Текст книги "Танец с лентами (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Зингер Татьяна
Танец с лентами
С листьями чая храни своё тепло и уют.
Враги друг друга не предают.
Znaki– Верь мне.
– Тварь! – выдыхает некогда любимый мужчина. – Убирайся! – ударяет кулаком по стене. – Тварь!
Я запрыгиваю в подъехавший лифт. Прихрамывая, спускаюсь с крыльца. Черный тонированный джип ждет возле подъезда, перегородив дорогу. Сажусь вперед.
– Ну как? – спрашивает с водительского сидения Егор.
Он волнуется. Понимаю его. От моего ответа зависит наше будущее.
– Расстались полюбовно, – улыбаюсь. – Поехали.
И тут вибрирует мобильный. Так и знала, ха! Сообщение. «Ты сдохнешь через три дня».
«Только вместе с тобой, любимый», – набираю в ответ.
– Куда тебя везти?
– К тебе.
Я окидываю прощальным взглядом знакомый каждой черточкой дом, окно на девятом этаже, поджимаю губы. Теперь всё кончено.
Колено нестерпимо ноет. То ли к дождю, то ли к неприятностям.
У нас осталось три дня…
Тогда.
1.
С раннего детства Саша знала, что станет гимнасткой. Она с замиранием сердца смотрела по телевизору на гибких, точно кошки, девушек. На то, как они крутились с лентами. Как перегибались через спину, как балансировали на одних носочках, как вытягивались в струну. Это было так завораживающе и просто, что Сашино сердце замирало.
Возможно, она бы исполнила свою мечту раньше, но никто к её просьбам не прислушивался. Но в семь лет бабушка, к которой переехала жить Саша, устала от нытья внучки и отдала ту в класс гимнастики.
– Поздновато вы опомнились. Кто ж в таком возрасте начинает заниматься? – посетовала молоденькая учительница, рассматривая маленькую Сашу.
Та стояла, сжав кулачки. Она ещё покажет этой учительнице! И детям, которые пялятся с пренебрежением – будто они лучше её, потому что в гимнастике с пяти, а кто и с двух лет. А они не лучше…
Саша тренировалась на износ. Ревела, когда садилась на шпагат, или тянула спину; доводила мышцы до изнеможения; не могла с утра встать с постели – но никогда не сдавалась. Вскоре учительница перестала относиться к ней как к лишнему элементу, а в конце первого класса Сашу пригласили на первые в её жизни соревнования!
Костюм ей достался по наследству от участницы, завязавшей с гимнастикой. Бабушка практически вымолила его у мамы той девочки – на покупной денег не хватало, а ношеный обошелся, как сказала бабушка, «по дармовой цене». Костюм сидел плохо, колол, рукава были коротковаты, он жал между ног и в подмышках. Но всё равно был великолепен.
Перед началом выступления учительница собственноручно заплела Саше кичку. Погладила по тощей спине и сказала:
– Давай, юла, я верю в тебя.
И Саша показала высший класс. Она извивалась змеей, кружилась, вертелась, прыгала. Погрузилась в музыку, жила её переливами. Её пальцы стали продолжением нот. Тело перестало принадлежать ей, оно обратилось в мелодию.
Ей аплодировали. Она запомнила чарующих вкус этих первых оваций. Учительница показывала большой палец. А Лена, первая соперница Саши, светловолосая и голубоглазая худышка, недовольно надулась. Саша сделала её! Саша – победительница!
Она не заняла первого места на тех соревнованиях, но получила приз зрительских симпатий. Бабушка освободила в старом советском серванте полку и поставила кубок туда.
– Пока не заполнишь всю полку – гимнастику не бросишь. – Она потрепала внучку за смешную кичку.
Саша фыркнула. Дел-то, она этими кубками весь шкаф уставит!
2.
Октябрь выдался холодным и ливневым. Городские соревнования начинались через неделю. Саша дневала и ночевала в зале. Она осваивала ленты – кручения давались сложнее всего, она то и дело путалась в них. Вот и сейчас не удержалась, упала на левое колено.
– Ай, – присвистнула сквозь зубы.
– Неуклюжая, – Лена, растягивающаяся у зеркал, закатила глаза.
Царапина ерундовая, кровь едва проступила. Саша потерла ногу, упрямо поднялась. На Лену она не обращала внимания.
