Текст книги "Зависть"

Автор книги: Татьяна Ролич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

17

Когда Владимир вернулся домой, ему было стыдно. Он чувствовал, что Эля хотела чего-то, а он не знал, как ему нужно себя вести с ней, и он решил уйти и обдумать ситуацию. Он не знал ничего о делах Виктора Леонидовича. Но после визита к Эле он понял – их что-то такое связывает, о чем он не хотел думать.

И одновременно он не мог себе представить реально их вместе – было в этом что-то ненатуральное, неестественное. Он не хотел думать, что они близки, но мысли об этом ему не давали покоя. Он ревновал? К чему? И кого? Виктора Леонидовича? Что это могло означать? Он ревнует мужчину? Но это ведь только по работе. Никакие другие мысли не могли ему придти в голову, он всегда отрицательно относился к непонятным отношениям. Значит, он ревновал Виктора Леонидовича, потому что ему нравилась Эля? Он ему ЗАВИДОВАЛ, если это действительно так?

Тогда почему он ушел от Эли? От неуверенности, от нежелания потерять доверие Виктора Леонидовича? Что-то у него вызвало сомнение, и он решил встретиться со своим другом Стасом, который вроде бы собирался жениться. Он набрал номер его телефона и сразу предложил.

– Привет Стас, не хочешь встретиться? – и то, что услышал в ответ, его удивило.

– Знаешь, я сейчас занят. Давай завтра. Приходи ко мне. – В голосе Стаса Владимир не почувствовал радости, ему показалось, что Стас чем-то огорчен, и он спросил:

– Что случилось?

– Знаешь, я передумал жениться. Потом обсудим. – Чувствовалось, что Стас нервничает.

– Ну, ладно, до завтра.

Когда Владимир повесил трубку, ему почему-то стало хорошо, и все его прежние настроения куда-то ушли. Он сам себе не мог признаться, что рад тому, что узнал – что вызывало у него ЗАВИСТЬ – счастье Стаса ушло – и на смену этой ЗАВИСТИ пришло чувство, что, слава богу, что это не со мной. Все проблемы ему показались ерундой, игрой воображения и блажью.

В этот вечер он заснул сразу.

18

На следующее утро в положенное время Владимир был уже на работе. Когда он вошел в кабинет Виктора Леонидовича, он заметил, что тот раздражен. Он не сразу ответил на приветствие Владимира, а потом сказал:

– Эля уходит от нас, – сказал он сухо.

Краска ударила в лицо Владимиру. Он опустил глаза, чувствуя, что лично он виноват в этом, и сейчас он боялся, чтобы Виктор Леонидович об этом не догадался

– Я думаю, что причина в тебе, – резко сказал Виктор Леонидович, глядя прямо в глаза Владимира, который стоял, не зная, куда девать руки, не зная, как ему себя вести.

– Накануне у меня с Элей был разговор о тебе. Скажу о чем. Я хотел, – тут Виктор Леонидович отвернулся.

– Я хотел, повторил он, раздумывая, – чтобы вы подружились. – Он резко повернулся к Владимиру. – Что случилось вчера?

Виктор Леонидович ждал, сжимая и разжимая пальцы рук, медленно двигаясь по кабинету. Тут на Владимира как будто накатило, он почувствовал легкость и совершенно спокойно сказал:

– Я зашел к Эле. Мы с ней пили чай и разговаривали. Потом я ушел. – Он замолчал, чтобы передохнуть, а потом, набрав в легкие воздуха, выпалил:

– Я догадался о том… – тут его перебил Виктор Леонидович.

– О чем ты догадался?

И Владимир, сам не зная почему, сказал:

– Я понял, что она вас любит.

Он смотрел в пол, понимая, что запутался.

– Так поэтому она и увольняется? – резко парировал Виктор Леонидович.

– Мне так показалось, – ему понравилось врать. – Поэтому я и ушел.

Вот теперь он сказал правду, но не ту, которая была настоящей, а ту которую хотел услышать Виктор Леонидович.

– И ты хочешь сказать, что у вас…– он остановился, – ничего не было.

