Текст книги "Ложь"

Автор книги: Тимоти Финдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

90. Я пошла искать Мег, чтобы облегчить душу, поделиться с нею своими открытиями – и всеми их последствиями на сегодняшний день. Но в баре поделиться невозможно. Присутствие доктора Чилкотта никак не позволяло. В конце концов, мы с Лоренсом, в частности, установили, что Чилкотт замешан в этой истории. Да и при Арабелле у меня язык не повернется обсуждать такие материи.

Не стану отрицать, мой страх перед Арабеллой Барри обусловлен главным образом ее могуществом как центральной фигуры Стоунхенджа. И конечно же коренится в моем детском ужасе перед Стоунхенджем. А отчасти связан с многолетними отношениями, соединявшими Арабеллу и мою мать. Для меня одна без другой не существует, хотя одной из них уже нет в живых.

Роз Аделла и Арабелла словно бы навсегда срослись воедино, наподобие сиамских близнецов. Что одна из них уже в могиле, не имеет ни малейшего значения. Лицо моей матери, на первый взгляд бесстрастно-пустое, остается неотступным призраком. Однако ж теперь выражает главным образом глубокую подозрительность. Сидит на плече у Арабеллы – призрачная щека возле живой челюсти – и уголком рта нашептывает Арабелле на ухо: осторожно! берегись!В присутствии этого фантома я не могла говорить об «убийстве» Колдера, как при жизни мамы не могла говорить об «убийстве» отца.

Сразу после гибели отца мама внушила себе, что он умер у нее на руках, от неведомой болезни. Она будто никогда и не видела, как он лежал под дождем. Если ей напоминали, что умер он как раз потому, что не мог ее обнять, она яростно это отрицала. На всех, кто пытался сказать ей правду, смотрела так, будто они заражены той же болезнью, которая якобы убила ее мужа. Но от чего бы отец ни умер – от пуль или от бацилл, моя мама хранила собственную тайную правду о его смерти, запрятав ее в самом темном уголке своей души. Всю оставшуюся жизнь она скрывала страх, что – поскольку мой отец любил ее – сама стала причиной его смерти. А еще она боялась, что я тоже так думаю. Любовь – вот имя его болезни.

Трагедия моей матери – да, пожалуй, и моя – заключалась в том, что никакими словами, никакими поступками я не могла ее переубедить. Все доводы, какие я могла привести ей в успокоение, она отметала прежде, чем я открывала рот.

91. Основываясь на суждении, что матери – в том числе и ненастоящие – вправе вечно присматривать за своими детьми, Арабелла более чем серьезно относилась к своей роли наблюдателя. Эта женщина могла наблюдать человека до смерти. Так она и сидела сейчас – быть может, эрзац-мать для нас всех, – не позволяя никому сказать ни слова: ни себе, ни мне, ни прежде всего доктору Чилкотту. Люси Грин сама по себе решила помалкивать.

Однако если я боялась Арабеллы, то Мег нет.

– Как думаешь, может, допьем и сходим поглядеть, как там Лили? – спросила она довольно громко. – Бедная Лил, до чего же ей паршиво – заперлась в комнате, ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину не выходит, даже по телефону не отвечает. По-моему, пора ее повидать, и в обязательном порядке.

Доктор Чилкотт определенно услышал, что сказала Мег. Он повернулся в кресле и посмотрел прямо на нас. А я – вот так же, как люди не в состоянии отвести взгляд от кошмарной сцены, – не смогла отвернуться. К счастью, доктор сам отвернулся и опять заговорил с Арабеллой, вот тут-то я – с ужасом – обнаружила, что из всех возможных выражений, какие я могла бы изобразить, на лице у меня нарисовалась улыбка. Благодарение Богу, Чилкотт ее не видел.

Зато Мег увидела.

– Тебе нравится этот коротышка? – спросила она. – Этот мнимый доктор с Арабеллой и Люси?

– Совсем наоборот, – ответила я, предварительно отвернувшись к окну. – Но я бы не стала называть его мнимым, Мег. Ведь он вообще-то хорошо известен в Штатах.

– Этот смешной коротышка?

– Да. Если хочешь знать, этот смешной коротышка спас жизнь президенту Уорнеру.

Она посмотрела на Чилкотта.

– Знаменитая операция по шунтированию?

– Совершенно верно.

– Этот смешной коротышка! – громко воскликнула Мег.

