Текст книги "Зависть"

Автор книги: Татьяна Ролич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Слушай меня внимательно, – он задумался. – Я хочу, чтобы ты заинтересовала нашего нового сотрудника. Ну, ты понимаешь, – при этом он внимательно смотрел на нее. Эля не изменилась в лице, и только взгляд отвела в сторону.

– А как же вы?

– Наши отношения останутся. И более того, если ты сможешь его обуздать, рано или поздно, мы, может быть, поженимся, – сказал он и отвернулся.

– Я вас не понимаю. А вы не ревнуете? – доверчиво спросила Эля.

– Я не собственник. Я не ревную, – раздраженно ответил Виктор Леонидович. – Главное дело, и если мне удастся одна операция, мы ускорим нашу свадьбу. Он так откровенно и искренне врал, что начинал верить в свои слова.

Эля не верила ни одному его слову и знала, что если она откажется, то ей несдобровать. Она помнила, как однажды Виктор Леонидович ударил ее по лицу, когда она что-то ему возразила. Этого она ему не простила, и боялась сейчас его огорчить. По натуре покорная, она была злопамятна. Она решила, что надо ей как-то эту ситуацию использовать, но пока не знала как.

10

Когда назавтра утром в магазине появился Владимир, Эля подошла к нему и предложила:

– Давай кофейку выпьем, пока нет начальства.

– А что, Виктор Леонидович еще не на месте? Он такой точный.

– Он позвонил и сказал, что задерживается.

Эля пошла в комнату для обслуживающего персонала, которая тоже была уставлена всякой старинной мебелью, и стала варить кофе. Владимир сюда еще не заходил. Он осмотрелся.

Вот диван какой-то странный, не вписывающийся в старинную обстановку, явно от нового гарнитура, кожаный. Стол антикварный круглый, белый, а поверхность эмалевая. «Откуда здесь все эти вещи?» – подумал Владимир, не понимая до конца этой торговли антиквариатом.

Он не знал, что эти вещи нигде не записаны и являются, как бы, собственностью Виктора Леонидовича, но как они попали к нему – неизвестно.

Кто-то звонил на трубку Владимиру Это был Виктор Леонидович.

– Я уезжаю в командировку. За меня будет Эля. Так что слушайся ее. Пока.

Владимир с интересом посмотрел, уже другими глазами на Элю. «Она за меня», – вспомнил он слова Виктора Леонидовича, и Эля ему показалась старше. Она ему показалась даже очень симпатичной, и он подумал, что хорошо бы с ней куда-то сходить. Эля как будто читала его мысли.

– Ты хороший парень, и я подумала, вот бы пригласил меня куда-нибудь.

– А я и приглашаю. Куда ты хочешь?

Эля на минуту задумалась, а потом вдруг предложила:

– Зайдем ко мне после работы.

– Хорошо, – Владимир подумал, – тогда давай так. Я сейчас по делам, а вечером заеду к тебе.

Он так обрадовался, что забыл про кофе.

Когда он сел в машину, ему показалось все это каким-то подозрительным, но соблазн оказаться с Элей наедине пересилил, и вечером он был у двери ее квартиры.

Владимир позвонил. Эля сразу открыла, и он вошел в скромно обставленную современной мебелью квартиру.

– У меня отвращение к антиквариату. Я уже три года работаю, и видеть всех этих Людовиков и ампиры не могу. Я ведь учусь на втором курсе текстильного и хочу свое “дело” потом открыть. Займусь пошивом чего-нибудь, – выпалила она сразу, не думая о том, какое она произведет впечатление на Владимира.

– Ты знаешь, сначала мне все понравилось, а теперь не знаю. Привыкну, но понять не могу, что это за люди, которые покупают у нас вещи. Ведь это рухлядь. И не противно потом на этом старье сидеть или спать, – высказал он свою задушевную мысль.

– Это мода. Как будто от приобретения мебели станешь другим. Все мы понятно откуда. Не мы с тобой, мы молодые, а те, которые покупают. Мне рассказывали родители, что все ходили одинаково одетые, получали по сто рублей, жили в коммуналках и не знали про заграницу. Ты можешь себе это представить? – Эля внимательно смотрела на Владимира, который немного удивился, что она такая умная.

