Текст книги "Из уст в уста"

Автор книги: Тьерни Макклеллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Помог? Как? – Если бы я была охотничьей собакой, то сейчас непременно навострила бы уши.

– Н-не знаю. – Глория пожала плечами и снова приложилась к стакану. – Эдди не рассказывал.

Я ей верила. Хотя бы потому, что она была слишком пьяна, чтобы лгать.

Интересно, какую услугу Бартлет мог оказать Мередиту? Не здесь ли следует искать мотив убийства? Я нахмурилась, размышляя.

Глория немедленно всполошилась. Одним махом прикончив второй коктейль, она жалобно заныла, не забывая коситься на Матиаса. Видимо, проверяла, не подкачает ли он в случае чего.

– Разве ж я виновата, что Эдди мне не сказал? Да если б я знала, разве ж стала бы таиться?

– Все в порядке, – попыталась я ее успокоить. Но если человек считает вас прирожденным убийцей, никакие увещевания не помогут.

Глория бледнела на глазах, словно ее лицо медленно посыпали мукой.

– Д-да я… я п-помочь вам хочу, ей-богу. Но вот такая беда, не в курсе я. – Она едва не плакала.

Я старалась не выдать своих эмоций. Ну почему со мной обращаются, как с маньяком-людоедом! Да еще в присутствии Матиаса!

Но досаду как рукой сняло, когда в голову пришла любопытная мысль: возможно, это хорошо, что Глория меня боится? Не обратить ли ее страх на пользу дела?

– Вы случайно не знаете, где Эдди держал свои архивы? – осведомилась я.

"Бабочка" на рыжей шевелюре отчаянно затрепетала.

– Знаю, знаю! В конторе.

– А нельзя ли на них взглянуть?

Матиас явно не ожидал такого поворота. Его кудлатая голова резко дернулась в мою сторону. И разумеется, на лице было написано неодобрение.

Я сделала вид, что ничего не заметила.

– Чего ж нельзя, – неуверенно протянула Глория. – У меня есть ключи от конторы, Эдди дал.

– Давайте съездим туда после обеда.

– Ох… ну, надо подумать…

– Послушайте, – сердито перебила я, – вы думаете, что знаете, как умер Эдди, но, повторяю, вы ошибаетесь. Я ни в чем не виновата, и мне надоело выслушивать обвинения в том, чего я не делала.

Глория вытаращила глаза, нервно сглотнула и тоненько пискнула:

– Мамочка родненькая!

– Я намерена выяснить, кто на самом деле убил Эдди, но мне необходима ваша помощь.

Глория верила в мою невиновность не больше, чем в начале нашей встречи. Но теперь она выглядела куда более испуганной.

– Ой, господи, – залепетала она, – я не хотела… не хотела вас обижать. Только не подумайте…

Похоже, дамочка начала поддаваться. И тут я воспользовалась своим козырем: глянула на нее в упор. И насупилась.

Глаза у Глории стали в пол-лица. Теперь она была на все согласна.

– Да боже ж мой, конечно, поехали! Да я завсегда готова. Покажу вам все папки, какие захотите. Прямо щас!

Ах, если бы нахмуренные брови производили такое же впечатление на моих сыновей! Учились бы они сейчас в университете на отлично.

Согласившись ехать в контору Бартлета, Глория решила, что необходимо укрепить свой моральный дух, прежде чем она сядет со мной в машину. И уговорила еще парочку «Маргарит», закусив их гамбургером и картошкой.

Помните золотое правило: когда пьешь, закусывай, дабы не опьянеть? Глория была тем самым исключением, которое подтверждает правило.

К концу обеда она клевала носом над тарелкой и в какой-то момент едва не рухнула лицом в кетчуп, которым щедро полила жареную картошку, но вовремя отпрянула.

Похоже, у Глории и Эдварда Бартлета и впрямь было много общего. Например, выпивка.

Мне стало жаль ее. Пришлось даже напомнить себе, что эта женщина оболгала меня и ее вранье было напечатано в газете. Но все равно я ее жалела. Хотя уже немного меньше.

Когда она в конце концов отключилась – оповестив об этом громким храпом, – Матиас решил воспользоваться возможностью перемолвиться со мной парой слов.

– Скайлер, – он перегнулся через стол и понизил голос почти до шипения, – думаешь, это нормально?

Что он имеет в виду? Если то, что Глория дрыхнет, уронив голову на стол, то это ненормально. Она запросто может утонуть в луже кетчупа.

