Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Алекс уже шагал по влажной тропинке меж каких-то ветхих построек к дальней стене скита. Я помнил, что там была калиточка, за которой стоял густой лес. Практически бурелом – по крайней мере, никаких тропинок или дорожек там не наблюдалось.

– Как мы его найдём? – догнав шефа, я пошел рядом. – Отец Онуфрий говорил, что дорогу к древней усыпальнице находят исключительно по приметам.

– Что-то подсказывает мне, мон шер, что в приметах недостатка не будет, – шеф рвался вперёд, как терьер, почуявший лису. Он не смотрел по сторонам, не замечал ничего вокруг... Только вперёд. К известной ему одному цели.

Калитка была не заперта.

Помниться, в прошлый раз отец Онуфрий долго гремел ключами, подбирая нужный, с трудом ковырял в непослушном замке... Сейчас замок валялся втоптанным в грязь. Дужка его была разогнута и вывернута под странным углом. Петли на калитке сорваны.

– Этого я и боялся, – пробормотал Алекс, отворяя створку калитки.

Сразу видно, что здесь кто-то шел. Сломанные ветки, сорванная с поваленных деревьев кора, жирные глинистые следы...

Иногда след терялся. Например, в небольшом распадке, сплошь заваленном громадными валунами.

Алекс ещё больше напоминал ищейку, пригибаясь к самой земле, хищно поводя носом над сорванными нашлёпками из серого лишайника и ошмётками лилового мха...

Как мы не переломали ноги, прыгая по этим камням – сам удивляюсь. Все были усталые, злые, замёрзшие. Но повернуть назад – такого в голову не приходило.

Чем дальше мы удалялись от скита, тем больше я ощущал тяжелую ауру этого места. В старом еловом лесу всегда сумрачно и становится не по себе. Но здесь было что-то ещё. Какая-то тяжесть нависала над головой. Словно могильная плита, грозящая вот-вот обрушиться на макушку.

Пауков здесь было великое множество. Паутина, серебристо поблёскивая мелкими капельками влаги, то и дело преграждала нам путь. Самих хозяев паутин я не видел – может, попрятались от дождя...

Оскальзываясь, набивая шишки, – Чумарь сверзился с большого валуна, порвал джинсы и рассадил колено до крови, – мы пробирались к дальнему краю распадка.

– Это бывший ледник, – задыхаясь, дыша с присвистом, поведал Котов. – Здесь было великое оледенение. Вода растаяла, став озером, а камни вот они. Этим валунам миллион лет.

– И зачем было устраивать склеп в таком труднодоступном месте?.. – вытирая пот, спросил Чумарь.

– А ты угадай, – беззлобно поддел его Владимир, проходя мимо. Московский дознаватель шел ровно, не сбивая дыхания. Словно не по камням прыгал, а маршировал по Красной площади.

– Видал? – кивнул ему вслед майор. – Это тебе не мы... – похлопав рэпера по плечу, он захромал дальше.

Наконец я увидел высокую скалу, плоским краем выступающую в лес. Её словно бы обрубили ножом, как кусок замороженного масла. В плоской серой стене виднелся чёрный проран. Я понял, что мы пришли.

Алекс, добежав до входа, не оглядываясь скрылся внутри. Майор вновь достал свой фонарик, но как оказалось, в нём нет необходимости.

Скала была пронизана множеством отверстий, в них то и дело влетали и вылетали стрижи.

На пыльный пол падали тоненькие лучи солнца. Они освещали серый от пыли постамент в центре круглого пещерного зала. На постаменте стоял каменный гроб – или саркофаг, если быть точным.

Тяжелая крышка его была задвинута, видно, что покойный – глубокий старик.

Глава 18

Мы все собрались вокруг саркофага. На каменной крышке лежал толстый слой пыли и птичьего помёта.

Алекс, вынув носовой платок, частично смахнул грязь, и стал виден барельеф: рыцарь в доспехах. Сверху на нём лежал меч, крестообразная рукоять которого перечёркивала грудь. Лица у рыцаря не было. Казалось, его стесали позже – камень в этом месте был немного светлее, и неровным. Словно по лицу прошлись зубилом.

Вокруг фигуры рыцаря, по краю саркофага, тянулся выбитый в камне орнамент, похожий на кельтский: вычурные линии сплетались в узор листьев и веток.

