Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

А я вертел в руках мешочек и думал: вот и всё? Так просто?.. Никакой больше временной петли, завтра будет абсолютно новый день, который я смогу пережить точно так же, как и другие... А потом я вспомнил!

– Нужен ещё один оберег.

Алекс вопросительно вскинул бровь.

– Инок Софроний.

– Это который на колокольню ходит, бесов гонять? – вздохнула ведьма. Я кивнул. – Боюсь, ему уже не помочь, – она встала, включила чайник, загремела чашками в мойке.

– Почему? – спросил я в спину.

– Слишком долго он в петле. Она, почитай, его уже выпила, – Настасья Прокофьевна вернулась к столу, поставила на край серебряный подносик, с него на стол – чистые чашки с свежим чаем... – Петли Лихо накидывает – питается оно так. С каждым днём душа, попавшая в силки, тускнеет, бледнеет, пока не истлеет навсегда, – она посмотрела на меня и улыбнулась. – Тебе повезло, дружок, что попал ты в петлю стригоем. Да и наставник твой и доченька его – люди очень непростые...

– Но вы всё-таки дайте оберег, – я упрямо наклонил голову. – Парень здесь уже два года. И всё ещё жив...

– Значит, тоже не простой человечек, – кивнула ведьма и пошарив в обширном декольте, вынула ещё один мешочек.

Я взял его очень аккуратно: оберег был тёплым, пропах женским телом и какими-то тонкими духами.

– С этим чудом московским держите ухо востро, – напутствовала Настасья-ведьма, когда мы прощались.

– Да уж будем, – успокоил её шеф, лобызая троекратно в румяные щёчки...

Чтобы побыстрее выбраться из леса, ведьма дала нам обыкновенный клубок. Я глазам не поверил! Суровая небелёная нитка не рвалась, клубок подскакивал на ухабах, как щенок, и через каких-то полчаса вывел нас к берегу озера.

– Почему она упорно называла девчонок вашими дочками? – спросил я, когда Алекс, поймав клубок, остановился отдохнуть.

Спустился вечер. В траве пронзительно свиристели цикады, ветер дул тёплый, пах водорослями и мокрым песком. Невдалеке от берега громко плескала рыба.

– Потому что так и есть, – Алекс закурил, протянул мне пачку – сигареты в ней никогда не кончались, – и встав лицом к ветру, устремил взгляд на озеро. Как по команде, над водой поплыл глубокий колокольный звон.

– Не понял...

– А что тут непонятного? Я ж живой человек.

Я вспомнил о любвеобильности шефа и невесело усмехнулся: удивительно, что у него – всего три дочки...

– Извините, – что-то я сегодня много извиняюсь. – Я просто думал, они ваши сотрудницы. Ну, наёмные работницы.

Хотя, если разобраться, было в них – Антигоне, Афине и Амальтее – что-то общее.

– Сиротки они, – пыхнул сигаретой шеф. – В смысле, матери их умерли. Не мог же я...

– Да, – я тоже закурил, выпустил дым и вдохнул пахнущий озёрной водой воздух. – Я понимаю.

У меня никогда не будет детей, – подумалось вдруг. Алекс сказал: – «я живой человек»... Он не имел намерения меня обидеть. Но обидно было.

– Это изменит твоё отношение?

– Наверное, – я поискал, куда бросить окурок, и в конце концов, затушив, запихал его в карман куртки. Осквернять чистоту озёрного берега не хотелось. – За то время, что я у вас, девчонки стали мне родными – надеюсь, вы понимаете, о чём я... Отдам ли я за них жизнь – да, не задумываясь. Но всё равно относиться буду по-другому.

Что характерно: я мыслил категориями живого. «Отдать жизнь», «Потерять душу» – ни того, ни другого у меня не было. Но ведьма сказала: хочешь быть человеком – будь им. Может, надо последовать её совету и не париться?

– Я не мог их оставить там, где они были, – словно оправдываясь, сказал Алекс. – У девчонок способности, в обычном мире им было трудно.

– Я понимаю, – наклонившись, я подобрал плоский голыш и пустил блинчик. Один, два, три, четыре, пять, шесть... – А они знают?

– Нет, – он отвернулся и стал смотреть вдоль берега. Туда, где светлая песчаная коса плавно уходила в воду. – И надеюсь, ты...

