Он – своеобразный греко-египетский гибрид, воплотивший в себе черты греческого Гермеса и египетского бога-книжника Тота. Схоластики Возрождения даже прозвали его египетским Моисеем.
Увидев, что температура на улице продолжает снижаться, Алекс подрегулировал отопление и спросил:
– Выходит, он, возможно, и вовсе не существовал?
– Гермес скорее божество, наделенное свойственными человеку героическими качествами. Книги и рукописи об этой мифической личности, ныне известные как «Корпус Герметикум», были написаны на латыни и греческом, гипотетически – его собственной рукой. Флорентийцы внимательно их изучили и пришли к выводу, что Гермес реально существовал и был мудрецом и жрецом. Для них он стал олицетворением древней священной мудрости времен Моисеевых, возможно даже повлиявшим на философию Платона, хотя более вероятным представляется, что многие тексты о Гермесе сами опирались, в числе прочих, на учение Платона. Самое же существенное здесь то, что те документы были вполне реальными и чрезвычайно любопытными, а заключенная в них мудрость представлялась весьма древней. Многие ученые теперь сходятся на том, что в действительности эти рукописи следует датировать веком спустя после жизни Христа, но в них тем не менее сохранены гораздо более древние устные предания о дохристианских египетских верованиях. А для прогрессивных мыслителей той эпохи, жаждущих обретения таких духовных принципов, которые смогли бы утихомирить неугасающие религиозные распри, обнаруженные письмена явились провозвестниками нового видения! Тексты Гермеса избавили их от внутренних борений за веру не на жизнь, а на смерть: оставаться ли верными Риму, примкнуть ли к Лютеру или Кальвину, очернять ли и дальше мусульман и евреев. Мысли, почерпнутые из тех документов, в итоге привели интересующихся к самой божественной сути. Исследователи, придававшие текстам столь важное значение, были во многом правы: мы-то теперь знаем, какое сильное влияние на Моисея оказало египетское религиозное мировоззрение.
Алекс коснулся колена Люси, побуждая ее прерваться. От опьяняющего цветочного аромата в нагретом салоне, помноженного на вихрь излагаемых ею впечатляющих идей, у него голова шла кругом.
– Подождите, Люси, мне тут не все ясно. Под герметизмом мы понимаем все, что написано о предположительно реальном человеке по имени Гермес, которому приписывают качества греческого бога, носящего то же имя?
Люси кивнула.
– А его главная заслуга состоит в том…
– …что он вроде бы приоткрыл для всех абсолютную божественную истину, так сказать, ничем не замутненную. Фичино назвал тексты Гермеса «светом божественного прозрения». Ему казалось, что, ознакомившись с этим учением, любой сможет возвыситься над иллюзиями рассудка и постичь Божественный Разум. В эпоху, когда противоборствующие доктрины указывали людям на тысячу различных направлений, подобные заявления звучали более чем убедительно. Потратив время на изучение этой теории, можно непосредственно приобщиться к Богу – так тогда рассуждали. Можно даже предположить, что Гермес предвосхитил пришествие Христа – хотя и с позиций египетских знаний о мире. Сформированное на их базе учение оставило в европейском сознании стойкий след магии и оккультизма и, между прочим, уважение к женщине – следствие поклонения Исиде. Гермеса почитали настолько, что его изображение поместили в алтарь кафедрального собора в Сиене. [69]69
Сиена – город в Тоскане (Италия).
[Закрыть]
Слушая Люси, Алекс размышлял о том интересе, который должны были вызвать у его матери подобные философские веяния, учитывая ее экуменический подход к духовности и умеренный феминизм.
– Хорошо, – задумчиво произнес он. – Очень и очень многие увидели в рукописях Гермеса замену Книге Бытия, исходя из происхождения и духовной значимости этих документов, так ведь?
Люси с готовностью кивнула:
– Верно. Особенно мыслители уровня Джордано Бруно и Фичино.
Густая снежная пелена значительно проредила движение даже на трассе «А». В жутковатом безмолвии снегопада прямо перед их машиной дорогу вдруг перебежал олень и исчез в зарослях. Оба завороженно улыбнулись видению, но Алекс тут же вернулся к теме разговора:
– А что же с каббалой?
– Ею-то и интересовался Пико делла Мирандола. Учение каббалы проникло в Италию после выдворения евреев из Испании; оно заключалось и в устных преданиях, и в рукописях. Пико воспринимал каббалу как древний свод мистических откровений, связанных с ивритом. Евреи верили, что этот язык произошел от Моисея, значит, он дан им самим Богом. Древним буквам каббала отводила определенные числовые значения – этот метод назывался гематрией. Таким образом, считалось, что и в самом языке заключена тайная магическая мудрость. Каждой букве древнееврейского алфавита соответствовало некое число. Даже слова повседневного обихода, по убеждению тех, кто их произносил, были наделены божественной силой.