Как только я попытался рассмотреть этот узор, орнамент ожил. Ветви пришли в движение, сплетаясь всё гуще, и взгляда было не оторвать от этого движения...

– Очнись, кадет!

Я почувствовал толчок в ребро. Алекс помахал рукой у меня перед глазами и строго погрозил пальцем.

– Не стоит будить спящих мертвецов, – прогудел из-за спины Владимир.

– Да я ничего не делал.

Мне отчаянно хотелось вернуться к расшифровке орнамента. Казалось, если его проследить от начала до конца, мне откроется какая-то тайна...

– Отойди, мон шер, не доводи до греха, – ласково посоветовал шеф. Я, сделав над собой усилие, отступил. – Вообще все отойдите, – властно рявкнул Алекс. – Мне нужно подумать.

– А чего тут думать? – Владимир махнул молотом. – Расхерачим эту хреновину и дело с концом.

– Не получится, – подал голос Чумарь. Парень был синий от холода, из носу у него постоянно текло, и рэпер неудержимо шмыгал. – Тут плетений вагон. И две тележки. Этот саркофаг ещё тыщу лет простоит.

Как только парень это сказал, я их тоже увидел. Синие, желтые, красные нити оплетали саркофаг, как паутина. Узор был настолько сложным, что в попытке разобраться, глаза просто собирались в кучку.

Чумарь, тем временем, со знанием дела ползал вокруг саркофага, водя над его поверхностью открытыми ладонями.

– Тут неделю возиться, дядя Вова, – бросив своё занятие, он подошел к дознавателям. – Да и то не факт, что получится расплести. Спецы работали: замкнули на три контура, и каждый по отдельности не разомкнуть. Если что-то пойдёт не так, весь остров можно раздолбашить.

– Сергеич, – позвал Котов. – А может, того... Ну его на фиг.

– Лихо питается силой святого острова, – задумчиво проговорил Алекс. Его нельзя здесь оставить.

– А зачем его вообще сюда приволокли? – спросил я. – Если это такая опасная хрень, зачем было тащить её на Валаам, строить монастыри...

– Кто бы знал, – буркнул шеф. – Девятьсот лет прошло. Если кто и ведает, нам не скажет. Но мне это надоело: ни вздохнуть, ни пёрнуть, уж простите мой французский... Надо вытащить этот хлам, отвезти в Москву и сдать Светлейшему князю. Пусть разбирается.

– Сергеич, – мягко сказал майор. – Ты всё ещё упускаешь из виду: этот хлам, как ты выразился, достать не так-то и просто.

– А это на что? – шеф вытащил из-за пазухи древнюю книжицу и помахал ею перед нами. – Те, кто запечатывал мощи, знали, что рано или поздно их придётся изымать. И оставили инструкцию.

– Ух ты! – Чумарь ловко выхватил у шефа гримуар – тот и вякнут не успел. – Отстегнул застёжку деревянного оклада, перелистнул несколько страниц... и с виноватой гримасой отдал книжку назад. – Тут на каком-то тарабарском языке, да ещё и от руки. Нифига не понятно.

– А не суй шаловливые ручки, куда не след, – Владимир отвесил рэперу воспитательный подзатыльник.

– Это старофранцузский, – пояснил Алекс. – Гримуар одиннадцатого века, понимать надо... К счастью, вторым родным языком вашего покорного слуги является как раз французский.

– А тебе не кажется, что новый и старый французский – это две большие разницы? – осторожно спросил Владимир.

– Не кажется, – с апломбом улыбнулся шеф. – Точнее, это действительно разные вещи: в старом французском много латинских корней. Но опять же: маленьким ученикам Царскосельского лицея оную латынь вдалбливали буквально розгами... И захочешь – не забудешь. Так что всё под контролем.

– Ну, если ты так говоришь, – похоже, ни Владимира, ни Котова мой шеф не убедил.

– Давайте попробуем, – может, я тоже не был уверен на все сто процентов. Но кто-то же должен поддерживать шефа. Я где-то читал, что в магии уверенность – это половина успеха.

– Отойдите все и образуйте круг, – начал командовать Алекс. – Да нет, надо мысленно начертать пентакль и встать в вершинах его лучей.

