Текст книги "Хороша была Танюша (СИ)"
Автор книги: Тина Ворожея
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава тридцатая. На низком старте.
Все дни недели которую мы провели в гостях у Эндрианских, были похожи на сплошной праздник. Мое сердце разделилось на две половины. Одна половина рвалась домой, а другая боялась предстоящей встречи с Климом. И пока душа мятежно металась, глаза радовались детскому, неподдельному счастью. Адам и Ева быстро подружились с самой младшей герцогиней Эндрианской, маленькой Амелией. Черноглазая, жизнерадостная пышка, она была заводилой в их веселой компании. Мои близнецы послушно и безропотно следовали за своей бесстрашной атаманшей. Хлоя иногда пыталась прекратить их бесчисленные проказы. Сбилась с ног бедная такса, стараясь уследить за неугомонной троицей. Но их громкий смех, веселая возня, игры в прятки, ловля бабочек сачком среди моря цветов в огромном саду замка, запуски воздушного змея с самим герцогом Эндрианским, сводили все усилия Хлои на нет.
В эти дни в замке гостили Ксения и Илья. Красивые и совсем взрослые молодые люди. Мне не верилось, что они приходятся детьми Злате Львовне. Она не выглядела даже их старшей сестрой.
Было очень трогательно смотреть когда они играли с моими близнецами. Невероятное сходство всех четверых сразу бросалось в глаза. Злату это очень умиляло, а я в такие моменты начинала думать о нашем возвращении домой. Сердце начинало саднить, словно не зарубцевавшаяся рана. Где-то там в моем доме, в любимом гнездышке которое я без устали строила десять счастливых лет, жил одинокий и озлобленный Клим. Отец всех этих синеглазых близнецов и мой муж.
Я с облегчением вздохнула когда Кристалл Эндрианский решил, что детям уже можно перемещаться порталом.
После шумного, прощального ужина, уложив возбужденных близнецов спать, я собирала вещи в своих покоях. Их было неожиданно много. Подаренные детям игрушки, мои платья по последней моде,которые преподнесла мне Злата. Даже у Хлои набралось немало личного имущества. Поводки, элегантные ошейники, серебряная миска. Все это добро нужно было сложить компактно.
Я начала с того, что перебрала все памятные вещи Адама Петровича. С грустной улыбкой листала тетради с непонятными мне формулами и загадочными чертежами. В сотый раз перечитывала скупые, краткие фразы его дневника. И в тысячный раз поражалась собственной слепоте. Рядом со мной был преданный и любящий мужчина, а я этого совсем не замечала! Бездушная и тупая дура, полностью сосредоточенная на материальных ценностях и деньгах! Мне было почему-то невыносимо стыдно за себя прежнюю. Тошно от мысли, что заставляла людей двигаться только в угоду своих корыстных убеждений. Даже Клима нещадно эксплуатировала в своих целях.
Вздохнув я взяла в руки еще один предмет из сумки профессора. Это было нечто гладкое и бережно завернутое в коричневую, порванную тряпицу. Я развернула ее. На покрывало кровати выскользнула тускло блестящая фляжка для воды. Потертая кожаная оплетка, изгрызенный острыми, собачьими зубами шнурок, который был обернут вокруг плотно закрученой пробки.
Неясная догадка пронзила меня. Трясущимися руками я покачала флягой, слушая как там булькает вода.
– Хлоя? – шепотом позвала сладко спящую собаку.
Она заворочалась, заворчала смешно перебирая короткими, кривыми лапками, словно продолжала бегать за моими неугомонными близнецами.
– Хлоя! – повторила я уже значительно громче и осторожно дотронулась до длинного уха.
Собака вмиг проснулась, обеспокоенно тявкнув спросонья. Озираясь по сторонам увидела, что дети спокойно спят в своих кроватках она расслабилась. Лобастая голова медленно опустилась на лапы, блестящие каштаны глаз сонно, вяло прикрылись веками.
