Текст книги "История Рима. Книга вторая"

Автор книги: Теодор Моммзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Прежде всего он очистил лагерь от всякого сброда: там оказалось до 2 000 проституток и множество прорицателей и попов всякого рода. Так как солдаты были непригодны для сражений, главнокомандующий заставлял их по крайней мере рыть окопы и обучал их военному строю. В течение первого лета он избегал сражения с нумантинцами; он ограничился тем, что уничтожил в окрестностях города запасы продовольствия, разгромил ваккеев, продававших нумантинцам зерно, и заставил их признать верховную власть Рима. Лишь к началу зимы Сципион собрал все свое войско вокруг Нумантии. В его распоряжении, кроме нумидийского контингента, состоявшего из всадников, пехотинцев и 12 слонов под начальством принца Югурты, и кроме многочисленных испанских вспомогательных отрядов, находилось четыре легиона. Вся эта армия, в общей сложности 60 000 человек, осадила город, в котором было самое большее 8 000 человек, способных носить оружие. Тем не менее осажденные нумантинцы неоднократно вызывали римлян на бой; но Сципион, понимая, что многолетнюю распущенность и недисциплинированность нельзя искоренить сразу, не принимал боя. Когда же вылазки осажденных принуждали римлян вступать в бой, только личный пример главнокомандующего еле удерживал легионеров от бегства. Такое поведение войска вполне оправдывало осторожную тактику Сципиона. Никогда еще полководец не обращался со своими солдатами с таким презрением, как Сципион с римской армией, осаждавшей Нумантию. Он не только высказывал солдатам свое мнение о них в резких речах; он заставил их почувствовать его оценку также на деле. Впервые римляне, которым пристало воевать только мечом, взялись за кирки и лопаты. Вокруг всех городских стен более немецкой полумили ³3
  1 немецкая миля = около 7½ километров.


[Закрыть]длиной была возведена двойная линия укреплений, в два раза длиннее городских стен, со стенами, башнями и рвами. Римляне отрезали также сообщение по реке Дуэро, по которой в начале осады отважные лодочники и пловцы еще доставляли осажденным кое-какое продовольствие. Таким образом, город, который римляне не осмеливались брать приступом, неизбежно должен был погибнуть от голода, тем более что жители не имели возможности летом запастись продовольствием. Скоро нумантинцы стали терпеть нужду во всем необходимом. Один из самых отважных из них, Ретоген, пробился с несколькими товарищами сквозь вражеские укрепления. Его трогательные мольбы о помощи погибающим соплеменникам произвели сильное впечатление по крайней мере в одном из городов ареваков, Луции. Однако, прежде чем жители Луции приняли решение, Сципион, извещенный сторонниками римлян в городе, появился с большими силами перед городскими стенами и заставил правителей города выдать ему главарей движения. Четыреста лучших юношей были выданы, и по приказанию римского главнокомандующего им всем отрубили руки. Лишившись, таким образом, последней надежды, нумантинцы отправили к Сципиону послов для переговоров о сдаче и молили храброго воина пощадить храбрых. Но когда послы вернулись с известием, что Сципион требует сдачи без всяких условий, разъяренная толпа растерзала их на месте.

Прошло еще некоторое время, пока голод и эпидемии сделали свое дело. В римский лагерь явилось второе посольство с заявлением, что город готов сдаться на милость победителя. Римляне потребовали, чтобы на другой же день все жители Нумантии вышли за городские ворота. Но нумантинцы стали просить отсрочить сдачу на несколько дней, чтобы дать время покончить счеты с жизнью тем гражданам, которые не захотят пережить потерю свободы. Отсрочка была дана, и немало людей ею воспользовалось. Наконец, жалкие остатки нумантинского населения появились за городскими воротами. Сципион отобрал из них пятьдесят самых знатных для своей триумфальной процессии. Остальных продал в рабство. Город был сравнен с землей, а его область разделена между соседними городами. Это произошло осенью 621 г. [133 г.], 15 месяцев спустя после того, как Сципион принял командование.

Падение Нумантии в корне подорвало проявлявшуюся еще местами оппозицию против Рима. Достаточно было нескольких незначительных военных прогулок и денежных штрафов, чтобы заставить всю Ближнюю Испанию признать верховную власть Рима.