– Хорошо, что нас пятеро, – ядовито буркнул майор. – А вот было бы четверо, что тогда делать?..

– Нарисовали бы квадрат, всего-то делов, – пожал плечами шеф. – Главное здесь не количество углов, а сила намерения. Усёк?

– Понял, ваше святейшество, – было видно, что Котову все эти фокусы сильно не нравятся. Мне кажется, будь он один, и имей задачу вытащить мощи – он бы просто сдвинул крышку и вытащил. И никакая магия ему бы не помешала...

Но Алекс любил поиграть. Театр одного актёра – его любимое хобби. И кто я такой, чтобы отказывать шефу в развлечении? Тем более, что он прав.

Потому что вытащить-то майор бы вытащил. Но с какими последствиями – это уже другой вопрос.

Итак. Мы встали в лучах воображаемой пентаграммы. Алекс, разумеется, в вершине центрального луча. Дальше он велел выбросить все мысли из головы и сосредоточиться на пустоте... Ага. Не думай о белой обезьяне.

Ознакомившись с оглавлением, шеф полистал книжечку, нашел нужную страницу, бегло проглядел текст глазами и объявил:

– Как я и думал, ничего сложного. Любой хорошо образованный ребёнок справится!

На его щеках горели красные пятна. Я чувствовал: шеф поймал кураж. Это означало, что он боится. Жутко боится. Но всё равно будет делать то, что должен. А там – будь, что будет.

Это качество мне в нём очень импонировало. Сам такой. И поэтому прекрасно понимаю, каких усилий и душевных мук стоит шефу его кураж.

Алекс начал распевно и не торопясь произносить незнакомые фразы. Во французском я был не силён: после универа налегал на языки иранской группы, но отдельные слова и общий смысл улавливал.

Голос его креп, густел, отдаваясь эхом под высоким пещерным сводом. Затихло всё. Суетливые стрижи прижухались в своих гнёздах под потолком, ветер перестал свистеть в каменных сталактитах. Мы перестали дышать.

В словах, произносимых шефом, я уловил мрачный ломаный ритм, и невольно стал ему вторить. Слова грохотали, перекатываясь на языке, как камнепад, рождая незнакомую вибрацию.

Бросив взгляд на саркофаг, я чуть не сбился с ритма: цветные нити расплетались. Они поднимались над каменным ложем, подобно веткам молодого плюща, но каждая ветвь вилась отдельно от других.

Постепенно я вошел во вкус: поймать ритм фонем, выстроить общий рисунок языка было не сложно. К тому же, латынь, прародитель всех европейских языков, давала чёткие отбивки в корнях и окончаниях слов.

Владимир смотрел на меня с удивлением. Майор напротив, ушел в себя, сцепил руки и стоял в позе готового на всё телохранителя.

А Чумарь помогал. Изо рта его, как всегда, летела каша, но в ней угадывался тот же ломаный рваный ритм, что и в стихах Алекса...

И тут до меня дошло! То, что делал шеф, было удивительно, уникально, офигенно круто! Глазами он водил по строчкам древнефранцузского текста. Но тут же, на ходу, перестраивал, перекраивал его, создавая причудливую стихотворную вязь. На древнем чужом языке!

Он слагал стих, как дышал, поэзия билась в ритме его сердца, его дыхания, в ней чувствовался ток его собственной крови.

Вот это талант! Вот это настоящее мастерство!.. – чувства захватили меня настолько, что на глазах выступили слёзы. Я чуть не сбился, но вовремя взял себя в руки, подхватил нить – мне досталась синяя – и удержал.

Как-то так получилось, что рэпер взял желтую нить. Но шеф, со своей красной нитью заклинания, без сомнений, вёл первую скрипку. Он был великолепен. И знал это.

Летели, разметанные невидимым ветром, тёмные кудри, голос стонал и вибрировал, и сам чёрт в этот миг был ему не брат.

Но всё когда-нибудь заканчивается.

Расплелись, одна за другой, все три контура заклинаний, и тут же рассеялись в воздухе, рассыпались снопами огненных искр.

Я как подрубленный упал на колени. Чувствовал себя промокашкой, в которую сначала впитали пролитую воду, а затем хорошенько выжали.

Чумарь шатался, как пьяный, глаза его сползлись к переносице, но на губах блуждала мечтательная улыбка.

