Текст книги "Танец с лентами (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
– Ты простыла? Очень уж сипишь, – сказал Никита, и Саша надсадно закашлялась.
Какой же он дурак!
Ту ночь она проплакала, обнимая подушку и перечитывая их переписку. А утром он пожелал ей хорошего дня – так маленькая девочка, когда-то закопанная глубоко-глубоко под маской безразличия, робко показала миру свое личико.
26.
Они договорились пересечься в кафе-баре, и за два часа до встречи Саша ревела, перерывая гардероб. Всё не то! Старье, убожество, серость! Где же то платье, которое произвело бы впечатление? Такое, чтобы одного взгляда было достаточно для капитуляции. Чтобы он мгновенно понял: ей без него жилось отлично, и он очень многое потерял. А туфли, что делать с туфлями? На высоком каблуке она ходить не могла, а балетки или обувь на низком казалась ей недостойной Никиты.
Она остановилась на строгой черной юбке и мятной блузе с цветочным рисунком по вороту. И каблуки одела максимально высокие, какие нашла – сантиметров семь. На запястье нацепила часики на тонком кожаном браслете – главный аксессуар деловой леди.
Никита сидел за столиком у панорамного окна и смотрел в телефон, а Саша застыла, едва приметив его. Ноги подкосились. Так и пялилась через стекло на знакомый профиль и родинку у кадыка. Если бы он повернулся к окну – непременно бы увидел её и, скорее всего, назвал сумасшедшей. Но Никиту не интересовало ничто, кроме мобильного. Одетый в серую футболку, он выглядел невероятно: никакой костюм не сделал бы это тело более привлекательным. Весь рельеф, широкие плечи – у Саши затянул низ живота.
Она пригладила волосы, заплетенные в косу, гордо подняла подбородок. Дверь распахнулась легко, колокольчик звякнул, извещая о новой гостье. Саша прошла прямо к столу Никиты и встала, не зная, как начать разговор. Он поднял глаза.
– Здравствуй, – сказал, мило улыбаясь. – Тебе помочь?
– Привет, Никит…
Она плюхнулась напротив него, вперилась взглядом в закрытое меню, лежащее с краю.
– Сашка?! – в тоне появилось неверие. – Ты ли это?
Она развела руками, мол, какая есть. Не сногсшибательно красивая, но с определенным изюмом – так охарактеризовала её Ира.
– Нет слов. Ты просто вау! – он присвистнул.
Они болтали о полной ерунде и не могли наговориться. Никита изучал её – она ощущала цепкий взгляд, от которого волосы на затылке начинали шевелиться. Он источал нечто такое, из-за чего в Саше заворочались навсегда заржавевшие шестеренки. Туго передвигались, скрипели, застревали, но потихоньку начинали двигаться. Её сердце, оледеневшее навеки, отмирало. Никита пах терпким мужским одеколоном и мускусом, словно весь сотканный из чистой похоти. Саша едва держала себя в руках, чтобы не схватить его и не оттащить в туалет, где попросту раздеть и...
Картинка так ясно встала перед глазами, что Саша покраснела. Никита принял это на свой счет.
– Я тебя чем-то смущаю? – Его тонкие пальцы по-свойски коснулись её запястья.
– Нет. – Саша осторожно отодвинулась. – Здесь как-то душно, не находишь?
Она вся пылала, точно находясь в предсмертной горячке. Никита вдохнул воздух, помешанный с корицей и кондитерской посыпкой, и повел плечом:
– Можем прогуляться.
И они гуляли. Она держала его под ручку, будто имела на него, Никиту Герасимова, самого очаровательного парня на всей планете, какие-то виды. Левое колено тряслось от усталости, ногу свело. Тогда Саша попросту стянула каблуки, становясь меньше Никиты на целую голову. Он удивленно поднял бровь.
– Ноги собьешь, – сказал с заботой.
– Не переживай!
Свечерело, а они бродили по набережной, наслаждаясь бурлением неспокойной реки. Другие парочки, такие похожие и совершенно другие, шли мимо, щебеча о чем-то своем. Одинокие люди курили, всматриваясь в закат. Голоса, лица, смех – всё смешалось этим ненормальным вечером в размытое пятно.