– Да, и я помню, как в детстве мать все какие-то наборы с работы приносила. Кофе, сгущенное молоко, колбасу, и говорила, что ей повезло. Не все получали такие подарки к празднику, – Владимир остановился.

– Мне тоже про это рассказывали.

Эля смотрела на Володю. Она его изучала.

– А все-таки здорово, что мы этого ничего не знали, – ответил Володя, видя, как пристально Эля смотрит на него.

– Моя мама не знает толком, где я работаю и чем занимаюсь, – Эля вышла на кухню.

11

Квартира Эли была самой простой и маленькой. Ничего особенного не было в этом уютном помещении для одного человека. Единственной достопримечательностью в квартире была книжная полка с пола до потолка, и к ней подошел Владимир. То, что он там увидел, было для него непонятно, что это за книги такие.

Первое, что ему попалось на глаза, был трехтомник Дройзена в желтом переплете. Владимир переводил глаза с одного названия на другое, и чувство, что он попал куда-то, где ему делать нечего, возникало спонтанно вслед за именами и авторами книг. И только когда его глаза увидели название «Детство, отрочество, юность», ему стало легче, но когда он прочитал «Лев Толстой», его удивлению не было конца. Он считал, что «Война и мир» – это одно единственное произведение этого Льва Толстого.

В комнату вошла Эля и, видя растерянность Владимира перед стеллажом с книгами, сказала:

– Ну, что ты! Это библиотека моего дяди. Он был профессором в университете. Это его квартира, и все что в ней – это его, а мое только самое простое, кое-что из мебели и одежда.

– А ты что, не местная? – спросил вдруг Владимир и сам удивился своему вопросу.

– Я приехала с Украины, когда дяде стало плохо, и два года за ним ухаживала. Он мне все говорил, чтобы я пошла в университет, но мне было не потянуть, вот я и пошла в текстильный.

Она смотрела на Владимира и догадывалась о его мыслях. – А книги эти я тоже не читала. Разве что в школе проходили. И знаешь, я как-то попробовала взять первую попавшуюся, и, кажется, это был Пастернак, и мне понравилось. Название такое известное, «Доктор Живаго», – она подошла к полке и достала этого «Доктора».

– Возьми. Может, понравится, – добавила она и положила книгу на журнальный столик у дивана. Володя стоял посреди комнаты и все больше понимал свою неуместность пребывания около этой полки с книгами, и ему стало как-то совсем неловко.

– Да ты не стесняйся, – сказала Эля, – Не хочешь брать книгу, не бери, я ведь тоже к этим книгам не имею отношения.

Ей не хотелось, чтобы этот понравившийся ей парень как-то ее боялся. Она вспомнила ушлого Виктора Леонидовича, который тоже к ней приходил, но он не обратил внимания на стеллаж, а сразу перешел на конкретный разговор о делах.

Она вспомнила, как в тот вечер он принес коньяк и она сразу запьянела, а потом было все, что в таких случаях происходит, и как ей наутро было и противно и стыдно. Но она понимала, что этого ей не избежать в тех стесненных материальных обстоятельствах, в которых она оказалась после смерти дяди, который кроме квартиры и книг ничего ей не оставил.

Она вспомнила, как познакомилась с Виктором Леонидовичем, которому принесла часы «Borel» и получила сразу небольшие деньги. Часы были неисправны, а жить ей было не на что, и тогда она согласилась на работу у Виктора Леонидовича, который сразу предложил все, что потом случилось в тот его первый визит к ней.

Эля помнила унижение, которое она испытывала постоянно, когда кстати и некстати Виктор Леонидович “ ужинал “ с ней и оставался у нее, и, видя сейчас Владимира, который робел, она понимала, что устала от своей жизни девочки на побегушках. Но как разорвать этот порочный круг.

