Текст книги "История Рима. Книга вторая"

Автор книги: Теодор Моммзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Так, жители латинского города Норбы, в который Эмилий Лепид проник при помощи предательства, подожгли город и перебили друг друга, чтобы лишить палачей военной добычи и возможности утолить свою жажду мести. В Нижней Италии Неаполь был уже раньше взят приступом, а Капуя, кажется, сдалась добровольно.

Однако город Нола был очищен самнитами только в 674 г. [80 г.]. При бегстве из этого города погиб последний из выдающихся вождей италиков, Гай Папий Мутил, консул повстанцев в период больших надежд, в 664 г. [90 г.]. Переодетым он пробрался к своей жене, думая найти у нее убежище, однако она не пустила его к себе, и он бросился на свой меч у дверей своего собственного дома в Теане. Что касается самнитов, то диктатор объявил, что Рим не будет знать покоя, пока будет существовать Самний, и поэтому следует стереть с лица земли само имя самнитов. Эти слова он ужасным образом осуществил на пленниках, захваченных под Римом и в Пренесте и, по-видимому, с тем же намерением предпринял также опустошительный поход в Самний, взял Эзернию ⁸⁹89
  По всей вероятности, именно это название скрывается под искаженным текстом Ливия ( Liv., 89) miam in Samnio; ср. Strabon, 5, 3, 10.


[Закрыть](674?) [80 г.] и превратил в пустыню этот прежде цветущий и густонаселенный край; с тех пор Самний и остался пустыней. Марк Красс взял приступом также Тудер в Умбрии. Дольше сопротивлялись в Этрурии города Популоний и в особенности неприступные Волатерры; Волатерры организовали из остатков разбитой армии четыре легиона и выдержали двухлетнюю осаду, которой сначала руководил сам Сулла, а потом бывший претор Гай Карбон, брат демократического консула. Наконец, на третий год после битвы у Коллинских ворот (675) [79 г.] гарнизон сдался на капитуляцию, выговорив себе свободный выход из города. Но в те ужасные времена не существовали ни военное право, ни военная дисциплина. Солдаты стали обвинять своего слишком уступчивого начальника в измене и побили его камнями. Отряд всадников, высланный римским правительством, перебил гарнизон, уходивший согласно условиям капитуляции. Победоносная армия была размещена по всей Италии, во всех ненадежных городах были поставлены сильные гарнизоны. Под железной рукой офицеров Суллы мало-помалу затихли последние судороги революционной и национальной оппозиции.

В провинциях оставалось еще немало дела. Правда, Луций Филипп вскоре (672) [82 г.] отнял Сардинию у наместника революционного правительства Квинта Антония. Заальпийская Галлия тоже слабо сопротивлялась или вовсе не оказывала сопротивления. Зато в Сицилии, в Испании и в Африке дело побежденной в Италии партии, казалось, отнюдь еще не было проиграно. Сицилией управлял от имени этой партии верный ей наместник Марк Перпенна. Квинт Серторий сумел привязать к себе местное население провинции Ближней Испании и организовать из поселившихся в Испании римлян более или менее значительную армию, которая прежде всего закрыла перевалы через Пиренеи. Серторий доказал и здесь, что куда бы его ни назначили, он оказывался на своем месте и среди революционных бездарностей был единственным дельным человеком. В Африке наместник Адриан слишком усердно проводил революционные меры и стал отпускать на волю рабов; тогда римские торговцы в Утике устроили уличный бунт, напали на Адриана в его резиденции и подожгли его дом; Адриан сгорел вместе со своей челядью (672) [82 г.]. Однако эта провинция оставалась на стороне революционного правительства, и командующим назначен был здесь зять Цинны, молодой и талантливый Гней Домитий Агенобарб. Из Африки велась даже пропаганда в зависимых государствах, Нумидии и Мавретании. Законные правители этих стран: Гиемпсал II, сын Гауды, и Богуд, сын Бокха, держали сторону Суллы; но Гиемпсал был низвергнут с престола демократическим претендентом Гиарбой при помощи сторонников Цинны, в Мавретанском же царстве тоже возникли подобные раздоры. Бежавший из Италии консул Карбон жил на острове Коссире (Пантеллария), между Африкой и Сицилией, по-видимому, в нерешимости, бежать ли дальше в Египет или сделать попытку возобновить борьбу в одной из провинций, оставшихся верными его партии.

