Текст книги "В режиме отладки (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Убийца-садовник или антидетектив

Частный детектив Уотс Лохмис мог бы слыть безупречным джентльменом, чуждым пороку… если бы не его кое-какие маленькие слабости. Одной из этих слабостей было курение трубки; другой же – любознательность и тяга к экспериментам. В том числе и к экспериментам с содержимым вышеназванной трубки.

Еще детектив Лохмис любил играть на скрипке; любил – да только не умел, чем изрядно досаждал соседям. Хотя, впрочем, это уже совсем другая история.

В тот день Уотс Лохмис с самого утра почувствовал неладное. Больная голова, сухость во рту и прочие последствия еще одной слабости детектива могли свидетельствовать лишь об одном: сегодняшний день не сулит ничего хорошего. Это как минимум; как максимум кто-то в этот день непременно должен был умереть. На худой конец сам Лохмис – в порядке расплаты.

В тон предчувствию была и погода: серое тусклое небо, вялый затяжной дождь на улицах Лондона… И надо сказать, детектив Лохмис не ошибся: незадолго до полудня домой к нему пожаловал курьер из Скотланд-Ярда с письмом. Согласно которому адресату надлежало как можно быстрее прибыть в поместье миссис Клушин для помощи в расследовании убийства.

Здесь автор позволит себе небольшое, но принципиальное, уточнение: многим наверняка доводилось слышать о легендарных сыщиках, без чьей помощи полиция не имела ни шанса распутать особо сложные и загадочные дела. Так вот, в случае с мистером Лохмисом дела обстояли прямо противоположно: его Скотланд-Ярд привлекал к заведомо пустячным расследованиям; к таким, на которые профессионалам-правоохранителям попросту жалко было тратить время.

Что двигало при этом славной лондонской полицией, сказать было сложно; скорее всего, отношение к подобным делам у Скотланд-Ярда было таким же, как, например, у профессора математики – к процедуре умножения столбиком. А что сделает профессор, оказавшись перед необходимостью подобной операции? Правильно, предпочтет перепоручить ее кому-нибудь менее, так сказать, квалифицированному: студенту, например, или младшему сотруднику кафедры.

Аналогичным образом поступали и в Скотланд-Ярде. И, как бы там ни было, а детективу Лохмису (согласно тому письму) надлежало «быть как штык». Впрочем, надо сказать, он и был в тот момент как штык: как старый, изрядно погнутый, заржавевший и затупленный штык от антикварной винтовки, что успела побывать во многих сражениях.

– О, мой Бог! – такой была первая фраза детектива, когда он переступил порог гостиной в поместье миссис Клушин – места, где и произошло убийство хозяйки, – ужасное преступление! И какое изощренное! От убитой не осталось даже трупа… только меловой контур на полу. И крови… Бог мой, сколько же крови!

– На самом деле труп был, – ленивым голосом отозвался констебль, дежуривший у входа в гостиную, – но его уже отвезли в морг. Кстати, оттуда же просили передать…

Констебль достал из кармана желтую, кое-как свернутую (или, скорее, основательно скомканную) бумажку, развернул ее и прочел-пробубнил:

– Смерть наступила вследствие множественных ранений, нанесенных острым режущим предметом. Оттого, похоже, и крови столько, – закончил он уже фразой от себя.

– Все ясно, – изрек детектив Лохмис, фанатично сверкнув очами и зачем-то подняв указательный палец, – острые режущие предметы – это что? Правильно, ножи и ножницы. А кто их использует? В общем, под подозрение автоматически попадают личный повар и личный парикмахер миссис Клушин. И… кстати: само-то орудие преступления уже нашли?

– Нет, – равнодушно отвечал констебль, – вас ждали.

– Хорошо. Хорошо… – пробормотал сыщик, одновременно осматриваясь, – значит, придется искать самому… Ножницы или нож… ох, а это что такое?

И он осторожно поднял с пола валявшийся там предмет.

– Скорее, все-таки ножницы, – констебль пожал плечами, – только… странные они какие-то. Наверное, садовые.

– Так значит са-до-вые, – проговорил Лохмис, – и что же из этого следует?..

