Текст книги "Технофобия (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Как это – откуда? В школе нам рассказывали.

– Кому – вам? В какой такой школе? – не понимал я. Ну доходило до меня как до жирафа, что поделаешь?

– В общеобразовательной школе, – без тени смущения ответила Дарья, – может, вам еще номер назвать? И город?

– Номер? – повторил я, – город? Так вы…

– Я не абориген. Во всяком случае, родилась я не в лаборатории, не в модуле мастеров, а в обычном роддоме. И, как я понимаю, вы – тоже.

– М-да, – протянул я, – приятно встретить товарища по несчастью. Вас тоже заморозили? Можете не отвечать, вопрос риторический. Из какого вы времени, если не секрет?

– Двадцать первый век. Тридцатые годы. А вы?

– Примерно на тридцать лет раньше. Ни семьи… нормальной, ни работы, даром, что с высшим образованием. А тут как раз «Фростмэн» нарисовался, заморозим, говорят, хоть на тысячу лет. А вот у вас?… Ну, в смысле, что вас надоумило?

– Что-что – жизнь хреновая, – усмехнулась Дарья, – я ж актрисой хотела стать, да в ГИТИС четыре раза срезалась на экзаменах. Видимо, если твои родичи не хотя бы заслуженные артисты России, а у тебя самой нет московской прописки, делать там нечего. Только и оставалось, что Снегурочку изображать на Новый Год. А в остальное время? С голоду помирать? Если бы не Гурген… если бы он меня не трудоустроил…

– Трудоустроил? – мой рот помимо воли скривился в издевательской ухмылке по поводу этого, так называемого, «трудоустройства». Мол, приехала поступать и не поступила…

– Понимаю, что вы подумали, Владимир. И тысячу лет назад сняли бы вы мои отпечатки пальцев своей неприглядной физиономией. Но сейчас… Сейчас вам просто скажу – нет. Не угадали. В заведеньи Гургена я просто танцевала.

– С шестом? – хмыкнул я, – по-моему, хрен редьки не слаще.

– Может, вы и правы. В конце концов, с возрастом мы не становимся привлекательнее. Четыре года стажу – и гуд бай бэби. Я в Москве, одна, без денег и собственного жилья. В одиночку против десятимиллионного города. Сражение, проигранное до начала и сдача в плен… той же самой корпорации «Фростмэн».

– Корпорации? – переспросил я, вспомнив жалковатый, на уровне «малого бизнеса», какого-нибудь общества отсутствующей ответственности, офис «Фростмэна». Ишь, развернулись за тридцать лет – корпорация. Видать, прибыльный это бизнес, людей замораживать.

– Одной из крупнейших в мире, – ответила Дарья и продолжила, – куда там Майкрософту с Нанотехом! Рекламные ролики на каждом канале, да в каждую паузу. Щиты вдоль улиц. За всю Россию не скажу, но Москва буквально… завалена ими. Плюс – тема заморозки, которую то и дело перетирают на разных ток-шоу, связанные с этим скандалы, статьи в желтой прессе. Ну, знаете, какая-нибудь «звездная парочка» и один из супругов передает «Фростмэну» все совместно нажитое имущество. Другому… или другой, это, мягко говоря, не нравится.

А я слушал и удивлялся. Рекламные ролики! Щиты! Звездные клиенты! А в мое время – лишь убогий офис, да случайно услышанное на одном из каналов дешевенькое, текстовое объявление, рассчитанное на безработных лузеров. А через тридцать лет, глядишь ты – Майкрософт обставили! И какой-то новый Нанотех, судя по названию, занимающийся нанотехнологиями.