– Конечно. Буду нем, как рыба.

В тереме нас ждал сюрприз. Нет, Чумарь таковым не считался. Он, скорее, был наказанием Божиим. А сюрприз оказался вполне приятным – в лице нашего старого друга майора Котова.

Так вот кому Алекс звонил утром.

Я был полностью «за»: загадки громоздились уже почти до Эвереста, и разгребать их кому-то надо... А если мы с шефом будем заниматься Лихом, Антигона – отвлекать рэпера, то кто будет расследовать смерти монахов? То, что они связаны с Лихом – ещё доказать надо. Мало ли, какие несчастные случаи на глухом далёком острове случаются...

Майор был везде, как дома. Когда мы вошли, он сидел за столом, вольно раскинув руки по спинке дивана, в одной руке – стакан с водкой, в другой – могучий солёный груздь на вилке.

Антигона сидела сбоку, подперев кулачком крепкую щечку и блаженно улыбаясь. Напротив восседал Гришка – в старом тельнике с дыркой на пузе, в растянутых трениках, и счастливый, как Тузик. Оборотень, насколько я заметил, благоразумно пил чай...

Московский гость угрюмо поглядывал из угла. Видать, недоволен был нарушением своего тет-а-тет с нашей девочкой... Ну и поделом. Обойдётся.

Майор, по обыкновению, травил анекдоты. Обстановка в тереме была самая тёплая, и я как-то неожиданно расслабился.

Увидев Котова, я вдруг понял, как мне его не хватало. Нет, с Алексом всегда было весело и очень познавательно, но я что хочу сказать?.. Майор был очень приземлённый. Ему до фени бессмертие Алекса и мои заморочки с магией. Он мягко, но ненавязчиво уклонялся от религиозного влияния отца Прохора и мистицизма Гиллеля. Котов видел всё таким, как оно есть. Это очень успокаивало.

– А где грибы? – спросил он, как только мы вошли. Улыбаясь поднялся, полез здороваться... Облапил Алекса, затем меня, похлопал по спине. Хлопки его больше напоминали процедуру выбивания правды из подозреваемого, но что поделать?.. Тяжела рука у российских спецслужб.

– Какие грибы? – вырвалось у Алекса.

– Ну, вы ж по грибы ходили, нет? – заглянув шефу в глаза, майор быстренько сориентировался. – Понятненько, – кивнул он. – Значит, по дороге съели.

– Ага, по дороге, – кивнул шеф, сбрасывая куртку. Было видно, что майору он тоже рад, хотя и старается этого не показать.

Московский гость переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая.

– Кушать будете? – спросила буднично Антигона. Встала из-за стола и принялась греметь чугунками на печке. – У нас тут кура печёная, грузди мочёные, капустка квашенная, картошечка...

Я сглотнул слюну. Несмотря на то, что в гостях у ведьмы Настасьи я налопался до самого горла, сейчас в животе было пусто, как в весеннем погребе.

Пройдя к умывальнику за шторкой, я наскоро смыл пыль и набросился на угощение. Вы не представляете себе, какое это удовольствие: вонзить клыки в ногу жареной курицы! Я жевал, глотал, запивал земляничным квасом, снова жевал...

Антигона, Котов и Чумарь смотрели на меня во все глаза.

Один Гришка ничему не удивлялся. С тревогой поглядывая на исчезающую провизию, он торопливо нагрёб себе полную тарелку еды и отодвинул подальше от меня.

– И куда же вы шлялись, добры-молодцы? – скептически спросила Антигона. Она тоже прекрасно знала, что может случиться со стригоем, на которого напал жор... – До Бабы-Яги, что ль? Она напоила Сашку мёртвой и живой водой и он теперь настоящий мальчик?

– Почти, – улыбнулся Алекс. Ясен перец, при рэпере о ведьме Настасье он трепаться не станет. – Ты же помнишь, звезда моя, что наш Сашхен – не последний маг.

– Ага. Сила есть, только ума ещё не нажил, – Антигона решила и дальше придерживаться линии здорового скептицизма.

– Ну, немножко мозгов у него всё-таки скопилось, – шеф подошел, заглянул мне в тарелку и отечески погладил по голове. – Вот, открыл в себе талант преобразовывать пищу земную в энергию некротическую, которая для существования нежити надобна.

