Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Я могу помочь, – с нажимом продолжил шеф. – Вы же в курсе, что я обладаю нужной квалификацией.

Похоже, спор начался задолго до того, как мы с Софронием спустились с колокольни...

– Верю, – кивнул отец Онуфрий. – Но согласия дать не могу.

– И всё только лишь потому, что я – не монах?

– Кесарю – кесарево, – с нажимом сказал сержант.

– У меня люди гибнут, – сквозь зубы процедил Алекс. – Только сегодня мальчонку не уберегли...

– А вы следите лучше. За своими людьми, – невозмутимо посоветовал отец Кондрат. – Пускай дома сидят, по лесам не скачут.

– Да я!..

– Да у меня!..

Они сошлись грудь в грудь, как два бойцовых петуха. При иных обстоятельствах это немало бы развлекло – затруднюсь сказать, на кого бы я поставил... Но сейчас их конфронтация выглядела глупо и попросту неуместно.

– О каком зле конкретно идёт речь? – громко спросил я, подходя на расстояние удара кулака. Рискованно. Но ничего другого я придумать не смог.

Лезть с призывами успокоиться – только кипятку подливать. А что тут случилось, мне и впрямь было интересно.

Удивительно, но мой вопрос произвёл именно то впечатление, на которое я рассчитывал. Петухи разошлись в стороны.

Отец Онуфрий поправлял рясу по одну сторону высокого белого камня, выпирающего прямо на тропинку, Алекс нервно закуривал по другую... Сама тропинка вилась по самому краю обрыва, лететь с него было метров пятнадцать, а внизу – отнюдь не пляж с белым песочком, а усыпанный острыми осколками обрыв, оставшийся после оползня.

– Вот вы говорите: «Лихо одноглазое», – повторил я, сделав кавычки в воздухе. – А что это такое? Какова его сущность? Можете объяснить?

Алекс фыркнул, как дракон, выпуская клуб сизого сигаретного дыма, и отвернулся.

Думал, сержант меня тоже проигнорирует, но тот лишь терпеливо вздохнул и молвил:

– Сие науке неизвестно.

Я немного помолчал.

– Но что-то же там есть, – в глубине души я восхищался собственной смелостью: возражать сержанту Щербаку! Да ребята мне памятник поставят, при жизни... – Монахи плетут заклятья, на острове плюнуть нельзя, чтобы в силовой барьер не попасть.

– Давно это было, – внезапно сказал отец Онуфрий. – Никто и не помнит уже, как на Валаам эти мощи попали. В Предании говорится, что был это сильномогучий колдун, сиречь – некромант. Похоронили в дальней пещере, вокруг заслон поставили. Подробности есть в тексте, что хранится в библиотеке, да мне он без надобности.

– То есть, никто даже не пытался разобраться в его природе, – уточнил я.

– А им не надо, – откликнулся Алекс. – Чтение святой книги помогает – и хорошо. А в божий промысел людям вмешиваться не след...

– В божий промысел никому вмешиваться не след, – запальчиво подхватил отец Онуфрий. – А то ходют тут всякие, потом вещи пропадают.

Понеслась... Я страдальчески отвернулся и устремил взыскующий взор в небеса. Всё напрасно. Их перепалка будет длится вечно, до конца времён...

– Шеф! – заорал я в следующий миг, дёргая Алекса за рукав одной рукой и указывая другой за горизонт. – Вы это видите?

– Дым, твою налево, – коротко ругнулся шеф.

– Лес горит, – подтвердил отец Онуфрий. А потом гневно зыркнул на нас. – Ненарадовка ваша в той стороне?

– В той, – упавшим голосом подтвердил Алекс.

– Думаете, это сельчане лес подожгли? – спросил я.

– Как бы не их самих кто-то поджег, – буркнул шеф, и внезапно приняв решение, развернулся на тропинке. – Нам пора, кадет.

Я был согласен. Всё существо стремилось на тот берег, где остались Антигона, Гришка, неведомая алкоголичка баба Нюра и другие сельчане, так верившие во всесильного барина...

– А с вами, милейший, мы ещё не закончили, – высокомерно бросил Алекс отцу Онуфрию через плечо. А потом легко побежал по тропинке обратно, к стенам монастыря.

