Текст книги "Клуб любителей фантастики. Анталогия танственных случаев. Рассказы."

Автор книги: Техника-молодежи Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)

– Влюбленных? – переспросила Зойка.

– Почитай мировую лирику. Тысячи лет влюбленные вздыхали при Луне. Могу столько стихотворений прочесть на эту тему – до утра хватит. А когда люди здесь обжились, решили поставить такой памятник.

– Пойдем сейчас! – загорелась Зойка.

– До башни далеко,покачал головой Торопец. – Она за поясом кратеров. Поедем туда утром, в шесть ноль-ноль. Возьму у приятеля луноход.

– Поедем,обрадовалась Зойка. Она все еще держала в руках часы Сергея.Мне кажется, эти часы... словно живые. От них исходит какое-то тепло.Она внимательно посмотрела на часы, и вдруг словно тень набежала на ее лицо. Откуда бы ей взяться?

Девушка захлопнула крышку часов и протянула их Сергею. Лицо ее было бледным.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего,покачала она головой.Устала я сегодня. Плясала много. Есть такая примета: много веселья – к печали.

Они подошли к гостиничному подъезду.

– Знаешь, Сережа,нарушила она паузу.Не тянет меня завтрашняя прогулка.И убежала.

Резкая перемена в поведении девушки озадачила и огорчила Торопца. "И впрямь, видно, устала. Заеду к ней завтра, как договорились",решил Сергей и отправился добывать луноход.

Рано утром он лихо остановил машину у входа и, игнорируя лифт, бегом спустился на одиннадцатый этаж, где жила Зойка. Перед ее дверью замедлил шаг, достал часы, щелкнул футляром. Без минуты шесть. Постучал пальцем – ответа не последовало. Тихонько толкнул дверь – она оказалась незапертой.

– Зоя! – позвал он, заглядывая в комнату. В номере никого не было. Постель – в полном казенном порядке. Ровно натянутое одеяло и пышно взбитая подушка говорили о том, что Зойка, по-видимому, не ложилась. Или поднялась совсем рано, тщательно застелила постель и ушла. Но куда?

Сергей присел к столу и попытался сосредоточиться. Что зацепило его сознание, когда он только что открывал часы? Цвет циферблата! Он был фиолетовый! Последней туда смотрела Зойка, вчера вечером. Значит, в тот момент настроение ее стало прямо-таки убийственным. Но почему? Он достал часы, машинально открыл футляр... и хлопнул себя по лбу: остолоп! Как он сразу не догадался! С внутренней стороны крышки на него глядела улыбающаяся Женевьева. Ее-то, наверное, и увидела Зойка. Ревность, старая, как мир, ревность!

Мысль работала четко, как на экзамене. Только бы Зойка осталась на Луне, тогда он так или иначе ее отыщет. А вот если улетит...

Единственные ворота с Луны во внешний мир – космопорт. Ближайший корабль стартует в 6.15. Луна – Земля...

Он сунул злополучные часы в карман и выскочил из номера, хлопнув дверью. Расталкивая редких в эту пору прохожих, ринулся к луноходу. Двигатель мигом взревел, словно чувствуя нетерпение водителя.

Он нажал стартер и на предельной скорости помчался по узкому лабиринту старого города, больше полагаясь на чутье, чем на знание маршрута. Выбравшись на скоростную трассу. Сергей выжал из машины все, что мог, и вскоре вдали показались знакомые ажурные башни космопорта. Ворота уже начали сдвигаться – верный признак того, что сейчас с космодрома стартует очередная ракета. Луноход влетел в ворота, едва не задев их.

Корабль стоял, готовый к старту, отсвечивая свежей кобальтовой краской. Рядом возвышалась стойка на гусеничном ходу, кабина с последними пассажирами готовилась к подъему наверх. Выскакивая из машины, он успел заметить, как за прозрачной стенкой лифта мелькнуло Зойкино лицо. Когда он подбежал, кабина плавно тронулась. Не раздумывая, Торопец дернул аварийный стоп-сигнал. Кабина замерла, дверцы раздвинулись, и он шагнул внутрь.

– Вы? Ты? Здесь? – выдохнула Зойка.

