Текст книги "Тот, кто умрет последним (ЛП)"

Автор книги: Тесс Герритсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

В темноте она увидела выражения лиц двух полицейских, но могла вообразить, как они оба вращают глазами.

– Вам нужна предсмертная записка? – хмыкнул один детектив.

– Мне нужна причина. Я знала эту женщину.

– Жены думают, что знают своих мужей. А родители знают своих детей.

– Да, после самоубийств я всегда слышу одни и те же слова. Мы не заметили никаких сигналов. Я полностью отдаю себе отчет в том, что семьи иногда пребывают в неведении. Но это…

Маура замолчала, осознав, что три пары глаз разглядывают ее, известного судмедэксперта из Бостона, которая пытается оправдать такую нелогичную вещь как интуиция.

– Поймите, работа доктора Уэлливер – консультировать травмированных детей. Помочь им исцелиться после тяжелой эмоциональной травмы. Она жила этой работой, так с чего бы ей травмировать их еще больше, позволив увидеть такое? Умирать подобным театральным образом?

– У Вас есть ответ?

– Нет. Как и у ее коллег. Никто из преподавателей и персонала не понимает этого.

– Близкие родственники? – спросила доктор Оуэн. – Кто-нибудь, кто сможет позволить понять ее поступок лучше?

– Она была вдовой. Насколько известно директору Бому, у нее нет семьи.

– Тогда, боюсь, это одна из тех неизвестных причин, – подытожила доктор Оуэн. – Но я проведу вскрытие, несмотря на то, что причина смерти кажется очевидной.

Маура посмотрела на тело и подумала: «Определить причину смерти будет самой легкой частью. Вскрой кожу, изучи разорванные органы, раздробленные кости, и ты найдешь ответы». Ее беспокоили вопросы, на которые она не могла ответить. Мотивы, потаенные страдания, что заставляют людей убивать незнакомцев или сводить счеты с жизнью.

После того, как последний полицейский автомобиль уехал, Маура поднялась наверх в учительскую, где собралась большая часть персонала. В очаге горел огонь, но ни одна лампочка не светилась, словно никто из них не мог вынести яркого света в эту трагическую ночь. Маура опустилась в бархатное кресло и принялась рассматривать блики огня на лицах. Она услышала мягкий звук, с которым Готтфрид наливал бренди в стакан. Не говоря ни слова, он поставил его на стол возле Мауры, предполагая, что она тоже не откажется от крепкой выпивки. Она кивнула и с благодарностью отхлебнула.

– Кто-то из присутствующих должен догадываться, почему она это сделала, – заявила Лили. – Должен быть какой-то знак, нечто, что мы не восприняли всерьез.

Готтфрид ответил:

– Мы не можем проверить ее электронную почту, потому что я не знаю пароля. Но полиция осмотрела ее личные вещи в поисках предсмертной записки. Ничего. Я поговорил с поваром и садовником, и они не заметили ничего необычного, ни единого знака того, что Анна была самоубийцей.

– Сегодня утром я видела ее в саду, она срезала розы для своего кабинета, – сказала Лили. – Это похоже на женщину, которая собирается покончить с собой?

– Откуда нам знать? – пробормотал доктор Паскуантонио. – Это она была психологом.

Готтфрид оглядел коллег в комнате.

– Вы все разговаривали с учениками. У кого-нибудь из них есть ответ?

– Ни у кого, – ответила Карла Дюплесси, учитель литературы. – У нее были на сегодня запланированы четыре консультации со школьниками. Последним в 13 часов был Артур Тумбс, и он сказал, что она казалась немного невнимательной, не более. Дети ошеломлены не меньше нашего. Если вы считаете, что это тяжело для нас, представьте, насколько тяжело это для них. Анна разбиралась с их эмоциональными потребностями, а теперь они узнали, что она была слабой. Это заставит их задаться вопросом: могут ли они рассчитывать на нас. Достаточно ли сильны взрослые, чтобы поддерживать их.

