Текст книги "Зона сумерек"
Автор книги: Татьяна Смирнова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
На таких каблуках в Халибаде никто не ходил. Да, пожалуй, и нигде этого не делали. Острые тонкие шпильки сантиметров 12, если не 14 – как она умудрялась переставлять ноги, удивлялся не только Борька. В свое время шеф «Козерога» так удивился, что мгновенно принял ее на работу, не взирая на отсутствие рекомендаций. А она не только ходила, но и бегала, и лазала по деревянным лесам, и все это так легко и естественно, словно родилась с этими козьими копытами. Говорят, Мерилин тоже так могла, но это было давно и неправда.
Солнце жарило во все лопатки. Молочного цвета небо было возмутительно чистым, ни единого облачка. Белесый асфальт казался серым озером какой-то полужидкой, горячей субстанции. Во всяком случае, испытывать судьбу и ставить на него ноги не тянуло. Ни ветерка – воздух сделался вязким, одуряющим, плотным, между землей и небом висела еще ночью поднятая пыль. Серо-бурые пальмы тоже понемногу «доходили» от жары, и были похожи на огромных сидящих псов с обвисшими ушами и свалявшейся шерстью. Пол-царства за мороженое! Но после него пить хотелось еще сильней…
Над головой время от времени хрипло тявкал динамик, объявляя поезда, чуть в стороне лениво переругивались таксисты, пахло нагретой резиной, бензином, от ларька с американской косметикой тянуло терпкими духами, на запасном пути постукивала старенькая «мотаня», а когда она пропыхтела мимо и растворилась в сетке слепящих солнечных лучей, стало слышно, как на мусорной куче упоенно ссорятся две облезлые вороны. На них, одних, не действовала жара.
Вообще-то, до прибытия нужного поезда магнитофон можно было и выключить, но для этого нужно было встать со скамейки, а для начала хотя-бы разлепить глаза, а ей не хотелось не то, что двигаться, а даже думать о движении. Да пускай себе крутится, никому не мешает. А если кому-то помешает, Боря это утрясет.
Она уже почти дремала, когда в благостную, размягшую идиллию вторглись вопли какого-то неуемного зазывалы, который всего за 70 рублей предлагал неземное удовольствие.
Удовольствие оказалось и впрямь «неземным» – прыжок с парашютом. Орал парень долго и старательно и вопли возымели, таки, эффект – вокруг него собралась компания пацанов лет 10–12, а вскоре неторопливо подрулили две скучающие девицы. Прыгать они, понятно, не собирались, а детям до 16 лет вообще можно было гулять, но, стоило признать, действовал парень грамотно.
Главное – создать толпу, а уж там действовать по обстоятельствам, и как вынесет Меркурий, древний покровитель всех бизнесменов.
– А если я забуду кольцо дернуть…
Голос принадлежал одной из девиц. Обернуться и посмотреть – какой именно, не было ни сил, ни желания.
– Вам и не нужно ни за что дергать, – напористо объяснял «зазывала», – они же с принудительным раскрытием. Через десять секунд сами выстрелят, как миленькие…
– А если не выстрелят? – продолжала томно упорствовать девица.
– Ну, значит на регистрации архангел Михаил запишет: "Самоубийство при смягчающих обстоятельствах" – негромко произнес кто-то совсем рядом с ее распростертым телом. Голос был низким, приятным, с легкой хрипотцой. Она едва заметно повернула голову, и сквозь ресницы взглянула на человека, у которого эта адова печь не отбила чувство юмора. И встретила такой же, лениво-любопытный взгляд светло-карих, словно выгоревших на солнце глаз, за толстыми стеклами очков.
– Утро доброе, – приветствовал незнакомец, – это ваш транспорт?
Она проснулась окончательно, тряхнула медной гривой, проворно и гибко поднялась и оказалась, в своих чудовищных каблуках, даже чуть выше любопытного прохожего.