– Прям вижу, как ты грохаешься перед жюри. Нос наверняка разобьешь, косолапая! – не унималась та.
Пользуется тем, что тренер их не слышит. Саша молчала; бабушка учила её не отвлекаться на внешние раздражители. Она схватилась за скользкие как змеи ленты.
Один. Два. Три. Поворот.
Домой она всегда возвращалась через парк. По одной и той же тропинке, заученной наизусть. Парк не пугал Сашу – он был свой. Зимой озябший и голый, дождливой осенью заплаканный, а жарким летом – цветущий и счастливый. Поздняя ночь стелилась по небу, укутывала одеялом из тумана плакучие ивы у озера.
Раньше Сашу встречала бабушка, но с тех пор, как она устроилась на вечернюю работу, Саша стала самостоятельной. Она никогда никуда не заворачивала, ни с кем не разговаривала, а если её (да даже если не её) кто-то окликал – бежала со всех ног.
За спиной послышался мальчишечий смех. Саша не любила мальчиков и совсем не умела себя с ними вести. Её десятилетние одноклассницы гуляли с ними, даже – невиданное дело! – целовались за школой, а Саша замыкалась в себе при малейшей необходимости пообщаться. На двадцать третье февраля она вручала подарок молча. И вся зажималась, если мальчики начинали её обсуждать. А она любили похохотать над нескладной фигурой, длинными руками. Называла её вороной – за темные волосы и острый нос.
Мальчишки приближались. Саша замедлила шаг – пусть обгонят её. Но те словно специально шли за спиной. Их голоса обжигали лопатки.
– Девочка, а, девочка, есть курить? – крикнул один и заржал своей шутке, между прочим, несмешной.
Саша ускорила шаг.
– Гога, не пугай малявок, – сказал ему второй голос.
– Я и не пугаю! Эй, мелкая, как тебя звать? Извини, если обидел.
Но интонация злая, в ней нет ни грамма тепла. Сашино сердце устремилось к пяткам. Страшно было – до слез. Она хотела побежать, но тут её схватили за рюкзак. Потянули на себя.
Саша грохнулась на землю и уставилась на троих парней. Им лет по четырнадцать, наверное, совсем взрослые и очень опасные. Под светом единственного фонаря их лица приобретали желтовато-белый цвет.
– Что вы… что вы… – всхлипнула она.
– Ты не ответила. Извинишь меня или нет? – ухмыльнулся брюнет, немытые патлы которого спускались до плеч.
– Извиню, – выпалила Саша.
– А сигареты есть? – Брюнет склонился к ней совсем близко, дохнул гнилостно.
– Н-нет.
Она отползала от них задом, на руках.
– А деньги? – вдруг спросил высокий парень с лошадиными чертами лица: широкой челюстью и выступающими передними зубами.
У Саши в кармане лежало десять рублей – сэкономила в школе на пирожке. Но отдавать их хулиганам не хотелось. Саша помотала головой. Теплый вязаный берет слетел с волос и упал ей под ноги.
– Не верю! – парень опасно надвигался. – По глазам вижу: врешь.
Остальные отступили в сторону, позволяя ему самому решить, что делать с вруньей. Он схватил Сашу за локоть, потянул наверх. Она ойкнула. Из глаз градом посыпались слезы. Она бы рванула, но парни обступили её кольцом. Их взгляды цепляли, кололи, драли.
Высокий скрутил Сашину руку ей за спину. Она выгнулась в нелепой позе, да так и осталась стоять, пытаясь брыкаться. Брюнет полез в карман, выудил десятку.
– Реально врет! – гоготнул он. – Давай дальше смотреть, чего ещё прячет.
Он сорвал с неё рюкзак и вывалил его содержимое на мокрую землю. Тренировочный костюм, чешки, заколки – всё разлетелось.
– Гы, лифчик! – Брюнет вытянул спортивный бюстгальтер, помахал им как флагом. – Такая мелкая, а уже лифчики носит. А прокладки есть?
Саша заревела от стыда и боли. И от страха, прожигающего до самых костей. Брюнет шарил по её карманам, высокий крепко держал и иногда одергивал, если Саша начинала вырываться. Безучастным оставался лишь третий парень, которого она так и не разглядела.