С другой стороны, что уж такого особенного? Тридцать лет – немалый срок для бизнеса. Очень даже немалый. Форду, вон, понадобилось два десятка лет, чтобы его сарай, оборудованный под мастерскую, разросся до огромного завода с передовыми, по тем временам, технологиями. Майкрософт же, ни к ночи помянутый, вовсе на втором десятке лет своей жизни почти монополизировал рынок операционных систем. А тут, понимаешь – заморозка, практически беспроигрышный вариант. Продается не просто многолетний отдых в ледышке – надежда продается, свет в конце туннеля, вера в то, что когда-нибудь все устроится, а беды и напряги нашей жизни уйдут в историю. На такой товар во все времена спрос не просто стабилен, не просто не зависит от экономической динамики, как дорогие игрушки, производимые Фордом и Майкрософтом – он растет, именно тогда, когда на всех прочих товарах народ вынужден экономить. А если кто-то и не вынужден, как вышеупомянутые звездные клиенты, то все равно от всеобщих потрясений не спрячешься, ни за тонировку стекол лимузина, ни за стены рублевского особняка. Стрессы, скандалы, депрессии – а там уж недалеко и до вечного постулата «хорошо там, где нас нет». Став для человека императивом, заповедью, догмой, этот постулат словно берет его за руку и ведет прямиком в гостеприимный офис «Фростмэна».

Подпишите здесь и здесь.

Белые листочки, усеянные черными жучками букв. Стандартный договор, сделка, уравнивающая миллиардера, потерявшего полсостояния и безработную лимиту, что приехала поступать и не поступила.

– …подписалась с легким сердцем, – продолжала между тем Дарья свой нехитрый рассказ, – у меня все равно ничего не было. Родительская квартира в Саратове – и та казенная. Собственность Министерства Обороны, как и жизнь моего отца. Понимаю, что поступила не совсем честно, так ведь и ловкачи из «Фростмэна» тоже хороши. Сами так сделку сформулировали, чтоб им все передавали. Олигарх – все, бомж – все. А один олигарх как бык овцу покроет тыщу-другую халявщиков.

– А что потом? – спросил я.

– Как что? Заморозили меня. А разморозили автоматически, через восемьсот лет. Я оказалась в Пантеоне, среди других, таких же как у меня криогенных камер. Нашла выход – на поверхность, оказалось, что камеры под землей содержались. А на поверхности – здание…

– В виде усеченной пирамиды, – как на экзамене отчеканил я, – со снежинкой на вершине.

– Вот-вот. А вокруг – лес. Сосны с пятиэтажку высотой, за лапами неба не видно.

– Стоп, – перебил я Дарью, – какой лес? Когда я выходил, вокруг Пантеона был город… руины города, в смысле.

– И что? Твой Пантеон посреди города выстроили, мой… – Дарья незаметно перешла на «ты».

– Что значит – «твой», «мой»? – рефлекторно последовал я ее примеру, – разве Пантеонов?…

– Много. А ты как думал? У «Фростмэна» миллионы клиентов по всему миру, разве можно миллионы клиентов уместить в одном здании? Даже очень большом?

– Не знаю. Если учесть, что они там как сельди в бочке… А дальше что было?

– Дальше неинтересно. Я в лесу, людей нет, на мне – ничего кроме какого-то скафандра, как у водолазов. А под ногами шишки, иголки. Удовольствие на троечку. Хорошо, я девушка провинциальная, цивилизацией не избалованая, что такое лес, и что в нем делать, в принципе, себе представляю. Пара дней прогулки на свежем воздухе, поедания грибов и лесных ягод – а потом я попалась разведывательному отряду «Железных Цветов». Они меня и приютили.

– Надо полагать, как ты стала мастером, еще менее интересно, – Дарья кивнула, – тогда, может, подскажешь, почему эти Пантеоны так называются? И что вообще такое – Пантеон?

– Ну, на второй вопрос, я, пожалуй, отвечу. В Древней Греции это было собирательное название всех богов. «Мы кто? – Пантеон». Еще так называли храмы, посвященные всем богам сразу.

– Что-то не то, – произнес я.

– Ну и, как вариант – место погребения выдающихся людей. Чтоб их как бы навещали благодарные потомки. Как мавзолей, только коллективный.

– Погребения? Выдающихся людей? – тупо повторил я, перед тем, как срочно покинуть Коммутодром.