– Извините, – небольшого роста человечек в рабочем комбинезоне проворно переступил порог гостиной, а констебль банально не успел его задержать, – простите, джентльмены, я забыл здесь… свой рабочий инструмент. Вот эти ножницы, да…

– Но вообще-то это место преступления, – недовольно, хоть и без особого рвения напомнил констебль, – а эти ножницы – предполагаемое орудие преступления.

– Но это еще и орудие труда, – возразил вошедший, – моего труда. Видите ли, я садовник, и без этих ножниц я не могу работать.

– Полно вам, сэр, – примирительно молвил Уотс Лохмис, – еще не факт, что ножницы – орудие преступления. Зато факт, что без них этому джентльмену… как вас, кстати?

– Джек. Джек Риппер, – скромно, но с достоинством представился садовник, – я работаю в этом поместье.

– Это мы уж заметили, – проворчал констебль, – интересная, кстати, у вас фамилия: похожа на «ripper» – потрошитель.

– Или на RIP, – не преминул подхватить и детектив Лохмис, – Rest In Peace, «покойся с миром».

– На самом деле это не фамилия, а прозвище, – еще более скромным и смиренным тоном возразил Джек, – я получил его в Уайтчепеле… на стажировке. За свой стиль работы… да. Ну так что? Могу я забрать свои ножницы?

– Разумеется, – сыщик с готовностью вручил их садовнику, не обращая ни малейшего внимания на констебля – на его стремительно мрачнеющее лицо и скрежет зубов.

Получив желаемое, садовник Джек немедленно удалился.

– Все-таки зря вы это сделали, – сказал констебль, – рабочий инструмент этого малого на месте преступления – чем не повод для подозрений? Да и натоптал здесь опять же… свинья такая.

– Не мешайте расследованию, – неожиданно резко одернул его Лохмис, – детектив здесь я, и я решаю, кто под подозрением, а кто – нет. К тому же натоптано здесь было и до него; видите, сколько грязи?

– Ага. И следы – не отличить, какие от убийцы, а какие от этого… садовника.

Сие ехидное замечание детектив Лохмис проигнорировал… как, впрочем, он делал всегда, едва заходила речь хоть о малейшей зацепке. Такова уж была «изюминка», если угодно – метода этого сыщика, выделявшая его из серой массы профессионалов.

– Ну, и как успехи? Есть уже версии? – это на место преступления пожаловал сам инспектор Джон Трейдлз из Скотланд-Ярда. И, движимый собственной суетливостью, вместо «доброго дня» сразу начал с расспросов.

– Обозначен круг подозреваемых, – с важным видом отвечал Лохмис, – повар, парикмахер… еще, возможно, кухарка и мясник. Ах, да: еще под подозрением любой из прислуги, кто ходит в грязной обуви.

– В грязной обуви? – переспросил Трейдлз и немедленно сделал соответствующую пометку в небольшой тетрадке, которую всегда таскал с собой, – здешний садовник, например… Хорошо, а как насчет улик?

– Улик? Улик? – последний вопрос изрядно взволновал детектива Лохмиса, и он принялся бестолково озираться, пытаясь выхватить из обстановки гостиной хотя бы что-нибудь, что могло сойти за улику.

Но, увы! Состояние сыщика нимало не способствовало цепкости взгляда и сообразительности. Оставалось уповать лишь на чудо, на счастливую случайность, на удачу, проще говоря. И удача все-таки улыбнулась Уотсу Лохмису.

– Есть! – воскликнул он и, подскочив к тумбочке, подобрал лежащий возле нее клочок бумаги. При этом детектив (конечно же) успел запнуться о табуретку и слегка смазать ногой меловой контур тела миссис Клушин. Однако ж оно того стоило: клочок бумаги оказался запиской.

– Ну? И что там? – нетерпеливо вопрошал инспектор Трейдлз, с трепетом взирая на то, как Лохмис разглядывает единственную улику.

– Анна, умри, сука! – прочел сыщик, – и подпись: Джек.

– Имя миссис Клушин как раз Анна, – заметил Джон Трейдлз.