– Хватит, – вдруг сказал он. – Отпустите девчонку…
– Ник, ну мы ж развлекаемся, – загундосил брюнет. – Смотри, десятку получили. Ей она ни к чему!
– Отпустите.
И почему-то они послушались. Саша собрала вещи в одну кучу, не помня себя от ужаса, и понеслась по аллее домой. Она слышала окрики и издевательский свист, но ветер в ушах заглушал посторонние звуки.
Саша ввалилась в квартиру, нырнула в свою комнату. Перед бабушкой было стыдно показываться – та не поверит, начнет осуждать или говорить, как надо было поступить с обидчиками. Нет уж, Саша сама справится.
Она причесалась, переоделась и, скомкав грязную одежку, пошла в ванную – умываться. Заодно постарается отстирать костюм – иначе ей завтра конец. Тренировку нельзя отменить!
На кухне бабушка разговаривала по телефону. Саша бы прошла мимо, но бабушкина фраза заставила её напрячься.
– Свет, приезжай, я тебя умоляю.
Светой звали маму Саши, и бабушка очень редко звонила ей. Сама Саша маму видела всего несколько раз в год: та приезжала с подарками, целовала в макушку, выпивала чашку чая и уезжала. Она никогда не оставалась на ночевку или не брала Сашу в кино, как другие мамы, и не плела ей замысловатых косичек. Но Саша ждала маминого приезда как праздника.
– Это очень важные соревнования для твоей дочери, – бабушка помолчала. – Света, прекрати выдумывать оправдания! И что, что у Вадима температура? С ним некому посидеть? Не забывай, у тебя два ребенка, а не один.
И вновь тишина. Мама что-то говорила. Вот зачем бабушка с ней ругается?! Сейчас мама разозлится – и вообще не приедет. Назло.
Бабушка гневно швырнула трубку. Саша быстренько юркнула в ванную. Сердце трепыхалось в груди. Мама точно не приедет…
Она беззвучно плакала, натирая ткань хозяйственным мылом. Не день, а катастрофа. И пятно на костюме будто специально не отстирывалось! Когда Саша потерла его чуть сильнее – ткань прорвалась. Придется звать бабушку и рассказывать ей о своем позоре…
3.
Никита не терпел двух вещей: когда его называли по фамилии и нытиков. Его отец воевал в Афганистане и был вечно хмурым, замкнутым человеком – и это людское качество Никита ценил больше всего на свете. Он и сам старался смотреть исподлобья и говорить сквозь зубы, но у него не всегда получалось.
Никита не терпел слабаков, но эта девчонка чем-то его зацепила. Нет, ну глупость какая-то. Они с парнями не один раз нападали на малышню. И деньги у них отжимали, и отправляли домой с синяками под глазом или даже пинком под зад. Их называли «местной бандой», и Никите нравилось быть частью банды. Он, правда, не любил глумиться над кем-то, чаще оставался в сторонке. Он тащился от ощущения превосходства, а не физической расправы.
А эта девчонка… Блин! Мелкая, пучеглазая, угловатая какая-то. Да ей бы ни Серый, ни Гога никакого вреда не причинили – покопались бы в шмотках и отпустили. Не совсем же они уроды, чтоб девок бить. Но почему-то Никита удумал её защитить. За что, разумеется, тут же был осмеян.
– Твоя деваха, а, Ник? – гоготнул Серый.
Никита сжал кулаки.
– Она не моя, понял?
Гога понимающе подмигнул.
– А вы с ней уже того?
– Отвалите, ну, – сказал недовольно, и друзья как-то сразу поникли.
Все-таки в их компании главенствовал он.
Дома папа приготовил фирменный борщ. Мама сидела рядышком с ним, болтая ногой. Смешная Никите досталась мама – веселая, активная, щебечущая. Они с папой здорово контрастировали. Никита даже мечтал когда-то в детстве найти себе в жены такую же, как мама. Потом, конечно, идиотские мечты о женитьбе прошли – кому надо жениться? И как с этими девчонками вообще можно общаться? Они же тупые, только о шмотках и болтают.
– Иди к столу, – приказал папа.
– Чего такой озабоченный? – удивилась мама.
Никита нехотя поводил ложкой в тарелке. Аппетит пропал.
