Текст книги "Темная лошадка"
Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
7
Я стою сбоку от вагончика братьев Голем. Мне приказано терпеть, ждать, но я знаю: это решение неверное. Если я ворвусь туда первой, сразу, сейчас, то братья Голем у нас в кармане. Они думают, что все обо мне знают, и потеряли бдительность. А я три месяца продумывала, как и что. Я знаю, что делаю. Знаю, что права. Знаю, что братья Голем нервничают. Знаю, что имею право на этот штурм. Знаю, что лейтенант Сайкс здесь для показухи, чтобы покрасоваться перед репортерами, когда примчатся фургоны службы новостей. И чтобы убедить зевак голосовать за него на следующих выборах шерифа.
Он поставил меня сбоку от вагончика и велел ждать. Ни черта не соображает! Отмахнулся, когда я сказала, что боковой дверью братья пользуются чаще всего. Покуда Сайкс с Рамиресом следят за главным входом, братцы складывают денежки в мешок и готовятся улизнуть через боковой выход. Заляпанный для маскировки грязью джип Билли Голема стоит в сторонке. Для побега они наверняка возьмут внедорожник, а не легковой «Корвет», что поставлен на виду, у главного входа. Внедорожник где угодно пройдет.
Сайкс теряет драгоценное время. В фуре с братьями Голем еще две девчонки. Запросто могут стать заложницами. Но если я ворвусь туда сейчас, пока они не следят за входом…
К черту Сайкса! Иду, пока эти уроды не натворили дел. В конце концов, расследование веду я. И ясно понимаю, что к чему.
Включаю переговорник.
– Ждать глупо. Они вот-вот рванут к джипу. Я иду туда.
– Проклятье, Эстес… – Это Сайкс.
Выключаю передатчик и швыряю его в заросли сорняков за вагончиком. Расследование мое. И штурм тоже. Я знаю, что делаю.
Иду к боковой двери и стучу так, как стучат все клиенты братьев Голем: два раза – один – еще два.
– Эй, Билли, это Элль. Мне надо.
Билли Голем распахивает дверь. Под кайфом, взгляд остекленевший, покушал собственной стряпни – метадона высшей очистки. В руке пистолет.
И тут громко хлопает передняя дверь.
Одна из девушек кричит. Проклятье!
– Легавые! – орет Бадди Голем.
Билли Голем целит прямо мне в лицо. Я делаю последний судорожный вдох…
Внезапно он резко поворачивается и стреляет. Грохот оглушительный. Пуля попадает Гектору Рамиресу в лицо и выходит из затылка, забрызгав стоящего сзади Сайкса кровью и ошметками мозга.
Картинка медленно померкла перед глазами, и вместо нее постепенно возникли очертания здания, где я когда-то работала.
Управление по борьбе с преступностью округа Палм-Бич ютилось на пятачке земли возле Лейк-Лайтал-парка. В комплекс входила приемная шерифа, отдел судмедэкспертизы, морг, окружной суд и тюрьма. Все для нарушителей закона и их жертв – в одном флаконе.
Я сидела в машине на автостоянке и смотрела на домик, где помещалась приемная шерифа. В животе противно ныло. Я очень давно не входила в эти двери. В глубине души я была уверена, что здесь все узнают меня с первого же взгляда и что все без исключения питают ко мне лютую ненависть. Хотя разум подсказывал мне, что это неверно. Вероятно, помнит и ненавидит меня только половина.
Минутная стрелка мерно двигалась к концу смены. Если не поймать Джеймса Лэндри сейчас, придется ждать до завтра. А я хотела освежить в его памяти имя Эрин Сибрайт, чтобы ночью ему было о чем подумать вместо сна.
На ватных ногах я подошла к дверям. Заключенные в темно-серых робах убирали территорию под надзором чернокожего охранника в камуфляжных штанах, черной майке и сдвинутой на темя армейской шляпе хаки. Он трепался с двумя полицейскими, курившими на тротуаре. Никто из них не повернул головы в мою сторону.
Я прошла внутрь, к вахте. Никто не назвал меня по имени, не набросился с кулаками. Наверное, дело в стрижке.
