Текст книги "«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века"

Автор книги: Татьяна Тимофеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Порядок по-нацистски. Жизнь под контролем НСДАП

Среди многообразия факторов, влиявших на повседневную жизнь в Берлине и во всей Германии в период национал-социализма, сразу можно вычленить один, самый главный, определявший вплоть до начала Второй мировой войны лояльное отношение большинства немцев к режиму: решение проблемы безработицы и экономической нестабильности. Большинство немцев не задавались вопросом, как, для чего и каким образом создаются новые рабочие места, проходят широкомасштабные государственные акции. Тот факт, что глава семьи после тяжелых лет безысходности или неуверенности в завтрашнем дне получил работу, сохранил и расширил дело[146]146
  Из дневников семьи Шеппленберг за 1936 г.: «У Кеферштайнов в Грайфенберге… дела на предприятии снова идут хорошо, они теперь шьют униформу. Винклер увеличивает дело, хочет вновь строиться». Landesarchiv Berlin. E Rep. 061–19. Nr. 17. Familiennachlass Schoepplenberg. Tagebücher der Familie Schoepplenberg. Bd. 9. 1934–39. S. 00138. Такие свидетельства нередки и в других источниках. См. воспоминания Рут Циман о 1937 г.: «Мой муж купил дело за 5000 марок. Он прилежно отладывал деньги для этого. В лавке было 20 кв. метров». Ziemann R. Familienleben. // Auf den Spuren der Vergangenheit. Lebenserinnerungen Karlshorster Bürger. Berlin, 1995. S. 30.


[Закрыть], а жена смогла при желании сосредоточиться на материнских обязанностях и ведении дома, то, что семья получила больше возможностей для планирования и проведения досуга, практически без исключения присутствует во всех воспоминаниях и упоминается первым для оправдания конформистского отношения к режиму, осуждаемого с сегодняшних позиций. «…Он дал работу и сделал Германию сильной», – рефрен многих интервью и мемуаров[147]147
  Kerschaw J. Hitlers Popularität. Mythos und Realität im Dritten Reich. // Mommsen H. (Hrsg.) Herrschaftsalltag im Dritten Reich. Düsseldorf. 1988. S. 37. См. также практически каждое интервью Херцберга: Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Из опросов, проведенных мною, наиболее отчетливо это выразила Эльза Дорн: «Что Вы хотите? Мой отец снова стал работать. Все. Точка. Здесь не о чем больше говорить». Интервью с E.Dorn, 1923 г. рожд. (Berlin-Mariendorf, август 2003).


[Закрыть].

Изменение материального положения семьи в лучшую сторону, хотя и произошло это не сразу, влекло за собой цепочку перемен во всей повседневной жизни, воспринимаемых как следствие положительных сдвигов в стране, остальное отходило на задний план. Аттрактивные, особенно для детей и подростков, стороны новой жизни: марши, утрированная ориентация на молодежь, расширенные возможности в проведении свободного времени, турпоездки и т. п. усиливали впечатление новизны и «пробуждения». Члены семьи и семья в целом приспосабливались к этому, сохраняя, как им казалось, в неприкосновенности традиционные буржуазные устои семейной жизни, даже возвращаясь к тому, что могло быть утеряно за годы нестабильности, – к лучшему жилью, отдыху у моря, разнообразному досугу, желанным подаркам на Рождество… Национал-социалистический антураж, пронизывавший и подчинявший повседневность, зачастую воспринимался как нечто поверхностное, веяние времени, чуть ли не мода, которой можно следовать лишь во внешних формах жизни, соблюдая «правила игры». Но так ли это было в действительности? «Третий Рейх имел двойственный облик: с одной стороны, (в большей степени пропагандистский, чем реальный) расцвет общества достижений и потребления с культом малой семьи, собственного дома, мотивациями роста, средствами массовой информации, культурой свободного времени и государством благосостояния; с другой стороны, глубокая тень террористического господства порядка, особенно для всех тех, кто не позволяет себя интегрировать – со всеми последствиями их изоляции и, где только возможно, уничтожения»[148]148
  Either H.-J. Hitlers Deutsche: das Ende eines Tabus. Gernsbach. 1990. S. 137–138.


[Закрыть].

Наибольшее давление со стороны государства личность, естественно, испытывала в сфере работы, учебы, общественных организаций. В своем стремлении унифицировать общество, минимизировать индивидуалистическое влияние частной жизни нацисты не знали границ. В одной из своих речей 1 мая 1939 г. Гитлер пафосно восклицал: «Пока интересы народного сообщества позволяют личности иметь свободу, она ей дана. Там, где эта свобода задевает интересы народного сообщества, она прекращается. На место свободы личности приходит свобода народа»[149]149
  Цит. по: Ibid., S. 138.


[Закрыть]. На работе, в школе, во время «службы», т. е. участия в деятельности многочисленных общественных организаций, со страниц газет и журналов, во время массовых мероприятий (прежде всего в крупных городах и столице) человек подвергался изощренной психологической обработке и постоянному давлению.

Какое отношение имела к этим процессам самая интимная сторона человеческого существования – семейная жизнь? Самое непосредственное. Члены семьи делились и обсуждали друг с другом пережитый день, планы на будущее – если у них оставалось на это время после выполнения обязанностей перед обществом. Сакральное для немцев понятие «конец недели» – два выходных дня, посвященных отдыху, семье, любимым занятиям, было урезано до одного, суббота теперь являлась государственным «молодежным днем» и была отдана «службе» в Гитлерюгенд и БДМ, по выходным организовывались также тренировки для штурмовиков[150]150
  С 30 июля 1934 г. См.: Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erinnerungen von Hans-Joachim Marquardt. S. 95.
  «…больше я не был свободен [после вступления в СА в 1933 г. – Т.Т.]. Спросите-ка мою жену, как она сердилась, у нас маленькие дети, а я по субботам/воскресеньям шагал на тренировку». Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Bd. 5. S. 1983. Воспоминания мужчины 1909 г. рожд.


[Закрыть].

