Текст книги "В режиме отладки (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Я другое заметил, – начальник выдохнул струю дыма, – в Транквилити-Лейн всего один ребенок. На восемь взрослых людей. Ну или, по крайней мере, на две семейные пары. И вот это действительно волнующий меня факт. Ладно европейцы – у них, наверное, разнополые браки почти уже не заключаются. Не модно. Но у нас-то все делается, чтобы американцы плодились и размножались. Так нет же…

– Как я понимаю, ордера мне не видать, – подытожил Макгрей, поняв, что разговор окончен, – ни того, ни другого.

– Будут доказательства – будет ордер, – подвел черту начальник.

* * *

Остаток рабочего дня (вернее, его официальной части) прошел для Алана Макгрея не слишком продуктивно. Во-первых, пришлось отпустить беднягу охранника, возмущенного бездоказательными обвинениями и позвонившего своему адвокату. Во-вторых, работа психологов с Тимми Нейсбаумом прошла впустую. Ребенок, конечно, перестал плакать, успокоился, мог более-менее связано выражаться, но показания свои и не думал менять.

Более того, история о Маленьком Убивце обросла новыми подробностями. Оказывается, Тимми остался в живых лишь потому, что вовремя спрятался в шкафу, а когда вылез, его папа и мама были уже мертвы. Еще он смог поподробнее описать убийцу своих родителей и соседей. Маленький Убивец был примерно одного с ним роста и телосложения, носил джинсы, полосатую кофту и неизменную маску клоуна, а также, что немаловажно, подходил со стороны заброшенного дома.

Психологи, недолго думая, интерпретировали рассказ Тимми следующим образом. Он якобы испытывал перед своими родителями чувство вины, в силу чего наделил убийцу кое-какими одинаковыми с собой чертами – например, ростом. Плюс, при формировании образа убийцы была использована популярная в пригородах Вашингтона легенда. По всей видимости родители пугали чадо Маленьким Убивцем, призывая его к послушанию, Тимми же, хоть и боялся, но продолжал вести себя плохо… но запоздало раскаивался. Когда же началась резня, чувство вины ребенка и его главный страх перемешались и оказались наложенными на реальную картину событий.

Инспектор Макгрей слушал эти рассуждения и вздыхал.

В-третьих, судебно-медицинская экспертиза запаздывала и новых подробностей убийств в Транквилити-Лейн выяснить не удалось. То есть, почти не удалось. В случае с мисс Хендерсон помогли техники, поковырявшиеся в терминале, через который осуществлялось управление домашним роботом «Мистер Помощник».

Оказалось, что в день убийства была ни с того ни с сего (правда, временно) отключена программа подчинения хозяину. Поскольку питание робота оставалось включенным, он, со своими пилами, ножиками, ножницами и сверлами превращался в настоящую машину для убийства. Говорят, эти роботы были изначально разработаны для военных целей. Однако в дальнейшем им было найдено и мирное предназначение – например, работы по дому или охрана жилища от нежелательных гостей.

В других домах Транквилити-Лейн «Мистеров Помощников» не было, что, кстати не слишком удивило инспектора Макгрея. Он и сам не горел желанием заводить это многорукое металлическое чудовище; случай же в Транквилити-Лейн еще больше укрепил его в этом нежелании.

Впрочем, то обстоятельство, что некто умудрился беспрепятственно пройти в дом мисс Хендерсон, да еще добраться до управляющего терминала «Мистера Помощника», навело Алана Макгрея на интересные мысли. По всей видимости, злоумышленник не воспринимался жителями Транквилити-Лейн как «нежелательный посетитель». Мог ли это быть охранник? Да запросто. А еще – курьер, ну или, скажем, друг, приехавший в гости.

Еще, что примечательно, мисс Хендерсон была первой жертвой в этой резне. Ее смерть наступила примерно на час раньше, чем у других жертв. Скорее всего, изначально преступник не хотел мараться и попытался совершить все убийства руками (вернее, манипуляторами) ни в чем не повинного робота. Но получилось только с Хендерсон, поскольку «Мистер Помощник», даже с отключенной программой подчинения, не может далеко отходить от управляющего терминала. Убийца вздохнул и решил действовать сам.