– Не было. – Владимир с легкостью повторил эту настоящую правду, единственную правду во всем этом разговоре.

– Тогда объясни мне, почему она уходит.

Виктор Леонидович догадывался о причинах, он их знал, но ему интересно было услышать Владимира.

– Наверное, нашла другую работу, – фантазировал Владимир. В глубине души он ликовал, он почувствовал, что имеет отношение к уходу Эли с этой работы, он предчувствовал возможность чего-то интересного, а про себя подумал: «И слава богу, что она так решила». Он в этот момент почувствовал, что в его душе зарождается надежда. Он сдерживал себя, не желая, чтобы Виктор Леонидович о чем-то таком догадался.

– Она увольняется из-за тебя, – жестко отчеканил Виктор Леонидович. Владимир молчал.

– Слушай меня внимательно. Ты должен ее уговорить остаться, иначе нам придется расстаться.

Владимир смотрел в сторону и как будто не слышал, что ему говорит Виктор Леонидович.

– Ты меня не слушаешь. Ты должен сделать все, чтобы она осталась.

Виктор Леонидович понимал, что Эля для него неудобный человек, – она много знает, и если она уйдет, то может рассказать о том, что ей известно, а это может поставить под угрозу все его дело, которое и так еле теплилось.

Только сейчас до Владимира дошло, что он попал в странную ситуацию. Он почувствовал неловкость от того, что мысль уйти вместе с Элей мелькнула у него, и он знал, что она, эта мысль, правильная, а Виктор Леонидович его удерживает и его руками хочет удержать Элю. Он также чувствовал, что ситуация уже решена – он уйдет, и не смотря на это сказал:

– Я попробую. Не знаю, смогу ли я ее уговорить. – Он понял в этот момент, что точно не будет делать этого, и он хочет вместе с ней уехать куда-нибудь и все начать сначала.

Он также знал, что это будет сделать трудно, а может быть невозможно. Но он не хотел, чтобы Эля вернулась к этому Виктору Леонидовичу, который вдруг стал ему неприятен, и он удивлялся, как быстро куда-то ушло его восхищение этим человеком.

И ничего, кроме чувства опасности, которая исходила от Виктора Леонидовича, не было в душе Владимира. Он чувствовал именно опасность, переходящую в страх перед этим человеком, который, на его глазах из приятного и вальяжного, превратился в какое-то чудовище, которое любезно угрожало ему, заставляя делать заведомо невозможное.

– А сегодня ты должен будешь съездить по одному адресу и уточнить, что конкретно клиент хочет получить. – Виктор Леонидович на листке бумаги написал адрес и протянул Владимиру.

– Еще просьба. Уточни, с кем живет клиент, ну, в общем, я тебя посылаю в разведку.

Владимир посмотрел на листок бумаги, где был написан адрес и имя клиентки. Эта женщина обратилась к нам. Она хочет что-то продать. В общем, надо все выяснить. Можешь мне позвонить, а сам потом встретишься с Элей, ну и все такое… Я рассчитываю на тебя.

Виктор Леонидович углубился в бумаги.

19

Когда Владимир вышел на улицу, в голове был один вопрос: «Что нужно Виктору Леонидовичу от меня?». Было что-то провокационное в его просьбе, и это чувствовал Владимир, но не знал и мучился. «Что? Что ему нужно?».

Он сразу решил съездить к этой женщине и набрал номер ее телефона. Трубку долго не брали и вот, наконец, Владимир услышал:

– Да, я слушаю.

Владимир сразу понял по голосу, что это интеллигентная женщина – не было в ее «Да» никакой расслабленности, это «Да» было строгим и жестким. Ему показалось, что женщина молодая.

– Я звоню от Виктора Леонидовича. Меня зовут Владимир, – уверенно начал Владимир.

– Да, да… – услышал он в ответ и почувствовал, что женщина осторожничает.

– Меня Виктор Леонидович попросил подъехать к вам и поговорить более конкретно. – Владимир остановился, услышав, что на другом конце провода идут какие-то переговоры.

– Хорошо. А когда вы могли бы подъехать, – спросил интеллигентный голос.

– Я могу к вам приехать через полчаса, – ответил Владимир.