– Угу, – флегматично отозвался констебль, – а имя убийцы – совсем как у здешнего садовника. Опять же прозвище его…

– Всего лишь совпадение, – парировал Лохмис с твердокаменной уверенностью.

– А не многовато ли подозрений, детектив? – не сдавался констебль, – ножницы, имя, своеобразное прозвище?

– Грязная обувь опять же, – поддержал младшего коллегу Трейдлз.

– Не забывайте, кто здесь детектив, – продолжал упорствовать Лохмис, – каждый должен заниматься своим делом. И вообще, если вы профессионалы, то должны знать: домыслы и догадки ценности для расследования не представляют.

Последний пассаж был не столь уж далек от истины: едва ли даже в огромном Лондоне нашелся бы судья, способный упрятать за решетку лишь на основании догадок и домыслов. И особенно в отсутствие орудия преступления.

– Как хотите, – Трейдлз изо всех сил пытался сохранять спокойствие, – только все равно мне непонятно, отчего вы так упорно отвергаете версию о виновности садовника.

– А я не отвергаю, – заметил Лохмис, – я лишь считаю ее одной из многих. И в данный момент ищу к ней зацепку.

– И как?

– Возможно, я не прав. Возможно, это очень сомнительно и напрасно. Только вот…

Детектив сделал паузу, а затем перешел на зловещий шепот.

– …что-то я никогда не слышал, чтобы садовники проходили ста-жи-ро-вку.

Все это время садовник Джек наблюдал за происходящим в гостиной через окно – благо, располагалась эта гостиная на первом этаже особняка семейства Клушин. Ход расследования внушал ему оптимизм, отчего лицо Джека помимо его воли расплылось в ехидной ухмылке… которую как ветром сдуло, когда он услышал последнюю фразу.

Итак, будет ли изобличен садовник-убийца по имени Джек? Что заставило его убить миссис Клушин? И за что именно садовник получил свое прозвище?

Обо всем этом вы… ни за какие коврижки не узнаете из следующей серии: «Чисто конкретно русское в натуре убийство или у комиссара мигрень».

23 мая 2012 г.

Случай с некромантом

Едва он переступил порог – и следом, невидимым, но таким ощутимо густым облаком в таверну вползла тишина. Разом смолк веселый гомон, перемежаемый пьяным смехом, и даже забредший на огонек менестрель оборвал свою песню. Сразу несколько тревожных взглядов впились в вошедшего: человека в черном плаще и с увесистым посохом в руках. Но еще больше гостей, напротив, отвело глаза со смешанным чувством тревоги и омерзения.

Всем здесь было ясно, что явился этот мрачный гость совсем не к добру. Всем… кроме, как ни странно, самого держателя таверны.

– Чего изволите, добрый человек? – вежливо поинтересовался тот, когда Эрвин вплотную подошел к дубовой стойке.

Вздохнув и про себя усмехнувшись над его благодушием, Эрвин откинул капюшон плаща, явив взору собеседника совершенно лысый череп, обтянутый сухой бледной кожей. Ну и, конечно же, татуировку, украшавшую лоб: изображение паука – эмблему некромантского цеха.

– Ну, насчет «доброго человека» ты, я думаю, обознался… добрый человек, – подчеркнуто мягко, но с ноткой сарказма отвечал Эрвин, – но вот от горячего ужина не откажусь… даже я.

Позволить себе большего он, по правде говоря, и не мог. С другой стороны, не голод и жажда привели Эрвина под эту гостеприимную крышу – во всяком случае, не только они. И уж точно не двигало им стремление расстаться с содержимым кошелька, весело проведя время. Совсем наоборот.

Да, ремесло некроманта не пользовалось в народе почетом и уважением, как не снискал оного и труд, к примеру, золотаря или палача. Вдобавок, даже сама внешность таких как Эрвин вызывала у окружающих суеверный страх и притягивала к себе целую свору жутких слухов. По одному из них (наиболее известному) некроманты сами поднимали из могил мертвецов, после чего вымогали деньги с их жертв. Еще собратья Эрвина по цеху разносили-де по городам и весям чуму, воровали детей для изуверских опытов, да и вообще принадлежали к миру живых постольку поскольку.