– Знаешь, а ведь у меня мама инженер,– сказал вдруг Владимир,– и она мне все про учение говорит, но я как-то застрял. Голова не работает. Не могу долго сидеть над книгами, засыпаю. Владимир ходил по комнате, в то время как Эля принесла чашки и стала разливать чай.

– Садись. Вот печенье, лимон.

Она принесла с кухни чайник со свистком и поставила его на пол. Этот простой жест вернул Володю, как будто в реальность. Он почувствовал, что Эля, такая же, как и он.

Откуда возникает это ощущение других людей? Почему сразу с одним уютно и просто, а с другим все наоборот? Где спрятаны пружины нашего отношения с миром вообще и людьми в частности? И как трудно входить во взрослую жизнь, где все сложно, и люди связаны между собой обстоятельствами ? Как стать своим там, где у тебя, кажется, нет места? Одного желания мало.

Все это чувствовал Владимир и не знал, как он должен себя вести. Что-то его тормозило, ставило барьер между ним и девушкой, которая ему нравилась – и это были корешки книг с непонятными названиями, стоящие рядами молча, неподвижно. Неживые вещи – а такое они вдруг произвели с ним, что он ощутил свое ничтожество перед бумагой, покрытой буквами.

Что это? Кто управляет этим? И стыдно стало чего-то непонятного и невозможно спокойно смотреть в глаза девушки, которая живет рядом с этими книгами, так сурово смотрящими на него глазами тех людей, которые все это написали. Почему неловкость сковывала Владимира, и он в этот момент себя ненавидел за эти ему непонятные чувства.

А Эля спокойно размешивала серебряной чайной ложечкой чай в красивой чашке, которую ей подарил Виктор Леонидович на ее день рождения.

– Знаешь, когда я приехала к дяде, я сначала стеснялась своей серости. Где я могла видеть книги, когда мы еле сводили концы с концами. Мама мне рассказывала, что деда репрессировали. У них была большая библиотека, но в войну книги обменивали на еду, а часть все-таки сохранилась, и все забрал себе дядя, как старший.

А у мамы только и осталось, что швейная машинка “Зингер”. Так она на ней с утра до ночи строчила, чтобы нас как-то прокормить.

Эля не понимала, почему ей об этом хочется говорить с Владимиром. Она никогда не рассказывала о семье, а сейчас вдруг захотелось. То ли Владимир был причиной, то ли ее усталость от той жизни, которую она вынужденно вела.

Разве могла она подумать, что попадет в такую вынужденную зависимость от жизни, от своей неустроенности, что придется пойти на ненужные ей отношения с человеком, который дает ей средства не умереть с голоду.

Но, стиснув зубы, она проживала не ею выбранную жизнь и ждала, что, может быть, когда-нибудь это кончится. Ей хотелось нормально выйти замуж. Она не мечтала о богатой жизни, видя вокруг себя этих новых людей с их плебейством и желанием унижать неважно кого, чтобы таким образом чувствовать свою значительность.

Первое время ей было трудно общаться с этими людьми, которые всем своим видом хотели ей показать свою значительность, рассуждая о стилях, в которых разбирались как тот, кто сказал, что «стили бывают трех Луев, и все три Луя в одну цену».

Сейчас, вспоминая свое начало, Эля с ужасом думала о том, что перед ней новичок, которого она должна будет ввести в мир обмана, лжи, и ей стало стыдно и противно.

12

– У меня тоже семья когда-то пострадала, и тоже дедов куда-то извели. Так что я толком не знаю про них ничего. Мать мне никогда не рассказывала. Она у меня замечательная. Одна за всю жизнь никого никогда в дом не приводила.

Владимир не понимал, почему вдруг заговорил об этом, но вся обстановка и то что Эля говорила про себя ему было понятно и вызывало в нем желание рассказывать о себе. И вдруг он спросил:

– А у тебя есть кто-нибудь?

Эля молчала, а потом совершенно неожиданно сказала:

– Если я скажу, что нет, не поверишь, – и она опустила глаза.

– Почему? Вот у меня никого, кроме матери нет, – сказал смущенно Владимир.

– Я не могу сейчас говорить об этом. Есть обстоятельства, которые сейчас мне не дают возможности чувствовать себя свободной.