– Какой прекрасный день! – возвестил он севшим голосом. – Какой замечательный отпуск! Дядя Вова! У нас в Москве так весело никогда не бывает. А давайте к ним в Питер переедем!

С этими словами он закатил глаза и обрушился на пол.

Алекс стоял на месте, тяжело дыша. Руки его, с зажатой в них книжкой, дрожали, и были бледны, как старый сигаретный пепел. В волосах тоже прорезалось несколько седых прядей... И они были настоящими.

Как только шеф захлопнул гримуар и опустил руки, раздался гром среди ясного неба. Крышка каменного саркофага лопнула по всей длине, разрывая изображение рыцаря надвое.

Все ахнули от неожиданности. Кроме рэпера, который в это время мирно почивал на полу.

А потом мы, словно притягиваемые магнитом, подались к саркофагу... Что-то шевелилось в его глубинах. Клубилось, перекатывалось и почему-то пищало.

– А ну, навались, – скомандовал Владимир и они с майором Котовым одновременно сдвинули половинки крышки в стороны.

Из саркофага брызнули бурые меховые комки. Мы все четверо синхронно отпрыгнули.

Крысы! Это были живые крысы...

Они переливались через край саркофага, бурой волной стекали на пол и исчезали в щелях. Как они выжили, как уцелели столько лет под каменной крышкой?..

Но дальше нас ждало ещё одно чудо: рыцарь в саркофаге был жив! Доспехи, инкрустированные драгоценными каменьями и эмалью, облегали могучее мускулистое тело, длинные пшеничные волосы стекали из-под шлема на выгнутые наплечники, глаза, опушенные густыми светлыми ресницами, были закрыты.

Казалось, он спит. Щеки покрывает чуть заметный румянец, губы сжаты плотно, но не жестко. Лишенный растительности подбородок очерчен твёрдо, мощно.

Это некромант! – вдруг, как молния, сверкнула догадка. – Древний повелитель нежити. И мы его разбудили...

Рыцарь принялся просыпаться. Затрепетали веки, дрогнули крылья прямого носа... Мы все затаили дыхание.

И тут Алекс резко, громко выкрикнул Слово. Оно хлестнуло, словно бичом – я даже ощутил ожог на щеке, словно мне дали пощечину. Вздрогнули все.

Рыцарь распахнул глаза, открыл рот в немом крике... И начал тлеть. Кожа на его лице истончилась, покрылась налётом трупной плесени, почернела и рассыпалась пеплом. Волосы пожухли и превратились в серую паутину. Грудная клетка провалилась. Доспехи, негромко звякнув, потеряли целостность и свалились с голых желтоватых костей.

Это произошло так быстро, так неожиданно, что никто ничего не успел осознать.

Теперь перед нами лежал обыкновенный скелет, с чисто обглоданными костями – кое-где даже виднелись следы крысиных зубов. Череп таращился пустыми глазницами, шлем съехал на бок, открывая звездообразную дыру в черепе, на месте височной кости.

– Ёшкин-матрёшкин, – подал голос Котов, когда всё было кончено. – Я думал, он сейчас встанет и всех нас порешит.

– Дядя Саша, а куда делась сила? – вдруг спросил Чумарь.

Про него все забыли, а он, оказывается, давно был на ногах и всё прекрасно видел.

– О чём ты глаголешь, вьюноша бледный со взором горящим? – вопросил Алекс.

По высокому штилю я понял, что шеф сейчас на взводе. Не то время выбрал рэпер, чтобы задавать глупые вопросы, ох, не то...

– Лёжа в гробу, этот хмырь питался энергией насылаемых несчастий, так? – медленно, как скорбному на голову, пояснил парень шефу. Я даже отступил от него на пару шагов. От греха. – Он поэтому и выглядел таким молодым и красивым, что нажрался до самого горла, правильно? – Алекс задумчиво кивнул. Что уже само по себе прогресс, в отличие от вызова на дуэль... – Но вы сказали ману, и он сразу сдулся. Постарел и истлел, как и положено тысячелетнему трупу, – рэпер взял эффектную паузу. – Так куда делась эта энергия?

– Сергеич, у тебя куртка дымится! – вдруг заорал Владимир.

Алекс молниеносно сбросил куртку на пол и оттолкнул подальше. На месте внутреннего кармана почернела и обуглилась большая дыра.

