Текст книги "Гадюки в сиропе, или Научи меня любить"
Автор книги: Татьяна Гилберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)
Паркер пустил в ход кулаки.
Если этому задиристому индивиду так хочется получить свою порцию затрещин, пусть он их получит, тем более, что у Паркера скопилось немало таких "сюрпризов" для Ланца. Каждый день, наблюдая за своим соседом, Эшли понимал все яснее и яснее, что ненависть его принимает крайние формы. Она необоснованна и не подкреплена ничем, он даже не может пояснить, откуда она взялась, но, тем не менее, она существует, и никуда уходить не желает. Надо было дать ей выход, что Паркер с удовольствием и сделал.
Они дрались так, как будто в последний раз. Это было ни с чем несравнимое чувство наслаждения. Один за другим следовали удары, а иногда цепкая ладонь все же возвращалась на место и впивалась в его горло. Паркер думал о том, что у него, в отличие от Дитриха, есть слабое место, некая Ахиллесова пята. И, если Ланц все же додумается и воспользуется...
Дитрих сразу додумался, но даже и не собирался действовать столь радикальными методами. Конечно, хотелось в драке одержать победу, но, отнюдь, не такими способами. Всего один рывок. Всего один. Ухватиться за ободок серьги и резко потянуть. Он мог бы разорвать Паркеру губу, но почему-то этого не делал, не используя преимущество, открывшееся перед ним. Они катались по полу, перемазанные пылью, которая лежала на полу, и чаем, пролившимся из стакана Паркера. А еще какой-то умелец под общий шумок не придумал ничего лучше, как вылить на дерущихся бутылку минералки. Впрочем, в пылу драки никто этого не заметил, и должного эффекта это действо не произвело. Парни, как дрались, так и продолжили драться, наплевав на все и на всех.
Паркер оказался более ловким. Прижав Ланца к полу, он сомкнул ладонь на его горле и, сузив глаза, посмотрел на своего врага. У того и в мыслях не было извиняться, а уж тем более – просить пощады. Он считал, что все сделал правильно. Так и должно было быть. Так и случилось. От судьбы не уйдешь. Не убежишь и не скроешься.
– А ведь у меня было некое преимущество, – произнес он тихо, ловя ртом спасительный кислород, которого сейчас, казалось, совсем-совсем не осталось. – Ты же понимаешь, что всего один рывок, как в прямом, так и в переносном смысле, и победа у меня в кармане. Она и сейчас может остаться за мной. Твои побрякушки – твое слабое место. Никогда не забывай об этом.
Он лежал на полу, прикрыв глаза, чувствовал себя отвратительно, но и мысли, извиняться за свою выходку, не было...
Их отвели к директору, отчитывали сначала обоих сразу, потом поодиночке. Старательно выспрашивали о причинах конфликта, а потом, так и не добившись правды, отправили восвояси. Первым делом Паркер, конечно, отправился в туалет. Нужно было умыться и привести себя в порядок, попытаться придать прическе нормальный вид, а то сейчас его волосы напоминали собой не самый лучший образец птичьего гнезда.
У рубашки был практически полностью оторван рукав, но, к счастью, Паркер до драки додумался снять с себя пиджак, и теперь это все маскировалось в считанные секунды.
В ситуации с Ланцем все выглядело ещё плачевнее. У того на голове был феерический бардак. Волосы спутались, превратившись в воронье гнездо, а на лице появилась царапина. Паркер, украдкой наблюдал за тем, что делает его неприятель. Тот старательно расчесывал колтуны в волосах, время от времени матеря всех и вся. Расческа его не слушалась, все время путалась в волосах. Возможно, это получалось потому, что он все еще бесился, никак не мог обуздать свой гнев и то, что в итоге поддался своей слабости, не стал наносить увечья другому человеку и проиграл ему.
Эшли, оторвав кусок бумажного полотенца, тщательно вытер руки, подошел и вырвал из рук соседа несчастный брашинг.