Спецификой Берлина как большого города в этом отношении было наличие самых разнообразных обществ и объединений, членства в которых было трудно избежать. Многие из них существовали и ранее, в период Веймарской республики или даже с довоенного времени, но судьба их в период национал-социализма была различной. Так, например, в школах родители и попечительский совет могли основать общества по интересам: певческие, спортивные, танцевальные и т. п. Большинство из них продолжали свою деятельность в 30-е годы, но их документы перенасыщены нацистской лексикой и в конце концов они обычно становились отделениями того или иного головного национал-социалистического объединения[151]151
  Такова судьба, например, школьного союза по гребле в районе Шенеберг. Landesarchiv Berlin. B Rep. 042. Nr. 27589. Elternverein der Rüderriege an der Fontanaschule in Berlin-Schöneberg. Cоюз помощи семьям Белого Креста в 1939 г. изменил свой устав, согласно которому помощь теперь оказывалась только нуждающимся немцам арийского происхождения. Landesarchiv Berlin. B Rep. 042 Nr. 28018. Familienfürsorge von Weißen Kreuz, Sitz Berlin. S. 37.


[Закрыть]. Однако некоторые союзы были распущены приказом сверху, и в качестве причин названо засилье евреев[152]152
  Семейный союз «Единство», основанный еще в 1901 г. в благополучном районе Шарлоттенбург и имевший своей целью «способствовать семейным интересам, сплочению семьи, поддерживать и улучшать общественное и социальное положение ее членов», был распущен в январе 1940 г. «из-за засилья евреев в руководстве». Landesarchiv Berlin. B Rep. 042. Nr. 26120.


[Закрыть], а другие сами прекращали свою деятельность в основном из-за недостатка средств и свободного времени своих членов[153]153
  Берлинский союз детских домов отдыха прекратил свою деятельность с января 1938 г. «из-за недостатка средств», все имущество (5 пансионатов) было передано национал-социалистической организации «Сила через радость». Свою деятельность союз возобновил после войны. Показательна жалоба председателя на одном из собраний в 1935 г.: «Очень трудно собрать людей, так как сейчас у каждого совсем нет свободного времени». Landesarchiv Berlin. B Rep. 42 Nr. 26140. S. 206, 236. О других объединениях см. Landesarchiv Berlin. B Rep. 042.Nr. 26308, Nr. 26715, Nr. 27134, Nr. 27589, Nr. 28018 u.a.


[Закрыть], которое теперь было отдано нацистским организациям. Одним из самых популярных анекдотов о семейной жизни того времени стала следующая шутка:

«– Мой отец – штурмовик, мой старший брат в СС, мой младший брат – член Гитлерюгенд, моя мама в Наци-фрауеншафт, а я в Союзе германских девушек.

– Ну и что, вы видитесь хоть когда-либо, в перерывах между службой?

– О да, мы встречаемся каждый год на партийном съезде в Нюрнберге.»[154]154
  Цит. по: Gamm H.-J. Der Flüsterwitz im Dritten Reich. München, 1966. S. 23. Почти такой же анекдот был в ходу и в Советском Союзе. Можно привести еще одну циничную шутку, характеризующую отношение людей к столь масштабному посягательству на их частную жизнь и свободное время и чувство безвыходности: «Многие члены партии страдают недержанием мочи: они хотели бы выйти, да не могут». Ibidem.


[Закрыть]

У Эрики Манн приведен еще один анекдот, не менее показательный для характеристики особенностей времени:

«Отец приходит домой, никого нет. На столе записка: „Я на женском собрании. Приду поздно. Мама“. Он кладет свою записку: „Иду на партийное собрание. Буду поздно. Отец.“ Следующим приходит Фриц, сын. Он оставляет свою записку: „У нас ночная тренировка, до утра. Фриц“. Последней является Хильда, дочь. Она пишет: „Должна идти на ночное собрание БДМ! Хильда“. Когда семья около двух часов ночи возвращается наконец домой, они обнаруживают, что в квартире побывали воры и украли все, что можно. Квартира пуста. Но на столе лежит пятая записка: „За то, что мы можем здесь красть, мы благодарим нашего фюрера. Хайль Гитлер! Воры“»[155]155
  Цит. по: Mann E. Zehn Millionen Kinder. Die Erziehung der Jugend im Dritten Reich. Verlag Neues Leben. Berlin, 1988. S.27–28. См. также Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erich Kabelitz. Erinnerungen an die dreißiger Jahre. S. 84.


[Закрыть].

Подобные утрированные шутки имели в своей основе долю правды. Видимо, после многочисленных жалоб, в том числе родителей, врачей и учителей, уже в октябре 1933 г. рейхсминистр внутренних дел Вильгельм Фрик, которого трудно было заподозрить в излишней мягкости, направляет имперскому фюреру молодежи Бальдуру фон Шираху письмо с настоятельной просьбой проследить, чтобы члены низшего звена Гитлерюгенд – Юнгфольк не привлекались к «службе» после наступления темноты или вообще в поздние часы вечера, а старшие мальчики участвовали бы в ночных мероприятиях не чаще раза в неделю, да и то строго до 22 часов[156]156
  Jahnke K.H./Buddrus M. Deutsche Jugend 1933–1945. Eine Dokumentation. Hamburg, 1989. S. 80.


[Закрыть]. Ширах по статусу должен был согласиться с Фриком, что он, вероятно, и сделал, но поздние мероприятия проводились время от времени и дальше. Какое же факельное шествие возможно до наступления темноты!

Изменениям подверглись прежде всего семейный распорядок дня и окружающая среда. Наибольшее влияние это оказывало на самых восприимчивых членов семьи – на детей. «Дети говорят „Хайль Гитлер!“ от 50 до 150 раз в день. „Хайль Гитлер!“ приветствуют одноклассников, этим начинается и заканчивается каждый урок, „Хайль Гитлер!“ говорит почтальон, вагоновожатый в трамвае, девушка в лавке, где продают тетради… Словами „Хайль Гитлер!“ завершается детская вечерняя молитва, если только ребенок воспринимает свои обязанности всерьез»[157]157
  Ibid., S.21–22.


[Закрыть].

