Текст книги "Зона сумерек"

Автор книги: Татьяна Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Почему это происходит?

– Точно неизвестно. Одна из версий – слишком сильное нервное напряжение. Любовь – это ведь, прежде всего, сильнейший стресс. В хорошем смысле слова. Видимо, в таких случаях стресс усиливается и на каком-то этапе переходит безопасную границу.

Вивиан уже давно смотрит на нас с тревогой.

– И у кого, – спрашивает она наконец, – «последствия» проявляются раньше, у человека или тари?

– Чаще всего гибнет мужчина, – так же ровно отвечает Даяна, – не зависимо от того, человек он или тари. Но бывает и наоборот.

– Так что, – перебиваю я, – это может закончиться гибелью Рея?

– Или твоей.

Я почти вижу, как за этой невозмутимой маской рвется на части ее собственное сердце – самое великодушное из всех сердец.

Слава богам, что они такие! Слава богам, что мы вместе и что идет дождь! Пока тяжелые капли с неравномерным стуком заедающего пулемета лупят по дрожащему стеклу, пока горит свет, пока я вижу их глаза: испуганные, жалеющие но без возражения понимающие и принимающие мой выбор, я знаю что в этом мире все в полном порядке. Я не одна и любая беда, откуда бы она не нагрянула, разобьется о наш тройственный союз.

Стрельчатое окно внезапно освещается бело-голубым всполохом и прямо над головой раздается треск электрического разряда. Лампочка начинает мигать но, помигав, все-таки успокаивается и продолжает ровно светить. И ко мне неожиданно, как гром среди ясного неба, как кирпич с крыши – приходит озарение:

Великие боги! Да ведь я счастлива!

Мне не хочется отпускать их в грозу и в такой ливень, но если в Городе Дождя ждать солнца, можно прождать всю оставшуюся жизнь. То есть я то не против, но друзья – люди занятые. Здесь, внутри Периметра, можно встретить кого угодно: гения, негодяя, святого, последнего мошенника, но никогда не встретишь бездельника. Трудами создан Город Дождя, трудами стоит.

Я провожаю их до дверей. Мы еще немного болтаем в прихожей, потом они выходят за порог, я машу рукой, улыбаюсь и, уже закрывая дверь, кожей, натянутыми нервами ощущаю – началось! Началась Охота…

7.

Мы греем руки над рыжим огнем.

Небо – чаша, полная звезд.

Ты говоришь,

Как несчетные тысячи лет

Лунный заяц в серебряной ступке

Толчет порошок бессмертия.

Но это так трудно понять

Мне,

Еще не уставшей от жизни.

Первая мысль – вернуть друзей. Позвать Рея. Хоть ненадолго оттянуть неизбежное. И я бы оттянула, да только больше нельзя. Лимит времени исчерпан. А вторая – хорошо, что это случилось сейчас, а не вчера, не неделю назад. Я теперь счастлива, а счастливую попробуй возьми – зубы обломаешь. Большого труда мне стоило уговорить Рея отпустить меня. Но кому, как не аборигену, знать, что Охотник и Дичь встречаются всегда один на один. Меж ними нет посредников, у них нет союзников. Только Великие боги, которые в конце концов решают, кому сегодня умирать.

Я поднимаюсь вверх по витой лестнице, которая пронзает особняк, как штопор. Она ведет на чердак. Этот путь – часть ритуала. Но у меня нет почтения к ритуалам и, видимо, поэтому я в свое время не продвинулась в магии. Я многое упускаю, потому, что уверена в бесполезности танцев и заклинаний. Продукт 20 века. Человек с урбанизированным сознанием. В этом отношении я была и остаюсь жесткой, как машина и даже Город Дождя со всеми его чудесами бессилен меня излечить. Возможно потому что я не верю, что это – болезнь.