Сулла послал в Испанию Гая Анния и Гая Валерия Флакка, первого в качестве наместника Дальней Испании, второго как наместника провинции Эбро. Им удалось избежать трудной задачи проложить себе силою путь через пиренейские перевалы, так как поставленный там Серторием начальник был убит одним из своих офицеров, после чего войска разбежались.

Серторий, не имевший достаточно сил для борьбы в равных условиях, наспех собрал те отряды, которые были у него под рукой, и отплыл с ними из Нового Карфагена. Куда – он сам еще не знал: к берегам ли Африки или к Канарским островам, куда-нибудь, где его не могла бы достать рука Суллы. Испания добровольно подчинилась наместникам Суллы (около 673 г.) [81 г.], и Флакк успешно сражался с кельтами, через территорию которых ему пришлось пройти, и с испанскими кельтиберами (674) [80 г.].

В Сицилию был послан Гней Помпей в качестве пропретора. Когда он появился у берегов со своими ста двадцатью парусниками и шестью легионами, Перпенна очистил остров без сопротивления. Помпей послал оттуда эскадру в Коссиру захватить укрывшихся там офицеров Мария. Марк Брут и другие были немедленно казнены. Консула Карбона Помпей приказал привести к себе в Лилибей, чтобы лично передать его в руки палача, забыв о том, что Карбон оказал ему услугу в минуту опасности (672) [82 г.].

Посланный из Сицилии в Африку Помпей разбил здесь войска, собранные Агенобарбом и Гиарбой; их было немало, но армия Помпея значительно превосходила их численностью. Помпей отклонил пока намерение своих солдат приветствовать его титулом императора и подал сигнал к штурму неприятельского лагеря. В течение одного дня он справился с противником. Агенобарб был в числе убитых. С помощью царя Богуда Гиарба был захвачен в Булле и убит; Гиемпсал был восстановлен на принадлежавшем ему по праву наследства престоле. Помпей устроил жестокую облаву на жителей пустыни и восстановил упавший было престиж римского имени. Часть гетульских племен, признанных Марием свободными, была подчинена Гиемпсалу. Через сорок дней после высадки Помпея в Африке все было закончено (674?) [80 г.]. Сенат предписал Помпею распустить свою армию. В этом заключалось косвенное указание, что Помпей не будет удостоен триумфа; по установившейся традиции он не имел права на эту честь, так как был лишь экстраординарным магистратом. Помпей роптал на это втайне, солдаты его – во всеуслышание. Один момент казалось, что вся африканская армия взбунтуется против сената, и Сулла выступит в поход против мужа своей дочери. Но Сулла уступил, и молодой полководец мог похвастать, что он единственный римлянин, ставший раньше триумфатором (12 марта 675 г.) [79 г.], чем сенатором. Когда Помпей после своих дешевых подвигов вернулся в Рим, Сулла «Счастливый» приветствовал юношу, быть может не без иронии, именем «Великого».

На Востоке военные действия тоже не прекращались после того, как Сулла отплыл в Европу весной 671 г. [83 г.]. Восстановление старых отношений и покорение отдельных городов не обошлись в Азии, как и в Италии, без кровавых боев. Против свободного города Митилены Луцию Лукуллу, исчерпавшему все другие меры воздействия, пришлось выступить с вооруженной силой. Даже победа, одержанная Лукуллом в открытом поле, не заставила граждан прекратить свое упорное сопротивление. Тем временем между римским наместником Азии Луцием Муреной и царем Митридатом возникли новые осложнения. После заключения мира с римлянами Митридат занялся упрочением своего владычества, поколебленного также в северных провинциях. Он усмирил жителей Колхиды, назначив туда наместником своего способного сына Митридата, но потом сам устранил сына и готовился теперь к походу в свое Боспорское царство. Архелай, который вынужден был искать убежища у Мурены, уверял, что эти приготовления направлены против Рима. Под тем предлогом, что Митридат владел еще каппадокийскими пограничными округами, Мурена двинулся со своими войсками в Коману Каппадокийскую и нарушил таким образом неприкосновенность понтийской границы (671) [83 г.]. Митридат сначала ограничился тем, что обратился с жалобами к Мурене, и когда это оказалось безрезультатным, – к римскому правительству. Сулла прислал уполномоченных для воздействия на Мурену, но последний не повиновался, перешел через Галис и вступил на бесспорно понтийскую территорию. Тогда Митридат решился ответить на насилие насилием. Он поручил своему полководцу Гордию задерживать наступление римской армии, затем явился сам с превосходными военными силами и заставил Мурену принять сражение. Мурена был разбит, понес большие потери и был отброшен за римскую границу во Фригию, римские гарнизоны были изгнаны из всей Каппадокии. Мурена имел наглость называть себя победителем и принять титул императора (672) [82 г.]. Но полученный им урок и вторичное предостережение со стороны Суллы заставили его наконец успокоиться.