– Совершенно справедливо. Хотите присоединиться к экскурсии? Если вы – приезжий, то это – отличная возможность осмотреть город, не таскаясь по жаре, и устроится в приличной гостинице, три звездочки. Для «Козерога» там всегда держат бронь и цены со скидкой, а просто так могут и отфутболить, приезжих много…
– Да неужели? – прохожий приготовился улыбнуться, но она ответила ему абсолютно искренним взглядом, и желание иронизировать у него испарилось. Кто знает наверняка – может именно так и обстоят здесь дела?… Он пригладил пятерней редкие, пушистые волосы цвета сухой соломы и шевельнул крепкими плечами, поправляя лямки рюкзака.
Она не торопила. «Клиент» должен был созреть.
Внезапно Розали заметила, что он смотрит на нее странным взглядом, ждущим, и даже требующими. Как давний друг, которого не узнали… Нет, показалось.
– Что значит "достопримечательности города", – спросил он ровно через секунду.
– Ну, в первую очередь Шлосс-Адлер.
– Шлосс-Адлер? – вежливо удивился клиент.
– Замок 12 века, – пояснила она, – это интересное место и мы подъезжаем почти к самой стене. А для желающих есть пешие экскурсии…
– И сколько стоит это удовольствие, – решился он.
– Десять рублей, – она вдруг припомнила ироничное "да неужели", так и не появившуюся улыбку и подарила незнакомцу свой лучший лукавый взгляд, – но фирма может предоставить вам те же услуги, со стопроцентной скидкой. Если поможете мне набрать клиентов.
– Хорошо, – как-то сразу, хотя и удивленно отозвался он, – а… как это будет выглядеть?
Розали улыбнулась, но на этот раз без подначки, одобрительно.
– Сейчас придет поезд из Мешхары, – деловито объявила она, бросив взгляд на часы над дверями вокзала, – оттуда приезжает народ богатый, урожай должен быть хорошим. Когда я подам знак – глядите на меня и делайте как я.
Автобус мягко тронулся с места, вырулил на главную и почти единственную улицу Халибада. Навстречу медленно двигалась поливальная машина, похожая на мокрого, до ужаса делового кита, плывущего по асфальтовой реке. Стайка пацанов, уже вымокшая по самые уши, сопровождала редкое чудо, визжа от восторга. Розали щелкнула клавишей магнитофона, убавила громкость и мягкий голос Тары зазвучал в салоне, где, как всегда, не осталось свободных мест. Она развернулась вместе с сиденьем лицом к экскурсантам, улыбнулась и взяла микрофон. Прохожий, возведенный в сан "помощника экскурсовода" сидел на первом месте у прохода и неожиданно подмигнул ей. Розали фыркнула, но тут же сделала строгое лицо:
– Уважаемые гости Халибада, мы движемся по улице Свободы, она же Главная, она же Пузо-авеню. Происхождение и славную историю этого оригинального названия вы узнаете, если пожелаете остаться с нами на завтра, и принять участие в праздновании Дня Города. В программе – карнавальное шествие, самый настоящий Рыцарский Турнир, концерт, фейерверк и дискотека с лазерным шоу. А сейчас, посмотрите, пожалуйста, направо, мы проезжаем старинное здание, в котором раньше располагалась резиденция знаменитого разбойника Султан-Гирея…
Привычный текст отскакивал от зубов минуя сознание, она думала о своем…
Шлосс-Адлер. Гнездо Орла. В этот забытый богом городок, засунутый в выжженную солнцем каменную расщелину, она приехала не историю изучать, и уж, тем более, не делать бизнес. Это получилось как-то помимо ее желания, видимо, удача – действительно не леди и идет лишь к тому, кому наплевать на ее обворожительные улыбки. Работа увлекла ее совершенно неожиданно. наблюдать за людьми, угадывать их невысказанные мысли, находить объяснения поступкам, видеть, как на ладони нерешительность, смущение и тайные желания, оказалось чертовски забавным делом. После часа в автобусе, не перемолвившись ни с кем и словом, она уже могла сказать: кто здесь муж и жена, кто – счастливая влюбленная пара, у кого – тайная связь. Кто, едва автобус остановится у кафе, попытается "закинуть ей пару крючков", а кто воздержится, но будет смотреть так, что взгляд обожжет и сквозь тонкую блузу. И никого здесь не интересовали достопримечательности древнего Халибада. А было, между прочим, на что посмотреть…
Игорь, хозяин, которого она сразила наповал своими каблуками, в ответ на просьбу добыть пропуск в архив, скептически хмыкнул. Но она стоически вынесла и это, а, получив вожделенную бумажку, зарылась в старинные рукописи, разыскивая упоминания о Шлосс-Адлере и баронах фон Гогенгеймах. Когда, по полуразрушенной лестнице, она поднялась на сторожевую башню и с помощью веревки спустилась в колодец, который молва считала жилищем призраков, Игорь покачал головой, и сказал, что это уже не лечится. И предоставил ей возможность действовать как взбредет в умную голову. За безопасность сотрудников в свободное от работы время фирма ответственности не несла.