Саша перегнулась через парапет. Высота вскружила голову. Если бы она умела летать – Саша бы непременно рухнула к ледяным водам, чтобы в последнюю секунду взметнуться ввысь. Никита оттянул её от ограждения, прижал к себе. Горячий, жаркий, такой родной, что перехватывало дыхание.
– Ты устала, – не спрашивал, но утверждал Никита. – Поехали.
– Куда? – уточнила Саша, хотя мысленно догадывалась.
В этой квартире на девятом этаже, куда он внес её не руках точно жену, вещи стояли на прежних местах. Разве что Никита заменил телевизор в спальне на плазму и выбросил старые пейзажи, которые когда-то давно украшали коридор. После, уже отдышавшись, она разгуливала по комнатам и вспоминала. Она тут была всего несколько раз в отсутствие взрослых – Никитина мама почему-то невзлюбила Сашу. Почему, ведь та девочка из прошлого, хрупкая и совершенно безобидная, ничего ей не сделала?
Но перед осмотром квартиры, едва войдя и не утруждая себя чаепитиями либо беседами, они с Никитой рухнули на двуспальную кровать, заправленную впопыхах, и долго целовались, не имея сил оторваться друг от друга. Он кусал её нижнюю губу, она постанывала от наслаждения, помешанного на отрезвляющую боль.
Никита так изменился – совсем иной, не тонкокостный подросток, пытающийся казаться взрослее и строже. Настоящий мужчина, который прижал её к матрасу и не выпускал. Он тяжело дышал и рассматривал её новым взглядом, от которого Саша покрывалась волной мурашек.
А потом Никита, посапывая, заснул, а Саша, выбравшись из его горячих объятий, вымылась и насухо вытерлась махровым полотенцем. Мамочки, то пахло ментолом! Как Никита, её Никита! Она сжимала полотенце и не могла отпустить его. Затем осмотрела полочки холостяцкой квартиры – ни единого следа присутствия женщины. Он одинок. Может, он тоже ждал её? Неспроста же написал и предложил встретиться?..
Саша кружилась, обнимая полотенце. Как же она была счастлива!
Утром она встала с первыми лучами солнца и похозяйничала на кухне. К завтраку Никиту ждали бутерброды, блинчики и свежезаваренный чай. Он удивленно осмотрел стол, словно не понимая, откуда всё это, и пробормотал, целуя в висок:
– Спасибо.
27.
На него что-то нашло. Наваждение не иначе, потому как не могла обычная девчонка заставить Никиту восхищенно присвистывать. Сашка кардинально изменилась, из неказистой птички выросла в прекрасного лебедя. Всё то, что когда-то было недостатком: длинные руки, тонкий нос, худые плечики – превратилось в сплошное достоинство. Узкие лодыжки, высокая грудь, тоненькая шейка – Никита рассматривал её так, будто прежде не видел.
И лишь заметная хромота напоминала о девчонке, с которой он когда-то расстался.
Уже в кафе Никита понял: сегодня он с ней переспит. Проверит, как изменилась она под одежками, стала ли более раскрепощённой или не утратила былую невинность.
Как оказалось после, Саша умудрилась собрать в себе всё необходимое для того, чтобы запомниться надолго: скромность, ранимость, наивность; но с налетом страсти, нетерпения, жажды обладания. Маленькая птичка, ставшая бизнес-леди, с обломанным крылом, но взглядом, от которого в Никите просыпались демоны.
А утром Саша приготовила завтрак. Капец, ему никто из приходящих девиц не делал блинчиков – нельзя сказать, что Никита винил их за это. Он привык к тому, что женщина или уезжает раньше, чем он проснется (это касалось случайных знакомых из клуба), или остается в его доме, но не на правах хозяйки, а гостьи. Девушка может носить его рубашку, но не соваться в готовку.
Разумеется, Никита поблагодарил Сашу и даже съел ради приличия два бутерброда, но нешуточно встревожился: она уже лезет в его личное пространство – что будет дальше? Неужели возомнила, что всё как раньше – они вместе, между ними любовь, и всё такое?
Никиту разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, ему даже понравилась Сашина забота (в чем он, конечно, себе не признавался), но с другой – испугало. Ему двадцать лет, какие блины, какие серьезные отношения?!
