Текст книги "Наследница по кривой"

Автор книги: Тьерни Макклеллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Следующий день был вторником, а вторников я всегда жду с ужасом. Как и пятницы, как ни странно это звучит. Знаю, знаю, все остальное человечество ждет последнего рабочего дня, затаив дыхание, я же – охая и стеная. Пятницы я ненавижу по той же причине, по какой ненавижу вторники. По этим дням я дежурю в офисе «Квадратных футов Джарвиса Андорфера».

В принципе дежурство не такая уж плохая вещь. Если оно – как это принято в большинстве риэлторских фирм – заключается в том, чтобы беседовать с потенциальными клиентами (исподволь прибирая их к рукам) и отвечать на звонки.

Можно даже сказать, что дежурство – отличная вещь, когда вы хотите побольше заработать. Новые клиенты обычно либо звонят, либо являются в офис, прочтя объявление. А поскольку, по моим расчетам, из ста человек, обратившихся в фирму, только трое в конце концов что-нибудь покупают, дежурство – отличный способ нарыть побольше зацепок. Через минуту-другую вам уже ясно, что из себя представляет новый посетитель, на что претендует и когда планирует переехать, и у вас появляется прекрасная возможность убедить его, что вы как раз тот человек, который ему нужен.

О таком дежурстве можно только мечтать. Однако в фирме "Кв. футы" дело поставлено несколько иначе. По той простой причине, что жуткий скряга Джарвис наотрез отказывается нанять секретаршу и требует, чтобы во время дежурства все работники трудились также и на секретарской ниве.

Поэтому вместо того, чтобы отвечать на звонки и объясняться с потенциальными клиентами, вы отвечаете на звонки и объясняетесь с женой Джарвиса, его мамашей, а порою и с его пятью взрослыми детьми. Кроме того, вы записываете сообщения для Джарвиса, печатаете его письма, оформляете его документы – короче, исполняете любую прихоть шефа. Боюсь, как бы в один прекрасный день Джарвис не заставил дежурных мыть полы в офисе.

Конечно, не каждый раз приходится так убиваться, иначе я бы давно уже сбежала в другое агентство. Иногда в офисе появляется Арлин, жена Джарвиса, и берет на себя заботы секретаря. Не то чтобы она приходила регулярно, но иногда все-таки захаживает.

Однако случаются такие вторники и пятницы, когда я загружена секретарской работой по уши и даже не успеваю выспросить у тех, кто позвонил, как их зовут и где их потом найти. Это все равно что спустить перспективную заявку в унитаз.

Тем не менее в тот вторник я проснулась с острым желанием побыстрее отправиться на работу, что не удивительно. Прежде всего, мне было необходимо отвлечься от тяжких дум. Я уже извелась, размышляя, как бы убедить копов вычеркнуть мое имя из списка подозреваемых. Выход есть, в этом я была твердо уверена, но понятия не имела, где он находится.

Конечно, было бы неплохо разузнать побольше об Эфраиме Кроссе. Порасспросить его родственников, выяснить, зачем ему понадобилось адресовать послания незнакомой женщине. Правда, я сильно подозревала, что никто из семьи Кросса не захочет со мной разговаривать.

Так что же мне оставалось? Тревожиться и прикидывать, как буду выглядеть в полосатой робе? Или в тюрьмах больше не носят ткани в полоску? Как-то в голову не приходило отслеживать тюремную моду. Всегда считала, что еще успеется.

Я вылезла из постели, натянула халат на ночную рубашку и спустилась вниз, на кухню, чтобы приготовить себе традиционный завтрак – большой стакан кока-колы с огромным количеством льда. Ради стройной фигуры я сумела расстаться с картофельными чипсами и мороженым, но коричневая газированная жидкость – это святое. К тому же без бодрящего эффекта ледяной колы я бы не разлепила глаз поутру. Так бы и ходила целый день полусонная.

Возможно, я отказалась бы и от колы, если бы смогла полюбить кофе. Но я его терпеть не могу, после того как ночи напролет готовилась к выпускному экзамену в школе по истории США и глушила кофе литрами, чтобы не заснуть. С тех пор даже запах этого напитка напоминает мне о лихорадочном бодрствовании, приступах тошноты и датах сражений в Гражданской войне.

