Текст книги "Технофобия (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Тимофей Печёрин
Технофобия

Если не нашел места здесь, где довелось обретаться, не найдешь его и в любом другом мире…

Г.Л. Олди

Никогда не стану бессмертным… Да, умру… исчезну бесследно. Но Вселенная будет жить благодаря мне тоже. Теперь мне только надо понять… как жить… зная это все…

Ю. Никитин «Я живу в этом теле»

Пролог

«…завершились падением фондовых индексов, одним из глубочайших в мировой истории. На рынок повлияли негативные новости о состоянии рынка труда. По мнению аналитиков, сложившаяся ситуация…»

«…в результате авиаудара погибло свыше сотни человек, разрушены десятки жилых домов и многие объекты городской инфраструктуры. Напоминаем, что с начала военной операции прошло шесть дней. Совет Безопасности ООН собирается на внеочередное заседание…»

«…вызвано мощным циклоном с севера. Тропические курорты засыпаны снегом, аэропорты парализованы толпами туристов, вынужденных досрочно прекратить свой отпуск…»

«…по данным ООН, на планете хронически недоедает свыше…»

«…по шкале Рихтера. В городе устояли лишь единичные сооружения. Несмотря на объявленную более суток назад эвакуацию, счет погибших идет на тысячи…»

«…под водой оказались многие города Европы…»

«…вирус смертельно опасен, однако по первым симптомам может быть ошибочно принят за…»

Палец, которому надоело бестолково перебегать по пульту и с ненамного большей пользой переключать каналы, угрожающе двинулся к кнопке выключения. Я, как говорится, сыт по горло. Ну что за тоска по этому ящику! Кого-то убили, что-то разрушили, а кто-то и так давно в заднице, причем глубоко. Выключить! Отвернуться! Не портить настроение, не говоря уже о зрении. Больше всего на свете я в такие моменты хотел не то что вырубить проклятый ящик, а даже скинуть его с балкона. Но разумом понимал, что через полчаса все равно буду вынужден его включить, за неимением более достойного занятия. И виной тому – одна из новостей, уже который месяц этим самым ящиком муссируемая.

Не знаю, какая там связь между «фондовыми индексами» и спросом на услуги системного администратора… Может и никаких, может это падение – просто пугало для нас, лохов, а, вернее, благовидный предлог для работодателей свести счеты с любым неугодным сотрудником. Даже с тем, кто посвятил фирме десять лет жизни, работал сверхурочно и по выходным, считал ее вторым домом и почти семьей… Ну скажите, какая семья может ни за что ни про что выкинуть кого-то из своих членов на улицу, без гроша и сожаления? Тут даже принцы Амбера нервно курят…

Короче говоря, я то, что совсем недавно именовалось «высококвалифицированным специалистом» и «ценным сотрудником», а теперь… разве что «находящийся в поисках работы». Хорошая формулировка, оптимистичная. Надежда в каждом слове. Вот только реальной основы у этой надежды я не вижу. Ищи, не ищи – вакансии найдешь только для дворников и грузчиков. Но даже они тают на глазах, ибо не один я «нахожусь в поиске…».

Так что я, оставшись без заработка, но еще не умерший с голоду благодаря кое-каким заначкам, наверное, десятый раз только за этот день тянусь к кнопке выключения телевизора. Чтобы через полчаса снова его включить – в одиннадцатый раз. И только какое-то чудо остановило меня. Я успел услышать то, что действительно подарило мне слабенькую, но надежду.

Фирма «Фростмэн» осуществляет заморозку людей на период до тысячи лет. Технология апробирована, имеются все сертификаты и лицензии. Обращаться по адресу…

Рекламный блок – что может быть нелюбимее для телезрителя? Объявление – самое простое и обычное, между предложением купить почти новую иномарку и обещанием исцеления от алкогольной зависимости. Короче, хрень полная. Вот только почему я, нашептывая адрес, чтобы не забыть, рыщу в поисках ручки с бумагой? И почему, скажите на милость, я после этого куда-то собираюсь? То есть, куда – известно, но вот почему?