* * *

Умные и даже нужные мысли имеют замечательное свойство приходить внезапно и без приглашения, а по приходу начать по-хамски колотить в дверь моего мозга, срочно требуя внимания. Потому я вновь ушел по-английски, не попрощавшись с Дарьей-Дейременой, которая хоть и не принцесса, но по крайней мере, собеседник приятный. Интересный. Или, может, я просто обрадовался встрече с человеком почти своей эпохи? Так же любой эмигрант, вздумавший попытать счастье в чужом краю, всегда радуется случайной встрече с любым соотечественником. И говорить бы нам еще и говорить, по-нормальному, без театральщины, но… незваной гостье-мысли на это плевать. С упорством немцев на Марне она будет терзать мой мозг, пока я не переключусь на нее. Так не лучше ли сразу сдаться на ее милость?

Место погребения выдающихся людей. Именно такое, а не религиозно-мифологическое определение Пантеона показалось мне наиболее подходящим. И дело было не только в отсутствии каких-либо признаков религии в обществе будущего. Просто у этих камер хранения клиентов «Фростмэна», если приглядеться, много общего с гробницей. Людей, без признаков жизни, помещают в герметичные ящики, а ящики, в свою очередь, складывают под землей. А сверху какой-нибудь «шедевр зодчества» возводят – ради эффекта узнавания. Да, не знаю, как насчет входа, но выйти из Пантеона можно – так ведь и фараоны, кажется, нечто подобное предусматривали в своих пирамидах. По мере возможностей техники той эпохи, понятно. Ну а дальше – дело времени. И пирамиды Египта и рефрижераторы «Фротмэна» рано или поздно должны были стать для местного населения чем-то важным. По меньшей мере, достопримечательностью. Причем, в последнем случае, как ни удивительно, никаких мародеров, искателей сокровищ и праздно-любопытных туристов. Более того, функционирование Пантеонов обеспечивает мощная и сложная техника, наверняка пожирающая море энергии – а ничего. Все работает. Все в целости и сохранности, благополучно пережило потрясения двадцать первого века, последующую радикальную смену уклада жизни и, собственно, «Фростмэн» в придачу.

Хотя насчет последнего я бы не зарекался. Корпорации с таким названием, конечно, де-юре не существует. Ну ничего, просто такая форма социальной организации себя изжила. Зато, если приглядеться и призадуматься, можно заметить дух «Фростмэна» повсюду – от пресловутых Пантеонов, что понатыканы по всему миру, возвышаясь над руинами городов и современными постройками, словно символизируя вечность и власть своих создателей, до воплощения в жизнь лозунга одного из работников этой фирмы. И не только его. Как вам будущее, основанное на мечтах «офисного планктона»?

Теперь насчет второй части определения Пантеона – насчет «выдающихся людей». Как ни хочется польстить своему самолюбию, но тут, кажется, получилось с точностью до наоборот. Выдающиеся люди, как же! Выдающиеся люди потому и выдающиеся, что не сбегают от своей эпохи – они меняют ее. Криогенная камера и надежда на светлое будущее в обмен на все, что нажил – удел безработного админа. Или несостоявшейся актрисы. В крайнем случае – звезды, которая «в шоке» оттого, что ее жемчуг стал мелким. Или банкира, которому до боли жалко потери одного из своих миллиардов.

Стоп. Может дело в этом? Заморозка – не для абсолютных неудачников. Абсолютным лузерам, к коим я, вопреки мнению жены, себя не отношу, жертвовать нечем и нечего предложить «Фростмэну». Так что ушлые торговцы надеждой на светлое будущее затеяли свой бизнес в расчете на других клиентов. Каких – вот в чем вопрос. Какой у них общий признак? Отсутствие средств к существованию? Подойдет для меня и Дарьи, но не для понесшего убытки олигарха. Наличие имущества, за счет которого можно поднять капитализацию «Фростмэна»? Олигархи и звезды – да, такие как я – чуть-чуть, Дарья – нет. Кстати, она правильно заметила брешь в условиях сделки. Если стоимость услуги условная (сколько дадите), значит, она не имеет значения. В данном случае – не имеет значения для тех, кто эту услугу оказывает.

