Текст книги "В режиме отладки (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Донести… вернее, попытаться донести. Как успел не раз убедиться и сам Эрвин, когда имеешь дело с безумцем, от слов редко бывает прок – особенно если оный безумец трясется за свою жизнь. Гораздо чаще в подобных случаях дело решает все-таки холодная сталь. Чаще-то чаще… и все же к этому средству некромант собирался прибегнуть лишь во вторую очередь.

* * *

Можно ли штурмовать замок в одиночку? А успешно?

Многие из тех, кто топчет ногами землю и относит себя к разумным существам, уверены, что знают ответ. И в уверенности своей ошибаются дважды: во-первых, полагая каменные стены непреодолимыми, а во-вторых, считая, будто и при их штурме (а не только в открытом поле) количество хоть что-то серьезно решает.

Ан нет: в старых и не очень летописях хватает примеров, когда огромные орды буквально разбивались о неприступные твердыни… или, в крайнем случае, увязали в их осаде на долгие месяцы. Попадались также и другие случаи: чтобы какой-нибудь замок брался сравнительно малыми силами. Благодаря хитрости и умению штурмовавших… ну или измене защитников.

Что касается Эрвина, то о численном перевесе в его случае, понятное дело, не шло и речи; не стоило надеяться и на измену. Некромант мог рассчитывать только на себя: на свою выучку и на нечеловеческие умения, подкрепленные некромантскими зельями. Располагая лишь этими козырями, он взялся опровергнуть ту спорную истину, что в одиночку-де замок не штурмуют.

На счастье некроманта ров, это чуть ли не главное средство защиты замка, оказался не слишком широким. Таким, что длины веревки, увенчанной железным крюком, вполне хватило, чтобы достичь противоположного его края, где и зацепиться за крепостную стену. Подергав веревку и лишний раз убедившись в ее прочности, Эрвин прыгнул в ров – разумеется, не выпуская веревки из рук.

Больше всего при этом некромант опасался погружения в воду рва – наверняка стоялую, грязную и холодную. Не говоря уж о том, сколь мало приятного вообще в том, чтобы намокнуть: хоть человеку, хоть… не совсем человеку. Но Эрвин волновался напрасно: ров успел изрядно обмелеть. Похоже, барон свихнулся уже настолько, что стал наплевательски относиться уже и к собственной безопасности.

Взобравшись по веревке вверх и выкарабкавшись изо рва, некромант обратился к следующему элементу своей экипировки: двум железкам, выполненным в форме когтистых лап. Причем, предназначались они примерно для того же, для чего хищные звери используют когти. Цепляясь этими железками за щербатый камень стены, Эрвин понемногу добрался до самой ее вершины. Где и остановился передохнуть, опершись на один из зубцов.

Увы и ах: отдыха, необходимого даже ему – существу, для борьбы с нежитью наделенному нечеловеческими возможностями, на сей раз не получилось. Эрвина заметил стражник, как раз обходивший стену; заметил и направился к нему с возгласом «а это кто тут пожаловал?». Пришлось некроманту в очередной раз пустить в ход посох… только используя его уже не в качестве дубины, а по прямому назначению. Доблестный замковый страж находился достаточно далеко, шел в сторону некроманта неспешно, так что последний мог себе позволить действовать именно так: то есть, медленно и как можно менее грубо.

Стражник даже не понял, что произошло, когда Эрвин наслал на него чары умиротворения. Изначально созданные для одновременного успокоения целой толпы мертвяков, они неплохо работали и против живых людей – правда, в последнем случае, без фатальных для тех последствий. Стражник просто очень быстро расслабился, сильно захотел спать и поспешил утолить это желание, причем прямо на посту. Некромант даже немного позавидовал этому человеку: сам-то он подобного позволить себе не мог. Нужно было продолжать путь.

Пройдя вдоль стены, осмотревшись и едва не столкнувшись еще с одним стражем, Эрвин наконец-то обнаружил то, что искал. В одном из окон донжона горел свет; на мгновение на его фоне промелькнул силуэт человека.

– Ну держись, барон, – злорадно прошептал некромант и вновь достал веревку с крюком.