Саша уехала сама, вызвав такси – хоть где-то поступила правильно. Никита слонялся туда-сюда, как тигр в клетке зоопарка. Взвешивал «за» и «против». Но в итоге решил, что написать ей было крупной ошибкой. Не дай бог, девочка влюбится; а ему потом расхлебывать последствия. Он-то не готов кого-то любить, даже её, пахнущую карамелью и фиалками.
К обеду позвонил единственный друг детства, с которым Никита не разорвал связь с входом во взрослую жизнь: Серый.
– Давай нажремся? – сходу предложил тот.
Никита почесал в затылке.
– Нет, ну, конечно, давай, а причина?
– Третий выкидыш за полгода, – коротко объяснился друг.
– В семь буду у тебя.
Они сидели в баре, пропахшем дешевым алкоголем. Курили, и едкий дым плыл по воздуху. Серый задумчиво стирал с запотевшего пивного бокала капельки влаги. Никита, решив разбавить обстановку тяжелого молчания, сказал:
– А я пересекся вчера с Сашей Савельевой. Помнишь такую? – Серый покачал головой. – Стареешь, брат, я с ней зажигал года три.
– Сашка?! – Широкие брови Серого взметнулись ко лбу. – Да ладно, и как она?
– Нормально. Похорошела, приоделась, открыла свое дело.
– Реально?! – Серый поднес к губам бокал и смачно отхлебнул. – Какой-нибудь салон красоты? Или школу танцев?
– Интернет-магазин. – Никита взял гренку, но не обмакнул её в соус – задумался. – Вполне успешный, как я понимаю. Не знаю, Серег, она мне показалась совершенно новой, такой классной. А в итоге утром приготовила блины.
– Короче, ты с ней переспал, – подытожил Серый. – Но тут она покусилась на твое личное пространство, и ты струхнул? Вкусные хоть блины?
– Да черт его знает, я не съел ни одного. В горло не лезли… Не могу, думаю, съем – и всё, и у нас отношения.
– А девчонка как среагировала?
– Я постарался нежненько выпроводить её нафиг. Мне кажется, она даже не подозревает, что была выставлена за дверь. Ну не люблю я, когда они ошиваются у меня как у себя дома. Что за наглость? Я же после того, как залезть к ней в трусы, не прошусь починить что-нибудь по хозяйству или не предлагаю себя окольцевать?
– Никитыч, а ты меня или себя в этом убеждаешь? – Серый прищурился. – Это же Сашка… Та Сашка, которую ты, помнится, искал.
– Это когда было.
Никита с горечью вспомнил, как разыскивал Сашу, как хотел извиниться перед ней. Но она куда-то переехала, не оставив своего адреса. Стерла контакты, а он тосковал без неё, задыхался.
Нет! Он тряхнул головой. Это было давно и неправда.
Ему никто не нужен, ему всего двадцать, и жизнь только начинается. А блины, черт возьми, это слишком серьезно!
– Может, Аленку все-таки положить в военный госпиталь? – сменил тему Никита. – Я попрошу отца, он посоветует хорошего врача.
– Ник, ты сам в курсе: не во враче дело. Нам сразу сказали, что из-за той неудачной операции плод может не прижиться, вот он и не приживается. – Серый стукнул кулаком по столу. – Кто б сказал мне в пятнадцать лет, что за один косяк мы будем расплачиваться годами.
Никита закусил губу. Жаль Серого. Он-то остепенился, женился в восемнадцать лет и уже был готов к детям, да только ничего у них с Аленкой не получалось. Каждая её беременность заканчивалась на больничной койке.
– Я не за советом пришел, – продолжил Серый, – а так, выдохнуть. Не могу находиться один, брожу взад-вперед и хочу выть как баба какая-нибудь. Сам ведь довел Аленку до такого, а расхлебывать ей. Она к маме уехала на выходные, а я лучше напьюсь в кабаке, чем буду дома. Поэтому давай просто нажремся, и всё.
Они опять замолчали. А что сказать? Слова кончились, да и не нужны они были. Болтовней их проблеме не поможешь.
Они выпили по три бокала пива и разъехались по домам. Встреча оставила горькое послевкусие. Дома Никита долго стоял под холодным душем, пытаясь если не протрезветь, то хотя бы избавиться от нехороших мыслей. Насухо вытерся полотенцем и пошел на кухню, где разглядывал блины так, будто они были произведением искусства. Съесть он их так и не отважился.