– Какого хрена?! – не удержался тот от очередного гневного выкрика.
– Будешь так рвать на себе волосы, облысеешь.
– Пошел на хер, – мрачно ответил Дитрих, стараясь отобрать расческу.
– Не самая привлекательная перспектива, – сострил Эшли и показал соседу язык. – Я отдам тебе твою вещь, но что надо сначала сказать?
– Я уже сказал один раз. Повторить? – выдал Ланц запальчиво.
– Не надо, – хмыкнул Паркер, продолжая от души веселиться. – Мне просто хотелось немного пошутить. Ты с шутками, видимо, не знаком.
На данное заявление Дитрих отреагировал вполне закономерно, просто показал Паркеру средний палец и, воспользовавшись заминкой, все-таки вырвал расческу из его рук. Однако некий тайм-аут сделал свое дело, руки больше не тряслись, желание грохнуть зеркало испарилось, и волосы, что странно, расчесывались легче, чем прежде.
– И всё-таки, ты редкостное хамло, – заявил скучающим тоном Эшли, опираясь ладонями на раковину. – Я хотел поговорить цивилизованно...
– Иди уже, а?
– Нет, ну а чего ты хотел...
– Свали.
– Чувствуешь свою вину, поэтому пытаешься от меня избавиться?
– С чего бы?
– Ну, ведь это ты подослал ко мне свою сестру, да?
– Разумеется, – фыркнул Дитрих. – Мне больше делать нечего, только девушек к тебе подсылать. Я ведь в свободное время сутенером подрабатываю. Ты не знал?
– Занятная работа. Может, и мне место найдется? По знакомству.
– Нет уж, своими силами.
– Боишься, что и там я тебя обойду.
Дитрих прекратил изощряться со своей расческой, повернулся лицом к Паркеру и прошипел недовольно:
– Когда и в чем ты меня обошел?
Паркер пожал плечами, но ничего конкретного говорить не стал. Вопрос так и остался без ответа. Последний раз проведя рукой по волосам, поправляя прическу, Эшли подхватил с пола рюкзак и направился к выходу.
– Стой! – приказным тоном выдал Дитрих.
– Зачем?
– Когда, и в чем ты меня обошел? – повторил свой вопрос Ланц.
– Никогда и ни в чем. Потому и беситься так не стоит, – хмыкнул Паркер, все же выходя за дверь.
Дитрих остался в одиночестве, не удержался и стукнул носком ботинка по стене. Тут же взвыл от боли и решил, что повторять этот опыт не стоит.
Глава 5. Девочка влюбилась.
С детства Люси Лайтвуд в голову вбивали мысли о том, что мужчины – это зло, и все беды в жизни женщин неизменно случаются по вине этих существ, успешно избежавших этап цивилизованного развития, да так и оставшихся деградантами. На самом деле, для озлобления у матери Люси были свои особые причины. Когда-то она тоже любила, влюблялась неистово и хотела, чтобы её любовь была взаимной. Она вздыхала, бросала томные взгляды в сторону объекта своего обожания, готова была ради него в огонь и в воду прыгнуть, только бы он заметил и оценил. Но он так и не заметил, отдав предпочтение другой девушке.
Время шло, на невзрачную мышку так никто внимания не обратил. Она, как была, так и осталась в одиночестве. Никому не нужна была красота душевная, все оказались падки на красоту физическую. Девушка находилась на грани отчаяния. К тридцати годам Кристина Вильямс начала подумывать о ребенке, но рядом не было ни одного кандидата на роль отца. Тогда-то и случилось то, чего она ожидать не могла. Особо ни на что не надеясь, она отправилась на вечер встречи выпускников и там встретила свою бывшую школьную любовь. Все оказалось проще простого, намного легче, чем казалось раньше. Парень мечты, однажды связав себя узами брака, успел развестись и теперь находился в свободном плаванье, он сам подошел к Кристине, сам первый с ней заговорил. Роман развивался по всем канонам. Цветы, конфеты, походы по кафе и ресторанам. Не знавшая романтики в школьные годы, да и в годы студенчества тоже, Кристина была на седьмом небе от счастья, ей казалось, что нет человека, счастливее её.