Что-то мешало Эле сказать правду, но вдруг очень захотелось все рассказать про Виктора Леонидовича, но она подумала о том, что завтра он ее вызовет к себе и начнет допрашивать, буравя своими глазками, а потом скажет: «Мы сегодня будем ужинать?» Она должна будет ловчить, что сразу не может его приглашать к себе, а потом он сам предложит ей к нему поехать. Она сейчас почему-то решила, что она с ним прекратит всякие отношения. Она также знала, что он будет ее запугивать, что уволит. Ей придется искать работу, а это при ссоре с Виктором Леонидовичем будет ей очень сложно. Нужно уйти из «Антиквариата», а она не знала, чем можно еще заняться.19.5.12

Владимир не мог догадываться обо всем этом. Он и отдаленно не мог себе представить, в какую историю хочет его вовлечь руками Эли этот Виктор Леонидович, к которому в глубине души он испытывал уважение и преклонялся, как перед человеком, который сможет его ввести в другую жизнь.

Эля сейчас не понимала, как ей себя вести. Конечно, она могла бы Владимира заинтересовывать, но она почувствовала, что он человек из другой жизни, что он не испорчен «новыми веяниями», что он очень доверчив, и поэтому не знала, в какую сторону поворачивать ситуацию.

Сумерки окрасили окно в синий цвет. Эля включила торшер и задернула занавески, а Владимир, как ни в чем, ни бывало, рассказывал про свое.

– Знаешь, я ведь после предыдущей работы еще никак не могу придти в себя. Ты этого не знаешь, когда старшие учат младших, и все это грубо. Я, правда мог за себя постоять, все-таки спортом занимался в школе, а вот был у нас интеллигент один, так ужас, что над ним вытворяли. Я даже заступился однажды за него – мы и подружились. А не окажись я с ним рядом, так неизвестно, что с ним сделали бы.

Он замолчал, вспоминая, как на этого интеллигента напали трое, а тот уже и не сопротивлялся, и никого не было рядом, чтобы на помощь позвать. Как ему досталось порядком, но парня он отбил.

– И парень, вроде, из деревни. Так интеллигенты, которые книжки читают, и в деревне бывают. Мать у него учительница. Мне теперь этот парнишка пишет письма откуда-то из Рязанской области. Уехал домой, в институт заочный поступил и в город хочет перебраться. Так ведь это не просто, работу сейчас найти и чтобы жить было где, – он замолчал.

– Вот и я. Если бы не дядя, так бы и жила около матери. Она не представляет, как я тут живу. Если бы узнала… – Эля остановилась.

– А как ты живешь? Все нормально, – подхватил Владимир. – Жить есть где. Вот, книги. Работа есть. – Он посмотрел на Элю и почувствовал, как она еле сдерживается, чтобы не расплакаться.

– Да что такое? Неужели? – спросил Владимир и вспомнил, как часто Эля хмурая выходила из кабинета Виктора Леонидовича «Какой дурак, – подумал он про себя, – и что я тут делаю?».

Эля догадалась, о чем он.

– Нет, нет, это не то, что ты подумал, – она смотрела в сторону – Детство вспомнила, маму.

Владимир встал.

– Ну, я пошел. Спасибо за чай. – Он направился к двери, и когда вышел на площадку, услышал вслед:

– Извини, если что не так.

Он спускался вниз – странное и непонятное чувство овладело им, что он подошел к чему-то, что от него скрывает жизнь. И как это он так, раньше не догадался, что Эля… Он не говорил себе что. «А может быть и не так, ведь она сказала мне, что не то», – и тогда он напряженно стал вспоминать все, что касалось Виктора Леонидовича и Эли.

Да, они, куда-то после работы, вместе ездили не на его машине, а на другой, новой, которую водил Виктор Леонидович. Дурак, – думал он про себя, – И ежу понятно… А ты вдруг решил, что можно и тебе,– и тут он вспомнил, что не он первый начал, что Эля сама пригласила его к себе.