И отсюда следует парадоксальный вывод – создателей и хозяев «Фростмэна» деньги не интересуют. Тогда что? Несчастье? Да, для всех категорий клиентов этот признак общий. Но с трудом верится, что цель «Фростмэна» – помочь в беде, причем независимо от твоего финансового положения, а значит, в отдельных случаях, бесплатно. С таким благотворительным настроем корпорацию не создашь. Значит у тех, кто поместил столь разных людей в Пантеоны, существовал свой интерес и определенный расчет.

Попробуем плясать от несчастья. От облома, вернее, от его относительного характера. Ну, допустим, погорел бизнесмен Х на экономических потрясениях – но ведь не настолько, чтобы стать бомжем и побираться возле церкви. Как правило, богатые даже в кризис остаются богатыми. Более того, в последующий за кризисом бум именно у этих, пуганных и потому наиболее осторожных и расчетливых господ есть наибольшие шансы «удачно вложиться» и не только восстановить, но и кратно преумножить свое богатство. Поминавшийся выше, Форд именно потому стал лидером американского автопрома, что научился выживать в неоднократных экономических потрясениях. Но бизнесмен Х предпочел не бороться с трудностями, а бежать от них, променяв вполне реальные перспективы лидерства на каком-нибудь рынке на призрачные надежды. Убежал с поля боя – значит проиграл. И не видать тебе Пантеона, настоящего, предназначенного для выдающихся людей, как затылка своего.

Далее. Не стоит зарекаться, я бы не исключал, что из Дарьи-Дейремены получилась бы хорошая актриса. Как говорится терпенье и труд, а еще учение… Кто знает, может она бы затмила и Книппер-Чехову, и голливудских звезд. Но нет, сломалась после неудачных попыток поступить в ГИТИС, пошла по легкому, и, как ей казалось, устланному зелеными бумажками, пути. Не было бы счастья, да несчастье помогло – путь сей быстро кончился. И нет бы вернуться к «звездной» мечте, вновь попытать счастье, и, быть может положить начало блестящей карьере. Но «Фростмэн» с его рекламой, агрессивной и назойливой как цыганские дети на вокзале, указал другой путь, более легкий, менее болезненный. И все! Одной потенциальной звездой на театрально-кинематографическом небосклоне стало меньше. В Пантеоне похоронен не человек – его потенциал, его блестящие перспективы и вероятное величие.

А я? Почему в эти сети попал я? Ничем не примечательный наладчик компьютеров? А, кажется я вспомнил. Да-да, я вспомнил, как грезил в старших классах, а потом и студентом, о собственной операционной системе. Рисовал блок-схемы, обдумывал дизайн, охотился на дефицитные в ту пору книжки по программированию, перетряхивал их… Эта мечта была столь амбициозна, сколь и наивна, но ее осуществление позволило бы послать Билла Гейтса с его Виндой куда подальше, а мне – войти в список «Форбс». Мне хорошо – и стране, кстати говоря, тоже.

Увы. Где-то на четвертом курсе, став «любящим мужем», а потом и «счастливым отцом», я забросил эти изыскания, казавшиеся моей супруге пустой тратой времени. Нужно было «зарабатывать на жизнь» и я пошел зарабатывать, а на работе мне окончательно стало не до юношеской мечты. Прошли годы, я стал относиться к ней вообще как детской болезни, но тут, как на грех «падение фондовых индексов», «негативные новости о состоянии рынка труда», хреновом состоянии, между прочим. Работа, жена – то есть, все факторы, что помешали мне в свое время осуществить мои наполеоновские планы, исчезли. И что я? Смалодушничал, повелся на грошовое объявление и вздумал обрести светлое будущее, не ударив палец о палец. И вот что получил – воплощенный идеал серости, офисных тунеядцев, приспособленцев, всех, кому способность мечтать и выделяться ампутировали еще в детстве. Проблемы решены, а перспективы не нужны. И люди не нужны по большому счету.