Она начала, наконец, следить за собой, как то и подобает женщинам. Прогулки по магазинам одежды и парфюмерным магазинчикам стали для нее обычным досугом. Окружающие не могли не заметить этих перемен, произошедших в жизни девушки. Вильямс старалась соответствовать своему избраннику, и это у нее прекрасно получалось. Она расцветала на глазах, любовь творила с ней чудеса.
Иногда Кристина ловила себя на мысли, что она такого счастья не заслужила, все получилось как-то, излишне быстро, даже стремительно. Когда через полгода перед ней встали на колени и предложили выйти замуж, она немедленно согласилась, хотя вновь отметила про себя, что это было несколько театрально, не по-настоящему. Вильямс не чувствовала со стороны своего избранника искренности, ей казалось, что он просто успешно играет свою роль, а, на самом деле, она ему абсолютно безразлична.
В день свадьбы она надела шикарное белое платье, которое купила давно, еще года три назад. Просто не смогла удержаться, увидев его в витрине магазина. На приобретение вещи были потрачены все сбережения, но Кристина искренне верила, что оно того стоит. В конце концов, она собиралась выходить замуж один раз и на всю жизнь. Этот день должен был стать самым счастливым в её жизни, и он, в какой-то мере, даже исполнил желание Вильямс. День свадьбы стал последним радостным днем в их совместной жизни. Девушка смеялась, танцевала и чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Это было то, к чему она столько лет стремилась. Это была её ожившая мечта.
После свадьбы романтизма в жизни Кристины поубавилось, а точнее, от него не осталось и следа. Она стойко терпела все, стиснув зубы, вздыхала и шла вперед, убеждая себя в том, что лучше жить так, как она живет сейчас. Ей не хотелось возвращаться в одинокое прошлое, где ничего не ожидало, кроме темной квартиры, одинокой, холодной постели и слез в подушку, подкрепленных сигаретой для успокоения нервов.
Изначально ей казалось, что жизнь удалась. Она строила карьеру в школе, о чем мечтала еще с ранних лет. Все оказалось намного проще, чем ей казалось раньше. Дети были отнюдь не такими монстрами, какими рисовались в её воображение, они оказались достаточно милыми созданиями, и далеко не все из них перегибали палку в общении со своими учителями. Некоторые слушали внимательно, и только ради этих детей стоило работать, ведь они стремились к знаниям и хотели что-то вынести из занятий, а не просто пришли скоротать время.
У нее был муж, успешный юрист, обеспечивавший достойный уровень жизни так, что она могла бы спокойно оставить свою работу, став домохозяйкой, но рано или поздно нам всем приходится снимать с глаз розовые очки. В такие моменты мир открывается не в самом красивом свете, человек узнает много такого, чего знать бы не хотел.
Все осложнилось в тот момент, когда Кристина узнала, что беременна. Именно в этот период её мир раскололся на две части: до и после. "До" было счастье, нежность, любовь и взаимопонимание. После... О том, что было "после" и думать не хотелось.
Беременность протекала тяжело. Кристина все время ходила зеленая, хваталась за стены при каждом удобном случае и неоднократно падала в обморок. Её постоянно тошнило, на коже начали появляться пигментные пятна, все время наблюдались скачки настроения. Сейчас хорошо, через минуту – свет не мил. В такие моменты хотелось хотя бы минимальной поддержки со стороны мужа, но он, кажется, даже не обратил внимания на перемены, произошедшие в жизни его супруги.