Последнее, кстати, не было далеко от истины.

Но при всем при этом, именно малопочтенный и неблагодарный труд редко остается невостребованным – лишь потому, что даже грязной работой заниматься, хоть кто-то, но должен, а вот желающих находилось мало. Так что Эрвин мог быть уверен: очередное задание (и очередной заработок) сами придут к нему, нужно только подождать. Что некромант и делал, сидя за столиком в углу и неспешно поедая кашу из глубокой деревянной миски.

Он не ошибся: миска еще не показала дно, а в таверну пожаловала целая группа крестьян. Мельком взглянув в их сторону, Эрвин не без радости отметил, что одеты вошедшие добротно, да и сами выглядят далеко не истощенными голодом и непосильным трудом. А это означало, что и самому некроманту, и его карману было чего ловить в этих краях.

Впрочем, радость Эрвина никоим образом не отразилась на его лице; напротив, всем своим видом он давал понять, что ни эти люди, ни их заказ ему никоим образом не интересны – в отличие, скажем, от миски с остатками каши. Что некромант прекрасно обойдется без очередного похода на беспокойное кладбище или встречи с привидением, застрявшим на этом свете… а вот наведавшиеся в таверну крестьяне едва ли. И надо сказать, что изображать равнодушие у Эрвина получалось столь же легко и естественно, как рыбе плавать.

Так продолжалось несколько минут: Эрвин доскребал миску ложкой, крестьяне стояли неподалеку, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая то на татуировку-паука, то на массивный посох, приставленный к ближайшей стене. Наконец, слово взял один из пришедших – самый дородный и лучше всех одетый.

– Эй, слышь, некромант, – молвил он вполголоса, – я староста этой деревни… Козья Гора, если ты не знаешь.

– По какому поводу? – отозвался Эрвин, отодвигая миску и медленно, словно бы нехотя, поворачивая голову.

– Дело есть… по твоей части, – не преминул сообщить староста, – в общем, наш барон…

– Он такая скотина! – перебил его один из крестьян: как-то плаксиво, почти по-бабьи.

– Подождите. Мне кажется, вы путаете, – недовольно процедил Эрвин, спеша внести ясность, – я некромант; мое дело – успокаивать тех, кто не смирился со своей кончиной… и досаждает живым людям. По поводу же владетеля-злодея, дерущего с вас три шкуры, подайте лучше челобитную королю. Или обратитесь к благородному разбойнику из баллад: он не только злого барона на голову окоротит, но еще и его золотишко, вашим потом-кровью политое, раздаст. Не все, конечно…

– Мне кажется, не понял как раз господин некромант, – возразил староста, – дело в другом. Барон до поры до времени вообще нам особенно не докучал… пока не спутался с силами Тьмы.

– Не продал душу темным колдунам! – вторил плаксивый крестьянин.

– С той поры все беды и начались: по ночам люди барона ходят на кладбище, раскапывают могилы. А средь бела дня хватают кого-то из крестьян – прямо на улице. Женщин не щадят, детей… вот у него, – староста указал на своего плаксивого односельчанина, – забрали единственную дочь. А по ночам в баронском замке горят огни, а уж какие вопли оттуда доносятся – кровь стынет в жилах. Так что мы даже днем боимся к нему подходить. Явно что-то недоброе наш барон затеял… не иначе, как мертвых поднимает, а живых… наверняка, им скармливает. Для поддержания, так сказать, силы.

Слушая этот немудрящий рассказ, Эрвин чувствовал, как в душе его пробуждается интерес. Только не интерес ребенка, слушающего забавную побасенку – нет, услышанное интересовало некроманта сугубо применительно к его ремеслу.

Соль заключалась вот в чем: даже если откинуть домыслы и страхи, происходящее в Козьей Горе все равно выглядело, по меньшей мере, необычно. До сих пор мертвяки, с коими Эрвина сводила судьба, покидали свои могилы самопроизвольно: под действием темной силы чьего-то проклятья или древнего капища, некогда находившегося на месте кладбища. Призраки, в свою очередь, обычно получались из людей, умиравших долго и мучительно, а вот легендарные так называемые вампиры… их Эрвину до сих пор встречать как-то не доводилось. Как не пришлось сталкиваться и с попытками поднять мертвых по прихоти живых.