Сергей взял ее за руку:

– Выходи.

– И не подумаю,вырвала она руку.

– Молодые люди,благожелательно улыбаясь, вступил в разговор старичок в новомодном галстуке. Может быть, вам лучше выяснить отношения там, снаружи?

– Что случилось? Лифт неисправен? – загремел в переговорной мембране зычный бас капитана.

– Спасибо за добрый совет,поклонился Торопец старичку и силком вытащил упиравшуюся Зойку из кабины.

– Ну и что дальше? – спросила она.

– Как договорились,сказал Сергей.Поедем, покажу Луну.

– У тебя уже есть кому показывать,поджала губы Зойка.

– Ты о той женщине, которая... Она мне только друг. Зойка иронически хмыкнула.

– Не веришь? Смотри.Сергей вытащил часы, размахнулся и с силой шмякнул их о бетонную плиту космодрома.

– Сумасшедший,покачала головой Зойка.Такую редкую вещь уничтожил.

...Да, никто из землян не знал, по какой причине болезнь безумия, охватившая вдруг Тристаун и его окрестности, сошла на нет, а виновник трагедии так и не успел связаться со своими сородичами. События развивались следующим образом.

Выбрав момент, когда в лавке никого не было, часовщик запер входную дверь, затем поставил мыслепередатчик на подоконник, принес стул и сел у окна, чтобы удобнее было наблюдать. Несмотря на жаркий день, на улице было оживленно.

Забавные они существа, люди. Столько лишнего делают, столько нерационального, мельтешат, суетятся по пустякам, а то и вовсе без повода. Бездну умственной и психической энергии затрачивают на бессмысленные эмоции...

На перекрестке, видном из окна, остановились две женщины. И ведь говорят-то наверняка о всякой ерунде, а сколько пыла, сколько страсти! Можно подумать, решают, менять ли термоядерный режим Центральной звезды, которую они именуют Солнцем. И главное, улыбаются!

Как ни странно, улыбка была самым трудным из всего, чему пришлось научиться ему на Земле. Ни одна другая раса не умела улыбаться. Часовщик, запершись, часами отрабатывал перед зеркалом улыбку, прежде чем она стала более-менее походить на естественную. Бессмысленное растяжение лицевых мышц! Столь же бессмысленное, как и другие действия этих странных и непонятных созданий.

Впрочем, часовщик адаптировался в Тристауне довольно удачно. На жизнь хватало, аборигены относились к нему доброжелательно, а одна из соседок, женщина положительная, явно симпатизировала седобородому мастеру, никак не подозревая, что скрывается под его личиной. Она зачастила в лавку, приносила местные кушаний, собственноручно приготовленные, вела долгие разговоры о тяготах одинокой жизни и прелестях жизни совместной. Однажды она привела свою дочь Марту, бойкую девочку лет шести. Та понравилась часовщику, он даже погладил ее по голове.

После каждого визита соседки часовщику приходилось выбрасывать принесенную еду в сточную канаву. Питался он световой энергией, непосредственно усваивая ее.

Да, в смысле питания люди безнадежно отстали от его сородичей. Какое, однако, это могло иметь значение? Их расу должна вытеснить более жизнестойкая, именно они – самосовершенствующиеся киберы с абсолютной свободой действий...

Решено. Он включил передатчик. Поначалу за окном ничего не изменилось. "Все правильно, необходимо определенное время релаксации",подумал он.

Один прохожий напомнил ему высокого плечистого курсанта Звездной академии. Великолепный экземпляр! Он уже далеко. И конечно, трясется над часами – драгоценным подарком, который был синтезирован за несколько минут...

Часовщик почувствовал на мгновение нечто вроде жалости, но тотчас подавил это чувство. Слабый уступает сильному, сильный – еще более сильному. Таков закон космоса.

А хорошо он тогда придумал в последний момент – сделать на крышке часов портрет этой женщины. Иначе курсант мог – мало ли – подарить их кому-нибудь, просто продать. А теперь часы стали как бы именными...

Между тем на улице что-то изменилось. Люди с недоумением поглядывали друг на друга. "Ага, начинается",подумал часовщик, усаживаясь поудобнее.

