Текст книги "Иерусалим: три религии - три мира"

Автор книги: Татьяна Носенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Надежды Николая I на решение Восточного вопроса в союзе с Великобританией в тот период заставляли Россию демонстрировать «сдержанность» в проникновении в Палестину. Но царь оказался весьма посредственным стратегом во внешней политике. Уже в скором времени русским пришлось дорого заплатить за этот просчет, когда была развязана Крымская война, обернувшаяся для России не только тяжелыми военными и политическими потерями, но и отставанием от европейских стран в развертывании своего присутствия на Святой Земле.

В 1843 г. российское правительство с очень большими предосторожностями, «негласно», в качестве «испытательной меры», направило в Иерусалим архимандрита Порфирия Успенского под видом паломника. Он был снабжен единственной инструкцией: установить на месте, что необходимо предпринять для поддержания православия в Палестине. Следовало дипломатично выяснить, как расходуются средства, выделяемые Россией в этих целях. Ведь Иерусалимской патриархии были переданы доходы с бессарабских и валашских земель, приобретенных Россией по Бухарестскому договору 1812 г. На протяжении нескольких десятилетий они являлись основным источником финансирования православной церкви в Иерусалиме.

Порфирий оказался из числа тех энтузиастов и бессребреников, на которых так часто зиждутся многие российские начинания. Пробыв более года в Сирии и Палестине и проведя много времени в Иерусалиме и его окрестностях, он представил правительству обстоятельный доклад о плачевном состоянии православия в Святой Земле, о том, что православное арабское население, разочарованное небрежением его интересами и коррупцией греческого духовенства, становилось легкой добычей католических и протестантских миссионеров. Главная рекомендация Порфирия Успенского относительно дальнейшей деятельности России на Святой Земле сводилась к учреждению в Иерусалиме пусть небольшого, но постоянного представительства Русской Православной Церкви, которое должно было способствовать улучшению отношений между арабским православным населением и Греческим патриархатом, а также обеспечивать помощь русским паломникам.

Предложение Порфирия хотя и нашло поддержку в Петербурге, и в 1847 г. высочайшим указом он был назначен главой первой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, но в Святой Земле он должен был действовать исключительно как паломник, без какого-либо официального статуса и без соответствующих полномочий. Поставив перед ним такие необъятные задачи, как «преобразовать греческое духовенство» и «привлечь к православию и утвердить в оном те местные элементы, которые постоянно колеблются в своей вере под влиянием агентов разных исповеданий»,[239]239
  20 Там же, с.4.


[Закрыть] царское правительство выделило архимандриту Успенскому более чем скромное содержание – всего 7 тыс. рублей ежегодно.

Несмотря на неблагоприятные условия, в которые был поставлен первый русский представитель, его пребывание в Иерусалиме в течение шести лет вышло далеко за рамки сугубо символической демонстрации русского присутствия. Используя зачастую свои личные средства, он сумел организовать обучение православных арабов в богословских и приходских школах на родном арабском языке, по его настоянию в типографии Греческой патриархии стали печататься религиозные книги на арабском языке. Хотя официально он не был уполномочен заниматься русскими паломниками, но и в этом деле он по собственной инициативе пытался улучшить тяжелые условия их быта. Фактически Порфирий Успенский в этот короткий период заложил основы той деятельности, которую российские представители широко развернули на Святой Земле уже во второй половине XIX в., после Крымской войны.

Об отношении же царского правительства к первому русскому представителю в Иерусалиме красноречиво свидетельствует такой факт: когда началась Крымская война и все российские подданные должны были покинуть территорию Османской империи, об архимандрите Порфирии просто забыли. Из Иерусалима ему помогали выбираться англичане.