– Именно поэтому мы не можем выглядеть слабыми. Не сейчас, – раздался грубый голос из темного угла комнаты. Это был Роман, лесник, единственный, кто не предавался утешительному стаканчику бренди. – Мы должны продолжать нашу работу в обычном режиме.

– Это было бы неестественно, – ответила Карла. – Нам всем нужно время, чтобы переварить это.

– Переварить? Всего лишь замысловатое словечко для хандры и нытья. Дамочка покончила с собой, здесь уже ничего не поделать, нужно жить дальше, – проворчав это, он встал и вышел из комнаты, унося за собой запахи сосны и табака.

– Вот вам и бальзам прекраснодушия, – пробормотала себе под нос Карла. – Ставя в пример римлян, неудивительно, что ученики убивают куриц.

Готтфрид возразил:

– Но мистер Роман привел убедительный довод о важности поддержания обычного режима. Ученикам это необходимо. Конечно, им потребуется время для скорби, но также они должны знать, что жизнь продолжается, – он посмотрел на Лили. – Мы все еще собираемся ехать на экскурсию в Квебек?

– Я ничего не отменяла, – ответила она. – Номера в отеле забронированы, и дети говорят об этом не одну неделю.

– Тогда Вам необходимо выполнить обещанное.

– Они ведь не все поедут? – уточнила Маура. – Учитывая ситуацию Тедди, считаю, что для него слишком опасно появляться на публике и ходить по экскурсиям.

– Детектив Риццоли совершенно четко дала нам это понять, – ответила Лили. – Он останется здесь, где мы точно уверены в его безопасности. Уилл и Клэр тоже останутся. И, конечно, Джулиан.

Лили улыбнулась:

– Он сказал, что хочет больше времени провести вдвоем с Вами. Из уст подростка это вполне себе комплимент, доктор Айлз.

– И все же, это по-прежнему кажется неправильным, – встряла Карла, – везти их на увеселительную прогулку, когда Анна умерла. Мы должны остаться здесь, чтобы почтить ее память. Чтобы выяснить, что привело ее к этому.

– Скорбь, – спокойно произнесла Лили. – Иногда она догоняет вас. Даже спустя годы.

Паскуантонио хмыкнул:

– Когда это случилось? Двадцать два года назад?

– Вы говорите об убийстве мужа Анны? – поинтересовалась Маура.

Паскуантонио кивнул и потянулся за бутылкой бренди, чтобы пополнить свой стакан.

– Она рассказывала мне об этом. Как Фрэнка похитили прямо из его машины. Как его компания заплатила выкуп, но Фрэнка все равно убили, и избавились от тела несколькими днями позже. Никто так и не был арестован.

– Это, должно быть, приводило ее в ярость, – предположила Маура. – А гнев, не находящий выхода, приводит к депрессии. Если она держала в себе эту ярость все эти годы…

– Мы все держим, – парировал Паскуантонио. – Вот почему мы здесь. Потому и выбрали такую работу. Ярость – это топливо, которое заставляет нас идти вперед.

– Топливо может быть опасным. Оно взрывается, – Маура обвела глазами комнату, людей, которые все пострадали от насилия. – Вы уверены, что можете справиться с этим? Что могут справиться ваши ученики? Я видела, что висело на той иве. Кто-то здесь уже доказал, что он… или она… способен на убийство.

Во внезапно возникшем неприятном моменте тишины учителя переглядывались друг с другом.

Готтфрид произнес:

– Это как раз то, что нас беспокоит. То, что я и Анна вчера обсуждали. Один из наших учеников может быть глубоко психически неустойчив, возможно, даже…

– Психопатом, – закончила за него Лили.

– И Вы понятия не имеете, кто это? – сказала Маура.

Готтфрид покачал головой.

– Этот момент беспокоил Анну больше всего. То, что она понятия не имела, кто из учеников мог это сделать.

Психопат. Глубоко психически неустойчив.