За пуленепробиваемым стеклом сидела дежурная – круглолицая барышня с семисантиметровыми багровыми ногтями и огромной, как у Медузы Горгоны, копной черных косичек.
– Мне нужно поговорить с детективом Лэндри, – сказала я.
– По какому вопросу, мэм?
– Заявить об исчезновении.
– Ваше имя?
– Елена Эстес.
Реакции никакой. Ни улыбки, ни яростного вопля. Я ее не знаю, она меня тоже. Дежурная вызвала по телефону Лэндри, а меня попросила присесть и подождать. Но я осталась стоять, скрестив руки на груди, еле дыша, не спуская глаз с выхода на лестницу. Прошел, наверно, целый час, прежде чем тяжелая серая дверь открылась.
– Мисс Эстес?
В качестве приглашения Лэндри придержал передо мной дверь.
Он был крепко сбитый, атлетически сложенный, лет сорока с небольшим, весь какой-то страшно аккуратный. В четыре часа дня рубашка его еще топорщилась от крахмала. Черные с сильной проседью волосы острижены по-военному коротко. Взгляд как у орла: пристальный и чуть презрительный. Хотя, возможно, последнее – лишь мой параноидальный домысел.
Из семнадцати следователей отдела краж и убийств я знала нескольких, самых загруженных, но с Лэндри знакома не была. Спецы по наркотикам обычно держатся – или их держат – обособленно, и с остальными следователями они пересекаются только при выезде на трупы.
Не разговаривая, мы поднялись по лестнице на второй этаж. За стеклом в общей приемной отдела краж и убийств не было ни души. Лэндри сам открыл дверь магнитной карточкой.
В просторном, пустоватом кабинете стояло несколько стальных столов; из присутствующих – ни одного знакомого лица. Обращенные на меня глаза были безразличными, цепкими и холодными. Глаза полицейских. У всех у них взгляд одинаковый – независимо от места работы и служебного положения. Взгляд человека, который никому не доверяет и всех подозревает. Что они подумали, я не знала. Отметила лишь, что некоторые взгляды задержались на мне слишком долго.
Лэндри указал мне на стул рядом со своим столом, и я села. Он тоже сел, разгладил ладонью галстук, включил компьютер и водрузил на нос очки.
– Я – следователь Лэндри, – быстро стуча по клавишам, сказал он. – Как я понимаю, вы пришли заявить об исчезновении человека?
– Об ее исчезновении уже заявлено. Эрин Сибрайт. Два дня назад с вами беседовала сестра пропавшей, Молли Сибрайт. Она сказала мне, что вы были с ней грубы, высокомерны и ничем не помогли.
Еще одна глава из книги Елены Эстес «Как заводить дружбу и оказывать влияние на людей».
Лэндри снял очки и снова окинул меня профессионально-цепким взглядом.
– Та девочка? Но ей всего двенадцать лет.
– Это как-то влияет на тот факт, что ее сестра пропала?
– Мы не принимаем заявлений от детей. Я говорил по телефону с ее матерью. Она ни о чем заявлять не хотела. И сказала, что ее дочь не пропала.
– А может, она ее убила, – предположила я. – И вы не будете искать ее, потому что убийца не хочет писать заявление?
Лэндри сдвинул брови.
– У вас есть основания думать, что ее убила мать?
– Нет. Я вообще так не думаю. Но ведь вы же не были в этом уверены, а девочку прогнали.
– И вы пришли выяснять со мной отношения? Вы что, не в себе? Вам-то какое дело до этих людей? Они ваши родственники?
– Нет. Просто Молли – мой друг.
– Ей двенадцать лет!
– Она попросила меня о помощи. Я, к вашему сведению, верю, что у нее есть основания считать, будто ее сестра пропала.
– А это почему?
– Потому что ее сестра пропала. С воскресенья она не дает о себе знать.
Я поведала Лэндри сагу о Доне Джейде и смерти Звездного. Лэндри явно на меня злился. Воздух вокруг него прямо-таки гудел от раздражения. Ему не нравилось, что я делала за него его работу, пусть даже, по его мнению, никакой работы ему делать было не надо. Полицейские свято блюдут свою территорию.
– Вы полагаете, что девушку убили из-за дохлой лошади? – произнес он таким тоном, будто большей нелепицы в жизни не слыхивал.