Примерно так думал инспектор Макгрей, возвращаясь домой. Подобно несчастным жителям Транквилити-Лейн, он обитал в пригороде, в чем-то похожем двухэтажном коттедже, но на противоположном конце города.

Тихо, удобно, умеренно-благополучно…

Алан, столько сил и труда вложивший в это жилище, первое время после переезда даже любовался им по возвращении со службы. А сегодня, будучи под впечатлением от прошедшего дня, он посмотрел на свой дом совсем другими глазами. Маленькая трусливенькая мыслишка, пробравшаяся в голову инспектора, подсказала ему, что такие дома и вообще, районы – излюбленные места «охоты» Маленького Убивца. И, дальше «слово взяла» старая как мир поговорка: «как бы чего не случилось».

Чтобы прогнать это паразитическое образование из своего мозга, Алан Макгрей выругался, причем вслух и смачно. А потом запоздало устыдился, оглянулся в поисках случайных свидетелей его красноречия – с надеждой на их отсутствие. И надежда сия оправдалась, потому как единственным, попавшим в поле зрения, человеком был Генри Лайонс, младший брат жены. Тот самый, что «помешан на искусстве». В момент, когда Макгрея «прорвало», Генри Лайонс как раз выходил на порог.

Ну и фиг с ним, решил инспектор. Такому не то что слух – лично оскорбить не стыдно.

Алан Макгрей имел довольно веские основания не то что не любить – презирать непутевого родственничка. В свои тридцать с небольшим лет Генри Лайонс не только не занял более-менее приличного положения в обществе, но даже так и не нашел место, которое мог с полным правом именовать «домом». По этой причине, а также благодаря доброму сердцу своей сестры, Генри обитал в подвале дома семьи Макгрей. Вернее, предполагалось, что обитать он будет в подвале, однако этот поганец совершенно невозбранно шатался по всему дому. Что до выделенного ему из милости помещения, то Лайонс превратил его в студию.

Да, кстати, брат жены Алана Макгрея был не просто «помешан на искусстве». Стоило Алану или еще кому-то попытаться припечатать его фразой «ты никто», как Генри Лайонс, со смесью гордости и негодования отвечал: «я художник». А дальше следовало вечное, хотя вряд ли разумное и доброе.

Красота спасет мир.

Под красотой Лайонс, по всей видимости, понимал плоды своих упражнений с кистью и краской. Если с этим Макгрей мог скрепя сердце, хоть немного, но согласиться, то представить себе спасение мира этой цветастой мазней было выше его сил. С точки зрения Алана картины если и могли кого-то спасти, то только богатого кретина, и только от лишних денег.

Впрочем, творениям Лайонса не светила даже такая участь. Год за годом, изводя футы ватмана и фунты краски (отнюдь не на его деньги купленные) горе-творец раз за разом получал отказ на всех столичных выставках. На них картины Генри Лайонса просто не попадали. А пока его счастливая звезда готовилась взойти на небосвод, так называемый художник, адепт красоты, сидел на шее своих добросердечных родственников, отравлял краской воздух в их доме, и, конечно же, потчевал их байками о своем грядущем успехе.

Но даже всего вышеперечисленного было недостаточно, чтобы объяснить неприязнь Алана Макгрея к родственнику-нахлебнику. Главная же причина этой самой неприязни заключалась вовсе не в тунеядстве Генри Лайонса, а в редкостной его замороченности. Во-первых, будучи, несмотря на свои провалы, творческим человеком, Генри, по этой причине считал себя выше «обычных людей» – к коим он относил и приютивших его родственников. Во-вторых, своим поведением, образом жизни, и даже мыслями и чувствами он всячески подчеркивал свое отличие от вышеназванных «обычных людей».

Так, если среднестатистического гражданина Соединенных Штатов занимали три главные проблемы, а именно, заработок, жилье и семья, то Генри Лайонсу, похоже, было плевать на все эти «житейские мелочи». Оно и понятно – Генри не имел ни того, ни другого, ни третьего… и не спешил обзаводиться.