Фирма «Фростмэн» помещалась в старинном особняке, безнадежно изуродованном так называемой реставрацией. Окна стали пластиковыми, пластик же скрыл под собой благородный кирпич, помнивший, еще, наверное, крепостное право, парадный вход был расширен и забран опять же прозрачным пластиком. А вот вестибюль оставался маленьким и неудобным, достойным какого-нибудь третьесортного совкового НИИ и евроремонт ему помог не больше, чем девчонке-замухрышке – высокие каблуки.

Озираясь по сторонам, ожидая увидеть что-то типа вывески «улыбнитесь, вас снимает скрытая камера», я нашел дверь с табличкой «Отдел работы с клиентами». Открыл, вошел. Ничего особенного – обычный офис, обычный кабинет. Таких хватало и на моей бывшей работе. Комната с тремя канцелярскими столами, на них – компьютеры, за ними – двое молодых людей и девушка, старательно имитирующие бурную деятельность. Один из них, коротко стриженный, в белой рубашке и серых брюках с иголочки, с глуповато-приветливым, ничего не выражающим, лицом, выскочил мне навстречу. Как охотник из засады.

– Добрый день! – это шаблонное приветствие прозвучало из его уст как издевательство. Что такого доброго в этом пасмурном и слякотном дне, не говоря уж об очередном букете подаренным им событий, о которых взахлеб рассказывают по телику? Впрочем, для этого человека он хоть немного, но добрый. Как для любого, еще не потерявшего работу.

– Здравствуйте, – ответил я без энтузиазма, – скажите, это здесь людей на тыщу лет замораживают?

На свой туго сформулированный вопрос я ожидал широкого спектра реакции: от перста указующего, что сперва тянется к виску, а потом показывает на дверь, до простого «хи-хи» сотрудников. Но те, что сидели за компьютерами, оставались предельно серьезными и сосредоточенными. А дежурная улыбка этого, в белой рубашке – не в счет.

– Можно на тысячу, – подтвердил он, – можно на сто лет. Можно вообще на неделю или месяц, да какой смысл?

– Цена? – предположил я, – может кто-то себе только неделю и может позволить?

– Видите ли, время заморозки не имеет значения, – терпеливо объяснил мне Белая Рубашка, приветливым, но каким-то равнодушным голосом, – в соответствии со стандартным договором, все имущество клиента переходит в собственность фирмы. Потому и нет смысла брать малые сроки.

– А большие – смысл есть? – парировал я, все еще полагая, что мне дурят голову, а то и вовсе разыгрывают, – сами посудите, что человек будет делать, разморозившись через сто лет? Тем более – через тысячу. Он же ничего не будет уметь, то, что в будущем нужно. Непонятно? Тогда представьте, что к нам попал какой-нибудь средневековый крестьянин… да хоть даже и дворянин, что при дворе Екатерины служил. Много ли у него шансов устроиться в нашем времени? Ни документов, ни регистрации. Жить негде, а на работу не возьмут – кому он на хрен нужен?

– Не очень удачное сравнение, – Белая Рубашка, что называется, «завис», а голос подал его коллега, в очках, джинсах и свитере, – будущее же не повторение прошлого… или настоящего. Вот вы говорите – «документы», «работа», а ведь вполне возможно, что в будущем ничего этого просто не понадобиться. Тем более, в таком далеком.

– С чего ради? – хмыкнул я недоверчиво, но это ничуть не смутило моего очкастого собеседника.

– Технический прогресс, – ответил он коротко, – автоматизация. Можно будет не работать, на то техника есть. Техника работает и снабжает всем необходимым. Вы что, прогнозы ученых не слышали? Книжек не читали?

– Книжки – они разные бывают, – изрек я с видом философа, – вы говорите – технический прогресс с автоматизацией… А как насчет других вариантов? Ядерная война, эпидемия, еще какой-нибудь катаклизм? Человечество может деградировать, измениться до неузнаваемости, может вовсе погибнуть. Как и все живое на Земле.