– Мег, прошу тебя.

Она отодвинулась от стола, откинулась на спинку кресла.

– Все доктора мнимые, – сказала она, на сей раз, однако, не повышая голоса. – Все до одного.

– Пойдем-ка навестим Лили. По-моему, очень хорошая мысль.

– Сперва выпьем, – решила Мег. – Я намерена заказать еще и настоятельно рекомендую тебе сделать то же самое. – Она снова придвинулась на край кресла, достала из кармана зажигалку и ярко-красную пачку «Дюморье».

Этой зажигалки я никогда у нее не видела – изящная газовая штучка в оправе из слоновой кости, с серебряной крышечкой.

– Ты не ее потеряла на пляже? – спросила я, совершенно бездумно.

– Потеряла?

Мег побледнела. А на зажигалку посмотрела так, словно та жгла ей руку.

– Это ее стащил мальчишка?

– Нет-нет.

– Ладно… В общем-то, дело не мое.

– Совершенно верно.

Мег успела закурить и собиралась спрятать зажигалку. Я отметила, что она едва не сунула ее в правый карман, из которого достала, в тот самый, куда затолкала то, что стащил мальчишка, а потом – на полпути – передумала и опустила зажигалку в левый карман. Другой рукой она играла на столе пачкой «Дюморье».

– Как теперь выпендриваются с упаковкой, правда? – сказала она.

Я не ответила. Сама она никогда не выпендривается. Ее «упаковка» предельно проста. Сегодня на ней была защитного цвета юбка и одна из Майкловых рубашек. Ей всегда нравились мужские рубашки, и она умела их носить. Эта была белая, с открытым воротом.

– Почему ты не покажешь мне фотографии? До смерти хочется посмотреть. – Она делала знак Робину. – Хочешь еще «вирджин», Несс?

Я покачала головой, подняла с полу холщовую сумку, поставила на пустое соседнее кресло и начала искать конверты с фотографиями.

Бар уже заполнился – все двенадцать столиков и все табуреты были заняты.

Я наконец достала все четыре толстых конверта и положила на стол.

– На некоторых тут только айсберг. Ими, пожалуй, можно гордиться. А на других…

– Смерть Колдера, – докончила Мег.

– Жутковато звучит. – Я даже растерялась.

– Жутковато, зато правда. Разве не так?

Знала бы она, до какой степени жутковато.

Робин принес Мег вторую двойную «кровавую Мэри» и забрал пустой стакан.

– Без устали фотографируете, а, мисс Ван-Хорн? – сказал он, глядя на конверты. – Гостиницу снимали?

Я не успела рта раскрыть, как Мег ответила:

– Нет, здесь вчерашние события на пляже.

– Айсберг?

– Отчасти…

– Н-да, – наугад сказал Робин, – скверная история… с мистером Маддоксом.

– Да, – кивнула я. Уклончиво.

Мег между тем раскладывала фотографии на столе, изучая их критическим взглядом. Дым сигареты вился вокруг нее. Робин пошел обслужить другой столик, и Мег принялась передвигать снимки, в порядке событий.

– Потрясающе. Снимки в самом деле очень хорошие, Ванесса. Освещение изумительное.

Я заметила, что фотографии айсберга она отодвинула в сторону и сложила стопочкой, одну на другую, а остальные разложила рядами, по порядку.

– Пожалуйста, не ставь на них стакан. Томатный сок – уже паршиво, а спиртное для фотографий вообще смерть.

Я чувствовала растущее напряжение. Мне не нравилось то, чем она занималась. Совершенно незачем выставлять мои снимки на всеобщее обозрение в баре. И вообще где угодно. Только не эти. И тем более не в присутствии Таддеуса Чилкотта.

– Может, посмотришь в другой раз? – спросила я.

Брови Мег взлетели вверх в насмешливом удивлении.

– Ну-ну! Мне ты не доверяешь! Зато Найджелу Форестеду даешь «зеленую улицу»!

Я не знала, что сказать. Она застала меня совершенно врасплох. Я не могла соврать, будто разрешила Найджелу посмотреть фотографии, тем паче у меня в спальне. Но и сказать, что не разрешала, тоже не могла. Ведь Мег тотчас смекнет, что я тогда была в комнате и слышала их разговор. Что она подумает обо мне – и о фотографиях? Разумеется, она наверняка догадалась об их важности, хотя едва ли могла догадаться, чем эта важность обусловлена.