– Хлоя!!! – я нетерпеливо повысила голос окликая собаку.
– Ну, вот, что тебе неймется в такое время? Что ты так кричишь? Адамчика и Еву разбудишь! – вполне бодрым голосом поинтересовалась у меня такса не открывая глаз. Затем с хрустом потянулась и сладко зевнула.
Я присела на кровать и положила фляжку прямо под черный и влажный нос.
– Хлоя, ответь только на один, единственный вопрос. Что это за предмет? – мой голос срывался от волнения, но я старательно сдерживала себя.
Хлоя не открывая глаз потянула воздух носом.
– Хозяином пахнет! Адамом Петровичем! – ее голос мечтательно и тихо тянулся.
Затем она резко вскочила и уставилась не мигая на развернутую, коричневую тряпицу на которой тускло блестела фляжка.
– Ты где ее взяла Таня?! Это ведь та самая!
Она недоверчиво, осторожно трогала лапой сосуд для воды.
Теперь у меня совсем не осталось сомнений. Они вмиг испарились оставив в сердце надежду.
Хлоя полностью проснулась, она блестела глазами и трясла длинным ухом.
– Это та самая фляга с водой из колодца в пустыне! И она должна быть почти полной! Ведь после моего второго спуска мы с Адамом Петровичем воду так и не пили! – голос Хлои ликовал.
Я взяла драгоценный сосуд в руки. С радостью и удолетворением почувствовала его приятную тяжесть. Плескание воды прозвучало для меня чудной музыкой.
– Хлоя, милая Хлоя! – подхватила я на руки упирающуюся лапами таксу. – Мы все спасены! Клим спасен и вообще теперь все должно быть просто замечательно! – мой голос торжествующе и победно звенел.
За моей спиной словно выросли крылья. Захотелось расправить их и полететь в сторону дома. Как вовремя я нашла эту бесценную флягу, как же своевременно!
Горячая благодарность Адаму Петровичу заполнила мою душу. Даже после своей гибели он продолжал спасать меня. А может быть исчезнув и став Божеством, он благословлял меня на новую жизнь?
Я не вытирала очищающие душу слезы, которые струились по моему лицу. Руки нежно гладили доверчиво прильнувшую ко мне Хлою.
– Твой хозяин был еще при жизни святым. Я его никогда не забуду...
– Я тоже, Танюша! Я тоже, – Хлоя лизнула мою мокрую от слез щеку шершавым языком.
Глава тридцать первая. Прибытие может стать отбытием?
Боюсь, что мои дети стали привыкать к путешествиям. Особенно к необычным, таким как перемещение порталами. Бедную Хлою я едва уговорила, а Адам с Евой с радостью шагнули в картину. Еще с большей радостью они с интересом оглядывались в кабинете Лилии Львовны Грушевской. Тянули свои ручки к письменным принадлежностям на столе, пыхтя карабкались в огромное, удобное кресло в углу. Клетчатый, зеленый плед они уронили на пол, а на рык возмущенной Хлои отвечали дружным, задорным смехом.
Они разом притихли когда в отворившуюся дверь стремительно зашла хозяйка кабинета. Лилия Львовна застыла на входе и растерянно всплеснула руками.
– Это кто тут у меня шалит? – ее голос был нарочито сердитым.
Но затем она она шагнула поближе и пораженно ахнула, прикрыв рот изящной рукой с блестящими перстнями на пальцах.
– Ильюша и Ксюша! Маленький Ильюша и маленькая Ксюша! – голос еще сердитый несколько секунд назад дрогнул и подозрительно задрожал.
Дети вначале замерли при виде незнакомой женщины, а затем осмелели.
– Нет! Илья и Ксения в замке остались. Они очень хорошо умеют бабочек сачком ловить, а змея запускать лучше у Кристалла получается! Амелия нам паровозик подарила, хотите мы вам покажем?
Они дружно сорвались с кресла и подбежали к сумке, которую я недавно с облегчением уронила на ковер.