– Чо, правда, чо ль?

С каждым днём в Антигоне было всё больше исконного, деревенского. Сейчас, например, она красовалась в русском сарафане цвета морской волны и милом платочке в мелкие незабудки.

– Правда, правда, – шеф поцеловал девчонку в макушку и с размаху плюхнулся на диван. – Друзья мои! – вскричал он весёлым возбуждённым голосом. – А не выпить ли нам по этому поводу водочки?..

И тут в дверь постучали.

Стук исходил от задней, кухонной двери, за которой были только мостки да озёрная гладь.

Котов, мгновенно оценив обстановку, выхватил любимый «ТТ» и занял позицию у стены. Гришка втянул носом воздух и расслабился.

– Открывайте, – важно кивнул он Алексу. – Свои это.

«Своим» оказался сержант Щербак. Глаза у него были безумные, лицо между бородой и скуфейкой бледное, и покрытое каплями пота. Ряса тоже была мокрая, и я понял, что это не пот. Батюшка-сержант был весь забрызган озёрной водой. За его спиной угадывались тёмные очертания лодки – он грёб от самого Валаама, как сумасшедший. Не обращая внимания на брызги холодной воды...

– Убийство у нас, – с порога выдохнул батюшка.

Глава 10

Ночной Валаам на серебристой глади озера, был как сгусток тьмы. Ни единого огонька не светилось в храмах, в церквах, никто не подавал сигналов заблудшим рыбакам...

Причалили мы в той же бухте, что и раньше – отец Онуфрий безошибочно отыскал её в кромешной тьме, по одному ему известным приметам. И только когда нос катера ткнулся в мостки, на берегу затеплился крошечный огонёк – не столько для того, чтобы разогнать тьму, сколько для обозначения того, что нас ждут.

Инок Софроний спустился к причалу, принял верёвку, закрепил и отошел в сторону, освобождая место.

Катер у Алекса был небольшой, и нам четверым – батюшке сержанту, майору Котову, мне и Алексу было тесновато. Я первым выпрыгнул на берег, проверил окрестности – мне-то свет фонаря не нужен – и кивнул остальным.

Убийство в ските – вещь уникальная. Почти как в запертой комнате: посторонних нет, каждый новый человек на виду...

Это в храм или монастырь тянется постоянный поток богомольцев, туристов, да и просто людей, желающих хотя бы на короткий срок стать ближе к Богу.

В скит люди идут за другим. Отрешиться от всего мирского, забыть прошлое, стереть себя, как личность. Принять постриг, а вместе с ним – и жесткий устав, отвергающий всё мирское.

Думать что здесь, на святой земле, случилось убийство, и что совершил его кто-то из своих – было дико.

Хотя ведьма Настасья и говорила, что такое здесь уже случалось. И не единожды.

– Неужели вы настолько не доверяете своей братии? – спросил Алекс отца Онуфрия. – Отправиться ночью, через всё озеро, лично...

– Да некого было послать, – махнул рукой батюшка-сержант. – Как это ни смешно, я – самый мирской из всех. В скиту люди живут подолгу, некоторые – по сорок-пятьдесят лет. Для них сойти с острова – всё равно, что в Геенну огненную ступить.

– Послали бы Софрония, – оброни Алекс.

– Моторка сдохла, – вздохнул отец Онуфрий. – Движок не тянет, а отправлять инока за двадцать вёрст на одних вёслах... – Он развёл руками. – Даже я не настолько жесток.

– Епископ в курсе? – спросил Котов. – Он дал разрешение на расследование?

– Фотий – человек разумный, – кивнул батюшка-сержант. – Он только просил, чтобы всё по-тихому было. По возможности, конечно. Это он посоветовал к господину Голему обратиться – прослышал, что тот в своём имении гостит, и посоветовал. Явление петербуржского дознавателя в такой момент – не иначе, как провидение Божие. А братьев я пугать не стал. Никто ничего не знает.

– А как же Софроний? – спросил я.

– Я обнаружил тело, – сказал инок.

Поднимались по тропинке один за другим, впереди – батюшка, за ним – Софроний, за ними – Алекс с Котовым. Майор светил под ноги фонариком.