Получилось не с первого раза: промежуток между крепостной стеной и донжоном оказался слишком велик. Трижды железный крюк бессильно повисал в воздухе и падал вниз… пока Эрвин не приметил наклонный шест, торчащий из стены донжона. То ли шест играл роль флагштока во время праздников, а может, служил опорой для факела – в любом случае, теперь ему предстояло помочь некроманту с вторжением в замок.

– Жить, видите ли, вечно захотел, – пробормотал Эрвин, зацепив шест крюком и проверяя сцепление на прочность, – а губа-то не треснет?..

Шест располагался несколько ниже светящегося окна; чтоб добраться до последнего, некроманту пришлось еще раз прибегнуть к железным «когтям». Наконец, вскарабкавшись на достаточную высоту, Эрвин заглянул внутрь, слегка приподняв голову над подоконником.

Взору его открылась небольшая комната: не то келья, не то рабочий кабинет. У противоположной стены помещался стол, заваленный склянками – как пустыми, так и полными разных жидкостей. С краю на нем еще сиротливо примостилась стопка книг.

На каменном полу были грубо и неумело намалеваны кое-какие чародейские символы, среди которых некромант со смешанным чувством узнал и пентаграмму. Фигуру, которую его собратья по ремеслу использовали в качестве колдовской привязи для какого-нибудь слишком буйного призрака. Посредине же комнаты, с раскрытой книгой в руках, стоял человек: темноволосый, богато одетый и относительно молодой.

И, что ценно – стоял он спиною к окну.

Перебравшись через подоконник, Эрвин метнулся к темноволосому незнакомцу и в следующее мгновение уже приставил кинжал к его горлу.

– У тебя есть выбор, – прохрипел некромант взволнованной скороговоркой, – уснуть на время или уснуть навсегда. Первый вариант ждет тебя, если ты скажешь, где найти барона. А если поднимешь шум…

– Да полноте, – неожиданно спокойно и даже с каким-то высокомерным холодком отвечал темноволосый, – во-первых, я и есть барон, а во-вторых, поднимать шум мне нет ни малейшего смысла. Поскольку… раз уж вы, милостивый сударь, смогли незаметно попасть в замок – значит, вероятнее всего, вы и есть тот, кто мне нужен. А теперь… уберите железяку, пожалуйста… если вас не затруднит.

– Но как? – удивленно воскликнул Эрвин, но собеседника все-таки выпустил.

Когда тот повернулся к некроманту лицом, Эрвин заметил, что оно, несмотря на молодость, было каким-то неестественно бледным и изможденным. И, тем не менее, на безумца, трепещущего перед лицом близкой смерти и ищущего способ обмануть ее, тот, кто назвался бароном, совсем не походил.

– Что – как? – вопрошал он недоуменно, – что вам непонятно? Непонятно, чем вы, некромант… а вы ведь некромант, так? Чем вы можете быть мне полезны? Это вам хотелось бы знать?

– И это тоже, – ответил обескураженный Эрвин, – но главное: зачем вам вся эта затея, с Эликсиром Жизни? Как хотите… ваша светлость, но вы не похожи на человека, которому грозит скорая смерть. И который готов на все, чтобы ее избежать… или прожить хоть еще немного.

– Эх, если бы нас волновали только мы сами, – с характерной дворянской ленцой пропел барон, – наша жизнь была бы гораздо легче. Меньше б в ней было несчастий… да только радости – тоже.

Этот беспечный тон раздражал некроманта: его собеседник вел себя так, будто жизни крестьян из Козьей Горы были не на его совести – если, конечно, таковая вообще имелась.

– …что касается Эликсира, то его я рассматривал просто как один из вариантов. Который, говоря начистоту, себя не оправдывает.

– Рад, что ваша светлость наконец-то уяснила это, – не удержался и съязвил Эрвин, – добавлю, что вы не первый, кто пытается выжать жизнь, словно сок из помидора; разлить по бутылочкам и принимать по ложке раз в день. Пытались многие – и рано… а может и поздно, но всегда понимали, что это невозможно. Жизнь – это, наверное, единственное, над чем мы, смертные, не властны.

