Текст книги "Танец с лентами (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Хотя бы часик!
Саша скуксилась, словно собиралась расплакаться.
– Эй, ну не дуйся! Ты победила! И правда, неужели я не могу позволить себе выходной до обеда? Скажу, что ходил к врачу или что попал в гигантскую пробку.
Никита отложил зубную щетку, и Саша потянула его за теплую ладонь в спальню. Толкнула на кровать, села сверху. Во рту пересохло, и говорила она с хрипотцой.
– Проведи это утро со мной, пожалуйста!
Им было так хорошо и легко, наверное, впервые за все отношения. Азарт в крови и осознание того, что в эту самую минуту решается судьба всей его карьеры, подогревали Сашу как дорогой алкоголь. Она терзала и целовала, гладила и кусала. Ненавидела и любила.
После Никита блаженно развалился на кровати, подсунув под щеку ладонь, а Саша изучала фотографии на полке. Маленький мальчик, улыбчивый и веселый. Когда же ты научился изменять, а после клясться в вечной любви?
Телефон она вернула в обычный режим. Никите обзвонилось начальство. Выждав до половины одиннадцатого утра, Саша показательно подбежала к нему с трубкой. Растолкала.
– Тебя! – пихнула мобильный под нос.
Он, сонный, слушал и не отвечал, а краски отхлынули с лица. Конечно, он с пеной у рта доказывал, что уже едет (надевая штаны), и орал, что всё объяснит (криво застегивая рубашку), но в итоге обреченно упал обратно на кровать. И простонал:
– Вот и отдохнули.
Всё было очевидно: Никита завалил встречу, он изгнан. В крупных компаниях не терпят провалов и не слушают оправданий. Старания папочки прошли даром – сыночку придется заняться чем-то, отличным от банковского дела.
Саша улыбнулась глазами, а сама качала головой и цокала языком, мол, как несправедливо и горько. Обнимала, гладила по волосам, утешала и, разумеется, корила себя, ах, какая она нехорошая, как она могла уговорить Никиту посидеть одно утро дома. Тот без эмоций упал лицом в подушку и попросил его не трогать.
– Извини, – сказала Саша, закрывая за собой дверь.
Рано раскрывать карты. Следующая страница – учеба.
45.
По счастливой случайности (хотя неспроста говорится, что случайности неслучайны), ректор института, где обучался Никита, был товарищем Лериного папы. С Лерой Саша встретилась в кафе на второй день, но размениваться на болтовню и чаепитие не стала – сразу приступила к делу.
– Можно выпихнуть из нашего банковского института одного человека?
Лера пососала ложечку.
– В теории – да. На практике понадобится подключить всё моё обаяние, чтобы папа переговорил с Иосифом Витальевичем, ну, ректором. Всё-таки это не в тапки ссать, а серьезная подстава.
– Ты попробуешь?
– Разумеется, ради тебя, – белозубо улыбнулась Лера. – Хоть я и не понимаю, на кой тебе ломать этому Никите жизнь? Ты ж по нему слюной истекаешь и не только слюной, разве нет?
Саша лишь отмахнулась.
Договорившись с Лерой, она поехала домой, где напилась успокоительными и заснула мертвецким сном. Даже не слышала, как вернулся уволенный Никита. Почему-то ощущения победы в душе не было – возможно, оно появится позже?
Третье утро началось с поездки к матери Никиты. Кольцо, некогда сидящее как влитое, нынче обжигало палец. Саша теребила его, крутила, снимала и надевала вновь, пока стояла перед входной дверью и обдумывала, как именно начать разговор. Палец надавил на звонок, и птичья трель оборвала все пути к отступлению.
– Сашенька? – В дверном проеме появилась Анастасия Федоровна, одетая в шелковый халат. – Проходи. Ну наконец-то ты стала захаживать в гости, а то вас с Никиткой не дозовешься, как неродные, в самом-то деле.
Саша не стала стягивать в прихожей обувь (а мама Никиты не заметила, что гостья не переобулась), вновь повертела кольцо, сидящее как влитое, и прошла на кухню. Там у неё имелась собственная кружка в цветочек и персональное блюдце с сердечками – так Анастасия Федоровна проявляла своё теплое отношение к девушке сына. Но теперь-то Саша понимала, как всё это лживо и неправильно: значит, сиротка Саша ей не угодила, а вот деловая леди Александра пришлась по душе, этой Александре можно и чашку выделить, а не взашей гнать как бездомную кошку.