В один, далеко не прекрасный момент, Кристина поняла, что у нее нет никакой семейной жизни. Точнее, в её мечтах эта самая жизнь есть, а в реальности муж ею уже не интересуется. Ему нет никакого дела не до её тела, ни до её души. Он просто живет с ней по привычке, не более того. Некоторое время женщина убеждала себя в том, что это все ей кажется. Депрессия на фоне беременности, гормональные скачки, которые провоцируют необоснованные вспышки ярости и приступы веселья. Иногда она начинала плакать без особой на то причины, иногда теряла интерес ко всему. Пожалуй, из депрессии её могло вытащить только рождение малыша, а потом и заботы о нем. Начав ухаживать за ребенком, она, наверняка, избавилась бы от подозрительности и мнительности, обострившихся во время беременности.
Тем девушка себя и успокаивала.
Пока однажды, прогуливаясь по городу, не зашла в одно из любимых кафе, где они когда-то пили с Кайлом кофе. Странно, но он оказался там же, на их месте. Столик возле окна...
Кристина собиралась подойти к своему мужу, но тут увидела, что на столе стоит две чашки кофе. И еще тарелка с пирожными. Сам Кайл ненавидел сладкое и даже кофе предпочитал черный, без всяких добавок, разве что иногда бросал в чашечку ломтик лимона, но этим все и ограничивалось. Следовательно, сладости он заказал не для себя.
Пока Кристина размышляла о том, стоит ли подходить к мужу, или оставить все, как есть, со стороны туалетных комнат появилось неземное создание, которое и приземлилось за столик Кайла.
Девчонке было от силы лет двадцать. Но она отчаянно пыталась казаться взрослой, оттого на губах у нее была кроваво-красная помада. В целом макияж её был неряшливым, вызывающим, даже... дешевым, в каком-то смысле. Но, видимо, Кайла это не смущало, а привлекало, потому что, стоило только девушке появиться в зале, как он оживился, принялся что-то оживленно ей говорить. Кристине на миг показалось, что она ошиблась, и перед ней никак не любовница мужа, а, возможно, очередная его клиентка. Но в этот момент, преисполненный нежности мужчина взял с тарелки пирожное и принялся кормить девушку. Она послушно открыла рот и откусила немного, намеренно запачкав ярко намалеванные губы кремом. А потом сексуально их облизнула. Кристине хотелось подлететь к столику и ткнуть соперницу лицом в пирожные, или вылить кофе Кайлу на брюки, но она нашла в себе силы не устраивать скандала на людях и удалилась, так ничего и не заказав. Кофейня мигом превратилась из любимых мест в место разбитых надежд. Стало гадко и противно от осознания того, что Кайл привел свою любовницу именно сюда, зная, что жена здесь тоже бывает.
Женщины по природе своей гораздо сентиментальнее мужчин. Они способны запомнить многое из того, что мужчины выбрасывают из своего сознания уже на следующий день после того, как услышат. Они не зацикливаются на мелких деталях, предпочитая игнорировать их. Это все слишком мелочно, а мелочность в их понимании – привилегия женщин. Наверное, в чем-то они правы и не стоит отрицать очевидный факт. Только девушка до седых волос способна вспоминать своего поклонника, подарившего ей букет ромашек на выпускном вечере, только потому, что ромашки – её любимые цветы, или же парень ей нравился. Девушки связывают определенные места с определенными событиями. Они способны время от времени предаваться своим воспоминаниям, в то время, как мужчины предпочитают не думать о такой ерунде.
Неудивительно, что Кайл поступил так.
Если бы кто-то задал ему вопрос, чем он руководствовался в выборе места для встречи со своей любовницей, он ответил бы честно, не раздумывая, что ему просто нравится это место. Стоило заметить, что это место нравится и его жене, он просто пожал бы плечами и спросил: "Неужели"? С тех пор, как он охладел к Кристине, его перестало волновать все, что с ней связано. Её вкусы казались ужасными, одежда либо излишне скромной, либо нарочито-вызывающей, в то время как внешний вид любовницы никаких нареканий и претензий не вызывал. В данный момент, новая девушка была для него идеалом, едва ли не божеством, которое можно и нужно превозносить, обожать, носить на руках и забрасывать подарками. О моногамии Кайл не слышал, ему нравилось понятие полигамии, когда можно и нужно выбирать себе не одну, а несколько женщин. Ведь все они виделись ему прекрасными, и возможность остановить выбор на какой-то одной казалась самым невероятным бредом, какой только можно услышать в этой жизни.