– Уважаемый, – Белая Рубашка почувствовал, что я возвращаюсь на его лужайку и поспешил встрять в разговор, – поймите, риск всегда есть. Даже если просто на диване лежать. Но разве вы поспорить сюда пришли? То есть, это, конечно, ваше право, но какой в этом смысл? Наша услуга – для людей, которым нечего терять. Для них, что здесь и сейчас, что ядерная война – все едино. Если же вас что-то держит, то стоило ли вообще приходить сюда? Так что для начала спросите себя честно: держит ли вас что-то в этой эпохе?

Хороший вопрос. В точку. Ну что меня здесь может держать? Работы нет, а близкие люди… они есть вообще? Не уверен. Я покинул отчий дом и весь наш забытый Богом городишко с окончанием школы, и с той поры чувствую себя одиноким. Что касается жены, то она так и не смогла стать ни моей второй половинкой, ни вообще какой-либо частью. Сколько помню, она считала меня рохлей, кретином, лохом и тряпкой, личностью не от мира сего, и потому, достойной самого пренебрежительного отношения. И ни мои заработки (до последнего времени довольно приличные), ни многочисленные попытки сделать ей приятное, дела не меняли. Жена быстро привыкла и к тому, и к другому, зато любой косяк с моей стороны воспринимала как преступление, достойное высшей меры. Самое хреновое, что нашу общую дочь эта мегера воспитывала в том же духе, и она, миленькая на первый взгляд девчушка, охотно поддавалась воспитанию. Когда же я лишился источника заработка, а возможности «делать приятное» были исчерпаны, к моим многочисленным «титулам» добавилось еще одно. Лузер. Неудачник. Битая карта, которой, как известно, не место в колоде. Подать на развод она просто не успела, хотя была полна решимости сделать это. А значит – забрать достойную ее дочь да солидный ломоть «совместно нажитого» (по большому счету – моего) имущества в придачу. Повторяю: она просто не успела, ибо, в отличие от меня, еще не лишилась работы. И геморрой под названием «бракоразводный процесс» был для меня лишь вопросом времени.

В общем, кому-кому, а семье меня здесь не удержать. Напротив, узнав цену отправки меня в будущее и вспомнив о «бракоразводном процессе», я внутренне усмехнулся. А вот шиш тебе, любовь моя просроченная! Хочешь развестись – пожалуйста. Муж-ледышка тебя не держит. Что? Раздел имущества? Так оно перешло в собственность фирмы «Фростмэн», с нее и спрашивай. А фирма «Фростмэн» предъявит тебе бумажку с печатью и моей подписью. Все законно, все в порядке. Просьба освободить теперь уже нашу квартиру…

Я и не заметил улыбки на моем лице, что вылезла от таких мыслей. Слишком долго я давал ей пить мою кровь, пришло время для мести, и лучше, чем довериться сомнительной фирмочке, придумать сложно. Белая Рубашка, в общем-то, прав. Светлое будущее, ядерная война – для таких как я все едино. Да будь «Фростмэн» шайкой аферистов, что отправляют своих клиентов не в будущее в ледышке, а, скажем, в лес в багажнике – мне сие будет уже непринципиально. На одной чаше весов – перспектива нищеты и кровососущая супруга, на другой – пусть призрачный, но шанс на лучшую долю. Так что…

– …я согласен! – и голос мой дрогнул при этих словах. Да, высказать что-то важное вслух – не то что думать об этом. Гораздо труднее.

– Вот и хорошо, уважаемый, – лицо Белой Рубашки растянулось в гримасе, скрывающейся под псевдонимом «улыбка», – паспорт с собой?

– Обижаете, – я достал из кармана темно-красный прямоугольник.

– На какой период вы хотите быть заморожены?

– Ну, пожалуй… до трехтысячного года, – брякнул я и уже потом понял, почему. Эта комбинация цифр – тройка и три нуля, поманила меня своим магическим очарованием.