С покорением лузитан римское владычество упрочилось и расширилось также в Дальней Испании. Консул Децим Юний Брут, присланный на смену Сципиону, поселил пленных лузитан близ Сагунта и дал их новому городу Валентии (Валенсия) устройство на основах латинского права, как это было в Картее (616) [138 г.]. Затем он в различных направлениях прошел по западному иберийскому побережью (616—618) [138—136 гг.] и первый из римлян достиг берега Атлантического океана. Он овладел расположенными в этой стране лузитанскими городами, несмотря на упорное сопротивление всех жителей – мужчин и женщин. Независимых до тех пор галлеков Сципион присоединил к римской провинции после большого сражения, в котором, как передают, пало 50 000 галлекских воинов. С покорением ваккеев, лузитан и галлеков весь полуостров, за исключением северного побережья, стал подвластен Риму, по крайней мере по имени.

В Испанию была отправлена сенатская комиссия, чтобы по соглашению со Сципионом ввести во вновь завоеванной области римские порядки. Сципион сделал все, что мог, чтобы устранить результаты бесчестной и безрассудной политики своих предшественников. Так, например, кауканам, с которыми Лукулл девятнадцать лет назад так позорно поступил на глазах у Сципиона, в то время военного трибуна, он предложил теперь вернуться в их город и заново его отстроить. Таким образом, для Испании настали снова более сносные времена. В 631 г. [123 г.] Квинт Цецилий Метелл занял Балеарские острова и уничтожил там опасные притоны морских разбойников; это чрезвычайно способствовало расцвету испанской торговли. Да и помимо этого плодородные острова с их густым населением, славившимся необыкновенным искусством во владении пращей, были ценным приобретением. О том, как много жителей Испании уже тогда говорило на латинском языке, свидетельствует переселение 3 000 испанцев латинского права в города Пальму и Поллентию (Полленца) на новоприобретенных островах. Несмотря на ряд больших недостатков, римское управление Испанией в общем сохраняло традиции, унаследованные от эпохи Катона и особенно от Тиберия Гракха. Правда, пограничные римские территории немало страдали от набегов северных и западных племен, лишь наполовину покоренных или оставшихся совершенно непокоренными. В частности у лузитан неимущая молодежь регулярно образовывала разбойничьи шайки и грабила своих земляков и соседей. Поэтому в этих местах даже в гораздо более позднее время отдельные крестьянские дворы были построены в виде крепостей и в случае надобности могли защищаться от нападений. В диких и недоступных лузитанских горах римлянам не удалось искоренить эти разбои. Но вместо войн предшествующего периода римляне теперь все чаще имели дело с шайками разбойников, с которыми мог справиться обычными мерами каждый более или менее дельный наместник. Несмотря на эти разбои в пограничных областях, Испания была самой цветущей и благоустроенной страной из всех римских владений. Там не существовало ни десятины, ни откупщиков податей. Население было многочисленно, а страна богата хлебом и скотом.

В гораздо более тяжелом положении находились государства, которые занимали промежуточную ступень между формальным суверенитетом и фактической подчиненностью.