Но мне повезло.

Джон, лифтер-певун, быстро вошел в бар, направился к нашему столику и вручил мне записку.

– Просили вам передать, мисс Ван-Хорн, – сказал он и с улыбкой добавил: – Я смотрю, вы нашли миссис Риш.

– Да. Спасибо, Джон.

Напевая все ту же песенку про айсберг, Джон зашагал прочь. Я развернула записку – просто сложенный вчетверо листок бумаги, а краем глаза пристально следила за столиком, где окопались Барри – Грин – Чилкотт, за их глазами, ушами и стетоскопами.

Сама записка была банальна.

Приходи на Выступ. Срочно. Лоренс.

Мег не обращала на меня внимания. Увлеченно изучала фотографии. Я осторожно откинулась на спинку кресла и глянула через плечо.

За сеткой, на Выступе, я увидела Лоренса. Он ждал. Спиной ко мне.

– Извини, я отлучусь ненадолго.

– Ладно, – сказала Мег, не отрывая взгляда от фотографий. – А когда вернешься, пойдем к Лили.

Думаю, моего ухода никто не заметил. Арабелла наблюдала за Таддеусом Чилкоттом, а тот наблюдал за Мег. Зря я дала ей фотографии, ох зря.

92. На террасе Лоренс сказал мне:

– Я заметил нашего друга доктора и, понятно, не мог зайти в бар. Очень рискованно, знаешь ли, сидеть в той же комнате.

Да уж, мне ли не знать.

Лоренс провел меня к креслам-качалкам, которые шеренгой стоят напротив окон семейной столовой, уставленных горшками с геранью. Красные герани; желтые качалки. Я не раз их снимала.

– Прости, пришлось вытащить тебя оттуда, – сказал Лоренс. – Кое-что случилось. Целых две вещи. Я кое-что нашел и кое-кого видел.

Руки у него дрожали.

Я хотела было сесть, но он остановил меня.

– Нет. Не садись. Ты должна пойти со мной и кое-что подтвердить.

– Что подтвердить?

– Ну… Пожалуйста, не падай в обморок, ничего не говори и не думай, что я спятил.

Такой возможности я не получила.

– Я нашел тело Колдера Маддокса.

Ноги у меня стали как ватные. Я едва не упала.

– Что-о?

– Оно до сих пор здесь.

Ох, подумала я, ситуация становится хуже и хуже. А Лоренс продолжал:

– В холле находится кое-кто, кого тебе надо увидеть. Я ждала – нехотя, но покорно.

– Колдеров шофер вернулся, Ванесса. А с ним кое-кто еще.

Внезапно я догадалась, кого он имеет в виду.

– Жена Колдера?

– Да.

– О, Господи.

– Она в холле. И спрашивает про… Я опять догадалась.

– Про Лили Портер. Лоренс кивнул.

– Жена приехала повидать любовницу. Черт.

Я села.

На сей раз Лоренс не мог и не стал меня останавливать.

Я оглянулась на бар. Мег по-прежнему изучала мои фотографии. Как же быть? Мне хотелось вызвать ее оттуда, но как? Что бы я ни сказала, наверняка будет для доктора Чилкотта подсказкой. Так что придется оставить Мег там, вместе со снимками. И молиться.

93. Чего я хотела – защитить миссис Маддокс от Лили Портер или Лили Портер от миссис Маддокс? Сидя в безопасности своей качалки, я думала, что это вряд ли имеет значение. Лоренс сказал, что тело Колдера до сих пор здесь. И если кто сейчас нуждается в защите, так это наверняка я. На миг мой рассудок парализовало.

Видения, мелькавшие перед глазами под влиянием услышанного, были одно диковинней другого. Таинственная блондинка нападает на майамскую знаменитость над телом брошенного мужа!И наоборот: Майамская знаменитость нападает на таинственную блондинку над телом восьмидесятилетнего любовника!Не знаю, откуда я взяла или почему решила, что миссис Маддокс непременно должна быть блондинкой, – но душевное состояние, порождающее сценарии, полные восьмидесятилетних любовникови знаменитостей, запрограммированных на нападение,едва ли можно корить за банальность фантазии.

Следующая реплика Лоренса оказалась довольно-таки неожиданной.

– Ты приняла пилюлю? – спросил он.