– Хорошо, – сказал мне на это Белая Рубашка. То же самое, видимо, он бы ответил, решись я на сто лет или на год, – Лена, подготовь стандартный договор.

Я протянул паспорт Лене, единственной девушке в кабинете. Подготовка договора заняла у нее пару минут и заключалась в переносе моих ФИО и паспортных данных на стандартный бланк. Заскрипел стоящий у стены лазерный принтер, выплевывая пару листов формата А4. Его и подал мне подскочивший к принтеру услужливый и расторопный Белая Рубашка.

Договор. Один экземпляр, что странно. Сколько себя помню, любой документ, подписываемый мной, был минимум в двух экземплярах. Хотя, с другой стороны, на кой леший нужен второй? Для кого? Я ухожу, сжигая мосты с этим неприветливым по отношению ко мне веком.

– Подпишите здесь и здесь, – указал мне Белая Рубашка, и протянул гелевую ручку. Я занес ее было над первой графой «место для подписи», но пальцы задрожали. Пара простых движений – и дороги назад не будет. А я ведь даже не прочитал эту филькину грамоту.

– Подождите, – глухо, не своим голосом произнес я, – у меня один вопрос. Всего один, последний. Где я буду… все это время?

– Клиент помещается в криогенную камеру, – как по написанному, или, как попугай, проговорил Белая Рубашка, – которая в свою очередь помещается в рефрижератор – специальное хранилище…

– Ладно, понял, – довольно грубо оборвал я его. Тоже хорош – еще бы у автоответчика что-то спросил. Или у рингтона. Вздохнув и поставив два аккуратных росчерка в нужных местах, я отдал договор Белой Рубашке и получил от него картонную карточку с логотипом фирмы (снежинкой) и годом, до которого меня собираются заморозить.

– Подойдете с этим в технический отдел, второй этаж, – сказал он.

«Технический отдел» напоминал скорее медицинский кабинет, как в какой-нибудь поликлинике. Кушетка, ковер, шкаф с какими-то склянками, письменный стол, стены, белизной переплевывающие снег. Под стать обстановке были работники – мужчина и женщина в белых халатах. Типа, врач и медсестра. Я даже рефлекторно начал разуваться у входа.

– Хорошо, – одобрительно кивнул «врач», увидев меня, – ложитесь на кушетку. Ира, подготовь наркоз.

– Раздеваться нужно? – этот мой вопрос прозвучал глупо, но в целом был осмысленным. Не хотелось как-то представать в чем мать родила ни перед этой незнакомой женщиной, ни, тем более, перед далекими потомками.

– Раздеть вас успеют, – хихикнула медсестра, – когда в камеру помещать будут.

– Вашу одежду, конечно, сожгут, – обстоятельно пояснил мне «врач», – но вы не переживайте. Во-первых, она все равно не доживет до вашего пробуждения, а во-вторых, вас поместят в специальный комбинезон из сверхпрочных полимеров.

– Ладно, – я лег на кушетку и зажмурился. Так и не отучил себя бояться уколов, видимо, в силу их редкости. Как странно, на этот раз боли я не почувствовал.

Как и многого другого в течение почти тысячи лет.

Часть первая
Здесь вам не тут

Глава первая

Пробуждение произошло банально. Никакого тебе света в конце туннеля, никаких голосов «встань и иди», никаких ощущений паралича и атрофии, как бывает, я слышал, у космонавтов. Просто пробуждение, как дома, на кровати. При заморозке все реакции в организме замедляются и, потому время сна – несколько часов или тысяча лет, не имеет принципиального значения. Просто, когда настало время, моя камера разгерметизировалась, температура в ней выровнялась с температурой среды, то, в чем я был заморожен (жидкий кислород или азот, не лед же!) превратилось в пар, а организм вновь заработал. По крайней мере, так я представлял себе процесс функционирования криогенных камер, будучи знакомым с ними по паре научно-популярных передач.