– Это книга! Книга, мать её за ногу, – вскричал Котов, наклоняясь и протягивая руку.

– Не трогай! – Алекс успел оттащить майора. – Пусть сначала остынет, – и повернулся к Чумарю. – Ты спрашивал, куда делась энергия.

– Круто, – рэпер уважительно покосился на гримуар.

Медные накладки на деревянном окладе раскалились, пахло древесным дымом и нагретым канцелярским клеем. А в остальном книга была в порядке. В смысле, гореть не собиралась.

– Значит, вся сила Лиха теперь в ней, – Котов кивнул на книгу, но покосившись на Алекса, подходить близко не стал.

– Выходит так, – кивнул шеф.

– Очевидно уничтожить его совсем, с концами, нельзя, – сказал я. – Поэтому древние монахи заперли скелет в каменный саркофаг и поставили защиту. Они просто не знали, что ещё можно сделать.

– А Ладожское озеро в те времена было не центром культурного отдыха, неподалёку от крупного мегаполиса, а затерянным в непроходимых лесах, скрытым от посторонних глаз обширным водоёмом, который не вдруг и переплывёшь, – дополнил майор Котов. – Поэтому и похоронили его на острове, окруженном водой – для пущей сохранности.

– И православный монастырь основали для защиты усыпальницы, – кивнул Алекс. – А потом, с течением времени, все как-то забыли про Лихо, а Валаам стали считать святым местом, и всячески продвигать в православной культуре. Такие дела.

– Ну так что, конец, что ли? – спросил прагматичный майор. – Передадим учебничек куда следует – и на боковую?

– Надо бы и косточки прихватить, – вставил Владимир. – Как доказательство.

– Хватит и одного черепа, – решил Алекс. – О бедный Йорик...

– А Светлейший князь справится с этой книжицей? – с опаской спросил майор. – Древние-то многознатцы сделали, что могли...

– С тех пор многое изменилось, – пожал плечами шеф. – Разработано множество методик обезвреживания мощных артефактов, есть современные хранилища из сплава серебра, лития и свинца... Уверен, князь Скопин-Шуйский что-нибудь придумает.

– Это ж какая силища в нём была, – вновь заметил Котов, глядя на медленно остывающую книгу. Куртка под ней почти расплавилась, и даже на полу темнело пятно сажи.

– Есть такой термин: злой чародей, – откликнулся Алекс. – Вот это он самый и был. Насылал мор, топил корабли... Собирал армию мертвецов.

– А зачем? – влез наивный рэпер.

– Чтобы всех отыскать, воедино созвать и единою чёрною волей сковать, – вдруг, неожиданно для себя, процитировал я.

Свет погас. Повеяло ледяным хладом, и где-то над головой раздался тонкий вой.

А потом кто-то оглушительно чихнул.

И всё вернулось.

Котов вытирал распухший нос красным клетчатым платком, а Алекс, подняв книгу двумя пальцами за корешок, помахивал ею в воздухе, чтобы остудить.

– Туча накрыла солнце, – пояснил Владимир. – И сквозняк.

– Но ты всё-таки полегче, – шепотом сказал Чумарь и многозначительно подмигнул.

– Да ладно, это же из детской сказки, – непонятно почему, я чувствовал себя очень глупо.

– Сказка – ложь, да в ней намёк, – многозначительно пошевелил бровями шеф.

Возвращались к скиту довольные и весёлые, но очень усталые. Там, под бережком, возле деревянных мостков, ждала моторка Котова, а ещё благоустроенный катер Алекса.

Я уже представлял, как вернусь в терем, схожу в баню и отдамся в ласковые руки Алевтины... Да, Алевтина! Надо ведь ещё Алексу о ней рассказать. И об Антигоне. Я совсем забыл, что девчонка умотала, обидевшись на меня... Надеюсь, она уже дома. Погуляла, проветрила голову, да и вернулась.

К тому же, дурное влияние Лиха сошло на нет. Я это чувствовал, птицы в лесу это чувствовали, даже солнце в небе это чувствовало: предзакатное светило грело на удивление мягко, празднично. От давешней плохой погоды не осталось и следа.