И только вылетев через большие ворота на тропинку, которая вела к причалу и нашему катеру, я сообразил, что батюшка-сержант грузно топает следом.

Громыхнув досками мостков, отец Онуфрий ловко запрыгнул в катер и уселся в кресло рядом с штурвалом.

– А как же кесарю-кесарево? – ядовито осведомился Алекс.

– Это мой приход, – буркнул с независимым видом батюшка-сержант. – Я там каждую душу знаю.

– Ну, раз душу... – и шеф нажал на стартер.

Глава 7

Лес горел. Полыхали верхушки лиственниц, тлели стволы берёз, сосны пока сопротивлялись: толстый слой коры и редкий подлесок не способствовали распространению пламени.

Ненарадовка была в дыму. Он стелился по главной улице, как серый тяжелый туман, втекал во дворы, бился в окна и двери. На коньках крыш, над печными трубами, плясали огненные искры.

– Да что ж такое?.. – Алекс встал в полный рост. – Где староста? – взревел он. – Почему не тушат?

Катер ткнулся в причал, я выскочил, принял конец, брошенный отцом Онуфрием, накинул на колышек... Эти простые действия помогли сосредоточится.

Что-то здесь было не так. Отправляясь на остров, мы оставляли нормальную деревню с вполне вменяемыми жителями. Но сейчас, кроме дыма и в чём-то приятного запаха горящего дерева, я ощущал какой-то неясный, но тошнотворный душок.

Шеф, не глядя на нас, унёсся к границе огня – в промежутках между дальними домами уже мелькали красные жадные языки.

За околицей полыхала копна сена – от неё-то и было больше всего дыму.

Сама деревня словно вымерла. Поспешая вслед за шефом, я не заметил ни одной живой души. Точнее, ни одного человека. Во дворах надрывались цепные псы, в загонах тревожно мычали коровы, громадный чёрный козёл со страху взгромоздился на крышу избы, его рогатый силуэт эффектно выделялся на фоне языков пламени.

Обогнув крайний дом, я встал, как вкопанный. Здесь уже чувствовался жар: ещё терпимый, но обещающий в скором времени превратиться в обжигающий вихрь. За спиной одышливо пыхтел батюшка...

– Грехи мои тяжкие, – пробормотал он себе под нос, оглядывая толпу.

Люди стояли ровно, как на параде. Руки, отягощенные топорами, баграми и граблями – приспособлениями для тушения пожаров – были безвольно опущены. Лица обращены к огню, в пустых глазах отражалось ревущее пламя.

Впереди всех стоял староста. От густых кудрявых волос его и бороды уже шел дым. Прямо за ним, как болванчик, застыл Гришка, рядом – полная женщина в цветастом чёрно-красном платке. Глаза у всех одинаковые, по кукольному пустые.

Перед старостой возник Алекс. Попытался схватить здоровенного дядьку, оттащить от огня, но тот не глядя отмахнулся – да так, что шеф полетел кувырком.

Я тоже попытался схватить ближайшего мужика. Тело его напоминало колоду, твёрдую и неподъёмную. И такую же тяжеленную – даже я не смог сдвинуть его с места.

Огонь подступал всё ближе.

Алекс подбежал к нам. Лицо его было в саже, рукава и полы куртки успели обгореть.

– Одержимы! – крикнул он, перекрывая рёв пламени, и плюнул себе под ноги. – Все, как один. Словно бесы вселились...

– Бесы?.. – вскричал батюшка-сержант.

И ломанулся к старосте, на ходу снимая с шеи пудовый крест. Бежать пришлось в обход толпы. Протиснуться между тесно стоящими людьми было невозможно...

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится!

Пророкотав молитву, батюшка огрел старосту крестом. Плашмя, наотмашь, словно хотел пришибить муху, сидевшую у Кирилла Мефодиевича на лбу. Староста вздрогнул, дёрнулся и повалился на колени.

Мы с Алексом бросились к нему.

А батюшка-сержант продолжал размахивать крестом, как кадилом, колотя по чему попадётся всех вокруг.

– Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго...

От прикосновений креста люди вздрагивали, в их глазах вспыхивал разум. Те, кто стояли ближе к горящему лесу, начинали кашлять, падали на колени, утыкаясь лбом в землю, или валились кулем без сознания. Другие, очнувшись и сообразив, что происходит, помогали нам с Алексом оттаскивать пострадавших от огня.