– Людей убивают из-за пары ботинок, – возразила я. – Из-за того, что повернули не на ту улицу. Кстати, этот дохлый конь стоит четверть миллиона страховых. Лично мне нетрудно поверить, чтобы кто-то ради такой суммы решился прибегнуть к насилию, а вам?
Лэндри нахмурился.
– Тренер говорит, что девушка уволилась и переехала в Окалу.
– Тренер, который, вероятно, и распорядился убить коня, а с покупки следующего получит хороший барыш.
– А вы знаете, что она не уезжала в Окалу? – спросил Лэндри.
– Нет. Но мы этого так и не узнаем, если не искать. Вы могли бы связаться с Окалой, позвонить дежурному по городу, или комиссару полиции, или кто там у них есть.
– И что я им скажу? Что эта девушка, возможно, переехала туда и устроилась на работу? Ей восемнадцать лет. Она имеет право делать все, что ей приспичит.
– Вышлите им номера ее автомобиля.
– Зачем? Он в угоне?
Я встала. Злоба во мне клокотала посильнее, чем в нем, и я была рада, что по моему лицу он этого не поймет.
– Ладно, Лэндри. Я вижу, вам плевать, что девушка пропала, да и умри она, вы не почесались бы. И махинации с сотнями тысяч долларов вас тоже не колышут. Непонятно только, чего ради тогда я плачу налоги.
– Обман страховой компании не считается обманом, покуда сама страховая компания этого не признает. А девушка не считается пропавшей, если ей восемнадцать лет, она по своей воле поменяла место жительства, и ее родные не заявляют об ее исчезновении.
– Родные об ее исчезновении заявили. Это сделала ее сестра Молли. Иначе, по вашим словам, выходит – если Эрин ушла из родительского дома и живет одна, то заявлять об ее исчезновении некому, кроме нее же самой. Получается нелепо. Вы готовы допустить, чтобы с этой девушкой случилась любая беда, потому что ее мать – безмозглая эгоистка, которая будет только рада отделаться от дочери… Впрочем, кажется, я понимаю, – саркастически прибавила я. – Это отняло бы у вас час-два бесценного рабочего времени, посвященного расследованию карманных краж. Надо ведь пару раз поднять трубку и позвонить, задать несколько вопросов, выверить и сопоставить факты…
Лэндри тоже встал, медленно багровея. Теперь все в комнате смотрели на нас. Краем глаза я заметила даже, что из соседнего кабинета вышел один из сержантов. В дальнем углу отчаянно звонил телефон.
– Вы что, хотите рассказать мне, как делать мою работу, Эстес?
– Лэндри, я вашу работу делала. Это не так уж трудно.
– Да? Что-то не замечал, чтобы вы и сейчас здесь работали. Почему бы?
Телефон перестал звонить. Тишина в комнате стояла мертвая – как в открытом космосе. В голове у меня теснилось с полдюжины верных ответов, но ни одного из них я не произнесла вслух. Для присутствующих, да и для меня самой, в расчет принимался лишь один ответ: я больше не работаю здесь, потому что по моей вине один из наших – один из них – был убит. Этого ничем не перешибешь.
В конце концов я кивнула и спокойно сказала:
– Ладно. Ваша взяла. Призовой выстрел в тире достается Лэндри. Я подозревала, что на вас надеяться нечего, и не ошиблась. Но Эрин Сибрайт пропала, и кто-то должен этим заняться. Если не вы, значит, я. Только если в результате девушка погибнет, потому что я не смогу найти ее так быстро, как нашли бы вы, это будет на вашей совести, Лэндри.
– У вас здесь все в порядке? – подходя к нам, поинтересовался сержант. – Ах, вот оно что! – сказал он, останавливаясь передо мною. – То-то я смотрю… Эстес, и хватило же вам наглости прийти сюда!
– Извините. Не знала, что теперь с преступностью борются только по приглашениям. Вероятно, мое затерялось на почте.
Обратный путь до двери показался мне гораздо длиннее. Ноги были как будто свинцом налиты, руки тряслись. Я вышла из кабинета, по коридору доплелась до туалета, нависла над унитазом, и меня стошнило.