Что касается дипломатического ведомства, то с 1839 г. Иерусалим находился в ведении российского консульства в Бейруте, куда оно было переведено из Яффы. В 40-х годах должность консула занимал К. М. Базили, один из выдающихся российских дипломатов того времени, чья судьба оказалась связанной с Ближним Востоком. Он наезжал в Иерусалим по большим христианским праздникам, особенно на Пасху, когда в городе оказывалось много русских паломников.

Однажды, на Пасху 1848 г. он сопровождал в Иерусалим Н. В. Гоголя, с которым был в дружеских отношениях со школьных лет. К сожалению, великий писатель посетил Палестину в пору глубокого душевного разлада. При встрече со святыми местами он не нашел в себе того горячего религиозного энтузиазма, на который так пламенно рассчитывал, отправляясь в далекое путешествие. Убогая будничная жизнь Иерусалима, да и всей Палестины была далека от тех величавых картин, которые он рисовал в своем воображении. Гоголь не любил вспоминать об этой поездке. Только в одном из писем друзьям он признался: «Скажу вам, что еще никогда не был я доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и подле Иерусалима. Только разве что больше увидел черствость свою и свое себялюбие – вот и весь результат».[240]240
  21 Шенрок В.И. Материалы для биографии Гоголя, т.4. М.: 1897, с.700.


[Закрыть] Однако именно благодаря Базили знакомство Гоголя со Святой Землей было гораздо более всесторонним и, что немаловажно, более безопасным, чем у обычных паломников. Ведь русский консул слыл среди местного мусульманского населения «полновластным визирем великого падишаха» России.

Для других же паломников из России Базили мало что мог сделать, хотя и имел предписания от своего правительства оказывать им помощь, а также поддерживать дружеские отношения с Греческим патриархом и учреждениями православной церкви. Отсутствие материального обеспечения этих указаний, а также неблизкий тяжелый путь от Бейрута до Иерусалима препятствовали более активному участию российского консула в делах палестинского православия.

О неприоритетности Палестины в российских внешнеполитических планах в 40-х годах XIX в. говорит и такая деталь: правительство уполномочило Базили предложить представителям Великобритании осуществлять покровительство над колонией российских евреев, поселившихся в Палестине. Подобная щедрость русских совершенно изумила англичан, стремившихся взять под свое крыло как можно больше жителей Палестины.

Хотя английский консул Янг в донесениях своему правительству сообщал, что русские паломники часто говорят о том времени, когда Палестина «будет находиться под русским управлением»,[241]241
  22 Кармель А. Деятельность России в Палестине в XIX в. В сб.: Взгляд на конфликт на Святой Земле. Сент Мартинс пресс, 1985.


[Закрыть] Россия не строила каких-либо конкретных планов овладения Святой Землей. В предстоявшем переделе наследия одряхлевшей Османской империи для России представляли интерес балканские и причерноморские провинции, а с Палестиной ее связывала, прежде всего, традиция, требовавшая поддержания образа Святой Руси – защитницы православных. Некоторые историки объясняют вялость российской политики в Палестине в период до Крымской войны и тем, что российский министр иностранных дел, а затем и канцлер империи К. В. Нессельроде – выходец из немецкой протестантской семьи – не испытывал страстного благоговения перед святыми местами, столь характерного для православной натуры.[242]242
  23 D.Hopwood. The Russian Presence in Syria and Palestine 1843 – 1914. Oxford, 1969, p.33.


[Закрыть]

Распри между католиками и православными из-за святых мест в Иерусалиме и Вифлееме сыграли роковую роль в развязывании одной из самых тяжелых для России войн, в результате которой она утратила целый ряд своих позиций и в Европе и на Востоке. Не будем здесь вдаваться в подробности всех сложных перипетий европейской политики, приведших к Крымской войне. На самом деле борьба за святые места, конечно, была лишь видимой частью айсберга, в подводном основании которого скрывались гораздо более серьезные политические, экономические, территориальные проблемы, приведшие к столкновению России с Турцией и ставшими ее союзниками Англией и Францией. Этой войне посвящены многочисленные основательные труды как в русской, так и в зарубежной историографии.