К счастью, видимо, почти никто из родителей не требовал произносить эти слова дома, но на людях их могли подвергнуть осуждению за неправильное воспитание детей. «Я пошла с Клаусом в аптеку и сказала „Добрый день“, а Клаус сказал „Хайль Гитлер!“ И аптекарь упрекнул меня, что маленький ребенок знает, что нужно говорить, а мать нет. И мы поехали домой на трамвае, он увидел номер 55 и закричал, сияя: „Это 55. Нашему фюреру тоже 55 лет!“ Это мне совсем не понравилось, а дома в кровати он еще запел: „Знамя высоко, ряды сомкнуты“. Так он пел и я его после этого забрала из детского сада. Нет, мне это не понравилось»[158]158
  Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Bd. 3. S. 1344. Воспоминания женщины 1914 г. рожд.


[Закрыть]. Но подобную реакцию нацистское воспитание малышей вызывало далеко не у всех родителей. Тот же юный Клаус снискал бурное одобрение отдыхающих семей на берегу Мюггельзее под Берлином: когда кто-то, желая его похвалить, сказал: «Скоро ты будешь большим и будешь в Гитлерюгенд», Клаус топнул ножкой и крикнул: «Я не хочу быть в Гитлерюгенд! Я хочу сразу стать фюрером!»[159]159
  Ibidem. Далее эта женщина говорит, что сейчас ее взрослый сын не разрешает ей напоминать ему об этих случаях, не хочет это слышать.


[Закрыть] Мать мальчика это очень рассердило и ее проблемам в воспитании сына можно только посочувствовать.

Но чем старше становились дети, тем труднее и даже опаснее становилось противостоять их вовлечению в национал-социалистическую систему и поглощению режимом. Мелита Машманн, пятнадцатилетняя жительница Берлина, пишет в своем дневнике: «Я чувствую, что меня наполняет горячее желание быть вместе с теми, для которых это [национал-социализм – Т.Т.] вопрос жизни и смерти»[160]160
  Maschmann M. Fazit – Kein Rechtfertigungsversuch. Stuttgart.1963, S. 18. Ее родители – одни из немногих, кто запретил своей дочери вступить в БДМ. Правда, это было еще в 1933 г. Тогда Мелита стала тайно посещать собрания местной организации Союза германских девушек, считая своих родителей «ужасно старомодными».


[Закрыть]. На идеологические мотивы накладывался подростковый нигилизм, авторитет товарищей и учителей, желание обрести независимость и коллективную идентичность в обществе друзей, а также немаловажное для старшего юношества чувство включения во власть, в партийно-государственную иерархию. Униформа, знамена, бравурная музыка, награды и значки, героические песни и даже оружие – всего этого в национал-социалистических организациях было с избытком. Родители сдавались без борьбы, скорее всего понимая ее бесперспективность, а, может, не придавая этим обстоятельствам жизни своих детей большого значения в соответствии с моделью патриархальной семьи, где дети не являются главным приоритетом. Более того, родителей из интеллигентных семей, отцов с университетским или во всяком случае с высшим образованием не особенно занимала и изменившаяся школьная программа даже средней школы, новые темы сочинений[161]161
  Landesarchiv Berlin. A Rep. 049–08. Nr. 522/533. Aufgaben für die deutschen und fremdsprachlichen Aufsätze.


[Закрыть] и уроков по истории, биологии, литературе… В семье это не обсуждалось. Может быть, это можно объяснить и тем, что родители тогда вообще не особенно интересовались проблемами своих детей? Мать обычно лишь проверяла уроки, отец – и то в редких случаях – спрашивал про занятия в школе и оценки. Внутренний мир детей их почти не интересовал.

Все опрошенные респонденты соответствующего возраста были членами Гитлерюгенд (Hitlerjugend) или Союза германских девушек (Bund Deutscher Mädel). «Кто вступал в Гитлерюгенд, вступал в мир, где слова чужих больше значили, чем собственных родителей»[162]162
  Lorenz H. «Mit dem Führer auf Fahrt». Wie die Nationalsozialisten den Alltag eroberten. // Stern C., Brodersen I. (Hrsg.) Eine Erdbeere für Hitler: Deutschland unterm Hakenkreuz. Bonn, 2005. S. 61.


[Закрыть]. Действительно, при объявлении ребенком желания вступить в эту организацию (до распоряжения 25 марта 1939 г. об обязательном членстве[163]163
  См.: Klaus M. Mädchen im Dritten Reich: Der Bund Deutscher Mädel (BDM). Köln, 1983, S.104–105.


[Закрыть]) иногда происходили если не конфликты, то трения с родителями, – факт, отмеченный во многих исследованиях по молодежной политике национал-социалистов и обычно выделяемый исследователями как свидетельство направленного воздействия нацистов на гегемонию семьи в вопросах воспитания детей[164]164
  См., например, Heilfeld M. von, Klönne A. Die betrogene Generation. Jugend in Deutschland unter dem Faschismus. Quellen und Dokumente. Köln, 1985; Klaus M. Mädchen im Dritten Reich: Der Bund Deutscher Mädel (BDM). Köln, 1983 Bartoletti S.C. Jugend im Nationalsozialismus.Bonn, 2007 и др. Отец одной из девочек, будучи против ее вступления в БДМ, сшил ей униформу сам, поскольку был высококвалифицированным портным. «Его маленькая месть», как она пишет в своих воспоминаниях, состояла в том, что цвет и выработка материала отличались от общепринятого, за что ей приходилось неоднократно выслушивать порицания от руководительниц. Nun hat der Krieg ein Ende. Erinnerungen aus Hohenschönhausen. Berlin, 1995. S. 60–61. Gespräch mit Frau L.Millis.


[Закрыть]. Что было их основной причиной – детско-юношеский максимализм или действительно в определенной степени поощрявшийся нацистами конфликт «отцов и детей», а, может быть, элементарные материальные соображения, поскольку форма и необходимые аксессуары стоили около 100 рейхсмарок[165]165
  См. таблицу стоимости отдельных вещей и предметов экипировки в: Jahnke K.H./Buddrus M. Deutsche Jugend 1933–1945. Eine Dokumentation. Hamburg, 1989. S. 156–157.