Прошло еще несколько минут. Я привалилась к стене кабинки, закрыла глаза и спрятала горящее лицо в ладонях. Вся в поту, еле дыша. Измученная. Но все-таки я была жива – и в прямом, и в переносном смысле слова. Я раздразнила львов в их логове – и уцелела. Наверное, можно гордиться собой.
Я вышла из кабинки, умылась и постаралась сосредоточиться на своей маленькой победе. Сегодня ночью Джеймсу Лэндри непросто будет выкинуть из головы Эрин Сибрайт – хотя бы потому, что я прилюдно задела его самолюбие. Если в результате сегодняшней перепалки он сделает хотя бы один телефонный звонок, который сдвинет дело с мертвой точки, значит, я мучилась и ломала себя не зря.
Выйдя на улицу, я вяло задумалась, не честолюбие ли мною движет. Но, поскольку очень давно уже его у себя не наблюдала, точно определить не смогла.
8
В отличие от меня, Шону по-прежнему нравилось шокировать свою добропорядочную семью, появляясь на благотворительных балах, где зимой сосредоточена вся светская жизнь Палм-Бич. Эти балы потрясают неумеренной роскошью и стоят примерно столько же, сколько собирают на разные благие цели, но зато всем весело. Можно продемонстрировать платья и украшения от лучших домов моды, последние достижения косметической хирургии, общественное положение, повадки и уловки баснословно богатых людей. На что у меня, хоть я сама и выросла в этом мире, никогда не хватало терпения.
Шона я нашла в гардеробной (размером побольше спальни в обычном доме). Он был в смокинге от Армани и завязывал галстук-бабочку.
– Какая у нас нынче болезнь? – спросила я.
– Начинается на «п».
– Паралич?
– Паркинсон. Последний писк моды среди известных людей. Публика валом повалит, вот увидишь.
Шон застегнул пиджак и залюбовался собою в трюмо. Облокотившись на мраморный подоконник, я наблюдала, как он прихорашивается.
– Когда-нибудь список приличных болезней подойдет к концу.
– Я уже пригрозил маме, что в следующий раз устрою бал в пользу больных генитальным герпесом, – кивнул Шон.
– Господь свидетель, половина Палм-Бич внесла бы свою лепту.
– А другая половина приобщилась бы на ночных тусовках после бала. Хочешь быть моей дамой?
– В смысле герпеса?
– В смысле бала, Золушка. Твои родители точно там будут. Двойной скандал – двойное удовольствие.
Идея увидеться с матерью и отцом привлекала меня еще меньше, чем поход в полицию: из встречи с Лэндри, по крайней мере в перспективе, может выйти что-нибудь полезное.
Мать пару раз навещала меня, когда я лежала в больнице, исполняя материнский долг при полном отсутствии материнского инстинкта. В свое время она решилась на удочерение по причинам, бесконечно далеким от любви к детям. В ее жизни я была мелкой деталью, как сумочка или комнатная собачонка. И, как собачонку на поводке, меня всякий раз одергивали, стоило мне переступить границу дозволенного: отец тут же грозился лишить меня наследства. Мое вторжение в их жизнь его совсем не радовало. Я была ударом по его самолюбию, постоянным напоминанием о неспособности зачать собственных детей. И это лишь раздувало огонь моего неповиновения.
С отцом я не общалась уже более десяти лет. Наследства он меня лишил-таки, когда я бросила колледж и пошла работать в полицию. Какое оскорбление для него! Просто плевок в лицо. И еще – прекрасный повод разорвать отношения, которым вообще-то положено быть нерушимыми. Мы оба дружно за него ухватились.
– Ой, извини, – я широко развела руками. – Для такого случая я не одета.
Шон смерил критическим взглядом мои старые джинсы и черную водолазку.
– А куда подевалась та красавица, которую я видел нынче утром?
– Целый день доводила разных людей до бешенства.
– По-твоему, это правильно?
– Увидим. Если долго давить прыщи, какой-нибудь точно вылезет.
– Как прозаично!
– Ван Зандт заходил?
Шон закатил глаза.
– Солнце мое, из-за таких, как Томас Ван Зандт, я и живу за закрытыми воротами. Если и заходил, я ничего об этом не знаю.