Его занимали проблемы посерьезнее – нехватка ресурсов, гонка вооружений, и, конечно же, пресловутая «бездуховность». Что значит последнее слово, не мог вразумительно объяснить и сам Лайонс. Не мог – но с завидным постоянством вкраплял его в любой возглас возмущения. Побудительные же мотивы этих возгласов (равно как и аудитория, к которой они обращались) не имели ни малейшего значения.

С очередной заморочкой Генри Лайонс мог подойти к кому угодно, да хоть бы и к инспектору Алану Макгрею, благополучно проигнорировав его брань. Что такое слова, пусть даже неприличные, для столь высокодуховной личности? Вот «добрый совет» зарабатывать на жизнь, к примеру, рисованием комиксов про Супермена, действительно бы его оскорбил. Да что там – задел до глубины его творческой души.

– Ты слышал? – сказал Генри, встречая инспектора Макгрея у входа и обходясь без обычного в таких случаях, пожелания доброго вечера, – ООН развалилась!

– Слышал, слышал, – проворчал Алан, направляясь к двери и обходя назойливого родственника, – лучше бы не слышал…

Это было правдой. Инспектор Макгрей бы действительно прекрасно обошелся без этой новости, а также без других сообщений на политическую тематику. Но на его беду Лайонс по-своему воспринял это «лучше бы не слышал».

– Полностью с тобой согласен, – произнес он печально, – и приятно удивлен, что даже такой человек как ты осознает серьезность ситуации.

– Да ну тебя! – Макгрей попытался отмахнуться от Лайонса с его приступом краснобайства, но того уже было не остановить.

Генри не нужен был собеседник. Ему даже слушатель не очень-то требовался. Скорее, горе-художник нуждался в статисте, который бы делал вид, что внимает его речам.

– Я ведь до последнего надеялся. Да-да, я ждал, что у мировых лидеров хватит благоразумия…

Последняя фраза инспектора Макгрея даже рассмешила. Благоразумия, видите ли, должно было хватить. У кого, скажите на милость? Уж не у коммунистов ли? А может, у педиков, заправляющих в Объединенной Европе?

– …пришла пора подвести черту под эпохой, – продолжал тем временем Лайонс, – и нам, американцам – в первую очередь. После Второй Мировой Войны мы пережили настоящий «золотой век». Больше ста лет мира и стабильности, понимаешь?

В Европе – «сексуальная революция» и легализованные наркотики; в Азии – коммунисты, на Ближнем Востоке те же сто лет длится резня, и пока ни конца, ни края не видно. А еще есть Африка с ее бешено плодящимся и голодным населением. Но нам до всего этого до сих пор не было дела. Мы, США, отгородились от мира с его проблемами – двумя океанами, а еще ядерными боеголовками. Мы смогли воздержаться от участия во всех «локальных конфликтах» Старого Света.

Но вечно это продолжаться не может. Мир ведь уже не тот, что был после Второй Мировой. Тогда считалось, что он большой, что в нем места хватит всем. Но через сто лет он стал маленьким. Ресурсов, даже самых необходимых, не хватит на всех желающих… Понимаешь?

– Понимаю, понимаю, – хмыкнул Макгрей, – а еще больше я понимаю, что если ты и дальше будешь избегать свиданий с бритвой, то скоро будешь похож на Санта-Клауса в молодости.

Как выглядел Санта-Клаус в молодости, Алан, естественно, не знал, но подколка пришлась, что называется, «по адресу». Одержимый творческим экстазом, либо апатией, Генри Лайонс мог не притрагиваться к своей щетине неделями. Потому, услышав справедливый упрек, он моментально сник и отстал от своего деверя.