– Дело в том, что я сегодня занята. Давайте отложим встречу.

– Хорошо. Я только запишу ваш адрес, – и Владимир на листке бумаги записал адрес, распрощался и поехал к Стасу, как и договорился.

Он позвонил в дверь и сразу услышал знакомый голос:

– Вова, это ты?

– Да. Открывай.

Друзья обнялись как после долгой разлуки, хотя и виделись недавно, но в поведении его друга было что-то такое необычное, что Владимир почувствовал – Стасу необходимо с ним поделиться.

– Проходи.

Они прошли в комнату. Володя сел в кресло напротив дивана, чтобы можно было видеть лицо друга. Он сразу заметил во всем облике Стаса что-то жалкое. Он стал как будто меньше, и улыбка какая-то странно заискивающая.

– Я неудачник, – начал с места в карьер Стас. – Ты помнишь, как мы мечтали, что все будет в жизни, как захотим. Я ведь ушел из училища, откосил от армии, а устроился разнорабочим– курьером, – тут Стас остановился. – Давай выпьем. Я сейчас.

Он вышел и принес бутылку вина и стаканы. Выпили, и разговор как будто пошел легче. Владимир видел, что его друг волнуется и говорит как-то неуверенно.

– Работа ужасная. Мальчик на побегушках, – продолжал Стас. – Я утром, когда иду на работу, проклинаю все на свете, и начальников, и всех этих клерков. Ты не представляешь себе, что это за публика – наушничают, сплетничают, а ты молчаливо при их жизни состоишь как, посторонний.

Тут Владимир решил уточнить:

– А как ты туда попал?

– Обычно. По объявлению. Требуется менеджер. Слово такое мудреное, ну я и пришел. Офис новый, а чем они занимаются, до сих пор понять не могу. Взяли подписку, что не буду разглашать и все такое. Оклад приличный, ну я и решил, что надо попробовать. – Стас замолчал, налил себе полстакана и выпил.

– Так что случилось? – настойчиво допрашивал Владимир друга. – Ну и работай себе.

– Я и работаю. Но любовь случилась. Ну, не любовь, а так, с девчонкой познакомился, а она из богатой семьи. Вот я и сам не знаю, зачем сказал ей, что я начальник, директор крупной фирмы. Ну, она и замуж собралась за меня. – Стас замолчал.

– А дальше, – не успокаивался Владимир. Его заинтересовала ситуация.

– Сам понимаешь, как подумаю, что рано или поздно все выяснится, меня в пот бросает. Черт попутал. И зачем сразу не сказал, кем работаю. А главное, ее родители передо мной стелются, а я то знаю, что не я им нужен, а деньги того начальника, которым я выписываюсь. – Стас внимательно смотрел в глаза Владимиру, который чувствовал, как его друг оживает, снимая с себя придуманный костюм начальника, рассказывая о своей выдумке.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Стас и ждал, что скажет друг.

– Ты знаешь, я понимаю, зачем ты это сделал, но, что, эта девчонка, окончательная дура, что ли.

– Да нет. Она мне понравилась, но подумал, как узнает, что нет денег у меня, вот и выдумал про начальника.

– И только поэтому?

– Нет. Когда рассказываешь о себе такое, таким себя и чувствуешь. А я ЗАВИДУЮ этим крутым на дорогих тачках, в костюмах.

– А что она не спрашивала тебя, почему у тебя нет тачки?

– Я сказал, что продаю старую и вот-вот куплю новую, типа джип Хаммер . До того договорился, что уже дело до свадьбы дошло.

– А что родители? Идиоты, что ли? Ты ведь не выглядишь, как крутой.

– Почему? – возмутился Стас. – Я себе купил костюм фирменный и галстук, и всегда к ним приезжал на такси. У меня знакомый работает, у него новенькая иномарка. Ну вот, я его просил меня подвозить к ее дому в его выходные, когда он снимает этот значок. Вот они все к окнам прильнут, а я стараюсь. И скажу тебе, меня это так увлекло, что я даже себя крутым чувствовал.

Стас заулыбался, вспоминая свои первые успехи в качестве «выдуманного директора».