Дарья правильно назвала вас кроманьонцами. Ваши пещеры комфортнее и сделаны техникой, а не природой, вы можете жить комфортно и бесконечно долго, пока не погаснет солнце или случайно залетевший астероид не повредит земную поверхность. Этим ваше отличие от каменного века и ограничивается. Признаков цивилизации, тех, что названы в вашем курсе истории больше нет – значит нет и цивилизации.

Будущее могло бы стать другим – будь среди его строителей другие люди. Но их нет, они, со своими неиспользованными возможностями, похоронены заживо, а их гробницы издевательски названы «Пантеонами».

Будущее стало настоящим, упущенные возможности – прошлым. Прошлое не вернуть, но можно изменить перспективу.

Одиночки вроде меня, Дарьи или Голема ничего не изменят. Напротив, мы сами приспосабливаемся, растворяемся и принимаем правила чужой для нас игры. Теряем себя. Но…

У «Фростмэна» миллионы клиентов по всему миру.

Если разом пробудить эти «миллионы клиентов», вам господа мастера и господа бойцы придется несладко. Вам придется конкурировать, а конкурентный потенциал ваш за века и поколения исчерпался. Посмотрим, кто тогда окажется в лузерах.

Разом пробудить – легче сказать, чем сделать. Во-первых, мастер не может покидать свой модуль. Во-вторых, даже если нарушить запрет, я смогу отключить максимум один Пантеон – из которого я сам вылез. Еще один отключит Дарья-Дейремена… при условии, что согласится помогать мне. В-третьих, для того чтобы отключить что-либо, нужно хотя бы знать, где выключатель. А все технологические процессы, что я успел заметить в Пантеоне, классифицируются не иначе, как стопроцентная автоматика. Никаких рычажков, за которые можно дернуть руками и перевести этот гигантский холодильник в режим разморозки. Когда все автоматизировано, не нужны ни рычаги, ни руки. Архимед давно умер и его изобретение – тоже. Я вдруг почувствовал себя на месте незадачливого бандита из «Приключений электроника» с сакраментальным вопросом «где же у него кнопка?».

Тут я ударил себя по лбу, едва не выругавшись, что со мной бывало нечасто. Ну почему я мыслю на уровне эпохи Архимеда, а в лучшем случае – начала двадцать первого века? Какие на фиг рычажки и кнопочки? Зачем вообще куда-то бегать?

Еще на вступительном экзамене в мастера я узнал о том, что к любому устройству базы можно получить доступ ментально, просто подцепившись к ней сенсорами. Мозг дает команды базе, база передает их определенным устройствам, чтобы те выполняли поставленную задачу.

Да, Пантеоны устройствами базы не являются. Они разбросаны по всему миру. Так ведь и база – не такая уж изолированная система. Коммутодром, обеспечивающий общение между мастерами из разных кланов – тому подтвержденье. Не знаю, каким образом базы обмениваются информацией, но весьма сомнительно, чтобы таким же образом нельзя было подключиться к Пантеону. Это ведь тоже модули – только не для жизни.

* * *

Общение, вернее, управление базой – уже давно не набивание текста в командной строке. И не разговоры голосом, да еще с каким-нибудь, похожим на человеческое, лицом на экране, что так любят киношники. Мысли, передаваемые базе, превращались в команды. Ответы базы попадали мне в мозг в форме мыслей.

– Подключение к Пантеону, – велел я.

– К какому именно Пантеону вы намерены подключиться? – решила уточнить база, а я внутренне обрадовался. Хотя бы теоретически, но подключиться можно!

– Ко всем сразу.

– Цель подключения?

– Отдать дань памяти погребенным там выдающимся людям.

– Функция недоступна! – база, при всем своем искусственном интеллекте была напрочь лишена чувства юмора, – цель подключения?

– Перевод режима работы криогенных камер в состояние отключения.

– Данная функция запрещена всем, кроме службы технической поддержки корпорации «Фростмэн» при условии наличия специального доступа. Ваша принадлежность к службе технической поддержки корпорации «Фростмэн» подтверждена. Для доступа к функции назовите ключевое слово.