Этот умный, интеллигентный молодой человек, с дипломом Гарварда, ничуть не похожий на "нового русского" с "вот та-а-кой будкой и вот та-а-кой цепью", был бы по-настоящему удивлен, и даже не стал бы этого скрывать, узнай он о том, что Розали большую часть сознательной жизни провела под пулями.
«Филин» был одним из тех немногочисленных, но популярных ночных кабачков, где посетителей не выгоняли до тех пор, пока у них в кармане оставалась хотя бы мелочь. «Держала» его, разумеется, "Черная таможня", которая была любима всем Халибадом за то, что регулярно «опускала» мешхарских водил на солидные суммы в «зелени». Когда Пузо решил прикрыть "Белую таможню", налоги «черной» возросли на пять процентов, но ребята, перегонявшие фуры из Мешхары в Санджапур платили не протестуя. А чего им протестовать?
Если один пакетик «снежка» с лихвой окупал все расходы. Все это было отлично известно любому пацану в Халибаде, и только милиция, как всегда, пребывала в блаженном неведении. А кабак был, кстати, не плохой. Только магнитофон орал прямо в ухо какую-то дребедень про маленькую девочку с ее большой любовью, ритм был почти рэповым, а слова слишком хороши даже для попсы. Должно быть их сочинял автор популярных комиксов. С грустным недоумением Розали спросила себя, почему она все это терпит, почему не сожмет кулак и не шарахнет по адской машине. Но рука лежала на стойке бара безвольной плетью, и не было желания что-то рушить. Как, впрочем, и созидать. Может быть, из-за жары. В Халибаде совсем не было дождей.
Ад закончился внезапно. Сверху, с темного потолка в тусклых звездах матовых светильников пала блаженная глухая тишина. В следующую секунду прорезались голоса, звон посуды, скрип дверных петель. А потом в эту тишину как-то органично вплелись медленные звуки. Они переливались, как круглые, холодные металлические шары в ладони. Потом сложились в мелодию и сильный хрипловатый голос подхватил ее и повел. "Wind of change", "Ветер перемен"…
Подходящее название для мелодии, которая изменила мир, необъяснимо легко погасила раздражение и даже уняла головную боль. Она медленно выпрямилась, тряхнула рыжей гривой и повернулась, чтобы посмотреть на того, кто сотворил это чудо.
Она увидела руку с хорошо развитой кистью. На пальце темнело кольцо из странного, неблестящего металла… Рубашка, такая белая, что казалось – от нее веет холодом, широкие плечи, шея, твердый подбородок, а выше – губы, изогнутые в улыбке такой же медленной и завораживающей, как музыка.
Розали с усилием подняла взгляд. Темно-карие глаза смотрели на нее и, казалось, чего-то ждали. Нет, она, определенно, не знала этого человека…
Впервые за годы, Розали по-настоящему, не наиграно растерялась. Музыка стремительно отдалилась, зеленые светильники погасли, ночь обняла ее за плечи непонятная и влекущая. Она не узнала своего голоса, бесстрастного, с ленивыми и жесткими нотками. Откуда-то со стороны прозвучало низкое, мягкое, взволнованное:
– Как зовут моего спасителя?
Его губы разомкнулись, и она услышала:
– Разве у благородных героев могут быть имена? И зачем тебе имя?