Это были африканские, греческие и азиатские государства, вовлеченные в сферу римской гегемонии в результате войн Рима с Карфагеном, Македонией и Сирией. Независимое государство платит не слишком дорого за свою самостоятельность, беря на себя тяготы войны. В случае необходимости государство, утратившее свою самостоятельность, по крайней мере может быть вознаграждено тем, что его покровитель обеспечивает ему спокойствие от нападений соседей. Но государства-клиенты не пользовались ни самостоятельностью, ни миром. В Африке фактически велась вечная пограничная война между Карфагеном и Нумидией. В Египте арбитраж Рима формально разрешил спор о наследстве между двумя братьями – Птолемеем Филометором и Птолемеем Толстым; тем не менее новые властители Египта и Кирены вели между собой войны из-за обладания Кипром. В Азии внутренние споры о престолонаследии и происходившее на этой почве постоянное вмешательство соседних государств раздирали на части большинство государств: Вифинию, Каппадокию, Сирию. Но кроме этих внутренних распрей велись многочисленные и тяжелые войны между Атталидами и галатами, между Атталидами и вифинскими царями, даже между Родосом и Критом. В самой Элладе тоже не прекращались обычные здесь мелкие раздоры, и даже в общем столь спокойная Македония изнемогала от внутренних распрей, вызванных новыми демократическими учреждениями. Рим и зависимые государства одинаково были виноваты в том, что последние жизненные силы и последнее народное достояние расточались в этих бесцельных распрях. Государствам-клиентам следовало бы понять, что, если государство не в силах воевать с любым врагом, оно вообще не может воевать и что, раз владения и положение всех этих государств фактически гарантировались Римом, им оставалось лишь улаживать свои разногласия мирным путем или же передавать их на третейское решение Рима. Когда родосцы и критяне обратились с просьбой о помощи к съезду Ахейского союза и последний серьезно обсуждал вопрос об отправке войска (601) [153 г.], то в сущности это было только политической комедией. Глава римской партии выступил тогда с заявлением, что ахейцы уже не имеют права вести войну без разрешения Рима. Этим он констатировал, быть может, с неприятной резкостью, ту истину, что суверенитет зависимых государств сделался пустой формой и что всякая попытка вдохнуть жизнь в этот призрак неминуемо повела бы лишь к полному уничтожению его. Однако господствующее государство заслуживает еще большего упрека, чем зависимое от него государство. Государство, как и частный человек, нелегко мирится с сознанием собственного ничтожества. Властелин обязан и имеет право либо отказаться от своего господства, либо же проявить такое импонирующее превосходство материальных сил, которое заставит подчиненных примириться со своим положением. Но римский сенат не сделал ни того, ни другого. Со всех сторон к нему обращались и осаждали просьбами; он постоянно вмешивался в дела африканские, эллинские, азиатские, египетские, но действовал так нерешительно и вяло, что его попытки примирить враждующих обычно только обостряли смуту. Это был период комиссий. Уполномоченные сената беспрестанно отправлялись в Карфаген, в Александрию, в Ахейский союз, ко дворам династов Передней Азии. Они производили расследования, налагали запрещения, писали донесения. И все же важнейшие дела нередко решались без ведома сената и против его воли. Так, например, сенат присудил Кипр Киренейскому царству; тем не менее остров остался во власти Египта. Один сирийский принц взошел на престол своих предков, ссылаясь на якобы вынесенное Римом решение в его пользу; в действительности же сенат категорически отказал ему в этом, и принц тайно бежал из Рима, нарушив запрет. Даже открытое убийство римского комиссара, который по поручению сената на правах регента управлял Сирией, осталось совершенно безнаказанным. Конечно, азиаты отлично знали, что они не в состоянии сопротивляться римским легионам; но они столь же хорошо знали, что сенат не расположен посылать римских граждан в поход на берега Евфрата или Нила. Поэтому в этих отдаленных от Рима странах все шло так, как бывает в школе при отсутствии учителя или при слишком мягком учителе. Римское владычество одновременно лишило народы благ свободы и благ порядка. Для самих римлян такое положение тоже было чревато опасностями, так как это в известном смысле отдавало на произвол судьбы северные и восточные границы. Здесь могли образоваться обширные царства, опирающиеся на внутренние азиатские страны, находящиеся за пределами римской гегемонии; в отличие от слабых государств-клиентов эти крупные царства могли стать опасными для Рима и рано или поздно начать соперничать с его могуществом. Рим не в силах был своевременно и быстро воспрепятствовать образованию таких царств. Правда, от этой опасности римлян отчасти предохраняло тогдашнее состояние пограничных народов; они всюду были раздроблены и лишены благоприятных условий для образования могущественных государств. Тем не менее из истории Востока мы ясно видим, что в тот период фаланги Селевка уже не стояли на берегах Евфрата, а легионы Августа еще не появились там.

Давно пора было положить конец такому неопределенному положению. Но единственно возможным выходом из него было превращение зависимых государств в римские провинции. Это было легко осуществить, тем более что римское провинциальное управление в сущности передавало в руки римского наместника только военную власть; административные и судебные функции в основном оставались в ведении городских общин или во всяком случае должны были оставаться за ними. Итак, поскольку вообще от прежней государственной независимости уцелели еще жизнеспособные элементы, они могли сохраниться только в форме местного самоуправления городских общин. Необходимость этой административной реформы была ясна. Спрашивалось лишь, проявит ли сенат медлительность и погубит реформу или же у него хватит мужества и силы ясно понять положение и энергично провести необходимые меры.