* * *

Инспектор Макгрей был недоволен и имел на то целый букет причин. Во-первых, его утомил рабочий день и расследование – даром, что последнее едва началось. Интуиция подсказывала, что легким это дело не будет точно. Хорошенькое начало – ни улик, ни свидетелей, ни подозреваемых. Одна зацепка, да и та слишком условная, чтобы на нее полагаться. Весьма сомнительно, чтобы убийца жителей Транквилити-Лейн вернулся на место преступления.

Чтобы добыть хоть какие-то доказательства, нужен ордер. Обыск в заброшенном доме, по крайней мере, позволил бы сократить количество версий, но для него необходимы веские основания, другими словами – доказательства. А их нет. Вот и получается: нет доказательств, потому что нет ордера, а ордера нет из-за отсутствия доказательств. Замкнутый круг.

Во-вторых, поднятию настроения не способствовало общение с этим приживалом Лайонсом – само по себе. Этот болван придавал дрязгам политиков слишком большое значение и данным своим качеством заражал окружающих.

Обычно, против подобной заразы Алан Макгрей применял специальный курс терапии, включающей в себя: пару банок пива, две-три сигареты, какую-нибудь простенькую еду, типа картошки фри, а также просмотр телепередач – столь же простеньких. Все эти «лекарства» для восстановления душевного здоровья требовалось принимать в экстренном порядке, в противном случае болезнь начинала прогрессировать. И тогда Алан наверное бы даже стал вслушиваться в предвыборные речи кандидатов, сравнивать их, подолгу думать, за кого отдать свой голос. А то и вовсе бросил бы службу в полиции и стал таким же как Лайонс, художником-неудачником.

К сожалению, в этот раз привычные средства не давали должного эффекта. Пиво показалось слишком теплым, картошка фри – безвкусной, сигареты вовсе закончились. Что касается телевизора, то он не спешил утолять зрелищный голод инспектора Макгрея.

На одном канале долго и нудно обсуждали какую-то проблему, по мнению Алана не стоящую выеденного яйца; другой канал передавал выпуск новостей, посвященный, конечно же, самороспуску ООН; третий канал рекламировал что-то дорогое, но бесполезное, даром, что с громким названием.

В процессе переключения каналов Алану Макгрею все же удалось наткнуться на шоу, веселое и развлекательное. Однако через пять минут рассерженный и разочарованный инспектор вообще выключил телевизор. Видимо виной тому был низкорослый клоун в коротеньких штанишках, заставивший вспомнить футболку с Маленьким Убивцем. А может источником раздражения был телевизор как таковой.

Алану почему-то показалось странным, что за последние сто лет этот ящик остался практически неизменным, в смысле – большим, ламповым и черно-белым. А ведь в тех же роботах «Мистер Помощник» не лампы стоят – микросхемы. Эх, не спешат военные делиться своими разработками с народом. Про черно-белую картинку и говорить нечего – если учесть, что кинематограф давным-давно стал цветным. Еще до Второй Мировой, во времена старины Диснея.

– Папа, папа, ты не мог бы мне помочь? – жалобным голоском обратилась к Алану десятилетняя дочка Кристи, – с уроками?

– А чего бы не помочь, – добродушно усмехнулся Макгрей, – спрашивай, мое солнышко.

– Мне доклад по истории задали… Кто был президентом после Буша?

– Какого? – переспросил инспектор, собираясь с мыслями.

– Ну, папа, как же ты можешь не знать! – удивилась Кристи, – Джорджа Буша конечно! Какого же еще?

– Да их вообще-то двое было. Старший и младший, оба Джорджи Буши, – напомнил Макгрей. Он, конечно, не был знатоком истории, особенно столь отдаленной. Вообще, в Департаменте главным историком считался сержант, знавший имена всех более-менее известных бейсболистов за последние двадцать лет. Но уж двух президентов-Бушей Алан запомнил со школы. Хотя бы за то, что были они полными тезками.

– Ну, скажи про обоих, – не отставала Кристи.

– Хорошо. После Буша-старшего президентом был Боб Доуэл. Его выбрали в 1996 году. Через восемь лет, в 2004 году его сменил Буш-младший. После Буша-младшего, в 2012 году, нашу страну возглавил вице-президент Дик Ченни.