– На руках возьму тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступивши, и попереши льва и змия...

Когда я добрался до Гришки, тот уже очнулся, и сидя на земле, бессмысленно хлопал желтыми глазищами. Уши его были явственно острее, чем должны быть у человека, с рук не сошла пегая короткая шерсть...

– С ним есть в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней восполню его, и явлю ему спасение Моё!

С последним словом молитвы отец Онуфрий встал на пути пламени, раскинув руки, словно собирался остановить пожар своей несгибаемой волей.

К счастью, очнувшиеся сельчане уже катили громадную бочку, установленную на телегу. Катили вручную, взявшись за оглобли по двое.

От бочки протянули брезентовый шланг, заработала ручная помпа...

– Спасибо, отче, – Алекс от души протянул руку батюшке. – Без вас нам пришлось бы трудно.

Отец Онуфрий сдержанно кивнул, руку принял и крепко пожал. В лице его что-то расслабилось, глаза перестали метать молнии.

– Без меня вы бы как есть погорели, – мягко улыбнулся он. – Изгонять бесов тоже уметь надо.

– Вы в курсе, что гордыня – это тоже грех? – невинно спросил шеф, незаметно разминая ладонь.

– Гордыня и гордость – понятия разные. Господь вот за хорошо сделанную работу тоже гордился.

– Эм... А почему пожар начался? – я решил растащить их в разные стороны до того, как богословский диспут перерастёт в банальные разборки. – Вы же велели всем в лес идти, Васятку искать.

– Староста клянётся, что они нашли лёжку Лиха, – охотно переключился Алекс. – Нашли легко: по плачу ребёнка. Нашли, и начали устанавливать, как я велел, железный частокол...

– Но что-то пошло не так, – несколько ядовито вставил отец Онуфрий. – Потому как вместо того, чтобы посылать людей на поиски незнамо чего, вы должны были послать за мной.

– Но ведь кесарю – кесарево, разве нет? – ласково спросил шеф. – Разве мы с вами не должны каждый заниматься своим делом? Вы – спасать души, а я – тела...

– Кстати о телах, – вклинился я. Нет, ну сколько можно разнимать этих бойцовых петухов?.. Даже мой инстинктивный страх перед сержантом несколько поутих, по сравнению с раздражением, которое причиняли их ссоры. – Мальчишку нашли, или нет?

Алекс помрачнел.

– Не нашли. Ни живого, ни мёртвого... Вроде бы услыхали плач, ломанулись всем селом, прибежали – а там пустое место, болотина, только грязь пузырится. А плач уже в другом месте... Потом – в третьем. Измотались, упарились. Кто-то высказал здравую мысль, что это их леший кругами водит.

– Отродясь лесной дедушка детишек не крал, – категорично высказался отец Онуфрий.

А меня всё подмывало спросить: как так получилось, что старый служака, военная косточка, насквозь пропитанная диалектическим материализмом, вдруг уверовал в Господа, постригся в монахи, а теперь вот ещё и в сказки верит... Но я пока не сумасшедший. Нежить я или нет, а приставать к сержанту Шербаку с праздными личными вопросами – дураков нет. Он может и мертвецу такую весёлую жизнь устроить, что гроб с серебряными цепями уютным гнёздышком покажется.

К тому же доказательства крепкой, как стальная подкова, веры отца Онуфрия были на лицо: неверующему изгнать бесов никакая молитва не поможет.

– Дак ведь и я о том же, – горячился Алекс. – Лесной дедушка – озорник, конечно... Девок закружить, что по малину пошли, или охотника заморочить, чтоб живность лесную не истреблял, браконьеров в болото загнать... Но чтобы ребёнка? Да он скорее его к деревне выведет, и мамке прямо в руки и сунет.

– И кому-то пришла гениальная идея пугнуть лешего огнём, – задумчиво сказал батюшка-сержант.

Они с Алексом переглянулись, прекрасно понимая друг друга.

– Это не леший, – догадался я. – Это Лихо. Это оно заморочило людей, надоумило пустить пал, а потом зачаровало. Надо его...

– Молчать! – рявкнул сержант Щербак.

– И правда, заткнись, кадет, – стараясь смягчить грубость батюшки, добавил Алекс.

– Но...