– Ну, ты даешь. Уж что что, а то, что ты артист, этого я не знал. – Владимир не понимал, как такое могло с его другом случиться. Вроде парень нормальный, и голова на плечах, но чтобы вот так, в «артисты» – этого он не ожидал от своего друга-товарища Стаса.

Стас сидел, опустив голову, и думал о своем, о том, что сказал Даше и о том, что сейчас там происходит, – и ему стало не по себе.

– Как представлю, что она там думает, плохо становится. Я ведь сказал, что мы расстаемся.

– Так и сказал? Ну, ты настоящий артист. А что, побоялся признаться, кто ты есть на самом деле? – Владимир внимательно смотрел на Стаса.

– Мне стыдно, что я мальчик на побегушках. Я себя проклинаю, что тогда соврал про начальника. И самое неприятное для меня, я точно знаю, что если бы Даша узнала, кто я, бросила бы сразу. Не я ей нужен, а начальник, которого нет. – Стас отвернулся. Ему стало себя жалко, и, не зная, что говорить, он замолчал опять, вспоминая, как произнес: «Мы больше не увидимся», – как невозможно трудно было произнести эти слова, и невозможно не произнести.

– Ну, что скажешь?

– А нельзя этой твоей Даше объяснить. Может, ты ошибаешься, и она останется с тобой? Ты ей позвони, – Владимир свято верил в то, что надо сделать так. – Вот прямо сейчас и позвони. Ну, чем ты рискуешь? Ты ведь уверен, что она не будет с тобой. А у вас все было?

– В том-то и дело. Я – подлец. Она девица, а я…– тут Стас совсем помрачнел и выпил еще вина.

– Ну, дела! А что если она того… ну, – сказал Владимир.

– Не хочу я об этом думать.

– Тогда звони. Я уверен, она ждет. Давай я позвоню. – Владимир переживал теперь и за эту Дашу, и за Стаса. Ему хотелось помочь другу.Стас, не раздумывая, продиктовал номер телефона Даши и напряженно ждал, что сделает Владимир. А тот сразу же набрал нужные цифры, и изумленный Стас услышал:

– Можно Дашу? – пауза. – Я друг Стаса и передаю ему трубку.

Стас заметался по комнате, делая знаки повесить трубку, но Владимир держал ее в вытянутой руке и ждал, когда закончится истерика. Стас выхватил у него трубку.

– Даша, Даша! Понимаешь, – он молчал, ожидая, что ему скажет Даша, у которой от его звонка пропал дар речи. Она только сказала:

– Ты где? Я слушаю. – Она, казалось ей, умирает.

– Я дома. У меня друг в гостях. Помнишь, я тебе рассказывал, Володя. Даша, я не директор, я простой… – он замолчал.

– Какой простой? Что это такое? – Даша начинала понимать, что ей говорит Стас, но она так настрадалась за это время, что ей было сейчас все равно, что он ей скажет. Она не понимала, а только чувствовала, что он ей хочет что-то сказать.

– Куда ты пропал? – она его не слышала. Стас набрал в легкие воздуха и выпалил:

– Я тогда сам не знал, ну, в общем, придумал про это, ну, начальника, Даша, – он замолчал.

– Причем тут начальник? Где ты пропадал? Я не знала, что со мной будет. – Даша запиналась, глотая слезы, понимая, что это Стас, что он говорит с ней – ей больше ничего не нужно было сейчас.

– Ты меня прости. Я хотел сказать, но потом ... – Стас замолчал. Он чувствовал, что Даша не отказывается от него, не начальника, что она переживает, и ему показалось, что жизнь к нему возвращается.

– Так мы встретимся? – робко спросил Стас. – Я приеду к тебе? – Он слушал хлюпанье в трубке, и лучших минут в его жизни не было. Сквозь слезы Даша произнесла:

– Да, да, – и повесила трубку, понимая, что не может сейчас продолжать разговор.

Владимир следил по изменяющемуся лицу Стаса за тем, что происходит на том конце провода, и убеждался в том, что сделал правильно.