Я мечтал о том, как вернусь в Питер, и сразу пойду по кабакам. Нет, лучше по ресторанам. А ещё лучше – к кавказцам. Шашлыки, кебабы, лаваш с свежей зеленью, пахлава... Как я по всему этому соскучился! Спасибо ведьме Настасье. Ей, и Светлейшему Князю, конечно. За подарок бесценный, жемчуг драконий.

Что-то я совсем размяк. Устал, наверное, вот мысли и путаются. Но другие устали не меньше моего, а может, и больше. Ладно, надо взять себя в руки и ещё немножко потерпеть.

Майор остался в скиту. Отец Онуфрий пока не появлялся, а смерть старца Нестора нужно зарегистрировать, составить протокол, проследить, чтобы о нём позаботились... И ведь оставался ещё убийца! Он же – тот, кто запер нас в скриптории.

Но об этом думать не хотелось.

Завтра. Всё ведь кончено: Лихо обезврежено, древнее зло заперто в книге. Так что убийца, может, и сам очнётся, да и явится с повинной. А если нет – на то у нас майор Котов: преступников ловить.

Пока шли по озеру, спустилась ночь. Тихая, звёздная, как на картине Ван Гога. Тёплый ветерок еле заметно ерошил волосы, с берега пахло свежей малиной и грибами.

В баню пошли все, вчетвером. Она уже стояла под парами: в тереме хозяйничали ведьмы, Алевтина с Настасьей. Услышав, что мы идём, Алевтина поворожила и в миг нагрела и бак с водой, и каменку.

Парились недолго, но с чувством. А вышли чистые, лёгкие, аки ангелы...

В кухне было по-домашнему тепло, уютно. Пахло сытно и забористо, грибными пирогами и квасом. Ведьмы убыли...

С Алевтиной удалось только одним поцелуем перекинуться – ведьма Настасья, забрав у Алекса книжицу и завернув её в чистый белый платочек, обещалась сразу же отправиться в Москву и передать ценный артефакт с рук на руки Светлейшему князю.

Антигона не вернулась. Думаю, она и вправду подалась домой, в Питер. Алекс, к моему удивлению, ругаться не стал. Развёл руками: дело-то житейское, милые бранятся – только тешатся...

Наверное, все просто устали.

– Да и мы завтра в Москву двинем, – Владимир отечески потрепал по лысой макушке Чумаря. – Ну как, Аника-воин, хватило тебе приключений?

– Мне понравилось, – не стал чиниться рэпер. – Так что, дядя Саша, низкий вам поклон и уважуха. Умеете веселиться.

Алекс фыркнул и небрежно махнул рукой. Но было видно, что ему очень приятно.

– Мир этому дому, – дверь парадного негромко стукнула и на пороге возник отец Онуфрий.

Выглядел он не так, чтобы очень. Ряса грязная, борода свалявшаяся. Пахло от батюшки гарью и слезами.

Уступив отцу-сержанту своё место за столом, я налил ему огромную кружку малинового чаю, под руку подсунул огромный кусок пирога, а потом подумал, сходил к заветному шкафчику, спрятанному за шторкой с петухами, и достал последнюю бутылку «Арктики».

– Один пить не буду, – строго возвестил батюшка-сержант, наворачивая грибной пирог.

– А давайте-ка мы все выпьем! – встрепенулся шеф. На правах хозяина разлил по расставленным мною рюмкам прозрачную, как слеза младенца, водку, и встав, коротко произнёс: – Ну... Заслужили.

Давно мы не сидели так хорошо. Немного взгрустнули, вспомнив, и рассказав батюшке про гибель старца Нестора. Помянули, не чокаясь, задумались каждый о своём...

– Зато инок Софроний из петли вышел, – вспомнил я и порадовался вслух.

– Из какой петли? – удивился отец Онуфрий.

– Ну как же... Лихо ведь... Я во временную петлю попадал, Алекс, Чумарь... Ваш инок: на острове два года, а кажется, что все десять. Теперь, может, отпустите парня.

Батюшка-сержант крякнул. Не спрашивая, налил себе полную рюмку и опрокинул в рот. Занюхал рукавом рясы...

– Я что-то не то сказал?

Алекс, да и Владимир тоже смотрели на меня, как на дурака.

– Остров окружен защитными плетениями, – тихо и отчётливо проговорил батюшка. – На Валааме просто не может быть никаких петель. Ни временных, ни каких-либо ещё.