Разговор двух дам на перекрестке, казалось, достиг высшего накала – так они жестикулировали и разевали рты. Но вот движения их замедлились, стали какими-то сонными. И вдруг одна вцепилась другой в волосы, с силой дернула. От неожиданности та уронила наземь сумку. Оранжевые апельсины покатились по асфальту. Прохожие переступали через них, кто-то бросился подбирать, другой с улыбкой подошел к дерущимся женщинам, пытаясь их урезонить. Тогда обе в слепой ярости накинулись на миротворца.

"Все верно,подумал мнимый часовщик.Начинается с озлобления, потом переходит в панический ужас..."

Вскоре у перекрестка завязалась жестокая потасовка. Толпа разбухала, заполнила весь тротуар, выплеснулась на проезжую часть. Образовалась пробка. Под непрерывное гудение машин хаос продолжал нарастать.

Через какое-то время появились силы порядка. Однако люди в форменных мундирах, вместо того чтобы утихомирить страсти, сами полезли в драку, ожесточенную и бессмысленную.

Часовщик потер руки – жест, заимствованный у землян. Пока все шло как нужно. Один из обезумевших людей, валявшийся под самым окном часовой лавки, вдруг рывком поднялся, придерживаясь за стену, и стал оглядываться, словно и улицу, и дома, и все остальное видел впервые. Лицо его выражало ужас. В следующее мгновение он издал пронзительный вопль, проникший сквозь двойные стекла, и помчался по улице, выставив вперед руки, словно слепой. "Прекрасно, начинается этап клаустрофобии, боязни замкнутого городского пространства",отметил про себя часовщик.

Вскоре к первому беглецу присоединился второй, затем третий... И вот уже толпы людей в разорванных, окровавленных одеждах, с вылезающими из орбит глазами, давя друг друга, ринулись прочь из города. Именно на этот эффект и рассчитывал часовщик. В считанные минуты вся видимая из окна часть города опустела. Острый взгляд часовщика замечал валявшиеся на асфальте оторванные пуговицы, пятна свернувшейся от жары крови, вырванные клочки одежды, раздавленные детские игрушки, сумки, портфели...

Часовщику захотелось пройтись по улицам, посмотреть плоды своей работы. Если там не осталось никого, значит, мыслепередатчик действует на всех людей без исключения и можно вызывать на Землю десант сородичей.

Он ступил на размягченный асфальт, сделал несколько шагов. Странно и непривычно было идти по опустевшему городу. Что делать, смена расы на планете никогда не проходит безболезненно – это было ему известно. Зато здесь в скором времени воцарятся его сородичи, благо для воспроизводства себе подобных материала достаточно – металлов, руды, любых химических элементов. Хватает и источников энергии.

Часовщик дошел до перекрестка, свернул за угол. Дальше начинался старый город. Древние здания, храмы, уцелевшие еще со средних веков, стояли безмолвно, взирая на мир пустыми глазницами выбитых окон: видимо, безумие бушевало здесь еще сильнее. Осколки стекла похрустывали под ногами, звук казался оглушительным в тишине.

Дело сделано. Можно, пожалуй, сбросить оболочку – в Тристауне, похоже, не осталось ни одного живого человека.

Часовщик принялся расстегивать пиджак, с которым на людях никогда не расставался. Повертев одежду в руках, небрежно набросил ее на афишную тумбу. Затем водрузил туда же галстук и пубашку. Только руки и голова были у него человеческими. Вместо тела – невообразимая мешанина из транзисторов, реле и других деталей, которым в человеческом языке не было названия.

Избавившись от одежды, часовщик двинулся дальше. Возникло странное ощущение, будто за ним кто-то следит. Оглянувшись, он никого не заметил, однако странное ощущение не исчезло. Чтобы избавиться от назойливого чувства, он нарочно медленно повернулся и зашагал назад. Шел, механически поворачивая голову то влево, то вправо. Память фиксировала картины разрушения и полного безлюдья. Впоследствии пригодится для центрального информария, расположенного на Главной планете. Каждый разведчик вносил туда свою лепту.