20

Когда Даша услышала звонок телефона, она судорожно взяла трубку, как это делала все дни после последнего разговора со Стасом. Она не могла, не хотела верить словам Стаса, она ждала, что он позвонит и скажет, что все это неправда, что он ее по-прежнему любит. Она набирала его телефон и вешала трубку, не в силах что-то говорить.

Она боялась сказать родителям, что Стас с ней расстается, что никакой свадьбы не будет, видя их радостные лица и слыша обрывки разговоров об их со Стасом «счастье». «Слава богу, что еще не подали заявление, – думала про себя Даша, – а то был бы скандал», – и продолжала тихо наблюдать и ждать.

Первые минуты отчаяния после этого «расставания» сменились глубоко спрятанным чувством разочарования. Она сдерживала себя, надеясь, что все изменится, и они со Стасом все равно будут вместе. Она не теряла надежду на это, иначе ее жизнь на данном отрезке времени становилась бессмысленной.

И она, как начинающий тонуть, хватаясь мыслями за прошлые мгновения счастья, старалась удержаться наплаву. Но, несмотря на все свои усилия, горе наполняло ее душу. Иногда ей казалось, что все вокруг сплошной обман, и солнце, и свет раздражали ее, и она задергивала занавески и погружала комнату во мрак – так легче ей было переживать свое горе.

Иногда она задавала себе вопросы: «Почему? Что? Как?» – и ответы приходили самые противоречивые. И, главное, что ее больше всего беспокоило, почему он ей солгал про «начальника», и она задавала себе вопрос: «Неужели сейчас я люблю его меньше от того, что я узнала это?». И с горечью про себя думала, что да, конечно, лучше бы было, чтобы ложь оказалась правдой, и ее оскорбляло, что человек, которого она любила, не тот, за кого себя выдавал.

Тогда она начинала фантазировать, кем на самом деле работает Стас. Или он учится? Эта последняя мысль ее успокаивала, потому что она понимала, что из студента еще может что-то получиться. Но, когда она думала, что он простой рабочий, ей становилось не по себе. Но она смирялась и с этой мыслью – только бы он ее не бросил. Но вот родители этого не переживут. Она знала, что в их доме, где царил культ денег, богатства и престижа, появление какого-то там простого человека вызовет настоящий скандал.

Она, даже была на стороне Стаса, но чувствовала, что защитить его перед озабоченными деньгами и блестящими перспективами родителями будет невозможно. И она задавала себе вопрос, а смогла бы она уйти с ним из дома в бедность (она обязательно представляла при этом комнатку в коммуналке с провисающей на окне занавеской, старым диваном и столом без скатерти), и понимала, что не сможет отказаться от своих привычек жить в достатке, уюте, беззаботно.

Она ценила то, что живет в престижном доме, в шикарной квартире и не нуждается ни в чем. Мысль, что у нее все есть, и деньги, и наряды. Она хотела выйти на еще более интересный и высокий уровень, сделав партию, почему-то ее сейчас эти мысли оскорбляла. В глубине души она чувствовала, что значило для нее преодоление всех этих предрассудков, и она знала, что ее чувство к Стасу было замешано на ее любви к будущей обеспеченной и интересной жизни.

Она с детства слышала, что люди разделяются на богатых и бедных, и отношение к этим последним было всегда пренебрежительным и высокомерным, мол, что сами виноваты, что не могут зарабатывать, как приличные люди.

Эти «приличные люди» составляли некую привилегированную группу знакомых и незнакомых людей, у которых только деньги вызывают уважение, а человеческие качества – это бесплатное приложение к ним.

Развлечения составляют важную часть их обеспеченной жизни – поездки за границу, отдых у моря, модные концерты, где цена билета всегда в долларах и не важно, кто и по какому поводу дает концерт – лишь бы в фойе встретить престижных знакомых и продемонстрировать очередной новый наряд.

Праздники обязательно отмечались в дорогих ресторанах, и подарки в виде бриллиантов и всякой такой всячины были делом обычным, как и покупка картин, и обязательно на модных аукционах.