– Зло нельзя персонифицировать, – пояснил шеф, чуть повысив голос. – Нельзя называть, нельзя даже позволять себе ДУМАТЬ о нём, как о чём-то живом, вещественном.

– Ну-да, ну да... – понятливо покивал я. – Чёрный неназываемый пластилин...

– Зло переиначивает всё, чего ни коснётся, – тихо добавил отец Онуфрий. Попытался оттереть рукавом рясы закопчённый крест, но плюнул, и повесил на грудь, как есть. – Был лесной дедушка – стал леший...

– Были леснянки-дриады, стали навки, – подхватил Алекс.

Я вспомнил чёрные глаза в пушистых ресницах... Моргнул, потряс головой.

– Был безобидный геккон – стал василиск?

– Очень может быть, – согласился Алекс. – К тому же, у страха глаза велики...

Шрам от когтя василиска начинался под волосами и заканчивался где-то возле крестца. Не думаю, что его можно объяснить только страхом.

Стояли мы возле нашего терема. Пожар давно потушили, люди разбежались по домам – проверить, не тлеет ли где крыша или сено в овине. Только мать Васятки всё ещё бродила по пепелищу – ветер доносил её причитания.

Алекс пригласил батюшку к нам, восстановить силы после импровизированного ритуала экзорцизма, а заодно и благословить господский дом – давно собирался, да всё руки не доходили.

Сейчас это имело особую актуальность: в свете разбушевавшегося лиха охранительная молитва – это всё равно, что высокий железный забор.

А слово отца Онуфрия, как мы сами только что убедились, было покрепче иного забора...

– Звезда моя! – привычно заорал Алекс в горницу. – Спускайся, гости у нас.

А в ответ – тишина. И нехорошее предчувствие.

– Антигона?.. – я взбежал на второй этаж, заглянул в свою спальню, в девичью светёлку – пусто. Выйдя на балкончик, оглядел озеро – словно надеялся увидеть невысокую крепенькую фигурку, идущую по воде, аки посуху...

Впрочем на пристани кто-то сидел. Да вот же она! Сидит, свесив босые ноги к самой воде, удерживая высоко над головой бамбуковую удочку и преспокойно наблюдая за поплавком. На голове Антигоны была огромная соломенная шляпа. Ну конечно, у неё же кожа белая, как молоко... Обгореть – раз плюнуть.

Бормоча на ходу: – нашла время рыбку ловить, когда все на ушах стоят... – я через три ступеньки рванул вниз, перемахнул порог, и пока Алекс меня не заметил, устремился к мосткам.

– Вот ты где! – сдёрнув с головы девчонки шляпу, я онемел.

Это была не Антигона.

Собственно, это вообще была не девчонка, а белобрысый пацан лет десяти. С коричневой от загара кожей, облупленным носом и смеющимися, синими, как вода в озере, глазами.

– Чего-то ищете, дяденька стригой? – немного насмешливо спросил мальчишка.

– Э... Девчонку ищу. Которая с нами приехала. Ты её не видал?

– Рыжую такую? Конопушки по всей коже... В зелёном платье и сандалетах на босу ногу?

Я кивнул. А сам так и чувствовал, что он сейчас скажет: – Нет, не видал я вашей девчонки...

– Она в лес пошла, Васятку искать.

Мне пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем слова пацана дошли до мозга.

Но как только дошли, я как укушенный кинулся в терем, вопя во все лёгкие:

– Алекс! Шеф!..

Споткнулся о порог, с грохотом растянулся, чувствуя кровь во рту – это я прикусил язык – вскочил и вылетел на парадное крыльцо.

– Антигона, – выдохнул я в лицо Алексу, который, заслышав мои вопли, устремился в горницу... – В лес пошла, пропавшего пацана искать.

Ни когда отец Онуфрий «благословлял» крестом одержимых сельчан, ни когда мы тушили пожар, никто и словом не обмолвился о девчонке.

Слава Богу, Алекс быстро сообразил, что к чему. Бегом устремился он к опушке леса, туда, где ещё дымились отдельные стволы, где всё было черно от пепла и удушливо пахло гарью.

– Откуда ты узнал, что она в лес пошла? – спросил на бегу батюшка-сержант.

– Да пацан на сходнях, рыбу ловил...

Я махнул в направлении причала, но там уже никого не было.