Анастасия Федоровна вынула из холодильника колбасную нарезку, напевая, разлила чай. Всё это время Саша хмуро молчала.
– Ну, а теперь по-девичьи посплетничаем о том да о сём. Как твои дела, милая? – спросила Анастасия Федоровна, царственно взяв чашечку в два пальца.
– Всё здорово. – Саша выдохнула.
Всё-таки она успела сродниться с мамой Никиты. Та была пусть и со своими тараканами, но вполне безобидная, и уж точно во много раз роднее той матери, которая досталась Саше судьбой. И каким-то вещам, порой пустяковым, а иногда и важным, научила Сашу именно Анастасия Федоровна. Например, как чистить серебро содой или какие витамины полезны для волос – Саша прожила двадцать лет, а таких мелочей знать не знала.
– А это вы помогали писать Никите то письмо? – выпалила она, поняв, что если будет молчать и дальше – просто не сможет начать.
– Какое? – Анастасия Федоровна нахмурилась.
Саша вынула его из кармана, смятое и истертое, пропитанное слезами. Она ждала, пока мама Никиты вчитается текст, и видела, как меняется выражения её лица.
– То есть Саша – это…
– Да, я Саша, приятно познакомиться. – Саша с деланным аппетитом откусила кусок колбасы. – Ну и каково понимать, что вы своими руками развели сына с его первой любовью?
Анастасия Федоровна переменилась, превращаясь в фурию. Она медленно поднялась, уперев руки в бока. На щеках заиграл нездоровый румянец.
– Не собираюсь общаться в подобном тоне.
– В каком именно?
– В таком! Александра, могла бы и не разыгрывать спектакль, а сразу сказать, кто ты такая.
– Чтобы вы меня погнали из дома? – Саша закинула ногу на ногу, иначе бы стало заметно, как трясутся колени. – Вот спасибо. Кстати, это часом не ваше?
Она стянула кольцо с пальца и положила его на стол. Анастасия Федоровна с неверием пялилась на то, а следом выхватила и зажала в кулаке.
– Откуда оно у тебя, воровка?!
– А оттуда, что ваш сыночек когда-то давно, лет шесть назад, очень хотел сделать приятно одной девочке и подарил ей кольцо своей мамочки. Он вам, наверное, так и не рассказал, куда то пропало? Как жаль.
Анастасия Федоровна покачала головой.
– Ты его украла, я уверена. Никита не мог вынести из дома драгоценность, ты его подговорила!
– Да? – Саша пожала плечами. – Считайте, что так, но можете спросить у своего мальчика. Думаю, вам он не соврет. Вы же лучшие друзья, мамочка и сын, у вас нет друг от друга секретов, разве что связанных со мной.
С этими словами она вылезла из-за стола и, прошествовав мимо застывшей Анастасии Федоровны, начала собираться.
– Убирайся вон, – прошипела та, даже не потрудившись выйти.
– С невероятным удовольствием.
Уже сидя в полупустом трамвае, Саша вошла с телефона в профиль Никиты и заново перечитала его переписку с Аленой.
«Вот так ночка, – начала Алена и поставила смайлик. – У меня голова чугунная. А ты как?»
«Так себе, – коротко отвечал Никита. – Слушай, нам надо поговорить. Мы вчера…»
«Именно».
«Это жесть! Нет, точно?! АЛЕНА!!! ОТВЕТЬ!!!»
«Ну что Алена? Да, всё было».
«Всё?»
«То есть ты забыл наш секс?..»
«Твою мать! Возьми трубку!!!!».
«Это была БОЛЬШУЩАЯ ошибка, Ник, не горячись, всё будет хорошо. Я сама тебе позвоню чуть позже, мы обсудим. Только сотри всё, чтобы наверняка. И НЕ ПАНИКУЙ. Ок?»
Разумеется, не стер, за что и поплатится. Саша скопировала переписку и отправила всё Серому.
Трамвай качнуло на повороте. Выпив залпом горсть валерьянки, Саша поехала рвать все связи. В глазах стояли слезы, и вместо того, чтобы ненавидеть Никиту, по непонятной причине она презирала себя.
46.