Все это Даша знала только понаслышке. Уровень жизни ее родителей был не такой, он был ниже, и естественность ее стремления попасть в настоящий бомонд стала целью ее жизни. И вот она у разбитого корыта, и все мысли о шикарной жизни в будущем куда-то уходят. Остается одно желание видеть Стаса, знать, что он рядом, что он ее не бросит. Вот о чем мечтала Даша в темной комнате, лежа уткнувшись в подушку.

Ее горе казалось невероятной ошибкой, которую можно исправить, если только Стас позвонит и скажет ей что-то, скажет, что это он так пошутил. И она бы простила и все было бы как раньше, и они бы поженились и жили бы, тут ее мысль спотыкалась о слова Стаса «я простой, я не начальник», и она начинала думать в другом направлении: «А что если не думать об этом, и пусть он скажет о себе то, что считает нужным, пусть он простой, пусть не начальник, и все будет как раньше…». Ее мысль останавливалась звучащими приговором словами: «Я простой, я простой…».

Так ее воображение ничего не могло придумать. Оно не работало в другом направлении, и опять… комната с занавеской, на кухне бродят странные непонятные люди. Даша плачет, и ей от слез становится легче, и она засыпает, и во сне ее мучают кошмары, как будто кто-то хочет ее задушить, и она в страхе просыпается, не понимая, где она и сколько времени прошло.

Родители Даши с утра до вечера пропадали в своих офисах, и она могла спокойно переживать свое горе, оставаясь в одиночестве, не слыша назойливые вопросы «Что с тобой, что случилось?», которые всегда задавала мама, видя, что у нее что-то происходит. Однажды вышел неприятный разговор, и она заявила, что не хочет, чтобы в ее жизнь вмешивались по поводу и без повода. Родители, как здравомыслящие люди, оставили ее в покое, но сам их вид, настороженно-озабоченный, когда у нее было плохое настроение, ничего не вызывал кроме раздражения и досады на то, что она не может нигде уединиться.

Вот и сейчас, закрывшись у себя в комнате, она чувствовала все равно, что они, родители, где-то рядом, и это вызывало у нее досаду на свое от них зависимое положение. Она знала, что ей надо свое горе пережить одной, иначе это будет скандал, истерика, и она жила, страдая, пытаясь себя как-то успокоить.

Звонок Стаса был спасением. Она чувствовала только усталость. Постепенно к ней возвращалось ощущение реальности. Стас не был начальником, а был простым парнем, в которого она влюбилась, и с которым хотела встречаться. Впервые за свою недолгую жизнь Даша поняла, что все, что в ее жизни было до встречи с ним – это был обман, который она принимала за что-то очень для нее важное

Она понимала сейчас полную зависимость от своей природы, от естественного чувства любви, ничего выше этого сейчас не было для нее, оно все собою заслоняло, ломало ее взгляды, ее привычки, и требовало удовлетворения. Жизненный инстинкт диктовал свои естественные правила, и никакие доводы разума в данную минуту не могли его победить – стихия жизни захватила неопытную душу и влекла в пучину страстей, удовольствий, и требования ее были так жестки, и Даша как безумная металась по комнате, повторяя одни и те же слова: «Неужели это случилось? Это правда, что он жив, что я его увижу».

Через некоторое время она успокоилась и, подойдя к зеркалу, пристально посмотрела себе в глаза, и вдруг, обхватив голову руками, закружилась по комнате. Потом она села на диван и задумалась: «А что дальше?». И опять накатило настроение неопределенности, потому что рядом не было Стаса, и это чувство болью отдавалось в сердце. Она вспоминала, как набирала номер телефона Стаса и напряженно ждала, когда, наконец, услышит его голос, и когда слышала его, у нее перехватывало дыхание, и она вешала трубку – не хватало смелости, оттого что разум отключался. Так она в одиночестве переживала свое горе. И теперь это все позади, впереди другие неизвестные сложности.

21

– Это она звонила несколько раз, я знаю, но трубку вешала, – сказал Стас, обращаясь к Владимиру, уверенно смотревшему на друга, понимая, что присутствует при чем-то очень важном, чему он от души искренне радовался счастью друга. Это чувство было позитивным, но оно наполняло сердце грустью от чего-то несбывшегося, таинственного и желанного. Сейчас Владимир не Завидовал, а переживал за друга.