[Закрыть] – сказать сложно. Родители не высказывали в этих случаях открыто неодобрения идеологии национал-социализма и в конечном счете ни один из них не настоял на отказе от вступления. В дальнейшем конфликты возникали у девочек-подростков, когда требовалось разрешение отца и матери на несколько ночевок вне дома[166]166
  «Однажды я принимала участие в большой встрече молодежи. Она должна была состояться в Веймаре [„имперский молодежный лагерь“ в мае 1938 г. – Т.Т.]. Так как я должна была провести две или три ночи вне дома, то мой отец медлил дать согласие. Мне было 13 лет, слишком мало, по его мнению, что ездить без родительской защиты, он не доверял нашей молодой руководительнице, которая должна была присматривать за нами. Я обещала быть во всех отношениях осторожной и в конце концов он сдался». Цит. по: Abelshauser W., Faust A., Petzina D. (Hg.) Deutsche Sozialgeschichte. 1914–1945. München, 1985. S. 390.


[Закрыть], и их подоплека была далека от противостояния идеологии национал-социализма.

Следует упомянуть, что по материалам воспоминаний и интервью, после торжественного весеннего приема в Гитлерюгенд ни один из родителей мальчиков не препятствовал «службе» своего сына и не имел ничего против выездов в летние лагеря, не проявляя при этом и особого интереса к сути того, чем занимались их сыновья в молодежных организациях[167]167
  Мальчики же в своих впечатлениях отмечают ощущение гордости от униформы Гитлерюгенд, кинжала с надписью «Кровь и честь» («Blut und Ehre»), ночного марша через Берлин с фонарями и факелами и т. п. Девочки также в большинстве позитивно относились к БДМ как к возможности расширения сферы общения и досуга, не интересуясь, по их сегодняшнему мнению, сутью «скучных политических занятий». «Мы были рады выглядеть как все, но по-другому, чем наши родители», – вспоминала в интервью со мной Эльза Дорн. Интервью с E.Dorn, 1923 г. рожд. (Berlin-Mariendorf, август 2003). Более подробно см.: Klaus M. Mädchen im Dritten Reich: Der Bund Deutscher Mädel (BDM). Köln, 1983; «Das war’ne ganz geschlossene Gesellschaft hier». Der Lindenhof: Eine Genossenschafts-Siedlung in der Großstadt. Berlin, 1987, S. 140. 1945. Nun hat der Krieg ein Ende. Erinnerungen aus Hohenschönhausen. Berlin, 1995. S.60 ff. Gespräch mit Frau Millis.
  В приватной беседе со мной Herr H.Reg., 1927 г. рожд., (Berlin-Lichterfelde Ost, июнь 2003 г.) подчеркивал с воодушевлением «патриотическую направленность» военных игр на местности, песен и речевок возглавлявшейся им группы Гитлерюгенд. При этом он отрицал национал-социалистическую идеологическую окраску подобного рода занятий, с удивительной наивностью для образованного человека, учителя говоря, что не помнит, чтобы их учили, к примеру, расовой ненависти. Для его частичного оправдания можно указать на особенность детской психологии, когда нравоучения старших по большей части входят в одно ухо и выходят через другое.


[Закрыть]. Их уставные цели находились в полном соответствии с иерархическим воспитанием в патриархальной семье: послушание, верность, дисциплина, работоспособность. Однако и «побег» из родительского дома, и полная приключений жизнь в противоположность скучной повседневности между домашними заданиями и помощью по дому, – все это в действительности было строго регламентировано и распланировано сверху, проникнуто идеологией и воспитательными методиками национал-социализма.

Родителям не возбранялось посетить своих детей в летнем лагере с разрешения его руководства. Состоятельные и, видимо, не такие равнодушные родители могли даже устроить пикник для всех одноклассников[168]168
  Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erinnerungen von Wolfgang Bengs. S. 92.


[Закрыть]. Такие праздники запоминались и скрашивали спартанские условия существования. Однако и в этом случае приехавшие родители не могли оказать никакого влияния на воспитательные моменты лагерной жизни, которая определялась исключительно руководителями Гитлерюгенд. После подобных «выездов на природу» в школе обычно устраивались «родительские вечера», где школьники показывали свои рисунки, поделки, фотографии из лагеря и сочинения о проведенном времени. Все это вызывало у большей части родителей признание, если не умиление[169]169
  Ibidem.


[Закрыть].

О расово-политическом воспитании как абсолютном приоритете и о военизированном характере всех форм молодежной активности задумывались лишь немногие родители, но даже они шли на компромиссы. Отец одной из девочек, бывший член СДПГ, давая свое вынужденное согласие на вступление дочери в БДМ, посоветовал ей при нацистских клятвах держать большой палец правой руки книзу. Тогда вся «нечисть» должна была пройти через него в землю и не запятнать ее[170]170
  «Das war’ne ganz geschlossene Gesellschaft hier». Der Lindenhof: Eine Genossenschafts-Siedlung in der Großstadt. Berlin, 1987, S. 136.


[Закрыть]. В других источниках не встречаются столь же оригинальные способы для облегчения своей совести.

За душу и совесть ребенка боролись теперь в основном унифицированная нацистами школа и Гитлерюгенд/БДМ. В этой борьбе проигрывала школа. Показательно служебное письмо руководителя школьного отдела при оберпрезиденте провинции Бранденбург и Берлина Цандера директорам всех государственных и частных старших школ региона от 19 февраля 1934 г. Цандер разъясняет свой же циркуляр ноября 1933 г. об экзаменах, который вызвал «опасения применения необоснованной жесткости в оценках на пасхальных экзаменах 1934 г. […]». И далее он приказывает: «При оценке личности школьника и вопроса зрелости необходимо особо рассматривать, является ли он членом СА, СС или Гитлерюгенда. Его участие в этих организациях, частота службы и длительность членства должны быть соответственно учтены. То же относится к женской молодежи и ее членству в БДМ»[171]171
  Stadtgeschichtliches Museum Spandau. Archiv. Schu 352, S. 17. Старшие школы, дававшие аттестат зрелости и право поступления в университет, были «школами среднего сословия». Большую роль в этом играла плата за обучение, в 30-е гг. это были 20 рейхсмарок в месяц за первого ребенка, всего 240 в год, и 15 – за второго. Это была серьезная сумма, превышавшая среднюю зарплату рабочего (150–200 рейхсмарок в месяц). См. Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erich Kabelitz. Erinnerungen an die dreißiger Jahre. S. 79. В средней школе за ребенка платили 120 рейхсмарок в год, а в начальных (народных) школах плата за обучение отсутствовала. Stadtgeschichtliches Museum Spandau. Archiv. ZS 204. Haushaltsplan für den Verwaltungsbezirk Spandau der Stadt Berlin für das Rechnungsjahr 1933. S. 39, 47, 51.