В свое время мастер Теодор, учитель Эрвина, очень просто и доходчиво объяснил своему ученику, в чем разница между, собственно, мастером и ремесленником. Последний, говорил Теодор, работу выбирает попроще и пообычнее, да и выполняет ее так, словно по колее катится. Все сколько-нибудь новое, из этой колеи выбивающееся, пугает ремесленника, он избегает его – и потому никогда не достигнет мастерства, сколь много бы ни работал.

Оставаться в ремесленниках (а слово это Теодор произносил с непременным презрением) Эрвину совсем не хотелось. И только по одной этой причине он был не прочь разобраться с происходящим в Козьей Горе. Но виду некромант, как и прежде, не показал, а вдобавок поспешил задать уточняющий вопрос, самый главный – и как можно более пренебрежительным тоном:

– А заплатить – есть чем?

– Конечно, – с готовностью отвечал староста, не особо смутившись, даже когда услышал сумму.

– И насчет предоплаты вы тоже осведомлены… я надеюсь?

– А если?.. – заказчик разом помрачнел.

– Что – если? – довольно грубо перебил его некромант, – если я возьму деньги и сбегу, то опозорю весь цех. Едва ли мне простят это другие некроманты.

– Ну а если просто не справишься? Если погибнешь? Что будет с нами?

– Тогда мне ни до вас, ни до ваших денег уже не будет никакого дела, – отрезал Эрвин, – так как: вы согласны или нет?

Предоплату некроманты требовали вовсе не по зову собственной алчности – оная была столь же чужда им, как и все прочие людские страсти. Нет, то была лишь суровая необходимость, диктуемая некоторыми свойствами людской натуры. Даже по собственному опыту Эрвин знал: люди, будучи удивительно сговорчивыми и покладистыми перед лицом смертельной опасности, мигом переставали быть таковыми, едва опасность эта исчезала. Некоторые вообще от чувства облегчения, как от вина пьянели… и наглели, словно пытаясь отыграться за недавние унижения.

При таком раскладе, согласись некромант на работу без предоплаты, по окончании его в лучшем случае мог ждать торг с заказчиками – вдругорядь решившими, что ранее запрошенная сумма слишком-де велика. В худшем так вообще некроманта-избавителя могли выставить взашей, не дав ни гроша, а вслед еще и высказать все, что думают об этих злыднях с посохами и пауками во лбу. Так что предоплата служила таким как Эрвин единственным щитом от людской неблагодарности.

– Половина наполовину, – осторожно предложил староста.

– По рукам, – согласился Эрвин, в глубине души предчувствуя, что вторую половину вознаграждения он может и не увидеть.

Хотя, с другой стороны, подобный финт некромант предвидел и с самого начала заломил цену повыше.

– Только учтите, – подвел он черту под заключенной сделкой, – зерно, мука или брюква – не принимаются. Только звонкая монета.

– Не извольте беспокоиться, – притворно-слащавым тоном изрек один из крестьян, – все именно так и будет.

– Вот когда будет – тогда и начну, – подытожил Эрвин, – буду ждать вас здесь… и не с пустыми руками.

* * *

Перво-наперво получивший задаток некромант задумал посетить деревенское кладбище – дабы устроить засаду и поймать за руку кого-то из людей барона. Но исполнить задуманное Эрвин не успел: столь ожидаемая им встреча произошла на пути к кладбищу – на одной из улиц Козьей Горы.

Собственно, баронских ратников было двое; по кольчугам, коротким мечам и полукруглым шлемам их легко было отличить от жителей деревни. На службу же именно местному владетелю указывал герб: винторогий козел, вставший на дыбы. Именно он был изображен на форменных безрукавках, надетых поверх кольчуг.