– Да, – ответила я, – и больше мне нельзя. В смысле, пилюль. – Посмотрела на него и попыталась улыбнуться. – Я что, так плохо выгляжу?

– В общем, да. Бледная очень.

Слишком много всего происходило. Вот и всё. Мыслями я по-прежнему была в баре, с Мег, но тело мое находилось на Выступе, с Лоренсом. И я не могла понять, что происходит на самом деле.

– Совершенно не представляю себе, что нам делать, – сказала я. – Совершенно не представляю. Ты уверен, что мы правы, Лоренс? Ну, то есть вдруг мы ошибаемся? Может, еще интереснее, если мы ошибаемся, разве нет?

– Не знаю, что ты имеешь в виду под «ошибаемся», – сказал он.

– Ну, – я кивнула через плечо, на гостиницу, – эта женщина в холле, про которую ты думаешь, что она миссис Маддокс, может, она просто приехала опознать тело. Может, она просто…

– Ее привез шофер, Ванесса.

– Ну и что? Разве он не еешофер? Семья и все такое прочее…

– Сама подумай, что ты говоришь.

– Не хочу я думать, что я говорю. Я вообще ничего не хочу.

– По телефону ты сказала, что у тебя есть фотография колдеровского шофера.

– Совершенно верно.

– Где и когда ты ее сделала?

– Вчера, на пляже, – уже спокойно ответила я. – Конечно, ты прав. Когда шофер уходил, Колдер Маддокс был жив.

– А значит?

– Что «а значит»?

– А значит, какой напрашивается вывод? Твое заключение?

Я встала.

– Я уже говорила и повторю еще раз. Мне не хочется играть в сыщиков, Лоренс. Не хочется. Хватит с меня. Ненавижу я это.

Мимо нас прошли генерал-майор Уэлч и его жена.

– Добрый день, доктор! Добрый день, Ванесса!

– Добрый день, – прошептала я.

Лоренс невольно прыснул.

– Не смей надо мной смеяться. Я говорю серьезно.

Он подождал, пока Уэлчи покинут террасу, потом сказал:

– Ладно, Ванесса. Я смеялся над твоим «добрый день». Скажи, какой вывод у тебя напрашивается.

– Очень простой. На снимке шофер оглядывается через плечо на Колдера. Очевидно, тот давал ему какие-то инструкции… И теперь, – я бросила взгляд назад, в сторону холла, – как будто бы ясно, что шоферу было велено съездить в Бостон, в укрытие миссис Маддокс, и привезти ее нынче утром сюда. Пока он был в отъезде, Колдер Маддокс умер. Следовательно, ввиду того, что никто здесь понятия не имел ни куда подевался шофер, ни как связаться с миссис Маддокс, они прибыли сюда, ничегошеньки не зная о случившемся. Принимая во внимание эти факты, можно объяснить, почему ни в одной газете не было сообщений о смерти Колдера. Они ждали, пока будут проинформированы близкие родственники. – Я прошла в дальний конец Выступа, прислонилась спиной к перилам, скрестила руки на груди и взглянула на Лоренса. – Вот так Ты это хотел услышать?

– Хорошо, только ты допустила ошибку.

Я молча ждала продолжения.

– Ты сказала, что Колдер умер.

– Так ведь он умер.

Лоренс покачал головой.

– Его убили.Лозунг дня прежний: убийство.

Я отвернулась от него, скользнула взглядом по лужайкам.

Убит, да, убит… в этом красивом уголке, подумалось мне. Убит в надежной, приятной гостинице, где в памяти оживают лишь любящие и любимые люди, которые бесконечной бело-голубой процессией неспешно идут по лужайкам к вон тем дюнам, к океану. Выходит, все наши воспоминания – ложь. Здесь всегда присутствовало насилие. И еще я подумала: мы – благовоспитанная мафия – играем в семейные силовые игры, претендуя на звание безупречных граждан, добрых образцовых американцев. Мы помышляем только о благе нации и…

– Детектив из тебя не Бог весть какой, – сказал Лоренс.

– Знаю. Оттого и не хочу больше играть в сыщиков.

Мы оба помолчали, пока Лоренс закуривал очередную сигарету, наверно пятидесятую за сегодняшний день.

В конце концов я сказала:

– Объясни, что ты имеешь в виду, говоря, что тело Колдера до сих пор здесь. Давай рассказывай.

– Не могу.