Этот разговор весьма беспокоил Мауру, когда она позже тем вечером поднималась по лестнице. Она размышляла о травмированных детях и о том, как насилие может искажать души. Думала о том, какой тип детей способен убить петуха ради развлечения, вспороть ему брюхо и подвесить на дерево внутренностями наружу. Она задавалась вопросом, в какой комнате сейчас спит этот ребенок.

Вместо того чтобы вернуться в свою комнату Маура продолжала подниматься по лестнице к башне. К кабинету Анны. Чуть раньше тем же вечером она уже наведалась в эту комнату с детективами штата, поэтому, войдя в комнату и включив свет, Маура не ожидала никаких новых сюрпризов и откровений. Комната и впрямь не изменилась с того момента, как они вышли из нее. Стеклянные подвески на окне. Остатки ароматических палочек, истлевшие до серого пепла. На столе лежит стопка личных дел, сверху открытый отчет полиции из Сент-Томас. Это было дело Тедди Клока. Рядом стояла ваза с розами, которые Анна срезала в то утро. Маура попыталась представить, что могло твориться в голове Анны, когда она срезала стебли и вдыхала аромат. Это последний день, когда я нюхаю цветы? Или не было никаких мыслей об оставшемся времени, прощании с жизнью, а всего лишь обычное утро в саду?

Что же заставило этот день обернуться настолько трагически?

Маура обошла кабинет, разыскивая любой оставшийся след Анны. Она не верила в призраков, а те, кто не верит, с ними никогда и не сталкиваются. Но она все же застыла посреди комнаты, вдыхая аромат роз и благовоний, тот же воздух, которым еще недавно дышала Анна. Дверь, ведущая на террасу на крыше, через которую Анна выбралась наружу, сейчас была закрыта. Поднос с чайником, фарфоровыми чашками и плетеной сахарницей стоял на столике, как и в то утро, когда Джейн и Маура сидели в этом кабинете. Чашки вымыты и расставлены, чайник пуст. Анна помыла и вытерла чайник и чашки, прежде чем покончить с собой. Возможно, это было заключительным актом уважения к тем, кто будет заниматься уборкой после всего произошедшего.

Тогда почему она выбрала такой неаккуратный способ смерти? Ушла из жизни, забрызгав кровью дорожку и навсегда запятнав воспоминания учеников и коллег?

– В этом нет никакого смысла. Так ведь?

Она обернулась и увидела Джулиана, стоявшего в дверях. Как обычно, пес крутился у его ног, и, как и хозяин, Медведь выглядел расстроенным. Печальным.

– Думала, ты спишь, – произнесла она.

– Не могу заснуть. Пошел поговорить с тобой, но тебя не было в комнате.

Маура вздохнула:

– Я тоже не могу заснуть.

Мальчик переминался в дверном проходе, словно войти в кабинет Анны было бы неуважением к покойной.

– Она никогда не забывала о Днях Рождениях, – вымолвил он. – Ребенок спускался к завтраку и находил какой-нибудь милый небольшой подарок. Кепка с логотипом «Янки»[99]99
  «Янки» – полное название «Нью-Йорк Янкиз» (New York Yankees), профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе, одном из пяти районов города Нью-Йорка. Команда выступает в Восточном дивизионе Американской лиги Главной лиги бейсбола. (прим. Rovus)


[Закрыть] для мальчишки, который любит бейсбол. Небольшой хрустальный лебедь для девочки, которая носит скобки. Она даже подарила мне подарок не в День Рождения, а просто так. Компас. Чтобы я всегда знал, куда иду, и всегда помнил, где уже был.

Его голос понизился до шепота:

– Вот что всегда случается с людьми, которые мне небезразличны.

– Что случается?

– Они оставляют меня.

«Они умирают» – вот что он имел в виду, и это было правдой. Его последние родственники погибли прошлой зимой, оставив Рэта совсем одного.

«Все, кроме меня. У него все еще есть я».

Она протянула к нему руки и обняла мальчика. Джулиан был ей ближе сына, которого у нее никогда не было, но во многих отношениях они все еще оставались друг для друга незнакомцами. Он застыл в ее объятьях, словно деревянная статуя, обнимаемая женщиной, которой так же непросто давались проявления чувств. В этом, к несчастью, они были схожи – оба жаждали ласки, но сторонились ее. Наконец, Маура почувствовала, как он расслабился и обнял ее в ответ.