В лесу было темно, душно и жарко. Пепел взметался лёгкими облачками при каждом шаге. Алекс и батюшка обернули лица чистыми платками, я же подумал, что нежити это ни к чему. Через десять минут пожалел. Пепел забивался в нос, чесался в горле, оседал жирной плёнкой на языке... Платка у меня не было. Пришлось снять рубашку и обмотать лицо ею, оставив только глаза.

– Сколько деревьев погибло, – пробормотал я, пробираясь меж чёрных стволов.

– Лес восстановится, – отец Онуфрий колупнул ногтем чёрную чешуйку коры – под ней обнаружилась живая белёсая древесина. – Лиственница – это такой зверь! В любом пожаре устоит. Только иголки сбрасывает, так они по новой отрастают... На будущий год и следа от гари не останется.

– Ты что-нибудь чувствуешь, кадет? – спросил Алекс.

Он нарезал круги, как бешеный спаниэль, и уже задыхался. Повязка перед ртом была чёрной.

– Только гарь, – я потянул носом и чихнул. – Надо было Гришку брать.

– Собачий нос нам тут не помощник, – отмахнулся шеф. – Ты другим свои чутьём прислушайся. Поищи: есть тут кто живой?

– Тогда я подальше отойду, – подумав, предупредил я. – А вы на месте стойте, не двигайтесь.

И я пошел. Не выбирая направления, бездумно ставя ноги туда, где видел ровное место. Когда биение сердец Алекса и отца Онуфрия стало походить на далёкое тиканье часов, остановился и прислушался.

Закрыл глаза, распахнул руки, поднял лицо к далёкому небу и принялся поворачиваться на месте, изображая стрелку компаса.

Постепенно я отключил все чувства: перестал ощущать запах гари, мягкое тепло солнечных лучей на коже, хруст горелых шишек под подошвами ног... Хорошо бы, я был один. Я до сих пор слышал дыхание шефа, сердитое и настороженное дыхание батюшки-сержанта, сдвоенное биение их сердец...

Но вот к этим сдвоенным ударам примешался третий. Он стучал ровно, гулко, но слишком тихо. Видать, далеко... Не открывая глаз, я пошел на звук.

В голове билась мысль: это не она. Это кто-то другой. Медведь, лось, может быть, рысь... Но в глубине души я понимал, что всё зверьё давно разбежалось, и никого живого здесь вообще не может быть.

Под ногами хрустело всё сильнее, сквозь подошвы кроссовок я ощущал жар едва затихшего пламени. Стволы деревьев вокруг едва слышно потрескивали, отдавая тепло. В овражках, занесённых хвоей и прошлогодними листьями, можно было спокойно печь картошку.

Батюшка с Алексом давно остались где-то позади: я шагал по самому эпицентру пожара, в самой его сердцевине. Там, где живому человеку попросту не выжить...

Я чувствовал, как от горячего воздуха съёживаются лёгкие – и просто перестал дышать. Приходилось часто моргать, чтобы не ослепнуть, волосы на голове сделались сухими и ломкими, как паутина.

По плечам, по штанинам пробегали горячие искры.

Но я чувствовал биение сердца. И самое загадочное: рядом, впритирку, прорезалось ещё одно: слабое и тихое, как пульс ребёнка.

Мальчишка! – догадка сверкнула, как молния. – Антигона нашла Васька и они сумели схорониться от пожара...

Она же умная, наша девочка. Поэтому и не пошла искать пацана вместе со всей кодлой... Она его отыскала, а когда начался пожар, придумала, как от него укрыться.

После этой догадки я принялся заглядывать во все щели: переворачивал громадные валуны, ворошил под корнями, осторожно тыкал палкой в наполненные пеплом ямы...

Этого не может быть, – твердил мой разум. – Здесь было так жарко, что спеклась даже земля. Ничто живое не могло выжить... Но в то же время, глаз выхватывал яркое зелёное пятно: незнамо как уцелевший куст костяники с кроваво-красными ягодами. А там, подальше – дорожка свежего мха, и папоротник на взгорке...

И вдруг я подскочил. Глазам не верю! Укутавшись в свою плащ-палатку так, что только борода торчит, в брезентовых рукавицах, в кирзовых растоптанных сапожищах, серых от пепла, меж двух распадков стоял Векша. И указывал на склон...