Друзья молчали, думая каждый в отдельности о своих чувствах, в чем-то похожих, и не зная, чем все эти юношеские страсти заканчиваются. Они не знали, что так душа развивается, зреет и готовится к серьезным испытаниям. Она живет этими переживаниями, фиксируя мгновения жизни и наполняя память ощущениями, по прошествии времени превращающимися в во что-то очень сердцу милое, в воспоминания об этих мгновениях, и они будут всегда с ними, и когда-то, потом покажутся наивными и детскими.

– Знаешь, а мне так сейчас хорошо. – Стас встал и вышел, принес апельсины и положил на стол. Ярко оранжевые, ровные они лежали горкой на широком блюде, и было впечатление, что это натюрморт. Рядом стояла вазочка с ярко красными искусственными герберами, и это смешение цветов и фруктов оживляло все пространство комнаты, и луч солнца осветил это случайное содружество. Он не сразу перешел на бархатную ткань обивки дивана, а потом исчез за тучами, погрузив комнату в полумрак. Наступали сумерки.

– Я тебя хорошо понимаю. По крайней мере, твоя ситуация прозрачная, а у меня… – и тут Владимир задумался, как ему правильно рассказать про себя. Он был от природы скрытным и все переживания хранил в душе, не допуская себя до откровений, и сейчас наступил момент, когда ему захотелось поделиться, и Стас с его «горем» был единственным человеком, которому он мог довериться.

– Понимаешь, тут я устроился тоже менеджером. Мне поначалу понравился начальник. Там работает девчонка, имя у нее такое необычное, Эля. Ну, я как-то зашел к ней. У нее много книг. Знаешь, таким дураком я себя почувствовал, что до сих пор, как вспомню эти мудреные названия, ну, как-то не по себе. – Он остановился, взял апельсин, очистил и разделил пополам, думая как дальше объяснить то, что произошло. И тут он подумал: «А что, собственно, произошло?» – и понял, что застрял.

– Ну, дальше-то что? – спросил Стас. Он весь светился от своего счастья и слушал Владимира рассеянно, повторяя про себя какие-то обрывки фраз из прошлых разговоров с Дашей и пытаясь понять их тайный смысл. Все играло у него на душе, как будто туго натянутые нервы отпустили его, и он блаженствовал, расслабившись после напряженных дней трудной духовной работы.

– Ты понимаешь, – сказал Владимир, – я и сам не знаю, что говорить, но меня угнетает, как будто я попал в ловушку, из которой мне никак не вырваться. Все по порядку. Я был у нее. Ничего такого не было… Ну, ты понимаешь. В общем, попал я в историю. Начальник хочет, чтобы я уговорил эту Элю остаться, а она, так сказал этот Виктор Леонидович, из-за меня увольняется. Ничего не понимаю, но чувствую, что это так. Она мне нравится, и я тоже хочу уволиться. – Владимир задумался.

В этот момент он почувствовал, что Стасу нет никакого дела до его проблем – это он видел по тому, как Стас смотрел в одну точку, и вид у него был отрешенный, как будто он не здесь, в этой комнате, а где-то далеко – и это Владимира оскорбило и он не хотел больше ничего о себе говорить.

– Знаешь, я лучше пойду, – сказал Владимир и опустил голову, как будто прося извинения, что не вовремя начал этот разговор, и увидел, что Стас его не слышит. Тогда он вдруг, ни с того ни с сего подумал, забыв о своем, про себя: «Все у Стаса будет хорошо, но ничего у него не получится. Ее родители не позволят…», – он не додумал фразы, когда услышал:

Ты, кажется, что-то говорил? – Стас как будто извинился за свою рассеянность, а Владимир ему ответил:

– Все у тебя наладится, и вы поженитесь. Ведь этого ты хочешь? – он, говоря эту свою неправду, чувствовал, как ему противно притворяться, но ничего не мог с собой поделать. Что-то удерживало его сказать то, что думал.

– Я, пожалуй, пойду.