И тем не менее, Крымская война вошла в историю как война из-за «ключей от Вифлеемского храма». Войной из-за монашеских ссор в Иерусалиме называл ее академик Е. В. Тарле, посвятивший Крымской войне свое двухтомное исследование. Американский историк Б. Тачман писала, что конфликт из-за святых мест, приведший к Крымской войне, был одной из самых нелепых в истории причин начала войны.

Впоследствии через несколько лет после окончания войны и сам Наполеон III отзывался обо всей проблеме со святыми местами как о «глупой затее» (une affaire sotte). Но в 1850 г. дело представлялось французской стороне совсем в ином свете: установленный за два года до этого режим Луи Наполеона нуждался в наглядном подтверждении своей силы. Успехи в восточных делах должны были сыскать ему не только симпатии французского народа, но и поддержку католического духовенства.

В Палестине не прекращались вылазки греков против католиков вплоть до похищения в 1847 г. из священного грота в Вифлеемском храме, считающегося местом Рождества Христова, серебряной звезды с надписью на латыни. Французский посол в Константинополе потребовал от турок в мае 1850 г. восстановления всех прав францисканцев на святые места в соответствии с капитуляциями 1740 г. Турки, привыкшие извлекать из христианских распрей собственную политическую корысть, готовы были благосклонно отнестись к этим требованиям и пересмотреть статус-кво 1757 г., но в защиту православных вмешалась Россия. Порте была направлено послание за подписью самого Николая I с угрозой разрыва дипломатических отношений в случае удовлетворения французских претензий.

В конце концов в феврале 1852 г. султан издал очередной фирман касательно христианских святых мест, в котором фактически подтверждался их статус, существовавший с 1757 г. В то же время небольшие уступки были сделаны и латинской церкви: в Вифлеемский храм была возвращена католическая серебряная звезда, а в Иерусалиме в торжественной обстановке католическому епископу были переданы ключи от храма Гроба Господня и храма Рождества. Стараниями французской консульской службы в Иерусалиме эти мероприятия были обставлены с многозначительной пышностью, чтобы подчеркнуть одержанную Францией «победу».

В Петербурге действия Франции вызвали жесткую реакцию. После того как Николай I убедился, что его мечта о «полюбовном разделе» Турции в союзе с Англией является абсолютной химерой, он решил, что настало время заставить европейские державы и Порту признать не только особую роль России в Иерусалиме и Вифлееме, но и ее особые права в защите всего христианского населения на территории Османской империи. Причем эти права предполагалось закрепить в специальном договоре между императором и султаном, что фактически открывало России возможность прямого вмешательства во внутренние дела соседа.

Ни сами турки, ни имевшие собственные виды на дальнейшую судьбу Османской империи англичане и французы не могли допустить, чтобы под протекторат России попало 12–14 млн. османских христиан. Формальным поводом к войне и послужил отказ Порты, поддерживаемой и поощряемой Лондоном и Парижем, принять российские требования. Таким образом, спор о святых местах, имевший сугубо локальное значение, перерос в крупный международный конфликт.

По завершении Крымской войны на Парижском мирном конгрессе в 1856 г. стало совершенно очевидно, что вопрос о положении восточных христиан и о святых местах являлся второстепенной темой для европейских дипломатов. Он интересовал европейские державы лишь с точки зрения ограничения российских претензий на роль покровителя христианского населения Османской империи и святых мест христианства. Не слишком настойчивые попытки русского представителя графа Орлова включить пункт о защите прав христиан в качестве обязывающего Турцию международного решения в окончательный текст мирного договора не имели успеха.