– По-моему, он слишком занят попытками развести Трея Хьюза на несколько миллионов.
– Хочет продать ему лошадей? Не думаю, что у него что-нибудь получится. Хьюзу деньги нужны. Ты видела, какую он строит конюшню? Просто Тадж Махал местного значения.
– Что-то слыхала.
– Пятьдесят стойл с лепными сводами, с ума сойти! Четыре квартиры для конюхов на втором этаже. Крытая арена. И большая площадка для скачек.
– А где?
– Десять акров элитной земли в том новом районе рядом с Гран-При-Виллидж. Фэйрфилдс.
– Фэйрфилдс? – изумленно переспросила я.
– Да, – кивнул он, поправляя крахмальные манжеты и снова оглядывая себя в зеркале. – Роскошно до неприличия. Его тренеру будут черной завистью завидовать все жокеи Западного побережья. Дорогая, мне пора.
– Погоди. Но такое место должно стоить немыслимых денег! Трей действительно может безболезненно потратить такую часть своего капитала?
– Абсолютно. Мать отписала ему практически все имущество Хьюзов.
– Салли Хьюз умерла?
– В прошлом году. Свалилась с лестницы у себя дома и расколола череп. Во всяком случае, так говорят. Надо чаще встречаться со старыми соседями, Эл, – ворчливо заметил он, чмокнул меня в щеку и отбыл.
Фэйрфилдс. Только сегодня утром Брюс Сибрайт собирался заключать сделку в Фэйрфилдс.
Совпадений я не люблю и не верю в них. Точнее, не верю в их случайность. В колледже я как-то забрела на лекцию некоего современного светила, который утверждал, что жизнь на самом первичном, молекулярном уровне есть энергия. Все наши поступки, мысли, эмоции можно свести к чистой энергии, которая управляет нами, ищет новых путей, сталкивается с энергиями других людей в наших крохотных мирках. Энергия притягивает энергию, намерение становится силой природы, и никаких совпадений не может быть по определению.
Мне очень хотелось уверовать в эту теорию, но потом я поняла: тогда придется принять, что в жизни не бывает ничего случайного или нечаянного. И я решила лучше ни во что не верить.
Учитывая, с какими людьми была по жизни связана Эрин Сибрайт, ничего хорошего с нею сейчас происходить не могло. Мать, похоже, вообще не знала, у кого работала Эрин, и в это мне верилось легко. Пусть бы даже у самого дьявола – Кристал было все равно, лишь бы только из-за этого не покачнулся ее собственный мирок. Возможно, она вообще предпочла бы не помнить о том, что Эрин ее дочь. А Брюс Сибрайт? Знаком ли он с Треем Хьюзом? Если да, то знает ли он Джейда? А если знаком с обоими или хоть с одним, как вписывается в эту картину Эрин?
Скажем, Брюс хотел выставить Эрин из дому за шашни с Чедом. Если он знает Хьюза – а через Хьюза связан с Доном Джейдом, – возможно, он сам устроил ее к Джейду, чтобы таким образом убрать с глаз долой. Другой, куда более важный вопрос – было ли Брюсу дело, что€ станется с Эрин после того, как она перестанет жить в его доме? И если было, то в каком смысле – в хорошем или плохом? Что, если он хотел избавиться от нее на всю жизнь?
Такими-то мыслями и вопросами я заняла свой вечер. Мерила шагами домик для гостей, грызла ногти – вернее, то, что от них осталось. Из колонок лился негромкий, спокойный джаз – неподходящий музыкальный фон для тех сценариев, что я проигрывала в уме.
Тратить день на поездку в Окалу не хотелось: я нутром чуяла, что толку от этого не будет. В конце концов я решила, что утром позвоню в тамошнее сыскное агентство и дам всю необходимую информацию, вкупе с инструкциями. Если Эрин работает на ипподроме Окалы, через день, самое большее через два мне об этом сообщат.
Идиот. Надеюсь, он сейчас мается без сна.