А у девчонки какой-то спортивный костюм лежал в сумке. И тапки. Спортсменка она, что ли? А чем занимается?
А ему-то какое дело до её занятий?! Она ему кто, сестра родная?
4.
На следующий день выяснилось, что девчонка учится в школе Никиты. Он увидел её в столовой, стоящей в очереди за льготным обедом. Фу, убогая; все приличные люди берут в буфете беляш или пиццу. Ни Серый, ни Гога её то ли не узнали, то ли не приметили. Ну и отлично, а то бы опять засмеяли.
Она носила старенькие джинсы и старушечий свитер. Смотрела затравленно, передала талончик своей ручонкой-веточкой повару и получила обед: котлету с макаронами. Нищая дура.
Нет, ну какого черта он на неё пялится? Даже не слышит, о чем говорят парни.
– Ник, ты с нами? – Гога пощелкал пальцами у него перед глазами.
– С вами, – буркнул Никита.
Всё, отныне никаких мыслей о нищей идиотке. Как-никак он взрослый тринадцатилетний парень, ему по статусу не положено.
5.
Её звали Сашей, и она занималась художественной гимнастикой. За два года Никита узнал, что за зверь этот гимнастика, с чем его едят и почему Саша в нем так хороша. А она была просто прекрасна. Никита сначала ходил к ней на выступления украдкой, садился на последнем ряду и изображал скучающего человека, которого заставили прийти родители или учителя. Потом проникся…
Она была как фарфоровая фигурка, как заводная куколка на шкатулке. Вся её нескладность куда-то исчезала, едва Саша начинала танцевать. Её руки двигались плавно и осторожно, она умудрялась кружиться на одной ноге, задирая вторую к голове. Непостижимо! Никита дома попробовал поднять так ногу – но потерпел неудачу.
А как ей давался танец с лентами! Она рисовала алыми ленточками узоры, буквы, выписывала целые слова. И улыбалась так беззащитно и открыто, что Никита забывал, как дышать.
Так вот. Сначала он изображал из себя ленивого зрителя, пока не увидел объявление, висящее на доске в спортивном зале. Секции гимнастики требовался фотограф из числа школьников для съемок их мероприятий. Никита подумал-подумал, взял у отца фотоаппарат – и пошел будто бы невзначай.
Парни, когда узнали, назвали его бабой, тупицей, гомосеком и даже кое-кем похуже. Но Никита отмазался – отец заставил заняться фотосъемкой. Отца Никиты парни уважали, поэтому повздыхали и издевательства практически прекратили. За два года, впрочем, они остепенились, малолеток уже не грабили. Серый за девчонкой начал ухаживать, Гога увлекся сочинением рэпа. Рэпер из него был так себе, но парень тащился – а друзья его всячески поддерживали.
А Никита фотографировал Сашу. Приходилось щелкать всех, но её он снимал с особым трепетом. Ловил самые удачные кадры и после отбирал из груды заснятых фоток самые-самые. Только вот Саша, кажется, совсем не глядела на доску, где висели фотографии, и не любовалась собой.
Никита понимал, что он – придурок. Что только придурок может любить двенадцатилетнюю замухрышку-гимнастку и бояться признаться ей в этом. Но всё равно его тянуло к ней: смотреть, изучать, запоминать. Они были знакомы постольку-поскольку а как быть незнакомым, когда ездишь с ней на большинство выступлений, но ни о чем серьезном никогда не общались.
Когда-нибудь он обязательно подойдет к ней. Но не сегодня. И не завтра. Скорее всего, даже не в следующий понедельник.
Сейчас.
6.
Мы сидим за столиком в баре, и услужливый мальчик подносит рюмку за рюмкой.
Обычно я предпочитаю красное полусухое вино, но сегодня до нестерпимой жажды хочется крепкого. Может, текилы? Да, наверное, текилы. Заказываю у бармена рюмку золотой и залпом выпиваю её. Огонь опаляет горло, обжигающей струей пробегает по пищеводу. Трясу головой.
– Тебе уже хватит, – напоминает Ира. – Ты ушатала три стопки водки, а теперь решила добить себя текилой? Когда полезешь на стол танцевать стриптиз?
– Нет, не хватит, – упрямо спорю я.