[Закрыть]. Даже до распоряжения об обязательном вступлении в Гитлерюгенд/БДМ возможность обучения в старшей школе негласно зависела от участия в одной из национал-социалистических организаций и это должны были учитывать родители, имевшие планы на образование и будущее своих детей. Эрих Кабелитц вспоминает, что в 1935 г. его друг смог поступить в старшую школу, только указав на свое членство …в добровольной пожарной дружине. Отец Эриха, услышав об этом, приказал своему сыну немедленно вступить в Гитлерюгенд, что тот и сделал[172]172
  Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erich Kabelitz. Erinnerungen an die dreißiger Jahre. S. 81. Школам, где процент членов Гитлерюгенд приближался к 100, присуждалось специальное почетное знамя.


[Закрыть].

Как ни странно, притязания Гитлерюгенд на тотальное господство над умами и временем молодежи создавали для некоторых новые возможности противостояния традиционной системе воспитания. В воспоминаниях неоднократно встречаются пассажи о том, что собрания этих организаций приводились учениками в оправдание несделанных уроков[173]173
  Abelshauser W., Faust A., Petzina D. (Hg.) Deutsche Sozialgeschichte. 1914–1945. München, 1985. S. 391. Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Hans-Joachim Marquardt. Elternhaus – Schule – Hitlerjugend. S. 95.


[Закрыть] – учителя по большей части вынуждены были соглашаться. Действительно, как можно было выполнить задания, если в субботу у мальчиков проходил пеший марш в окрестностях Берлина, а ночью они пели боевые песни у костра[174]174
  Беседа с Herr H.Reg., 1927 г. рожд. (Berlin-Lichterfelde Ost, июнь 2003 г.).


[Закрыть]. Девочкам тоже больше всего нравились «воскресные поездки с пешими прогулками, спорт, палатки, лагерные костры и ночевки в молодежных отелях»[175]175
  Maschmann M. Fazit – Kein Rechfertigungsversuch. Stuttgart.1963, S. 25.


[Закрыть], т. е. то, что вырывало их из привычного круга опеки и контроля со стороны семьи. Но справедливости ради следует отметить, что подобные мероприятия проходили даже в теплое время года далеко не каждую неделю и по результатам опросов, проведенных в процессе подготовки работы, нельзя говорить об абсолютном дефиците свободного времени для общесемейного досуга. Напротив, респонденты подчеркивают, что ни о каких конфликтах с родителями, тем более на почве времяпровождения в молодежных организациях и речи не было, родители могли не пустить ребенка на какое-либо собрание и никаких последствий это обычно не имело[176]176
  Интервью с Herr Moritz, 1925 г. рожд. (Berlin-Alexa Seniorenresidenz Lichtenrade, август 2003).


[Закрыть].

Не могли берлинские семьи абстрагироваться и от внешнеполитических событий, тем более, что в столице эта сторона жизни выступала наиболее наглядно и остаться в неведении было практически невозможно, хотя политика, конечно, не стояла на первом месте заботах и приоритетах общесемейной повседневности. Из общей ленты происходившего можно выделить несколько моментов, оставшихся в памяти очевидцев.

Аншлюс Австрии в столице рейха был встречен как единый народный праздник. Можно с известной долей уверенности утверждать, что на этот акт мирного «национального воссоединения» положительно отреагировало огромное большинство населения. «И мой учитель, и его мать замерли перед черным корпусом радиоприемника с поднятой правой рукой [нацистское приветствие – Т.Т.]. Когда я поехала на велосипеде обратно в Далем [район вилл на западе Берлина – Т.Т.], то из окон каждого второго дома вырывались звуки радио, которые передавали ликование при вступлении Гитлера в Вену. Только после краткой французской кампании два года спустя немцы так единодушно поддерживали свое правительство, как после вступления в Австрию»[177]177
  Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 31. В ее собственной семье, пишет Брунс, царило однако «скорее подавленное настроение и витали неясные предчувствия», но это, по ее собственному мнению, являлось очевидным исключением. Ibidem.


[Закрыть].

Интересно, что в процессе интервью «аполитичные» респонденты в рассказах об этом событии неосознанно противоречат сами себе и опровергают свое же утверждение об отдаленности семейной жизни от политических проблем. В качестве примера можно привести показательный диалог с Frau Sch-w:

Frau Sch-w: – «Мы не говорили в семье об этом. Мы были далеки от политики».

Я: – «Но Ваша семья, наверное, как-то отреагировала на это событие?»

Frau Sch-w: – «О, да, мы очень радовались этому, поскольку это было воссоединение немцев. Но мы не судили с государственной точки зрения, мы просто одобряли, что немцы теперь вместе»[178]178
  Интервью с Frau Sch-w, 1921 г. рожд. (Berlin-Pro Seniore Residenz Vis á vis der Hackeschen Höfe, август 2003)


[Закрыть].