– То есть как? – Я посмотрела на него удивленно и озадаченно.

– Чилкотт идет. Погоди минуточку.

Я машинально оглянулась и успела увидеть доктора Чилкотта и Люси Грин, мельком, поскольку Лоренс тотчас вернул меня в прежнее положение, лицом к лужайкам. Не хотел, чтобы они нас заметили.

Только услышав, как громко хлопнула дверь на обтянутую сеткой террасу, а затем и дверь в холл, Лоренс схватил меня за плечо и потащил в том же направлении.

– Ничего не говори, – предупредил он. – Просто спрячься за дверью, за колонной или где-нибудь еще. И постарайся, чтобы обзор был как можно лучше.

– Обзор чего?

– Того, что сделает доктор Чилкотт, когда увидит миссис Маддокс. И что сделает миссис Маддокс, когда увидит доктора Чилкотта.

94. Вон она – таинственная третья (и последняя) – жена Колдера Маддокса.

Она сидела в дальнем конце холла, где арки сужаются, ограничивая обзор нижней части холла и стойки портье. Слева от нее, хотя и вне поля зрения, за углом, был парадный подъезд гостиницы. По правую руку миссис Маддокс другая аркада вела в столовую. За спиной у нее находился собственно холл, выдержанный в изысканных тонах, обставленный плетеной мебелью, с китайскими вазами, полными свежих цветов.

Именно эти цветы – кружевной морковник и солнцевиды, пурпурный вербейник и темно-оранжевые лилии – послужили нам с Лоренсом отличной ширмой, заслонив наш наблюдательный пункт. Мы действовали в точности так, как действуют все сыщики в скверных, банальных фильмах: прикинулись, будто рассматриваем журналы – «Нью-Йоркер» и «Ньюсуик», – а сами глаз не сводили со своей жертвы.

Жертвой была импозантного вида женщина в бледно-зеленом костюме итальянского шелка и в шляпке-таблетке с вуалью, которая достигала ей лишь до кончика носа. Шляпка, вуаль и испанская кожаная сумочка были дымчатого цвета. Как, наверно, и туфли. Ног ее я за креслом не видела. Сидела она под таким углом, что ее профиль представал перед нами во всей красе. Только один раз, когда она повернулась, вскинув голову, и посмотрела на проходившего мимо мужчину, мы увидели ее анфас. Улыбка, которую она ему послала – хотя он не обратил внимания, – была теплая, выжидающая и дружелюбная, так что миссис Маддокс явилась полной противоположностью моей сверхагрессивной киллерше в белокуром парике.

Возраст ее тоже изрядно меня удивил. Я бы дала ей лет сорок пять; иначе говоря, она без малого вполовину моложе мужа, однако не слишком юная и не старуха. Вообще-то я ожидала увидеть одну из этих двух крайностей, а не женщину средних лет. Хотя готовность Колдера жениться на ней вполне понятна, и не только оттого, что она «красавица». Вдобавок она отличалась хорошим вкусом и умела себя подать, была как будто бы вполне умна, а также – судя по тому, как она держалась, как смотрела миру прямо в глаза, – бодра, энергична и бесстрашна.

Чего ради, скажите на милость, столь хладнокровная и самостоятельная женщина вздумала выйти за Колдера Маддокса? На мой взгляд, ни в чем – ни в ее позе, ни в манере держаться, ни в живости, с какой она временами оглядывалась по сторонам, – не чувствовалось ни малейшего намека на то, что можно бы связать с этим ужасным химиком. Ни малейшего намека.

Я обвела взглядом холл – во всяком случае, сделала такую попытку, желая установить, не видно ли доктора Чилкотта или Люси Грин. Ни того, ни другой. Не видно и Лили Портер, к которой, как полагал Лоренс, эта женщина приехала. Не заметила я и неуловимого шофера, каковой, похоже, чуть ли не все время служил живым реквизитом некой темной игры.

Ведь миссис Маддокс явно кого-то ждала и не сомневалась, что этот кто-то обязательно придет, но, с другой стороны, сказать, кто это будет – Лили, шофер, Люси Грин или Чилкотт, – было весьма затруднительно. Если в самом деле – по какой-то причине – явится совершенно другой человек, то я уж и не знаю, как объяснить, отчего она сидит столь непринужденно, столь спокойно, в полной уверенности, что она не одинока.