Мир между Римом и Митридатом был восстановлен (673) [81 г.]. Эти безрассудные раздоры отсрочили покорение Митилены. Лишь преемнику Мурены удалось взять приступом Митилену после продолжительной осады с суши и с моря, причем большие услуги оказал римлянам вифинский флот (675) [79 г.].

Десятилетняя революция и восстание закончились на Западе и на Востоке. В Риме опять было единое правительство и восстановлен был внутренний и внешний мир. После ужасных потрясений последних лет даже эта передышка была облегчением. Ближайшее будущее должно было показать, справится ли выдающийся человек, которому удалось победить внешнего врага, которому удалась также более трудная задача – подавление революции, справится ли он с самой трудной задачей восстановления расшатанного в своих устоях социального и политического строя.

ГЛАВА X
СУЛЛАНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ.

В то время когда происходила первая братоубийственная битва между римлянами, в ночь на 6 июля 671 г. [83 г.] на Капитолии сгорел высокочтимый храм римского Юпитера, который воздвигли цари, освятила молодая свобода и пощадили бури пяти столетий. Это было не знамением, а символом состояния римского государственного строя. Строй этот тоже превратился в развалины и нуждался в восстановлении. Революция была побеждена, но это еще далеко не означало, что старый строй восстановился сам собой. Большинство аристократии полагало, что теперь, после смерти обоих революционных консулов, достаточно будет произвести обычные дополнительные выборы и представить на усмотрение сената необходимые меры: награждение победоносной армии, наказание главных виновников революции и принятие некоторых мер для предотвращения подобных бурь в будущем. Но Сулла, в руках которого в этот момент сосредоточилась вся власть, более правильно судил об общем положении дел и об отдельных личностях. Римская аристократия в свои лучшие времена не выходила за пределы традиционных форм, ее привязанность к ним носила величественный, и вместе с тем ограниченный характер. Возможно ли было при тогдашней тяжеловесной коллегиальной системе управления энергично и последовательно осуществить обширную государственную реформу? А теперь, когда последний кризис отнял у сената почти всех его выдающихся представителей, сенат меньше чем когда-либо обладал силами и талантами для такого дела. Чистокровные аристократы вообще были ни к чему не пригодны, и Сулла ясно отдавал себе отчет в их ничтожестве. Об этом свидетельствует тот факт, что за исключением Квинта Метелла, находившегося с ним в свойстве, Сулла выбирал всех нужных ему людей из прежней умеренной партии и перебежчиков из демократического лагеря, как то: Луция Флакка, Луция Филиппа, Квинта Офеллу, Гнея Помпея. Сулла желал восстановления старого строя не менее, чем самый рьяный аристократ-эмигрант. Однако он лучше своей партии понимал, какие огромные трудности представляла такая реставрация. Конечно, он тоже не понимал этого целиком, иначе мог ли бы он вообще взяться за такое дело? Он считал неизбежными, с одной стороны, широкие уступки, поскольку уступчивость была возможна, не затрагивая самой сущности олигархии; с другой стороны, – восстановление энергичной системы репрессий и предохранительных мер. Однако он ясно видел, что сенат при данном составе будет отвергать или извращать всякую уступку и парламентским путем разрушит всякое новое систематическое строительство. Уже после подавления революции Сульпиция Сулла, не спрашивая мнения сената, проводил в том или ином направлении все, что считал необходимым. Точно так же и теперь, при гораздо более обостренных и напряженных отношениях, он решился восстановить олигархию не с помощью олигархов, а помимо олигархов, по своему личному усмотрению.