Воины барона неспешно прохаживались вдоль улицы, вполголоса переговариваясь и время от времени посматривали по сторонам. Недобрые были эти взгляды – почти как у охотничьих собак; заметив их, женщины крепче прижимали к себе детей, а все остальные опасливо жались к домам и заборам. И только Эрвин не испытывал при виде этой парочки ни страха, ни смущения. А, напротив, ускорил шаг, выходя прямо на середину улицы.

Заметили и его… только вот не смогли правильно распознать. Возможно, баронские ратники никогда не слышали о некромантах, а может, им просто отказала сообразительность. Человека с котомкой, посохом и в дорожном плаще; человека явно не из этих мест и очевидно не богатого, люди барона восприняли ровно так, как, в конечном счете, им самим и хотелось. То есть, просто как чужака, которого можно отдать хоть барону, а хоть даже и дракону в пасть – никто из местных ни возмутится, ни воспротивится. Наоборот, в деревне многие в этот вечер вздохнут с облегчением – оттого, что сумасбродный владетель прибрал на сей раз не их самих и не кого-то из близких.

Меньше волнений в таком случае было и у самих баронских ратников. Те чувствовали: в Козьей Горе назревает бунт, и именно их, скромных слуг, грозило смести первой его волной. Вот потому воины барона и обрадовались, заметив одинокого странника; вот потому и зашагали в его сторону… весело, бодро так зашагали.

– Эй, бродяга! – не менее бодрым голосом крикнул Эрвину один из них, – а ну, поди-ка сюда!

– А чего бы не подойти, – пробормотал на это некромант, походя откидывая капюшон. Солнце уже зашло, так что за лицо и зрение он мог не опасаться.

К баронским воинам Эрвин подошел ровно так близко, чтобы те могли рассмотреть татуировку на лбу – и все же достаточно далеко для удара. Как оказалось, ратники знали о некромантах и принятых в этом цехе знаках отличия… вот только от увиденного почему-то не испугались, а даже обрадовались.

– Да напиться мне до уродины в одной койке! – воскликнул один из них, – Роб, нам сегодня просто везет!

– Ет точно, – поддакнул его напарник, названный Робом, – слышь, трупоед, вот ты-то нам и нужен!

– А могу я узнать – зачем? – как можно вежливее поинтересовался Эрвин, – к тому же хочу напомнить, что тружусь обычно не задаром. Если хотите, чтобы я что-то сделал для вас…

– Да не для нас, а для его светлости! – рявкнул и одновременно рыгнул напарник Роба, – вот с ним все и утрясете. А наше дело маленькое: доставить тебя, куда велено.

– Его, так называемая, светлость – разговор отдельный, – отвечал некромант с ноткой пренебрежения, – а вот вы… именно вы хотите, чтобы я сделал что-то именно для вас. То есть, пошел куда-то с вами. Соответственно, и плату за это я намерен взять с вас. Только вы не волнуйтесь: деньги тут ни при чем. Вы просто ответите мне на пару вопросов.

– Слушай ты, чучело старое! – зарычал Роб, подходя к Эрвину чуть ли не вплотную и кладя руку на эфес меча, – мы воины барона – тебе ясно, а? Кто ты вообще такой, чтоб нам условия ставить? Учти, у нашего барона правило: один раз просить по-хорошему, второй раз… Короче, считаю до трех: или ты идешь с нами, или…

– Три, – коротко бросил некромант, совершив едва уловимое движение посохом.

Едва уловимым оно было, понятное дело, для Роба и его товарища – не для таких как Эрвин, для быстроты реакции регулярно принимавших особое зелье. Последнее можно было найти чуть ли не в каждом городе, в любой алхимической лавке… только вот стоило оно изрядно, да и на простых людей действовало как смертельный яд.

Меч Роба так и не успел покинуть ножны, а его хозяин, оглушенный, уже рухнул на землю – точно гнилое дерево.

– Эй! Что это еще такое? – второй из ратников вынул меч и явно намеревался пустить его в ход. Причем, даже не дождавшись ответа.

– Я думаю… мне хватит одного, – пробормотал некромант, словно бы разговаривая с самим собой, – одного свидетеля…

– Да что ты там бубнишь? – небрежно бросил воин барона, уже занося клинок.