Я шел последним.

Где-то над верхушками деревьев парила сова – до нас долетали её ухающие крики. В траве по бокам тропинки что-то вовсю шебуршало, посвистывало, шевелило могучие лопухи. В глубине леса, под соснами, сверкали синие недобрые глазки...

«Провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю: остерегайтесь выходить на болота в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно».

Цитата была заезженная, но к нынешнем обстоятельствам подходила идеально.

Я помнил остров Валаам днём: светлый, прозрачный, наполненный запахами спелых яблок и нагретой хвои. Сейчас, в ночное время, всё здесь казалось мрачным. За каждым кустом мерещились чудища, ветер веял могильной сыростью, и даже инок Софроний, при свете дня вполне нормальный чувак, сейчас выглядел этаким проводником в Ад – чёрный, узкий, с мрачным, как погребальный саван, выражением на лице.

Скит был погружен во тьму. Луна спряталась за толстым одеялом из туч, так что белые стены казались серым гранитным камнем, ворота темнели чёрным провалом, а двор виделся бездонной ямой, в которую можно ухнуть с головой, да и пропасть.

И только на самом верху колокольни, там, где денно и нощно бдели читающие монахи, тускло поблёскивала одинокая лампада.

С берега её видно не было, а у стен монастыря она виделась одинокой звездой, повисшей низко над горизонтом.

Улучив момент, я подошел к Софронию и сунул ему в руку оберег ведьмы Настасьи.

– Колдовство, – инок помял в пальцах мешочек, и вернул мне.

– Возьми, – я вновь пихнул оберег парню. – Он поможет выбраться из петли.

– Спасибо, – чернец спрятал руки в рукава рясы.

– Не разорвав петлю, ты скоро умрёшь, – долго убеждать парня я не мог. Остальные были рядом, а мне почему-то не хотелось, чтобы нас слышали.

– На всё воля Божья.

– Думаешь, Он поможет тебе выжить?

– Не в этом дело, – спокойно улыбнулся инок. – Он сделает так, чтобы всё было правильно.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – привёл я последний, пришедший на ум аргумент.

– Ты не понимаешь, – он закатил глаза, как нетерпеливый подросток, честное слово! – Господь УЖЕ позаботился обо всём. Он же привёл вас сюда, не так ли?

– Мне казалось, мы сами пришли...

– Думай, как хочешь, – инок вошел в высокое тёмное строение, из которого пахло кишечными газами и хлевом.

Здесь можно было зажечь свет.

Невдалеке от входа, в загоне с низким бортиком, сонно похрюкивала крупная хавронья. К её толстому боку притулилось больше дюжины поросят. Они дружно сосали, ритмично двигая пятачками.

Дальше угадывались тени нескольких бурёнок, мерно пережевывающих свою жевачку даже во сне.

Идя по неширокому, застланному досками проходу, я наткнулся на пристальный взгляд желтых глаз с квадратными зрачками и вздрогнул.

Чёрный громадный козёл с белёсыми от старости рогами злорадно усмехнулся и дёрнул коротким хвостиком...

Тело лежало в конце хлева, у дальней стены. Здесь была навалена куча навоза – от неё исходил тёплый пряный животный дух, стояла трёхколёсная тачка, наполненная тем же пахучим содержимым, и валялась широкая лопата.

Монашек лежал лицом вниз, разбросав ноги в ярких синих с белым кроссовках. Тело его наполовину скрылось под осыпавшимися катышками.

Отец Онуфрий широко перекрестился, беззвучно шепча молитву. Инок Софроний стоял молча, опустив руки вдоль тела, и казался чёрным столпом.

– Это инок Сергий, – тихо, словно страницы прошелестели, пояснил Софроний.

– Насколько я знаю, инокам по обету полагается носить сандалии, – Алекс смотрел не на умершего, а на отца Онуфрия.

– У Сергия было плоскостопие, – пояснил Софроний. – Епископ Фотий разрешил ему неуставную обувь.

На первый взгляд всё выглядело довольно мирно – если так можно выразиться о месте преступления. Никаких следов борьбы, колюще-режущих предметов... Можно было подумать, что человеку просто поплохело за работой – сердце прихватило, например.