– «Мы, смертные», – повторил барон, – мы. Но не вы. И я рад, что судьба свела меня с одним из представителей некромантского цеха.

– Не понимаю… – начал было Эрвин, но хозяин замка перебил его.

– А я вам объясню, сударь, – молвил он вкрадчиво, – вы, некроманты, упокоеваете нежить, поднявшуюся из могил. И вы же… вы можете провернуть этот процесс… в обратную сторону. Только не делаете этого; уставом цеха подобные действия запрещены. Но соль в том, сударь, что для человека, работающего за деньги, любой запрет тоже имеет цену. И вы назовете мне ее.

– Да ну! – недобро усмехнулся некромант, – а если я откажусь?

– Сколько бы вам ни предложили долдоны с Козьей Горы – я дам вдвое больше. Нет, в четверо! – воскликнул барон, блеснув глазами.

Эрвину очень не понравился этот блеск.

– Дело в другом. Простите, ваша светлость, но вы плохо представляете себе, кто такие некроманты. Нет, даже не так: вы плохо представляете, что это такое – быть некромантом. Возможно, вы думаете, что это великий дар… так вот, все не так. Стезя некроманта есть повинность и проклятье. Поясню на простом примере… сколько, по-вашему, мне лет?

Барон молча развел руками.

– Тридцать, – сам ответил на свой вопрос Эрвин, – возможно, я даже младше вас… а выгляжу как старик.

– Ну-ну, – поспешил возразить барон, – едва ли какой-нибудь старик мог перелезть через стену моего замка. А уж застать меня врасплох… Я уж молчу о том, что вы не просто так выбрали это ремесло. Значит, в нем есть не только недостатки, но и… положительные стороны.

– Выбрал, – передразнил его некромант, – не я выбрал – меня выбрали. Мастер Теодор… он подобрал меня на городских улицах: мальчишку-беспризорника. Которого в противном случае могла ждать смерть от голода, смерть на виселице… ну или от ножа другого обитателя трущоб и подворотен. Так что я мог и не дожить до этих дней… вот и весь выбор.

Теперь о так называемых положительных сторонах. Да, меня нарочно подготовили и вырастили таким образом, чтобы я как можно успешней боролся с мертвяками и призраками. В этом смысле любого из нас можно сравнить с мечом: его тоже затачивают и выковывают так тщательно, что никакой кухонный нож не сравнится. Вот только, со временем и с каждой новой схваткой любой меч все больше затупляется, ржавеет… а иногда может даже сломаться.

– Вот с последним – не вижу связи, – недовольно произнес барон.

– Потому что, как я уже говорил: вы плохо представляете себе суть некромантии. Ваша светлость… как, впрочем, и многие другие, думает, будто главное в нашей работе – это повторно убить тех, кто вроде как уже мертв. Но нет: по-настоящему дело считается завершенным, если некромант не только перебил беспокойную нежить, но и устранил то, что сделало ее беспокойной. Не дало покоя, проще говоря.

– И что же это?

– Тьма. Назовем ее так, – пояснил Эрвин, – сосредоточие злобы, страха и ненависти… а также многого другого, чему в людском языке нет названья. И она, в отличие от искомой вашей светлостью жизни, может существовать и в чистом виде. Малые скопища Тьмы досаждают только живым людям: исподволь и незаметно сея в них раздоры и болезни. Когда же Тьмы в каком-либо месте становится слишком много, она угнетает даже мертвых. Не дает им, так сказать, упокоиться с миром.

А уничтожить такое скопление можно только одним способом: вобрав его в себя. Раз за разом. И уж поверьте, ваша светлость, таскать эту сущность внутри – невеликое удовольствие. Из-за нее мы, некроманты, боимся солнца: под его светом Тьма сгорает, а вместе с ней медленно и мучительно горим и мы… пропитанные Тьмой насквозь. Но главное: из-за нее мы изнашиваемся, как изнашивается меч от множества ударов. Потому, в частности, и выглядим… не очень.