– Спасибо, папа! – обрадовалась дочка, – последний вопрос, а из каких партий были Доуэл и Ченни? Да и Буши…

Вопрос настолько поразил Алана своей детской наивностью, что он поневоле усмехнулся. А Кристи обиделась, поджала губы.

– Ничего смешного, – сказала она недовольным голоском, – у нас же двухпартийная система. Разве нет?

Отчего же «нет»? Очень даже «да», только теоретически. На практике же знаменитые выстрелы в Далласе не только оборвали жизни президента Джона Кеннеди и вице-президента Линдона Джонсона. Фактически они поставили крест и на пресловутой «двухпартийности». На похоронах Кеннеди и его соратника народ, конечно же, плакал – как того требовал протокол и нормы приличия. Но, объективно говоря, жалеть эту парочку было не за что. Один «Карибский кризис» чего стоил!

И вообще, может ли считаться нормальной обстановка в стране, где средь бела дня стреляют в ее «первых лиц»? Нет, ни в коем случае. Именно так рассудил Джон Эдгар Гувер, фактически (хоть и ненадолго) взявший бразды правления в свои руки и принявшийся за «наведение порядка». Коммунисты и распоясавшиеся ниггерские вожаки тогда отправились за решетку, а новые молодежные течения, подрывавшие нравственные устои американского общества, были пресечены в зародыше. Простые же избиратели, умеющие ценить стабильность и благополучие, навсегда отвернулись от демократов.

Те, конечно, и по сей день продолжают участвовать в выборах. Но без надежды на успех, скорее по инерции, с завидным упорством, или даже упрямством. Что ж, когда символом твоей партии является осел, это говорит о многом.

Разумеется, Макгрей не стал все это объяснять своей дочке. И дело было даже не в телефоне, что так некстати зазвонил. И не в том, что жалко было грузить маленькую Кристи такой грудой информации. Просто, сам Алан (что греха таить) знал об этих вещах довольно смутно, и потому, посоветовав дочке «повнимательнее читать учебник», взял трубку.

– Инспектор Макгрей? – зазвучал оттуда взволнованный голос.

– Да, я слушаю.

– Вам нужно срочно прибыть в Транквилити-Лейн.

– Вы знаете… – попытался было отговориться Алан. Ему ужасно не хотелось вечером покидать семейное гнездышко и тащиться куда-то – особенно, по служебным делам.

Но собеседнику, похоже, было плевать на его «хотения».

– Возможно, это единственный шанс, – пояснил он, – заброшенный дом, за которым вы велели следить… Короче, там засекли подозрительную активность. В одном из окон горит свет, ходит какая-то тень…

– Понятно, – рявкнул, перебивая, Макгрей, – что ж вы сразу не сказали? Выезжаю!

* * *

Глубоко ошибается тот, кто ограничивает время службы в полиции собственно, «рабочим временем», установленным в трудовом законодательстве. Преступники, знаете ли, работают ненормировано. И активизируются в наибольшей степени в то самое время, что в законе прописано как «свободное». В этой связи любой уважающий себя полицейский должен быть готов к вызову по служебной необходимости – хоть вечером, хоть среди ночи. В противном случае ему лучше вообще уйти из полиции – на более спокойную и сытную работу.

Поскольку Алан Макгрей вовсе не собирался покидать службу, он без лишних разговоров собрался, завел свой автомобиль и погнал его через вечерний Вашингтон.

В Транквилити-Лейн все были, что называется, «в сборе». Снайперы заняли позиции на чердаках соседних домов. В кустах перед заброшенным домом, а также у входной двери, расположились бойцы группы захвата. У ворот дежурило пятеро полицейских с оружием наготове. Еще, на пятидесятифутовой высоте кружил полицейский вертолет. Видимо многое было поставлено на карту, раз Департамент смог так быстро стянуть сюда столь значительные силы.

На свое счастье Макгрей не сдал табельное оружие и удостоверение по окончании «рабочего дня». А может и не на счастье, ведь в противном случае его бы не пустили дальше ворот – пришлось бы домой возвращаться.