Вернулась музыка. Розали почувствовала холодный и острый край стойки, высокий бокал в руке, уже четвертый или пятый за вечер. Машинально глотнула.
«Мулатка» нагрелась от ее ладони. Она быстро зажмурила глаза и мотнула головой, выныривая из какой-то черной дыры, космического Мальстрима. Как будто существовало в психологии и психиатрии такое явление, как "ложная память"… А ей, после "колодца призраков", определенно, нужен был психиатр.
– Я буду повторять твое имя как молитву всякий раз, когда положение покажется мне безнадежным.
На этот раз голос не подвел ее.
– Пощади, – он улыбнулся так, что она невольно улыбнулась в ответ, – не терплю ни молитв, ни проклятий.
Как легко оказалось шагнуть вперед и положить ладонь на его плечо. А потом закрыть глаза и довериться музыке и рукам – жестким, как дерево, но необыкновенно бережным. И позволить лжи, мечте и воспоминаниям смешаться в коктейль, еще более убийственный, чем «Мулатка»…
Горизонт покачивался перед глазами неутомимо, как метроном. И временами даже казалось, что, сквозь рев мотора, он слышит тихое «тик-так». Это время напоминало ему, что конечно, и что сейчас его осталось совсем мало.
Напоминать не было нужды – он помнил. Он торопился, выжимая из «Харли» все, на что была способна могучая машина, и даже больше. Если бы мотоцикл был конем, то в конце такого пути он непременно издох бы от перенапряжения.
Впрочем, стальное сердце тоже начинало уставать. Обостренным чутьем старого байкера он чувствовал нарастающую вибрацию, нехорошую вибрацию, напоминающую первые такты "танца с саблями", двигатель пошел вразнос. Наверное, стоило остановиться у ближайшего шлагбаума и перебрать его как следует, это было самым разумным решением, но неумолимое внутреннее «тик-так», гнало его вперед. Он откуда-то знал совершенно точно, что останавливаться и возиться с мотором у него нет времени. Шлагбаумы взлетали перед ним, как испуганные птицы, едва завидев впереди черную точку, заслышав трудный рев мотора, техслужба козыряла и махала вперед: "проезжай, мол, никаких претензий"… И жаркого дыхания за спиной он не слышал. Впервые в его жизни, а возможно и впервые со дня сотворения мира Гончие Смерти действительно приостановили свой бег. И его гнал вперед не страх перед смертью, а имя – мысль, имя – надежда.
То, что он издали принял за нахохлившуюся ворону на камне, стремительно приблизилось, мелькнуло и вновь отдалилось, он едва успел вдарить по тормозам. В воздухе повис мерзкий звук и запах паленой резины. Он опустил ногу на асфальт не слезая с седла.
– Слушай, а твой самолет еще и ездить может…
Человечек возник перед колесом почти сразу, резко смеясь острой лохматой мордочкой и демонстрируя мелкие зубы. Глаза – круглые бусинки – глядели настороженно и хитро.
– Здравствуй, Кузя, – сдержанно ответил он, – я ждал тебя километров через 200 дальше по ТРАССЕ.
– Тебе сейчас в Халибад, – Кузя сморщился всем лицом, даже тощей бородкой, – имей в виду – городок маленький, но… хитрый.
– Что значит «хитрый»?
Кузя придвинулся ближе, и мотоциклист напряг всю волю, чтобы не дернуться назад. Было в маленьком посланце что-то удивительно грязное и отвратное.
– «Хитрый» значит хитрый, – буркнул он, шаря по куртке мотоциклиста беспокойными глазками, – это значит, что тебе придется держать глаза и уши открытыми, а рот на замке. И если услышишь шаги за спиной – лучше сразу поворачивайся…
– Как я ее найду? – нетерпеливо перебил мотоциклист, не решаясь назвать имя.
Кузя порылся за пазухой. Только сейчас спешащий рассмотрел, что посланец одет в огромную клетчатую рубаху, размеров на десять больше нужного и старые джинсы, обрезанные по колено. Он ощерился, что, видимо, означало любезную улыбку, и протянул грязную визитку. Поборов брезгливость человек взял в руки весточку от Динзиля, вот уж от кого, право же, не стоило получать писем, и прочел: "Холдинговая компания «Леда». Дочернее предприятие «Козерог», адреса филиалов: Мешхара, Халибад, Санджапур… Телефон для справок…
– Что это? – потребовал он.