На телефоне три пропущенных от мамы. Никита нехотя перезвонил, втайне надеясь, что время позднее, и мама уже спит. Увы.
– Сын, я заходила вечером к тебе прибраться и нашла… – Ну что теперь? Трусы, волосы, чьи-то накладные ресницы? – Блины! Я мечтаю познакомиться с твоей девушкой!
Ага, сначала «мечтаю познакомиться», а потом: «чтоб я о ней больше не слышала» и «неужели ты собрался покинуть меня, как твой папаша?»
Отец ушел из семьи два года назад – и правильно сделал. Сказал, что больше не может терпеть склок и скандалов. И тогда мама переключилась на Никиту. Она лезла в его жизнь с поразительной наглостью, пыталась выведать, с кем Никита встречается – а после отвадить любую девушку от «своего ненаглядного сына». Никита ругался и обещал сменить замки, но не менял: квартира-то мамина, да и нехорошо это как-то, замки менять…
Но решать за себя он ей строго-настрого запретил. Хватит, решила один раз. Он после расставания с Сашей похудел на десять килограмм. Как давно это было… Неужели действительно он переживал и волновался, искал и надеялся, худел и перечитывал её открытки?
С другой стороны, мама жаждет увидеть ту, которая готовит Никите блины? Он плотоядно улыбнулся. Что ж, она познакомится. Сколько месяцев мама ежедневно, ежечасно повторяла, что Саша – ему не пара, что Сашу надо забыть.
– С удовольствием, мам, завтра заедем, – пропел Никита и нажал на сброс.
Затем он набрал номер Саши – та не ждала, кажется, ни гудка. Ответила сразу же радостным «Алло». Интересно, хоть кто-то спит этой ночью?!
– Сашенька, – начал Никита, ковыряя ногтем угол стола, – не согласишься ли ты стать моей компанией на завтрашнем ужине с моей мамой?
Она не нашлась, что ответить, только как-то неопределенно пискнула. Никита подождал. Ну же, решайся, что как маленькая!
– Конечно.
– Во сколько и куда за тобой заехать? Ты – чудо.
Он записал адрес и, довольно усмехнувшись, накрыл блины тарелкой – завтра выбросит, а пока пусть лежат. Любопытно, узнает ли маменька ту неухоженную девочку, которой когда-то запретила появляться в их чистенькой, убранной квартире? Которая когда-то носила мамино дорогущее кольцо (интересно, сохранила ли Саша его)? И если да – что она предпримет?
Сейчас.
28.
Мы долго смотрим друг на друга. Родственные души говорят без слов, читала я где-то, чужие даже в разговоре молчат. Есть в этой фразе доля правды, разве что мы и близки, и далеки одновременно: когда мы говорим, не слышим друг друга; зато в его молчании я читаю отчаяние и ненависть.
– Я бы тебя утопил где-нибудь, – признается Герасимов, начав бродить по веранде. – Ты просто неадекватная идиотка, раз пришла после всего, что натворила.
Пожимаю плечами.
– Пустые угрозы. Переехал бы меня вчера на машине, раз так. Почему вильнул в сторону?
– Что? Что за бред? – он морщится. – И в мыслях не было тебя переезжать. Уж не знаю, кто на тебя вчера охотился, но явно не я. Ты мне чужие заслуги-то не приписывай, ага? У меня и без тебя проблем хватает.
Не понимаю. Если в той машине сидел не Герасимов, то кто? Неужели случайность? Впрочем, а мало ли лихачей, которые проносятся перед самым носом и ещё сигналят, если человек идет, по их мнению, недостаточно быстро?
Живот сводит сплошной судорогой. Я закашливаюсь. Герасимов беспокойно смотрит в мою сторону. Далась мне его жалость!
– Раз уж ситуация патовая, – ничего себе, какие он слова знает! – и оба живыми и здоровыми мы отсюда не выйдем, – от этих слов у меня по спине бегут мурашки. – Расскажи вот что. Тебе понадобилось всего три дня?
Вполне. В первый день разрушила репутацию, во второй – изгнала с учебы, в третий – унизила в глазах семьи. Оборвала все нити, которые были хоть сколько-то дороги этому бесчувственному ублюдку. Другое дело, что план мести зрел во мне долгие месяцы.