– А с чего ты взял, что инок Софроний в петле? – спросил Алекс.

– Да он сам мне сказал, – я пожал плечами. По спине побежал неприятный холодок. – Приплыл, дескать, на пароходе, с экскурсией. А назад и не выбрался.

– Инок Софроний пришел в скит сам, никто его не заставлял, – с расстановкой поведал отец Онуфрий. – Был трудником девять месяцев, почувствовал, что тянется к Богу – перешел в рясофорные иноки. На колокольню допущен не был. Не дал Бог такого таланта: плетения держать.

– Не был? – чувствовал я себя дураком. – Но зачем он мне всё это наплёл?

– Кто знает? – пожал плечами отец Онуфрий. – Кровь молодая. Может, просто хотел весу себе прибавить.

– Он знал о временных петлях, – задумчиво сказал Алекс. – Откуда?..

Зазвонил телефон.

Я уже и забыл, что есть такой полезный девайс – наверное, сказывается воспитание Алекса.

Но трубку, из кармана штанов, достал шеф.

– Алло?

Я надеялся, что это звонит Антигона.

Но судя по лицу Алекса, это была не она.

– Котов, – сказал он вслух. – Из скита. Инок Софроний пропал.

Глава 19

– А пропал ли?.. – Владимир задумчиво вертел в пальцах рюмку. В его широких ладонях стограммовый стаканчик казался напёрстком.

– Может, просто сбёг чувак? – высказал версию Чумарь. – Намаялся в скиту по самые помидоры, да и решил на большую землю податься. Я бы сбёг, – он искоса посмотрел на батюшку, и извиняюще пожал плечами. – Извините, если что не так сказал.

– Каждому – своё, – не стал обижаться бывший сержант.

Лихо обезврежено, – думал я. – Дурное влияние схлынуло, книжица и череп едут в Москву. Так что и вправду не о чём беспокоиться. Подался парень в свой Воронеж, к родителям и девушке. Ну и правильно.

О звонке майора как-то быстро забыли. За окнами терема стояла ночь, глухая и непроглядная, как ватное одеяло. А у нас было тепло, уютно. Тлели уголья в печи, перед иконой Николы-чудовторца горела свечка, на столе попыхивал самовар...

Спать почему-то никому не хотелось, и мы продолжили посиделки. «Арктику» допили, и на столе откуда-то появилась пятилитровая бутыль самогону, настоянного на сосновых шишках – смолистого, терпкого и забористого, как наждачная бумага.

После бани, горячей еды и спиртного усталости я уже не чувствовал, только гулкую пустоту где-то внутри головы. Порывался вскочить, бежать куда-то, и приходилось напоминать себе, что всё кончено. Убийцу Нестора и других монахов отыщет майор Котов – у него на преступников особый нюх. На «раз» вычислит.

Чумарь начал напевать что-то себе под нос – на удивление, очень разборчиво, без всякой каши:

На земле весь род людской

Чтит один кумир священный

Он реальный царь вселенной

Тот кумир – телец златой...

И вдруг припев подхватил Владимир, ожидаемо густым басом:

Сатана здесь правит бал

Здесь правит бал

Люди гибнут за металл

За металл!

Воздвигшись над столом, держа рюмку «по гусарски» и чуть покачиваясь, Алекс подхватил мотив, но куплет повёл совсем другой:

Много крови, много песен

За прекрасных льётся дам,

Я же той, что всех прелестней

Песнь и кровь свою отдам...

Песнь и крооовь... Свою отдам!

Залихватски опростав рюмку, он грохнул её об стол, и оглядел собрание: кто, мол, принимает вызов?..

Но никто не принял. Я петь не умею, а батюшка-сержант сидел отстранившись, задумавшись о своём, и только отщипывал мякиш от румяного бока грибного пирога и катал из него шарики...

А потом я отключился. Положил руки на стол, а на них – голову, и провалился во тьму. Снилось, что меня замуровали в каменном мешке, и он такой тесный, ровно гроб, опутанный серебряными цепями.

Испугавшись, я вскинулся, продрал глаза...

Я лежу в своей кровати, на втором этаже. Рассвет ещё только занимается – занавеска на окне сделалась чуть розоватой, прозрачной. И даже чаек не слышно.