Конечно, я понимаю, что мои глаза распахиваются не столько благодаря льду, сколько благодаря кофеину, который содержится в кока-коле. И статьи в журналах про то, как вреден кофеин, тоже читала. Но так как я не курю, а вышеупомянутые картофельные чипсы и мороженое давно стали для меня табу, думаю, могу презреть осторожность и пить колу сколько влезет. После таких жертв ничто не помешает мне превратиться со временем в очень худую морщинистую старую даму.

А уж когда полиция лишает тебя сна и отдыха, хороший глоток колы необходим как воздух.

Одеваясь, я выдула два стакана ледяного напитка, затем отправилась на работу.

От моего дома до фирмы Джарвиса Андорфера пять миль. Однако на Бардстон-роуд по утрам не протолкнуться, поэтому я выезжаю за десять минут до начала рабочего дня. Но уже месяц, как я выскакиваю на десять минут раньше обычного, потому что прямо на пересечении Гарвардского проезда и Бардстон-роуд вырыли яму. Глядя из машины, трудно разобрать, что они там делают: то ли чинят канализацию, то ли перекладывают водопроводные трубы, а возможно, расширяют проезжую часть на несколько сантиметров. В городе Луисвиле всегда кипит работа. Расширяют ли улицы, добавляют ли новую полосу к скоростной трассе – да мало ли что еще можно учудить, – но в любом случае обязательно роют ямы.

Так уж у нас заведено: неважно, какие общественные работы ведутся, но разворотить улицу надо непременно. Подозреваю, что даже развешивание гирлянд к Рождеству не обходится без рытья ям. Больших, глубоких, способных поглотить вашу машину в мгновение ока, если вы ненароком зазеваетесь. Я ловко избежала падения в несколько таких могил, сделала вид, что в упор не вижу дорожных рабочих, – судя по знакам, которые они мне делали, рабочие набивались в интимные друзья – и свернула на Бардстон-роуд.

Движение здесь могло бы быть вполне сносным, но, как я уже говорила, большинство моих соседей – престарелые люди. Я люблю помечтать о пенсии, о том времени, когда, помимо всего прочего, смогу наконец спать допоздна. Но почему-то мои пожилые соседи норовят сесть в машины между половиной девятого и девятью. Солидный возраст сделал их осторожными и убедил в том, что самая безопасная скорость на дороге – двадцать пять миль в час. Кроме того, за долгую и трудную жизнь они пришли к выводу, что тормозить на красный свет следует метров за тридцать до светофора. Между моим домом и "Кв. футами Андорфера" четыре светофора. Прибавьте к мудрым седовласым водителям городские автобусы, резко выворачивающие на полосу прямо перед вашим носом, и вы удивитесь, что по Бардстон-роуд вообще можно проехать.

А поворот с Бардстон-роуд на Тейлорсвиль-роуд – просто смертельный номер, который я исполняю изо дня в день. Однако по мере приближения к фирме Джарвиса настроение у меня улучшалось. Окунуться в работу – вот что мне требовалось.

"Кв. футы Андорфера" занимают двухэтажное здание, расположенное на левой стороне Тейлорсвиль-роуд, рядом с мясным рынком Радигана. Здание агентства было когда-то частным домом, но Джарвис снес парочку стен, выкорчевал несколько деревьев и устроил перед агентством автомобильную стоянку, там, где когда-то был солидный (по меркам Холмов, разумеется) газон. Такие переделки, по мнению Джарвиса, и есть прогресс.

Нижняя часть здания выложена из кирпича, верхняя деревянная, но снаружи разница незаметна, потому что весь дом выкрашен ярко-желтой краской, даже кровля горчично-желтая. Наверное, Джарвис где-то прочел о том, что желтый цвет привлекает внимание, и решил сделать свое агентство самым броским зданием на Тейлорсвиль-роуд. Если такова была его цель, он ее полностью достиг. А если вдобавок хотел создать архитектурного уродца, то и это ему удалось.

"Кв. футы Андорфера" делят парковку с мясным рынком. Поэтому, когда на телячьи отбивные объявляется распродажа или вырезка идет со скидкой, парковаться приходится прямо у проезжей части. Сегодня, видимо, мясом торговали по обычной цене и я смогла поставить машину у входа в агентство. То ли оттого, что столь удачно пристроила машину, то ли радуясь возможности отвлечься от мрачных мыслей об убийстве, но в офис я вошла, сияя улыбкой.