Только открываю рот для ответа, как в сумочке заходится мелодией телефон. Полминуты, минуту, две. Он звонил и раньше, а теперь не останавливается ни на секунду – звонок за звонком. Герасимов морщится, но не подходит.
Вдруг опять что-то с «Ли-бертэ»?! Звонить перестает, но приходят сообщения: одно за другим. А мы молчим, и время замедляется. Я зажмуриваюсь, надеясь как в детстве: всё исчезнет, испарится, пропадет. Герасимов, не выдержав, подлетает к сумке и, вывалив её содержимое на стол, хватает мобильный. Снимает блок. Как раз успевает к новому пиликанью – очередное сообщение.
– Твою мать! – изрекает он, видимо, открыв текст.
– Никит… – я хнычу точно маленькая девочка. – Что там?..
– Твоя подруга мертва. Её убили, – и добавляет на всякий случай: – Я тут ни при чем!
Как убили? Кого, Иру? Или Леру? Мамочки, почему убили? Что произошло?
Он кидает мне телефон, и я перехватываю его онемевшими пальцами. По веранде плывет горечь табака – Герасимов опять закуривает.
Звонила Лера, и пишет тоже она. У меня холодеют поджилки, когда я вчитываюсь в крошечные буквы: «Саша, срочно ответь! У нас – беда!», «Саша, кто-то вынул из сейфа все наши деньги!», «Почему Ира не берет трубку?! Где вы шляетесь?!», «Саша… Ирку убили…»
– Можно я позвоню?
Герасимов ощущает безысходность, с которой я прошу об этой маленькой услуге. Последняя просьба жертвы, не более того. Он кивает.
Лера отвечает сразу. Она ревет, и слова плохо слышны:
– Сашка… Сашенька… Я позвонила, а мне… а она… Дом в крови… Говорят, убийство… А наши деньги… Мы разорены… Сашенька… Мне страшно…
– Говори спокойно! – рявкаю я, подтянувшись на связанных ногах и стараясь сидеть прямо.
Низ живота сводит, и не оставляет озноб – но я терплю.
А она объясняет: днем её потянуло глянуть нашу отчетность. Зашла в офис, огляделась. Во-первых, её смутил испорченный диван. Во-вторых, наше отсутствие. И почему-то дернуло залезть в сейф, где мы храним основные накопления. В сейфе, припрятанном так, что, как нам казалось, его не найти – пусто. Она обзвонилась Ире – тишина. Позвонила мне – тоже. Уж было решила, что это мы нагрели её и слиняли со всеми деньгами, но тут ей перезвонили с мобильного Иры. Следователь заявил, что Ира мертва, и попытался допросить Леру. Та допрашиваться отказалась и, сбросив звонок, написала мне.
Ира… Как же так… Ира… По щекам текут слезы. Я захожусь в истерике, скатываюсь в клубок на жестком диване и кричу. Вою, плачу. Захлебываюсь, задыхаюсь.
Он поднимает меня за подбородок, смотрит долгим пронзительным взглядом. Отрезвляющая пощечина.
– Успокойся.
И, перекинув через себя, куда-то уносит.
29.
Мы несемся обратно к городу. Скорость не вызывает былой паники – во мне не осталось того, что способно паниковать. Нервы выжжены дотла. Чувства отморожены ноябрьским холодом. Мое настоящее и будущее, мой «Ли-бертэ», моя свобода, кажется, разорен. Моя коллега – нет, подруга! – Ира мертва.
– Почему ты помогаешь мне? – спрашиваю, потирая саднящие запястья. Мне нестерпимо холодно, и печка работает на максимуме. У него на лбу выступают капельки пота, но он не выключает отопление. Даже странно, неужели заботится о той, кого собирался расчленять в ближайшей лесополосе?
– Потому что я любил тебя, дура. – Герасимов всецело принадлежит извилистой трассе и урчанию мотора.
И неожиданно мне кажется, что он сроднился с автомобилем. Я никогда в здравом уме не восхищалась скоростью, но мне, обезумевшей от горя и непонимания, даже нравится, как Герасимов выворачивает руль, как тормозит на резких поворотах и как обгоняет полосу дождя.
Любил… Но когда: тогда или сейчас, совсем недавно?