Ира мне не подруга, даже не приятельница. Сугубо коллега по работе, которая иногда выводит меня в общество. Я выводиться в общество ненавижу, потому как не терплю всё то, от чего тащится большинство моих сверстниц: клубы, громкая музыка, танцы. Я в свои двадцать лет ужасная затворница и брюзга. Так сказать, бурное детство и унылая старость.
Сегодня я уничтожила того человека (не мужчину, не парня – человека), по которому сходила с ума долгие годы. Чьего звонка ждала как жизненно необходимого. Того, кому отдала себя без остатка. Чей профиль мерещился повсюду. Чей тихий голос с неизлечимой иронией слышался среди чужих голосов. Того, кто не звонил и не писал четыре года, но считал нас друзьями. Ха, друзьями!
Разве я не имею права напиться после своего триумфа?
– Саша, ты не подумай, что я тебя поучаю а-ля мать, но завтра у тебя будет болеть голова. И тошнить. Даже скорее так: ты будешь обниматься с унитазом во время головной боли. А у тебя завтра собеседование, между прочим.
– Помню.
Я морщусь. Да Ира хуже матери, та хотя бы в мою жизнь ни разу за двадцать лет не влезла. Поэтому её звонок недельной давности выбил меня из колеи. Мама впервые поинтересовалась моими успехами! Я по наивности растаяла и даже как-то неумело отчиталась: магазин успешно работает, нагрузка большая, заказов много. Как маленькая девочка, решила, что меня похвалят. А мама, одобрительно помычав, попросила пристроить ко мне своего сыночка.
– Будь с ним помягче, – сказала напоследок. – Как-никак, он – родная кровь.
Да конечно! Сколько раз за всю жизнь он позвонил мне просто так или поздравить с днем рождения, или справиться о здоровье? Впрочем, я тоже ему не звонила и видела раз тридцать от силы. Мы квиты.
Мысли о завтрашней встрече туманят рассудок сильнее, чем выпитый алкоголь.
– Уговорила, – сдаюсь я, хватаясь за барную стойку, чтобы не упасть. – Вызовешь такси?
Голова ясная, но тело ведет.
– Без проблем.
Ира называет таксисту наш адрес. Минут через десять ко входу в клуб подъезжает серебристая большеглазая иномарка. Мы усаживаемся на заднее сидение. Пахнет дешевым одеколоном. Меня тошнит. Вдобавок напоминает о себе давняя подруга мигрень, и виски сдавливает болью. Я пытаюсь открыть окно, но по нажатию кнопки ничего не поддается.
– Приоткройте окно, – хриплю.
Перед глазами плывут цветные пятна. Водитель делает небольшую щелочку – только раззадоривает. Я высовываюсь в щелку носом и вдыхаю вечерний холодный воздух. Пахнет свободой.
Мы едем слишком быстро. Не люблю скорость, она ассоциируется с фатальностью. На скорости ты не отвечаешь за себя, за машину; ты не успеешь увернуться. За тебя решает судьба, а она та ещё стервозная штучка.
Ира подпевает песне, разносящейся из колонок. Я сдерживаю тошноту. Интересно, как часто пьяные клиентки уделывают салон этой иномарки? А хозяин обидится, если я буду одной из них?
Начинаю глупо улыбаться.
Светятся вывески, мигают огни. Город никогда не спит. Черная, как нефть, река течет под мостами. По встречной полосе несутся ночные гонщики и те, кто просто спешит домой. Или не домой – откуда мне знать, куда едут эти люди.
Я отвлекаюсь на созерцание вереницы фонарей и не успеваю сообразить, что происходит. Слышу скрежет тормозов и вскрик Иры. Машину заносит. Нам гудят на разные лады. Я лихорадочно цепляюсь в сидение, но мне это не помогает. Лбом припечатывает в водительское сидение. Меня всё-таки выворачивает. Водитель матерится. Он успел вывернуть руль в последнюю секунду – и избежать столкновения с каким-то лихачом. Но ещё бы чуть-чуть, и…
Я вмиг трезвею. Мысли становятся четкие-четкие, в ушах звучит:
Ты сдохнешь через три дня.
Как же страшно! Часто дышу.
– Всё нормально? – суетится Ира на переднем сидении.