Глаза мазнули по сколоченным вместе тонким брёвнышкам, устремились дальше, вернулись...

Если бы не Векша, я бы прошел мимо. Брёвнышки были словно прислонены к невысокому пригорку, и только вглядевшись как следует, я сообразил, что это – дверца в землянку. Охотничий схрон, какие оставляют деревенские жители, чтобы не таскать по лесу кучу барахла...

Ниточка сердцебиения шла именно оттуда.

Моё собственное сердце уже колотилось где-то в горле. Не чувствуя жара, не позволяя себе ни на миг задуматься, я принялся откапывать дверку от пепла и скрытых под ним горячих угольев. Пальцы покрылись волдырями, ногти облезли. Ругая себя за глупость, я подобрал палку и начал расковыривать проход ею. Векша всё время был рядом. Оттаскивал выломанные брёвнышки, расчищал проход, хватая уголья рукавицами и отбрасывая их в сторону...

Наверное, он облился водой, – думал я. – Так делают пожарники: обливаются водой с ног до головы, а потом идут в пекло... Ведь его тоже не было возле деревни, среди замороченных селян!

Мысли скакали, как блохи на сковородке.

Довершили дело, пинками расшвыряв остатки брёвен, и ворвались в избушку.

Глаза не сразу привыкли к полумраку, нос всё время чесался от запаха гари...

Только бы не угорели, – пробормотал я, лихорадочно оглядываясь. – Только бы не угорели.

– Антигона! – крик мой был отчаянным, свирепым.

– Здесь...

Голоса доносились будто из-за стены. Приглядевшись, я различил ещё одну дверцу – в подпол или погреб, она была устроена в земляном полу и прикрыта старым половиком.

Рванув ручку, я вырвал дверцу из петель и спрыгнул внутрь. Здесь было не так дымно и почти прохладно...

У дальней стены, подогнув ноги, сидела Антигона. На её руках мирно спал мальчишка лет четырёх.

Слава Богу, – подумал я. – Святый Боже, Святый милосердный, спасибо тебе за то, что спас её. Спасибо, спасибо, спасибо...

Слова шли откуда-то изнутри, я даже особо не задумывался над тем, что сейчас слетает с моего языка. Главное – она была жива. Где-то на краю сознания я понимал, что должен радоваться и найденному мальчишке, но мысли об Антигоне, облегчение от того, что я её вижу, было сильнее.

Прислонившись к стене, я сполз на землю и вытянул ноги. Нужно отдышаться. Перетерпеть, пока пальцы на руках не покроются новой кожей, пока из лёгких, превратившихся в заскорузлые тряпочки, не выйдет весь пепел, а потом уже укутывать Антигону с пацаном в куртку и тащить сквозь лес к дому...

– Вставай, соня!

Вздрогнув, я открыл глаза. Рывком сел, ухватил Антигону в охапку и прижал к себе. От её волос пахло хвойным мылом и озером, а кожа была тёплой, и под ключицей билась горячая жилка...

– Э... И я тоже рада тебя видеть, – замешательство в голосе девчонки мешалось с недоумением. – Там шеф лютует. Хочет куда-то плыть прямо щас, а ты тут дрыхнешь.

Почувствовав ломотьё в клыках, горячую жилку под тонкой белой кожей, я оттолкнул девчонку от себя и потянулся.

– Ты ступай, – в горле так пересохло, что язык казался высохшей губкой. – А я оденусь и спущусь.

– Ну дак ты поторопись, – Антигона вскочила, раздёрнула шторы, впуская яркий и весёлый утренний луч. Распахнула дверь на балкончик, обернулась – солнце окружило её голову светящимся нимбом. И улыбнулась. – Знаешь, а я рада, что мы вместе отдыхать приехали, – сказала она. И послав мне воздушный поцелуй, ускакала.

А уж как я рад, – найдя джинсы рядом на стуле, я потрогал непривычно жесткие, стоящие колом штанины, поискал глазами майку...

Когда-то белая майка с логотипом Нирваны больше походила на мелкоячеистую сетку. Вся в прожженных искрами дырках, серая от копоти. От куртки так несло гарью, что меня чуть не вывернуло.

Отыскав в рюкзаке, оставленном Антигоной, рубашку-хаки и такие же штаны, я наскоро причесался пальцами – от волос, кстати, тоже несло гарью – и пошел вниз, в горницу.