– Да что ты, обиделся, что ли? – и он в этот момент, совершенно не понимая своих слов, произнес:

– Не знаю. Я не знаю, как тебе сказать, но мне сейчас так хорошо… – он отвернулся, чувствуя свою полную зависимость от своего счастья и свою полную неспособность понимать что-либо кроме этого.

Владимир почувствовал, что ЗАВИДУЕТ другу, ЗАВИДУЕТ его счастью, и понял, что не может от этого чувства избавиться. Он не знал, как с этим справиться, и не чувствовал ничего кроме раздражения на самого себя за неспособность побороть это непонятно откуда возникающее чувство, чувство нехорошее, но такое естественное и сильное, что он сам себе был неприятен.

«Неужели я ему ЗАВИДУЮ?» – подумал Владимир, и понимал со всей очевидностью, что это так.

Он не мог объяснить себе причину своего плохого настроения и не мог никак освободиться от неприятного ощущения своей зависимости от эмоций, ему до конца непонятных.

Он не вспоминал прошлое, в котором были причины его теперешнего настроения, он не вспоминал, как раньше всегда испытывал то же самое, когда у Стаса что-то получалось лучше, он не знал, что в их дружбе всегда Стас был первым. И даже если бы он в этом себе признался, то все равно однажды испытанная им досада от успехов друга всегда будет лежать между ними как барьер, преодолеть который невозможно будет никогда. Так ему сейчас казалось.

22

–Эля, он позвонил. Ты представляешь себе? Думала, что уже все, и вдруг. Я так и обомлела, – говорила Даша по телефону совершенно не понимая, что случилось, она не понимала в этот момент ничего кроме счастья, что Стас объявился.

Так юность плела свою паутину счастья, в которую хотела запутать юную неопытную душу, не отдающую отчета своим проявлениям, не осознающую ничего кроме счастья, и вообще не понимающую ничего в том, что с ней происходит в этот момент. Паутина опутывала ее всю со всех сторон, так что разум не мог пробиться к ней, подать сигнал о своем существовании. Он ей был не нужен, и если раньше душа с ним советовалась, то сейчас одно воспоминание о нем повергало ее в уныние, счастье поглощало его. Возмущенный разум напрягал все свои силы, чтобы спасти запутывающуюся душу, а она пребывала в блаженстве, не думая о том, что вот-вот и счастье упорхнет и его место займет страдание.

– Кто позвонил? – спросила в недоумении Эля. Она не думала о том, что сейчас происходит у подруги – ее собственные заботы полностью поглощали ее, и она не могла сразу сообразить, что там такое происходит у Даши. Она ведь не знала ничего о том, что произошло.

– Я что, тебе не рассказывала, что Стас…, – и тут Даша остановилась. Она вспомнила, что никому ничего не рассказывала, и сразу же переключилась, чувствуя, что не хочет ни о чем плохом рассказывать сейчас.

– Ну, как твои дела, – спросила для приличия Даша, поняв, что ей трудно в двух словах объяснить свою ситуацию, и совсем не интересуясь проблемами Эли.

– Я ухожу с работы.

– Как? И что ты собираешься делать? – наивно спросила Даша, забыв напрочь, что обещала помочь Эле, не понимая, что она обижает подругу, забыв об ее просьбе.

Эля не ожидала ничего другого. Она спокойно еще раз объяснила, что у нее случилось, не думая о том, поймет ее Даша или нет. Она думала о Владимире, ощущая, что с мыслями о нем к ней приходит новое ощущение жизни и открываются перспективы до того ей неизвестные. Это было предощущением перемен, еле уловимое и странным образом влияющее на общее настроение, в последнее время, так угнетавшее Элю.

Даша что-то говорила о Стасе, о себе, и это было уже не так уверенно, а как-то по-другому. В ее рассказе не чувствовалось жизни, было что-то искусственное, потому что она скрывала, что Стас не «начальник».

От этого было чувство неприятное, как будто она обманывает. И это было так, но сказать правду у нее не было сил, как будто кто-то тормозил, и она заученно повторяла про свадьбу, про кольца, но в этих словах не было радости для нее – они были для нее пустыми названиями непонятно чего, и от этого Даше было неловко, стыдно чего-то и, она быстро попрощавшись, повесила трубку.