В Парижском трактате содержалось только упоминание о Хартии реформ для Османской империи (хатт-и-хумаюн, февраль 1856 г.), в которой султан даровал своим подданным свободный и равный статус практически во всех областях общественной жизни независимо от их религии, национальности и языка. В статье IX трактата до сведения держав доводилось, что таким образом «утверждаются великодушные намерения его [султана] касательно христианского народонаселения…».[243]243
  24 Трактат, заключенный в Париже 18(30) марта 1856 г. В кн.: Тарле Е.В. Крымская война, т. II. М.: 1950, с.604.


[Закрыть] Никаких положений, обязывающих Турцию выполнять провозглашенные намерения, в Парижском трактате не содержалось. Державы приняли на себя обязательства не вмешиваться по этому поводу во внутренние дела Османской империи, что отсекало поползновения Российской империи взять под свою опеку единоверцев.

* * *

События первой половины XIX в. – египетское вторжение, повышение интереса великих держав к Святой Земле, реформаторские устремления стамбульских властей – медленно, но неотвратимо преображали иерусалимскую действительность. Теперь, когда возродилось внимание христиан к Иерусалиму, турки также вспомнили о его особом значении. В самый разгар Крымской войны в 1854 г. Иерусалимский район получил статус независимой провинции. Иерусалимский паша отныне напрямую подчинялся Константинополю. Но сохранявшаяся практика частой смены городских правителей делала пашу временщиком, которого мало заботили условия жизни в городе и его безопасность.

Приходившие из центра реформаторские указы, направленные на эмансипацию иноверцев, наталкивались на стену глухого, яростного сопротивления местного мусульманского чиновничества. Тем не менее, появившиеся еще в пору египетского нашествия первые ростки городского самоуправления с участием представителей всех конфессий, с развитием турецких реформ постепенно укоренялись на иерусалимской почве. Документальные свидетельства говорят о том, что в 60-х годах XIX в. при иерусалимском паше существовал городской совет (меджлис), в состав которого помимо должностных мусульманских лиц входило 8 выборных членов: 4 мусульманина, избиравшихся по жребию среди самых знатных семей; 3 христианина, выбиравшихся монастырями; 1 еврей, назначавшийся главой еврейской общины.

В 1863 г. в Иерусалиме, раньше чем во многих других городах Османской империи, был создан первый муниципальный совет (baladiyya al-quds). Его члены избирались раз в четыре года мужским населением, имевшим турецкое подданство, при соблюдении соответствующего возрастного и имущественного ценза. Мэр назначался пашой и, как правило, являлся представителем одного из влиятельных арабских кланов Иерусалима. К концу столетия иерусалимский муниципалитет играл довольно активную роль в благоустройстве города, обеспечении медицинских услуг, создании первых городских музеев и театров.

Конечно, мусульманские власти беззастенчиво манипулировали новыми городскими органами. Мусульмане играли в них первую скрипку, а запуганные, веками унижаемые иноверцы даже не пытались им противоречить. Британский консул Дж. Финн, служивший в Иерусалиме в 40—50-х годах XIX в., писал, что христиане, «будучи избраны в члены гражданского совета, не отваживались вполне осуществлять свои привилегии и отказывать, например, в своей подписи под явно фальшивыми документами. Они робко присаживались в нижней части дивана (помещение совета), благодарные и за тот скудный почет, какой им был оказан».[244]244
  25 Бат-Йеор. Зимми: Евреи и христиане под властью ислама. Иерусалим, 1991, с.138.


[Закрыть] Городское самоуправление с участием представителей всех конфессий так и осталось в османском Иерусалиме лишь замыслом, но не реальной действительностью.