С Кристиной Кайлу быстро наскучило.
Она была правильной до зубного скрежета, она была просто невыносима временами. Педантична, излишне зациклена на понятии правильности, а потому с ней было скучно. Она увлекалась всем тем, что так ненавидел Кайл. Пару раз в неделю она обязательно надевала вечернее платье и туфли на высоком каблуке и отправлялась на уроки танцев, а после этих уроков засиживалась допоздна со своими подругами, и ничего предосудительного в своих действиях не видела. Когда же Лайтвуд имел наглость задержаться со своими друзьями, она не преминула возможностью отчитать его по всей строгости. В этих замечаниях не было справедливости, а потому они спровоцировали скандал. И, чем дольше пара жила вместе, тем больше скандалов накапливалось в их активе. Никаких подвижек в сторону улучшения не было, все стремительно ухудшалось, и лодка, как бы примитивно это не звучало, начала разбиваться о быт.
Маленькая трещинка росла и ширилась, пока не превратилась в огромный разлом, отделивший супругов друг от друга.
Беременность Кристины лишь усугубила положение.
Во время беременности женщина стала просто невыносимой. Её выводило из себя буквально все, она не могла прийти к единому знаменателю на фоне расшатанного гормонального фона, а потому отрывалась на тех, кто был рядом. А рядом был Кайл.
Кристина тяжело переживала свою беременность. Её постоянно тошнило – мучил дичайший токсикоз, постоянно кружилась голова, но, когда Кайл интересовался, нужно ли ей чем-то помочь, она начинала кричать, что другой человек уже давно догадался бы и помог, а не стал задавать глупые вопросы. Так повторялось раз за разом, изо дня в день. Кайл не выдержал радостей семейной жизни и нашел утешения на стороне. Утешением стала дочь одной из клиенток, юная особа, не обремененная особым багажом знаний, не знающая проблем и не читающая нотации по поводу и без повода.
С ней было хорошо, приятно, и, что самое главное – Кайл чувствовал себя моложе своих лет, увереннее и мог делать все, что вздумается, не боясь получить в ответ осуждающий взгляд, как частенько бывало в отношениях с Кристиной. Она придерживалась мнения, что каждый человек должен вести себя соответственно своему возрасту. Кайл выступал за то, что каждый человек в душе ребенок, а потому невозможно контролировать свой шаг, иногда можно и подурачиться. Кристина только что пальцем у виска не крутила, её такое отношение к жизни не устраивало совершенно.
Как она узнала о наличии в своей жизни соперницы, Кайл так и не узнал, но факт оставался фактом, Кристина знала о его адюльтере и была настроена решительно. Сразу же заявила, что будет подавать на развод. Лайтвуд спорить со сварливой женой не стал, и на развод согласился почти моментально, поставив условие, что с новорожденным ребенком все же будет видеться. Кристина хотела заявить, что ничего подобного не будет, но потом все же задавила в себе гордость и дала согласие. Она понимала, что при всем желании запретить что-то мужу не сможет. У него было множество знакомых в судебной системе, он сам выстроил блестящую карьеру адвоката, и в результате пытаться противостоять ему в суде оказалось занятием бессмысленным. В любом случае, победа обещала оказаться на стороне неверного мужа. Да и, к тому же, он обещал заботиться о ребенке, дать ему свою фамилию и выплачивать деньги на его воспитание. Сейчас они лишними не были, да и в принципе, играли не последнюю роль. Ребенка нужно было кормить, одевать... Да мало ли нужд у молодых матерей? Не у всех находится столько средств, чтобы дать ребенку все необходимое, а здесь решение проблемы само плыло в руки. Ради денег можно было вытерпеть встречи бывшего мужа с ребенком...