Так же позитивно эта семья воспринимает введение всеобщей воинской повинности в 1935 г. – брат хотел пойти на военную службу и подъем престижа армии был важен[179]179
  Продолжая судьбу этой семьи, нельзя не упомянуть, что Frau Sch-w была младшей дочерью в семье и у нее было 11 братьев. Мать получила в 1939 г. «Почетный крест немецкой матери», но, по словам дочери, никак не комментировала это событие, просто положила награду в буфет. Страшный итог ее материнства в национал-социалистическом государстве подвела война. Сыновья все воевали и все погибли на разных фронтах или в русском плену…


[Закрыть]. Но в целом на фоне укреплявшегося материального положения семей и кажущегося общественного консенсуса подготовка к войне со второй половины 30-х г.г. семьями долго не ощущалась, как и не воспринимались в этом ключе и внешнеполитические успехи нацистов, будь то присоединение Саара, Судетской области или даже вход в Прагу. Неясные предчувствия и опасения старались скрывать от близких, во всяком случае, от детей. Самое большее, что заставляло задуматься, – это постепенное рационирование и ограничения в приобретении определенных продуктов. За маслом в 1938 г. надо было уже обращаться к определенным поставщикам, в овощных магазинах периодически пропадали апельсины и бананы, но из-за этих маленьких неудобств «никто не хотел верить в приближающуюся войну»[180]180
  Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 31–32.


[Закрыть].

Основным источником новостей служили газеты и радио. В Берлине семьи из средних слоев почти без исключения имели дома радиоприемники[181]181
  Lefévre Christl. Gillette – Zwischen Kiez und Bühne. // Kiezgeschichten aus Köpenick und Treptow. Berlin, Kunstfabrik Köpenick. 2000, S. 52.


[Закрыть] и слушание по радио речей Гитлера и партийных функционеров являлось сравнительно распространенным ритуалом как дома, так и на рабочем месте. Дома это делалось, конечно, абсолютно добровольно, взрослые таким образом следили за ситуацией в стране и новостями. Однако и тут были случаи «сопротивления»: «Мать сразу уходила на кухню и говорила, чтобы мы ее позвали, если „он“ скажет что-нибудь стоящее»[182]182
  Интервью с Frau Scheimler, 1912 г. рожд. (Berlin-Residenz Sophiengarten, август 2003)


[Закрыть].

Из воспринимавшихся берлинцами как абсолютно положительные событий следует назвать прежде всего Олимпийские игры 1936 г. Даже 10-летние дети были воодушевлены праздничным убранством города, особенно центральной улицы Унтер ден Линден (в следующий раз она получит такой же красивый наряд два года спустя, при визите Бенито Муссолини), целыми классами они отмечали победы германских атлетов, «были в восторге, что Германия завоевала больше всего золотых и серебряных медалей, хотя мы радовались всем победам, тех же французов, англичан или даже африканцев…»[183]183
  Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 32–33.


[Закрыть]. Несмотря на национал-патриотические призывы со страниц газет и радиоприемников берлинцы в целом восприняли Олимпийские игры как праздник спорта без особых границ и, хотя и восхищались триумфами своих спортсменов больше всего, но были рады и тому, что их город, принимая у себя людей со всех концов света, выглядит таким красивым и нарядным. Подростки, не имея возможности попасть на трибуны, поскольку билеты были для них недосягаемо дорогими, целыми компаниями отправлялись к Олимпийскому стадиону в районе Рулебен, чтобы быть ближе к центру событий и, может быть, увидеть кого-нибудь из политических или спортивных знаменитостей[184]184
  Интервью с E.Dorn, 1923 г. рожд. (Berlin-Mariendorf, август 2003). См. также Lang L. Grossstadtjunge. // Ein Stück Berlin, S. 79. «Конечно, мы, мальчишки, были в высшей степени воодушевлены бесконечными торжественными шествиями и прекрасно организованными мероприятиями. Каждый день для нас, детей, было что-то новое, чему можно было удивляться.[…] Но были и люди, которые, как и мой отец, по-прежнему скептически воспринимали коричневый режим».


[Закрыть]. Впервые были использованы даже телеэкраны. В Берлине было три места, откуда люди могли следить за прямыми трансляциями соревнований[185]185
  Lorenz H. «Mit dem Führer auf Fahrt». Wie die Nationalsozialisten den Alltag eroberten. // Stern C., Brodersen I. (Hrsg.) Eine Erdbeere für Hitler: Deutschland unterm Hakenkreuz. Bonn, 2005. S. 69.


[Закрыть].

Олимпийские игры были использованы властями в пропагандистских целях для показа степени «открытости» и миролюбия гитлеровской Германии и процветания населения при нацистском режиме. Их девиз гласил: «Молодежь всего мира, объединяйся в спорте и игре!» Поэтому в этот период даже поощрялось общение с иностранцами, разумеется, преимущественно в организованном виде различных встреч и обменов. Та же Вибке Брунс, материальное положение семьи которой позволяло принимать у себя гостей, вспоминает о дружбе с ровесниками-французами Катлин и Даниэлем, жившими у них дома несколько недель в рамках школьного обмена[186]186
  «Никто не мог бы тогда поверить, что в это же время Третий Рейх готовил мировую войну». Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 34. «Только в Берлине количество поездок школьников за границу возросло в шесть раз – с 986 (1928–32) до 5370 (1933–1937), прежде всего во Францию, Англию, а также в Соединенные Штаты». Either H.-J. Hitlers Deutsche: das Ende eines Tabus. Gernsbach, 1990. S.140. См. также данные о поездках школьников в материалах статистики. Berlin in Zahlen. S. 280.


[Закрыть], но совершить ответную поездку девочка не успела…

Год спустя, в 1937 г., Берлин с помпой отпраздновал 700-летний юбилей со дня основания города. «Полных 10 дней продолжались многолюдные парады, карнавалы цветов, праздники улиц и блестящие шествия по празднично украшенной столице»[187]187
  Lang L. Grossstadtjunge. // Ein Stück Berlin, S. 79.


[Закрыть]. Школьники с воодушевлением участвовали в заключительной церемонии на том же Олимпийском стадионе, которая была проведена вечером в духе искрящегося шоу с обилием световых и звуковых эффектов, уже неоднократно опробованных нацистами по другим поводам. Один из тогдашних юношей, опрошенных Херцбергом, встретил там свою будущую жену и до старости помнил о том, «что наше знакомство началось с потрясающего праздника и было таким всю жизнь»[188]188
  Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Bd. 3. S. 1135. Воспоминания мужчины 1911 г. рожд.