–Да что это я? Вот дурак. На чужой каравай, – он шел, ничего не замечая вокруг, и только видел плитки тротуара под ногами. Потом оглянулся и понял, что идет в противоположную от дома сторону.

Когда Владимир вернулся домой, его не покидало ощущение, что он сбежал. Он задавал себе вопрос: «Чего я испугался?» – и ответ был один – Виктора Леонидовича. При мысли, что он может попасть в историю, что он может из-за этого лишиться работы на фирме, его бросило в дрожь.

Мама уже спала. Он тихонько прошел на кухню и налил себе чашку чая. Занавески не были задернуты, и он подошел к окну. Звездное небо приковало его внимание, и он подумал: «Неужели вот так все в одно мгновение может измениться?». К чему относился этот вопрос он не знал, но чувствовал, что куда-то ушло его неприятное впечатление от этого визита к Эле, когда он смотрел на звезды, а они неподвижно с неба смотрели на землю и на все это суетное, человеческое – Владимиру стало спокойно и легко, и он пошел спать.

13

Когда дверь захлопнулась за Владимиром, Эля нервно собрала все с журнального столика, и все время одна мысль ее преследовала: «Что это у меня за жизнь. Надоело. Надоело», – говорила она про себя.

У нее была подруга, с которой она делилась своими проблемами. Звали ее Дарья, жила она с родителями в центре, и когда Эля к ней заходила, она Завидовала ей, что у нее такой уютный дом и не надо идти на всякие безобразные штуки, чтобы выжить, – родители помогут всегда. Эля набрала телефон Даши. Та подошла к телефону.

– Слушай, Даша, не с кем поделиться. У тебя есть время?

– Да, говори. Что там у тебя? – ответила Даша, – Я собиралась тебе позвонить. У меня такое! Сначала ты.

– Сейчас я проводила парня. И знаешь, такой, нормальный, без этих всяких глупостей. Простой. И так мне моя жизнь осточертела. Куда деваться не знаю.

– Да что случилось?

– Случилось. Хочу с этой несчастной работы уйти. Достал меня, этот Леонидович. Проходу не дает. Ненавижу. Ты понимаешь?

– Да постой. Ты говорила, что он хороший.

– Дело не в нем, а во мне. Не хочу больше с ним…

Обе девушки были интеллигентными и в выражениях сдержаны. Никакого там мата и прочих подробностей. Все аллегории, метафоры.

– Понимаю. Разлюбила.

– Я разве говорила, что люблю?

– Но вначале вроде того было.

– Да не было ничего ни в начале, ни в середине. – Эля начинала нервничать. – Он начальник, я подчиненная. Вот и все.

– А что поделаешь. Вот у меня ситуация. Тоже начальник и замуж зовет.

– А ты что?

– Думаю. Надо с родителями посоветоваться.

– А жить где будете?

– У него квартира. В этом смысле все нормально. Говорит, « закончишь институт, сделаю своим замом». А ты понимаешь, что это такое?

– Как я тебе Завидую. У меня все не как у людей. Еще этого Владимира предложил мне, чтобы держать на контроле. Ты видишь, на каком я дне.

– Знаешь, я поговорю со своим Стасом. Хочешь?

– А он что может?

– Он же начальник. Ему нужны работники, и он искал секретаря, кажется.

– Спроси, если можно. Ты меня знаешь. Я умею все с бумагами и на компьютере.

– Ты пока подожди увольняться. Ведь твой этот Леонидович так тебя просто не оставит.

– Пока.

– Пока. Звони.

14

Эля долго не могла уснуть в тот вечер. Вся ее жизнь, ее работа в антикварном магазине показались ей чем-то не имеющим к ней отношения, вся эта суета последнего времени, все эти странные отношения с мужчинами, а вернее сказать с одним, с Виктором Леонидовичем, ей были неприятны, и страшные впечатления от этих искусственных отношений, когда она не принадлежала себе. И она возвращалась к воспоминаниям о своей жизни до встречи с этим страшным человеком, сделавшим ее рабой, подавившим ее волю

. Ей было сейчас плохо, и странным образом мысли ее крутились вокруг Владимира, который ей показался искренним и естественным человеком, так не похожим на всех этих бизнесменов, окружавших ее. Ей стало себя жалко, и она тихо заплакала, когда представила себе, как все по-другому у Даши. В этот момент ей казалось, что в ее жизни все ненормально, и она подумала о том, как было бы хорошо, если бы все это куда-то ушло.