– Ты о чем? – спросила я.

– Вламываться в офис Бартлета!

– Мы не станем вламываться, – не моргнув глазом, уточнила я. – Просто отопрем дверь и войдем. Большая разница.

Однако Матиас не видел разницы, ни большой, ни маленькой. Он с тревогой смотрел на меня.

– Скайлер, не предоставить ли расследование профессионалам?

– Смеешься?! Эти твои профессионалы почти уверены в том, что я убила человека! Не знаю, как тебе, но мне лично такое мнение не кажется профессиональным!

Наверное, в запале я повысила голос, потому что храп внезапно смолк и Глория беспокойно заерзала головой по столу.

Матиас не проронил ни слова до тех пор, пока Глория снова не захрапела. Ждать пришлось недолго.

– Скайлер, пойми меня правильно…

Последний раз я слышала эту фразу от моего бывшего мужа. Тогда Эд предлагал "открытый брак". Сие означало, что он хочет в открытую спать с другими женщинами. А также хочет, чтобы я по-прежнему спала только с ним.

Помнится, я правильно поняла Эда. По всем пунктам. А затем подала заявление на развод по всем правилам.

– Не находишь, что твое поведение скомпрометирует тебя в глазах полиции? – Матиас озабоченно морщил лоб. – Мол, ты шаришь в конторе Бартлета, пытаясь обнаружить хоть какую-нибудь зацепку, дабы отвести подозрение от себя?

Потрясающе! А зачем еще соваться в этот офис?

– Ты отлично сформулировал, – похвалила я. – Не пойму, что тебя смущает.

Видимо, в моем голосе прозвучала издевка, потому что Матиас слегка поежился.

– А ты не боишься, – заторопился он, – что твой поступок будет выглядеть так, словно ты из кожи вон лезешь, лишь бы навесить убийство Бартлета на кого-нибудь другого?

Поправьте, если я ошибаюсь, но не повторил ли он то же самое, только другими словами?

– Верно, – согласилась я. Моему терпению любой мог бы позавидовать. Матиас слегка опешил. – Не отпираюсь, я жажду развеять подозрения полицейских, и это единственная причина, которая заставляет меня выяснять, кто убил Бартлета. Основной мотив моих поступков. Других нет. – А он что подумал? Что мне просто нравится разгадывать тайны? Кем он меня вообразил? Шерлоком Холмсом? – Понадобится, так прочешу каждый миллиметр в конторе Бартлета. А если ты отказываешься ехать со мной, что ж, не надо, я пойму…

Опять я лгала, не пойму. Уже не понимала, зачем вообще обсуждать, стоит ли ехать в офис адвоката.

Убедившись, что меня не переспорить, Матиас накрыл своей рукой мою:

– Я с тобой.

Хотела бы я сказать, что испытала облегчение. Но мне не давала покоя одна мыслишка: а что, если Матиас согласился меня сопровождать в своих собственных интересах? Например, в надежде разобраться раз и навсегда, способна ли я на преступление?

Я улыбнулась ему, словно и не сомневалась в чистоте его намерений. Затем перегнулась через стол и гаркнула в ухо спящей толстухи:

– Глория!

"Бабочка" качнулась на рыжих волосах, как на волнах.

– А? Что?.. апф! – Глория открыла глаза и тупо уставилась на Матиаса, словно пытаясь припомнить, кто это.

Однако при виде меня ее взгляд мигом прояснился.

– А-а-ахр! – выдохнула толстуха. Очевидно, Матиаса она не слишком хорошо запомнила, зато моя личность намертво врезалась в ее память.

– Вы хотели проводить нас в офис Эдварда Бартлета.

О своем обещании Глория, видимо, также успела подзабыть. Она вдруг сникла.

– Ах да, как же, – забормотала она. – Со всей душой. – Радости, однако, в ее голосе не прозвучало.

Тревога на лице Матиаса проступала все отчетливее. Он, как и Глория, далеко не ликовал.

Что ж, принято единогласно. Перспектива рыться в бумагах покойника и у меня не вызывала особого восторга. Но выбирать не приходилось.

Я твердо глянула на Матиаса. Мой взгляд говорил: "Ладно, когда в следующий раз меня заподозрят в убийстве, буду сидеть сложа руки и дожидаться, пока меня не свезут в каталажку. Но сейчас мы займемся офисом".