Мужики затащили, – лениво подумал я. – Увидели, что я сплю, да и пожалели. Отнесли в кровать...

Я был полностью одет, даже в ботинках. Хотя по кухне ходил в носках, я это точно помню: ботинки мои насквозь промокли, и я оставил их в тёплой бане, рядом с каменкой...

Накатило противное чувство, что я всё ещё сплю. Так иногда бывает: думаешь, что проснулся, подымаешься, совершаешь какие-то действия, и только потом просыпаешься по-настоящему. Или не просыпаешься.

Пить хотелось страшно. Я сглотнул сухим горлом и понял, что хочу не пить. А питаться. Да так сильно, что виски ломит и челюсти выворачивает. Проведя языком по зубам, я даже испугался: показалось, что клыки удлинились раза в три...

Где-то Антигона оставляла термос с кровью, – поднявшись, я зачем-то заглянул в фаянсовый кувшин, ничего в нём не обнаружил, кроме дохлого паука, и потащился к двери.

Холодильника в тереме нет, зато есть ледник, или поруб, как его здесь называют. Пристроенная к терему землянка с ледяным полом и стенами, где хранится снедь и банки с маринадами. Помнится, в последний раз Антигона доставала термос именно оттуда... да, точно. Он ещё был запотевший, покрытый мелкими капельками конденсата.

Спускаясь ломаными шагами по лестнице, я отметил, что в горнице стоит мёртвая тишина. Даже ходики на стене, сопровождавшие людской быт размеренным тиканьем, молчат.

Угли в печке потухли. В кухне чисто, прибрано и пахнет холодным пеплом.

Стараясь не шуметь, я отворил небольшую дверку в углу, и ёжась, вошел в поруб. Поморгал, приноравливаясь к скудному свету, падающему из двери, и пошел в глубину.

Шел почему-то очень долго, минут десять. Хотя помнил, что ледник тянется всего метров на пять – шесть.

Наконец дошел до конца, щурясь, поискал на полках, между банок с прошлогодними огурцами и лежалыми яблоками, нащупал холодный металлический бок термоса, свинтил крышку и припал к горлышку.

Ничего не вышло.

Термос оказался пуст. В нос шибал запах застарелой крови, вызывая одновременно отвращение и дикую жажду.

С досадой отбросив бесполезный термос, я почувствовал головокружение, невольно схватился за полку, потянул её на себя, и рухнул на пол в осколках стеклянных банок и брызгах рассола.

Вновь накатила тьма.

Очнулся за столом. Шея затекла, щека, которой лежал на руке, онемела, глаз не открывался.

С удивлением оглядел собрание. Все были на месте: Алекс, нарушая собственный запрет, дымил сигаретой – на блюдце высилась целая гора окурков. Владимир что-то быстро писал в крохотном блокнотике, Чумарь с аппетитом доедал прямо из банки маринованные грибы, а батюшка, прикрыв от удовольствия глаза, прихлёбывал из стакана горячий чай.

Сон. Это был обыкновенный сон.

За окном было светлым-светло. Солнце било прямо в глаза – оно-то меня и разбудило. Озорное светило шарило горячими пальцами по столу, играло солнечными зайчиками на боках самовара, заглядывало в пустые рюмки...

Поднявшись, я распрямил затёкшие ноги, послушал, как хрустит поясница, а потом шагнул к окну, отдёрнул занавеску и распахнул створки на обе стороны.

В прокуренную кухню хлынул свежий утренний ветер. Взметнул с блюдца кучку пепла, смёл крошки со стола, развеял сигаретный дым...

Над озером, кружа хоровод, кричали чайки.

В их крики вплеталась песня. Высокие женские голоса выводили мелодию, ей вторили мужские...

Ах ты солнце, солнце красное

Ты к чему рано за луг катишься...

– Хорошо поют, – умилился Алекс.

Он сидел, мечтательно подперев голову рукой, в уголке глаза дрожала слезинка.

– А что, праздник сегодня? – спросил Чумарь.

Он выглядел трезвее, чем господа дознаватели. Только щетина закрыла щёки почти до глаз.

– А какой сегодня день? – встрепенулся батюшка.

– Второе сентября, – посмотрев на часы, сообщил рэпер.

– Значит, Попразднство Успения Пресвятой Богородицы, – степенно кивнул отец Онуфрий.