В это мгновение цепочка мыслей часовщика прервалась: между двумя домами, соединенными полукруглой аркой, мелькнула тень. Кошка, собака? На животных действие мыслепередатчика не распространялось. Не обладая разумом, они, конечно, никак не могли воспрепятствовать колонизации Земли.

Против собственной воли он подошел к арке. Дома были настолько похожи, что казались близнецами. Старинной кладки, составленные из огромных, грубо обтесанных камней, они, казалось, источали полнейшее равнодушие к разыгравшимся событиям. Из распахнутого окна на четвертом этаже свисала кукла, удерживаемая зацепившейся за что-то лентой. Ветерок слегка шевелил ее, пшеничные волосы развевались, и она казалась живой.

Смутное воспоминание шевельнулось в памяти пришельца-часовщика при виде этого дома и окна на четвертом этаже. Нет, он не наделен был способностью забывать: это свойство органических структур, хрупких и недолговечных. Зато пришелец умел вычеркивать, стирать из памяти все, что, по его мнению, становилось лишним, ненужным. Что же это? Плохо размагнитил магнитную ленту?..

Под аркой прохладней не было, но после яркого уличного света здесь оказалось полутемно. Едва он шагнул в проем, кто-то отступил назад. Выходит, не ошибся: здесь кто-то есть, и этот кто-то за ним наблюдал!

Взгляд пришельца за несколько мгновений адаптировался к полутьме. В нескольких шагах от себя он увидел женскую фигуру. Неужели это та, даже имя которой он стер из памяти?..

– Это ты,произнесла она. Он вздрогнул и попятился.Энрико. ты не узнаешь меня?

Да, так звал его единственный человек в мире – Марианна, добрая женщина, явно благоволившая к нему. Она сделала шаг вперед.

– Энрико, ты самый умный человек в этом городе. Объясни, что происходит?

Она произносила слова как-то странно, словно вслушиваясь в них и делая долгие паузы.

– Марианна,сказал он негромко.Что ты делаешь здесь одна?

– Энрико...

– Успокойся, я хочу помочь тебе.Часовщик прикидывал, как получше убрать нежелательного свидетеля. Он мысленно ругал себя за то, что раньше времени убрал камуфляж, сбросил одежду, столь ему ненавистную. Впрочем, в полутьме Марианна, чем-то взволнованная и наверняка почти потерявшая разум, едва ли что-нибудь заметит. На всякий случай он отступил в самую темную нишу.

– Иди домой, Марианна,произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ласково.

– Нет! – крикнула она.Только не домой.

– Почему?

– В доме поселилась смерть.

– Смерть? Она уйдет. А хочешь, пойдем ко мне, в мастерскую.

– Ты не встретил Марту? – спросила она, и в ее голосе прозвучала безумная надежда.

– Нет.

– Она погибла, моя девочка,опустила голову женщина и ухватилась за стенку, чтобы не упасть.

– Почему вы обе не ушли со всеми?

– Когда это началось... Когда все ринулись прочь из города... Мы выбежали из дома вместе с остальными жильцами,начала рассказывать Марианна.Но в парадном Марта замешкалась, сказала, что забыла любимую куклу и ни за что не оставит ее в беде. Я умоляла ее поспешить, тащила за руку – ничего не помогало. Марта побежала обратно в квартиру и выбросила куклу в окно, крикнула, чтобы я поймала ее. Но кукла зацепилась лентой за гвоздик...Она перевела дух, затем продолжала: – Наконец показалась Марта. На лице ее был ужас, глаза вылезли из орбит. Впрочем, так выглядели все. "Скорее!" – завопила я, взяла ее за руку, и мы выскочили на улицу, в самое пекло. Я видела, как Марту толкнули, и она упала. Хотела пробиться к ней, но не смогла. Закричала, но мой голос потонул в общем шуме. Толпа несла меня, как щепку... Я ударилась головой о ствол дерева и потеряла сознание. Сколько времени прошло, не знаю. А когда очнулась, вокруг не было ни души.

"Все ясно",подумал часовщик. И здесь привычка, которую он с таким трудом усвоил, живя на этой планете, подвела его. Пришелец улыбнулся. На биопластиковом лице его заиграла гримаса, столь тщательно заученная перед зеркалом.