Глава 12

В контору Бартлета мы поехали на моей машине, но за руль сел Матиас. Возражать я не стала. Во-первых, в доисторическом раритете моего друга нет кондиционера. Луисвиль же, как часто бывает с этим городом, все не мог решить, какое в нем время года – то ли еще лето, то ли уже осень.

Вообще погода в Кентукки отличается томительной неопределенностью. На мой взгляд, неудивительно для штата, который во времена Гражданской войны выступал то за южан, то за северян, так и не определившись окончательно, на чьей же он стороне.

Сегодня, в середине сентября, температура в тени доходила до тридцати градусов, и если бы мы ехали на машине Матиаса, то она превратилась бы в настоящий катафалк. Только на кладбище свезли бы не меня. А того, кто не удосужился поставить кондиционер.

Вторая причина заключалась в том, что, откровенно говоря, я ненавижу водить машину.

Знаю, странно слышать такое заявление от агента по недвижимости, ведь по долгу службы мне приходится постоянно колесить по городу. Это все равно как если бы шеф-повар заявил: "В моей профессии я терпеть не могу одного – готовить". И тем не менее я никогда не любила садиться за руль. Эту нелюбовь я объясняю тем, что в прошлой жизни, наверное, была жутко богатой и меня возил личный шофер, как в фильме "Шофер мисс Дейзи". Вот почему вождение кажется мне столь тяжкой обязанностью.

Впрочем, у моего бывшего мужа Эда имеется другая теория. Он уверяет, что если про меня снимут фильм, то он будет называться "Шофер мисс Лентяйки".

Эд думает, что он ужасно остроумный.

Итак, я ненавижу водить машину, а Матиас всегда готов сесть за руль, – хотелось бы верить, что это свидетельствует о нашей удивительной совместимости. Но я не обманываюсь на сей счет. Предложите любому мужчине на выбор: вести машину или предоставить это дело женщине, и он непременно выберет первое. Матиас не оригинален в этом отношении.

Подозреваю, что страсть к вождению как-то связана с мужским самолюбием. По той же причине мужчины не любят, когда их обгоняют на дороге. Каждый инстинктивно понимает, что, если его обгонит другой водитель или за рулем будет женщина, он лишится кусочка своего мужского достоинства.

Разумеется, мужчины неустанно внушают женщинам, что те ничего не смыслят в вождении и только потому их не пускают за руль. Но, по-моему, каждый мужчина в глубине души уверен: позволь он женщине управлять автомобилем, и его голос станет выше на целую октаву.

Контора Бартлета находилась в десяти минутах езды от ресторана. Мы спустились вниз по Бардстон-роуд, свернули на Бродвей, затем почти сразу же на Глиняную улицу и двинулись к реке Огайо. Колес замочить не успели, остановившись в нескольких кварталах от берега, перед главным входом в старое офисное здание под номером 13201 по Глиняной улице.

Однако я почти не обращала внимания на дорогу. У меня была другая забота – устроиться поудобнее.

Глория сидела рядом с Матиасом, указывая путь заплетающимся языком, поэтому я приткнулась сзади. Между прочим, я впервые ехала на моем «терселе» на заднем сиденье. И не могу сказать, что мне хотелось бы повторить этот опыт.

Мой «терсел» ярко-красный снаружи и серый внутри, и у меня возникло ощущение, будто я разъезжаю в пещере на колесах.

В очень маленькой пещере.

Впервые я глубоко осознала тот факт, что владею импортной машиной. И смастерили это средство передвижения маленькие сухощавые уроженцы Азии. Либо сказочные эльфы. Мне на заднем сиденье было невероятно тесно, хотя – спешу добавить – не такая уж я огромная: рост – 167, вес – 65; кажется, я уже об этом упоминала. Словом, не амазонка. Тем не менее я не знала, куда девать ноги, – сгибала, подгибала, скрючивала, пока вовсе не перестала их чувствовать. И когда Матиас выключил зажигание, я не смогла сразу выползти из машины. Пришлось дожидаться, пока восстановится кровообращение.

Мне вспомнилась Эми Холландер. Она тоже ехала на заднем сиденье, но, похоже, не испытывала ни малейших неудобств. Правда, она сантиметра на три ниже меня и – полагаю, вы уже догадались – на парочку килограмм худее. С другой стороны, возможно, Эми тоже чувствовала себя неуютно в моей машине, но промолчала. Впрочем, если ей уютно в обществе ее жениха, Джека Локвуда, то, возможно, органы чувств у нее вовсе атрофированы.