Взгляд Лилии Львовны остановился на мне, скромно стоявшей возле стола и пытающейся улыбаться. В черных глазах промелькнула радость.
– Танюша! Ну наконец-то вернулась! Бросила все на свете голубушка и на три года исчезла! – она всплеснула руками и осуждающе посмотрела на меня. – А эти молодые люди конечно же в представлении не нуждаются! Надо же копии какие яркие получились! – она хмыкнула, взгляд черных очей подобрел.
– Адам и Ева! Прошу любить и жаловать! – я с нежностью посмотрела на "ярких копий".
В свое поместье я отправилась на автомобиле, оставив детей под присмотром Хлои и Лилии Львовны. Меня не остановили ее уговоры о том,что я доберусь в поместье уже к ночи и лучше выехать завтра с раннего утра. Мы с ней немного поспорили, но сошлись лишь только в одном. Детей пока не стоит везти в поместье, ни сегодня, ни в ближайшее время.
– Что, неужели все так полохо? – с замиранием сердца спросила я у Грушевской.
Она опустила глаза, помолчала. Затем вздохнула и пожала плечами.
– Сама все увидишь. Только хочу сразу предупредить, Клим очень изменился не только внешне. Я его в последнее время бояться стала, – она горько усмехнулась. – Его, которого мальчишкой еще знала!
Всю дорогу я вспоминала ее слова. Радость от скорой встречи с Климом, тонула в неясных предчувствиях. Я пыталась успокоить себя, но на душе становилось еще хуже. Поэтому когда на ум пришла мысль, что решать проблемы нужно по мере их поступления, я расслабилась. Главное сейчас было то, что я мчалась на большой скорости в направлении своего дома, словно боялась не успеть.
Весной темнеет поздно. Дорога была на удивление хорошей, навыки управления автомобилем я не потеряла за три года, а скорость всегда любила. Поэтому солнце только коснулось горизонта отправляясь спать, а я уже стояла возле огромных, кованных ворот с тремя буквами "СКТ", которые были искусно вплетены в чугун богатого, не слишком изящного, но довольно красивого орнамента. Позолота на них не обновлялась, они потускнели, запылились. Заходящее солнце окрашивало их в зловещий, красный цвет. Я невольно, зябко повела плечами и вышла из автомобиля. Ворота были заперты, огромный замок угрожающе щерился сложным механизмом. Я забрала сумку и тронула калитку, опасаясь того, что и она окажется закрытой. Но она чудесным образом легко поддалась и я с замиранием сердца шагнула туда, откуда бежала три года назад.
Дорожки из красного камня были скрыты под неубранной, полусгнившей листвой, заброшенные цветники дали приют одуванчикам, пырею и полыни. Они радовались весне и буйно заполонили собой все пространство. Ноги мягко ступали по ковру прошлогодней листвы, торопливо несли меня к темной и мрачной громаде нашего дома. Возле белого крыльца приподняв мраморную плиту выросло деревце клена, оно шелестело листвой и было явно довольно своей жизнью. Мне пришлось обойти его что бы подняться по широким ступеням к некогда белой, а теперь грязо-серой двери с припорошенными пылью разноцветными витражами.
В холле, гулком и грязном нестерпимо пахло пылью и мышами. Огромные, тусклые окна еще пропускали свет заходящего солнца. Мои шаги гулко раздавались в пустом и запущенном помещении. Я уверенно направилась к лестнице, по пути хозяйским взглядом отмечая чем прежде всего займусь, когда приступлю к возрождению своего гнезда. Не успела я ступить и на первую ступеньку лестницы, как меня грубо и больно дернули за плечо.
– А ну стой, девка! Куда это ты наладилась?! – неприяный, женский голос визгливо прозвучал над ухом. Запах чеснока мощной волной обдал меня, заставляя невольно поморщиться.