Но Сулла не был теперь, как в то время, консулом, он обладал лишь проконсульской, т. е. чисто военной властью. Чтобы навязать реформу своим друзьям и врагам, ему нужна была власть, по возможности строго придерживающаяся законных форм, но в то же время чрезвычайная власть. В послании к сенату он высказывал, что находит неизбежным поручить установление порядка в государстве одному человеку, облеченному неограниченной властью, и что он считает себя способным выполнить эту трудную задачу. Это предложение многим пришлось не по вкусу, но при тогдашних условиях оно было равносильно приказу. По поручению сената принцепс сената, interrex («междуцарь») Луций Валерий Флакк Старший, в руках которого временно сосредоточивалась высшая власть в государстве, предложил народу утвердить задним числом все официальные действия, совершенные Луцием Корнелием Суллой в качестве консула и проконсула. На будущее же время он предложил предоставить Сулле право решать в первой и последней инстанции дела, касающиеся жизни и имущества граждан; распоряжаться по своему усмотрению государственными землями; изменять границы Рима, Италии и всего государства, как он сочтет нужным; основывать и упразднять городские общины в Италии; распоряжаться провинциями и зависимыми государствами; наделять отдельных лиц высшей властью (imperium) [до Суллы это право принадлежало народному собранию] и по своему усмотрению назначать проконсулов и пропреторов и, наконец, путем новых законов установить на будущее порядок в государстве. Сулле предоставлялось по собственному усмотрению установить время, когда он сочтет свою задачу выполненной и найдет возможным сложить с себя эти чрезвычайные полномочия; пока же он пользовался этими полномочиями, ему предоставлялось по своему усмотрению решать, будет ли наряду с ним функционировать ординарная высшая магистратура республики или нет. Понятно, что это предложение было принято без возражения (ноябрь 672 г.) [82 г.]. Лишь после этого новый властитель, который до сих пор в качестве проконсула избегал вступления в столицу, вступил в Рим. Название этой новой должности было заимствовано от диктатуры, которая фактически была отменена со времен войны с Ганнибалом (I, 777). Но новая диктатура отличалась от старой и внешне – кроме сопровождавшей Суллу военной свиты впереди него шли ликторы, во вдвое большем числе, чем у диктаторов старого времени, – и по существу. Эта новая «диктатура для издания законов и введения порядка в государстве», как гласил ее официальный титул, на деле совершенно отличалась от старой, ограниченной и по своему сроку и по компетенции. Старая диктатура не исключала апелляции к народу и не аннулировала ординарной магистратуры. Новая диктатура скорее была похожа на институт «децемвиров для составления законов»; эти децемвиры также являлись чрезвычайной властью с неограниченными полномочиями и устранением ординарной магистратуры, и функции их – во всяком случае, фактически – не были ограничены определенным сроком. Вернее, эта новая должность, основанная на постановлении народа, со своей абсолютной властью, не ограниченной сроком и коллегиальным характером, была не чем иным, как старой царской властью; последняя тоже была основана на добровольном обязательстве граждан повиноваться одному избранному из их среды абсолютному правителю. Даже современники приводили в оправдание Суллы, что царь лучше, чем плохие законы ⁹⁰90
  Satius est uti regibus quam uti malis legibus (ad Herenn. 2, 22).


[Закрыть]. Да и титул диктатора, вероятно, был выбран только в знак того, что если прежняя диктатура была во многих отношениях ограничена (I, 239, 270, 294), то эта новая диктатура заключала в себе полное возобновление царской власти. Итак, путь Суллы и здесь странным образом совпадал с тем путем, по которому шел Гай Гракх, преследовавший совершенно иные цели. Консервативная партия и здесь была вынуждена следовать примеру своих противников; для предотвращения постоянной угрозы тирании, защитник олигархического строя сам был вынужден выступить в роли тирана. Эта последняя победа олигархии была очень похожа на поражение.