Обратимся прежде всего к Африке. В Ливии порядки, введенные римлянами, покоились, главным образом, на равновесии между государством кочевников под управлением Массиниссы и городом Карфагеном. При энергичном и умном правлении Массиниссы царство его росло, крепло и цивилизовалось (I, 636). Карфаген тоже окреп, благодаря только одному факту отсутствия войны; он достиг такого же богатства и численности населения, как и во время своего политического могущества. Римляне с плохо скрываемой завистью и страхом смотрели на, казалось, несокрушимое процветание своего старого соперника. Если до сих пор они отказывали Карфагену в какой-либо серьезной помощи против непрекращавшихся захватов Массиниссы, то теперь они стали сами вмешиваться в эти столкновения, причем открыто выступали на стороне Массиниссы. Более 30 лет длился спор между Карфагеном и Массиниссой из-за округа Эмпории у Малого Сирта, одной из плодороднейших карфагенских областей; спор был, наконец (около 594 г.) [160 г.], разрешен римскими комиссарами: карфагеняне должны были очистить города в Эмпории, оставшиеся в их владении, и уплатить царю 500 талантов в виде компенсации за неправомерное пользование данной территорией. В результате Массинисса немедленно захватил другой карфагенский округ на западной границе карфагенской территории – город Туску – и обширные поля у Баграда. Карфагенянам оставалось лишь снова начать тяжбу в Риме без всякой надежды на успех. После длительной и несомненно умышленной проволочки в Африку прибыла новая комиссия (597) [157 г.]. Но карфагеняне не хотели безоговорочно подчиниться ее третейскому решению без предварительного точного расследования правовой стороны вопроса; они настаивали на внимательном рассмотрении дела; тогда комиссары попросту вернулись в Рим.