Развернувшись увидела перед собой крепко сбитую, молодую бабенку. На румяном блине лица злобно сверкали бледно-голубые, водянистые глазенки, грозно хмурились поросячие, светлые бровки, а плюшки губ выталкивали грубую брань.
– Ишь, прошмыгнуть она хотела! Добренькие какие, шляются и шляются тут! То Лилька приедет, то Рыжий с тростью пожалует! А Климу Матвеевичу, покой нужен, тишина нужна, он может скоро вслед за женой отправится в рай. Так, что хозяйка тут я! – она гордо выставила внушительную грудь обтянутую засаленным, некогда зеленым фартуком.
Я попыталась вырваться из цепких, пухлых рук. Но бабенка видимо была готова к такому повороту. Она еще крепче вцепилась в мое плечо, причиняя мне немалую боль.
– Петруша, Петруша! Иди скорее сюда, я новую, сердобольную поймала! – визгливый голос эхом заметался по гулкому холлу, заставляя колыхаться гирлянды пыльной паутины по углам.
Непреметная дверь, которая вела на кухню и находилась в самом дальнем углу холла с громким треском открылась. Выбежавший на помощь бабенке, Петруша был ей под стать. Огромный, рыхлый и белесый. Он криво усмехался с интересом рассматривая меня.
– Гы, вот так конфетка! Сла-а-а-дкая! – он причмокнул губами и потянулся к моему лицу пальцами-сосисками.
Бабенка при этих словах пришла еще в большую ярость. Она оставила в покое мое плечо и бросилась на Петрушу, яростно нанося ему удары серым полотенцем, которое держала в руках.
– Ах, ты ирод похабный, ах ты хряк подколодный! Я тебе покажу конфетку, я тебе покажу сладкую! – ее голос уже не визжал, а злобно рыкал и хрюкал.
Пока бедный Петруша, отступал закрываясь руками от злобной бабенки, я нащупала на шее один из амулетов Эндрианского. Мне не приходилось им пользоваться, но я знала, что он обладает мощной защитой.
Тем временем парочка успела выяснить свои отношения и уже страстно целовалась. Бабенка безвольно повисла в руках Петруши, серое полотенце валялось на полу, а она тянулась за следующим поцелуем к своему принцу. Петруша сжимал ее так крепко, что казалось хотел раздавить в своих мощных объятиях. С трудом оторвавшись друг от друга, они одновременно глянули на меня. Петруша гаденько захихикал, а бабенка на ходу закатывала рукава пестрой блузки. Приближались медленно, вглядывались в мое лицо внимательно, видимо желая разлядеть страх и растерянность.
Я стояла не двигаясь с места и тоже им улыбалась. Когда оставалось несколько шагов, решила больше не рисковать. Голубая волна вырвалась из обыкновенного на первый взгляд медальона. Она ударила по предвкушающе подмигивающему мне Петруше и по немного удивленной бабе, смела их в дальний конец холла. Мужчина плюхнулся как мешок полный соломы, а вот женщина упорно пыталась встать. Молотила пухлыми руками воздух, ругалась громко и визгливо, грозя мне бесчисленными и страшными карами.
Я ощупала свое плечо и тихонько ойкнула. Оно очень болело, а платье было надорвано. Наклонилась чтобы поднять сумку, которую уронила в пылу боя. И услышала почти рядом голос. Хорошо знакомый мне голос, но злой и раздраженный.
– Что здесь происходит? Марьяна, сказано же было, никого не впускать!
Я медленно выпрямилась и развернулась. Выше от меня ступенек на десять, возвышалась громадная, мужская фигура. Возможно она показалась мне такой в неясных сумерках заходящего солнца. Клим стоял опираясь на трость левой рукой, а правой с досадой поглаживал свои виски, словно пытался снять тесный обруч. Я не видела ясно его лица, но знала по рассказам Лилии Львовны, что оно в страшных рубцах от ожогов.
– Клим? – мой голос предательски дрогнул.