Но я уже чуял тонкий, сладковатый и медный запах человеческой крови. Она впиталась в навоз, была почти незаметной, но в том месте, где находились голова и грудь жертвы, зеленовато-желтая субстанция заметно потемнела.

– Нужно здесь всё осмотреть, сфотографировать и описать, – сказал Котов.

– Да-да, – кивнул батюшка-сержант. – Конечно. От нас что-нибудь требуется?

– Эх, не по закону действуем, – вздохнул майор. – Сюда бы криминалистов, патологоанатома, протокол составить...

– Епископ Фотий особенно просил обойтись без посторонних, – мрачно ответил батюшка-майор. – Я и вас-то под свою ответственность провёз.

Майор уже развил бурную деятельность.

Сдёрнув с стога сена чистый брезент, он расстелил его на полу, а потом принялся осторожно откапывать тело.

– Может, воды принести? – спросил Софроний.

– Да, – не глядя согласился Котов. – А ещё бумаги. Чтобы писать.

– А вот и причина смерти, – Алекс наклонился над трупом, заложив руки за спину. – И патологоанатом не нужен.

Затылок парня был буквально вдавлен внутрь, превратившись в мягкое неприятное месиво.

Взявшись втроём, мы перенесли тело на брезент, уложили в той же позе – вниз лицом. Я только успел заметить, что инок Сергий был примерно ровесником Софрония. Не больше двадцати.

– Судя по тому, что окоченение прошло, инок пролежал здесь довольно долго, – сказал Котов.

– Его не было на вечерней литургии, – кивнул отец Онуфрий. – Софроний вызвался узнать, чем было вызвано отсутствие. Они были близки с Сергием. Рясофорные монахи, почти ровесники...

– В послушание Сергия входила чистка хлева? – спросил Алекс. Я так понял, что он неплохо разбирался в монастырской жизни.

– Не я был его наставником, – качнул головой сержант-батюшка. – А... при чём здесь это?

– Его убили не здесь, – вместо Алекса ответил Котов. – Крови слишком мало. К тому же, он слишком аккуратный для такой, э... неприятной работёнки.

– Подошвы кроссовок не выпачканы, подол рясы чистый, на руках нет рукавиц, – перечислил Алекс.

Отец Онуфрий кивнул.

– Я что-то такое и подозревал, – медленно проговорил он, кивая в такт своим словам. – Как только увидел – сразу подумал, что убийство пытались замаскировать под несчастный случай. Но слишком небрежно, неумело.

– Или... – шеф посмотрел на батюшку и вытянул губы трубочкой. – Или убийца был уверен, что ему всё сойдёт с рук. Кто-нибудь, кроме вас с Софронием в курсе? – он кивнул на труп.

– Только иерей Фёдор. Он присматривает за животными. Но я лично попросил его никому не говорить.

Шеф кивнул и задумчиво уставился на лопату. Та была воткнута в кучу навоза, и судя по травме, вполне могла послужить орудием преступления.

Протянув руку, я выдернул лопату из кучи и направил лезвие к свету.

– То же самое, – пробормотал Котов, внимательно осматривая, чуть не обнюхивая, инструмент. – Лопата была оставлена специально: работал, мол, инок, исполнял урок, и вдруг прихватило сердце...

Никаких следов крови, волос, на лопате не было. Создавалось впечатление, что она была чисто вымыта после удара, а затем просто воткнута в навоз.

– А почему вы вообще решили, что это убийство? – спросил Алекс батюшку. – Ведь крови видно почти что и не было, запахи успешно маскировались отходами жизнедеятельности животных... Молчите? Тогда я вам скажу: потому что пять несчастных случаев за два года – это много. А если прибавить смерть отца Кондрата – то и все шесть...

– Отец Кондрат умер от старости, – упрямо мотнул головой отец Онуфрий.

Вернулся инок Софроний, неся в каждой руке по ведру воды, а под мышкой – толстую тетрадь.

– Вы идите, – заявил Котов, многозначительно глянув на шефа. – А я тут ещё повожусь. Сфотографирую, – он достал телефон. – Запишу всё, чтобы потом не забыть... Поищу следы.

– Пусть Софроний поможет, – буркнул батюшка-сержант. Не хотел он майора одного оставлять... А может, оно и правильно. Мало ли: может, убийца до сих пор где-то рядом.