Там уже раздавались молодецкие крики:

– Звезда моя! Куда ты девала удочки?..

– Несу барин, не извольте беспокоиться!

– Я тебе дам, барин! Никакой субординации...

– Так мы ж в отпуске.

– И то верно. Извини. Ладно, отдыхай, удочки я сам найду...

– Да я их уже в катер снесла, вместе с наживкой. Червяки здесь родятся – ух и толстые. Прямо как змеи с глазками!

– Змеи? А ты часом не ошиблась?

– Да что я, батюшка Алесан Сергеич, червяка от змеи не отличу?..

Их добродушная перепалка меня успокоила. Раз есть время на такие глупости, раз шеф собирается всего лишь на рыбалку, значит, всё не так плохо.

– А, проснулся! – походя, Алекс похлопал меня по плечу и лучезарно улыбнулся. – Собирайся. На рыбалку пойдём. Кириллыч в лодке уже храпака даёт. Быстренько сплаваем, наловим окуньков на уху, а потом – праздник.

– К-какой праздник? – не глядя, я шагнул на ступеньку. Пятка соскользнула, и цепляясь за перила, я сверзился с последнего пролёта. Потёр шишку на затылке...

– А в честь нашего приезда. Для деревенских это – событие. Кто я такой, чтобы запрещать людям веселиться...

– А когда мы приехали?

– Окстись, кадет! Вроде не пьющий... Вчера мы приехали, вчера! Ты ещё с Гришкой сцепился, ну а потом в баньке вместе парились. Давай, не заставляй себя упрашивать, мон шер. Здесь такая рыбалка!.. Не пойдёшь – сам сто раз пожалеешь.

Разобравшись в руках и ногах, я сбегал на кухню и напился воды прямо из чайника. Полегчало. Плеснул горстью в лицо, растёр грудь, не обращая внимания на то, что рубаха спереди стала влажной.

Твёрдыми шагами вернулся в горницу, поймал шефа за шиворот и развернул к себе.

– Ты чего, кадет, совсем нюх потерял? – ласково спросил Алекс. – Отпуск – отпуском, но понятие-то надо иметь.

– Поговорить надо, – сказал я и увлёк сопротивляющегося шефа к кухонному столу. – Рыбалка подождёт.

Глава 8

– Ну, мон шер ами, если ты такие байки навострился травить, то и до стихов скоро дойдёшь.

– Вы же знаете: я ничего не выдумываю.

Я угрюмо смотрел на шефа поверх пустого стола. Антигона порывалась устроить чаепитие, но я, не спрашивая разрешения Алекса, услал её в деревню: молочка парного прикупить, яичек, картошечки... Девочка посмотрела на меня, как на психа – мне-то нафига парное молочко? Но вслух комментировать не стала. Сообразила, что нам с шефом наедине остаться нужно.

Всё-таки молодец она. Был бы я живой – непременно женился бы...

– Тогда выходит, не один ты в петле сидишь, – достав сигареты, шеф распахнул окно и привалившись к подоконнику, закурил.

– Это как?

– Ну вот смотри: тебе кажется, что время идёт нормально. Каждый день у тебя разнообразные приключения, что-то всё время происходит...

– Да уж, – я почесал шрам на спине, нашарил ленточку в заднем кармане, укололся о чешую...

– Но для меня – это всё то же самое утро. Мы только что приехали, и собираемся на рыбалку. Из того, что ты рассказал – я ничего не помню. Так что ещё вопрос: для кого эта временная петля предназначена?

– Тогда уж не петля, а «лента Мёбиуса», – неловко пошутил я. – Мы находимся в ней оба, только на разных полюсах. Интересно, а Антигона – тоже?.. И сельские жители...

– Скорее всего, мы это не узнаем, пока не вырвемся.

– Инок Софроний говорил, пока отсюда не уедешь – петля не выпустит.

– Это он так считает. К тому же, мы всё-таки не на острове. А значит, это «зло» – шеф сделал кавычки в воздухе – на нас влияет гораздо меньше. Проточная вода, и всё такое.