Через некоторое время она пришла в себя и стала обдумывать, как ей изменить свое теперешнее положение. Она поняла, что этот Виктор Леонидович ее не оставит в покое до тех пор, пока не случится что-то… Она с ужасом подумала, что была на один шаг от надвигающейся катастрофы, в которую хотел ее втянуть Виктор Леонидович. И тут она вспомнила выражение лица Владимира, когда он догадался о том, что его хотят использовать. Эля приняла успокоительное, и только после этого смогла успокоиться.

Деньги, которые ей удалось скопить за последнее время, она держала в банке, и при подсчете их хватило бы на какое-то время, если бы она вдруг решила бросить надоевшую работу, тем более что ей стало казаться, что приближается катастрофа.

Она чувствовала, что Виктор Леонидович что-то замышляет, – она – то знала, что в его бизнесе дела плохи, что прибыли почти нет, и того мизера, который удавалось получить, едва хватало на оплату аренды. Кто-то из сотрудников уже уволился, только Владимир был из новеньких, который ничего этого не мог знать, и то, что его нужно было взять на контроль, говорило о надвигающейся катастрофе.

Эля не верила тому, что Даша сможет ей помочь, и восприняла ее желание помочь за простую вежливость. Эля не могла знать всех подробностей жизни подруги, выглядевшей успешной, до конца не зная, чем конкретно заполнена ее жизнь. А Даша больше придумывала, чтобы увериться в том, что в ее жизни все хорошо. Она не знала, что «начальник» – это совсем не то, о чем она думала.

У этого Стаса, а это был школьный друг Владимира, была странная должность посредника в делах. Стас уже понял, что женщине понравившейся надо представляться «начальником», чтобы кроме любви вызвать у нее чувство уважения. Он не мог рассказать обо всех подробностях своей деятельности, которая была сопряжена с какими-то странными поездками к непонятным людям, где его роль ограничивалась простой передачей документов, значительность которых он должен был понимать по тому, как ему это преподносилось. А в трудовой книжке он числился простым разнорабочим.

Странное это было время, когда все, кто хотел как-то возвыситься, должны были что-то нарушать. Вся жизнь вокруг распалась на бесчисленное множество людей, предоставленных самим себе, и каждый был хозяином своей жизни, и в этой жизни должен был не пропасть, а каким-то боком прислониться к пирамиде, которые вокруг строили ловкие и сообразительные. Вовремя нужно было “взять” и вовремя нужно было отойти в сторону.

Стас, бросил училище, и был в одной из таких пирамид, где занимал маленькую должность посредника по передаче информации и должен был лично передавать те бумаги, которые ему вручали. Иногда он заглядывал в них, но понять смысл того, что там написано, не мог и не старался, проявляя, таким образом, тупость и леность ума. Его потому и взяли на эту должность, что он ни с кем не был связан, и мало что мог понять в тех цифрах, которые мелькали перед его глазами.

15

Одни все в жизни начинают с чистого листа, а у других жизнь идет по – писанному, и кажется, что вторым легче, но это такая же иллюзия, как и то, что первым труднее. Трудно когда однажды понимаешь, что кто-то преуспел, потому что ему кто-то что-то подсказал, или научил, как жить. А тебе до всего нужно самому додумываться.

И этот «кто-то» вызывает ЗАВИСТЬ своими успехами у тех, кому надо всего добиваться своими силами. И если природных способностей недостаточно для осуществления своих планов, тогда и попадают в сети к ЗАВИСТИ те, у кого внутри проживают ее бактерии. Они быстро начинают размножаться и тормозят естественный ход жизни, вдруг принимающий сигналы, что вот и я хочу этого, и осуществление этого желаемого тормозится ЗАВИСТЬЮ, сила которой такова, что побороть ее невозможно одним усилием воли.