Никита возвращался домой с предчувствием неотвратимой катастрофы. То, что происходило с ним в последние дни, скорее напоминало сюрреалистический фильм, нежели жизнь. Будто судьба впервые отвернулась от Никиты, подставив вместо очаровательного лица толстый, целлюлитный зад. С работы его поперли, следом позвонили из института – отчислен за долги. Никита поехал ругаться, но в деканате разводили руками. Извините, таково решение декана, документы можно забрать тогда-то и тогда-то. Да за какие долги, за один несданный экзамен?! У некоторых по три сессии завалены, но учатся; а его выгнали. Добил Никиту Серый, которому как-то стало известно про измену. Друг толком ничего не объяснил, и Никита мучился от непонимания. Неужели сдала Алена? Зачем ей это, что за бред?!
Ещё, как специально, разрывала телефон звонками мать, но Никита не отвечал – только её скандала на пустом месте из-за какой-нибудь ерунды ему не хватало. А он чувствовал: сегодня, кроме истерики, ждать нечего.
Всё катилось к чертям. Он не знал, что делать, с чего начать. Отец, узнав про проваленную сделку и изгнание из ВУЗа, сказал:
– Дальше сам о себе заботься, мой кредит доверия исчерпан.
И повесил трубку.
Никита поднялся к родной квартире. Сердце сдавило от страха: пахло дымом. Только пожара ему не хватало!
Он, от нервозности не с первого раза попав в замочную скважину, открыл дверь. Из ванной комнаты воняло горелым. Никита вломился туда, ожидая увидеть что угодно, только не это.
Саша, одетая в джинсовый комбинезон, сидела в пустой ванне, и вокруг неё валялись снимки: старые и сделанные совсем недавно, четкие и размытые, давно забытые и глубоко любимые Никитой. На всех них была она. Саша как раз жгла фото себя спящей, той, чье лицо гладили солнечные лучи; огонь лизал края, готовясь перебраться на центр. Обгорелые снимки валялись тут же, почерневшие, обугленные, полумертвые.
– Саша! – Он кинулся к ней, но она отшатнулась как от чумного.
– Руки! – рыкнула с несдерживаемой ненавистью.
Фото упало на дно ванны, где догорело до конца. От вони Никита закашлялся, врубил воду в раковине и распахнул дверь настежь.
– Сашенька, что случилось? – он опустился перед ней на колени. – Что не так? Вылезай, прошу тебя.
– Всё так! – На алых губах заиграла сумасшедшая улыбка. – Просто сжигаю воспоминания. Красиво, не находишь?
Она откинула со лба непослушную прядь и глянула на Никиту очень ласково, почти любовно.
– Зачем?..
– Потому что ты заслуживаешь новую жизнь и новую девушку. Зачем тебе помнить о дуре хромоногой? Я же сама ущербность.
Она обвела себя руками, мол, смотри, какая есть. У Никиты перед глазами плыло. Да что за чертовщина?! Он не понимал. Когда-то давно он называл её хромоногой перед приятелями, но давно забыл про те слова. Она не такая, она самая лучшая, единственная.
– Саш, – вдруг догадался Никита, хлопнул себя по лбу, – всё ясно! Уж не знаю, чьи это происки, но кто-то точно решил поиздеваться надо мной. Смотри же! Как совпало, а? Работа, учеба… Серый узнал про… одну личную деталь… И тебе кто-то писал, признавайся?
– Я сама всё увидела.
Саша взялась за то единственное фото, которое осталось у Никиты с детства: девочка гимнастка и алая лента, струящаяся под пальчиками. Щелчок зажигалкой. Никита смотрел как завороженный. Пальцы потянулись, чтобы забрать фото, но Саша не позволила коснуться того. Огонек пополз ровнехонько по ленточке, коснулся милого девичьего личика.
– Кто же это?! – Никита ударил кулаком по кафелю. – Черт, кто меня подставил?
Она склонила голову набок, изучая. Вновь улыбнулась, но теперь злорадно. В глазах появилось что-то жутко пустое, как у мертвой рыбы.
– И правда, кто? Кого ты держал подле себя? Кого бросил, а потом дал надежду на второй шанс, но только пользовался? Кто же это…
– Саш?
Она неуклюже встала, перекинула левую ногу через бортик ванны. Сожженное фото спланировало к остальным.