– Ах, вот как! Ну, тогда у меня другая цель. Другая цель, я сказал! – я нервничал и потому позволял себе эмоции в общении с бездушной техникой, – просмотр базы данных о содержащихся в Пантеонах лицах.

– Данная функция запрещена в соответствии с Международным Законом «О коммерческой и клиентской тайне» от тринадцатого сентября две тысячи двадцать четвертого года.

– Ладно, ладно. Вернитесь к предыдущему запросу. Ключевого слова я не знаю, но требую обойти запрет.

Предложение было – на грани фола. Но я еще надеялся на успех.

– Функция обхода запрета запущена, – неожиданно порадовала база, – приступаю к выполнению…

В моей голове словно бомба взорвалась. Атомная. Взрывная волна разлилась по всему телу. Я даже не понял, как оказался на полу, корчась от боли. В глазах темнело, сознание то меркло, то вспыхивало, но я успел уловить силуэты окруживших меня мастеров.

– Ловко придумано, – сквозь туман различил я насмешливый голос Роберта, – так ведь и мы не дураки…

Часть третья
Вне игры

Глава первая

Неспешно постукивая копытами по неоднократно хоженой тропе, пересекавшей сочно-зеленый луг, серая, с рыжими пятнами, лошадь привычно тянула за собой доверху груженую телегу со мной в придачу. Эта старая опытная кобыла двигалась как по заданной траектории, не особо нуждаясь в кнуте и других корректировках с моей стороны. За почти двухчасовую дорогу прибегать к ним пришлось пару раз от силы.

Тропа, какой бы широкой она ни была, на шоссе все равно не тянула, по части гладкости – тем более. Чуть ли не каждый, сделанный лошадью, шаг сопровождался потряхиванием телеги и меня, соответственно. Общий неспешный темп путешествия, на которое автомобилю моего времени хватило бы десять-пятнадцать минут, навевал зевоту, такие же неспешные мысли, ну а на сладкое – желание смотреть по сторонам, любуясь окружающей природой.

Любоваться и впрямь было чем. Во-первых травой вышеназванного луга, через который пролегал мой путь. То была не крошечная, длиной в палец, выстроенная по стойке «смирно», травка городских газонов, этаких островков в бетонном океане. И не пожухшая от опасной близости к трассе и выхлопным газам растительность «за чертой города»; и даже не зелень лесных полянок и опушек, что после визита очередной ватаги «отдыхающих» становится похожей на шпинат. Здешняя трава стояла гордо, чуть ли не на метр, возвышаясь над землей, и цветом своим – ярким, насыщенным, буквально излучающим здоровье и силу, словно подчеркивала свою несгибаемость и господствующее положение, по крайней мере, на данном конкретном лугу. При этом, что удивительно, не была эта трава ни жесткой, ни ощетинившейся на весь остальной мир шипами и колючками. Напротив, на ощупь зелень оказалась мягкой, а венчавшие ее цветы – нежными, яркими, красочными и ароматными. Во время остановки я еле удержался от того, чтобы упасть в эту траву и уснуть как на мягкой перине. Остановила меня та нужда, по которой, я кстати и сделал остановку, а также гаденькая мысль насчет использования этого луга для аналогичных целей множеством других людей. Возвращаясь к телеге, я поймал на себе взгляд лошади – сочувствующий и насмешливый одновременно. Серая с рыжими пятнами кобыла, не особо заморачиваясь, срывала по пути зубами то цветок, то травинку и на отсутствие аппетита отнюдь не жаловалась.