Таким образом, спор между Карфагеном и Массиниссой оставался нерешенным. Но посылка комиссии повлекла за собой более важное решение. Во главе этой комиссии стоял престарелый Марк Катон, в то время, пожалуй, самое влиятельное лицо в сенате. Ветеран войны с Ганнибалом, он был весь еще во власти ненависти к пунам и страха перед их могуществом. С удивлением и досадой он собственными глазами видел цветущее положение исконного врага Рима, его плодородные поля, многолюдные улицы, огромные запасы оружия в арсеналах и богатый материал для флота. В мыслях он видел уже нового Ганнибала, который использует все эти ресурсы против Рима. Человек честный и мужественный, но весьма ограниченный, он пришел к убеждению, что Рим будет в безопасности лишь в том случае, если Карфаген совершенно исчезнет с лица земли. По возвращении на родину Катон немедленно изложил свои соображения в сенате. Против этой мелочной политики выступили с очень серьезными аргументами некоторые представители римской аристократии, обладавшие более широким кругозором, особенно Сципион Назика. Они доказывали, что бессмысленно бояться купеческого города, что финикийское население Карфагена все более отвыкает от военного дела и от воинственных замыслов, что существование этого богатого торгового города вполне совместимо с политической гегемонией Рима. Они считали даже возможным превращение Карфагена в римский провинциальный город; по их мнению, это, пожалуй, было бы желательно даже для самих финикиян, по сравнению с нынешним положением. Но Катон добивался не подчинения, а полного уничтожения ненавистного города. Его политика, по-видимому, нашла поддержку у тех государственных деятелей, которые считали желательным привести все заморские территории в непосредственную зависимость от Рима. Главными же и наиболее влиятельными сторонниками Катона явились римские банкиры и крупные купцы, которым в случае разрушения Карфагена должны были достаться его богатство и торговля. Большинством голосов было решено при первом удобном случае начать войну с Карфагеном или, вернее, разрушение его. Выжидать такой случай было необходимо, так как надо было считаться с общественным мнением. Желательный повод скоро нашелся. Раздраженные нарушением своих прав со стороны Массиниссы и римлян, карфагеняне поставили во главе своего управления Гасдрубала и Карталона, вождей патриотической партии. Подобно ахейским патриотам, эти вожди не намеревались восставать против римского главенства, но твердо решили, в случае надобности с оружием в руках, отстаивать против Массиниссы права Карфагена, установленные договорами. Патриоты добились изгнания из города сорока самых решительных приверженцев Массиниссы и взяли с народа клятву, что никогда и ни при каких условиях изгнанникам не будет разрешено вернуться. Одновременно для отражения ожидаемых нападений Массиниссы было организовано сильное войско; оно состояло из свободных нумидийцев во главе с Ариобарзаном, внуком Сифакса (около 600 г.) [154 г.]. Однако Массинисса был настолько благоразумен, что не стал готовиться к войне, а передал вопрос о спорной территории у Баграда на третейское решение римлян и обязался безусловно подчиниться последнему. Таким образом, Рим мог с некоторым кажущимся основанием утверждать, что карфагенские вооружения направлены против него. Он потребовал немедленного роспуска войска и уничтожения запасов, собранных для флота. Карфагенская герусия готова была согласиться, но народная толпа воспротивилась этому, и жизни римских послов, явившихся в Карфаген с этим требованием, угрожала опасность. Массинисса отправил в Рим своего сына Гулуссу с поручением поставить Рим в известность о непрекращающихся приготовлениях Карфагена к войне на суше и на море и добиться ускорения объявления войны. Рим отправил в Карфаген новое посольство из 10 человек. Оно подтвердило, что Карфаген действительно готовится к войне (602) [152 г.]. Катон требовал безусловного объявления войны; сенат отверг это требование, но решил на тайном заседании, что война будет объявлена, если карфагеняне не согласятся распустить свое войско и сжечь свой материал для флота. Между тем в Африке уже начались бои. Массинисса отправил обратно в Карфаген в сопровождении своего сына Гулуссы лиц, изгнанных карфагенянами. Так как карфагеняне заперли перед ними ворота города и при этом убили нескольких из удалявшихся нумидийцев, то Массинисса двинул свои войска, а партия карфагенских патриотов также привела свои силы в боевую готовность. Но Гасдрубал, к которому перешло начальство над карфагенской армией, принадлежал к числу тех злых гениев армии, которых карфагеняне обычно назначали своими полководцами. Как театральный царек, он величаво выступал в своей пурпурной одежде главнокомандующего и даже в лагере предавался чревоугодию. Этот тщеславный и неповоротливый человек не годился для роли спасителя от катастрофы, которой, пожалуй, не могли бы уже предотвратить даже гений Гамилькара и военное искусство Ганнибала. Между карфагенянами и нумидийцами произошло большое сражение, очевидцем которого был Сципион Эмилиан. Последний был тогда военным трибуном в испанской армии и был послан к Массиниссе с поручением привезти для своего главнокомандующего африканских слонов. Он наблюдал битву с холма, подобно «Зевсу на горе Иде». Карфагеняне получили подкрепление в составе 6 000 нумидийских всадников; их привели начальники, недовольные Массиниссой. Войско карфагенян вообще превосходило неприятеля численностью. Тем не менее оно потерпело поражение. Тогда карфагеняне предложили уступить Массиниссе часть своей территории и уплатить ему контрибуцию. По их просьбе Сципион пытался добиться соглашения. Однако, мирный договор не был заключен, так как карфагенские патриоты отказались выдать перебежчиков. Но Гасдрубалу, окруженному кольцом неприятельских войск, скоро пришлось согласиться на все требования Массиниссы: выдать перебежчиков, принять обратно изгнанников, выдать оружие, пройти под ярмом и обязаться уплачивать в течение 50 лет по 100 талантов ежегодно. Нумидийцы, однако, не выполнили даже этого договора; они перебили безоружные остатки карфагенской армии при возвращении ее в Карфаген.