Было за полночь, а у меня тоже сна ни в одном глазу. Вот уже сколько лет я не спала ночами – отчасти из-за склада характера, отчасти из-за не прекращающейся после травмы глухой боли. Впрочем, меня ничуть не заботило, как влияет недосып на мое физическое и психическое здоровье. Наплевать. Я привыкла. По крайней мере сегодня меня не мучили мысли о допущенных ошибках и о том, чем за них придется платить.
Я схватила куртку и вышла из дома. Ночь была прохладная, к Уэллингтону через Эверглейдс гнало грозу. Вдали, на востоке, среди туч посверкивали молнии.
Я проехала мимо роскошных конюшен Гран-При-Виллидж, развернулась и нашла каменные парадные ворота Фэйрфилдс. На табличке значился общий план владения, разделенный на восемь участков площадью от пяти до десяти акров. Три из них с пометкой «Продано». Гарантировалась утонченная красота ландшафта для эксклюзивных конно-спортивных сооружений, а по всем вопросам предлагалось обращаться в компанию «Грифон».
Каменные столбы уже были возведены и сторожка построена, однако железные ворота еще предстояло установить. Я медленно ехала по извилистой дорожке. Фары выхватывали из темноты заросли сорняков и кустарника. На двух стройках ярко горели прожектора. Даже глубокой ночью я без труда определила, какой из двух участков принадлежит Трею Хьюзу.
Конюшню уже поставили. Ее силуэт напоминал портфель для документов – огромный двухэтажный прямоугольный параллелепипед вытянулся вдоль дороги, щеголяя своей величиной. Он ярдов на тридцать отстоял от проволочной изгороди. Ворота были заперты на цепь.
Я подъехала вплотную к воротам и остановилась, стараясь разглядеть как можно больше. В свет фар попал кусок бульдозера, комья глины, кучи выкопанной земли. Рекламный щит перед конюшней гордо гласил, что строительная компания возводит имение «Везучий паршивец». Потрясающее остроумие!
Стоимость участка я могла определить только приблизительно. Десять акров земли вплотную к ипподрому – удовольствие недешевое, а то, что строит на этой земле Трей Хьюз, выльется в два, возможно, три миллиона за одни стены. Как и в Гран-При-Виллидж, в Фэйрфилдс жилых домов не планировалось: у владельцев конюшен шикарные коттеджи в Поло-клубе или на острове. Семейство Хьюз владело участком с видом на море на Блоссом-Вей, рядом с пафосными купальнями Палм-Бич и теннисным клубом. У самого Трея в то время, когда я с ним еще общалась, был особняк в Поло-клубе. Теперь ему принадлежало все, благодаря тому, что Салли Хьюз неудачно оступилась на лестнице.
Действительно, везучий паршивец! Отделаться от женщины, которую он называл не иначе, как Мать-Правительница, получить неограниченный доступ к баснословному состоянию ценой одного простого падения. Эта мысль извивалась у меня в мозгу, как змея.
После разговора с Шоном я вышла в Интернет, чтобы найти любые упоминания о гибели Салли Хьюз, и не нашла ничего, кроме некролога. Ни слова о расследовании.
Впрочем, откуда бы ему взяться?
«Как неосмотрительно пропустить такое в газету!» – сказала бы моя мать. В наших краях в газетах печатают светскую хронику и объявления. А таким грязным вещам, как смерть и полицейские расследования, там не место. Газету, которую читает моя мать, печатают на глянцевой бумаге, типографской краской такого качества, чтобы не запачкала невзначай руки читателей. Чистота – залог успеха. В том числе и чистота содержания.
«Пост» – городская газетка Уэст-Палм-Бич, где живут люди попроще, – сообщала, что Салли Хьюз умерла у себя дома, в возрасте восьмидесяти двух лет.
Как бы то ни было, в результате Трей Хьюз стал настоящим золотым гусем. И, разумеется, всегда находились люди, готовые сделать ему маленькое одолжение – например, помочь избавиться от скакуна с чудесным характером, но без особых талантов. Неважно, сколько у Трея денег сейчас. Четверть миллиона долларов лишними не бывают.
Возглавлять список таких благодетелей, несомненно, должен Дон Джейд. Какая завидная участь для него – да и для любого другого тренера – войти в такую конюшню, сразу же вернуть себе вес и всеобщее уважение, приманить еще больше клиентов с бездонными карманами.