Процесс эмансипации христианства в Иерусалиме шел медленно, враждебность мусульман, прикрытая тонким слоем навязанных из столицы нововведений, прорывалась наружу при каждом удобном случае. Антихристианские инциденты в Иерусалиме и во всей Палестине усилились во время Крымской войны, которую мусульманские массы воспринимали как новую религиозную войну между исламом и христианством. После Крымской войны на волне одержанных Турцией в коалиции с Англией и Францией побед, как писал в своих донесениях консул Финн, «магометанская дерзость расцвела пышным цветом». Причем мусульмане с одинаковой яростью громили как жилища английских, французских и прусских агентов, так и Греческую церковь и дома греческих священников, как это было, например, во время антихристианских беспорядков в Наблусе в 1856 г. В Воззвании иерусалимских протестантов, направленном по этому поводу османским властям, указывалось, что решимость всего мусульманского населения противостоять осуществлению эдикта о равенстве всех вероисповеданий очевидна и что необходимо своевременно карать виновных, чтобы избежать повторения подобных бесчинств в будущем.[245]245
  26 Там же, с.164.


[Закрыть] Но поскольку судебная система по-прежнему оставалась в руках мусульман, зачинщики оскорбительных и насильственных действий против христиан и евреев, как правило, оставались безнаказанными.

И все же в середине XIX в. немусульманские жители Иерусалима чувствовали себя в большей безопасности, чем их предки в начале века. Сказывались и реформаторские веяния, исходившие от центральных властей, и покровительство обосновавшихся в городе западных консульств. Мусульманские чиновники больше не смели вторгаться в христианские дома, требуя пищи, крова и денег. Больше не допускались неурочные произвольные денежные поборы. Каждый встречный мусульманин не мог теперь столкнуть христианина с лучшей части дороги в сточную канаву с грозным криком: «Обойди меня слева, собака!». Христианам больше не запрещалось ездить верхом на лошади и носить одежду ярких цветов.

* * *

В результате всех турецких преобразований начиная с 40-х годов XIX в. был открыт более свободный доступ в Иерусалим для немусульман. Иностранцы чувствовали себя теперь более уверенно перед лицом мусульманских властей. К тому же на страже их интересов стояли консульства европейских стран. Особые отношения с Англией и Францией принуждали турок делать определенные «реверансы» в сторону своих христианских союзников.

В 1856 г., после Крымской войны, был окончательно снят запрет на посещение иноверцами мусульманских святынь в Иерусалиме. Правда, для прохода на Храмовую гору каждый раз необходимо было получать у паши специальный фирман – разрешение, а также вносить значительную плату, и этот порядок сохранялся до конца турецкого владычества в Палестине. Но если учесть, что еще несколько десятилетий назад иноверец, обнаруженный слугами Аллаха на священной горе, мог поплатиться за это головой, то прогресс веротерпимости был налицо.

Первыми знатными гостями из Европы стали принц Леопольд, будущий бельгийский король, и герцог и герцогиня Брабантские, посетившие мусульманские мечети на Храмовой горе в 1855 г. В этом же году там побывал сэр Мозес Монтефиори, английский финансист еврейского происхождения, фигура чрезвычайно важная для Иерусалима XIX в., так как именно он являлся идеологом расселения евреев в новых кварталах за пределами Старого города, финансировавшим их строительство. В 1855 г. он совершал уже свой четвертый визит в Иерусалим. Как истинный иудей, он боялся осквернить своими ногами священное место, на котором стоял древнееврейский храм, и поэтому был отнесен на Храмовую гору на специальных носилках.

Во время этих визитов свирепых североафриканских стражей, охранявших мечети, запирали в резиденции паши, чтобы они не набросились на посетителей. Ведь у мусульман существовало поверие, что если христианин войдет в священную мечеть, то Аллах вынужден будет выполнить любую его просьбу, а они не сомневались, что первая же молитва неверного будет направлена на подрыв религии пророка.