Люси росла маминой дочкой. Отца своего практически не видела, но и не печалилась по этому поводу. Она относилась к нему настороженно, особенно, если он появлялся не один, а в компании какой-то девушки с угольным каре и красной помадой на губах. Девушка производила отталкивающее впечатление, Люси её боялась, и каждый раз заливалась слезами. Кайл сначала не мог понять, чем это вызвано, потом попросил свою пассию не ревновать и отпускать его к дочери в одиночестве. Пассия не смогла вытерпеть такого унижения, наорала на него и хлопнула дверью, заявив, что он должен выбрать: или она, или дочь. Кайл, что удивительно, выбрал дочь.
По воскресеньям он забирал девочку к себе, и они проводили целый день вместе.
Несмотря на проявленную заботу, Люси все равно относилась к мужчине настороженно и никак не могла привыкнуть к тому, что его надо называть папой, потому обычно обращалась по имени, игнорируя его просьбы. Впрочем, со временем этот психологический барьер был преодолен, и она обратилась к нему, назвав отцом. В детстве же предпочитала отвлеченное обращение.
Немалую роль в этом неприятии играли стандарты, навязанные матерью, желавшей вырастить из Люси надежду и опору. Кристина нередко говорила дочери, что все проблемы обычно от мужчин, а потому лучше держаться от них подальше. Люси слушала мать и никак не могла понять, чем же так ужасны мужчины. Она неплохо общалась со своими сверстниками, и не видела в них источник всех бед, они были такими же людьми, как она сама. Почему мама так негативно настроена против них, Люси взять в толк не могла, а потому лишь послушно кивала и впитывала в себя новые знания, как губка.
Когда Люси было шесть лет, Кристина стала директором школы.
Первые несколько школьных лет прошли вполне мирно и мало чем запомнились, потом, с переходом в среднюю школу, началось самое интересное. Для многих, но не для Люси. Она стала жертвой эксперимента, а точнее – воспитания.
Девочки к тринадцати-четырнадцати годам начали пользоваться косметикой. Кто-то активно, рисуя себе лицо от и до, кто-то лишь частично, подчеркивая природную красоту. Люси однажды спросила у матери разрешения и тут же получила яростный отпор. Женщина заявила, что не позволит с ранних лет крутить хвостом перед мальчишками, а потому никакой косметики, никогда. Она под запретом. Люси сидела и недоуменно хлопала ресницами, желая понять, почему в настроении матери произошли столь резкие перемены, ведь до того, как Люси задала вопрос, все было нормально.
К одежде дочери у Кристины, разумеется, претензий не было. В школе все поголовно носили форму, а потому выделиться из толпы невозможно было при всем желании. На территории своей школы женщина не потерпела бы никаких коротких юбок и вызывающих нарядов. Тот, кто хоть раз нарушил правила, мог быть исключен из школы за аморальное поведение, либо же просто получить запись в личное дело. Директрису все боялись, кто-то откровенно ненавидел, но невозможно и отрицать тот факт, что её уважали. В отличие от других учебных заведений, здесь всегда царил порядок, и о конфликтах речи не шло, практически все они душились в зародыше.
Хороших девочек всегда тянет к плохим парням. Это истина неоднократно проверенная и доказанная временем. Не зря же так популярна тема томной барышни и хулигана, пересекающихся и влюбляющихся друг в друга. Во всяком случае, девушка однозначно влюбляется. Как дела обстоят с парнем, сказать сложно. Хорошие девочки – соблазн для плохого парня. Хотя бы тем, что они очень чистые, неиспорченные, а потому их интересно завоевывать, или же просто ловить подобно тому, как охотник ловит свою добычу. Здесь есть место азарту, здесь есть место адреналину, а еще приятно видеть обожание в чужих глазах. Люси, как и следовало ожидать, выбрала себе самую неподходящую партию, влюбившись в Эшли Паркера, который по мнению Кристины уже сейчас делал первые шаги к колонии. Что может вырасти из мрачного подростка, не обращающего внимания на запреты и ограничения, оставалось пока лишь догадываться, но Кристина рисовала перед собой мрачные перспективы, и, естественно, пришла в ужас, узнав, что её дочь умудрилась влюбиться в это чудовище.