– Я не оставлю тебя, Рэт, – сказала она. – Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

– Люди так говорят. Но это все равно происходит.

– Со мной ничего не случится.

– Ты же знаешь, что не можешь этого обещать, – он отстранился и повернулся к столу доктора Уэлливер.

– Она говорила, что мы можем на нее рассчитывать. И посмотри, что произошло, – он коснулся роз в вазе; один розовый лепесток оторвался, упав вниз мертвой бабочкой. – Зачем она это сделала?

– Иногда ответов просто нет. Я очень часто сталкиваюсь с этим вопросом в своей работе. Родственники пытаются понять, почему тот, кого они любили, покончил жизнь самоубийством.

– И что ты им говоришь?

– Никогда не вините себя. Не испытывайте чувства вины. Потому что мы несем ответственность только за собственные действия. Не за чьи-то еще.

Маура не понимала, почему от ее ответа голова Рэта внезапно поникла. Мальчик быстро провел рукой по глазам, и этот жест смущения оставил блестящий след на его лице.

– Рэт? – мягко спросила она.

– Я чувствую себя виноватым.

– Никто не знает, почему она это сделала.

– Это не из-за доктора Уэлливер.

– Тогда из-за кого?

– Из-за Кэрри, – он взглянул на нее. – На следующей неделе у нее был бы День Рождения.

Его покойная сестра. Прошлой зимой девочка погибла вместе с их матерью в уединенной долине Вайоминга. Рэт редко говорил о своей семье, редко говорил о чем-либо, случившемся в те ужасные недели, когда они боролись за выживание. Маура считала, что он оставил это испытание позади, но, очевидно, это не так. «Он больше похож на меня, чем я думала, – осознала она. – Мы оба похоронили наши горести там, где никто не сможет их увидеть».

– Я должен был спасти ее, – произнес мальчик.

– Но как? Твоя мать не позволяла ей уйти.

– Я должен был заставить отпустить ее. Я был мужчиной в семье. Это была моя работа – защищать ее.

«Ответственность, которая никогда не должна быть возложена на плечи простого шестнадцатилетнего мальчишки», – подумала Маура. Может, он и высокий, как взрослый мужчина, может, у него и широкие мужские плечи, но она видела на его лице вполне мальчишеские слезы. Он смахнул их рукавом и стал оглядываться в поисках салфеток.

Маура вошла в туалет, примыкающий к кабинету, и отмотала кусок туалетной бумаги. Когда она отрывала ее, взгляд зацепился за блеск сверкающих песчинок на сиденье унитаза. Она прикоснулась к нему и принялась разглядывать белые гранулы, прилипшие к ее пальцам. Заметила, что гораздо больше гранул сверкают на плитке, которой выложен пол.

Что-то высыпали в унитаз.

Она вернулась в кабинет и посмотрела на поднос, стоящий на столе. Вспомнила, как Анна заварила травяной чай в этом китайском чайничке и залила его тремя стаканами кипятка. Вспомнила, как Анна добавила три чайных ложки сахара с горкой в свою чашку – экстравагантность, которую уловил взгляд Мауры. Она подняла крышку сахарницы.

Та была пуста.

Зачем бы Анне понадобилось высыпать сахар в унитаз?

Телефон на столе Анны внезапно зазвонил, перепугав, как ее, так и Джулиана. Они переглянулись, оба смущенные тем, что кто-то звонит мертвой женщине.

Маура ответила на звонок:

– Школа «Ивенсонг». Это доктор Айлз.

– Ты мне не перезвонила, – проворчала Джейн Риццоли.

– А должна была?

– Я оставила сообщение доктору Уэлливер несколько часов назад. Подумала, что лучше перезвоню еще раз, пока не стало слишком поздно.

– Ты говорила с Анной? Когда?

– Примерно в пять, полшестого.