– Энрико, ты... улыбаешься? – потрясенно спросила женщина, и глаза ее блеснули в полутьме.Радуешься, что моя девочка погибла? Ты чудовище без сердца, я давно подозревала это.С такими словами она шагнула к нему.

Голос женщины дышал такой ненавистью, что часовщик еще больше втиснулся в нишу.

– Марианна, успокойся,пробормотал он, с ужасом чувствуя, что никак не может прогнать проклятую улыбку со своего лица. Она как бы приклеилась – видимо, что-то разладилось в биомеханизме, и мышцы щек свело.

– Смеешься над моим горем? Мы никогда не были нужны тебе – ни я, ни Марта. Нет, ты не человек!

...Знала бы Марианна, как близка была она в этот момент к истине!

Часовщик отказался от своего намерения ликвидировать свидетеля и думал только о том, как скрыться. Марианна бросилась на него. Мастер попытался отступить, запнулся и едва не упал.

– Не уйдешь! – выкрикнула Марианна, схватив его за руку, и вдруг лицо ее свело от ужаса.Энрико...шепотом произнесла она.Ты не человек? Ты... машина? Мне соседки говорили, но я не верила им. Робот, проклятый механизм. Отвечай, негодяй, где моя дочь! Это все – твоих рук дело? – вдруг воскликнула она в каком-то прозрении.

"Она проникла в мою тайну. Ей нельзя оставаться в живых",мелькнуло в тускнеющем сознании часовщика. Обеими руками-клешнями он потянулся к ее горлу. Лицо Марианны посинело, однако она сумела отодрать некогда цепкие пальцы-щупальца.

– Мало тебе моей девочки? – исступленно прохрипела она. И, не дожидаясь ответа, ударила его головой о стену дома. Удар оглушил часовщика, и он стал медленно оседать на асфальт. Марианна его подтолкнула, и бородатое создание рухнуло, рассыпавшись на тысячи и тысячи мельчайших деталей...

...Главная планета так и не дождалась вызова десанта.

(c) Техника молодежи N 2-3 за 1989 г.

Михаил Салтыков "Заземление" (КЛФ)

В этот чудесный весенний день Оле-инг особенно сильно воспринимал боль невосполнимой утраты. Медленно-медленно она поднималась откуда-то из глубины души и искажала его чистое и ясное, как кристалл, сознание. "Тогда тоже была весна", – мучительно думал Оле.

Да, казалось бы, столько лет живет он здесь, на этой планете, мог бы предвидеть... Но он не предвидел. Он даже не представлял себе, что такое возможно. Пока это не произошло, не обрушилось на него, внезапно вывернув наизнанку его сознание. С тех пор он пытался забыть...

Но забыть было ему не дано. Он помнил...

Нэя-инга! Его возлюбленная, вечно юная Нэя!

Той весной она была особенно хороша. Все энеинги восхищались ею, она покорила сердца даже самых угрюмых и суровых, даже сердце старого Куба она покорила своей красотой. Что же говорить про него, он был еще не стар, он любил жизнь, был мощен и строен...

Нэя-инга... Нэя... Ее родовое гнездо находилось рядом с ним, поэтому даже зимой, погруженный в состояние полусна-полусмерти, ощущал он ее присутствие... И ее так жестоко убили той доверчивой и теплой весной!

С тех пор его мучил неразрешимый вопрос, ставший наваждением. На него было всего два ответа: "да" или "нет". Но ни один из них не был решением.

"Мы слишком наивны! – вспоминал Оле-инг слова старого Куба. – От селиэнтов можно ждать всего что угодно. Их философия чудовищна. Этика кровожадных убийц".

Тогда Оле-инг спорил с ним, доказывал, что любая жизнь имеет право на свои законы. Любая...

А может, ничего и не случилось, может быть, его сознание помутилось в результате какой-нибудь скрытой болезни, неведомой энеингам, может, померещилась ему ее смерть, ее последние слова, этот оглушающий клубок боли?.. Может, не было и самой Нэиинги?

Оле-инг с трудом заставил себя ни о чем не думать – расслабиться – забыть все хотя бы на время.