Надо сказать, что и в наши дни Храмовая гора остается самой закрытой иерусалимской святыней. Любой человек в любое время может подойти к Стене Плача, не нарушая, естественно, спокойствия и не оскорбляя религиозных чувств тех, кто около нее молится. Открыт и свободен доступ в храм Гроба Господня независимо от того, идут ли в нем службы или нет. На Храмовую гору немусульманин может пройти только в строго отведенные часы, когда там нет молитв. Для того чтобы полюбоваться несравненным великолепием внутреннего убранства «Купола скалы» и увидеть легендарный «камень основания», посетить необъятный, перегороженный лесом колонн зал мечети Аль-Акса, нужно выложить определенную сумму, не меньшую, чем за посещение Лувра. Возможно, что такой подход мусульман является продолжением османской традиции, когда иноверцев заставляли оплачивать каждый свой шаг на Святой Земле и требовали бакшиш (выкуп) на каждом углу.

С открытием в начале 50-х годов XIX в. пароходного сообщения между европейскими портами Триестом, Марселем, Одессой и ближневосточными Константинополем, Александрией, Бейрутом, Яффой в Палестине начинает развиваться туризм в его современном понимании. В Иерусалиме расцветает гостиничный бизнес: уже в середине XIX в. несколько небольших гостиниц оказывали вполне сносные, на взгляд европейцев, услуги. К началу следующего века иерусалимские гостиницы одновременно могли обслуживать несколько тысяч приезжих.

В 60—70-х годах XIX в. появились первые путеводители по Палестине, в том числе и знаменитый Бедекер. Изданный впервые в 1876 г., он содержал помимо описания достопримечательностей массу полезных бытовых советов. Например о том, что отправляясь в путешествие, необходимо заказать своему портному особенно прочно сшитый костюм, так как починка одежды и пришивание пуговиц стоят на Востоке очень дорого. Бедекер советовал также захватить с собой как можно больше мелких монет, поскольку бумажные деньги незнакомы местным жителям и обычно в ходу у них турецкие, французские, английские, австрийские и русские монеты.

По разным оценкам, число ежегодно прибывавших на Святую Землю путешественников колеблется от 8000 до 20 000.[246]246
  27Op.cit. N.Schur, p.143.


[Закрыть] К концу столетия эти цифры возрастают в несколько раз: только в связи с визитом в Иерусалим в 1898 г. немецкого кайзера Вильгельма II ожидалось прибытие более 3000 туристов. Эти люди, зачастую движимые не только религиозными мотивами, тратили в Палестине немалые деньги: им приходилось нанимать драгоманов – переводчиков и гидов, сопровождавших их в течение всего путешествия, они покупали сувениры и оставляли щедрые пожертвования в святых местах. По некоторым подсчетам, в середине 40-х годов XIX в. паломничество приносило Греко-православной церкви до 900 тыс. пиастров в год, Армянской – 600 тыс. пиастров. С притоком туристов из Западной Европы в более поздние годы эти цифры значительно возросли.

С развитием туризма и паломничества встал вопрос об улучшении дорожного сообщения, в том числе между портовой Яффой и Иерусалимом. Турки практически ничего не строили ни в Иерусалиме, ни в его окрестностях с тех пор как при Сулеймане Великолепном были возведены городские стены. На дорогу между средиземноморским побережьем и Иерусалимом, которую современный водитель преодолевает по автотрассе Айялон за 40 минут, путешественник в середине XIX столетия затрачивал 12–14 часов. Обычно путники в середине дня выезжали из Яффы в Рамле – город примерно на полпути до Иерусалима – и оставались там на ночевку. На заре следующего дня они отправлялись дальше и за полдень добирались до Святого города. Те кто побогаче, нанимали лошадей или мулов, проводников и носильщиков, бедняки шли пешком, в лучшем случае погрузив свои пожитки на ослов.

С середины 50-х годов XIX в. европейцы начали разрабатывать всевозможные планы улучшения сообщения между Яффой и Иерусалимом, однако было непросто добиться разрешения османских властей на их реализацию. Один из представителей местной знати с присущей арабам витиеватостью объяснял консулу Финну: «Иерусалим теперь стал драгоценностью, за которой с жадностью устремляются все европейцы; зачем же мы будем облегчать им путь к кладу, за которым они охотятся?».[247]247
  28 J.Finn. Stirring Times. L., 1878, p.191.