Поскольку Джарвис сломал несколько стен в здании, переступив порог, вы сразу попадаете в просторную комнату с четырьмя металлическими столами – по одному в каждом углу. Полагаю, Джарвис, планируя дизайн офиса, преследовал определенную цель: надзирать за агентами, не позволяя им отлынивать от работы. Одним взглядом можно охватить всю комнату и увидеть, кто чем занят.

Кабинет самого Джарвиса, разумеется, находился наверху.

"Кв. футы" – небольшая фирма, в ней всего пять служащих, включая Джарвиса и его жену. Быстро оглядев помещение, я заметила, что все, за исключением Арлин Андорфер, жены Джарвиса, в сборе. Обычно в таких случаях у меня появляется ощущение легкой тяжести в желудке, но сегодня я чуть ли не обрадовалась: значит, предстоит суматошный день. Отлично.

Барби Ландерган и Шарлотта Аккерсен, такие же наемные агенты, как и я, сидели каждая за своим столом, а в дальнем углу над кофеваркой склонился сам Джарвис. Кое-что еще бросилось в глаза: при моем появлении все замерли и вытаращились на меня. Словно я без приглашения заявилась на вечеринку.

Я поежилась. Что тут стряслось?

Первым нарушил тишину Джарвис:

– А, Скайлер, доброе утро!

Джарвису перевалило за пятьдесят, и над его ремнем нависает внушительных размеров брюшко. Ростом мой босс не вышел, он едва дотягивает до отметки 165 см, да и то, если на нем очень толстые носки. Все время нашего знакомства (а я работаю на Джарвиса уже пять лет) бедняга страдает СК – синдромом коротышки. Главнейший симптом СК заключается в упорном стремлении быть в центре внимания всегда и везде, даже если в помещении находится не более двух человек. Другим симптомом СК является страстное желание быть в курсе всех событий, дабы с удовольствием пересказывать их кому ни попадя.

Похоже, Джарвис переживал очередной приступ своей застарелой хвори. Его громкий голос раскатистым эхом отдавался от стен комнаты.

– Ох, Скайлер, – прогудел он, – как чудесно ты сегодня выглядишь!

На мне было платье в цветочек от Лиз Клэйборн. Мне посчастливилось купить его прошлым летом за полцены. Скидка объяснялась исключительно маленьким размером при большом росте. На свете не так уж много высоких женщин с детскими фигурами. Я и сама к таковым не отношусь, несмотря на все усилия Джейн Фонды, однако платья от Лиз Клэйборн сплошь и рядом не соответствуют указанному размеру, так что во многие я влезаю без труда. Я была безумно счастлива, что приобрела стильную вещь почти задаром, и часто щеголяла в нем на работе.

Но только сегодня Джарвис его заметил. Передо мной замаячил сигнал опасности.

Похвала моему гардеробу сопровождалась сладкой улыбкой. Еще один тревожный сигнал. Шеф не из тех, кто расточает сладкие улыбки зазря.

– Что ж, спасибо, – осторожно ответила я.

Очевидно, Джарвис давным-давно решил про себя: если ему суждено остаться коротышкой, то уж по крайней мере он будет заметным коротышкой. Сегодня глава фирмы выбрал рыжевато-красные брюки, блейзер цвета молодой травки и галстук, который выглядел так, словно на него опрокинули набор акварельных красок и оставили сохнуть. Некоторые краски перемешались, но ни одна не потеряла своей яркости. С толстыми губами, носом картошкой и цветастым галстуком Джарвису не о чем было беспокоиться: его заметили бы даже за версту.

Джарвис был не только мал ростом, у него имелись проблемы и по части волосяного покрова на голове. То, что осталось от шевелюры, скромно темнело за ушами и на затылке. Но надо отдать должное моему шефу: он хотя бы не отращивал длинные волосины с одного бока и не зачесывал их на другой. Однако у Джарвиса был другой пунктик: то и дело проводить рукой по лбу, словно отбрасывая назад густую копну волос.

Похоже, шеф надеялся, что если он будет поминутно махать рукой над лысиной, то у людей и впрямь возникнет иллюзия, будто на этой голове произрастает что-то еще, кроме нескольких тощих волосинок.