– Где мы можем побеседовать? – спросил Алекс батюшку, выходя на воздух.

Я вдохнул полной грудью. После духоты хлева, после запахов навоза и крови, показалось, меня омыло холодной ключевой водой...

– Лучше на свежем воздухе, – отец Онуфрий направился к одинокой сосне, растущей на пригорке за конюшнями.

Под сосной стояла лавочка. Днём с неё наверняка открывался вид на весь скит, со всеми постройками, но сейчас вокруг было темно, и только в крошечные окошки под самой крышей хлева пробивалось немного света.

– Вы спрашивали, почему я сразу подумал, что это убийство, – усаживаясь на лавочку, проговорил батюшка-сержант. – Третьего дня инок Сергий мне исповедался.

– Ясно, – Алекс садиться не захотел, встал рядом с батюшкой боком, чтобы удобно было наблюдать за хлевом, где остался майор. – Разумеется, тайну исповеди раскрыть вы не можете, но зато точно знаете, что Сергия убили. И знаете, почему...

– Не всё так просто, – в голосе отца Онуфрия вновь прорезались стальные сержантские нотки. – Сергий не сделал ничего плохого – это я могу вам сказать, не нарушая клятвы. Но он очень боялся. Я, к сожалению, не придал значения его страхам, списав их на трудность монастырской жизни. Всенощные, пост, тяжелая работа – многих это просветляет, примиряет тело с душой. Но есть и такие, кого тяжелая жизнь со временем начинает угнетать. Это просто нужно преодолеть, перетерпеть, если угодно. Тем большее облегчение наступает потом. Я думал, у Сергия как раз такой переломный момент – он здесь второй год, уже подумывал о малой схиме, как вдруг решил отказаться и возможно, вообще уйти из скита. Это не тайна, об этом мне поведал инок Софроний – я уже упоминал, парни дружили.

– Из-за его исповеди вы решились нарушить внутренний устав и обратиться к помощи со стороны? – сочувственно спросил шеф.

– По этому поводу ничего сказать не могу, – крупные руки настоятеля спокойно лежали на коленях, не выдавая беспокойства. – Но больше всего меня страшит то, что это сотворил кто-то из своих. Понимаете?

– Вы хотите снять с себя ответственность, – кивнул Алекс. – Переложить на чужие плечи...

Батюшка в мгновение ока оказался на ногах. А сержант Щербак всё ещё в хорошей форме, – подумал я, делая шаг по направлению к шефу. Я понимал: если что, Алекс прекрасно за себя постоит. С моей стороны это был инстинктивный порыв. Неосознанный.

– Ответственности я не боюсь, – спокойно, ровным голосом сказал настоятель. – Я боюсь ошибиться.

– Не сомневаются в себе только сущеглупые, нерадивые и полные идиоты, – мирно улыбнулся шеф. – Но чтобы вам помочь, мы должны знать всё.

– Всё, кроме тайны исповеди, – внёс поправку батюшка.

– Ну разумеется, – кивнул Алекс.

...Первый несчастный случай произошел два года назад, меня здесь ещё не было, – начал отец Онуфрий. Он вновь уселся на лавочке, Алекс рядом с ним закурил, а я немного отошел. Голос настоятеля я слышал прекрасно, но хотел послушать и скит.

Иеромонах Пафнутий, свалился с обрыва и сломал шею. Никто не удивился: он шел поздним вечером, по узкой тропинке, оступился. Расследования, конечно, никакого не было.

Потом был инок Лаврентий – утоп в озере. Ловил рыбу, задремал, свалился с лодки и утонул.

Отец Онуфрий помолчал, собираясь с мыслями. Мы ему не мешали.

– Следующая смерть произошла уже при мне... – проговорил он и прикусил нижнюю губу. Словно подавляя желание хорошенько выругаться. – Трудник Павел Скуратов замёрз в погребе.

– Замёрз? – переспросил Алекс.

– В миру Павлуша был наркоманом. К нам пришел сам, своей волей. Хотел избавиться от пагубы... Но тогда он сорвался. Наркотиков в ските не найти, сами понимаете, так он скрутил крышку с бачка с бензином, ну и... надышался. Зимой дело было. Мы и решили... Согрешил парнишка, а потом хотел спрятаться – пока дурь не выйдет. Уснул в холодном порубе, да и замёрз до смерти. А вот сейчас я и думаю: не было греха на Павле. Его злодей уморил, и бензином натёр – чтобы мы нехорошее подумали.