Но удостоверение и оружие были на месте, так что Алан практически беспрепятственно проник на территорию Транквилити-Лейн. А по пути к заброшенному дому успел вдоволь «налюбоваться» на принятые Департаментом меры безопасности.

Дурь ведь, по большому счету, думал инспектор. Спланированная в полном соответствии инструкциям дурь. Вы бы еще ребят с Си-Эн-Эн сюда пригнали. И карнавал из Рио. Такой кучей народа преступника не поймать. А вот вспугнуть можно запросто. И то обстоятельство, что дом блокирован, кардинально дело не меняет. Преступник выберется наружу тем же путем, что и в прошлый раз, невзирая на забор и охрану. В крайнем случае он может удариться в панику, а что такое агрессивный и жестокий преступник-дилетант в панике, объяснять не надо. Хорошо, если он никого не прирежет.

– Доложите обстановку, – командным голосом обратился Макгрей к руководителю группы захвата, одновременно предъявляя свое удостоверение.

– Объект окружен и блокирован, – без запинки ответил тот, – ждем только вас и ваших распоряжений.

– Распоряжение у меня только одно, – произнес инспектор Макгрей, – ломать двери и брать живым.

С этими словами Алан Макгрей первым подошел к двери и снял пистолет с предохранителя. Два бойца группы захвата с оружием наготове прикрывали его с флангов. Еще один двумя ударами ноги высадил дверь. Он же первым прошел в проем и криком «все чисто» велел последовать своему примеру.

Внутри было темно. Фонари на прицелах винтовок группы захвата высветили отдельные элементы помещения, оказавшегося гостиной. В этой самой гостиной царил беспорядок, правда беспорядок творческий. Лучи фонарей наткнулись на ряд предметов, не валяющихся, а стоящих на полу. Вот только сами предметы были собраны здесь без всякой системы.

Пустая бутылка у входа. Кувшин, тоже пустой, рядом с радиоприемником. Поблизости от них, на отдельном столике – шлакоблок. Еще был садовый гном, стоящий на перевернутом диване. С первого взгляда бардак в гостиной показалась Алану Макгрею каким-то фальшивым, даже постановочным. Словно кто-то хотел создать видимость захламления этого дома.

Но кто? Кому это нужно?

– Нам на второй этаж, – сказал один из бойцов группы захвата, – свет видели в верхнем окне. Вот болван, сам же себя загнал в угол.

Похоже он на полном серьезе полагал, что там, наверху – убийца. Что до него, фигурально выражаясь, рукой подать. Надежды Алана Макгрея были куда более реалистичными. Он рассчитывал, что сейчас удастся взять если не виновника резни в Транквилити-Лейн, то, по крайней мере, важного фигуранта в деле.

Но и этого было достаточно, чтобы душа инспектора наполнилась охотничьим азартам, сердце билось сильнее, руки крепче сжимали пистолет, а ноги быстрее несли вверх по ступенькам. Со стороны, правда, последнее выглядело не слишком расторопным; мозг ведь тоже не дремал, напоминая своему хозяину об осторожности, которую необходимо соблюдать, поднимаясь по плохо освещенной лестнице.

На втором этаже группа захвата разделилась. Два бойца толкнули дверь в ванную, где ничего не обнаружили. Зато за второй дверью их коллег, а также инспектора Макгрея, встретил яркий свет небольшой потолочной люстры.

Комната оказалась спальней, о чем свидетельствовало наличие в ней двух кроватей. Здесь было не только светло, но и относительно чисто. Однако внимание сотрудников полиции привлекло вовсе не это.

На одной из кроватей сидела рыжеволосая девочка семи-восьми лет, в розовеньком платьишке и с двумя бантиками на голове. Она что-то писала или рисовала на тетрадном листке, бормоча себе под нос. Алан Макгрей различил отдельные слова: «не может быть…», «но это невозможно…».

Рядом с девочкой, на кровати и на полу валялось множество таких же листков. Подобрав один из них, инспектор Макгрей увидел, что он исчеркан значками, главным образом, незнакомыми и непонятными. Исключением были разве что символы арифметических действий: плюс, минус, умножить, разделить.