Дверь столовой была открыта, и большинство тех, кто в эту пору обедал, уже сидели по местам. Слышалось звяканье столовых приборов и фарфора и негромкий, ровный гул обеденных разговоров, совершенно несравнимый с басовым рокотом голосов за ужином или с тихим утренним хмыканьем. (Я, понятно, имею в виду трапезы без детей.)

Из столовой пахло дынным салатом и лангустовым супом, домашними булочками и томатным желе, цыплятами по-русски и супом из водяного хрена, охлажденными грушами с имбирем, земляничным шербетом, чаем со льдом, кофе, французскими сигаретами. Вот когда я сообразила, что ужасно проголодалась. И, чтобы отвлечься, сказала:

– Почему ты решил, что доктор Чилкотт и миссис Маддокс знакомы, а, Лоренс?

– Чутье.

– Замечательно! – буркнула я. – Доктор называется! Пожалуй, погожу пока обращаться к тебе за диагнозом очередной моей хвори.

– До сих пор чутье редко меня подводило, – заметил Лоренс. – Среди коллег меня считают лучшим… в Стамфорде, Коннектикут.

Я улыбнулась – и посмотрела на него, ожидая ответной улыбки.

Он глядел в пустой дальний коридор.

О своей репутации он сказал чистую правду. Его теории и практические методики в области гериатрии [23]23
  Гериатрия – область медицины, занимающаяся проблемами старения.


[Закрыть]пользовались широкой известностью, – во всяком случае, доктора, лечившие меня в лучших клиниках и частных лечебницах Нью-Йорка, прекрасно их знали.

– Вот он, – сказал Лоренс, чуть не во весь голос.

Таддеус Чилкотт, на сей раз без Люси Грин.

Он вышел из лифта – значит, определенно к кому-то заходил.

Кого еще, кроме Арабеллы, Чилкотт знал в «Аврора-сэндс»? Ведь сей господин уверял, что здесь он совершенно чужой, случайно съехал с дороги, заметив огни на пляже. Кого еще он знал?

Я взглянула на Лоренса – в полнейшем недоумении. Но он упорно не сводил глаз с доктора Чилкотта, который шагал через холл.

Нас, укрывшихся за журналами и вербейником, Чилкотт проигнорировал. Не ускорил шаг и не замедлил. Просто шел как человек, который точно знает, куда направляется, и уверен, что дойдет до места.

Ну вот, сейчас все решится.

Доктора Чилкотта и миссис Маддокс разделяло шагов двадцать, максимум тридцать. Никто – и ничто – не мешало им хорошо видеть друг друга. Она подняла голову, и он – хоть и не делал попыток смотреть в определенном направлении: туда, где она сидела, или не туда – не мог не увидеть ее, не слепой же.

Тем не менее ни один из них даже бровью не повел.

А ведь любой человек непроизвольно дергается даже при самом малом проблеске узнавания. Но миссис Маддокс смотрела мимо него, забыв или, может статься, воздержавшись от дружелюбной улыбки, какой награждала других прохожих.

Что до Чилкотта, то он лишь помахал рукой, коротко бросил «спасибо» Кэти за стойкой портье и ушел.

Я взглянула на Лоренса. Молча.

Он встревожился.

Они должны были заговорить или хотя бы кивнуть друг другу, поклониться либо помахать рукой. Хоть что-нибудь сделать. Быть не может, чтобы они не знали друг друга.

Все это явно мелькнуло у Лоренса в голове, заставило сгорбить костлявые плечи.

– Не верю, – сказал он. – Не верю.

– Что ж, очень жаль. Конечно, лучше бы они улыбнулись или сделали еще что-нибудь. Просто чтобы установить связь. – Но потом я добавила: – Эта женщина, Лоренс… вообще-то она может быть кем угодно. Кто нам подтвердит, что это миссис Маддокс?

– Он. – Лоренс кивнул в сторону коридора. – Смотри.

Из-за угла, от парадного входа, появился взъерошенный чернявый шофер.

Бог ты мой, парень-то красивый, только мрачный.

Он вспотел и несколько утратил свою обычную элегантность. Хотя с курткой не расстался, правда, она была не застегнута.

– Он готов, мэм, – донеслось до меня.

Значит, все-таки связь, безусловно, существует. Эта женщина – более чем вероятно – миссис Колдер Маддокс. Своим присутствием шофер, по сути, назвал ее.