Рим не предотвратил войну своевременным вмешательством, он остерегся сделать это. И вот теперь он достиг того, что ему было нужно: появился благовидный предлог для войны – карфагеняне нарушили условия мирного договора, запрещавшие им вести войны с союзниками Рима и войны вне пределов их территории (I, 618, 632), – и, сверх того, Карфаген уже заранее потерпел поражение. Италийские контингенты были созваны в Рим, флот приведен в боевую готовность. Каждый момент можно было ожидать объявления войны. Карфагеняне сделали все возможное, чтобы предотвратить угрожавший удар. Вожди патриотической партии – Гасдрубал и Карталон – были приговорены к смертной казни; в Рим отправили посольство, чтобы переложить ответственность на осужденных. Но одновременно с карфагенянами в Рим прибыло посольство от другого города ливийских финикиян, от Утики, с полномочиями передать город в полную власть Рима. В сравнении с такой предупредительностью и покорностью казалось почти дерзостью поведение карфагенян; они ограничились тем, что постановили казнить своих виднейших сограждан без требования со стороны Рима. Сенат заявил, что находит извинение карфагенян недостаточным. На вопрос, что может его удовлетворить, он ответил, что карфагенянам это самим известно. Конечно, карфагеняне могли знать волю Рима. Но им трудно было поверить, что для любимого родного города действительно настал последний час. Снова отправилось в Рим посольство с неограниченными полномочиями – на этот раз в 30 человек. Когда они прибыли в Рим, война была уже объявлена (начало 605 г.) [149 г.] и удвоенная консульская армия посажена на суда. Карфагеняне все же пытались еще раз отвратить грозу изъявлением полной покорности. Сенат объявил им, что Рим согласен гарантировать Карфагену его владения, его городское и сельское самоуправление, неприкосновенность общественного и частного имущества под условием, что консулам, отплывшим в Лилибей, в месячный срок будут выданы 300 детей правящих семей в качестве заложников и что карфагеняне выполнят все дальнейшие распоряжения; последние дадут им консулы, в соответствии с полученными инструкциями. Этот ответ находили двусмысленным; на самом деле он вовсе не был таким, как уже тогда указывали проницательные люди даже среди карфагенян. Карфагенянам гарантировали все, что угодно, за одним исключением – самого города; не было сказано ни слова о возвращении войск, уже отплывших в Африку. Все это достаточно ясно говорило об истинных намерениях Рима. Сенат поступал с ужасной жестокостью, но он не притворялся уступчивым. Однако, в Карфагене все еще не хотели понять истину. Там не нашлось государственного деятеля, который смог бы побудить непостоянную городскую толпу к решительному сопротивлению или к полной покорности. Получив грозную весть об объявлении войны и узнав в то же время о приемлемом для них требовании заложников, карфагеняне выполнили это требование и не теряли надежды на спасение; у них не нашлось мужества представить себе, что значит заранее отдать себя на произвол смертельного врага. Консулы отослали заложников из Лилибея в Рим и заявили карфагенским послам, что о дальнейших распоряжениях они узнают в Африке. Войска высадились, не встретив сопротивления; им было доставлено и затребованное продовольствие. Карфагенская герусия в полном составе явилась в город Утику, в главную квартиру римлян, для получения дальнейших приказаний. Консулы прежде всего потребовали разоружения города. На вопрос карфагенян, кто же в таком случае будет защищать их от их собственных эмигрантов и от разросшейся до 20 000 человек армии Гасдрубала, который спасся бегством от смертной казни, консулы ответили, что об этом позаботятся сами римляне. Затем карфагенский совет покорно выдал консулам все материалы, заготовленные для флота, все военное снаряжение, хранившееся в арсеналах, а также оружие, принадлежавшее частным лицам, итого 3 000 метательных орудий и 200 000 комплектов оружия. Затем карфагеняне обратились к консулам с вопросом: будут ли дальнейшие требования? Тогда встал консул Луций Марций Цензорин и объявил, что, по инструкции римского сената, город Карфаген должен быть разрушен, но его жителям разрешается селиться, где они пожелают, на своей территории, однако на расстоянии не меньше двух немецких миль от моря.