– Джейн, случилось нечто ужасное, и…

– С Тедди все в порядке? – перебила Джейн.

– Да. Да, с ним все хорошо.

– Тогда что произошло?

– Анна Уэлливер мертва. Похоже, это самоубийство. Она спрыгнула с крыши.

Воцарилась долгая тишина. На заднем плане Маура слышала звук телевизора, шум льющейся из крана воды и звон посуды. Домашние звуки, заставившие ее внезапно заскучать по своему дому и своей кухне.

– Иисусе, – наконец выдавила Джейн.

Маура взглянула на сахарницу. Представила, как Анна опрокидывает ее в унитаз и возвращается обратно в комнату. Открывает дверь на крышу и выходит наружу, чтобы совершить короткую прогулку в вечность.

– Почему она убила себя? – спросила Джейн.

Маура, по-прежнему не сводя глаз с пустой сахарницы, ответила:

– Я не уверена, что она это сделала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

– Вы уверены, что хотите быть здесь, доктор Айлз?

Они стояли у входа в морг, окруженные шкафчиками, заполненными перчатками, масками и бахилами. Маура уже переоделась в раздевалке в хирургические рубашку и брюки и заправляла волосы под бумажную шапочку.

– Я пришлю Вам медицинское заключение, – сказала доктор Оуэн. – И закажу комплексный анализ на токсины, как Вы предлагаете. Разумеется, Вы можете остаться, но мне кажется…

– Я здесь только чтобы наблюдать, а не мешать, – ответила Маура. – Это полностью Ваше шоу.

Доктор Оуэн покраснела под своим пышным врачебным колпаком. Даже в жестком свете люминесцентных ламп ее лицо выглядело молодым, с на зависть гладкой кожей, не нуждающейся ни в каких маскировочных кремах и пудре, которые стали заполнять шкафчик ванной Мауры.

– Я не это имела в виду, – смутилась доктор Оуэн. – Просто подумала о том, что Вы знали ее лично. Должно быть, это трудно для Вас.

Через смотровое окно Маура наблюдала за ассистентом доктора Оуэн, – дородным молодым человеком, раскладывающим инструменты для аутопсии. На столе для вскрытия лежал труп Анны Уэлливер, все еще полностью одетый. «Сколько покойников я разрезала, – подумала Маура, – сколько скальпов отделила от черепов? Так много, что давно потеряла им счет». Но все они были чужаками, с которыми у нее не было связано никаких воспоминаний. А Анну она знала. Знала ее голос и улыбку, видела блеск жизни в ее глазах. Это было вскрытие, которого избежал бы любой патологоанатом, но вот она – надевает бахилы, защитные очки и маску.

– Я перед ней в долгу, – пояснила Маура.

– Сомневаюсь, что здесь будут какие-то сюрпризы. Мы знаем, как она умерла.

– Но не знаем, что к этому привело.

– Вскрытие не даст нам ответа.

– За час перед прыжком она очень странно разговаривала по телефону. Сказала детективу Риццоли, что у еды неправильный вкус. И она увидела птиц, странных птиц, летающих за окном. Я думаю, а что, если это были галлюцинации?

– Это и есть причина, по которой Вы попросили анализ на токсины?

– Мы не нашли никаких наркотиков в ее вещах, но существует возможность, что мы что-то упустили. Или она их спрятала.

Они вошли в зал для вскрытия, и доктор Оуэн произнесла:

– Рэнди, у нас сегодня гостья. Доктор Айлз из офиса судмедэкспертизы Бостона.

Молодой человек кивнул, явно впечатленный, и уточнил:

– Кто будет проводить вскрытие?

– Это дело доктора Оуэн, – ответила Маура. – Я здесь только как наблюдатель.