Поймав себя на том, что он отвлекся от основной цели, Алан навел на девочку пистолет и рявкнул что было силы:

– Полиция Вашингтона! Руки вверх! Имя, фамилия, что делаете на месте преступления?

– Инспектор, ну это же ребенок, – подал голос один из бойцов группы захвата, – помягче, вы ее напугаете.

– Бетти, – нехотя отозвалась девочка, едва оглянувшись на нежданных визитеров.

– Бетти… а дальше как? – переспросил инспектор, продолжая держать девочку на мушке.

– А никак! – на мгновение задумавшись, а потом неожиданно резко и раздраженно бросила Бетти, – мое имя и фамилия – Станислав Брон. А вас здесь быть не должно. Во-первых, вы мне мешаете, а во-вторых… Короче, убирайтесь, или пеняйте на себя!

– Ну ни фига себе! – пробормотал кто-то из полицейских за спиной Макгрея. Да и сам инспектор опешил от такого яростного выпада и бредовости сказанных девочкой слов. Однако через пару мгновений снова собрался с духом.

– Как ты разговариваешь со старшими? – произнес он с мягкой укоризной, – тем более с представителями власти? Ты же не хочешь, чтобы мы нашли твоих родителей и наложили на них штраф? Пойми, мы хорошие дяди, мы не причиним тебе вреда.

– Ты не причинишь мне вреда при всем желании, – самоуверенно заявила Бетти, и, соскочив с кровати, подошла к Алану, – ты ведь даже не вымысел. Базовой моделью тебя просто не предусмотрено. Но раз уж ты ведешь себя как живой человек… наверное, тебе будет больно.

С пару минут они стояли друг против друга – девочка Бетти, выставившая перед собой руки со скрюченными растопыренными пальцами, и инспектор Алан Макгрей, пораженный только что услышанной чепухой. Остальные полицейские, нервы у которых, были, видимо, не из металла, держали Бетти на прицеле.

– Как, и это – не действует?! – взвизгнула наконец девочка и опустила руки, – но ведь утром еще работало…

– Не знаю, что там у тебя работало, – со вздохом начал Макгрей, – но лучше бы ты не препиралась с нами. Пугать нас бесполезно, мы вооружены, а ты – нет. Лучше поедем в одно тихое безопасное место. Там тебя накормят…

– Да ну вас! – Бетти вдруг рванулась в направлении окна. Впрочем, инспектор Макгрей, несмотря на возраст, на быстроту реакции не жаловался. Хоть с трудом, но ему удалось остановить, подхватить странную девочку. Та забилась в его руках, начала пинаться и кусаться, но куда там! Опытному полицейскому такое «сопротивление» – как слону дробина.

* * *

ВОПРОС: еще раз, извините за беспокойство. Ваше имя, фамилия и род занятий?

ОТВЕТ: Станислав Брон. Кибернетик, математик, электроник.

ВОПРОС: ваш возраст?

ОТВЕТ: двести пятьдесят два года.

ВОПРОС: как вы объясните такой парадокс? Судя по вашим предыдущим показаниям, вы – солидный пожилой человек, вдобавок с тремя… как я понял… высшими образованиям. Почему вы выглядите как маленькая девочка? И как вам удалось прожить так долго?

ОТВЕТ: вряд ли вы поймете то, что я скажу. А если поймете, то не поверите.

ВОПРОС: и все-таки?..

ОТВЕТ: ваш вопрос обусловлен неправильным восприятием текущей ситуации. Видите ли, сейчас не двадцать первый век, а двадцать третий. Если быть точным, 2277 год. А по вашим представлениям – 2052.

ВОПРОС: а при чем здесь летоисчисление?

ОТВЕТ: дело не в летоисчислении, оно-то как раз у нас одинаковое. Проблема… ваша, в том, что вы думаете, будто на дворе еще двадцать первый век. А события последних двух с хвостиком столетий еще не произошли.