Это ужасное распоряжение внушило финикиянам мужество отчаяния; подобное же благородное и в то же время безумное воодушевление некогда толкнуло жителей Тира на борьбу против Александра, а позднее иудеев на борьбу с Веспасианом. С беспримерным терпением карфагеняне несли рабскую зависимость от Рима и гнет его; столь же беспримерно было и неистовое восстание этого народа торговцев и мореплавателей, когда у них хотели отнять уже не только государственную самостоятельность и свободу, а их родной город и давно уже ставшее для них любимою родиной море. О надежде на спасение не могло быть речи; здравый политический смысл и на этот раз бесспорно требовал покорности. Но как в бурю голос кормчего заглушается ревом моря, так те немногие голоса, которые призывали покориться неизбежному, были заглушены яростным воем толпы. Последняя в своем бешенстве обрушилась на городских должностных лиц, по совету которых были выданы заложники и оружие, а также на ни в чем неповинных послов, осмелившихся вернуться в город с роковым известием. Случайно находившиеся в городе италики были перебиты толпой, жаждавшей хотя бы таким образом заранее отомстить за гибель родины. Решения сопротивляться не было принято; невозможность защищаться без оружия была слишком очевидна. Однако городские ворота были заперты, на городских стенах, с которых сняты были метательные орудия, заготовлены были груды камней, главное командование поручено было Гасдрубалу – внуку Массиниссы, все рабы объявлены были свободными. Армия эмигрантов под командой Гасдрубала, спасшегося бегством, занимала в это время всю карфагенскую территорию, за исключением нескольких городов на восточном берегу (Гадрумет, Малый Лептис, Тапс, Ахулла) и города Утики, занятых римлянами. Эта армия могла оказать Карфагену неоценимую поддержку в борьбе. К Гасдрубалу были отправлены послы с просьбой не отказать в помощи родному городу в минуту крайней опасности. Одновременно карфагеняне с чисто финикийской хитростью пытались обмануть врага, скрывая свое беспредельное озлобление под маской смирения. К консулам было отправлено посольство с просьбой о 30-дневном перемирии для отправки послов в Рим. Карфагеняне понимали, что римские военачальники не захотят, да и не могут исполнить такую просьбу, уже однажды отвергнутую. Но прибытие послов подкрепило естественное предположение обоих консулов, что совершенно безоружный город после первого взрыва отчаяния подчинится своей участи. Поэтому консулы решили отложить штурм города. Карфагеняне воспользовались драгоценной отсрочкой и принялись изготовлять метательные орудия и вооружение. Все население без различия пола и возраста работало днем и ночью: строили машины, ковали оружие, ломали общественные здания, чтобы добыть бревна и металл, женщины обрезали волосы, чтобы изготовить необходимые для метательных орудий канаты, в невероятно короткий срок городские стены были снова укреплены и воины вооружены. Обо всем этом ничего не знали консулы, находившиеся со своим войском на расстоянии всего нескольких миль; это еще одна из удивительных черт этого удивительного народного движения, вызванного поистине гениальной, даже, можно сказать, демонической народной ненавистью. Когда, наконец, консулам надоело ожидание, они выступили из своего лагеря (близ Утики). Они воображали, что их армия взойдет на беззащитные городские стены просто с помощью лестниц. Каковы же были их удивление и ужас, когда они опять увидели на стенах катапульты и когда весь многолюдный город, в который они надеялись вступить столь же легко, как вступают в ничем незащищенное селение, оказался способным к обороне и готовым защищаться до последней капли крови.

Карфаген был сильной крепостью по своему географическому положению ⁴4
  Очертания берегов так изменились в течение столетий, что в настоящее время нельзя составить себе точных представлений об указанных местных условиях. Имя города сохранилось в названии мыса Картадшена, он называется также мысом Рас-Сиди-бу-Саид, по имени находящейся на нем гробницы святого; этот мыс находится на восточном краю полуострова, глубоко вдается в залив и является высшей точкой полуострова, возвышающейся на 393 фута над уровнем моря.