– Нет, правда, очень симпатичное платьице, – продолжил Джарвис, «зачесывая» пятерней несуществующие волосы.

– Спасибо, – повторила я и снова оглядела комнату. Барби и Шарлотта по-прежнему не сводили с меня глаз. Да что происходит? Джарвис решил подсластить пилюлю, прежде чем объявить, что отныне по вторникам и пятницам я буду не только играть роль его секретарши, но и мыть его машину?

Заискивающая улыбка лысого коротышки стала еще шире. И она меня не радовала.

– Между прочим, – сообщил Джарвис, – звонил Даниэль. Я сказал, что ты еще не пришла.

Так вот в чем дело! Мой словоохотливый сынок позвонил в офис, выяснил, что меня нет, и, чтобы как-то оправдать усилия, потраченные на телефонный звонок, поведал всему агентству о нежданном счастье, свалившемся на меня. Да уж, моему счастью просто не было предела.

Я прошла к своему рабочему месту, сунула сумку на полку под столом и перевела дух. Не помочь ли полиции засадить меня, совершив еще одно преступление? Например, убив Даниэля.

Впрочем, недержание речи у моего старшего сына не было для меня сюрпризом. Пятнадцать лет назад, когда Даниэлю было семь, он объявил громко и отчетливо на традиционном обеде у моих родителей в День благодарения:

– Мама и папа больше не спят в одной спальне.

Очаровательное дитя.

На том обеде я всерьез раздумывала, не придушить ли старшенького, но впоследствии оказалось, что болтливость Даниэля принесла больше пользы, чем вреда. По крайней мере, никто в моей семье не удивился, когда несколько месяцев спустя я подала на развод. Но если уж распространяешь слухи, то надо идти до конца, чего Даниэль по детскому недомыслию не сделал. А следовало бы столь же громко и доходчиво сообщить потрясенной родне, сколько разномастных подружек названивало Эду за те восемь лет, что мы были женаты. Тогда, вероятно, моя мать не стала бы тратить время, уговаривая меня вернуться к мужу.

А теперь душка Даниэль опять принялся за старое. Однако на этот раз он осветил последние новости куда более детально, чем когда-то наши с Эдом семейные проблемы. Всем в агентстве – от Джарвиса Андорфера до Барби Ландерган – ситуация была известна в мельчайших подробностях. Вплоть до точной суммы, до последнего цента, оставленного мне Эфраимом Кроссом.

Когда я, ответив Джарвису не менее сладкой улыбкой, села за стол, ко мне тут же рванула Барби.

– Сто семь тысяч пятьсот шестьдесят долларов! – Почтительный восторг, с которым Барби произнесла эту цифру, я последний раз слышала в передаче, посвященной аукциону «Сотбис». – О-о, Скайлер, – продолжала моя коллега, – неужели ты не рада?

– Не то слово, – ответила я.

Барби энергично затрясла головой: мол, как я тебя понимаю! Наверное, с моей стороны нехорошо так говорить, но, увы, это правда: Барби Ландерган принадлежит к редчайшему типу женщин – тупым брюнеткам. Я окончательно убедилась в этом, когда она без тени юмора спросила, сколько забегов в футбольном матче. У Барби ярко-красный «корвет» с особыми номерными знаками, на которых значится ЗАЙ-ЙКА, и я не удивлюсь, если Барби искренне полагает, что слово «зайка» пишется через два "й".

Тем не менее до последнего времени мы с Барби отлично ладили. Мне было не так уж важно, есть ли у Барби мозги. Мы ведь собирались вместе не для того, чтобы решать арифметические задачки. С Барби было весело, и нас многое объединяло. Она была почти моей ровесницей, тоже разведена и тоже с двумя детьми – мальчиком и девочкой, девятнадцати и двадцати лет. К тому же мне страшно нравилось, как Барби называла моего бывшего мужа – "мистер Ад". Не знаю, было ли это проблеском остроумия с ее стороны или она просто оговорилась, а я подхватила, но, как бы то ни было, это прозвище меня очень забавляло.

Своего бывшего мужа, Марвина, Барби называла разными словами, впрочем не проявляя особой изобретательности и в большинстве случаев предпочитая банальное "козел".