Привыкшей распоряжаться в собственном морге Мауре пришлось побороть искушение потребовать свое привычное место за столом. Вместо этого она отошла назад, пока доктор Оуэн и Рэнди раскладывали лотки с инструментами и регулировали свет. Говоря начистоту, ей не хотелось подходить ближе, не хотелось смотреть в лицо Анны. Еще вчера она видела сознание в этих глазах, а теперь его отсутствие служило напоминанием о том, что тело – всего лишь сосуд, а все, что олицетворяет собой душа – мимолетно и легко можно погасить. «Эмма Оуэн права, – подумала она. – Я не должна наблюдать за этим вскрытием».

Она повернулась к заранее включенному экрану с рентгеновскими снимками. Пока доктор Оуэн и ее ассистент раздевали труп, Маура сосредоточилась на снимках, не имевших знакомого лица. Ничто не удивило ее. Вчера вечером при пальпации она обнаружила вдавленные переломы левой теменной кости, а теперь увидела и черно-белое доказательство – тонкую паутинку трещин. Она перешла к грудной клетке, где даже сквозь нечеткие тени от одежды, просматривались массивные переломы ребер: от второго до восьмого слева. Сила свободного падения привела к перелому таза, а также к компрессионному перелому крестцовых отверстий[100]100
  Крестцовые отверстия – парные отверстия на задней поверхности крестца; место выхода задних ветвей крестцовых спинномозговых нервов. (прим. Rovus)


[Закрыть] и трещинам в верхней ветви лобковой кости[101]101
  Верхняя ветвь лобковой кости – часть лобковой кости, отходящая вперед от ее тела и ограничивающая сверху запирательное отверстие. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Как раз это и ожидаешь увидеть в теле, упавшем с высоты. Еще до того, как они вскроют грудную клетку, Маура могла предсказать, что они обнаружат в грудной полости, потому что уже видела результаты свободного падения в других телах. От падения могут треснуть ребра и раздробиться таз, а сила резкого торможения убьет человека, разрывая сердце и легкие, тонкие ткани и магистральные сосуды[102]102
  Магистральные сосуды – наиболее крупные артерии, в которых ритмически пульсирующий, изменчивый кровоток превращается в более равномерный и плавный. Кровь в них движется от сердца. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Когда они разрежут грудь Анны, то, скорее всего, обнаружат, что она заполнена кровью.

– Как, черт возьми, она их получила? – сказал Рэнди.

Доктор Оуэн позвала:

– Доктор Айлз, вы захотите на это взглянуть.

Маура подошла к столу. Они расстегнули верхнюю часть платья Анны, но все еще не сняли его с бедер. Труп по-прежнему был в практичном белом бюстгальтере размера D[103]103
  Бюстгальтер размера D – на очень большой размер груди, в просторечии называемый четвертым. (прим. Rovus)


[Закрыть] без какого-либо кружева или излишеств. Все они уставились на открытую кожу.

– Это самые странные шрамы, которые я когда-либо видела, – сказала доктор Оуэн.

Маура застыла, ошеломленная увиденным.

– Давайте снимем остальную одежду, – предложила она.

Втроем они быстро сняли бюстгальтер и спустили платье с бедер. Пока они расстегивали пояс на бедрах, Маура вспомнила кости таза, которые только что видела на рентгене и поморщилась при мысли об этих раздробленных костных фрагментах. Вспомнила о криках, которые однажды слышала в отделении «скорой помощи» от молодого юноши, таз которого был раздроблен при крушении баржи. Но Анну боль не беспокоила, и она отдала одежду без единого стона. Раздетая догола, она теперь лежала открыто, ее тело было покрыто синяками и деформировано переломанными ребрами, черепом и тазом.

Тем не менее, на ее коже были отметины, невидимые для рентгеновского аппарата и раскрывшиеся только теперь. Шрамы покрывали все ее тело – уродливая сетка узлов на груди, животе и даже на плечах. Маура подумала о скромных платьях в стиле матушки Хаббард[104]104
  Матушка Хаббард – героиня детских стишков. В психологии также матушкой Хаббард называют женщину, не обращающую внимания на внешний вид и полностью посвятившую себя семье. (прим. Rovus)


[Закрыть], которые Анна носила даже в теплые дни, выбранные не из-за ее эксцентричного чувства стиля, а ради маскировки. Она спросила себя, сколько лет назад Анна последний раз надевала купальник или загорала на пляже. Эти шрамы казались старыми, нестираемыми сувенирами какого-то отвратительного испытания.