[Закрыть]и благодаря искусству своих жителей; последним не раз приходилось рассчитывать на прочность своих городских стен. В обширном Тунисском заливе, ограниченном с запада мысом Фарина, с востока – мысом Бон, выступает с запада на восток узкая полоса земли, омываемая с трех сторон морем и лишь с западной стороны примыкающая к материку. Эта полоса в самой узкой своей части еле достигает половины немецкой мили, в общем она представляет собой ровную поверхность; в направлении к заливу она расширяется и заканчивается здесь двумя возвышенностями – Джебель-Хави и Сиди-бу-Саид, между которыми лежит равнина Эль-Мерса. В южной ее части, заканчивающейся возвышенностью Сиди-бу-Саид, был расположен город Карфаген. Довольно крутые склоны этой возвышенности, а также множество скал и отмелей служили естественным укреплением города со стороны залива. Здесь для защиты его достаточно было простой стены. С западной же стороны, т. е. со стороны материка, где условия местности не защищали города, для укрепления его было использовано все, что было известно тогдашнему фортификационному искусству. Эти укрепления, как свидетельствуют недавно открытые остатки их, совпадающие с описанием Полибия, состояли из наружной стены толщиной в 6½ футов и огромных казематов сзади стены, вероятно, на всем ее протяжении. Казематы отделялись от наружной стены крытым проходом шириной в 6 футов и имели в глубину 14 футов, не считая двух стен, передней и задней, шириной каждая ⁵5
  В книге Беле «Раскопки в Карфагене» ( Beulé, Fouilles à Carthage, 1861) ширина стен и глубина казематов показана в метрах и греческих футах (1 греческий фут = 0,309 метра):
  наружная стена – 2 метра = 6½ футам,
  коридор – 1,9 метра = 6 футам,
  передняя стена казематов – 1 метр = 3¼ футам,
  внутренние помещения казематов – 4,2 метра = 14 футам,
  задняя стена казематов – 1 метр = 3¼ футам,
  ширина стен в целом – 10,1 метра = 33 футам.
  Диодор (стр. 522) сообщает цифру 22 локтя (1 греческий локоть = 1½ футам), а Ливий ( Oros., 4, 22) и Аппиан (Punica, 95), опираясь, по-видимому, на другое, менее точное место у Полибия, определяют толщину всей стены в 30 футов. Тройная стена, о которой говорит Аппиан и о которой благодаря Флору (1, 31) до сих пор господствовало неправильное представление, – это не что иное, как наружная стена, передняя стена казематов и их задняя стена. Ясно, что это совпадение указаний не может быть случайным и что здесь мы действительно имеем остатки знаменитой карфагенской стены. Возражения Дэвиса ( Davis, Carthage and her remains, с. 370) свидетельствуют лишь, что главные результаты Беле вряд ли можно опровергнуть даже при самом сильном желании. Нужно лишь учесть, что сообщения всех древних авторов относятся не к стенам самой крепости, а к городской стене, построенной для защиты города со стороны материка. Городская стена включала в качестве своей составной части и ту стену, которая защищала южную сторону крепости, стоявшей на холме ( Oros., 4, 22). Это подтверждается также тем обстоятельством, что раскопки восточной, северной и западной частей крепостного холма нигде не обнаружили следов укреплений, тогда как в южной части были найдены величественные остатки городских стен. Нет оснований считать их остатками особых крепостных стен, отличных от городских стен. Дальнейшие раскопки на соответствующей глубине (фундамент городской стены, открытой в Бирсе, лежит на 56 футов глубже теперешнего уровня почвы), вероятно, откроют на всем протяжении со стороны материка такие же или подобные фундаменты; хотя там, где обнесенное стеной предместье Магалия примыкало к главной стене, укрепления, по-видимому, с самого начала были построены менее прочно или же с давнего времени находились в заброшенном состоянии. Невозможно с точностью определить общую длину всей стены, но следует полагать, что она была весьма значительна, так как там находились стойла для 300 слонов, склады корма для них, а возможно также и другие помещения. Кроме того, надо учесть также ширину ворот. Понятно также, почему внутренний город, стены которого включали и Бирсу, сам иногда назывался Бирсой в противоположность предместью Магалии, обнесенному отдельной стеной ( Appian, Punica, 117; Servius, Aen., 1, 368).


[Закрыть]не менее 3 футов. Этот громадный вал, сложенный целиком из огромных глыб, возвышался двумя ярусами до 45 футов ⁶6
  Так сообщает Аппиан в вышеуказанном месте. Диодор определяет высоту стены в 40 локтей, или 60 футов, по-видимому, включая сюда и зубцы. Сохранившиеся остатки до сих пор имеют в вышину 12—16 футов (4—5 метров).


[Закрыть], не считая зубцов и мощных четырехъярусных башен. В нижнем ярусе казематов находились стойла для 300 слонов и запасы корма для них, а в верхнем – конюшни, склады и казармы ⁷7
  Открытые во время раскопок подковообразные помещения имеют 14 греческих футов в глубину и 11 футов в ширину; ширина входов не указывается. Можно ли на основании этих размеров и условий коридора считать, что здесь находились стойла для слонов, – вопрос, требующий более точных исследований. Каменные перегородки между этими помещениями имеют толщину в 1,1 метра = 3½ футам.


[Закрыть].