Фигура мужчины на верху замерла, а затем Клим неуверенно опираясь на трость спустился ниже на несколько ступенек. Было видно, что каждый шаг ему дается с трудом.
– Таня? – его голос насмешливо и зло задрожал.
Я сидели в кабинете Клима. В этой большой комнате было убрано, даже чисто. Широкий диван был застеленный простынями, взбитые подушки стояли высоко, теплый плед в красно-черную клетку ярким пятном выделялся на удивление белоснежных простынях. Видимо хоть какой-то толк был от широколицей, грозной бабенки. На письменном столе стоял заварочный чайник из тончайшего фарфора, пустая чашка, под белой салфеткой прятались сладости. Меня поразило огромное количество книг. Они лежали аккуратными стопками на полу, на стуле возле дивана. Было видно, что их читают. Обрывки бумажек выглядывали из их страниц, исписанные крупным, размашистым почерком Клима.
Пока я оглядывалась, Клим хромая прошел к дивану и грузно опустился на него. Голову он не поднимал и старался держать лицо в тени. Тишина была почти осязаемой. Густой и вязкой как манная каша. Я тонула и захлебывалась в этой вязкой тишине. Клим не спешил ее нарушать. Когда молчать стало выше моих сил я решилась на вопрос.
– Ты почему дом так запустил? Три года прошло, а такое впечатление, что целая вечность!
Клим хмыкнул и посмотрел мне в глаза.
Я вздрогнула от того, что увидела. Огонь действительно знатно потрудился, он не пощадил лицо мужа. Грубый рубец жадным, багровым пауком стянул кожу правой щеки, выгрыз плоть почти до кости, прикрыл красным, воспаленным веком глаз и поднял в вечной ухмылке уголок губы. Другая сторона лица совсем не пострадала. Черная с проседью щетина топорщилась на высокой скуле, небольшая бородка украшала упрямый подбородок. Голова при пожаре наверное была в шлеме, потому как волосы тоже не пострадали, они сильно отросли за это время и теперь были стянуты черной лентой на затылке. Ясно и холодно сиял невероятной синевой здоровый глаз.
Клим тоже с интересом рассматривал меня.
– Ты не изменилась, женушка! Сразу к делу. Конечно лирика, нежности и прочая ерунда не твоя слабость! – голос Клима звучал насмешливо.
Я почувствовала, что злюсь. Ехала, спешила, торопилась. Меня на пороге родного дома чуть ли не убили, а теперь и Клим решил в наступление пойти!
Разгладила рукой невидимые складки на платье, вскинула гордо голову.
– Ерундой ты считаешь тот факт, что спал с моей сестрой? А возможно для тебя чепухой является то, что наш дом за три года превратился в развалины?
Клим весь подобрался, взгляд единственного глаза полыхнул синим пламенем.
– За Лизаветту, я сам себя уже давно сгрыз! Приговор вынес и даже расстрелял себя, без суда и следствия и без права на помилование! Хотя знаешь, я до сих пор не верю, что вот так просто взял и переспал с нею. Твоей сестрице соврать, что плюнуть было. Черт! Пьян я был! Мы с Федей Грушевским в тот день вино дегустировали, затем коньяк, затем виски. Надрались одним словом... Сейчас правды не узнать. Хорошо уже то, что она призналась, что ухажеров у нее было предостаточно и ребенок моим не являлся. Хотя от чего ей было не признаться? Магическая экспертиза сразу бы это выявила. Лизаветта ведь глупой была! Ловушку придумать сумела, а как дальше быть, умишком своим сволочным не осилила! – Клим гневно рыкнул.
– Значит по твоему, Лизаветта во всем виновата? Тебя бедненького вокруг пальца обвела? – я возмущенно задохнулась.
Клим язвительно улыбнулся, превращая лицо в ужасающую маску.