– Работы твоей драгоценной я тебя в два счета лишила. Одно пропущенное смс от начальства – и всё рухнуло, как жаль, ай-ай-ай. И на учебе тебя не восстановят, ты, по секрету скажу, исключен по личному ректорскому распоряжению. А переписку с Аленой нужно было удалять, а не хранить как зеницу ока, сам виноват. Кстати, колечко я твоей матери вернула, она, правда, почему-то была не рада.
Саша вылезла из ванной и, гордо вздернув подбородок, прошествовала мимо Никиты. В зеркале отражалась его изумленная физиономия: вытянувшееся лицо и нахмуренные брови.
– Ник, не переживай. – Саша облизала губы. – Ты у меня тоже не один был.
И она рассказала, как спала с Егором и ещё кем-то, чьих имен Никита даже не помнил. И как ей было хорошо, так, как никогда – с Никитой.
До него доходило медленно. Всё ещё казалось, что вот-вот Саша рассмеется и, хлопнув в ладоши, скажет: «Клево я тебя разыграла?!» А она молчала и упрямо шла к выходу. Уже в прихожей сказала:
– Три дня, дорогой мой. Мне понадобилось всего три дня.
И тут он окончательно понял – не врет. Глаза не врут, голос не дрожит. И воздух пахнет горькой полынной правдой.
Никита поймал Сашу у самого порога, обхватил запястья. Прижал всем собой к стене. Она усмехнулась:
– Прощальный секс? Ну давай, я не против.
Как же мерзко! Никита выпустил Сашу, и та отскочила к входной двери как набедокурившая собака. Она сбежала, а он кричал, молотил кулаками. И всё-таки почему-то выглянул в окно. Саша запрыгнула в джип, принадлежащий Егору – без всяких сомнений она не врала.
Дотлевали фотографии-воспоминания, невыносимо воняло жженым.
Горела былая жизнь.
Сейчас.
47.
Я прихожу в себя медленно, словно нехотя. В висках пульсирует, гудит в ушах, во рту горько и сухо. Пытаюсь открыть глаза, но они стянуты повязкой. Руки перетянуты сзади веревкой. Я связана?! Мысль толчком врывается в туманный рассудок и оседает в нем. Страх исчезает, уступив место обреченности. Ну вот, опять. Теперь Герасимов решил припугнуть меня похищением...
Сижу на полу, прислоненная спиной к стене. Из щелей дует ветер, холодный и злой. Слышу чье-то присутствие. Человек – хотя я знаю его имя, – ходит взад-вперед, и гул его шагов давит на темечко.
И вновь запах дощатого пола. Мамочки, какой ты не оригинальный. Привозить дважды в одно и то же место – но с какой целью?
– Мог бы придумать что-нибудь новенькое, – шевелю пересохшими губами.
Герасимов останавливается. Молчит. Тишина разбивается о виски.
– А глаза зачем завязал? Думаешь, я не догадываюсь, кто ты? Ну да, это ведь так не очевидно!
В один прыжок он оказывается совсем близко и поднимает мой подбородок. Его пальцы незнакомые, шершавые. Не говорит, но, мне кажется, рассматривает. Я дышу нарочито громко, открыв рот, облизывая губы онемевшим языком.
– Откуда ты узнала? – спрашивает погодя.
Голос мне знаком, но он не принадлежит Герасимову. Голова болит и не соображает, мне кажется, я слышу, как натужно передвигаются в ней шестеренки. Я с трудом фокусирую мысли, которые расползаются змеями.
– Все очевидно, – пытаюсь не выдать непонимания.
Это не Никита, так кто же?! Где я слышала эти чуть капризные нотки?
Мамочки…
– Вадик.
– Блин, как ты догадалась?! – кажется, он восхищен, ну или крайне удивлен.
– Это очевидно, – повторяю с усмешкой, а сама сжимаюсь в струну. – Развяжи мне глаза, если уж в секретности нет необходимости.
Зачем он меня связал и притащил сюда? Что он будет делать?
Его подкупил Никита?
Наверное, своей местью Герасимову я завела какую-то цепную реакцию, поэтому всё, что происходит в моей жизни сейчас: драки, смерти, кровавые драмы и игры со связыванием – всё в черных тонах.
Повязку Вадик всё-таки стаскивает, не сильно заботясь о том, что она врезается в кожу и оцарапывает сначала веки, а затем щеки. Я смаргиваю слезы, перед глазами с непривычки к свету плывет. Различаю недовольно надутые губки Вадика, конечно, ведь мальчик хотел разыграть шоу, а оно не удалось.