Разминая затекшие ноги, я разглядывала через заднее окошко дом, в котором находилась контора Бартлета.

Старое кирпичное здание в пять этажей, выкрашенное в синевато-серый цвет, с белой аляповатой лепниной и высокими узкими окнами. Такие дома риэлторы восхваляют за "дух старины", на прочий люд веет скорее духом запустения.

Дом был зажат между шикарным частным владением и не менее шикарным кооперативным банком, напротив же располагалась низкая белая коробка, отнюдь не старинная и тем не менее вполне запущенная. Хотя вывеска на фасаде коробки отсутствовала, но не составляло труда догадаться, что перед вами ресторан. По мятому объявлению в большой витрине: "Бутерброды и пирожки". Ниже буквами помельче значилось: "Кофе и домашний окорок". По бокам объявления были налеплены два одинаковых плакатика "Пейте кока-колу" с полустершейся бутылкой.

Либо хозяину по ошибке прислали два экземпляра одного и того же плакатика и он использовал оба, либо он полагал, что совет пить колу не грех повторить дважды.

И я вполне разделяла его точку зрения.

Однако если бы вы захотели освежиться шипучим напитком или перекусить, то вас ожидало разочарование. Витрина под объявлением была заколочена досками, а входная дверь болталась на одной ржавой петле.

В риэлторском бизнесе такое состояние жилых районов именуется «переходным». На практике это означает, что дела здесь идут все хуже и хуже.

Но даже в этом «переходном» районе за дом, в котором находилась контора Бартлета, можно было бы выручить кругленькую сумму. Исключительно по причине близости к центру Луисвиля, где цены на недвижимость неуклонно рвутся ввысь.

Впрочем, на самом деле это здание не стоило ни гроша. И не потому, что обветшало и лет ему было не меньше ста. И даже не потому, что хороший порыв ветра мог запросто сорвать последние уцелевшие ставни. Нет, его дешевизна объяснялась местонахождением – кварталом, традиционно именуемым Мясницким. Некоторые уголки Мясницкого квартала вошли в моду и пользуются большим спросом. Но не тот, где обретались сейчас мы.

Здесь нетрудно было догадаться, почему местность получила такое название, особенно в жаркий летний день. Стоило лишь сделать глубокий вдох.

Совсем рядом находились две фабрики мясных изделий, и при каждой была бойня. Как штат Кентукки лежит на Новомадридском разломе, так Мясницкий квартал лежит в провале между бойнями. В полном провале.

Когда ветер дует в определенном направлении, клиентов сюда лучше не водить. Вонь стоит такая, что они не только снизят цену за дом, но и станут вегетарианцами.

Я сама подумывала о том, чтобы перейти на строгую соевую диету, когда, окончательно распрямив ноги, выбиралась из машины. Матиас уже помог вылезти Глории и теперь стоял перед распахнутой задней дверцей, предлагая мне руку помощи.

Лучше бы он позвонил спасателям или вызвал подъемник. В конце концов я поняла, что грациозно из этой штуковины не выбраться. Поставила ногу на землю, ухватилась за край дверцы и рывком освободилась из заточения.

Ощущение было такое, будто заново родилась: из тьмы и тесноты я вывалилась в яркий солнечный мир, а рядом стоял парень и беспомощно наблюдал.

Родившись, вам хочется глубоко вдохнуть. Я же немедленно задержала дыхание, опасаясь, как бы меня не вырвало от густого запаха тухлятины. Интересно, скоро ли мы попадем в дом?

Перспективы у нас были не самые радужные. Глория оцепенела посреди тротуара, зажав нос и выпучив глаза.

– О-о-а-а! – провыла она. – Га-а-дысть!

Матиас тоже слегка ошалел и засуетился. Схватив Глорию за локоть, он чуть ли не волоком потащил ее к подъезду.

– В жизни не дышал такой дрянью! – бросил он.

– Ой, не могу! – верещала Глория, выразив таким образом свое согласие с Матиасом. – Не могу-у!

Она долго возилась с замком. Частично оттого, что деревянная дверь рассохлась и перекосилась, а частично оттого, что после стольких «Маргарит» путалась в ключах.

Когда она наконец справилась со своей задачей, Матиасу пришлось тащить ее вверх по лестнице. Но, даже опираясь на Матиаса, Глория несколько раз споткнулась по пути, что ее нисколько не смутило. Вообще, когда за нами захлопнулась входная дверь и дышать стало чуть легче, наша спутница мгновенно воспрянула духом. Каждый раз, промахиваясь ногой мимо ступеньки, она весело хихикала, приговаривая: "Прыг-скок! Прыг-скок!" Глории явно понравилось висеть на руке Матиаса и льнуть к нему.