Теперь по поводу «обратной стороны»: мне ничего не стоит расстаться с некоторой долей Тьмы, которую я вынужден носить в себе. Но в чем это поможет вашей светлости? Лишиться вечного покоя по вине Тьмы – это совсем не то же самое, что воскреснуть. Это не жизнь! Не говоря уж о том, что я могу и не дождаться вашей кончины.

– О, Небо! – вздохнул барон и горько усмехнулся, – я же вроде сказал: если бы нас волновали только мы сами… В общем, идем со мной; простите… следовало бы показать вам ее с самого начала.

– Кого – ее? – беспомощно переспросил некромант, в то время как его собеседник уже стоял у двери.

Не получив ответа, Эрвин последовал за ним.

Выйдя из кабинета, барон и некромант прошли коридорами замка. Несмотря на поздний час, здесь было светло: горела большая часть факелов. Время от времени на пути попадались люди из прислуги и баронские ратники; последние были вооружены и недобро посматривали на некроманта. От вмешательства их останавливало только наличие хозяина… а также отсутствие приказов с его стороны.

Некромант и барон продвигались в недра замка все глубже, спускались все ниже – и все реже встречали людей и зажженные факелы. Кое-где пришлось пройти не один десяток шагов в полной темноте; после пары таких переходов барон догадался прихватить с собой один из факелов со стены.

И все беднее становилась обстановка: жилые помещения вскоре сменились темницей с голыми каменными стенами и железными решетками взамен дверей. Большая часть камер пустовала: темницу явно строили «с запасом»… однако за некоторыми из решеток находились люди. Живые. Хозяина замка они провожали ненавидящими взорами, а его спутника – с нескрываемым страхом. А затем облегченно вздыхали, когда Эрвин и барон отходили достаточно далеко.

А когда была пройдена даже темница, оказалось, что в замке имеется и более глубокое помещение: маленькая комната с высоким сводчатым потолком; в нее вела узкая винтовая лестница, обнаруженная за массивной железной дверью. В комнате было светло от множества горящих свечей, а еще холодно – так, что даже стены покрылись изморозью.

Посреди комнаты, на каменном постаменте лежал хрустальный ящик, формой похожий на гроб. Причем, он был не пуст: сквозь прозрачную, даром что изрядно заиндевевшую, крышку виднелась фигура девушки, закутанной в погребальный саван. Неподвижная и бледная чуть ли не до белизны, она явно уже не принадлежала к миру живых… и все-таки сохранилась настолько хорошо, что язык не поворачивался назвать ее «трупом».

– Моя Ирма, – с грустью промолвил барон, выпуская изо рта целое облако пара, – привез ее из одного путешествия… влюбился как мальчишка. Обвенчаться мы не могли: дворяне не женятся на простых пастушках. А жить со мной просто так она не захотела… вообще не захотела жить – наложила на себя руки.

Слушая это признание, Эрвин едва сдержал усмешку.

«Что ж, этого и следовало ожидать, – подумал он с какой-то досадой, – это мы, некроманты, одиноки, вот всех и меряем по себе. А у обычных людей вообще-то и друзья бывают, и семьи с детьми… и любовь так называемая. Потому их и волнуют… хе-хе, не только они сами. Волнуют – вот и заставляют идти то на подвиги, то на преступления».

– Прошу, сударь некромант, – продолжал между тем барон, и голос его заметно дрожал, – можете призывать что хотите: хоть всю свою Тьму, хоть демонов из бездны. Только верните мою Ирму! Даю слово дворянина: она не покинет замка… и наша общая тайна тоже. Повторяю, что готов предложить вам вчетверо больше, чем вы запросили с крестьян Козьей Горы.

– Ладно, – некромант вздохнул, – не буду врать, что понимаю вашу светлость… но деньги лишними не бывают. Тем более что мне нетрудно потратить толику Тьмы… и совсем не жалко ее: даже наоборот.