– Ну и зачем ты меня сюда притащил?
Говорю, а сама осматриваюсь. Это деревенский дом (опять деревенский дом!), разве что, в отличие от дачи Герасимова, обжитый и уютный. И занавески с оборочками, и скатерка новая, чистенькая, и пол прибранный. И вообще тут чувствуется жизнь, пусть не постоянно, но сезонная. Вон, на нитке под потолком сохнут травы, а на подоконнике разложены грибы.
– Ты богата, – вместо ответа ворчит Вадик и отходит к окну.
– Кто тебе такое сказал?
– Есть люди, – он неоднозначно пожимает плечами. – И пока ты купаешься в бабках, я прозябаю с мамкой и слушаю её вечное нытье. Мне бы перебраться в свою квартирку, – он нервно трогает занавеску, – где я был бы хозяином. Вот, например, хата твоей бабушки – неплохое местечко, а? Пусть и у черта на куличиках.
Ага, то есть бабушка моя, а на «хату» зарится он. Интересное дельце.
Пытаюсь усесться поудобнее, в сведенных руках колет.
– Можешь пытать меня, но квартиру я тебе не отдам.
– Да тебе и не придется. – Вадик, обернувшись, подмигивает, достает зажигалку и смотрит на слабый язычок пламени. – Она и так перейдет по наследству моей мамке, а уж та отдаст её мне. Ну а кому ещё?
Чего-чего? Не рано ли меня хоронить? Впрочем…
Мне становится так страшно, как никогда до сегодняшнего дня. Все догонялки с Никитой были детскими забавами, в отличие от этого. Глаза Вадика воровато бегают, но спина его прямая. Он уверен в том, что собирается сделать.
А что, собственно, он собирается сделать?!
– Ты убьешь родную сестру ради квартиры? – сталкиваюсь с ним взглядом.
Вадик сникает.
– Так надо.
– Кому надо? – с трудом не срываюсь на крик. – Тебе?
Как же мне повезло с родней! Мать безразлична к родной дочери и постоянно мечтает получить с меня какую-нибудь выгоду, братец – будущий убийца. А сама я отравила существование тому, кого люблю больше всего на свете. О нас можно писать книжку и озаглавить её: «Семейка Адамс».
– Нам. Ты не злись, но так для всех будет лучше. От тебя одни неприятности, мамка уже спать боится – вдруг ты среди ночи нагрянешь? И вообще, меня твоя подруга подговорила за неплохие отступные, я не сам… – оправдывается он, зардевшись как школьник.
Подруга?
Сердце ухает к пяткам. Какая, черт возьми, подруга? Богатая Лера, давно просящая продать фирму по-хорошему?! Или Ира, исчезнувшая при странных обстоятельствах?! Других подруг у меня отродясь не водилось.
– Как её зовут?
Вадик качает головой.
– Подруга, с которой вы работали. Так что я не один такой, тебя даже друзья ненавидят. – Он улыбается, будто бы пытается убедить самого себя, что убийство – это нормально. – Ты это… извини…
Он вновь зажигает огонек, и я восклицаю:
– Идиот! Тебя первого обвинят в убийстве. Чей это дом, ваш с мамой?
– Да, наш. Скажу, что ты приехала без разрешения, ну и подожгла нечаянно себя. Такое бывает, у нас недавно бабка знакомая так померла.
– Идиот! – повторяю с усмешкой. – А типа соседи твою тачку, подъезжающую к дому, не видели? И типа у меня ключи были от вашей дачи? И адрес я знала, да?
У меня начинается истерика. Я смеюсь, а Вадик смотрит большими водянистыми глазами и хлопает ресничками.
– Ты меня не путай, у нас все просчитано. – Он угрожающе надвигается. Большой ребенок, возомнивший себя вершителем судеб.
– А я и не путаю. Свою квартирку ты, Вадик, непременно получишь. Лет этак на пятнадцать или сколько дают за убийство человека?
Неведомо как, но у меня получается ослабить стягивающие запястья путы. Ещё чуть-чуть, и я сниму их. В метре, прислоненный к стене стоит старенький топорик. Вот бы дотянуться до него. Убивать брата я, конечно, не стану, но припугнуть – с удовольствием.