ВОПРОС: о каких событиях идет речь?

ОТВЕТ: в первую очередь – о ядерной войне.

ВОПРОС: даже не смешно. Советы давно для нас не опасны. У них своих проблем хватает. Ядерные же арсеналы других стран слишком малы.

ОТВЕТ: наращивание ядерного арсенала – не такой уж долгий процесс. По историческим меркам. К середине шестидесятых годов, для вас – через десять-пятнадцать лет, Китай окреп настолько, что по ядерному потенциалу смог сравняться с США. И предъявил территориальные претензии на наши западные территории – те, что имеют выход к Тихому океану. В частности – на Аляску.

Именно на Аляске вспыхнула десятилетняя война, истощившая силы обеих держав. В январе 2077 года китайцев все-таки удалось вытеснить с полуострова, однако их руководство, разъяренное проигранной войной, решило погромче хлопнуть дверью. Произошел обмен ядерными ударами, в результате которого большая часть человечества была уничтожена. Выжили только те, кто успел купить себе место в одном из подземных автономных бункеров, так называемых «убежищ». Да, и еще некоторый процент людей смог приспособиться. Мутировать.

ВОПРОС: извините, а какое отношение ваш рассказ имеет к делу?

ОТВЕТ: дослушайте и поймете. То, что вы принимаете за реальность, на деле является результатом виртуальной исторической реконструкции, смоделированной в одном из убежищ, конкретно – в сто двенадцатом. Видите ли, жизнь в убежище – тоже не сахар: эйфория от спасения в ядерной бойне быстро прошла, уступив место характерным для замкнутого пространства синдромам. Плюс стрессы, связанные с переменой образа жизни, потерей близких…

Чтобы облегчить жизнь обитателям убежища 112, был создан Транквилити-Лейн – виртуальная модель типичного американского пригорода, каким он был в довоенную эпоху. Спасшиеся люди могли вернуться к привычной жизни… но самое замечательное даже не это. Подключенные к симулятору люди одновременно были погружены в состояние анабиоза, в котором процессы в организме замедляются до минимума. Благодаря этому человек мог продержаться, практически не старея, не менее ста лет.

За это время, по прогнозам специалистов «ВолтТек», должна была закончиться ядерная зима, а радиационный фон – прийти в норму. Я и сам решил поселиться в Транквилити-Лейн. Очень, знаете ли, хотелось дожить до окончания ядерной зимы. Техническая поддержка и обслуживание убежища 112 было возложено на роботов и автоматические устройства.

ВОПРОС: это все довольно занятно, но…

ОТВЕТ: все-таки дослушайте. Поначалу все шло нормально. Даже слишком нормально. Жители Транквилити-Лейн быстро пришли в норму, но через несколько лет в их мировосприятии начали происходить неожиданные и крайне нежелательные сдвиги. Они утратили чувство реальности, забыв не только о своих душевных травмах, но и о событиях, предшествовавших подключению к симулятору.

Война с Китаем, ядерные взрывы, бегство в убежище – ничего этого память не сохранила. Жизнь в Транквилити-Лейн, дни, один похожий на другой – вот что стало для жителей убежища 112 действительностью, единственной и подлинной. Без вариантов. В таком состоянии выпускать их в реальный мир было не просто противопоказано, а даже опасно. Стресс, испытанный при выходе, мог оказаться несовместимым с жизнью. В результате окончание работы симулятора постоянно откладывалось. Со времени запуска прошло уже не сто – двести лет…

ВОПРОС: сформулирую по-другому. Это вы убили жителей Транквилити-Лейн?

ОТВЕТ: с юридической точки зрения – нет. Фактически же я виновен – в том смысле, что руководил разработкой Транквилити-Лейн и тем самым лишил этих людей реальной жизни.

ВОПРОС: хорошо. А вы видели… или знаете, кто их убил?

ОТВЕТ: да, знаю. И видел. Но вряд ли мои показания вам помогут.

ВОПРОС: вы, главное расскажите. А мы уж сами решим, что нам поможет, а что не поможет.