Сулла не добивался и не желал трудной и ужасной работы реставрации. Но ему приходилось выбирать одно из двух: предоставить это дело совершенно неспособным людям, или взять его на себя. Поэтому он принялся за него с беспощадной энергией. Прежде всего надо было вынести решение относительно виновников. Сулла сам по себе склонялся к помилованию. У этого сангвиника были вспышки гнева, и надо было бояться тому, кто видел его сверкающие глаза, его красное от гнева лицо; но его подвижному темпераменту была совершенно чужда вечно гложущая жажда мести, подобная той, которую в своем старческом озлоблении затаил в душе Марий. Сулла поступал сравнительно кротко не только после революции 666 г. [88 г.]. Даже вторая революция, которая совершила столь ужасные злодеяния и нанесла тяжелые удары и ему лично, не вывела его из равновесия. В то время когда палачи волочили по улицам столицы трупы его друзей, он старался спасти жизнь запятнанного кровью Фимбрии, а когда Фимбрия добровольно покончил с собой, Сулла приказал похоронить его труп достойным образом. После высадки в Италии Сулла искренно изъявил готовность простить и позабыть прошлое и не оттолкнул никого, кто искал примирения с ним. Даже после своих первых успехов он вел переговоры в этом духе с Луцием Сципионом. Эти переговоры оборвала революционная партия; мало того, еще накануне своего падения она в последний момент обагрила свои руки еще более ужасными неслыханными кровавыми деяниями и даже вступила в заговор с исконным врагом отечества с целью разрушения города Рима. Но теперь чаша терпения переполнилась. Как только Сулла получил в свои руки верховную власть, он в силу своих новых полномочий объявил врагами отечества, стоящими вне закона, всех гражданских и военных должностных лиц, которые продолжали действовать в пользу революции после вступившего по утверждению Суллы в законную силу его соглашения со Сципионом. Точно так же он поступил с теми гражданами, которые открыто поддерживали революцию. Кто убивал одного из объявленных вне закона людей, тот оставался безнаказанным подобно палачу, который по долгу службы совершает казнь; кроме того он получал еще награду в 12 000 денариев. Напротив, каждый, кто укрывал лиц, объявленных вне закона, даже своих ближайших родственников, подвергался самой строгой каре. Имущество осужденных конфисковалось в пользу государства, подобно военной добыче. Дети и внуки опальных лишались доступа к политической карьере; но если они принадлежали к сенаторскому сословию, они были обязаны нести свою долю сенаторских повинностей. Эти постановления распространялись также на имущество и потомков тех, кто пал в борьбе за революцию; это шло даже дальше, чем кары древнейшего права против тех, кто поднял оружие против своего отечества.

Самым ужасным в этой системе террора была неопределенность установленных категорий. В сенате немедленно был заявлен протест против этого, и Сулла сам попытался устранить это зло; с этой целью он приказал публично выставить список лиц, объявленных вне закона, и назначил день 1 июня 673 г. [81 г.] последним сроком для внесения в него новых имен. Хотя этот кровавый список, увеличивавшийся с каждым днем и наконец дошедший до 4 700 имен ⁹¹91
  Эту общую цифру приводит Валерий Максим (9, 2, 1). По Аппиану (B. C. 1, 95), Сулла объявил вне закона около 40 сенаторов, причем к этому числу впоследствии прибавилось еще несколько имен, и около 1 600 всадников. Согласно Флору (2, 9) (отсюда заимствует Августин de civ. dei 3, 28) всех осужденных сенаторов и всадников было 2 000. По словам Плутарха (Sull. 31), в течение первых трех дней было внесено в список 520 имен; по Орозию (5, 21) в течение первых дней было внесено 580 имен. Между всеми этими указаниями нет существенных противоречий, так как казнили не только сенаторов и всадников, и список оставался открытым в течение нескольких месяцев. В другом месте Аппиан (1, 103) говорит, что по приказанию Суллы были убиты или сосланы 15 консуляров, 90 сенаторов и 2 600 всадников; но уже из самого контекста видно, что здесь смешаны жертвы гражданской войны вообще с жертвами Суллы. Приводим имена 15 консуляров: Квинт Катул, консул 652 г. [102 г.]; Марк Антоний – 655 [99]; Публий Красс – 657 [97]; Квинт Сцевола – 659 [95]; Луций Домитий – 660 [94]; Луций Цезарь – 664 [90]; Квинт Руф – 666 [88]; Луций Цинна – 667—670 [87—84]; Гней Октавий – 667 [87]; Луций Мерула – 667 [87]; Луций Флакк – 668 [86]; Гней Карбон – 669, 670, 672 [85, 84, 82]; Гай Норбан – 671 [83]; Луций Сципион – 671 [83]; Гай Марий – 672 [82]. Из них 14 было казнено, а 1, Луций Сципион, сослан. Если согласно данным Ливия у Евтропия (5, 9) и Орозия (5, 22) во время войн союзнической и гражданской погибли (consumpti) 24 консуляра, 7 преторов, 60 эдилов, 200 сенаторов, то в это число включены погибшие во время италийской войны, как например, консуляры Авл Альбин, консул 655 г. [99 г.], Тит Дидий – 656 [98], Публий Луп – 664 [90], Луций Катон – 665 [89], а также, быть может, и Квинт Метелл Нумидийский, Маний Аквилий, Гай Марий Старший и Гней Страбон, которых также можно причислить к жертвам этого времени, или другие лица, участь которых нам неизвестна. Из 14 убитых консуляров 3 – Руф, Цинна и Флакк – пали жертвами военных бунтов, а 8 консуляров, преданных Сулле, и 3 преданных Марию стали жертвами противной партии. При сравнении вышеприведенных цифр оказывается, что жертвами Мария считали 50 сенаторов и 1 000 всадников, а жертвами Суллы 40 сенаторов и 1 600 всадников. Эти цифры дают по крайней мере не совсем произвольное мерило при определении размеров злодеяний, совершенных обеими партиями.