"Со мной происходит что-то ужасное! – сказал он себе. – Нельзя все время к этому возвращаться".

Он взглянул вверх, туда, где мерцало, переливалось множеством цветовых оттенков бархатное ночное небо (пока он говорил сам с собой, наступила ночь), и почувствовал, как ласковый ветерок пробежал по его телу, могучему телу энеинга, устремленному ввысь, и прошелестел в волосах.

Но боль где-то глубоко внизу – мертвая, холодная боль – осталась. Точнее, это была даже не боль – какое-то леденящее все его существо онемение. Словно кто-то медленно и монотонно срезал его корни, поднимаясь все вышей выше. Кусок за куском, клетка за клеткой, сосуд за сосудом.

"Очень скоро, – сказал себе Оле-инг, – я совсем перестану ощущать свои корни – тогда умрет моя память, тогда я перестану видеть и слышать, перестану чувствовать и осязать. Я превращусь в не понимающий ничего обрубок, в полумертвого идиота, не способного даже общаться со своими собратьями".

"Когда это началось?" – спросил себя Оле-инг. И тут же ответил: сразу после того, как погибла Нэя. Ведь их гнезда находились рядом (сама Судьба), их корни касались друг друга. Они понимали друг друга почти без слов. Поэтому, когда это произошло, он почувствовал все то, что ощутила она... Но все произошло так внезапно.

Тогда был жаркий весенний день. Только что прошел дождь, и все живое пробудилось, очнулось от забытья, в которое его погрузило беспощадное солнце.

Сотни, тысячи энеингов разом заговорили друг с другом, когда живительная влага влилась в их кровь и побежала в жилах.

– Лея, как поживаешь? Ты прекрасно выглядишь!

– Да что ты, Вэлин, я чувствую себя ужасно.

– Ну и весна в этом году, правда?

– А как дела у старика Куба?

Так они заговорили все хором, и ему было так приятно их слушать. А затем он взглянул на Нэю, и его сердце замерло от восторга. Она стояла рядом, совершенно преобразившись. Белый ореол окружал ее красивое тело, она вся светилась. Словно в "белых одеждах" селиэнтов, подумал Оле-инг. Но никакие одежды селиэнтов не могли с этим сравниться. Ничто не могло.

И именно тогда появились те три селиэнта. Один из них нес длинный прямоугольный предмет, тускло поблескивающий на солнце. Когда он подошел ближе, Оле разглядел предмет. С одной стороны он был усеян рядом острых кривых зубцов. А по бокам находились два отверстия. Селиэнты приблизились к Нэе, и одно из существ что-то сказало двум другим. Те подняли блестящий предмет – и вдруг...

Они вонзили его прямо в тело Нэи-инги. Она вскрикнула. И Олеинг вскрикнул одновременно с ней. Потому что и в него как будто вонзились эти безобразные зубья. Больше Нэя-инга не кричала. Она только шептала ему какие-то добрые слова, прощаясь с ним навсегда, а он чувствовал, как медленно перерезают селиэнты ее красивое тело. Словно перерезали пополам его самого. А затем она рухнула, не издав больше ни звука, и ее "белые одежды" лежали в грязи. Ее нимб угас. Два (из трех) селиэнта поволокли ее мертвое тело куда-то, а третье существо было довольно. Оно радовалось смерти Нэи. Радовалось! Вот тогда в душе Оле-инга впервые поселилось сомнение в правильности их философии милосердия.

Когда это произошло, он некоторое время находился в каком-то шоке. Все энеинги вокруг замерли и молчали, не в силах осознать случившееся. Даже невозмутимый Куб был поражен.

А затем, сказал себе Оле, появилась тупая ноющая боль внизу. И с каждым днем она поднимается по его телу все выше.

Оле-ингу вдруг вспомнился один разговор со стариком Куби-ингом несколько сезонов назад. Незадолго до гибели Нэи. Он тогда доказывал старику, что селиэнты такие же существа, как и они. Что их уровень цивилизации ничуть не ниже.

"Ну и что, – говорил он, – что они прибыли на Аэнэн позже нас. В конце концов, и мы на планете – пришельцы!"