[Закрыть].

Столь же многолюдные торжества были устроены в столице и в 1939 г. в честь 50-летия фюрера. Гитлер в роли «фюрера нации» проехал по городу в центре роскошного кортежа с развевающимися знаменами на фоне маршевых ритмов и околдовывающей игры световых лучей[189]189
  Gebhardt W. Fest, Feier und Alltag. Frankfurt am Main, 1987. S. 149.


[Закрыть]. Но здесь как моих респондентов, так и авторов воспоминаний странным образом подводит память. В доступных источниках личного характера не оказалось ни одного столь же подробного рассказа о праздновании юбилея фюрера, а опрашиваемые как один отрицали свое персональное участие в этом мероприятии. Из кого же тогда состояли толпы людей, горячо приветствовавшие любимого вождя? Во всяком случае, для семьи это событие прошло как бы стороной, если верить воспоминаниям, и было просто принято к сведению.

Но в элементах традиционных, семейных и религиозных праздников степень подлинной, а не показной эффективности вторжения национал-социализма в повседневность большинства, несмотря на все усилия режима, действительно следует признать минимальной. Так, все современники как один отрицают, что в семьях отмечались новые партийно-государственные праздники, хотя в то же время многие из них не без воодушевления ходили с семьей «просто посмотреть» на торжественные церемонии или участвовали в праздничных маршах вместе с классом или с сослуживцами, в этих же коллективах отмечали 1 Мая[190]190
  Интервью с Frau Scheimler, 1912 г. рожд. (Berlin-Residenz Sophiengarten, август 2003). См. также Lang L. Grossstadtjunge. // Ein Stück Berlin, S.86. «…мне импонировали блестящие шествия и военные парады, которые мы посещали как зрители вместе с классом».


[Закрыть].

Между тем, праздники в нацистском государстве имели прежде всего «воспитательно-педагогическую» нагрузку, являлись одним из основных стимулов, с помощью которых народ должен был постоянно убеждаться в «правоте» поставленных целей и их значимости, а также инструментом обеспечения стабильности режима. В организованном или тем более искреннем воодушевлении народа должны были аккумулироваться надежды на новое, лучшее будущее. Новым «общественным» и расовым содержанием должны были наполниться и внутрисемейные, а теперь «формирующие народное сообщество» события, будь то свадьба, рождение ребенка или даже смерть.

В этой сфере национал-социализм вступал в конкуренцию прежде всего с церковью, сохранявшей в ритуалах повседневной жизни достаточно прочные позиции. Конфирмация для католиков, церковное венчание и погребение представлялись тогда большинству средних слоев, да и общества в целом обязательными этапами жизненного пути и национал-социалистам приходилось приспосабливаться к ментальным традициям в этом вопросе. Для начала они попытались бороться с конфирмацией и заместить ее аналогичными по социальному смыслу (причисление к миру взрослых) ритуалами приема в нацистские молодежные организации. Но несмотря на разработанность и нарочитую торжественность вступления в Гитлерюгенд и БДМ, они оставались официальными церемониями, никто не продолжал их дома, что иногда воспринималось детьми как равнодушие со стороны родителей[191]191
  Интервью с Herr X, 1921 г. рожд. (Воронеж, июль 2002 г.)


[Закрыть]. Новые ритуалы свадеб, рождения ребенка, сочетавшие в себе языческую и национал-социалистическую символику, остались на уровне проб и рекомендаций, обязательных лишь для членов СС, хотя для регистрации брака с середины 30-х г.г. необходимо было представить как свидетельство об арийском происхождении (оно требовалось и при приеме на работу, и во многих других случаях), так и справку о медицинском освидетельствовании на предмет наследственных болезней[192]192
  С 1939 г. разрешение на помолвку от вышестоящих инстанций должны были получать и все фюреры Гитлерюгенд, вне зависимости от их ранга. Перечень необходимых документов для этого см. у Jahnke K.H./Buddrus M. Deutsche Jugend. 1933–1945. Eine Dokumentation. Hamburg, 1989. S. 157–159.


[Закрыть], о чем молодую пару в обязательном порядке предупреждал чиновник государственного ведомства по регистрации браков. В его обязанности входило и напоминание молодым об их высоких обязанностях по отношению к рейху и германской нации.

Но в остальном все оставалось по-старому и счастливые невесты в длинных белых платьях со шлейфами и букетами в руках рядом с гордыми женихами в смокингах и фраках с белыми галстуками-бабочками, обязательными цветком в петлице, белым платком в кармане и белыми перчатками в окружении родственников продолжают улыбаться со страниц семейных альбомов. В соответствии со старыми традициями отмечались и помолвка, когда родители знакомились с родственниками избранника или избранницы своего сына или дочери, а также давали с обеих сторон согласие на брак, и девичники-мальчишники накануне свадьбы, после свадебной церемонии молодые этого круга могли отправиться в путешествие, иногда даже на подаренной родителями машине[193]193
  Отец Frau G. подарил молодоженам новенький «Опель-Кадетт» в эксклюзивном исполнении, стоивший 2400 рейхсмарок. Die Köpenicker erinnern sich. Berlin, 1995. S. 54–55.


[Закрыть].

Лишь в одном случае респондентка вспомнила, что она видела накануне войны «новую свадьбу» в лесу, жених был в форме СС, невеста в белом простом платье с венком из цветов на голове, проводил эту церемонию какой-то эсэсовский чин, «но все они явно плохо знали, что им надо делать»[194]194
  Интервью с Frau Schwarz, 1928 г. рожд. (Berlin-Wohnstift Otto Dibelus, август 2003).


[Закрыть]. На аналогичной свадьбе в числе поющих в хоре девушек присутствовала и Мелита Машманн: «На поляне стоял алтарь, на котором горел огонь. Две женщины в длинных белых одеждах несли чаши с хлебом и фруктами. […] Жених и невеста перед алтарем с гордо поднятыми головами обменивались цитатами из „Эдды“: „Ты, о прекраснейшая из женщин…“ Прекраснейшая из женщин была маленькой, толстой и имела устрашающе черные глаза. Для меня и моих подружек эта свадьба позже стала любимым поводом для смеха»[195]195
  Maschmann M. Fazit – Kein Rechtvertigungsversuch. Stuttgart, 1963. S. 53–54.