Интересно, почему нынче утром я почувствовала между ними такое напряжение? Ведь Трей Хьюз может теперь позволить себе нанять любого, самого успешного известного тренера. Почему он якшается с Доном Джейдом, чья репутация основана скорее на скандале, чем на успехе? Впрочем, еще – на способности выходить сухим из воды после любых грязных дел…
Так или иначе, положение у Дона Джейда отличное. Следовательно, многие должны завидовать ему черной, лютой завистью.
Я тут же подумала про Майкла Берна. Мне удалось выяснить, что он выступал на Звездном до Джейда, но на соревнованиях показывал весьма скромные результаты. Затем скакуном занялся Джейд. Прибрал к рукам и коня, и хозяина, и конюшню типа Тадж-Махал. Неудивительно, что Берн озлился. Он не просто потерял какие-то деньги, когда Звездного вывели из его конюшни. Потерял он пропуск в знатную кормушку.
Он не просто, как выразился Ван Зандт, конкурент Джейда – он враг.
А враг может стать ценным источником информации.
Я вернулась к конно-спортивному центру. Ночью можно спокойно облазить все, не беспокоясь, что меня увидит кто-нибудь из присных Джейда. Я хотела найти конюшню Берна. Если удастся раздобыть ее телефон, можно будет назначить встречу там, где никто из компании Джейда нас не застукает.
Из будки на проходной вышел несчастный заспанный вахтер.
– Очень поздно, – с сильным акцентом произнес он.
Я горестно вздохнула:
– Ага, расскажите мне об этом. У нас там лошадь заболела, а мне выпало дежурить ночью, как и вам.
– А, вот что, – кивнул он. – Понял. Сочувствую. Удачи, мисс.
– Спасибо.
Он не удосужился спросить, как меня зовут или из какой конюшни эта несуществующая лошадь. У меня был пропуск на стоянку и правдоподобная история. Вполне достаточно.
Я опять поставила машину у задних ворот, не желая привлекать к себе лишнего внимания. С фонарем в руке и пистолетом за поясом джинсов я пошла по проходу между конюшнями-палатками, ища табличку с именем Майкла Берна и надеясь не наткнуться на чьего-нибудь конюха или охранника, совершающего обход. Если повезет, найду коней Берна неподалеку от Джейдовых. Если же удача не на моей стороне, мне придется обойти сорок конюшен.
Надвигалась гроза. Ветер крепчал, крыши палаток надувались пузырем и хлопали, беспокоя животных. Прикрывая фонарь ладонью, я осторожно читала таблички с именами владельцев и телефонами экстренной помощи и все же напугала нескольких коней. Они заметались в тесных денниках, закатив глаза от ужаса. Остальные тихонько ржали, выпрашивая лакомство.
С запада налетел порыв ветра, зашумел в кронах деревьев. Над головой пророкотал гром. Проходя мимо палатки номер двадцать два, я вдруг услышала, как скрипнули дверные петли, а потом раздался какой-то резкий, отчетливый звук, который я не могла объяснить, покуда не случилось вот что.
Подобно духу из потустороннего мира, прямо на меня по проходу между палатками понесся огромный призрачно-серый конь. Не успела я среагировать, как он наскочил на меня и отбросил назад. Теперь только бы успеть откатиться прочь с его дороги, только бы ноги не подвели… Правая щиколотка зацепилась за колышек палатки, и я с грохотом повалилась наземь. Попыталась прикрыть голову, свернуться в клубочек, каждой клеточкой тела готовясь к страшному удару подкованных сталью копыт, к тому, что сейчас полтонны живого веса обрушится на мою хилую плоть и хрупкие косточки. Но серый перескочил через меня и ускакал в темноту.
Поднявшись на ноги, я шагнула обратно к палатке, но тут выбежала еще одна лошадь – черная, с белой звездочкой на лбу – и с громким ржанием помчалась следом за серым. Я едва успела уклониться от копыт.
Шлепок по крупу, вот что я тогда услышала! Звонкий шлепок ладонью по конскому крупу.
Я побежала в палатку. Там творился страшный переполох, лошади бились и метались в стойлах. Хлипкие перегородки из трубок и холстины ходили ходуном и жалобно скрипели. Стены палатки сотрясали порывы ветра. Я закричала, надеясь, что преступник испугается разоблачения и обратится в бегство.