– Откуда я знаю? – удивился Кузя, – мне дали, я взял. Я – почтовый голубь. Спрашивай хозяина…
– Надо будет – спрошу, – ответил он. И не было в голосе его никакой угрозы, но Кузя отшатнулся, словно получил прямой удар в зубы. И пропал, словно привиделся. И черт с ним – человек сунул визитку в карман и оттолкнул ногой асфальт.
И пока летели под колеса разогретые солнцем, серые километры, пока с треском разрывался перед ним раскаленный воздух, он чувствовал, как рев мотора становиться тише, тело – легче и отступает сон-кошмар, где он так боялся куда-то не успеть…
Розали проснулась поздно. В комнате висела душная жара, Солнце, должно быть, уже добралось до самого шпиля, щекочущие лучи его с трудом пробивались сквозь плотно задернутые, выгоревшие шторы. Она села – панцирная сетка жалобно скрипнула, обтерла лицо и шею простыней. Волосы слиплись от пота, голова кружилась, а во рту было сухо, как в Сахаре. В принципе, она ненавидела пьянство, и от души презирала людей, топивших свои проблемы в стакане. Но иногда на нее вдруг накатывало необоримое желание нагрузиться до зеленых чертей, причем такой реактивной смесью, чтобы память отшибло напрочь, а чувства – по меньшей мере наполовину, а если повезет, то и на две трети.
Вчерашний вечер, по ее собственной классификации, был суперудачным – вместо вечера в памяти зиял провал размером с Море Ясности. Она встала – земля покачивалась, но держала. Заправлять кровать не было никаких сил – ни физических, ни моральных. Розали попыталась отдернуть занавеску. Слабые «крокодилы» защелкали, и плотный шелк накрыл ее как паранджа, какие все еще носили пожилые женщины здесь, в Халибаде и в соседней Мешхаре. Свет обрушился на нее, как лавина, небо с размаху ударило по глазам…
Сунуть гудящую голову в раковину под струю холодной воды, обтереться мокрым полотенцем и влезть в дежурные брюки и блузу – было делом одной минуты, но она провозилась целых десять, и все это время усиленно занималась самобичеванием.
В комнате царил настоящий "закат Европы вручную". Розали потянулась, со вкусом зевнула, и подумала, что у одиночества есть и положительные стороны – не надо никому доказывать, какая она домовитая хозяйка. Аккуратно закрыв дверь на два с половиной оборота и, испытывая злорадное, почти мазохистское удовольствие от бесполезной процедуры, она повесила ключ на гвоздик, вбитый тут же, рядом с дверью. И вышла.
На улице было немного прохладнее. Легкий, почти неощутимый ветерок не освежал, но все-таки давал дышать. Одуряюще пахло дикой смесью цветущих роз и лаврового листа. Первое время ее чуть наизнанку не выворачивало от такой комбинации, потом ничего – привыкла. Дай человеку время – и он привыкнет ко всему… или почти ко всему. Над входом в гостиницу слабо трепыхался ярко желтый флаг Халибада с огромной черной птицей посредине. Из распахнутой форточки хрипел – надрывался магнитофон:
"Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.
Я отправлюсь за тобой,
что бы путь мне не пророчил,
Я приду туда где ты нарисуешь в небе солнце, Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты"…
– Мисс Логан!
Она обернулась. Ее окликнул давешний знакомый в потрепанной «болотного» цвета майке и «хаки», закатанных до колен. Очки он снял, и глядя на нее против солнца близоруко щурился. Светлые волосы были мокрыми, майка потемнела от пота. Дышал он ровно, но как-то слишком глубоко, и Розали взглянула на него с уважением. И подумала, что сама под расстрелом не стала бы делать зарядку на такой жаре.
– Вы сегодня выходная? – спросил он, подходя.