– Да… – хриплю, а сама жмурюсь. Перед глазами стоит картинка: одна лишняя секунда – и удар.
Я отгоняю дурные мысли. Тот эгоистичный ублюдок, которого я любила, никогда бы не подверг свою жизнь опасности, чтобы угробить меня. Или он попросил какого-нибудь друга-гонщика проехать перед самым носом этого такси?
Бред! Откуда он знал, в какое такси мы сядем? Не следил же за мной?
У меня определенно развивается паранойя. Руки трясутся, на глаза наворачиваются слезы. Я до одури боюсь машин.
Успокойся, Саша, это случайность. Всё нормально. Всё будет хорошо.
За испорченный салон с нас не требуют ни копейки, но Ира всовывает водителю лишнюю тысячную купюру жестом бизнес-леди. Типа у неё денег – куры не клюют. Ага, уж не она ли штопала колготки пару лет назад? И питалась неделями одной гречкой, называя безденежье диетой.
Голова гудит. На лбу растет шишка – я чувствую её.
Мы расходимся на перекрестке. Осенний воздух окончательно отрезвляет. Мне хочется кружиться в такт падающим листьям, но я сдерживаю глупый детский порыв.
7.
Собеседование длится минут десять, а диагноз так и вертится на языке: мой брат – тупица, причем непроходимый. Я стараюсь говорить с ним мягко, как с психическим больным:
– Нам нужен специалист по общению с клиентами в социальных сетях, понимаешь?
Братец кивает, лениво осматривает пустым взглядом наш крохотный офис, заваленный бумагами, каталогами, коробками и буклетами.
– Как думаешь, какое общение я подразумеваю?
Шишка на лбу налилась изумрудным оттенком. Я украдкой рассматриваю её в карманное зеркальце, которое лежит на столе. Жуть жуткая, тональный крем её подмазал, но не закрасил. Словно я начинаю медленно, но верно зеленеть. Превращаюсь в лягушку, ха-ха. Мало мне головной боли, так ещё и это.
– Ну, продавать что-то надо, типа того? – он мнется.
– Не совсем. Наш интернет-магазин…
– Кстати, да. А что вы продаете? – перебивает он и тупо лыбится.
Мне не хватает злости! Он пришел устраиваться на работу и не удосужился поинтересоваться, чем я занимаюсь?! Хорошо, что Иру и Леру – третьего нашего бизнес-партнера – я попросила не присутствовать. Решила разобраться с родственничком для начала сама, а уже потом показать его девочкам. И правильно сделала, иначе бы пришлось перед ними краснеть. Красно-зеленая лягушка по имени Саша.
– В основном одежду для женщин.
– И чего? – не понимает он. – На бабских шмотках можно поднять деньги?
О, милый братец, ты даже не представляешь, какие!
Мы построили интернет-магазин «Ли-бертэ» с нуля вдвоем с Ирой. Просто в один день две голодающие студентки-первокурсницы узнали от какой-то знакомой, что одежду можно покупать не на рынках или распродажах, а в интернете за смешные цены. Нашли китайские сайты, накупили хлама на всю стипендию. Стыдно вспомнить, какой ужас нам пришел – а что мы ожидали от кофточек за пятьдесят рублей и джинсов за двести? Потом чуть обтерлись, нашли продавцов с хорошим рейтингом и качественными вещами. И когда наши гардеробы были переполнены, Ира глубокомысленно изрекла:
– Пора перепродавать.
А я, посмеявшись, добавила, что нужно открывать свой магазин. Мы переглянулись и замолчали. В воздухе запахло идеей.
Благодаря болтливости Иры новость о мини-магазине разлетелась по корпусу. В общаге дешевые тряпки приняли на ура – тотальное безденежье знакомо многим студентам-бюджетникам. Тогда я предложила в следующий раз заказать из Китая побольше кофточек: разных фасонов, размеров, расцветок. И они разошлись, как горячие пирожки, в первый же месяц. Наверное, природа наградила нас отменным вкусом – ни одна вещь не залеживалась больше недели.