Не знаю, как все происходило на самом деле, но результаты вполне отвечали моим представлениям. Очнувшись, я обнаружил себя в сравнительно небольшом (чуть побольше меня самого) сосуде цилиндрической формы. Сосуд был открыт, я мог в любой момент вылезти из него. Машинально оглядел себя – и вздохнул с облегчением. В техническом отделе не обманули. Комбинезон, дизайном напоминающий водолазные костюмы команды Кусто, действительно был на мне.

Не теряя времени, я толкнул приоткрытую створку криогенной камеры. Движение далось мне достаточно легко, по крайней мере, по меркам только что и не по своей воле проснувшегося человека. Я оказался в огромном, ярко освещенном зале, высотой несколько этажей. Правильнее, конечно, называть его складом, потому что вдоль его стен располагались полки, заставленные такими же сосудами, как и у меня. Многие из них уже были открыты, но большинство ждало своего часа. Или века. Собственно, я и сам находился на одной из полок – второй от пола.

Людей (живых и бодрствующих) не было вовсе. Не у кого было спросить, как хотя бы выйти из этого зала-склада. Правда, побродив вдоль полки, я набрел на что-то вроде платформы – металлическую прямоугольную штуку, крепившуюся к краю, причем, кажется, без всякой поддержки. Маленькими осторожными шажками перебрался я на эту платформу, и она, без прелюдий и, опять же, без внешней поддержки устремилась вниз. Нет, не камнем, как следовало ожидать по законам гравитации, а медленно, плавно, но и без скрипа, лязга и шума, этих неизменных спутников работающего лифта. Впрочем, чего я ожидал? Будущее – оно и в Африке будущее.

Порадовавшись первому, увиденному мной достижению своих далеких потомков, я осмотрелся еще раз. С боков были только полки. Еще с одной стороны я увидел стену, с опять же полками. Оставалось идти в противоположном направлении – по крайней мере, там я никаких тупиков не видел.

Так прошел я ни одну сотню метров, окруженный лишь криогенными камерами, пока не вышел к еще одной платформе. В отличие от своей коллеги, она лежала на облицованном плиткой полу, и, главное, была гораздо больше. При желании, на ней разместилось бы не меньше десятка человек.

Взойдя на платформу, на этот раз без страха и смущения, я ожидал немедленного взлета. Увы и ах, этого не произошло. Огромная тупая железяка так и продолжала покоиться на полу зала-склада. Кстати, я вспомнил, как его называть правильно. Рефрижератор.

– Ты будешь лететь или нет? – обратился я к чуду футуристической техники, обоснованно ожидая от него понимания речи. Еще и топнул ногой, но никакой реакции не последовало. – Подними меня вверх, че, не понимаешь, что ли?

Где-то на середине фразы, видимо, после слова «вверх», платформа пришла в движение, оторвалась от пола, взлетела под потолок и там остановилась. Стоило мне двинуться, как в стене, на моем пути, чинно и бесшумно растворились двери, пропуская внутрь естественный свет и относительно чистый воздух. Вдохнув его полной грудью, я сделал первые шаги навстречу будущему, жадно всматриваясь в открывающийся вид.

* * *

Погода принципиально не отличалась от той, что стояла в день моей заморозки. Серое небо, влажный воздух, накрапывающий дождь, правда, без снега. Но этим сходство с покинутым мной временем и ограничивалось.

Город изменился до неузнаваемости, я даже не был уверен, что это тот же город и, вообще, Россия. Многие здания выглядели на редкость вычурно, благодаря своим башенкам, колонам, а в отдельных случаях – округлостью. Самый нормальный вид имел «мой» рефрижератор – огромная усеченная пирамида с барельефом в виде гигантской снежинки над входом. Впрочем, не изменения архитектурных форм, к коим я был морально готов в силу их закономерности, привлекли мое внимание в первую очередь.