Она встала со своего уютного кресла в углу и мягким, чрезвычайно интеллигентным голосом, с интонациями человека, рожденного и воспитанного не иначе как в Чарлстоне, Северная Каролина, произнесла:

– Запахи здешней столовой чуть с ума меня не свели! Слава Богу, вы наконец вернулись и спасли мой здравый рассудок!

Ну-ну!

Такого выговора я не слыхала с тех пор, как последний раз видела тетушку Питти-Пат в «Унесенных ветром».

Когда безымянный чернявый шофер, а следом и она сама скрылись из виду, издалека опять донесся певучий голос:

– Вы, наверное, проголодались, как и я.

Потом я посмотрела на Лоренса и расхохоталась:

– Кэтрин Энн Портер [24]24
  Портер Кэтрин Энн (1890–1980) – американская писательница; много писала об американском Юге.


[Закрыть], оказывается, живехонька!

Лоренс, который книг не читает, ничего не понял.

Петра бы мигом смекнула.

Миссис Маддокс едва успела скрыться из глаз, а Лоренс уже бросил журнал и, огибая стол, устремился за ней.

– Мы за ней не пойдем! – сказала я, пытаясь остановить его. – Она же нас увидит!

– Не-а, она вообще не подозревает о нашем существовании.

И он припустил вперед, угловатые кости так и ходили под рубашкой и мягкой тканью брюк, кроссовки шлепали по полу, как мокрые тряпки.

Пока мадам Маддокс спускалась по ступенькам к машине, я стояла за сетчатой дверью, не желая участвовать в наглом Лоренсовом вторжении в ее отъезд. Но слышала, как она громко и отчетливо произнесла своим удивительным голосом:

– Не умер – просто в отъезде! Разве не утешительно узнать об этом, Кайл? Не умер. Нет. Просто уехал…

Кайл – шофер наконец-то обрел имя – открыл дверцу колдеровского «Силвер-Клауда», и миссис Маддокс скользнула внутрь. В жизни не видела, чтобы в машину садились с таким безупречным изяществом. Сама королева не смогла бы лучше. Я бы не удивилась, если бы миссис Маддокс помахала ручкой из своего кожаного гнездышка.

Кайл закрыл дверцу и, обогнув капот «Силвер-Клауда», приготовился сесть за руль.

Вот тут-то оно и случилось.

Лоренс стоял на ступеньках под козырьком подъезда, с непринужденным видом, будто совершенно случайно вышел на чересчур яркий свет послеполуденного солнца. Промелькнуло с полсекунды, он отлично играл свою роль – даже глаза потер, словно едва не ослеп от солнца. И в этот самый миг – слов нет, как я перепугалась, заметив это, – миссис Маддокс посмотрела на Лоренса с такой ненавистью и презрением, что я поняла (не могла не понять!): все время, пока мы околачивались в холле, она знала, что мы там, знала, почему мы там и что́ нам известно. И Кайл тоже знал – или я полная дура. Потому что он тоже смотрел.

На меня.

И тогда я сообразила, что произошло.

Все время, пока мы находились в холле, она насдурачила – волшебной палочкой дивной позы, итальянского костюма, изысканных жестов, – переигрывала нашу игру в угадайку: как же вам интересно узнать, кто я такая, верно?И все время, пока мы находились в холле и следили за миссис Маддокс, доктор Чилкотт был наверху. Поднялся наверх и спустился, вышел из лифта прямо на глазах у нас с Лоренсом, и я еще подумала: кого, интересно, он тут знает?

И совершенно не подумала – в том числе когда сострила насчет Кэтрин Энн – о нашей собственной Портер.

О Лили.

95. Мои пальцы столько лет толкали затянутые сеткой двери этой гостиницы, что, куда бы ни шла, я могу вызвать в памяти это осязательное ощущение. Мягкость. Не как в иных местах, где сетка шершавая, металлическая, ощетинившаяся проволочными остриями, которые так и норовят вонзиться в нежную кожицу под ногтями, оставляя ранки, которые упорно не желают заживать. Сетка в дверях «АС» – а возможно, вообще в дверях штата Мэн или даже всей Новой Англии – больше походит на упругую ткань, и если нажимать с силой, на ней остаются вмятины. Вот чем запомнилась мне та минута, когда я подумала, что Лили Портер может грозить опасность. Мои пальцы были прижаты к сетке широкого дверного проема, и я чуяла запах пыли, поднявшейся над подъездной дорожкой, когда «Силвер-Клауд» тронулся с места, – запах пыли, выхлопных газов и лобелии.