Еще одна лошадь выскочила из открытого денника, увидела меня, всхрапнула и промчалась мимо, отбросив меня к двери соседнего стойла. Потом распахнулась и эта дверь, толкнув меня в спину, и я упала на колени. Из стойла за моей спиной, брыкаясь, как необъезженный мустанг на родео, выскочил конь, с низким храпом шарахнулся в мою сторону, и я только услышала, как копыто со свистом рассекло воздух в миллиметре от моего виска.
Не успела я шевельнуться, как душная вонючая темнота окутала голову и верхнюю часть тела и меня бросило вперед, в денник. Я попыталась стянуть с себя попону, но не могла поднять рук. Нахлынула дурнота, голова кружилась, я зашаталась, оступилась и упала на одно колено. И тут что-то сзади коротко и сильно ударило меня по спине – настолько сильно, что из глаз посыпались искры.
От третьего удара я повалилась ничком и затихла. Воздух врывался в гортань жгучими, резкими толчками, не наполняя легких. В голове гудело, ничего больше я не слышала и только думала – успею ли узнать, что происходит, до того, как погибну под копытами следующей лошади. Я попыталась подняться, но не смогла – сигнал терялся где-то на полпути от мозга к нервным окончаниям. Зато спину пронзила такая боль, что я задохнулась, закашлялась. Мне не хватало воздуха, но вздохнуть полной грудью я тоже не могла.
Прошла минута. Ни одна больше лошадь не пробежала мимо. И вилами в спину больше не били. Видимо, тот, кто напал на меня, сбежал, а я осталась одна совершенно не в том месте и абсолютно не в нужное время. Лошади бегают на свободе. Если сейчас кто-нибудь вломится в конюшню и найдет меня…
Собрав остатки сил, я все-таки стащила с головы попону и, хватая ртом воздух, кое-как поднялась на ноги. Казалось, земля ходит подо мною ходуном, но мне тем не менее удалось добрести до выхода из палатки.
Фонарь валялся на земле – там, куда упал, когда меня сшибла первая лошадь, – и его свет желтым лучом разрезал темноту. Лошади скакали по расчищенному участку под склоном, некоторые метались между палатками. Ветер дул все сильнее, и уже падали первые тяжелые капли дождя. Я услышала вдали чей-то крик. Пора сваливать.
Я схватила фонарь, и его луч высветил надпись:
«В случае необходимости звонить Майклу Берну…»
– Не двигайтесь! Бросьте фонарь!
Голос раздался у меня за спиной, и одновременно мощный луч света ударил мне в плечо.
– Я услышала шум, – полуобернувшись, сказала я. – Кто-то открывал двери денников.
– Правильно, – язвительно заметил человек. – И я даже знаю кто. Бросайте фонарь, ну!
– Это не я, – возразила я, поворачиваясь лицом к нему. – Я пыталась его задержать. Вот, у меня синяки.
– Леди, я еще раз повторять не стану. Бросайте фонарь!
– Я хочу видеть, кто вы. Откуда мне знать, что вы не тот, кто это сделал?
– Я охранник.
Это меня ничуть не успокоило. Договор об охране ипподром заключал с частными фирмами, которые работникам платили мало, а потому нанимали кого попало. Я пыталась его рассмотреть, но свет фонаря слепил мне глаза. Впрочем, пистолет в его руке я увидела сразу.
– Это что, по форме положено? – спросила я.
– Мне – положено. – Он повел дулом в мою сторону. – Хватит вопросов. Выключите свет и отдайте фонарь. Пошли.
Я повиновалась, искренне желая поскорее выбраться на открытое место, где вокруг точно есть другие люди. Даже подумала, не рвануть ли туда сию минуту, но решила этого не делать. Не надо, чтобы потом мой портрет и приметы поместили на первых страницах газет. И выстрел в спину схлопотать тоже неохота.
За стенами палатки перекрикивались люди, ржали кони. Я слышала перестук копыт по утоптанной грунтовой дороге. Охранник препроводил меня к тележке для гольфа, стоявшей у палатки номер 19 – конюшни Джейда.