Вокруг царила атмосфера какого-то запустения. Не только людей – никаких живых существ не было видно. Под ногами – растрескавшийся асфальт вперемежку с грязью, вокруг – ни одного целого здания, не считая рефрижератора. Руины, наполовину обглоданные остовы, иногда – лишь отдельные стены на месте зданий. Плюс – ржавеющие, как в вертикальном, так и в горизонтальном положении, фонарные столбы. Кое-где, сквозь плиты и камни пробивалась зелень, но она выглядела чахлой и какой-то болезненной. Как голодающие дети из Африки.

От открывшегося зрелища мне стало тоскливо. Я почувствовал себя последним, оставшимся в живых, человеком на Земле, посреди не города – разлагающегося трупа города. А еще идиотом себя почувствовал, оттого, что не смог вовремя остановиться. Ведь готов был поспорить с козлами из «Фростмэна», увешавшими мои уши недельной порцией лапши.

Светлое будущее, значит. Техника, видите ли, работает и снабжает всем необходимым. Оно, может, и было когда-то, в те времена, что оставили после себя летающие платформы да архитектурные извращения, но, как говорится, ничто не вечно под луной. Лежат в могиле создатели летающих платформ и автоматизированного рефрижератора, жарятся в аду работники фирмы «Фростмэн», моя жена с дочкой, а также все прочие люди, ради расставания с которыми я готов был попасть даже на пепелище ядерной войны. А я, болван этакий, пережил их всех и теперь наслаждаюсь желаемым.

Я присел на то, что когда-то было тротуаром, обхватив голову руками. Молодец! Добился своего! Фирма, так сказать, гарантирует. И что теперь делать? Как быть дальше?

В книжках и фильмах человек, коему посчастливилось стать последним на этой несчастной планете, вовсе не сидел вот так, покорно и беспомощно ожидая смерти, хотя бы от голода. Если он и горевал, то отводил на это не больше минуты. А потом, как и положено части природы, вступал в борьбу за существование. Для начала находил что-либо съестное, ведь погибшие собратья его отличались редкостной бесхозяйственностью и разбрасывали на каждом углу упаковки с гамбургерами, банки с консервами и даже бутылки хорошего вина, что со временем становится только лучше. Насытившись и утешившись, Последний Человек, принимался обживаться в недружелюбном мире аки Робинзон Крузо. Строить хижину, копать огород, разводить кое-какую скотину, и, дабы скучно не было, отбиваться от разного рода хищных тварей. Руки у него, как правило, золотые, в стройматериале нет недостатка, а инструменты, оружие и семена для посевов удавалось найти в радиусе ста метров от его первого обеда в роли Последнего Человека.

Возможны и более романтические варианты. Последний Человек находил (в ста метрах от оружия, семян, инструментов или своей едва построенной хижины) Последнюю Женщину, дабы вместе продолжить Род Людской, дать ему еще один шанс. Эти новоявленные Адам и Ева, помимо прочего, ловили рыбу руками, могли на своих двоих удрать от гепарда, причем не простого, а мутировавшего… Поневоле начинаешь завидовать новому человечеству, такой его замечательной наследственности.

Сейчас, вспоминая все эти выдумки, я лишь горько усмехнулся. Реальность (в отличие от авторов постапокалиптических опусов) не была ко мне столь благосклонна. Ей, этой самой реальности, было совершенно все равно, интересны кому-то мои злоключения или нет. Я был ошибкой, тысячелетним болваном, что понадеялся обмануть время и дезертировал из своего века. Я был ошибкой и исправление этой ошибки было лишь вопросом времени. Не такого уж продолжительного.

Голод накатил девятым валом и был он не нагулянным за получасовую прогулку аппетитом, не необходимостью восполнения сил после долгой интенсивной работы – то был настоящий Голод, с большой буквы. Волчий голод.

Не в силах терпеть, я дотянулся до ближайшего кустика, сорвал с него несколько листочков, сунул в рот и начал жевать. «Козлом был – козлом и остался!» как говорила тыщу лет назад моя благоверная. Небось, променяла энное количество нервных клеток на игрек седых волос, пытаясь отсудить у «Фростмэна» мое имущество. Настроение, приподнявшись было от этой мелкой злорадной мысли, снова рухнуло до уровня Марианской впадины, когда я установил несъедобность сорванных листочков. Они оказались настолько горькими и отвратительными, что я выплюнул их помимо своей воли. Завтрак (обед, ужин) отменялся.