– Вы с моей «подругой» молодцы, – продолжаю, незаметно потирая запястья друг о друга, – отличный план придумали. А точнее – она молодец. И от меня избавится, и от исполнителя, потому что все улики будут указывать на тебя.
– Да?
Глуповато почесывает макушку.
– Разумеется, тем более что совсем недавно мы сильно повздорили. Меня будет искать мой жених, и поверь, он догадается, что я не могла забраться в дом, где ни разу не бывала. Поэтому дважды подумай, гнаться ли тебе за призрачной наживой? Если хочешь, я на тебя «Ли-бертэ» завтра же перепишу, будешь полноправным хозяином.
Почему-то я сама верю в свои слова. Возьму и перепишу, и пускай разбирается с исчезновением денег, смертями, удалением базы клиентов и прочими неприятностями. А сама продам бабушкину квартиру и переберусь в какую-нибудь глухую деревеньку, где заживу спокойно.
– Ты меня полиции сдашь.
– Не-а, клянусь.
Кажется, он начинает мне верить, даже тянется к ножницам, лежащим на столе. Но потом резко мотает головой.
– Хватит морочить мне голову!
С этими словами бросается к занавескам и одним нажатием поджигает их. А сам убегает, заперев дверь на замок. Я умудряюсь стащить веревку с рук и вскакиваю. Занавески пылают. Дым, едкий и черный, забивается в ноздри. Пламя перескакивает на стену, обшитую рейкой, переползает на мебель. Я ломлюсь в запертую дверь, но всё впустую. Хватаю топорик и ударяю в стекло. То осыпается по центру мелкими осколками. Удар, второй. Воздуха не хватает. Перед глазами всё меркнет. Топор падает из ослабших рук.
Уже теряя сознание, я вспоминаю: надо было намочить тряпку и приложить её ко рту.
И вдруг, когда кислород должен закончиться, в нос ударяет свежий воздух, такой морозный и сладкий, что я вновь задыхаюсь. Я закашливаюсь и понимаю, что лежу на чьих-то руках.
– Живая! – Доносится мужской голос, и мне не нужно открывать глаза, чтобы всё понять.
Я умерла или пребываю в предсмертном бреду, потому что этот человек никак не мог появиться в горящем доме.
– Никита! – шепчу из последних сил. – Прости меня за всё, я очень тебя люблю. Теперь мы всегда будем вместе.
На губах растягивается блаженная улыбка. Всё-таки уготовано мне местечко в Раю.
– Угу, будем, – недовольно доносится сверху, – но сначала я убью того ублюдка, который решил тебя поджечь.
48.
Никита неотрывно следовал за «десяткой» сначала по городу, после – на оживленном шоссе. Гнать не пришлось, машина похитителя лениво плелась в правом ряду, не петляла и совершенно не пыталась скрыться из виду.
Конечно, Никита мог, как в боевиках, газануть, подрезать на повороте и преградить «десятке» путь, но к чему бы это привело? Спугнул бы или навредил Саше – ведь ту похитили, а с пленниками редко церемонятся. Нет уж, лучше дождаться, когда похититель приедет, и отловить его там. Если, конечно, в пункте назначения его не ждет десяток сообщников.
Нет, не думать о плохом!
Они отъехали на пятьдесят километров от города, когда «десятка» резко свернула с трассы на отворотке. Никита последовал за ней, в последний момент успев вывернуть руль, чтобы не промчаться мимо. На раздолбанной дороге, там, где верная «Мазда» начинала буксовать, старушка-«десятка» разогналась. Никита еле поспевал за ней.
В зеркалах заднего вида отразились мигающие огни: синий и красный. ДПС.
Только не это!
– Черт-черт-черт, – ругнулся Никита и почти затормозил у обочины (сыграла сила привычки), но в последний момент газанул. Плевать ему на гаишника! Хочет – пусть преследует. Так сказать, приедет Никита к Саше с сопровождением.
С каждой минувшей секундой нарастала тревога. Машина ДПС плелась где-то позади, не выключая огней, «десятка» похитителя вырвалась вперед и скрылась за поворотом. У Никиты пересохло в горле, и слезились глаза. Только бы найти Сашу, только бы тут не было десять развилок, ведущих к сотням деревень! Никита молил всех богов об одном: успеть.