– Знаешь, – вдруг заявила она, поглядев ему в лицо, – твои зеленые глазищи очень идут к моему костюмчику.

Матиас бросил на меня умоляющий взгляд через плечо.

Я сделала вид, что не понимаю, в чем проблема. Кажется, я уже говорила: есть во мне некоторая стервозность.

Контора Бартлета, разумеется, оказалась на самом верху. Мы взбирались на пятый этаж по лестнице столь узкой, что непонятно было, как хозяину удалось занести письменный стол.

Попав в офис, я обнаружила, что Бартлет втащил туда не только стол, но и кучу других вещей. Комната была загромождена мебелью: огромный диван, обитый черным материалом (продавцы в магазинах важно именуют этот материал кожзаменителем, но на самом деле это обычная клеенка, не лучше той, что подкладывают под собак с течкой), несколько столиков из прессованных опилок, парочка замечательно уродливых торшеров с разноцветными пластиковыми шариками на абажурах и поеденные молью коврики.

В конторе также стояли серые металлические шкафы с отделениями для картотеки. Они занимали всю стену, но не в главном офисе, а в смежной комнате, однако я их сразу углядела в дверной проем.

Подъем на пятый этаж, видимо, подорвал силы Глории. Отперев офис, она тут же рухнула на диван для сексуально озабоченных псин и тупо уставилась в пространство.

Если бы ее грудь не вздымалась и не опадала, я бы подумала, что с ней случился удар. Удивляюсь, как меня кондрашка не хватил. Даже Матиас запыхался.

– Господи, – прохрипел он, когда мы направились к шкафам с картотекой, – если бы я здесь работал, то ко мне вызывали бы «скорую» каждый божий день.

Мне не хватило дыхания, дабы вслух согласиться с Матиасом. Я лишь понимающе кивнула, продолжая подбираться к заветным ящичкам.

Казалось, меня отделяет от них не меньше мили. Наконец я доковыляла до смежной комнаты, включила верхний свет и рванула к ближайшему шкафу, опередив Матиаса на пару шагов. Взявшись за ручку верхнего ящичка, дернула.

Ящик открылся.

Очевидно, Бартлет не боялся воров, если не запирал картотеку. Но с другой стороны, какой уважающий себя вор сюда попрется? И зачем? Чтобы потом спускать краденое с пятого этажа на собственном горбу?

Я бы хорошо подумала, прежде чем стащить из этого офиса хотя бы скрепку для бумаг.

Бартлет не только не запирал свою картотеку, но и не располагал ее по алфавиту. Мне пришлось заглянуть в полдюжины ящиков, прежде чем я наткнулась на букву «М». После чего обнаружить потрепанную папку с надписью "Мередит Портер" не составило труда.

– Матиас, – позвала я, вынимая папку, – взгляни.

Впрочем, могла бы и не сотрясать воздух, ибо Матиас уже стоял за моей спиной и пожирал глазами папку.

Судя по жеваным уголкам, ее открывали не раз. Однако внутри она была почти пуста, если не считать коричневого конверта, скрепленного металлическим зажимом. На обратной стороне было размашисто выведено черными чернилами: "Ванда Фей и Дженни, 1975–1977".

– И все? – Матиас почесывал бороду. Уж не знаю, чего он ожидал, но разочарование было очевидно. Оно длилось до тех пор, пока я не сняла металлический зажим и не извлекла содержимое конверта.

В нем лежали старые фотографии. Штук восемь или девять. На верхнем цветном снимке была запечатлена кудрявая темноволосая девочка лет четырех на коленях у худой брюнетки. Девочка была одета в голубое ситцевое платьице и черные кожаные туфельки, с застенчивой улыбкой она склонила голову набок. Глаза у девочки были удивительные – огромные, голубые, в пол-лица. Брюнетка, вероятно, приходилась ей матерью, поскольку у нее были такие же глаза.

Обычная семейная фотография на первый взгляд, если бы не одна маленькая деталь. Брюнетка, похоже, заказала свой наряд из каталога нижнего белья «Фредерикс»: черные кружевные бюстгальтер и трусики, черная кружевная прозрачная комбинация, черный кружевной пояс с резинками и черные чулки в сеточку.