– Что-то вроде этого, – она пожала плечами, – Вчера Боря автобус доломал. Сейчас чинит. Жалко, конечно, да и хозяину не понравится, но я даже не расстроилась. Раз в неделю выходной должен быть. А сегодня – праздник, туристам хватит развлечений и без моих «экспресс-лекций». Так что у вас свободный тур по местам боевой славы, ленинским и злачным.
Он ответил мимолетной улыбкой, достал из заднего кармана очки, одел. И сразу стал похож на себя – вчерашнего: смесь любопытства и самоиронии.
Подбородком он указал на нависавшую над городом громаду Шлосс-Адлера:
– А почему туристов внутрь не пускают?
– Замок очень старый. 800 лет и, фактически, ни разу не реставрировался. Сейчас от него мало что осталось, а то, что осталось – в аварийном состоянии. Хуже. В катастрофическом. В среднем раз в 5–7 лет обязательно случаются обвалы. Бывает, и люди гибнут. В основном – мальчишки. От них же никакими заборами не отгородишься. Для них это – дело чести, побывать в подземельях замка и оставить свой автограф на стене. Чего там только не понаписано: от банального "здесь был Миша" до цитат Ницше и доктора Геббельса.
– Вы бываете там, Розали? Часто?
Она хмыкнула:
– Набиваетесь на внепрограммную экскурсию?
– Набиваюсь, – с улыбкой подтвердил он.
– А я вам разве не сказала, что это очень опасно?
– Роз, – он замялся, – возможно, я и не выгляжу «суперкрутым», но я мало чего боюсь. Так уж получилось, я в этом не виноват… Жизнь приучила…
Она впервые внимательно оглядела нового знакомого. В книге он записался как Павел Корзун. Инженер-электронщик. Зрение посадил не иначе – за компьютером… Ежедневная зарядка, рельефные мускулы, видавшие виды теннисные туфли и спокойный, упрямый взгляд за стеклами очков…
– Постарайтесь остаться в живых, – сказала она со вздохом, – иначе меня посадят. И не в подземелья Шлосс-Адлера, а гораздо севернее.
Замок располагался на возвышенности, и острый готический шпиль был виден в городе, практически, из любой точки. С подножия скалы, где под тонким слоем дерна все еще просматривались остатки вынесенных за стену сооружений (об их внешнем виде и назначении оставалось только догадываться), наверх вела козья тропа, петлявшая среди лохматых дикорастущих лавров и бурой, высохшей на солнце травы. Паша шел следом за Розали, стараясь смотреть исключительно под ноги, и не потому, что боялся упасть. Замок присутствовал рядом, на всем, что попадалось на глаза или под ноги лежала его тень, и как то не очень тянуло разглядывать эту ветхую громаду. Он поднял глаза только тогда, когда крутая тропа сделалась пологой, когда совсем рядом он ощутил запах нагретого камня. Паша выпрямился и оглянулся назад. Город остался внизу – ровные квадраты ухоженных кварталов, одинаковые домики, пересекающиеся под прямым углом асфальтовые дорожки – все это он разглядел очень отчетливо. По объездной дороге в тучах пыли ползла кавалькада микроавтобусов, пронзительно сигналя. На здании мэрии, торопясь, вывешивали еще один флаг – какой, Паша не разобрал, да и не стремился. А рядом поднималась желто-серая стена, поросшая белесым мхом, вся в разлохмаченных плетях неистребимого кустарника. За века она почти разрушилась. Должно быть, именно здесь проходила партизанская тропа в замок халибадских мальчишек. Пока он раздумывал о бренности всего земного, его спутница, как кошка, цепляясь пальцами, когтями и носками босоножек за все, что торчало из стены и не грозило оторваться прямо сейчас, всцарапалась на стену, и, подтянувшись, втащила гибкое тело в широкую трещину в кладке.
Уперлась спиной и ногами и протянула руку. Он улыбнулся, покачал головой и жестом прогнал ее наверх. Для того, чтобы одолеть эту твердыню, не требовалась сверхловкость. И помощь экскурсовода не требовалась.
– А у тебя неплохо получается, – признала она, когда Паша в три гибких, экономных броска, оказался рядом.