[Закрыть], справедливо привел в ужас граждан, все же эта мера несколько обуздала произвол палачей. Во всяком случае масса этих лиц погибла не жертвой личной злобы правителя. Его лютая ненависть была направлена исключительно против Мариев, виновников отвратительной бойни 667 и 672 гг. [87, 82 гг.]. По его приказанию была открыта могила победителя при Aquae Sextiae и прах его был брошен в Анио. Памятники побед Мария над африканцами и германцами были разрушены, а так как смерть спасла Мария и его сына от мести, то приемный племянник Мария, Марк Марий Гратидиан, который дважды был претором и пользовался любовью римских граждан, погиб в страшных пытках на могиле Катула, самой несчастной из жертв Мария. Смерть уже похитила самых видных противников Суллы; из главарей оставались в живых только Гай Норбан, который впоследствии сам покончил с собой на Родосе, когда народное собрание обсуждало вопрос о его выдаче; затем Луций Сципион, пощаженный ввиду своей политической бесцветности и, конечно, также своего знатного происхождения, получил разрешение спокойно доживать свою жизнь в своем убежище в Массалии; а также Квинт Серторий, бродивший в изгнании по мавретанскому побережью. Тем не менее у Сервилиева фонтана, у выхода «vicus Jugarius» на форум, где по приказанию диктатора выставлялись на показ головы убитых сенаторов, все росла груда этих голов. Главным образом, это были жертвы из людей второстепенных и третьестепенных. В списки объявленных вне закона вносились без разбора лица, служившие в революционной армии или оказывавшие ей содействие, иногда даже те, кто дал офицеру этой армии взаймы или оказывал ему гостеприимство. Кроме того месть обрушилась на тех капиталистов, которые принимали участие в судах над сенаторами или пользовались Мариевыми конфискациями для денежных спекуляций и были прозваны мародерами. В проскрипционные списки было внесено около 1 600 так называемых всадников ⁹²92
  К ним принадлежал Секст Альфен, о котором неоднократно упоминает Цицерон в своей речи в защиту Публия Квинктия.


[Закрыть]. Поплатились и профессиональные обвинители – этот худший бич знати, – промышлявшие тем, что привлекали лиц сенаторского звания к всадническим судам. «Как могло случиться, – спрашивал вскоре после этого один адвокат, – что нам оставили судейские скамьи, раз перебили обвинителей и судей?». Самые дикие и позорные страсти неудержимо свирепствовали во всей Италии в течение многих месяцев. В столице выполнение экзекуций было возложено, главным образом, на отряд кельтов, а солдаты и унтер-офицеры Суллы разъезжали в тех же целях по различным округам Италии. Кроме того пользовались услугами добровольцев, и всякий знатный и незнатный сброд бросался на это дело, чтобы заслужить премию за убийство или удовлетворить под маской политических убийств свою алчность или личную месть. Случалось, что в проскрипционные списки вносили уже после убийства. Следующий пример показывает, как совершались эти расправы. В Ларине, преданном Марию городе новых граждан, некто Статий Альбий Оппианик совершил убийство. Чтобы избежать наказания, он бежал в главную квартиру Суллы, и после его победы вернулся в город в качестве комиссара Суллы, сменил городские власти и занял со своими друзьями их должности. Лицо, угрожавшее ему судебным преследованием, он объявил вне закона, равно как и его близких родственников и друзей; всех их он велел казнить. Таким образом много людей, среди них немало решительных сторонников олигархии, становились жертвою ненависти частных лиц или жертвой зависти, вызываемой их богатством. Страшный хаос и непростительная снисходительность, которую Сулла и здесь, как всегда, проявлял к своим приближенным, способствовали безнаказанности даже уголовных преступников, примазавшихся к этому делу.