[Закрыть]

И все же здравый смысл и технический прогресс победили: прибыли, которые сулил приток иностранцев со всего мира, перевесили изоляционизм местных властей. В 1867 г. по указу султана Абдул-Азиза была начата прокладка первой дороги Яффа – Иерусалим, на строительство которой в принудительном порядке сгоняли жителей всех окрестных арабских деревень. Ее качество оставляло желать много лучшего, часто в сезон дождей она вообще становилась непроходимой, ее без конца ремонтировали, но все же это была дорога с мостами и водоотводами, по которой уже можно было проехать в экипаже. Одним из первых это далеко не самое комфортабельное путешествие совершил в 1869 г. австрийский император Франц Иосиф I, к визиту которого как будто и было приурочено открытие движения по новой дороге.

Европейцы не могли удержаться от насмешливо-ироничного тона, описывая эти достижения цивилизации в Палестине: «Мы едем в одном из легких, но прочных экипажей виктория, какой только можно найти в стране. Он запряжен двумя или тремя вызывающими сочувствие, но необыкновенно жилистыми арабскими жеребцами, на козлах кучер, смахивающий на бандита, внутри три пассажира. Ветхость, доведенная до предела – все, что можно сказать об этом средстве передвижения, но все приспособлено к путешествию по стране. Перетершиеся постромки, укрепленные веревкой, кажется, неминуемо лопнут и благодаря этому экипаж будет спасен, если лошади поскользнутся над пропастью. Колеса настолько неустойчивы, что, похоже, ближайший бугорок положит конец их пригодности… Виктория, без сомнения, самый подходящий экипаж; его низкая посадка и отсутствие дверей позволяет выпрыгнуть из него и спастись в любой момент, даже в случае аварии»[248]248
  29 Op.cit. N.Schur, p.188.


[Закрыть]

Наконец в 1892 г. между Яффой и Иерусалимом начала функционировать железнодорожная ветка благодаря усилиям французских концессионеров, собравших необходимый капитал для ее строительства. Поезд ходил раз в день, и теперь путешествие занимало всего три с половиной – четыре часа. До 60 % дохода железнодорожная компания получала от перевозок туристов и паломников. Электрифицированный потомок этих первых поездов до сих пор ежедневно отправляется с тель-авивского вокзала в Иерусалим, хотя его вагоны почти пусты. Поезд не выдерживает конкуренции с автобусным и автомобильным сообщением, и израильские власти сохраняют эту железнодорожную ветку скорее как историческую достопримечательность, чем как практическую необходимость.

Иван Алексеевич Бунин, путешествовавший по Палестине в 1907 г., именно этим путем добирался из Яффы в Иерусалим и довольно подробно описал свои впечатления от дороги. С одной стороны, всевозможные детали ландшафта, увиденные из окна коротенького поезда, напоминали ему хорошо знакомые библейские сюжеты, с другой – поражала убогость, невозделанность страны, изобилующей развалинами всевозможных эпох. Первые мысли по прибытии в Иерусалим не отличались возвышенностью: «Новый, но какой-то захолустный вокзал из серого камня… дрожь пробегает по телу при выходе из жаркого вагона. Не дрожь ли горького разочарования?». Осмотр Иерусалима и других святых мест не прибавили оптимизма великому писателю: «Жизнь совершила огромный круг, создала на этой земле великие царства и, разрушив, истребив их, вернулась к первобытной нищете и простоте…».[249]249
  30 Бунин И.А. Иудея. В кн.: Путешествия в Святую Землю: Записки русских паломников и путешественников XII–XX вв. М., 1995, с.221, 225.