После работы мы с Барби часто ужинали вместе, рассказывая друг другу страшные истории про наших деток и бывших мужей. Ни у меня, ни у Барби не было постоянного поклонника, и потому мы радовались компании друг друга.

Увы, наши посиделки резко прекратились два месяца назад, когда Барби исполнилось тридцать девять. Эта цифра ошеломила ее. Я пыталась вытащить подругу куда-нибудь, чтобы отпраздновать день рождения, но она лишь таращила большие голубые глаза и скорбно твердила: "Нечего праздновать, Скайлер, не-че-го".

Чуть позже я сообразила, что трагичное «нечего» расшифровывалось как отсутствие мужчины в ее жизни. Именно в тот день Барби вышла на Большую Охоту за Мужчиной. Ей стало не до шуток. Барби поклялась снова выйти замуж, прежде чем ей стукнет сорок.

Задавшись целью, Барби постепенно начала преображаться. Поначалу она, как и прежде, приходила на работу в костюмах, но вырез на ее блузках становился все глубже, а сами блузки теснее и ярче. Украшения стали крупнее, духи крепче, и косметику теперь Барби накладывала более толстым слоем.

Однако эти перемены, видимо, не произвели того эффекта, на который рассчитывала Барби, потому что ее следующим шагом стал отказ от костюмов в пользу облегающих платьев выше колена. Но и платья не сработали. Тогда Барби сбросила удобные лодочки и взгромоздилась на шпильки, при виде которых у меня дрожь пробегала по коже.

А две недели назад Барби решилась на еще более радикальные меры. В одну ночь она из жгучей брюнетки преобразилась в платиновую блондинку и утром, придя на работу, притворно удивлялась, почему это все на нее глазеют.

Но самая печальная метаморфоза произошла с Барби сразу после памятного дня рождения. Внезапно она вообразила, что все женщины на свете – ее конкурентки в Большой Охоте. Теперь то и дело возникают ситуации, когда от Барби лучше держаться подальше. В женском обществе она ведет себя вполне нормально, но стоит появиться хотя бы одному мужчине, как Барби начинает скалиться на явных и мнимых соперниц со свирепостью голодного питбуля.

Слава богу, сегодня единственным мужчиной в агентстве был Джарвис, да и тот уже женатый.

– Как тебе повезло, ах, как повезло! – В голосе Барби отчетливо слышались завистливые нотки. На Барби было облегающее трикотажное платье цвета переспелой клубники с глубочайшим декольте и корсажем, усыпанным золотыми блестками. Подол был отделан золотыми цепочками, с которых свисали монетки. Этакая бахрома-копилка.

Я, как завороженная, пялилась на монетки. Барби не скрывала, что одно из требований, которые она предъявляет к мужчине, – приличный счет в банке. Или, как она простодушно выражается, "у него должна быть ку-у-ча денег". Очевидно, Барби решила, что быстрее привлечет состоятельного мужчину, если сама обвешается дензнаками. Из ушей также свисали золотые цепочки с монетками, а шея и запястья были обмотаны цепями потолще, и монеты на них были помассивнее.

При ходьбе Барби звенела.

И еще от нее несло. Иначе не скажешь. Похоже, Барби окунулась в духи "Моя радость", как окунают собак в противоблошиную жидкость. Причем с тем же результатом. Думаю, ни одна уважающая себя блоха не приблизилась бы к Барби и на метр. Я этих насекомых очень хорошо понимала. Рядом с Барби у меня начали слезиться глаза.

Я часто заморгала и ответила:

– Не сказала бы, что мне так уж повезло.

Барби тоже моргнула и склонила набок платиновую головку. Наверное, оттого, что я вспомнила о собачьих репеллентах, мне почудилось, что Барби сейчас похожа на собаку. Псы так же свешивают голову набок, когда им подают команду, которой они не понимают.

– Ой, что ты такое говоришь! – воскликнула она. – Конечно, тебе повезло. Ты у нас везучая. – И перед моим носом шутливо закачался пальчик с малиновым ноготком. – Надо же, ни словечком не обмолвилась о своих делишках. – Барби ухмыльнулась, но в ее голосе явственно прозвучала обида.

Уж не знаю, но, видимо, обвинения в убийстве плохо действуют на психику. Я напряглась.

– О чем ты? Какие такие делишки?