Он плутал. Дорога извивалась, сужалась, обрывалась с асфальта на гравий. ДПС где-то заплутали, их огни больше не маячили в зеркалах заднего вида. Никита потерял много времени впустую и уже не надеялся на чудо. Ему вдруг стало смертельно страшно: так, что взмокла спина, и похолодело в груди. Где же Саша?!
Он въехал в очередное садоводство и медленно колесил по линиям. Хотел бы быстрее, но мог упустить из вида что-нибудь важное. И когда увидел похожую на искомую машину, выезжающую из ворот одного из участков, чуть не разрыдался от счастья. Но что делать дальше: следовать за «десяткой» или идти в дом?
Огонь, показавшийся в окнах, подсказал Никите верный ответ. Он вбежал во двор, перемахнув через невысокий забор, и ломанулся к двери. Заперта!
В задымленном окне на секунду показалась тень, жутко похожая на Сашу, дважды или трижды чем-то ударила в стекло с внутренней стороны. Но тут же исчезла. Никита, не раздумывая, схватил с веранды какой-то садовый инструмент и со всей дури саданул им по образовавшейся трещине. Ещё раз и ещё. Он влез в дом, стараясь не дышать едким дымом, и, увидев на полу хрупкую фигурку, схватил её в охапку. Лезть обратно вдвоем было сложнее, поэтому пришлось сначала аккуратно вытолкнуть из окна Сашу, а уже затем на последнем дыхании перебраться самому. Перед слезящимися глазами всё слилось, но главное – Саша была с ним.
Но только он уложил её на заднее сидение, как показалась машина с мигалками. Надо же, доехали, не прошло и года! Усатый гаишник быстренько вылез и в удивлении уставился на горящий дом.
– Видимо, ваш? – только и спросил он, словно оправдывая Никитину спешку.
– Мой! – соврал Никита, понимая, что Саше может стать хуже, и ему некогда размениваться на болтовню. – А это моя девушка, и она надышалась дыма. Её нужно срочно отвезти в больницу!
Гаишник смотрел то на дом, то на лежащую Сашу. Между кустистыми бровями залегла глубокая морщина.
– Поехали! – вдруг решился он. – Следуй за мной!
И вот так, в сопровождении доблестного защитника правопорядка, Никита и вёз Сашу в больницу, выжимая максимальную скорость. Саша вскоре ожила и непонимающе выпучилась на Никиту с заднего сидения – он видел её полубезумный взгляд в зеркале заднего вида.
– Привет, – улыбнулся. – Как ты?
Она закашлялась.
– Всё хорошо. Ты… меня… спас?
Не сказала – просипела.
– Можешь не благодарить. Лучше ляг и не двигайся, тебя должен осмотреть врач.
– А как ты меня нашел? – допытывалась эта вредная девчонка вместо того, чтобы, как подобает хорошим девочкам, исполнить просьбу.
– Всё потом, ладно? И про то, зачем тебя сюда привезли, тоже расскажешь потом. Пока – отдых.
Саша ещё пыталась что-то расспросить, например, про гаишника, несущегося впереди, но Никита отмалчивался. Он, между прочим, безумно волновался за её здоровье и никак не мог сосредоточиться на мокром от внезапно хлынувшего дождя шоссе.
У десятого километра в кювете лежала искореженная серебристая «десятка», около которой уже собрались зеваки. Никита проводил их долгим задумчивым взглядом, но Саше ничего не сказал. А вот гаишник затормозил – видимо, чтобы проверить, жив ли водитель. Ну и ладно, не придется отвечать на лишние вопросы!
В больницу он её практически втащил и, пообещав медсестре в окошке регистрации любые деньги, долго не мог объяснить, что произошло.
– Пожар, – невинно сообщила Саша сипящим голосом. – У меня может быть отравление.
– Может, – подтвердила медсестра. – Но сейчас уже поздно для приема пациентов...
– Я заплачу! – рявкнул Никита.
Медсестра закивала.
В общем, через час Сашу уложили в отдельную палату, и кто-то даже обработал Никите все порезы от неудачного влезания в окно. Уходить домой он наотрез отказался, а к Саше его не пустили – только в приемные часы. Дежурный врач не стал спорить с упрямым гостем (особенно его воодушевила купюра, всунутая в ладонь) и оставил Никиту в покое.
– Пусть сидит, сколько хочет, – бросил он напоследок.
Ночь протекла на удивление скоро, Никита и не заметил, как тьма в окнах сменилась рассветом.