Повинуясь какому-то неотчетливому чувству он задержался на стене. По правую руку был город. А слева – нагромождение каменных блоков в порядке, ведомом лишь древним зодчим. Во всяком случае – зримо никакого порядка не прослеживалось, как будто что-то затрудняло восприятие. Паша даже снял очки, протер и снова одел, но легче от этого не стало. Есть такие места, где человека вдруг охватывают вроде бы беспричинные радость и покой. А есть места, которые просто дышат недоброй силой, нормальных людей, даже вездесущих мальчишек туда не заманишь и поясным портретом Шварценеггера. Только чокнутые туристы, да еще более чокнутые ученые рискуют переступить границы такого места, наплевав на протест собственной природы. Ничего хорошего из этого, обычно, не выходит. Шлосс-Адлер казался каким-то насквозь нейтральным, но, тем не менее, идти туда почему-то не хотелось.
Он спрыгнул вниз, на огромную каменную плиту, расколотую по диагонали, протянул руки и осторожно подхватил Розали. И огляделся вокруг.
Причудливые тени образовывали странный узор, Паше показалось, что он стоит в центре розы. Серо-рыжая стена, выверенная по струне, уходила вверх, разглядывая двор чередой стрельчатых окон. Половина арки и узкий карниз над ней, видимо, когда-то служили проходом в одну из сторожевых башен… а может и нет. Но остатки галереи начинались именно отсюда, и было бы вполне логично по ним пройти.
– Пойдем, – в полголоса спросила Розали. Он помедлил с ответом, безотчетно чего-то ожидая… потом кивнул. Она шагнула под арку… и пропала. Растворилась, исчезла в причудливой игре света и тени, словно ее и не было здесь никогда. Он испытал острый, по-настоящему болезненный приступ страха, и, почти бегом заторопился следом. Ее спина и грива ярко-рыжих спутанных волос внезапно оказалась совсем рядом, и Паша чуть не налетел на свою спутницу. Что-то все время сбивало его с толку, и уже в следующее мгновение он понял – здесь было слишком тихо. Эхо шагов! Его просто не было.
Старые стены обступили их с двух сторон, пряча небо, но оно то и дело проглядывало сквозь узкие щели в полукруглом своде, и было таким далеким, словно Паша смотрел из колодца. Потом камень внезапно кончился, и с обрушенного края по глазам ударило настоящее небо – голубое и теплое.
Паша старался смотреть только под ноги. Плиты, которыми был вымощен двор, растрескались причудливо, как панцирь черепахи, брошенный в огонь. Как Роз умудрилась не сломать здесь не только ногу, но даже каблук?.. Не отдавая себе отчета, этими прозаическими мыслями он старался создать "шумовую завесу", чтобы хоть немного отгородиться от здешней тишины. В местах, подобных этому нельзя делать очень многое, но самое главное – нельзя хранить внутреннее молчание, иначе можно услышать то, что лучше не слышать. Он и в самом деле не испытывал страха, вот только оглядываться назад не хотелось.
Розали оглянулась, словно хотела поторопить, или сделать какое-нибудь замечание, но передумала, и только мотнула головой, задавая направление.
Полуразрушенный проход и в самом деле вывел к лестнице, ведущей на галерею, и она поднялась, тихо постукивая каблуками по рыжему камню, звук показался Паше слишком громким, так странно подействовало на него безмолвие, царившее под древними стенами. Наверное оттуда, с галереи опять можно было увидеть город, объездную дорогу, пылящие автобусы, пост ГАИ на въезде… Но не успев согреться этой мыслью, он уже понял, что никакого города не увидит.
Город остался с другой стороны. В Халибаде лето началось уже давно, солнце прожаривало камень целыми днями, до дна, до самой сердцевины его, в городе на камнях можно было жарить яичницу, а здесь, на пыльной галерее была тень, и камень дышал холодом. Строго вертикальная стена с темными окнами глаз загораживала солнце.