[Закрыть]

Это написано в начале XX в. К тому времени в Иерусалиме уже несколько десятилетий шло бурное строительство, город далеко шагнул за пределы средневековых стен, и новые кварталы интенсивно развивались. Однако за такой короткий период времени трудно было преодолеть нищету и разруху, в которую погрузилась Палестина за несколько веков турецкого владычества. И все же те кто знали Иерусалим в начале XIX в., а затем побывали в нем в 50—60-х годах, отмечали большие перемены. Американский археолог Эдвард Робинсон, сравнивая Иерусалим 1838 г. и 1852 г., писал: «В Иерусалиме идет процесс разрушения старых домов и замены их на новые, что в какой-то степени напоминает мне Нью-Йорк. Улицы стали более оживленными, больше занятых людей, больше движения, деловитости»[250]250
  31 K.Armstrong, Jerusalem: One City Three Faiths. NY, 1996, p.354.


[Закрыть]

Религиозный мотив был главным, преобладающим в развитии Иерусалима, как и в более ранние периоды его истории. Христианство, возвращавшееся в город, отмечало восстановление своих позиций строительством новых церквей и монастырей, приютов для паломников и религиозных школ. Особенностью строительства в Старом городе являлось внедрение христианских построек в Мусульманский квартал.

Впервые само разделение Старого города на кварталы в их современном варианте – Мусульманский, Христианский, Еврейский, Армянский – появилось в обиходе в начале XIX в. и было, видимо, привнесено иностранцами по аналогии с кварталами европейских городов. Как уже говорилось в предыдущих главах, по северному и западному периметру Храмовой горы располагался густо застроенный Мусульманский квартал. На его улице, начинающейся от Львиных ворот, с которой традиционно связывался Крестный путь, еще в начале века не было ни одной значительной христианской постройки. Русский писатель и дипломат А. Н. Муравьев, побывавший в Иерусалиме в 1830 г. и оставивший весьма подробное описание иерусалимских святых мест, даже не упоминает среди них Скорбный путь.

Виа Долороза с теми девятью «остановками», перед которыми без малейшего сомнения в их исторической достоверности распевают псалмы современные паломники, начала принимать свой нынешний архитектурный облик в 40-х годах XIX в. Сначала напротив резиденции иерусалимского паши, которая в христианской традиции издавна ассоциировалась с дворцом Пилата, была реконструирована существовавшая со Средних веков церковь Бичевания, отмечавшая место, где Иисус якобы претерпел издевательства римских солдат.

Чуть дальше по этой же улице располагается построенная при крестоносцах и восстановленная французами после 1856 г. церковь Св. Анны, считающаяся местом рождества Богородицы. К концу 60-х годов на древних развалинах, примыкавших к уже известной нам арке Ecce Homo, преподобный отец Ратисбон, священник французского происхождения, построил монастырь Сестер Сиона. К концу века все 9 «станций» Скорбного пути, лежащие вне храма Гроба Господня, были отмечены церквами или часовнями, принадлежащими различным христианским деноминациям, в основном католического толка.

В это же время на почве непрекращавшегося соперничества между католиками и православными возникает такое сугубо иерусалимское явление, как дублирование святынь, благо в подземельях Святого города сохранилось столько гротов и пещер, что каждый на свое усмотрение мог связать их с тем или иным эпизодом Священной истории. Пещерка в крипте церкви Св. Анны, которую католики издавна чтили как место рождения Девы Марии, была продублирована православным домом Св. Богоотцов Иоакима и Анны – родителей Пресвятой Девы. Он находится почти у самых ворот, которые, по заверениям путеводителя для православных паломников, поэтому носят арабское название Баб-Ситти-Мариам, то есть ворота Пресвятой Девы. Из вестибюля обычного жилого дома любезный араб проводит вас по крутым ступенькам вниз, где в погребной сырости и мраке укажет на гротик – колыбель Богородицы, хранителем которого он состоит. Главное, не забыть оставить пожертвования на святое место, с которых, возможно, кормится вся семья этого человека.