Однако Эрвин ударил первым – левой рукой, с зажатым в ней ритуальным кинжалом; рукой, пущенной прямо в незащищенный глаз второму из противников. Успел он и отдернуть лезвие, перемазанное кровью, прежде чем воин барона упал рядом с напарником.

Со стороны крестьянских домов донеслись одобрительные возгласы… правда, довольно жидкие. Победе над людьми ненавистного барона, как ни странно, здесь были рады далеко не все, и виною тому был, конечно же, сам победитель. Как бы ни проклинали до сих пор жители Козьей Горы своего владетеля, как бы ни преисполнялись страха и ненависти при виде его слуг, а барон был хоть злом, но прежде всего привычным злом. Привычным и предсказуемым – чего не скажешь о мрачном чужаке с татуированным лбом.

Когда же Эрвин огляделся в надежде на помощь, крестьяне и вовсе поспешили скрыться за заборами и стенами домов. Причем даже те из них, кто радовался его победе. Так что некроманту ничего не оставалось, кроме как вздохнуть и тащить оглушенного Роба в одиночку.

* * *

Очнулся незадачливый баронский воин в комнате, снятой Эрвином в той же таверне, в которой он накануне и принял этот заказ. Очнулся на полу… вернее, приваленный к стене, и связанный по рукам и ногам. Ну и, конечно же, безоружный… хотя, впрочем, какой толк от меча, когда не можешь пошевелить даже рукой?

В комнате было темно – ввиду наступившей ночи, закрытых ставен, а также всего одной маленькой свечки, горевшей на столе. Сам некромант сидел напротив Роба в деревянном кресле и держал в руке склянку, издававшую резкий запах. Как понял плененный ратник, именно эта склянка привела его в сознание.

Голова болела почище, чем после попойки: посох некроманта оказался твердым и тяжелым, а удар – сильным.

– Итак, – начал Эрвин, – надеюсь, теперь ты будешь посговорчивее?

– И… что же ты хочешь? – дрогнувшим голосом вопрошал Роб.

Ему, в отличие от собеседника-некроманта, темнота была отнюдь не по нраву. Напротив, она действовала на этого человека, как и на большинство его собратьев – то есть, пугала и подавляла. Про боль же в голове вкупе с самим фактом пленения, и говорить было нечего.

– Хочу… знать. Все, что знаешь ты, – медленно произнес Эрвин, – про то, что затевает барон… и, главное, зачем.

– Зачем? – чуть ли не взвыл Роб, – да Тьма его знает, зачем! Его светлость совсем умом повредился: раньше такой веселый был… живой, одним словом. Охоту любил, девок, пиво… а уж как пиры устраивал – даже нам, слугам кое-что перепадало. А потом вдруг его как будто подменили: из замка выходить перестал, гостей принимать перестал… кроме каких-то мутных типов. Ночами не спит, днем замок в темноте держит… и нас, нас грязную работу делать заставляет!

– Вот о «грязной работе» и расскажи подробней, – попросил Эрвин, – зачем барону трупы с кладбища… и зачем живые люди – из числа жителей деревни? И еще: какой-либо другой работы… столь же грязной барон вам не поручал? Как ответишь, можешь быть свободен.

Последняя фраза, по замыслу Эрвина предназначавшаяся на роль «пряника», отнюдь не вызвала у Роба энтузиазма. Напротив, пленник весь разом сжался и задрожал.

– Нет, я прошу… – прошептал он испугано, – не надо меня отпускать. Я не хочу снова в замок. Не хочу, работать на этого сумасброда… и чтобы он употребил и меня для своих опытов. Поэтому я прошу, обещай мне, некромант: когда я все расскажу… что знаю – убей меня. И похорони. Чтоб ни моя жизнь, ни моя смерть этому душегубу не досталась.

– Я постараюсь, – отвечал Эрвин, немало огорошенный такой просьбой, – так как насчет опытов?