* * *

Холод и боль… последняя настигла Ирму точно в момент пробуждения, заставив исторгнуть жуткий крик, недоступный человеческому горлу. И не было пробуждение это отхождением от сладкого сна, что приносит отдых душе и телу и одаряет силами для нового дня. Нет, Ирма пробудилась от прикосновения того мира, который она отвергла… но который упорно не желал ее отпускать. От грубого и гнусного прикосновения, силком вернувшего… нет, бросившего ее снова в ту же мирскую грязь. Из которой Ирма так надеялась вырваться. Так напрасно надеялась…

Внутри нее бурлила и клокотала первозданная, незамутненная чернота, отравляя саму душу. А, впрочем, нет: душа-то как раз давно воспарила к небесам. Здесь же, с Ирмой, остался один только мусор – злость, обида, досада и зависть. И теперь они терзали девушку, варясь в напитавшей ее черноте.

Она кричала до тех пор, пока не сорвала голос; пока не охрипла, а изо рта не потекла струйка густой черной крови. Но боль не унималась, боль буквально жгла ее изнутри и тем более мучительной была оттого, что Ирма не могла ни унять ее, ни хотя бы выразить криком. Боль… и холод, от которого не спасал ни саван, казавшийся лишь жалкой тряпицей, ни спешно принесенная одежда. И даже камин, разожженный в баронских покоях – не помогал.

– Потерпи немного, любимая, – лепетал меж тем барон, суетясь подле нее и подгоняя слуг, – ты скоро… скоро согреешься. И мы снова будем вместе… никогда не расстанемся.

– Ублюдок! Тупой недоношенный ублюдок! – прошипела на это Ирма, – зачем ты сделал это? З-зачем?!

– Но я же люблю тебя! – отвечал барон тоскливо и жалобно.

– Да на кой леший мне твоя любовь? – он протянул к Ирме руки, но та отстранилась, – теперь… зачем она мне? И зачем мне ты? Неужели до тебя еще не дошло, собачий выкормыш… что мне надоело пасти овец… и терпеть домогательства отчима-пьянчуги. Но и служить подстилкой хлыщу голубых кровей я тоже не хотела! Не понял? Я хотела стать дво-рян-кой – выйдя замуж за тебя! Тогда бы ни один забулдыга не посмел лезть мне под юбку и дышать в лицо перегаром!

Но ты не захотел жениться на мне… ты обманул мои надежды! Так что мне оставалось делать? Возвращаться в родное село? И что изменилось с тех пор: коли ваша светлость не смог взять в жены пастушку – так неужели он надеется, что его обвенчают… с трупом?

Но барон, казалось, не слышал этой яростной отповеди. Он продолжал гонять встревоженную прислугу, засыпая ее все новыми распоряжениями и одновременно бормоча «потерпи», «не волнуйся», «теперь все изменится». Пустые бесплодные слова… он кормил ими Ирму еще до прощальной петли на ее шее.

В покоях уже было натоплено до жара, но девушка будто не чувствовала этого; холод не покидал ее, и дрожь не унималась. А слуги уже накрывали на стол, уставляя его всевозможными яствами. В былые времена Ирма вряд ли могла сдержать голодную слюну при виде такого зрелища – однако теперь оно вызывало не больше аппетита, чем поленница дров или поляна с цветами.

– П-прошу к столу, – окликнул ее барон, – отпразднуем твое возвращение. Глядишь и согреешься… ты ведь голодна?

Ирма и впрямь ощущала, как внутри нее нарождается голод… вот только блюда со стола оказались против него бессильны. Девушка отхлебнула вина и не почувствовала ни вкуса, ни растекающегося внутри тепла; попробовала кусочек мяса, прожевала – и с отвращением выплюнула: ей показалось, будто она есть тухлятину.

Девушке понадобилось несколько минут, наполненных бестолковым ковырянием блюд вилкой, прежде чем она поняла: кушанья на столе ей бесполезны потому, что они… мертвы. Утолить же голод Ирмы могло совсем другое – нечто живое и теплое… то, что она внезапно почувствовала в сидящем неподалеку бароне.

– Милый! – тоненько протянула девушка, пододвигаясь к нему как можно ближе, – ты был прав… прости. Теперь все и вправду изменится, и мы… уже точно не расстанемся.