– Может, это была какая-то пересадка кожи? – предположил Рэнди.

– Это не пересадка кожи, – ответила доктор Оуэн.

– Тогда что это?

– Я не знаю. – Доктор Оуэн посмотрела на Мауру. – А Вы?

Маура не ответила. Она сосредоточила свое внимание на нижних конечностях. Приподняв лампу, она направила ее на голени, где кожа была темнее. Толще. Она посмотрела на Рэнди:

– Нам нужны подробные рентгеновские снимки ног. В частности, большеберцовых костей и обеих лодыжек.

– Я уже сделал рентгенограмму, – ответил Рэнди. – Снимки висят прямо там. Вы можете разглядеть все переломы.

– Меня не беспокоят новые переломы. Я ищу старые.

– И как это поможет нам установить причину смерти? – спросила доктор Оуэн.

– Это для того, чтобы понять жертву. Ее прошлое, состояние души. Она не может поговорить с нами, но ее тело все еще на это способно.

Маура и доктор Оуэн вышли из зала для вскрытия, и через смотровое окно принялись наблюдать, как Рэнди, надевший свинцовый фартук, располагал тело для новой серии рентгеновских снимков. Сколько шрамов ты скрываешь, Анна? Отметины на коже были очевидны, но что насчет эмоциональных ран, которые никогда не заживают, и которые со временем не скроет фиброз[105]105
  Фиброз – разрастание соединительной ткани с появлением рубцовых изменений в различных органах, возникающее, как правило, в результате хронического воспаления. (прим. Rovus)


[Закрыть] и коллаген[106]106
  Коллаген – фибриллярный белок, составляющий основу соединительной ткани организма (сухожилие, кость, хрящ, дерма и т. п.) и обеспечивающий ее прочность и эластичность. (прим. Rovus)


[Закрыть]? Может, это прежние страдания заставили ее выйти на крышу и, наконец, отдать тело на волю силе притяжения и твердой земле?

Рэнди прикрепил новые снимки на светящийся экран и помахал им рукой. Когда Маура и доктор Оуэн вернулись в смотровую, он сказал:

– Я не вижу никаких других переломов на этих снимках.

– Они должны быть старыми, – пояснила Маура.

– Никаких рубцов, никаких повреждений. Знаете, я в состоянии распознать их.

В его голосе сквозило раздражение. Она была чужаком, вторгшимся на их территорию, высокомерным экспертом из большого города, который ставил под сомнение его компетентность. Маура решила не обращать на него внимания и сосредоточилась на рентгеновских снимках. Сказанное Рэнди было верным: на первый взгляд не было никаких очевидных застарелых переломов рук и ног. Она придвинулась поближе, чтобы изучить сначала правую большеберцовую кость, а затем и левую. Темная кожа на голенях Анны возбудила в ней подозрения, и увиденное на снимках подтвердило диагноз.

– Вы видите это, доктор Оуэн? – Маура указала на очертания голени. – Обратите внимание на наслоение и толщину.

Молодой патологоанатом нахмурилась:

– Здесь толще, согласна.

– Вот тут тоже есть эндостальные изменения[107]107
  Эндостальные изменения – внутренние уплотнения, образующиеся после перелома. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Видите? Это наводит на размышления. – Она посмотрела на Рэнди. – Мы можем сейчас увидеть снимки голеностопных суставов?

– На размышления о чем? – переспросил он, все еще не доверяя этому эксперту из Бостона.

– О периостите. Воспалительных изменениях мембраны, покрывающей кость. – Маура сняла снимки берцовых костей. – Снимки голеностопа, пожалуйста.

Молча, он прикрепил к экрану новые снимки, и то, что Маура увидела на них, развеяло все ее сомнения. Доктор Оуэн, стоящая позади нее, пробормотала:

– Да ну?