Нет слова хуже, чем «любил». Оно убивает всяческую надежду. От чувств остался пепел, который человек кидает в лицо той, которую когда-то считал единственной.
С Лерой мы встречаемся у отделения полиции, куда она всё-таки съездила для дачи показаний. Хотя, зная Леру, предположу, что именно она устроила допрос. На ней нет лица, губы трясутся, а тушь – невиданное дело! – потекла и лежит черным слоем под глазами. Я и сама, думаю, выгляжу не лучше. Герасимов остается сторожить в автомобиле, бросив напоследок:
– Я за тобой слежу.
Пускай следит. Так дальше спокойнее.
Мы обнимаемся, и Лера ревет мне в плечо.
– Саш, – выдает после, стерев сопли кулаком, – ты пахнешь… листвой?
Непонимающе косится на мой помятый наряд в грязевых пятнах. Я развожу руками, мол, мне сказать нечего. Да и неважно это всё.
– Расскажи, что произошло.
– Иру не нашли, – рапортует Лера, хватая меня под локоток и отходя в сторонку от тропинки. – Соседи вчера вечером слышали, что она кричит и просит о помощи, но не проявили участия. А какая-то бабушка сегодня зашла к ней, всё-таки забеспокоилась – никто не ответил. Ну, бабушка и вызвала добропорядочных ментов. И вот. Саш, там весь коридор в крови. Сделают экспертизу, но сама понимаешь, случайностей не бывает. Они пока не называют её мертвой. Официально – пропавшая без вести.
– Что ты сделала, что тебе это рассказали?
– Деньги, милочка, деньги. – Она глубоко задумывается. – Звонил папа. Я попросила через его людей проведать обстановку: они осматривают наш офис. Наша фирма, мне кажется, мертва. Кто-то удалил клиентскую базу и данные по всем заказам. И деньги… Сейф пустой…
– Утром кто-то взломал сайт, – добавляю я. – А Ире угрожали. Она звала меня, но я ничего не заподозрила. Лер, вдруг она мертва из-за меня?!
Пытаюсь выстроить стройную цепочку, но звенья рушатся. Оглядываюсь на синюю «Мазду» и её водителя. Ощущаю на себе его цепкий взгляд.
– Глупости, откуда тебе было знать, что всё взаправду. – Она закусывает ноготь. – А по поводу сайта… хм… вряд ли тут замешаны одни и те же люди. По словам Кирилла, взлом – дело новичка. Но из запертого сейфа новички не уносят всё… И база… У кого был доступ к ней, кроме нас? Нелепость…
– Лер, а ты не считаешь случившееся спланированным? Посуди сама: деньги, база, угрозы Ире и её убийство. И мертва ли она? Раз нет тела, её могли шантажировать, и она сама открыла сейф.
– Где она тогда?! – в потухших глазах Леры зажигается огонек.
– Мы разберемся, – обещаю я. – Тебе нужно домой. Выпей успокоительного и постарайся расслабиться. Иру найдут, – добавляю: – живой, и с деньгами всё будет ясно. Базу наберем вновь. «Ли-бертэ» не рухнет.
– А ты? Подбросить тебя куда-нибудь?
– Нет, – хмыкаю. – Меня отвезет знакомый.
Почему я не рассказала Лере, что моя жизнь висит на волоске? Может, потому что тогда Лера подумала бы на Герасимова. Но нет, это не он. Я вижу по нему, я читаю его, я слышу его мысли – он мог бы причинить боль мне, но не Ире.
Возвращаюсь к своему палачу. Он напряжен, требует рассказать всё, что происходит. И я рассказываю: без единой слезинки или эмоции. Сухо, строго, по фактам.
– Саша, послушай меня, – потирает виски. – Тебе и так придется несладко. Давай так: ты мне отомстила за молодость, я тебе заплатил за твою месть. И на этом разойдемся как нормальные люди? Но если еще раз появишься у моего дома – клянусь, я довершу до конца то, что не смог сегодня.
Он сжимает кулаки. Я грустно улыбаюсь и под стон разбушевавшегося ветра ухожу прочь. Лучше бы меня прикончил Герасимов, чем завтрашний день.
Ира мертва, компания загибается в муках. Ты сдохнешь через три дня, писал Герасимов. И был чертовски прав.
30.