Барон так хотел верить в счастливый исход, что услышанному только обрадовался. Поведение своей возлюбленной… вернее, резкую его смену, он истолковал чрез шоры своих же надежд и ожиданий. Потому и не смог, а вернее, не успел ничего понять… даже когда холодные, белые, скрюченные пальцы сомкнулись на его горле.

* * *

А что же Эрвин? Получил ли он заслуженную награду и спокойно покинул замок? Ничуть не бывало! То ли сказалась жадность барона, а может его светлости просто не хотелось оставлять в живых некроманта, узнавшего слишком много.

Так или иначе, но хозяин замка велел страже схватить Эрвина, едва тот закончил с пробуждением Ирмы. Схватить силами сразу пяти ратников и привязать к одному из зубцов крепостной стены. Где и оставить в ожидании восхода солнца, который, судя по алеющему горизонту, был уже близок.

«Зато слова своего дворянского не нарушил, – со злостью подумал Эрвин, – тайна замок не покинет… и не покину его я, посвященный в нее».

– …ты гадкая, противная всему живому, бездушная тварь! – напутствовал его светлость ведомого на смерть некроманта. И больше не называл его «сударем».

Надо сказать, что способ расправы с Эрвином барон выбрал с некоторой толикой ума – хотя бы потому, что догадался не рубить ему голову, не жечь на костре и не совершать иных, подобных глупостей. Некромант вспомнил историю с Гидеоном, собратом по цеху: того злые глупые горожане просто-напросто побили камнями. О чем потом успели неоднократно пожалеть, ибо Гидеон был некромантом опытным, и Тьма из него хлынула, словно гной из лопнувшего фурункула. И отравила весь город, выкосив его чумой и безумием за пару недель.

Что ж, барон поступил осмотрительнее – потому как большая часть Тьмы, обременявшей Эрвина, должна была сгореть на солнце. А заодно и зажарить живьем самого некроманта, лишенного привычной защиты в виде плаща и очередной порции зелья. Медленно сгорев изнутри, к полудню Эрвин должен был оставить после себя лишь пару костей и горсть пепла. Остатки Тьмы, скорее всего, разнесет ветром по окрестности… и очень скоро местных жителей будут тревожить недород, падеж скота, а может даже и восставшая нежить.

Как вариант, Тьма осядет в самом замке – на правах проклятья, и превратит его в одно из тех мест, куда по своей воле осмелится заглянуть разве что завзятый авантюрист. Лично Эрвину более вероятным казался именно такой исход; тем более что в замке он уже, своею же рукой поселил нежить. А такова уж природа нежити, что жизнь рядом с собой она не переносит. Никак.

Кромка солнца едва показалась над горизонтом, когда голос, грубый и басовитый, отвлек некроманта от безрадостных размышлений.

– Эй, трупоед, – обратился к нему немолодой и дородный мужчина в форме баронского ратника, но с офицерскими нашивками, – я капитан Орвальд, командир стражи этого замка.

– Не могу сказать, что очень рад знакомству, – грустно усмехнулся Эрвин.

– Да мне плевать! – гаркнул капитан, – у нас беда… с той тварью, которую ты пробудил. Она загрызла его светлость… и совсем разбушевалась, дрянь такая! Добро, мы в баронские покои двери завалили… да только не знаем, надолго ли хватит. Опять же сам барон… вдруг он тоже таким же станет. Я слышал, быть буйной нежитью – это заразно.

– Возможно, – равнодушно ответил некромант, – только вот при чем здесь я? Во-первых, я ведь привязан… по приказу вашего хозяина. Во-вторых, что я могу сделать без своего снаряжения? И, в-третьих, если капитан слышал о некромантах, он должен знать: мы задаром не работаем.

– Да хорош ломать комедию, трупоед! – Орвальд погрозил ему увесистым кулаком, – хозяин сдох, а значит сдохли и его приказы. Снаряжение твое мы вернем, не боись… а насчет платы скажу: ты не продешевишь в любом случае. Ибо цена за избавление нас от этого отродья – твоя трупоедская жизнь. Или, по-твоему, есть что-то ценнее?

– Нет-нет, – поспешил согласиться Эрвин, – такого не знаю. Так что цена ваша меня вполне устраивает.

17–22 сентября 2012 г.