Для нашего городка зарубежные интернет-магазины тогда были чуждыми зверями, дикими и страшными. И наш маленький домашний бизнес потихоньку разросся. Парни сделали нам группу в социальных сетях, и буквально за полгода в неё вступило несколько тысяч человек. Ира договаривалась с поставщиками, выбивала дополнительные скидки, с кем-то ругалась до пены у рта. Качество одежды возросло, следом оказалось, что не всем покупателям нужен эконом-класс. Кому-то – ничего себе! – подавай брендовые очки и сумочки, сапоги и туфли за несколько тысяч рублей.
А потом мы познакомились с Лерой, скучающей дочкой богатого папеньки. Та сказала просто: она нам – деньги для развития, мы ей – прибыль. Как-то неожиданно заказали у солидных дизайнеров свой сайт, так же неожиданно превратились в небольшую компанию, а теперь у нас есть точки самовывоза, несколько мальчиков-курьеров, укладчики, операторы; работает внештатный фотограф и девочка-модель и кто-то ещё, с кем разбирается Ира – так называемый отдел кадров; целый склад одежды, а Лера планирует расширяться в соседние города.
Я, если честно, до сих пор в шоке от того, сколько мы выдержали. Сколько бессонных ночей наполняли разделы сайта; как сами договаривались с клиентами и мотались с коробками по городу, как мы не успевали вдвоем развезти все заказы. Как нас выгоняли, заметив выступающий шов или некачественный принт на футболке. Как нам отказывались платить, как наша прибыль не покрывала расходов. Но сегодня «Ли-бертэ» процветает, несмотря на убогий офис на окраине города и вечный недосып.
Недавно я провела маркетинговое исследование, и оказалось, что даже со своим разрекламированным сайтом без социальных сетей не обойтись: вся клиентура вертится в них. Тогда Ира предложила нанять торгового представителя, в идеале девочку из числа покупательниц, которая завлекала бы народ и помогала бы консультацией по основным вопросам. И тут, как нельзя кстати, позвонила моя матушка.
Да только братец на роль представителя подходит с трудом. Едва я берусь рассказывать о том, чем мы примечательны – он начинает зевать и нервно дергать ногой.
– Ну что, я свободен? – узнает, дожидаясь паузы.
– Угу. Мы тебе звякнем, – обещаю, мило улыбаясь.
– Круто. А сколько я буду получать на руки?
Моя улыбка перерастает в идиотскую. Ещё немного, и губы треснут.
– Обсудишь с нашим финансовым директором.
Проблема в том, что у нас отродясь не водилось финансового директора. Но братца ответ устраивает. Он кивает и шустренько уходит, забыв попрощаться. А я высовываюсь в окно и вижу, как он садится в темно-зеленую «Ладу», купленную мамой на восемнадцатый день рождения. Мне на совершеннолетие мама подарила, по-моему, коробку конфет и духи из магазина бытовой химии. Почему я должна устраивать брата на работу? В фирму, которую мама с первого дня называла «ребячеством» и «пустой тратой времени».
Трясу головой, разгоняя тоску. В последнее время уныния слишком много, осень, что ли, тому виной? Ещё неделю, месяц, полгода назад было иначе.
Допоздна засиживаюсь за месячными отчетами. Из всего выходит, что мы опять растем, а значит, придется набирать дополнительный штат. Клиенты уже недовольны: доставка запаздывает, курьер приезжает запыхавшийся или злой, не дает толком примерить вещь. И сами доставщики жалуются, что им приходится безостановочно мотаться из одного района в другой. Логисты переводят стрелки – они маршруты выстраивали правильно. Плохо дело. Ненавижу анализировать, но именно это моя основная обязанность.
На небе рассыпаются звезды, когда я еду домой. На общественном транспорте, потому как не приемлю лишних трат. Это Ира отрывается за бедную жизнь, транжиря зарплату направо и налево. А я понимаю, что мне всего двадцать, и любой успешный бизнес может рухнуть. Тем более наш магазин далеко не единственный на просторах рунета, достаточно и других, более известных и популярных. Вполне вероятно, что мы не переживем какой-нибудь кризис или нас подомнут под себя более крупные фирмы.
Тьфу! Да что за мысли лезут в голову целый день?
Автобус выплевывает меня на промозглую улицу. Моросит. Долго стою у светофора, дожидаясь зеленого сигнала. Автомобили несутся, безумно рыча. Как дикие звери, выпущенные на волю.
Звонит телефон.