ЗАВИСТЬ живет независимо, пожирая, сжигая все хорошее, и оно пропадает, и тогда жизнь окрашивается в серые, унылые тона. И тут встречаются на пути опытные, желающие подчинять себе все вокруг, – и гибель неминуема от желаний, невозможность осуществления которых программирует ЗАВИСТЬ.

Стас однажды стал догадываться, что его используют, и сразу его радостное настроение стало изменяться – тревога, предвестник плохого, заползла в душу и притаилась, разъедая то пространство его жизни, которое раньше было занято действием. Скорость всего стала замедляться, и однажды Стас почувствовал такую усталость, что, придя домой, прошел в комнату и лег на диван. Он вспоминал события последнего времени, и не понимал, что его угнетает.

«Да, – рассуждал он сам с собой, – я ушел от того дела, которым должен был заниматься. Это мне было не нужно. Что я нашел? Свободу? Где она? Я как прикованный на галере, передаю непонятные мне бумаги непонятным людям, для чего не знаю сам. А что дальше? Деньги уйдут на свадьбу, а зачем она?». И тут он понял, что находится в двойном рабстве, – и от приближающейся свадьбы, и от утомительной работы.

«Зачем все это? Когда же, как не сейчас жить», – он не знал точно, что он под этим подразумевал. Он вспомнил свою старенькую машину, свой потертый костюм, и ему очень захотелось купить новый костюм и новую дорогую машину, и ЗАВИСТЬ со всей силой стиснула ему горло своими жесткими руками, и сразу образ главного топ-менеджера во всем блеске его атрибутов – одежда, машина, стрижка – встал перед глазами Стаса, и он почувствовал, как боль концентрируется в области затылка и ему трудно дышать.

Случилось страшное – прозрение, и для Стаса оно превратилось в ЗАВИСТЬ, которая перекрывала все. Разум не функционировал свободно, и Стас уткнулся лицом в подушку и, сдерживая рыдания, оставался в таком положении, пока крепкая рука ЗАВИСТИ не отпустила, и он смог вдохнуть глоток свежего воздуха.

«Неужели так со всеми? Нет. С этим жить невозможно», – подумал он, испытывая ужасную головную боль, которая отвлекла его от страшных и простых мыслей о жизни других, у которых есть то, чего нет у него.

После этих переживаний Стас почувствовал слабость. Он погрузился в сон, и видит он берег моря и волны, огромные, высокие, выше дома набегают и с грохотом обрушивают свои гребни на берег, растекаясь по пляжу и подбегая белой пеной к его ногам, Он стоит и смотрит в даль, где видит раскаленное солнце, погружающееся в воду, и думает он: «А почему вода не закипает?» – и ответ ему дает голос: «Так заведено, что этого не должно быть», – и тогда Стас спрашивает: «А кто знает, как должно быть?» на что голос отвечает: «Бог! Ты спроси у него, и он ответит»

Стас просыпается и смотрит в угол на икону, которая всегда была, и он ее не замечал. Лик Всевышнего строго смотрит в глаза Стасу, и ему стало жутко, как будто кто-то заглянул к нему в душу. Он встал, подошел к иконе, перекрестился и, сразу как будто ему стало легче, и он посмотрел еще раз в глаза на него пристально смотрящие и произнес: «Боженька, прости и спаси». Он постоял некоторое время, повторяя про себя слова молитвы, которые знал, и чувствовал, что куда-то уходит, отступает то, что его только что мучило, так сильно. Он решал для себя как ему дальше жить.

Семья всегда была для Стаса тем убежищем, куда он приходил со своими сложностями и они устранялись, но теперь ему никто не мог помочь. Он уже взрослый человек, советы родителей – это не то, и он все больше ощущал, что искать опору в жизни ему придется вот так, как сейчас в себе самом, и помощи искать, он понимал, не у кого, но чувствовал, что есть кто-то…

Прозрение наступало мучительно, но первый шаг сделан.

Зазвонил телефон, и радостный голос Даши в трубке зазвучал как насмешка над всеми сложностями Стаса.