"Нет! – возражал ему старый Куб. – Все дело в том, КАК прибыли сюда мы и КАК – они. Это очень большая разница. Помнишь...

Между сном и смертью – семенами, космической пылью – мы летели через всю Вселенную вместе со звездным ветром. Мы мигрировали в его великих потоках, стремясь найти планету, на которую принесли бы драгоценную Жизнь. Сколько нас погибло, не выдержав излучения звезд, сколько затерялось в холодных просторах космоса, сколько сгорело, упав на поверхность раскаленных светил...

Но Провидение сохранило нас и привело в этот благословенный мир. Много-много сезонов назад. Тогда здесь были только голые скалы, мертвая горячая земля. Но здесь была вода, на которой держится Жизнь. И мы стали первыми Жителями этой планеты. Все, все народы, все народности энеингов.

Да, так мы расселились по этой планете. Здесь была вода, необходимая для жизни. Но почти совсем не было кислорода. Мы создали кислород из углекислоты – и сделали атмосферу планеты пригодной для жизни. Потому что нашей философией всегда была философия созидания и любви...

Но однажды в наш мир пришли селиэнты. Откуда? Этого точно никто не знает. Одни думали, что они, как и мы, – пришельцы из космоса. Другие считали, что они появились из какого-то Иного Пространства. Факт тот, что селиэнты были совершенно другими. Чужая, абсолютно чуждая нам жизнь. Жизнь, являющаяся самим отрицанием жизни.

Вообще слово "селиэнт" означает буквально "лишенный корней". "Сели – энт". "Без – корней". Их назвали так потому, что корней у них действительно не было. Не было основы основ жизненной организации энеингов – тончайшей системы энергетических каналов, связывающих любого энеинга с родовым гнездом. С генетической памятью всего рода, с единой душой, с одним организмом, где каждый энеинг ощущает счастье принадлежать роду. Ничего этого у селиэнтов не было и нет. Их род для них ничего не значит. У них случаются убийства друг друга! Более того – у них есть массовые убийства! Они восстают против своего рода – безумные существа. Некоторые из них стремятся уничтожить свой род – ты способен такое понять? В каждом из них живет желание убивать. В их душах существуют злоба, жестокость, ненависть... Они в отличие от нас пришли на эту планету как завоеватели. Чтобы уничтожить Жизнь, которую дарим мы!"

"Не все же из них таковы! – возразил Куби-ингу Оле.Я помню одного старика. Одного старого селиэнта. Я был тогда очень молод и не защищен от солнца и засухи. И вот однажды летом я просто умирал – сосуды мои ссохлись, лишенные живительной влаги. Солнце палило, палило... Дождя не было уже очень давно. Так вот, тот старик... Он принес мне воды и поливал мои корни, он спас меня тогда. А ведь ему было так тяжело нести эту воду. Он был очень слаб. В конце того лета старик умер. Мне было жаль его, я чувствовал, что он умирает, хотя он жил далеко от меня. Но я ничем не мог ему помочь – слишком далеко это было. Так он и умер... да...

Но одного селиэнта я все-таки спас. Он проходил мимо, когда ему стало плохо. Он зашатался, с трудом добрел до меня и сел на землю, прислонившись к моему телу. Он тяжело дышал. Я... я внезапно почувствовал, что именно у него не в порядке. И влил ему часть своей энергии. Он, конечно, не понял, что произошло – просто через некоторое время встал и пошел дальше как ни в чем не бывало. А ведь чуть я помедли..."

"Нет, Оле, – снова возразил ему тогда старый Куб, – тебе все равно никогда их не понять. Тот, кого ты спас, возможно, завтра придет, чтобы уничтожить тебя. Просто так. Они даже не задумываются, когда делают это".

"Что ж, может быть, ты в чем-то и прав, – ответил Оле, – но мы не можем причинять им вред, наша этика запрещает мстить, запрещает убивать ЛЮБОЕ живое существо. Какое бы оно ни было".

Сейчас Оле-инг сомневался в этой, непреложной во все времена, истине.

Убийца его возлюбленной жил где-то рядом. Оле чувствовал это. Убийца остался безнаказанным.