– У меня большие сомнения насчёт того, что «зло» находится на Валааме, – я задумчиво колупал щепочку, отставшую от стола. Просто хотелось занять руки, чтобы не тянулись всё время чесать шрам... – Мне кажется, что оно где-то в лесу. Навки, василиск, пожар этот... Страшно подумать: а если бы я не нашел Антигону с мальчишкой? А если бы там не оказалось этого мужика, Векши, и я просто бы сгорел, блуждая по пепелищу?

– Что бы было, если бы Антигона погибла в «твоей» петле – признаться, и я не могу сказать, – задумчиво произнёс Алекс, затушил сигарету в черепаховой пепельнице и вернулся за стол. А потом поднял на меня недоумённый взгляд. – Векша? Какой ещё Векша?

– Да мужик этот, за старостой всё время таскается... – я встал и налил из чайника полный стакан воды. Стакан был старинный: гранёный, мутного зеленоватого стекла. – Плащ-палатка, кирзачи растоптанные, борода лопатой... Да вы должны его помнить: он и в вечер нашего приезда здесь крутился. Со старостой. Разве что имя я не так расслышал...

– Мон шер, в Ненарадовке нет никакого Векши, – проникновенно прижав руки к груди, сказал Алекс.

– Ну вы же давно здесь не были, может, появился...

– Не может.

– Уверены?

– Убеждён.

Я пожал плечами. Интересное кино: мне ещё и призраки мерещатся. Может, я просто сошел с ума? Глюканул на почве кровяной диеты?

– Ты пойми, Сашхен: Ненарадовка – место особое, потаённое. Сюда не всякий прохожий забредёт. И если б кто лишний заявился – мне бы доложили. Без вариантов.

– Ладно, проехали, – выпив третий стакан воды, я подошел к окну и уставился на кромку леса. Была она не так уж и далеко, через пустырь. От опушки тянулась наезженная грунтовка – мы по ней в село приехали. Что характерно: по дороге кто-то шел. Походка, прикид, общее ощущение выдавали в нём чужого.

– А вот и прохожий, – я кивнул на незнакомца. – Вестимо, к нам намылился...

Алекс мгновенно оказался рядом со мной, у окна. Долгих две минуты разглядывал пришельца – тот успел подойти почти к самому крыльцу – а потом посмотрел на меня:

– О наших приключениях – ни слова. Петлю мы разорвём, даже не сомневайся. Сегодня же в лес пойдём. А пока...

– Бог в помощь, – раздалось от парадной двери.

– Морду кирпичом сделай, – раздался шепот Алекса, а в следующий миг он умчался встречать.

– Ба! Какие люди, и без охраны... Чем обязан?

Подходить к незнакомцу шеф не спешил. Я вообще стоял в дверях кухни и разглядывал гостя издалека.

Парень лет двадцати. Но лысый. Чёрные футболка и джинсы, эффектный кожаный плащ до пяток, как у Нео. На шее – серебряный ошейник с шипами наружу, на майке – намалёванная серебряной краской перевёрнутая пентаграмма.

Морда у парня была неуловимо азиатская: раскосые глаза, смуглая кожа, подбородок в редкой неопрятной щетине... Кстати о коже: всё, что было видно из-под одежды – лицо, шея, руки – покрыто татуировками. Кинжалы, розы, красотки... Меж картинок, органично в них вплетаясь, вились тонкие письмена.

Пахло от чужака матёрой ганжей. Словно он дунул только что, прямо за порогом, и даже выдохнуть не успел.

– Входите, милостивый государь. Гостем будете.

Гостеприимство Алекса было напускным. Он даже не пытался этого скрывать: руки не подал, и вопреки приглашению, парня в терем пропускать не собирался.

– Не гостить приехал, – надменно отозвался парень. – С инспекцией. От Совета.

Не разуваясь, он обошел Алекса, и нагло протопал в горницу, грохоча подкованными сапожками.

– М-да, обстановочка тут у вас... Прошлый век-с.

На меня он кинул всего один взгляд. И как-то сразу стало ясно: друзьями нам не быть...

Алекс мгновенно оказался рядом с парнем, вытянулся во весь рост и глядя в глаза, отчеканил:

– Ты мне баки-то не забивай, вьюнош. У нас своя юрисдикция, Совету не подвластная. На то и грамота имеется, за подписью и печатью Светлейшего князя. Так что не обессудь, – он ловко ухватил парня за руку, закрутил за спину и стал подталкивать к выходу.