Но окружающий меня пейзаж не ограничивался одной лишь травой, как бы она меня ни впечатляла. Были еще могучие деревья с развесистыми кронами, то тут, то там возвышающиеся над лугом; темнеющий на горизонте лес, а также ясное, ярко-синее небо. А ведь в мое время подобных картинок нельзя было увидеть даже в учебнике природоведения! Не говоря уж о том, что любоваться на них было некогда. Вперед, быстрее, командовал беззвучный, но неумолимый голос в голове каждого из моих современников. Какие пейзажи, какая травка, деревья и небо? Кому это нужно? Это же все в карман не положишь! Так что не зевай, встряхнись и быстрее беги. Куда? А куда надо. Зачем? За куском. За куском пожирнее, который, если промедлишь хоть на полсекунды, достанется кому-то другому. Догнал? Схватил? Суй быстрее в рот, да глотай, а не то ближний твой выхватит – из рук или изо рта, не важно. Проглотил? Ну, вперед, по новой.

Так может мне, жителю мегаполиса, «дитю асфальта», измученному такой вот извечной суетой и гонкой за кусками, не хватало в моем веке именно этого? Тихой, размеренной, спокойной жизни посреди первозданной природы. Без пробок, смога, уродливых высоток и стресса каждый день.

* * *

Свое изгнание из автоматизированного Эдема я вспоминаю с неохотой. Нет, нравы у людей четвертого тысячелетия, как оказалось, очень даже мягкие; обошлось без публичной порки, без прохода через строй, без длительного, тяжелого разбора «личного дела» и часовых обвинительных речей. Даже без выбрасывания меня наружу в том состоянии, в котором я оказался после попытки взлома управляющих устройств Пантеонов – обошлось. Напротив, меня подлечили, даже покормили напоследок, однако обольщаться не стоило. Уже на следующее утро, когда я худо-бедно пришел в себя, мастер Роберт, спокойно и предельно сухо зачитал мне приказ командора. Клан Черного Дракона более не нуждался во мне ни в качестве бойца, ни в качестве мастера. Отныне я лишался права на питание, проживание и медицинскую помощь на базе и, соответственно, должен был ее покинуть – в том, что на мне одето. Что ж, и на том спасибо, что казенную одежду оставили.

Двери базы закрылись за моей спиной. По другую их сторону остались те бедняги, что думают, будто наказали меня сурово и беспощадно. Да, теперь я один на один с жестоким миром, отныне я лишен более-менее уютного подземного жилища, машин, что готовили бы мне и заправляли постельку. Бессмертия (о, ужас!), этого главного, если не единственного стоящего достижения последних десяти веков – лишен… А если пораскинуть мозгами, то все не так уж плохо. Для меня.

Ну, нет бессмертия, да и фиг с ним. Все равно я не успел к нему привыкнуть. Без халявной еды и комфорта базы, мне, конечно будет труднее, но… Как ни крути, я уже не был бараном, до глубины души пораженным воротами, что неоднократно обновлялись за тысячу лет. В отличие от своего первого дня после разморозки, я… не то чтобы знал, что нужно делать, но, по крайней мере, понимал, что делать не нужно.

Не нужно блуждать по бетонным джунглям, крича «ау» и рискуя нарваться на какого-нибудь опасного хищника. Не нужно пытаться примкнуть к другому клану – наверняка своим «подвигом» заслужил я «черную метку» или «волчий билет», не знаю, как правильнее. Если кланы и модули – часть единой системы, некогда именуемой «Фростмэн», то сведения обо мне, как о «враге номер один» уже разошлись по всему миру. Меня, наверное, теперь и на выстрел не подпустят к какой-либо технике. А еще мне совершенно не нужно: лезть в «свой» Пантеон, пытаясь взломать его вручную, выбирать более-менее хорошо сохранившиеся здание, чтобы обустроить его под жилище, искать единомышленников среди кланов или мутантов. Вообще, в том, что когда-то было городом, делать мне, по большому счету, нечего. И из этого напрашивался первый, относительно позитивный вывод.

Нужно было покидать город – чем раньше, тем лучше. Ничего хорошего меня здесь, в этом надгробном памятнике цивилизации не ждало. Остальное, включая планы на дальнейшую жизнь – потом, когда (и если) удастся выбраться из города.