Никита наслаждался скоростью. В отличие от Саши, трясущейся, едва стрелка спидометра доходила до восьмидесяти километров, он чувствовал себя живым от ста и выше. Та авария доказала: судьба обожает играться, но пока ты у неё в любимчиках – тебе посильны любые повороты. Его старушка-«Мазда» разогналась и с ревом, полным ярости, пронеслась по проспекту, минуя светофоры.
В голове гудело. Он отпустил Сашу, потому что не смог бы причинить ей вреда. Да и не только ей, если вдуматься, но ей – особенно. На секунду ему показалось, что сможет. Когда увидел на пороге своего дома – глаза застлала кровавая пелена. На импульсе увез из города. Но потом Саша заявила про ребенка… И в Никите замкнуло. Она не врала. Он знал запах её вранья, приторный до невозможности. А тогда воздух горчил.
Да и без ребенка не смог бы… Те пять минут (Никита засек), что Саша провела на улице – он ходил по дому взад-вперед и выглядывал в окно: как она там, нормально ли ей. Хотел ведь наказать, заставить страдать, а страдал сам.
Ребенок и звонки от Леры. И остекленевшие глаза Саши. Нет, сказал себе Никита. Высшее её наказание: существовать. Одной.
Блин, как напыщенно и глупо, будто вздумал поиграть в богов. Никита скривился от собственных мыслей. Он вывернул руль, чуть не въехал в припаркованный автомобиль. Задумался.
Надо восстанавливать свою жизнь: работу, учебу, связи. Но с чего начать? Его ненавидят все родные, кого он знал.
Никита достал телефон. Пропущенный от Серого. В сердце кольнуло дурным предчувствием. Друг клялся, что никогда больше не наберет номер Никиты.
– Сереж? – спросил, дождавшись, когда гудки сменятся тишиной.
– Ник, Аленка беременна. От другого.
Никита выругался.
– Если ты о…
– Нет же! – Серый прорычал. – Мы с ней переговорили, и оказалось, что не ты единственный побывал в её ласковых и нежных объятиях. Таких счастливчиков много. А от меня детей она никогда не хотела. Помнит тот аборт и говорит, что я ей противен. Ник, на кой она со мной жила?
– А ты у неё спросил?
Улицы поплыли. Никита тщетно пытался сконцентрироваться. Боль лучшего друга передалась ему – недаром дружили с начальной школы. А тот случай под Новый год, когда они с Аленой были пьяны и абсолютно несчастны, ничего не значил. Они оба раскаивались после содеянного, по крайней мере, Никите казалось, что оба.
– Спросил, – выплюнул Серый. – Я чувак с квартирой, за которого она ухватилась, чтобы было не так тяжело подниматься в жизни. Дескать, ей в коммуналке с сестрами-братьями жилось не ахти, а я же увез в чистенькую хату – вот она и была признательна. И спала с другими! С фитнес-тренером, инструктором по вождению, – он принялся перечислять ледяным тоном, – тобой, однокурсником.
– Серый…
Никита не представлял, как закончить успокоительную фразу. Будь для друга Алена одной из многих, он бы назвал её крепким словцом и предложил выгнать пинком под зад. Но Серый любил свою Аленку до одури, наслаждался её вздохами, считал движения её ресниц. Любой каприз жены, пустяковый или глобальный, он исполнял моментально. Когда та захотела шубку, Серый, бедный студент, устроился грузчиком в ночные смены. Но шубку-то купил. Никита думал, что так любить невозможно, пока не познакомился с Сашей… заново.
– Короче, Ник, забудь сказанное мной. Я-то думал, ты – предатель, а оказалось, сам пригрел под боком лживую тварь.
Серый замолчал.
– Что ты будешь делать?
– С кем? С ней? Выставлю за дверь сегодня же, пускай едет хоть к родителям, хоть к любовнику, хоть на помойку жрать крыс.
Никита другу поверил – тому будет сложно, но он совершит обещанное.
– Если что – звони, – напомнил напоследок.
– Ты тоже, – согласился Серый и нажал на сброс.