Таким же образом поступали с конфискованным имуществом. По политическим соображениям Сулла желал, чтобы видные граждане участвовали в продажах этого имущества с торгов и приобретали его. Впрочем, многие добровольно устремлялись на торги, и самым усердным оказался молодой Марк Красс. При тогдашних обстоятельствах не было возможности избежать продажи за бесценок. К тому же по римскому обычаю имущество, конфискованное в пользу государства, продавали оптом. Сулла не позабыл и себя, и своей супруги Метеллы, и других близких ему знатных и незнатных лиц, даже своих вольноотпущенников и собутыльников; он разрешал им покупать конфискованное имущество без торгов или же освобождал их от платежа, полностью или частично. Так например, по рассказам, один из его вольноотпущенников приобрел с аукциона имение стоимостью 6 миллионов сестерций за 2 000, а один из его унтер-офицеров нажил на таких спекуляциях состояние в 10 миллионов сестерций.

Это вызвало сильное и справедливое негодование. Еще во время правления Суллы один адвокат спрашивал, неужели знать вела гражданскую войну только для того, чтобы сделать своих вольноотпущенников и слуг богатыми людьми. Впрочем, несмотря на продажи за бесценок, общая сумма, полученная от продажи конфискованных имуществ, составила не менее 350 миллионов сестерций. Это дает приблизительное представление о громадных размерах конфискаций, обрушившихся, главным образом, на самую богатую часть граждан. Расправа была страшная – без суда, без помилования. Безмолвный ужас лег на страну, свободное слово замолкло на форуме столицы и провинциальных городов. Террор олигархии носил другой характер, нежели террор революции. Марий утолял в крови своих врагов свою личную жажду мести, Сулла же, можно сказать, абстрактно считал террор необходимым для введения нового деспотизма, и хладнокровно совершал и допускал убийства. Но террор казался еще ужаснее потому, что проводился консерваторами и, так сказать, бесстрастно. Гибель государства казалась тем неизбежнее, что оба лагеря не уступали друг другу в безумии и злодеяниях.

Сулла считал недействительными в общем все принятые во время революции государственные меры, не касающиеся одних лишь текущих дел. Однако при наведении порядка в Италии и в столице он твердо держался установленного революцией принципа, что всякий гражданин какой-либо италийской общины является тем самым также римским гражданином. Отмененные различия между римскими гражданами и италийскими союзниками, между старыми полноправными и новыми гражданами с ограниченными правами не были восстановлены. Только вольноотпущенники снова были лишены неограниченного права голоса; по отношению к ним был восстановлен прежний порядок. Ультраконсерваторам все это могло казаться большой уступкой. Сулла же понимал необходимость вырвать из рук революционных вождей это сильное средство, понимал также, что рост числа граждан не представлял существенной опасности для господства олигархии.

Однако эта уступчивость в принципе сопровождалась самым суровым судом над отдельными городами во всех областях Италии. Это дело было поручено специальным комиссарам при содействии поставленных по всему полуострову гарнизонов. Некоторые города были награждены: так например, Брундизий, первый перешедший на сторону Суллы, был освобожден теперь от пошлин, что имело большое значение для портового города. Ряд городов подвергся карам. Менее виновных наказали денежными штрафами, снесением городских стен, уничтожением укреплений. У самых упорных противников Сулла конфисковал часть их земель, а у иных и всю область. Впрочем, можно было считать, что такие наказания они несли по закону – или как общины римских граждан, взявшиеся за оружие против своего отечества, или как союзные города, которые вели войну против Рима, нарушив этим договор о вечном мире. В этом случае все граждане, лишившиеся своих владений, но только они одни, лишались также своих гражданских прав в данном городе, а также права римского гражданства и получали самое ограниченное латинское право ⁹³93
  См. том I, стр. 397. К этому присоединялось также следующее особое ухудшение положения: латинское право, точно так же как и право перегринов, обычно предполагало принадлежность к определенной латинской общине, или общине перегринов; в настоящем же случае, точно так же как и для позднейших вольноотпущенников латинского права или права дедитициев, оно выступало без такого собственного городского права. В результате эти латины не пользовались привилегиями, связанными с городским управлением: в сущности говоря, они не могли также составлять завещания, так как завещание можно было сделать не иначе, как по законам своего города. Впрочем, они могли приобретать собственность по римским завещаниям и могли заключать сделки между собою, равно как с римлянами и с латинами, по формам римского права.