Немолодой врач, уже новый, ещё незнакомый Никите, соизволил подойти к нему часов в восемь утра.
– Н-да, – изрек он, – вы б шли спать.
– Что с Сашей? – Никита вскочил.
– Всё замечательно, в отличие от вас она давно спит. – Врач покачал головой. – Мы подержим её на всякий случай пару деньков.
– А ребенок? Что с её ребенком?
– Какой ребенок?
В докторском взгляде появилось непонимание.
– Она беременна!
– Выясним.
И, коротко кивнув, он ушел.
Вскоре врач вернулся и приказал выметаться домой до пяти часов вечера. Что-то в его тоне убедило Никиту, что лучше послушаться. Он бездумно поплелся на выход, шатаясь от волнения и недосыпа. Медсестра в окошке регистрации охнула:
– Вот это любовь, всю ночь просидел!
Ага, любовь – та ещё дрянь, не поспоришь.
Ровно в пять Никита сторожил на посту. Всё тот же врач показался в коридоре и, пожав Никите ладонь, сел рядом.
– Александра не беременна.
– Что?
Внутри что-то оборвалось. Неужели выкидыш?..
– Наш гинеколог осмотрел её и провел комплекс анализов, посему можете быть уверены на все сто. Александра сказала, что делала тест, но к врачу не обращалась. К сожалению, ни один тест не дает стопроцентной гарантии, а уровень ХГЧ может скакать по разным причинам, в том числе от сильных эмоциональных переживаний. У Александры был стресс?
Глупый вопрос. Вся её жизнь в последние месяцы – сплошной стресс.
– Да.
– Не переживайте. Мы понаблюдаем за ней и попытаемся установить причину сбоя организма.
Никита сжал и разжал кулаки.
– Можно к ней?
– Конечно, напоминаю, у вас есть час.
Никита вошел в палату, пахнущую хлоркой, и увидел Сашу, маленькую и бледную, поджавшую коленки к груди. Она смотрела огромными глазами, в которых стояли слезы.
– Я обманула, – сказала, всхлипнув. – Не было никакого ребенка... а месячные не шли... нервы... гормоны скакали...
Никита нерешительно мялся у порога.
– Ну и что ты ревешь? Это же не плохо, раз не было. А так бы он мог пострадать, понимаешь?
– Мне его… жалко. Я его уже… полюбила.
Саша вытерла слезы ладонью.
– Клянусь, я сделаю тебе хоть десяток детей, только успокойся, – не придумал ничего умнее Никита.
Она заревела с новой силой. Никита сократил разделяющее их расстояние до двух шагов.
– Саш, у нас всего час. Давай поговорим?
Она глянула на него затравленно и дико, но согласилась. Вряд ли им хватит одного часа, но они хотя бы начнут этот долгий и столь необходимый диалог.
49.
Эта неделя выдалась удивительно никакой. Из больницы меня выписали уже на вторые сутки с целой кучей рекомендаций и рецептов. Благодаря деньгам Никиты, меня обхаживали как персону голубых кровей: вокруг койки крутились услужливые медсестры, усатый врач заходил каждый час, все улыбались и интересовались моим здоровьем. Надоели до чертиков! Даже не дали толком всплакнуть по несуществующему ребенку.
Четыре дня назад звонила мать (с чужого номера, её-то я добавила в черный список) и срывающимся голосом сообщила:
– Вадик в больнице, попал в страшную аварию!
– И что? – равнодушно уточнила я.
Короче, оказалось, что матушка существует у постели ненаглядного сыночка, который переломал себе позвоночник и рискует навсегда остаться инвалидом; ну а от меня она, разумеется, ждет денег на операцию.
– Вы – одна кровь, – заявила мать перед тем, как я повесила трубку.
Надо не забыть сменить сим-карту.
Так разрешилась ещё одна проблема: заявлять ли на него в полицию? Нет, жизнь Вадика уже сполна наказала; и мать – тоже.
А с Никитой мы поговорили. Обо всём. О детстве, о юности, о минувших днях. Это был долгий разговор, послевкусие от которого осталось непонятное: горечь пополам с удовлетворением. Но главное – все «тогда» остались в прошлом, и у нас появилась надежда на «сейчас». В качестве любовников, друзей или добрых приятелей – не знаю. Пока мы те, которым есть что вспомнить, и которым трудно друг без друга; на большее я не рассчитываю.