– Барон, – начал пленник все тем же заговорщическим шепотом, – пытается создать Эликсир Жизни. Такую штуку, которая на сколько хошь жизнь продлевает. Ему для этого и нужны, что мертвые, что живые. Он хочет найти, чем вторые отличаются от первых: что в нас, пока живущих, такого есть, чего нет в мертвецах… самую главную штуку, жизнь от смерти отличающую. Чтоб потом эту штуку получить, изготовить из нее эликсир и… сам понимаешь… Гость с косою тогда уже не страшен.

– И как продвигаются поиски? – осторожно поинтересовался некромант. Роб нервно захихикал.

– А что – еще не понял? Мы ведь уж и все кладбище перерыли, и сколько живого народу его светлость сгубила… Ладно, поначалу мы ему разбойников приводили, бродяг, попрошаек… или местных пьяниц-буянов. Деревенские только рады были, оттого, что жизнь спокойней стала. А потом весь этот сброд закончился… и пришлось пускать под нож и добропорядочный люд. Вот тогда-то в Козьей Горе уже радости поубавилось. Там теперь того и гляди народ за вилы возьмется. И кого-то из наших на них насадит. А воз… Эликсир то бишь, и ныне там.

– И неудивительно, – пробормотал, обращаясь к самому себе, Эрвин.

Шум под окнами заставил его отвлечься, встать с кресла и выглянуть в окно, приоткрыв одну из ставен. И увидеть, что снаружи, прямо у входа в таверну столпились воины барона – никак не меньше десяти человек с горящими факелами и оседланными конями.

Один из ратников как раз настойчиво бил кулаком в дубовую дверь.

«Проклятье!» – сказал бы на месте Эрвина простой смертный. Но некроманту не пристало швыряться словами, особенно такими двусмысленными. Вместо этого он молча подхватил плащ, посох, котомку и не забыл про мешочек с монетами – задаток, полученный от старосты. А затем, так же, не говоря ни слова, направился к выходу из комнаты.

– Эй, – окликнул некроманта Роб, сразу обративший внимание на его торопливые сборы, – ты обещал!

– Ситуация изменилась, – даже не повернув головы отозвался Эрвин.

И вышел в коридор, где постучался в дверь напротив.

– Кого там?.. – недовольно вопрошал с порога постоялец – сонный толстяк в безразмерном ночном колпаке. А затем резко потянул дверь на себя, едва различив татуировку на лбу незваного гостя.

Он мог успеть… будь Эрвин таким же простым человеком. Однако некромант действовал быстрее: он сумел вклиниться между косяком и закрываемой дверью, а в следующее мгновение уже втолкнул соседа внутрь. Не слушая его оханий, причитаний и возмущений; вообще не теряя ни секунды, Эрвин одним рывком достиг окна – после чего распахнул ставни и выскочил наружу.

Второй этаж – не такая большая высота, если прыгающий с нее не совсем человек.

Рассчитал Эрвин все верно: люди безумного барона, прибывшие явно по его душу, почти в полном составе кучковались у входа, а с противоположной стороны их не было. Не было опять же почти: на одного из баронских ратников некромант все-таки натолкнулся. Не по причине бдительности командира или самого воина, а исключительно потому, что последнему понадобилось отойти по нужде. Эрвин огрел его посохом; огрел от души, иметь которую некромантам вроде бы и не полагалось. Огрел так, что воин свалился в те же самые кусты, которые только что для нужды своей и использовал.

Затем некромант поспешил убраться как можно дальше и от таверны, и от деревни Козья Гора. Он добежал до опушки ближайшего леса, где почти сразу присмотрел местечко поукромней. Туда-то, под большой камень, он спрятал деньги, полученные в предоплату. После чего присел на поляну немного передохнуть.

Темный силуэт баронского замка темнел у горизонта, и зоркий глаз Эрвина действительно различал огни в паре-тройке его окон. Некромант поднялся; нужно было спешить – ночь ведь тоже не бесконечна. И хотя он ошибся в своих первых предположениях; хоть и был зол на жителей деревни, один из которых наверняка и навел на него людей барона – однако заказ оставался заказом. Причем заказом, хоть вполовину, но оплаченным. В конце концов, кому как не ему, некроманту, донести до барона самую главную правду – которой тот не знал и потому продолжал попусту тратить время и силы, не говоря уж о жизнях своих подданных.