– Это классические изменения костной ткани, – пояснила Маура. – Я видела такое только дважды. Один раз у иммигранта из Алжира. Вторым был труп, обнаруженный в грузовом отсеке – мужчина из Южной Америки.

– На что вы смотрите? – удивился Рэнди.

– На изменения в правой пяточной кости, – ответила доктор Оуэн. Она указала на снимок.

Маура добавила:

– Также Вы можете увидеть их и в левой пяточной кости. Эта деформация – результат нескольких старых переломов, которые со временем зажили.

– Обе ее ноги были сломаны? – спросил Рэнди.

– Неоднократно, – она посмотрела на рентгеновские снимки и содрогнулась от того, что они обозначали.

– Фалака[108]108
  Фалака – орудие для наказания ударами по босым подошвам ног, традиционное для мусульманского Ближнего Востока и Северной Африки. (прим. Rovus)


[Закрыть], – тихо произнесла Маура.

– Я читала об этом, – сказала доктор Оуэн. – Но никогда не думала, что увижу подобный случай в штате Мэн.

Маура взглянула на Рэнди.

– Также известен как бастинадо. Ей бьют по подошвам ног, ломая кости, разрывая сухожилия и связки. Известна во многих местах по всему миру. Ближний Восток, Азия. Южная Америка.

– Вы имеете в виду, что кто-то сделал такое с ней?

Маура кивнула.

– И те изменения в большеберцовых костях, на которые я указала, они тоже из-за повторявшихся избиений. Чем-то тяжелым били по голеням. Этого недостаточно, чтобы сломать кость по-настоящему, но оно оставило необратимые изменения в надкостнице из-за повторяющихся кровотечений.

Маура вернулась к столу, где лежало изломанное тело Анны. Теперь она поняла значение этой сетки шрамов на грудях и животе. Не понимала она только, зачем все это проделали с Анной. Или когда.

– Это по-прежнему не объясняет, почему она покончила с собой, – сказала доктор Оуэн.

– Нет, – признала Маура. – Но это заставляет задуматься, не так ли? Связана ли ее смерть с прошлым. С тем, что привело к этим шрамам.

– Вы сейчас сомневаетесь, что это было самоубийством?

– После того, как я это увидела, я подвергаю сомнению все. А теперь у нас есть еще одна тайна. – Она посмотрела на доктора Оуэн. – Почему Анну Уэлливер пытали?

Тюремная камера принижает любого человека, так случилось и с Икаром.

Через решетку он казался меньше, несущественнее. Лишенный своего итальянского костюма и часов «Панерай» [109]109
  «Панерай» – швейцарские часы, выпускаются с 1860 года, средняя цена – 10 000 долларов. (прим. Rovus)


[Закрыть] , теперь он носил кричаще-оранжевый комбинезон и резиновые «вьетнамки». В его одиночной камере были только раковина, унитаз и бетонная полка-кровать с тонким матрасом, на которой он сейчас и сидел.

– Ты знаешь, – сказал он, – каждый человек имеет свою цену.

– И какой была бы твоя? – поинтересовался я.

– Я уже ее заплатил. Все, что я когда-то ценил, было потеряно, – он посмотрел на меня ярко-голубыми глазами, так отличающимися от светло-карих глаз его мертвого сына Карло. – Я говорил о твоей цене.

– Моей? Меня нельзя купить.

– Тогда ты просто простодушный патриот? Ты делаешь это из любви к стране?

– Да.

Он рассмеялся.

– Я слышал подобное прежде. Это лишь означает, что альтернативное предложение не было достаточно высоким.

– Не существует такого предложения, чтобы заставить меня продать свою страну.

Он с жалостью взглянул на меня, словно я был слабоумным.

– Тогда ладно. Возвращайся к своей стране. Но знай, что ты придешь домой беднее, чем мог бы.

– В отличие от некоторых, – усмехнулся я, – по крайней мере, я смогу поехать домой.

Он улыбнулся, и от этой улыбки мои руки внезапно похолодели. Словно я взглянул в лицо своему будущему.

– Сможешь ли?