А главное: это был не просто селиэнт, убивший Нэю, – нет, убийца-маньяк, всей своей сущностью ненавидевший Живое. Но он никогда не убивал сам. Он находил деградировавших тупых селиэнтов, которые выполняли для него любую работу за вознаграждение.

И убийца получал удовольствие.

"С каждым днем онемение поднимается все выше и выше, – сказал себе Оле-инг. – Боюсь, что моей последней мечте не суждено осуществиться. О Великий Ээй, молю Тебя, – вдруг в порыве отчаяния произнес Оле, – пошли мне убийцу Нэи-инги!" И сразу же ужаснулся своим словам. Он, который всегда презирал убийство, который всегда ценил только любовь, он сам стал одержим местью.

"Оле! – сказал он себе со страхом. – Ты изменился, Оле!" Он вспомнил слова, которые говорила Нэя-инга за мгновение до своей гибели:

"Прощайте, братья и сестры... Я ухожу туда, где нет страдания, там обитель Ээя... Прощай, Оле... любимый... Не осуждай их... Они не понимают нас... Ты должен простить..."

Он пытался. Честно пытался выполнить свое обещание – забыть. Но что-то страшное, чуждое всему его существу энеинга, с каждым днем поднималось все выше и выше по его телу.

"Это Ненависть! – сказал себе Оле-инг. – Они заразили меня своей ненавистью. И она медленно, но верно разрушает меня.

Она начала с корней – правильно, ведь именно корни отличают нас от этих безжалостных существ. Именно корни дают нам ощущение единства и гармонии Жизни. Но зато, – Оле подумал об этом с каким-то мрачным отчаянием, – зато из их ненависти и нашей доброты, из их Смерти и нашей Жизни я создал себе новую философию, отличающуюся от прежней философии Милосердия. И назвал ее философией Справедливости..." Убийца остался безнаказанным.

Он каждый день убивает его братьев и сестер, Оле-инг чувствовал это.

"В чем же выход? – Оле вспомнил свой последний вопрос старику Кубу.Что нам делать?"

"Сопротивляться! Изменить свое мировоззрение, – ответил ему Куби-инг. – Иначе нас всех уничтожат! Вспомни слова Откровения Арми-инга: ... И кто-то из нас принесет себя в Жертву во имя Праведного Возмездия. Это будет Знамение. Ибо грядет Тот День, День Гнева...

Но, боюсь, когда он придет, наАэнэн не останется ни одного энеинга, Нас всех уничтожат, – снова повторил Куби-инг, – так как мы слишком добры. Мы стараемся не замечать надвигающегося Зла, хотя все знаем о нем. Знаем, что у них есть множество средств, чтобы расправиться с нами. Например – огонь. Целые народы энеингов погибли, стерты с лица Аэнэн, потому что селиэнты умеют получать огонь. Он мгновенно распространяется на огромные расстояния – и ничего невозможно сделать. Миллионы нас заживо сгорели в огне... А еще... Кроме огня... Ужасные металлические гиганты, построенные селиэнтами.

Они пожирают кислород планеты, который мы создали с таким трудом. Взамен они извергают разъедающие наши тела ядовитые газы. Мы умираем медленно и в страшных мучениях. Мгновенная смерть для тех, кто живет рядом с этими чудовищами – облегчение. Но и это еще не все – они растирают наши мертвые тела в порошок, они делают из них пасту, из которой прессуют белые тонкие листы. А затем царапают по нашим мертвым телам железными иглами. Пишут свои черные заклинания..."

"Белые... – почему-то подумал вдруг Оле-инг. – Белые-белые... Как "белые одежды" Нэи-инги, перед тем, как их втоптали в грязь".

Мысли Оле-инга внезапно прервались. Он почувствовал: назревает гроза. Ночное небо изменилось, ветер резко усилился. Свистел и выл, набрасываясь на стоящие рядом тела энеингов, на каменные жилища селиэнтов, расположенные неподалеку.

И Оле вдруг ясно понял, что не переживет этой пустяковой (раньше бы и не заметил) весенней бури. Он почти не ощущал своих корней – онемение зашло уже слишком далеко.