Впрочем, чудовище красавицу из рук матери вырывать не торопилось, да и вообще особой активности не проявляло. Делало вид, что ему категорически наплевать на то, что происходит рядом с ним. На самом деле, Паркера не волновало то, что дочь директора в него влюблена. Он смотрел на нее равнодушно, и, на самом деле, не торопился хватать её за шиворот и тащить в койку, наоборот заявил, что никаких претензий на девушку не имеет и поползновений в её сторону предпринимать не будет. Свое обещание он, что странно, сдержал, и Кристина неожиданно для самой себя прониклась к парню уважением.
Со временем увлечение Люси сошло на нет, и о своей прошлой влюбленности она вспоминала с улыбкой.
О влюбленности дочери Кристина в тот раз узнала, без спроса сунув нос в дневник дочери, где та в красках расписала свои мечты и переживания. Узнав обо всем, тут же устроила девушке разбор полетов, вызвав на откровенный разговор. Люси мучительно краснела и бледнела, не зная, что сказать матери в ответ на её претензии, потому отделывалась лишь короткими ответами "да, мама", или "нет, мама".
В тот момент ей казалось, что по её чувствам протолклись и уничтожили их одним простым движением. Воздыхания по Паркеру были её тайной, собственным мирком, фантазией, которую она выплеснула на бумагу, и в этот мирок так настойчиво вломилась любопытная мама. Странно, но именно этот факт сильнее всего и заставил девушку разочароваться в своей влюбленности. Она могла любить в тайне, на расстоянии, но, когда объект воздыханий знал о влюбленности (а сомнений в том, что мать уже порасспросила Паркера обо всем, не было) стало немного не по себе, и влюбленность испарилась в неизвестном направлении.
Странно, но с ней Паркер вполне неплохо общался, даже не стал поступать в своей любимой манере, выставляя на всеобщее обозрение её чувства, школа так и не узнала тайну директорской дочки, за что Лайтвуд была невероятно благодарна своему первому увлечению. Они сохранили неплохие дружеские отношения, и теперь Люси единственная могла похвастать тем, что Паркер смотрит на нее нормальный взглядом, а не уничижительным или презрительным, как на всех остальных признавшихся. Правда, никто кроме них двоих, ну и матери Люси, об этом не знал.
Теперь вот на смену влюбленности Паркера внезапно пришла влюбленность в Ланца.
Люси сама понять не могла, когда именно прониклась теплыми чувствами, в частности симпатией к новенькому, появившемуся в школе и сумевшему вывести Паркера из сонного состояния. Тот смотрел на вновь прибывшего с неодобрением, хотя бы потому, что видел в нем нечто схожее с собой. А два лидера на одной территории уживаются редко. Девушка с самого начала поняла, что теперь-то тихие деньки в школе закончились и начнется война, не кровопролитная, конечно, но о спокойной жизни все-таки придется забыть. До тех пор, пока эти двое не решат свои проблемы и не разберутся с взаимными претензиями.
Удивительно, но оба вели себя тише воды, ниже травы. Никаких выпадов в сторону противника не делали, только присматривались, готовясь сделать резкий бросок, подобно кобре, которая долго прицеливается, но бьет молниеносно. Так, что ничего сказать не успеешь, а в твою кровь уже поступит изрядная порция яда. Отравляющего, парализующего, смертоносного.
Однако Люси чувствовала, что однажды они перейдут к открытому противостоянию, и тогда вся школа будет стоять на ушах. Все перевернется с ног на голову, и хорошо, если в выяснении отношений парни не зайдут слишком далеко.