– Стасик! Когда мы поедем покупать кольца?

И то, что услышала Даша было так неожиданно, что она замолчала на «Не знаю», которое строгий голос Стаса произнес в трубке.

– Что случилось? – тихо спросила Даша, чувствуя, что наступает что-то непонятное.

– Я срочно уезжаю. И вообще, – Стас замолчал.

– Что вообще? – спросила тихо Даша.

– Мы больше не увидимся. – И он резко повесил трубку.

«Что я делаю, – спрашивал он себя. – Почему? Как дальше жить?». Он чувствовал, что поступает правильно. Он вспомнил, как напрягались родители Даши при его приходе, он ощущал, что они хотят выдать дочь замуж. И всегда ему было неловко у них, и только сейчас он понял, что Даша увлекалась не им, а его должностью, которую он выдумал, и всем, что за этой должностью стояло – достаток, наряды, поездки, тусовки – он ненавидел все это ему недоступное, и ЗАВИСТЬ к тем, у кого это есть, опять стала его душить.

Он бросился в угол и тупо уставился на икону, ища защиты от себя самого, бормоча какие-то слова, повторяя их бесконечное количество раз.

16

После разговора с Дашей Эля поняла, что в жизни все нужно менять. Она подошла к телефону и набрала номер Виктора Леонидовича.

– Але, – услышала она неприятно-хрипловатый голос.

– Я больше не буду у вас работать. – Она с трудом произнесла эти слова.

– Что случилось? Я приеду?

– Нет. Приду за книжкой потом, – и Эля повесила трубку, чувствуя такую апатию, что плюхнулась на диван и, стискивая голову руками, старалась сдерживать рыдания. «Невозможно», – повторяла она про себя.

Что будет дальше, она не думала, она знала, что была на краю пропасти, но сейчас чувствовала в себе что-то новое, ощущала, что ее прошлая жизнь, как болезнь, отступает, и она ощущает себя по-новому, как раньше, до всех этих антикварных испытаний.

Она исправляла искривленный позвоночник своей жизни и чувствовала боль, когда один позвонок ее жизни соприкасался с другим при воспоминаниях, и стрелы кололи ее сердце, руки, ноги – это была ломка прошлого, которое корежилось под новыми мыслями о другой жизни, и оно ломалось на куски, которые разлетались в разные стороны и крутились вихрем в голове Эли.

«Как страшно, – думала она, – вот так все сломать словами». Она чувствовала, что магия простых слов «Я больше не буду у вас…» превращает ее теперешнюю жизнь в воспоминания, которые реально существуют только в прошлом. Она повторяла и повторяла: «Я больше не буду…». Она не отдавала себе отчета в случившемся, но точно знала, что этот момент в ее жизни важный и значительный.

Что теперь будет – она не могла предполагать, но то, что все будет по-другому, она точно знала, она это знала, потому что неожиданно картины счастливого, беззаботного детства всплывали перед глазами, и она радовалась непонятно чему, и что-то приятно коснулось ее сердца, и она заплакала – кризис разрешался.

В этот момент Эля не могла осознавать, что то, чему она завидовала, прочному положению своей подруги Даши, которая собиралась замуж за любимого человека, что все это рухнуло от одного слова «И вообще…». Дальше перешедшее в «Мы больше не увидимся», а Эля переживала жизнь подруги, как жизнь счастливую, налаженную, не зная, что завидует тому, чего уже нет в реальности, и ЗАВИСТЬ ее относилась к фантазиям по поводу нереальной , придуманной ею ситуации.

ЗАВИСТЬ толкала решительность к несуществующему, а надежда на возможность перемен все силы душевные концентрировала вокруг реального желания сделать свою жизнь по-новому. Но как?…

Такие мысли крутились в голове Эли, и она постоянно вспоминала Дашу, видя ее в свадебном наряде и завидуя ее счастливой судьбе. И тут мысль о Владимире захватила ее, и она пыталась себе ответить на один вопрос: «А почему он вдруг так неожиданно ушел?». Она не понимала, почему это случилось.