Я был готов снова предаться мрачным мыслям, однако, видимо, судьба была милостива ко мне и послала добрую весть в виде шума. Или грохота – разбирать было некогда. Шум не был ровным, как положено звукам природы. А это значило…

Сорвавшись с грязного и мокрого асфальта, с неизвестно откуда взявшимися силами, я ринулся в направлении, откуда доносился шум. Я бежал, огибая руины, петляя по улицам, перескакивая через фонарные столбы и бетонные обломки с торчащей из них арматурой. Первое же, что остановило меня, была надпись на стене, или, как модно было говорить тысячу лет назад, граффити. Довольно, кстати говоря, свежее. Выведено оно было латиницей, однако было для меня лишь бессмысленной комбинацией, букв, причем, одних гласных. Неужели язык мог так измениться за тысячу лет? Сомнительно.

Отвернувшись от граффити, я побрел дальше, вдоль улицы. На следующей стене я увидел уже два аналогичных творения живописи. С каждым новым зданием их становилось все больше. Наконец, мне встретилась целая изрисованная затейливым узором стена. В этом узоре можно было различить отдельные буквы и цифры, а можно отойти подальше и увидеть еще более замысловатую картинку. Помнится, во времена моей молодости такие картинки-загадки были весьма популярны.

Я оглянулся на шорох шагов поблизости, оглянулся с надеждой, которая, однако, рассеялась как дым, стоило мне увидеть того, кто делал эти шаги.

Ко мне приближалась тварь ростом примерно в два с половиной метра, отдаленно напоминающая человека. Серая сморщенная кожа, большая лысая голова, приоткрытый рот, полный огромных и острых зубов. Низкий лоб, под которым помещались огромные, как у стрекозы, глаза. Одежда, состоящая из штанов и куртки, была в таком состоянии, словно ее до этого использовали для мытья полов. Ну и самый главный источник моего страха – что-то среднее между топором и ножом мясника в одной из рук чудовища.

Кошмар! Неужели Род Людской за тысячу лет эволюционировал в таких ужасных тварей? Нет, ксенофобией и расизмом я не страдаю, по крайней мере, предпочел бы ассимиляцию среди монстров голодной смерти. Но, отнюдь не дружественный, рык моего потомка, и еще менее дружественное движение рукой с ножом-топором, подействовало на меня лучше всяких слов. Видимо, тварь тоже не хотела голодной смерти и наметила меня в качестве средства от ее избавления.

Не помня себя от страха, я бросился наутек. Увы, тварь оказалась быстрее, уже через пару минут она настигла меня и даже обогнала, преграждая путь. Хищно сверкнуло лезвие ножа-топора…

Тишину улицы мертвого города разорвали хлопки выстрелов. И если от первого из них тварь лишь дрогнула, то второй и третий заставили ее рухнуть на землю. Я же мог рассмотреть своих спасителей, как раз приближающихся ко мне.

К величайшей моей радости, они были людьми. Две руки, две ноги, костюмы с бронежилетами, на головах – шлемы, плавно переходящие в очки, прикрывающие глаза и заодно верхнюю половину лица. В руках – продолговатые предметы явно убойного назначения. Четыре пары глаз смотрели на меня с любопытством, но без ненависти.

– Завалили, – молвил один из них. Причем, к моей радости, по-русски, – здоровый, с-сука, оказался.

– Большие потери, общее отступление, – сказал другой тоном начальника, – отходим на базу.

Я офигевал – иначе не скажешь. Словно попал из фильма про Последнего Человека в компьютерную «стрелялку». Резкий переход, согласитесь!

– Технофоб? – обратился ко мне тот, что приказал «общее отступление». Я кивнул, готовый ради возможности поесть и отогреться, быть хоть «технофобом», хоть Владычицей Морскою, – ты отправишься с нами.