Возможно, я склонялась к поспешным выводам, но, похоже, эта миссис Черное Кружево не относилась к разряду образцовых мамаш и домохозяек.

Матиас откашлялся.

– Пожалуй, в журнал "Наш малыш" такой материал не примут, а?

– Кто эта женщина? – приступила я к делу, строго глянув на него. – И эта девочка? И какое отношение они имеют к Портеру?

Матиас не знал ответов на мои вопросы. Он снова уставился на снимок. На его обороте тем же размашистым почерком было написано: "Ванда Фей и Дженни, 15/10.76".

На следующей фотографии брюнетка была одна. Но в том же наряде. Собственно, и снимок был сделан в тот же день, судя по надписи на обороте: "Ванда Фей, 15/10.76". Молодая женщина смеялась во все горло. Неизвестно, что ее так развеселило, но она откинула голову назад, зажмурила глаза и широко открыла рот.

Беззаботнейшее существо. Никаких проблем.

На следующем снимке опять были мать и дочь. Девочка выглядела немного старше – ее каштановые кудри стали длиннее, и сама она как будто подросла, – но платьице осталось прежним. Девочка опять сидела на коленях у Ванды Фей, которая снова облачилась в наряд из каталога нижнего белья «Фредерикс», но на сей раз все предметы женского туалета были белыми, оторочены белым кружевом и дополнены белым перьевым боа, наброшенным на плечи.

Я чуть было не заподозрила Ванду Фей в рабском подражании Мадонне, но вовремя сообразила, что в семидесятые годы о Мадонне слыхом не слыхивали. Ванда Фей стала провозвестницей нового направления в моде, сама о том не ведая.

Я поднесла фотографию ближе к свету, пытаясь определить возраст брюнетки. Ей можно было дать от двадцати до тридцати пяти. Точнее трудно сказать. Не сомневалась я лишь в одном: молодая женщина заметно устала. А если еще точнее, брюнетка выглядела так, словно повидала все в этой жизни и ничего-то ей не понравилось.

Приглядевшись повнимательнее, я заметила еще одно отличие от ранних снимков: ее дочка подросла, но сама Ванда Фей уменьшилась. Она стала значительно худее, а вокруг рта пролегли морщины, которых прежде не было. Такое впечатление, что матери девочки явно нездоровилось.

Надпись на обороте фотографии, сделанная определенно тем же почерком, гласила: "Ванда Фей и Дженни, 3/1.77".

Почти все остальные снимки были вариациями первого: брюнетка и ребенок в разных позах. И в различных нарядах.

Ванда Фей, похоже, тратила кучу денег на нижнее белье. У нее был красный кружевной комплект, розовый кружевной, черный кожаный, в котором она походила на заядлую рокершу. Малышка Дженни, напротив, появлялась на снимках либо в голубом ситцевом платьице, либо в шортах и майке.

Понятно, почему брюнетка не баловала девочку обновками: в каталоге «Фредерикс» вещички не из дешевых.

Лишь на одном снимке мать и дочь были не одни, а в компании женщин, чьи вкусы в одежде абсолютно совпадали со вкусами Ванды Фей. Я не могла утверждать наверняка, поскольку никогда не бывала в подобных местах, но мне подумалось, что фотография была сделана в одном из тех домов, которые моя мать именует не иначе как "вместилища порока". По крайней мере, такими изображают обитательниц этих заведений в кино.

Возникал естественный вопрос: почему эти снимки оказались в папке с пометкой "Портер Мередит"?

Пока я задумчиво разглядывала фотографии, новые вопросы замелькали в моей голове. Насколько хорошо Портер знал брюнетку и ее дочку? Не был ли Портер близок с Вандой Фей, в результате чего появилась Дженни? Весьма вероятно.

Матиас выдвинул иную версию:

– Возможно, эта женщина – родственница Портера? Например, сестра?

Я пожала плечами. Вопросов у нас было хоть отбавляй, но ответов на двоих ни одного.

– Вероятно, – продолжал Матиас, – у мистера Мередита была сестра, занимавшаяся проституцией, а услуга, которую ему оказал Бартлет (помнишь, Глория говорила, что ее Эдди однажды здорово помог другу?), заключалась в том, чтобы помалкивать об этом. Как ты думаешь, похоже на правду?

Я никак не думала, но твердо знала, что надо делать дальше. Развернувшись, я двинулась в главный офис, где мы оставили Глорию. Матиас следовал за мной по пятам.