– Как дела?! – вопрошает Ира; у нее такой голосок, что любой вопрос напоминает изумление. – Извини, не заехала сегодня! Весь день в бегах, зато наш склад прошел проверку. Мы молодцы?
– Разумеется, молодцы, – соглашаюсь я, ступая с тротуара. – Дела никак. Мой брат – олух, и я возьму его к нам только тогда, когда решу разрушить компанию к чертям собачьим. Прикинь, он назвал наше дело продажей бабских шмоток.
– Ну, парень-то прав. – Ира ржет. – А я…
Эту машину я замечаю слишком поздно. Свет неоновых фар на миг ослепляет, и я теряю ориентацию. Машинально отпрыгиваю в сторону. Кто-то заходится в крике. Я падаю на асфальт, сдирая ладони в кровь. Телефон, отскочив, разбивается на три части. Автомобиль уносится вдаль, и не подумав притормозить.
Меня поднимают, отряхивают, машут перед лицом руками. Я не понимаю, где нахожусь. Колотит дрожь, и сводит пальцы левой ноги. В меня запихивают малюсенькие таблетки, по вкусу – валерьянка. Я выплевываю, не хватало ещё пить незнамо что с чужих рук.
Неужели опять он?! Не бывает таких случайностей!
Два-ноль в его пользу. Что ж, дорогой, я побарахтаюсь.
Телефон я собираю и отписываюсь Ире, что всё в порядке. Домой идти уже не хочется, да и нет у меня своего дома. Я покупаю из-под полы в круглосуточном магазинчике коньяк и пью его из горла, сидя на лавочке у подъезда. Горло сводит судорогами. Скалится рыжеватая луна. Даже в подростковые годы, будучи проблемным ребенком, я не напивалась в одиночку поздним вечером под окнами своего дома. Под окнами чужого – бывало; но точно не своего.
Промываю царапины – нестерпимо щиплет. Дую на руки. А перед глазами уже плывет. Звуки расползаются, тело становится ватным. Хороший коньяк, действенный.
Давай же, напади сейчас, пока жертва беззащитна и пьяна! Или завтра с утра, когда я войду в темную арку – стукни по голове кирпичом. И всё, проблема лопнет как мыльный пузырь. Ну же, не медли!
Два дня до конца света. Что же ты придумал?..
Тогда.
8.
Саша получила разряд кандидата в мастера спорта! КМС, как их называют! Невероятно! Она сама не верила, но это произошло. Ей говорили, что за четыре года в гимнастике она особых успехов не добьется, а Саша взяла и стала КМС!
Полка была уставлена кубками, стены увешаны медалями и грамотами. Она сбила ноги в кровь, её коленки пестрели ссадинами, болели суставы и спина (тренер говорила, что это проблема всех гимнасток), от недосыпа иногда кружилась голова, но она добивалась всё новых успехов и покоряла вершину за вершиной.
Она научилась танцевать с лентой так, будто этот тонкий алый хвостик был продолжением её пальцев. Научилась крутить обруч и подбрасывать булавы (и даже не выбила себе зуб, как Наташка Петрова – кровищи-то было…) Она зарабатывала баллы за пластику тела, за гибкость, за волны. Она ездила на всероссийские соревнования наравне с другими КМС. Её хвалила тренер.
– Чтоб ты шею сломала, – шипела Ленка, главная её соперница.
– Только после тебя, – подмигивала Саша.
Их вражда стала чем-то вроде привязанности. Не проходило и часа, чтобы Ленка не отвесила колкость по поводу внешности Саши, а та не посмеялась над её пластичностью. Когда Ленка болела – тренировки проходили вяло, без напряжения. Соперничество добавляло тонуса. С такими врагами и друзья не нужны!
А с друзьями как-то не складывалось. Они ходили по впискам, по кинотеатрам, зависали на площадке у детского сада, тусовались в фастфуде, пока Саша тренировалась. Но бабушка сказала ей, что без друзей жить можно – а Саша бабушке верила.
Сегодня ей исполнилось тринадцать лет. В честь праздника бабушка заплела внучке две косички и купила платьице в горошек, и целый день Саша ловила на себе восхищенные взгляды. А после тренировки позвала девочек из группы к столу, где уже был разлит по стаканчикам сок, а на тарелочках лежало скромное угощение: конфеты да печенье.