И я отправился в путь – через улицы с остатками асфальта, переулки, частично заваленные кусками бетона от наименее стойких зданий, поваленные фонарные столбы, ощетинившиеся арматурой обломки стен. Я держал в голове карту города, старался держаться подконтрольных Черным Драконам секторов, справедливо полагая, что встретиться со вчерашними боевыми товарищами несоизмеримо безопаснее, чем с мутантами-людоедами. Об установленных в человеческих секторах лазерных турелях, действовавших автоматически и по принципу «свой-чужой» я почему-то не подумал. И, слава Богу, не нарвался на них.

А за пределами города… нет, не так. Все по порядку. По мере моего приближения к границе карты, развалины и остовы городских построек становились все ниже и встречались все реже. Их уже нельзя было назвать руинами – скорее, остатками, ошметками и обломками. Крупные булыжники среди природного ландшафта, что только подчеркивали его красоту. Я уже говорил о том, насколько убого выглядела растительность посреди города, пусть даже мертвого. Словно цивилизация, свыше тысячи лет назад объявив это место своим, проделало в нем тяжелую, так и не зажившую рану. Но мир! Мир ведь не ограничен «чертой города»!

Выбравшись за эту самую черту, я словно попал на другую планету – или в другое время. Только среди городских руин могли прийти мне дурацкие мысли – о Конце Света и последнем, оставшемся в живых человеке. Теперь же, с каждым новым шагом эти руины становились все более абстрактными – так, куча камней, зловещие мертвые скалы, нехорошее место, годное, чтобы пугать им непослушных детей. В крайнем случае – чужеродное тело. Фурункул.

Реальностью был окружавший меня пейзаж – зеленый, цветущий, свежий, даже какой-то веселый. Живой, одним словом. И, главное – не вызывающий апокалипсических мыслей. Какой Конец Света, какая обреченность? Напротив, при виде такой картины хотелось жить и радоваться.

Еще больше поднялось мое настроение, когда я, блуждая среди дикой природы, набрел на тропу. Есть тропа – значит есть какой-то постоянный маршрут, а это, знаете ли, уже признак разумной деятельности. Протоптать дорожку, двигаясь по одной и той же траектории, могли люди… или прирученные и гонимые людьми животные. И, конечно же, тропа должна была куда-то привести. Куда-то, где я встречу людей, ее протоптавших.

Предчувствие не обмануло меня. К вечеру я вышел к деревне, или, как это правильно называть, городищу. Выстроенному кругом частоколу, за которым виднелся дым печных труб и крыши домов. Тропа упиралась в широкие дощатые ворота, последние ее метры также были вымощены досками – для удобства.

Ворота, кстати, были открыты, давая мне возможность войти и полюбоваться деревней изнутри. Чем, я, собственно, и занялся в первую очередь.

По ту сторону частокола я увидел: бревенчатые дома на сваях, символические плетеные заборчики, вымощенные досками улочки, по которым носились дети в одних рубашонках до колен. Вспугнутые детьми куры с возмущенным квохтаньем вспрыгивали на заборы. Тут же не спеша прогуливался большой рыжий петух, гордо игнорирующий детей и лишь время от времени предусмотрительно поворачивающий голову в сторону шума. Были тут и взрослые – женщины в балахонах до земли, мужчины в домотканых штанах, рубахах и… кажется, лаптях. Посреди деревни стоял колодец – настоящий, со срубом. От него, как раз отходила женщина с парой ведер на коромыслах. И, что самое приятное, никто не спешил в меня целиться – хоть из лука, хоть из лазерного излучателя. Причем, в банальной беспечности местных жителей упрекнуть было трудно. Частокол – тому подтверждение. Кроме того, невдалеке от ворот мне встретилась пара крепких парней с луками за спиной.

Я еле удержался от того, чтобы перекреститься или сказать что-то типа «здравы буде, хозяюшки» в таких «лапотно-квасных» декорациях. Какое-то ощущение неловкости, собственной чуждости и неестественности сковало меня. Выручил один из парней-лучников.

– Здравствуй, – просто сказал он, заметив меня, и протянул руку, – ты в гости или насовсем?

– На…совсем, – вымолвил я предательски дрожащим голосом, – а… можно?