Барби захихикала:

– Понятно какие: ты и Эфраим Кросс. У меня и в мыслях не было, что вы с ним того… понятно, да?

Каждый раз, когда Барби произносила слово «понятно», она морщила носик. Уж не знаю почему: то ли вся эта история казалась ей вульгарной, то ли бил в нос запах ее собственных духов. Барби наклонилась ко мне, заговорщицки улыбнулась и понизила голос:

– И умер он ужасно вовремя, правда?

Я отпрянула. У меня вдруг разболелась голова, и не только от ее духов – речи Барби бесили меня не меньше. Еще немного, и она вызовет полицию. Рид и Констелло наверняка с удовольствием послушают мою дорогую подружку.

– Барби, – ровным тоном произнесла я, – я не знала Эфраима Кросса.

Ее реакция меня немного обидела. Барби уже не хихикала, она смеялась. Зажав рот-клубничку рукой с яркими ноготками.

– Ну конечно, ты его знала, глупышка. Конечно, знала! – Барби опять наклонилась ко мне, теперь она почти шептала: – Не надо врать мне, Скайлер. У тебя все здорово получилось! Поздравляю!

Я откашлялась:

– Барби, повторяю, я даже не была знакома с Эфраимом Кроссом. Подумай сама, – тут я сообразила, что, возможно, требую от Барби невероятного усилия, – ты когда-нибудь видела меня и Эфраима Кросса вместе?

Похоже, Барби пришлось напрячься сильнее, чем я предполагала. Размышляя над моим вопросом, она нахмурила черненые бровки, выпятила губки и склонила голову набок. Через минуту она тряхнула платиновыми кудряшками.

– Нет, вместе я вас никогда не видела. Но такой солидный человек, как Эфраим Кросс, умел хранить в тайне свои похождения, правда?

Очевидно, все агентство придерживалось того же мнения.

Даже Шарлотта Аккерсен, с которой я почти подружилась за те пять месяцев, что она работала в "Кв. футах Андорфера". Когда я глянула в ее сторону, Шарлотта покраснела и немедленно уткнулась в бумаги, словно не знала, куда глаза девать от смущения.

С ума сойти! А ведь сослуживцы меня хорошо знали. И все до единого поверили в то, что я беззастенчиво крутила роман с женатым мужчиной. Похоже, не имело смысла подниматься во весь рост и официально заявлять, что я не имела ничего общего с покойным Эфраимом Кроссом.

Хотя такая мысль мелькнула в моей голове.

Меня охватило уныние. Господи, если эти люди допускают мою виновность, то что подумают остальные?

Долго гадать не пришлось. Ответ я получила в тот же день в три часа пополудни. К тому времени все, кроме меня, по нескольку раз уходили и приходили, показывая дома, обедая с клиентами, – короче, выполняя работу, которую им, как риэлторам, полагалось делать. Я тоже была чрезвычайно занята, но в качестве секретарши. Правда, мне удалось застолбить одного потенциального клиента, позвонившего в офис, но большую часть дня я провела на побегушках у Джарвиса.

К трем часам все вернулись в агентство. Барби даже принесла мне поесть – биг-мак и, разумеется, большую бутылку кока-колы. Она и Шарлотта сидели за столами, заполняя документы; Джарвис спрятался в своем кабинете наверху.

Таким образом, мне, как всегда, повезло: когда в агентство ввалился Матиас Кросс, все были в сборе.

Похоронный серый наряд Матиас сменил на линялые джинсы, потрескавшиеся ботинки и простую синюю рубашку с засученными рукавами. Но я узнала его без труда – по лицу и уже знакомой враждебности, с какой он на меня взирал.

Сейчас Матиас Кросс выглядел еще свирепее, чем в конторе Эдисона Гласснера. А я-то думала, что больше некуда. Его глаза метали молнии, когда он направился прямиком ко мне со словами:

– Я перебирал вещи отца, и как вы думаете, что я нашел в его кабинете? В одном из ящиков письменного стола, поверх бумаг. Угадайте, что это было?

Он не дал мне времени перебрать варианты. Выхватил из кармана рубашки маленькую цветную фотографию, сделанную «полароидом», и с размаху швырнул на мой стол.

Я глянула, и у Меня перехватило дыхание.

На снимке была я в бикини.