Первое время Люси присматривалась к новичку, стараясь понять, чего от него можно ожидать, и это был чисто деловой интерес, не более того. Она старательно убеждала себя в том, что, как дочь директора просто пытается проследить за его адаптацией в школе, и, при необходимости помочь ему приспособиться. Но проблем у Дитриха, судя по всему, не возникало. Он быстро нашел взаимопонимание с учителями, учеников, по большей части игнорировал, как и Паркер, общаясь лишь в случае крайней необходимости. Исподтишка она наблюдала за ним, стараясь понять его, как человека. Мотивацию его поступков. Ловила почти каждое его слово, небрежно брошенное в разговоре, и почему-то печалилась, что он после той прогулки по школе, так и не подошел к ней. Они больше не разговаривали, даже при встречах в коридоре не здоровались, проходили мимо друг друга. И, если Паркера Ланц хотя бы просто задевал плечом, выражая свое презрение, но Люси он вообще не замечал, делая вид, что знать её не знает. Хотя, она была не далека от истины. Дитрих совершенно её не знал. Хорошо, хоть имя не забыл. Впрочем, в этом она уверена не была. Быть может, забыл, а она все ещё на что-то надеется.
Как любой семнадцатилетней девочке, Люси хотелось ходить на свидания, прогуливаться по парку, держась за руки, говорить о какой-нибудь ерунде, пить коктейль из одного стакана, сидя в молодежной кафешке и неловко целоваться. Почему-то ей казалось, что первый поцелуй с другим человеком, не с Паркером, который всегда нападал внезапно, будет именно неловким. Причин для этого было множество. Но самая главная, пожалуй, – то самое правило первого раза, которое распространялось не только на секс, но и на поцелуи. Они всегда получаются специфическими, своеобразными, если можно так выразиться, когда один человек неожиданно понимает, что хочет прикоснуться к другому человеку, но при этом понимает, что есть риск быть отвергнутым. Прикосновение может не понравиться, а потому действует не напористо и грубо, а нежно и осторожно.
Как у многих семнадцатилетних девушек категории "скромница" у Люси не было ничего вышеперечисленного. Ни прогулок, ни коктейлей, ни неловких поцелуев. У нее были только мечты о светлом чувстве, которое однажды настигнет её, но оно почему-то не торопилось к девушке, потерявшись в дороге.
Люси не была ботаником и заучкой. Просто мать держала её в ежовых рукавицах, воспитывала в строгости, и в итоге, когда все девочки уже хотя бы одного ухажера да сменили, у Лайтвуд так никого и не появилось. Она с замиранием сердца слушала рассказы одноклассниц о том, какие заботливые и нежные у них парни, тяжко вздыхала и снова возвращалась к компании своих самых верных друзей, что не способны на предательство и ложь – учебникам. Любовь снова оставалась в стороне.
Что такого интересного было в Дитрихе? Задай девушке такой вопрос, она растерялась бы, потому что свою симпатию объяснить могла, приложив немало усилий.
Он не был красавцем в стандартном понимании этого слова. Все ведь прекрасно понимают, какие стереотипы правят балом и каких парней девушки считают привлекательными. Темные круги под глазами, длинные крашенные волосы, большой рот – это все невозможно было отнести к самым привлекательным аспектам мужской внешности. Когда-то Люси казалось, что её идеал парня ничем не отличается от стандартов красоты многих жительниц планеты – голубоглазый блондин с обворожительной улыбкой, в стильном деловом костюме, и не важно, на чем, хоть на Мерседесе, хоть на коне, хоть вообще пешком передвигающийся. Однако реальность с мечтами разошлась кардинально. Сколько бы блондинов она не встречала, они все, независимо от того, как выглядели их лица, казались излишне слащавыми, приторными, как патока. В них Люси не видела своего человека. Действительно своего, того самого единственного, о котором мечтает любая девушка.