К угловой башне они подобрались почти вплотную. Дальше пути не было. Во времена давние то ли неприятельское ядро, то ли время обрушили изрядный кусок галереи, а ветры довершили остальное…
Паша подумал «ветры» и сам усомнился…
– Как мы попадем туда? – спросил он больше для того, чтобы отогнать непрошенные ассоциации. Он не сомневался, что способ есть. Розали шла сюда целенаправленно, он мог бы поклясться, что спутница уже бывала в башне.
– Помоги мне, – негромко и лаконично отозвалась она.
Внизу, на галерее, Паша даже не сразу заметил его, лежал железнодорожный рельс.
– Как он попал сюда? – кряхтя спросил он, выволакивая тяжелый металлический брус.
– Пацаны притащили, – ответила Розали, – осторожно, не урони… Ну вот и все, – она выпрямилась, отряхивая руки, – мост готов.
– Ты хочешь сказать, что мы пойдем туда по этой жердочке, – потрясенно спросил Паша, – я, по-твоему, кто? Тибул?
– Не хочешь, подожди здесь, – она была явно не настроена вступать в пререкания и, разом обрывая дискуссию, поставила ногу на рельс.
– Подожди, – он решительно шагнул вперед и придержал ее за руку, – не уверен, что это зрелище мне по плечу. Я пойду первым и подам тебе руку. И, ради того, кто всех нас сотворил, сними ты эти жуткие шпильки…
…Розали усмехнулась, но смолчала. Ею был исползан здесь каждый квадратный сантиметр, и "на этих жутких шпильках", и без них, и каждый раз эта давящая тишина, глухая, немая, беспробудная… Но почему?! Ей был обещан ветер. Она ли не жила праведно! Она ли не страдала!? Что же еще нужно потерять, чтобы получить ответ на один простой вопрос? Вот, честное слово, она уже почти созрела, чтобы вырвать ответ силой.
Теплая рука коснулась запястья, возвращая ей день нынешний, и она мотнула головой, задавая новое направление.
У здешнего эха, наверное, была способность появляться и пропадать вместе с небом. Хотя, возможно, небо тут было не при чем, просто, видя над головой нечто привычное было как-то легче и проще воспринимать всякие непонятности. А здесь, меж трех стен, что еще остались от башни, лежал седой сумрак, плотный, как застоявшийся воздух. Казалось, что по меньшей мере тричетыре столетия его никто не тревожил. Паша шагнул вперед, наступив на странно – четкий, не заметенный пылью узор на полу: желтое поле и черная птица с мощным размахом крыла. Древний герб города. И, вместе с тем, нечто большее…
Здесь было прохладно, даже в июльскую жару. Паша невольно поежился. А вот спутница его, похоже, ничего не заметила. Сунув руки в задние карманы джинсов она сосредоточенно разглядывала потолок. Ни поза, ни лицо – запрокинутое вверх, напряженное, почти вызывающее, не предполагали мыслей о молитве, но Паша отчего-то знал, что она именно молиться.
Да, ей нужна была помощь неба, и срочно. Чтобы говорить ТАК в месте, где наверняка услышат, нужно было дойти до последней грани отчаяния, за которой уже нечего беречь и не на что надеяться. Но как помочь тому кто утопая, всерьез утопая, сочтет протянутую руку оскорблением? У кого осталось совсем мало сил, но и они уходят не на то, чтобы спастись, а на то, чтобы никто не заметил что спастись сама она не может?
– Пойдем, – сказал он и тронул ее за плечо, обрывая слишком дерзкую молитву. Как ни странно, она послушалась сразу, и только миг спустя Паша сообразил, что ничего не говорил. По крайней мере вслух.
Потолок терялся в немыслимой выси. Глаза видели его, но отсюда он казался обманом, над головой было небо в белых, пенных облаках, и скрытые дымкой трещин лики святых смотрели не с потолка, а именно с неба. Не ощущалось и стен. Они были, но их как будто и не было. Вокруг был мир. А внизу, под ногами плотно пригнанные друг к другу каменные плиты вздыбились в самом центре, словно сдерживая нечто такое, чему не могло, не должно было найтись места в этом изначальном мире. Но оно было здесь. И оттого царил полумрак под сводами, и темен был алтарь, и над разбитыми дверями раскинул руки беспомощный, распятый бог.