– А четвёртый? – тихо спросил я.

– Вообще из ряда вон, – дёрнул бородой бывший сержант. – Архимандрит Филарет был гостем. С Большой земли человек, из Московской епархии... Что-то с лёгкими у него было, врачи прописали свежий воздух. Гостил без малого неделю, а как-то утром его нашли в собственной постели, мёртвого. Ну, мы сообщили по инстанции, его забрали свои. Нам потом написали: помер от асфиксии, в лёгких была вода...

Алекс задумчиво кивнул.

– Насчёт Филарета я до сих пор не уверен, – добавил отец Онуфрий. – Архимандрит был нездоров. Но...

– Вы правы, – согласился Алекс. – Всегда есть какое-то «но».

Я всё ждал, когда Алекс заговорил про Лихо: ведь настоятель прекрасно о нём знал, даже собирался отвести нас к тому месту, где, по предположениям, Лихо вырвалось на свободу... Но потом вспомнил, что всё это было в моей «временной петле».

Вякать я по этому поводу не собирался: надо будет – шеф сам всё скажет.

Крик прорезал ночную тьму неожиданно. Крик был мужской, и звучал страшно и яростно. Он прокатился над обителью, заметался в верхушках сосен, рассыпался дробью за стенами и наконец стих.

Я уже мчался к воротам. Те были заперты. Не глядя перемахнув высокий тын, я бросился к берегу озера. Крики продолжались, и я ориентировался на них.

Бежал, не разбирая дороги. Пересёк тропинку – она белела среди тёмной мокрой травы, как узкая змейка. Углубился в лес, прыгая через корни, кусты, перемахивая канавы, инстинктивно выбирая путь таким образом, чтобы не натыкаться на стволы деревьев.

Бег силы, – называл такое явление Карлос Кастанеда. Признаться, я даже не думал, что испытаю удовольствие. Я чувствовал себя почти всемогущим. Я слился с природой, с лесом, я заранее знал о препятствиях и с лёгкостью их преодолевал.

Единственное, что мешало насладиться бегом в полной мере, это мысль о том, что где-то поблизости страдает живое существо... Чтобы не впасть в эйфорию окончательно, я старался держать в памяти этот крик и не забывать, зачем я собственно, это делаю.

Ноги вынесли к краю обрыва, под которым светлела коса небольшого пляжа. На пляже горел большой костёр, а вокруг... У меня спёрло дыхание.

Вокруг кривлялись, отплясывали, корчились в судорогах похоти и кричали... Черти.

Искривлённые фигуры в лохмах рваных тряпок, рогатые головы, крысиные голые хвостики, копытца и пятачки. Было их около дюжины.

Как такое может быть? – я не верил своим глазам. – Валаам, святой остров, окруженный защитными плетениями монахов. Да я сам чуть не сгорел, впервые ступив на его землю. По идее, выходцы из преисподней должны вспыхивать свечками ещё на подходе, метров за сто от береговой линии... И уж никак не устраивать пикники с богомерзкими плясками и свальным грехом!

Не верь глазам, – подсказал рассудок. – Верь носу своему.

И я зажмурился. Для верности прикрыл веки ладонями, а большими пальцами заткнул уши. Итак, что мы имеем?

Вонь дешевой сивухи – кажется, портвейн и самогон. Ну и смесь! Потом запах горелого мяса, специй, уксуса... Жарили шашлыки, да не уследили. Половина сгорела в угольки. Плотный дух ганджи – его я не спутаю никогда и нигде, нанюхался ещё в Сирии. И над всем этим – тонкий знакомый запашок... Я повел носом по ветру.

Точно! Так пахло в Ненарадовке, когда люди стояли и молча смотрели, как огонь приближается к их жилью...

Возможно, так пахнет безумие, – мельком подумал я и принялся спускаться по склону.

Сухая глина крошилась и осыпалась из-под ног, неприятно забиваясь в башмаки. Кусты чуть слышно шуршали – всё-таки я не Чингачгук, и не Гришка-оборотень, чтобы двигаться беззвучно, словно тень бесплотная.