[Закрыть].

Вопросы о праздновании в семье дня рождения фюрера 20 апреля, годовщины «пивного путча» 9 ноября, прихода Гитлера к власти 30 января вызывают или недоумение, или – чаще – улыбку. Многие лишь с усилием смогли вспомнить значение той или иной даты, у большинства они вызывали в памяти опять-таки комичные ситуации или элементы «сопротивления». Так, в дни государственных праздников каждому дому или квартире полагалось вывешивать нацистский флаг со свастикой. По домам ходили проверяющие из числа низовых функционеров НСДАП. Уже упоминавшаяся семья критически настроенного беспартийного судьи по гражданским делам района Шарлоттенбург этого не делала. Судья объявлялся дочерьми пребывающим в отъезде, мать тоже «уезжала» в этот день к родным и из совершеннолетних членов семьи предъявлялась 80-летняя бабушка, которая плохо слышала[196]196
  Интервью с Frau N., 1919 г. рожд. (Berlin-Scharlottenburg, февраль 2001). Я не стала уточнять, долго ли продолжалось подобное сопротивление, думаю, что во второй половине 30-х гг. оно прекратилось. Во всяком случае, отцу, желавшему, по словам дочери, лишь сохранить свою должность, пришлось в 1937 г. вступить в НСДАП.


[Закрыть].

В другой семье, в которой ее глава тоже долго не был членом партии, дома имелся малюсенький флажок, который лишь чуть-чуть высовывался из окна рядом со свешивавшимися до нижнего этажа флагами соседей, отчего детям было стыдно за отца[197]197
  Интервью с Frau P. 01.11.1986. // Direkt vor der Haustür. Berlin-Lichtenrade im Nationalsozialismus. Geschichtswerkstatt Berlin-Lichtenrade (Hg.). Berlin, 1990. S. 79.


[Закрыть] – вот так и возникали семейные противоречия, конфликт поколений. Но можно ли полностью полагаться на подобные свидетельства? С одной стороны, ничто не говорит о том, что партийно-государственные ритуалы смогли завоевать подлинное признание в домашней, частной жизни. Но с другой стороны, в этом случае скорее всего проявляется и современная негативная оценка национал-социализма, память начинает действовать избирательно. В любом случае пассивность семьи с избытком восполнялась в школе[198]198
  См. например, потрясающий по интенсивности и разнообразию памятных дат календарь внутришкольных торжеств в одной из школ берлинского района Лихтенраде. Direkt vor der Haustür. Berlin-Lichtenrade im Nationalsozialismus. Geschichtswekrstatt Berlin-Lichtenrade (Hg.) Berlin, 1990. S. 105–107.


[Закрыть], на рабочем месте, в средствах массовой информации, церемониалах общественных организаций, «исправлявших» досадный индивидуализм семейной жизни.

В семье главным праздником оставалось Рождество[199]199
  О Рождестве в Германии в разные годы см. специальные сборники воспоминаний издательства Zeitgut. Unvergessene Weihnachten. 1: 38 Erinnerungen aus guten und schlechten Zeiten. 1918–1959. Berlin, 2004. Unvergessene Weihnachten. 4: 30 Zeitzeugen-Erinnerungen aus heiteren und aus schweren Zeiten. 1923–1994. Berlin, 2007 u.a.


[Закрыть]. Оно отмечалось в полном соответствии с традициями, воспоминания о каких-то ограничениях в посещении церкви, изменениях в домашних ритуалах, внедрении нового солярного цикла и праздников солнцестояния и т. п. в интервью отсутствуют. Несмотря на отдельные попытки использовать «домашнюю» суть Рождества в своих интересах[200]200
  Как на Рождество собирается вся семья, так и все «народное сообщество» должно было в этот день быть духовно вместе, сплотиться вокруг любимого фюрера. Также активно пропагандировалась мысль, что Рождество ввиду его близости ко дню зимнего солнцестояния является лишь реликтом древнегерманских празднеств, посвященных этому событию. См. Scheller Th. Die Heimholung des Festes. Ein neues Weihnachtsbrauchtum. // Deutsche Volkskunde. Vierteljahresschrift der Arbeitergemeinschaft für Deutsche Volkskunde. 1939. 4. Heft. S. 293.


[Закрыть], национал-социализм, по-видимому, так и не отважился на серьезную интервенцию в этот сакральный праздник мира и семьи. Следует напомнить, что в использованных материалах нет воспоминаний семей активных функционеров НСДАП, среди которых, возможно, дело обстояло по-другому. На Рождество обычно собирались родственники, навещали старшее поколение, особенно старались создать у детей праздничное настроение.

А дети ждали не только лакомств и каникул. Конечно же, на Рождество, как и в день рождения, им дарили подарки, прежде всего новые игрушки. Так было всегда и дети радовались в ожидании новых плюшевых друзей, солдатиков, кукол, машинок и многого другого, что так ценно для малышей, что составляет их особый мир, отличный от мира взрослых. Тем более, что в 30-е годы игрушки были довольно редким, дорогим и таким желанным подарком – каково же было разочарование, когда любимая бабушка, приехав навестить внучку на Рождество, вместо куклы преподнесла ей платье с кружевами, тут же спрятанное матерью до «особых случаев»[201]201
  Интервью с Frau Adler, 1925 г. рожд. (Berlin-DEGEWO Seniorenresidenz, август 2003 г.)


[Закрыть]. Но для подростков все обстояло по-другому. На Рождество 1937 г. мать исполнила «совершенно особенное желание» 16-летней Лизы Штиммельмаер: подарила ей туфли на высоком каблуке, самые дорогие в соседней обувной лавке. Девушка была совершенно счастлива![202]202
  Stimmelmayr Lisa. Eine politische Katastrophe. // Ein Stück Berlin, S. 107.


[Закрыть]