* * *

База лихих стрелков, что спасли меня от монстра с ножом-топором, казалась совсем небольшим белым зданием из неизвестного мне материала. Его прямоугольная, без вычурности и архитектурных извращений, форма контрастировала с расположенными поблизости руинами городских сооружений, как черная грозовая туча на безоблачном небе.

Пройдя герметичными дверями, я понял, что ошибся относительно размеров базы, вернее, ее истинных размеров. Та небольшая будка (или блиндаж), что была видима на поверхности, служила лишь входом, вместилищем для уже старой моей знакомой – транспортной платформы. Короткий устный приказ – и мы отправились вниз, где я и смог поближе познакомиться с условиями жизни людей четвертого тысячелетия.

Знакомство началось с довольно длинного и широкого коридора с металлическим полом и обшитыми металлом же стенами. Я не видел ни одного окна вентиляции, что не мешало воздуху быть свежим и бодрящим, гораздо более свежим, чем на улицах брошенного города. У этого свежего воздуха был всего один минус – он еще больше обострил чувство голода.

– Скажите пожалуйста, – обратился я к четверке своих спасителей, а может и пленителей, – тут случайно не кормят? Я тыщу лет ничего не ел.

– А что, земля-матушка больше не кормит? – усмехнулся один из них, произнеся «земля-матушка» с нарочито противным акцентом в духе американских фильмов про «русскую мафию».

– Тысячу лет? – удивился второй, – не глючь. Технофобы не живут так долго.

– Понятное дело, – счел нужным согласиться я. Не живут, так не живут. Вам виднее, – это такое образное выражение. Оно означает…

– Образное выражение? – повторил, пробуя словосочетание на вкус, и осклабился тот, кто командовал четверкой, – сразу видно – технофоб. Как по мне – глюк, но если так угодно, пусть будет «образное выражение». А насчет кормежки… командор решит, что с тобой делать. Накормить так накормить.

Мы остановились перед огромной металлической дверью, которую украшал зловещий рисунок – что-то вроде человеческого черепа. Впрочем, когда дверь открылась, я понял, что нарождающиеся страхи мои преждевременны. Внутренняя обстановка совершенно не походила на камеру смертников. В середине – длинный стол с расставленными вдоль него креслами, столешница представляла собой плазменный экран с картой города, поверх которой помещались красные и зеленые кружочки. Позиции, «наши» и «ихние», догадался я и попытался пересчитать количество и тех и других. Выходило примерно поровну. Еще комнату украшало полотно с грубым изображением черного дракона на белом фоне. В лапах дракон держал меч.

– Командор, вот пленник о котором мы сообщили по ментозвязи, – окликнул командир четверки высокого широкоплечего человека лет сорока с коротко стриженными рыжими волосами и в форме, напоминающей рыцарские доспехи с той лишь разницей, что она не сверкала и вообще, сделана была не из металла. И не стесняла движений.

– Можете идти, – небрежно бросил командор, но этой последней фразы и не понадобилось. Пленившие меня стрелки, сообщив «добрую весть», назло всем представлениям о субординации, уже стояли в дверях и отнюдь не по стойке «смирно». Впрочем, на тот момент мне было вовсе не до мыслей о том, как изменились военные порядки за тысячу лет.

– Меня накормят? – обратился я с этим сакраментальным вопросом, но теперь уже к командору.

– Накормят, накормят, – хмыкнул тот, – плазмой тебя накормят, понял? Вопросы здесь задаю я. Ты отвечаешь. Понятно?

Я кивнул, и допрос начался.

– Как ты оказался в секторе мутантов? – спросил командор, – и с какой целью?

– Кушать хотелось, – вздохнул я.

– Да ты не просто технофоб, – огорошенный таким ответом, молвил командор, – ты еще и глючный на всю голову! Нашел, где жратву искать. В секторе мутантов самому жратвой стать можно.

– Я уж понял, – сказал я, – просто я шум услышал… не знал, что это мутанты.