Это были подростки. В самодельных костюмах чертей – с нашитыми на джинсы и майки лентами, в резиновых рогатых масках и с хвостами из пеньки.

Господи! Какое это было облегчение. Значит, я не сошел с ума... Я боялся, что выходцы из преисподней мне просто приглючились вследствии мозгового коллапса и не по разуму развитого воображения.

Или, что гораздо страшнее: силы тьмы по-настоящему вырвались на свободу и отплясывают на том месте, где было схоронено древнее зло.

Надо бы, кстати, поинтересоваться у сержанта, где это место всё-таки расположено...

Какая нелёгкая принесла деток на Валаам, под нос к православным монахам – это другой вопрос. В принципе, подростки всегда бунтуют. Против любой системы, против самих себя... Украсть пару лодок, затариться бухлом и готовыми шашлыками из супермаркета – раз плюнуть. А устроить сатанинскую оргию на святом острове – да это же так круто! Можно будет внукам потом рассказывать... Если не посадят, конечно.

Осквернение святынь – подсудное дело, и если недорослям больше шестнадцати – плачет по ним колония...

Нет, я не собирался вылетать на пляж, призывать к порядку расшалившихся детишек, пугая настоящими клыками и нечеловеческой силой. Я просто хотел разобраться.

Не давал покоя этот запах, словно бы горелых тряпок или даже живых тканей... Как мокнущий ожог – этого добра я в своё время тоже в армии навидался.

Присев за пучком осоки, я пригляделся к подросткам. Вокруг костра прыгали человек восемь: у каждого в руке по бутылке, глаза безумные, рты распялены в крике. Они же не думают, что их никто не слышит? Возможно, сюда уже направляется отряд строгих дяденек в рясах из самой Валаамской обители... Скрутят детишек, посадят на пароход, да и сдадут чертей в полицию, всем скопом и гамузом.

Услышав возню, я отвлёкся от плясок у костра, поморгал, прогоняя зайчики в глазах, и присмотрелся к ближайшему камушку. На нём совокуплялись. Сверху был явно парень – он двигался в характерном ритме. Под ним угадывалась девушка. Оба были без масок, волосы одинаково растрёпаны, так что не поймёшь, где кто, но вот лица меня насторожили: на них не отражалось ровно никаких чувств.

Будто подростки совершенно не осознают, чем они тут заняты. Тело девушки под парнем дёргалось, её спине явно должно быть больно на жестком камне, но – ничего. Глаза у них были такие же пустые, как у сельчан в Ненарадовке.

Я судорожно сжал подарок ведьмы Настасьи – мешочек-оберег. Испугался: а вдруг я опять в петле? И стоит закрыть глаза, я окажусь в своей кровати, разбуженный Антигоной?..

Но нет. Прошло минуты три, а ничего не исчезло, не изменилось. Черти продолжали визжать и прыгать, от костра в стылый воздух взметались яркие искры...

Надо это остановить, – подумал я. – Но как? Как сделать так, чтобы ребят реально проняло? А главное, чтобы их отпустило безумие.

Обычный алкоголь здесь ни при чём, – понял я, понаблюдав за скачущими вокруг костра. – Они его больше проливают, чем пьют...

На вид подросткам было не больше пятнадцати-четырнадцати.

Был бы здесь батюшка-сержант, пресёк бы безобразие молитвой. Алекс мог сказать ману. А я? Что могу сделать я?

Обойдя костёр по широкой дуге, я нашел на берегу две лодки. Вёсла валялись здесь же, на дне, и между прочим, одна из лодок уже почти отвязалась...

Ощупав борта, я нашел две сетки с бутылками, вывешенные охлаждаться в воде. А ещё в одной из лодок обнаружилось ведёрко. Хорошее такое ведро, объёмистое. Литров на двадцать.

Зачерпнув ледяной озёрной водички, я вылез на берег и пошел к костру...

Как они скакали! Визгу было – свиньи позавидуют. Первым ведром я окатил чертей у костра, вторым – парочку на камне. Девчонка вскочила, как ужаленная, не разобравшись, что происходит, съездила парню промеж глаз, натянула трусы и побежала к лодкам.