[Закрыть]. Таким образом предупреждалась возможность, что подвластные италийские города с ограниченными правами станут центрами оппозиции: лица, лишенные гражданства и имущества, скоро должны были затеряться в массе пролетариата. В Кампании, разумеется, была уничтожена демократическая колония Капуя, и государственные земли были возвращены государству; вероятно тогда же остров Энария (Исхия) был отнят у города Неаполя. В Лации были конфискованы все земли большого и богатого города Пренесте, а также, вероятно, Норбы. Точно так же в Умбрии были конфискованы земли Сполетия. В области пелигнов город Сульмон был даже срыт до основания. Но тяжелее всего железная рука правителя опустилась на две области, которые оказывали упорное сопротивление до последней минуты и даже еще после битвы у Коллинских ворот, а именно на Этрурию и Самний. В Этрурии полная конфискация обрушилась на ряд самых значительных городов, как то: Флоренция, Фезулы, Арреций и Волатерры. О судьбе Самния уже говорилось выше. Здесь не производили конфискаций, а раз навсегда опустошили страну; цветущие города, даже бывшая латинская колония Эзерния, были превращены в пустыню, и вся область была низведена до уровня областей бруттиев и луканов.

Эти меры по отношению к земельной собственности италиков предоставили в распоряжение правителя, с одной стороны, государственные земли, которые были некогда даны в пользование бывшим союзным городам, а теперь с ликвидированием их, отошли обратно к римскому правительству; с другой стороны, конфискованные земли провинившихся городских общин. Сулла использовал эти земли для того, чтобы поселить на них солдат победоносной армии. Большинство этих новых поселений было основано в Этрурии, например, в Фезулах и Арреции; другие были основаны в Лации и в Кампании, где в числе прочих Пренесте и Помпеи стали сулланскими колониями. Как было уже сказано, Сулла не намеревался заново заселить Самний. Во многих случаях земли отводились по гракховскому способу: поселенцы вступали в одну из уже существующих городских общин. Какие широкие размеры имели эти поселения, видно из того, что число распределенных участков определялось в 120 000. Впрочем, некоторые участки получали другое назначение; так например, часть земель была подарена храму Дианы на горе Тифате, другие, как то: поля Волатерр и часть полей Арреция, остались нераспределенными; наконец, некоторые земли согласно старого, запрещенного законом, но возрожденного злоупотреблением Суллы, права оккупации были заняты фаворитами Суллы. Предпринимая эту колонизацию, Сулла преследовал различные цели. Прежде всего он таким образом исполнял данное солдатам слово. Затем он осуществлял тем самым намерение, которое сближало партию реформы с умеренными консерваторами; сообразно с этим он сам уже в 666 г. [88 г.] основал ряд колоний. Этот план заключался в увеличении числа мелких землевладельцев в Италии путем раздробления крупных имений правительством. Какое серьезное значение придавал этому Сулла, показывает возобновление запрещения соединять земельные участки. Наконец, самое главное, он видел в этих солдатских колониях как бы постоянные гарнизоны, которые, защищая свое право собственности, одновременно будут защищать и его новое государственное устройство. Поэтому там, где конфисковалась не вся земля общины, как например, в Помпеях, колонисты не сливались с городской общиной, старые граждане и колонисты образовывали в ограде одних и тех же городских стен две отдельные группы граждан. Эти колонии, так же как и старые, основывались в силу народного постановления, но лишь косвенно, поскольку Сулла учреждал их на основании соответственного пункта закона Валерия. Фактически они были обязаны своим существованием неограниченной власти правителя и в этом смысле напоминали свободное распоряжение древних царей государственным имуществом. Однако при основании прежних колоний устранялась противоположность между солдатами и гражданами, в сулланских же колониях она должна была оставаться и оставалась также и после основания колоний. Новые колонисты являлись как бы постоянной армией сената; и их поселения, в отличие от прежних, правильно называют военными колониями.