– Почему меня одного? Она и тебя вокруг пальца обвела. Ты же ей любезно все уступила! И дом наш и меня в придачу! Бери дорогая сестрица и пользуйся! И знаешь, она бы с удовольствием всем попользовалась, если бы не одно, очень важное обстоятельство! – Клим уже не рычал, он яростно выкрикивал слова.
– Какое обстоятельство? – хрипло поинтересовалась я.
Мужчина устало вздохнул, его ярость стихла.
– Я тебя больше жизни любил! – выдохнул он протяжно.
Я замерла. Мутно расплылся перед моим взором красно-черный, яркий плед на диване, защипало в носу, слезы закапали на светлую поверхность письменного стола.
– Любил?! А теперь, что же уже не любишь? – я почти шептала, больно прикусывала губы стараясь сдержать себя.
Клим отвернулся. Тяжело поднялся и опираясь на трость подошел к окну. За стеклом черным, ярким бархатом сияла весенняя ночь.
– Теперь, как видишь права на любовь я не имею. Я урод Таня! Урод! Зачем тебе я? Неверный, старый и уродливый? Нам лучше развестись, – он отвернулся от окна и теперь пытливо и проницательно смотрел на меня единственным глазом.
Я тоже поднялась, вытерла слезы рукавом платья.
– Ты прав, зачем ты мне? Красавец который так убивается по своей красоте, что превратился в злобного затворника. Жалеючи себя, за три года умудрившийся забросить свои дела, себя и дом? Книги читать это конечно прекрасно и похвально, но не в течении же трех лет?! Хочешь развод? Ты его получишь! Только я из своего дома уезжать не намерена. Поделим его и живи как знаешь! А я, завтра же ремонт начну! Мне детей надо куда то перевозить! – я сердито топнула ногой.
Клим дернулся, а потом замер.
– Каких детей? – свистящим шепотом прохрипел он.
– Близнецов. Адама и Еву. Которые как две капли воды похожи на тебя и на Ксюшу с Ильюшей. И только попробуй сказать, что это не твои дети! Тут у тебя отвертеться шансов никаких нет!
Клим опираясь на трость и сильно хромая, прошел и сел за стол. Он выглядел растерянным и немного шокированным. Пока муж приходил в себя от таких важных новостей, у меня неожиданно созрел план.
– Клим! Ну Клим же! Будь добр, позови свою сторожевую бабенку и прикажи принести горячей воды, я знаешь ли, чая не прочь попить с дороги.
Мужчина озадаченно посмотрел на меня и медленно кивнул соглашаясь. Когда он скрылся за дверью, я трясущимися руками достала заветную флягу. Пробка с трудом поддалась, а я застыла на мгновение размышляя о том, сколько волшебной воды надо добавить в кружку Клима. Ведь у меня совсем не возникало желание иметь шестнадцатилетнего мужа.
Сердце отчаянно, бешено колотилось в груди. Думать о том правильно или нет я сейчас поступаю, времени не было. Мне очень хотелось избавить Клима от страданий. А предложи я ему эту воду, еще не известно как он себя поведет из-за своей глупой гордости.
С каплями я все же перестаралась. Плюхнула в кружку от испуга полной мерой, когда заслышала тяжелые шаги в коридоре. На следующее утро из кабинета Клима донесся дикий вопль, перешедший в яростный рык. Я сонно повернулась в кровати и чихнула от пыли. Набросила на себя теплую шаль и зевая пошла по коридору. Не спеша, щурясь от яркого солнца открыла дверь и замерла на пороге.
Молодой человек лет двадцати, так сильно похожий на Клима Сокола, дико сверкая синими глазами рассматривал свое отражение в стеклянных дверцах книжного шкафа.
– Таня?! Что это?! – с испугом приговаривал он.
Но я его не дослушала и уже вихрем мчалась по коридору назад, в спальню.
– Ох, хоть бы угадать на этот раз! Ох, хоть бы не промахнуться! – прошептала я и решительно плеснула себе из фляжки на ладонь. Немного помедлила, а затем не давая себе опомниться слизнула языком прозрачную влагу.