Никита, остановившись, купил в продуктовом пятачке газированную воду и жадно пил её. Кровавая пелена не спадала – на душе было гадко, и пальцы, сжатые в кулаки, требовали расправы. Если бы не Саша и её «разоблачение» – Серый жил бы спокойно. Да, в неведении, но без встрясок. И Никите не приходилось бы в разговоре с другом держать дистанцию, потому что непонятно: простил тот его или только притворяется. У него не так много друзей, чтобы разбрасываться ими… А та ночь вдвоем с Аленой – черт, да он сам трижды проклял себя за то, как поступил. Напился до беспамятства и даже не понимал, что творит и с кем. Наутро вместе с осознанием пришел дикий стыд. Но не мог же он прийти к Серому и сказать: «Ты знаешь, я тут нечаянно переспал с твоей женой». Или мог?..
Когда лифт выпустил Никиту на его этаже, у двери уже сидела на чемодане Алена. Встрепанная и не накрашенная, она ковырялась одним ногтем под другим.
– Ну, здравствуй, – не сказала, но прошипела по-змеиному.
– Если ты думаешь остановиться у меня, – Никита кивнул на чемодан, – сразу нет. Плохая идея.
– А у кого?! – Она подскочила. – Если бы не происки твоей бабы, я бы нормально существовала с Сережей. Но нет, он же заладил: объяснись, чем я тебя не устраивал, расскажи, что у тебя наболело. Давай к психологу сходим, – она скривилась, точно съела разом весь лимон, – он нам поможет… За что ты так со мной поступила…
– И ты решила рассказать? Так сказать, добить парня.
Никита оттеснил плечом Алену и вставил ключ в замочную скважину, но не провернул, намекая, что домой он войдет один. Жена Серого – настоящая, но практически бывшая, – мерила шагами общий коридор. Она изменилась, милая девочка с рыжими кудрями пропала, и на её место пришла взбешенная фурия, классическая стерва.
– Да он меня взбесил! На кой ляд мне мужик, который вместо того, чтобы избить обидчика, лезет ко мне с нытьем?
– То есть ты не виновата? – продолжил допытываться Никита.
– С тобой – ни разу. Кобель не захочет…
– Я был пьян и туп, признаю. Но в туалет себя затащил не я и лапал тоже не я. Мы оба виноваты, не отрицай этого. Но ты сама рассказала об остальных, я тебя за язык не тянул. Иди отсюда, Алена.
Неужели можно так свыкнуться с ролью невинной овечки, что никто не заподозрит обмана? Алена продажная и грязная, а как изображала ангела… Впрочем, мать Серого с самого начала была против их отношений. Бабка, помнится, и вовсе на свадьбу не приехала. А Серый сказал так: «Кто против моей супруги – тот против меня» и подарил Алене свадьбу мечты, в которую вбухал баснословную сумму.
– Ник! – она ухватилась за его локоть цепкими коготками. – Пожалуйста! Денек-другой! Мне некуда идти… Ник, не будь подонком! Я ношу под сердцем ребенка…
Ага, чьего-то, да только не Сережкиного.
Никита, скинув с себя пальцы Алены, щелкнул замком и, войдя внутрь квартиры, проворно закрыл дверь. Она трезвонила до тех пор, пока он не отключил звонок – следом верещала и молотила кулаками. Угрожала, обвиняла во всех грехах, клялась покончить с собой или исписать его дверь ругательствами. Никита врубил душ, залез под обжигающую струю воды и шум перекрыл вопли Алены. Он бы впустил её, но не сейчас – сейчас ему хотелось одиночества.
Неужели все женщины такие, как она или Саша?
Впрочем, нет. Они обе поломаны. Алену сломал аборт, Сашу – травма. Они – уже не люди. Пустые оболочки, наполняющиеся злобой.
Можно ли вернуть тех, прежних девочек с наивными глазами? Или уже поздно?
Никита представил, как сейчас корчится Саша, как ревет, поджав колени к груди. Как ей мучительно больно и страшно. И наверняка одиноко даже с Егором.
Ему захотелось поехать к ней, встряхнуть и заставить жить.
Но он смог задушить этот порыв на корню.
31.
Егор не дома, но нестерпимо воняет его одеколоном. Тугой запах, крепкий, перенасыщенный. Его слишком много. Меня тошнит, но иначе, нежели день назад. С Егором пора расстаться. Разрушу его мир покоя, но не его вина, что он – пешка в игре, которую я проиграла. Проиграла, ведь Никита даже не стал меня добивать. Он способен на извращенное сострадание, а я – нет.