Лобелии всевозможных оттенков голубого и синего свешивались изо всех ящиков террасы, а все оттенки голубого и синего соединялись с Лили Портер. И не знаю почему, но я снова – как при мысли о Мойре Ливзи – испугалась. Может статься, виной тому была только пыль или тот факт, что мои пальцы прижимались к сетке. Или же вид миссис Маддокс за пуленепробиваемыми стеклами «роллс-ройса», который умчал ее прочь. Или платье Лили, с развевающимися рукавами разных оттенков голубого и синего.

Что такое предчувствие, я знаю лишь теоретически. У меня никогда не бывало предчувствий. Мне знакомы только предзнаменования.

– Лоренс?

Лоренс, не слушая меня, шагнул на дорожку и козырьком приставил руку к глазам.

– Лоренс?!

Но он упорно не желал услышать меня, смотрел, как «Силвер-Клауд» обогнул затененную парковку, миновал бело-серые стены коттеджа «Барри» и исчез, свернув на съезд к пайн-пойнтскому шоссе.

– Лоренс, пожалуйста!

Я толкнула сетчатую дверь, вышла на крыльцо.

– Тише! Успокойся, Ванесса!

Я замолчала, спустилась по ступенькам, подошла к нему и стала смотреть в ту же сторону, щурясь от яркого, ослепительно белого света.

Лоренс явно прислушивался к удаляющемуся рокоту «роллс-ройса».

Интересно, видел ли он лица людей в машине перед самым их отъездом? Видел ли то, что видела я, – их серьезную настороженность и ненависть к нам.

Рокот мощного, безукоризненного мотора затих вдали, но не совсем. Мы слышали, как он то умолкал, то возникал вновь, и вновь умолкал, и вновь возникал, потому что машина петляла по извивам подъездной дороги, слышали, как она приостановилась у развилки, где мы тоже приостанавливались и угодили в аварию.

– Лоренс, – сказала я шепотом.

– Погоди! – отмахнулся он. – Погоди…

Он сделал несколько шагов и замер обок портика.

Я пошла следом.

Мы ждали.

И – услышали.

Второй автомобиль. Взревел движком.

Лоренс поднял руку и даже вытянул один палец.

Я затаила дыхание.

А затем звук двух моторов, автомобили рванули с места и свернули (Лоренс в ожидании растопырил все пальцы) – куда? Направо, к Холму Саттера, или налево, к «Пайн-пойнту»?

Налево.

Лоренс расслабился, опустил руку.

Повернулся ко мне и просиял.

– Ну вот. Теперь мы знаем, что имел в виду шофер Кайл, когда сказал: «Он готов, мэм».

– Доктора Чилкотта.

Лоренс кивнул.

– Он имел в виду, что добрый доктор будет ждать их у выезда на шоссе.

– Сплошной спектакль – специально для нас.

– И ведь они не просто великолепно сыграли свои роли, у них все было рассчитано с точностью до секунды. Два момента, Ванесса: Кайл ждал за этим вот углом, возможно, черт побери, все то время, пока мы были там, и появился, как только ушел Чилкотт.

– Не пойму я, чему ты радуешься.

– Да ни капельки я не радуюсь, ни капельки, Ванесса. Просто теперь все обрело смысл. То есть никакая тут не сумятица, не сумбур… когда не знаешь, что будет дальше… а самая настоящая операция. То есть все это – все! – было тщательно спланировано.

Я умоляюще протянула к нему руки, словно отстраняясь от его энтузиазма.

– Теперь мне можно сказать?

– Конечно. Давай.

Он все еще слушал вполуха – полуотвернувшись, закуривал очередную несносную сигарету, несносную вдвойне, потому что сперва он выуживал из кармана новую пачку и сдирал с нее целлофан, а потом долго искал спички.

– Давай. Давай, – повторил он.

– Ты обратил внимание, что этак с полчаса назад или около того именно ты сказал, что миссис Маддокс спрашивала про Лили Портер?

Лоренс посмотрел на меня так, будто, упомянув о Лили, я упомянула абсолютно постороннего человека.

– Лили Портер, – сказала я, – была названа как причина визита этой женщины. По крайней мере, ты привел мне эту причину.