Я поднимаюсь на чердак и прохожу узким коридором, где рыжие лисы с узкими спинами и мордами хитро скалятся со старинных гобеленов и пружинит под ногами вполне современный линолеум. Это святыня, правда, слегка оскверненная двадцатым веком. Меч висит на стене. Не тяжелый, женский, с удобной деревянной рукоятью в виде какого-то дальнего родственника крокодила. Такие мечи не точат до остроты бритвы и почти никогда не вкладывают в ножны. Его клинок не блестит в полыхающей грозе – он тускл и весь в беспощадных зарубках. Я не верю в ритуалы. Но в силу, независимо от времени живущую в каждом клинке и ждущую своего часа, я верю. Вернее, просто знаю, что она там есть. В том, что я делаю – очень мало магии, еще меньше философии и религии, но, видимо, очень много психологии. Я не снимаю меч со стены, просто подхожу и с силой обхватываю ладонями рукоять. Она шершавая и холодная, но от моей руки быстро теплеет. Я стою так минуту, ни о чем не думая, а вокруг меня течет время. Потом я поворачиваюсь и ухожу, и тощие лисы провожают меня удивленными глазами. Пусть удивляются. Я знаю, что вовсе незачем брать меч с собой. Рей пришел бы в ужас от подобной неосторожности, но я то знаю, что мой Охотник – не воин. И если боги действительно любят счастливых, то я смогу победить не поднимая оружия. А если нет – тем хуже для меня. Я не умею убивать.

Интересно, зачем мне все это нужно?

Мотыльки летят в огонь.

Никто не знает, зачем они это делают. Может быть, у них суицидные наклонности. А может они верят в обретение бессмертия через страдания. зато хорошо известно, что происходит с мотыльками, летящими в огонь.

Ждать положено стоя, и непременно в темноте. В полной темноте у неподвижной дичи преимущество перед движущимся охотником, ты услышишь его раньше, чем он обнаружит тебя. Мизерный, но все-таки шанс.

Но я сажусь в кресло, зажигаю ночник и открываю книгу.

Делай что сможешь и будь что будет.

А потом, как и положено, не задев колокольчика на двери, не потревожив мирно спящего фенакодуса, не разбудив слуг и не скрипнув дверью появляется мой Охотник. И я понимаю, что проиграла. Сражения не будет. Я не хочу с ним сражаться.

Потому что это – Вивиан.

Мир вокруг меня утрачивает аморфность и я уже не могу лепить декорации по своему желанию. И не могу исчезнуть отсюда за тридевять земель. Это называется "локальная стабилизация объекта". Первая фаза Охоты. Но даже если бы я и могла сбежать, я бы не стала этого делать. Я никогда не торопилась убегать от Вивиан. Ее тайна раскрылась просто и неожиданно. Теперь вполне объяснимы все «странности» вокруг нее. Но, почти я ужасом, я осознаю, что это ничего не меняет. Она по прежнему Вивиан. Бесконечно дорогая и близкая.

– Я рада, что ты вернулась переждать грозу, – говорю я и улыбаюсь. Мне очень легко это сделать, потому, что я говорю чистую правду.

– Почему ты не защищаешься? – спрашивает Вивиан.

– Потому, что ты не нападаешь.

– Логично, – кивает она.

– Хочешь кофе? – предлагаю я в том же легком, светском тоне. Она кивает и мы проходим на кухню. И я вижу, что она тоже безоружна.

– Не удивляйся. Не все вопросы можно решить железом. И не все нужно решать железом.

– Я догадывалась, что ты – немножко больше, чем просто человек, – отзываюсь я и это опять правда.

Пока мы неторопливо пьем кофе под аккомпанемент «Rainbow», я все пытаюсь додумать мысль, которая сейчас кажется мне очень важной, однако воображение отказывает мне напрочь. Похоже, оно тоже «локализовано».

– Ну, – сдаюсь я наконец, – как это будет происходить? Как ты будешь отнимать мою душу?

– Еще не решила. Может быть сама отдашь. Если хорошо попрошу.

– Тебе – с полным моим желанием и даже удовольствием, – отвечаю я вроде бы в шутку, но на самом деле – всерьез, – кому другому – а тебе отдам. Уверена, она будет в хороших руках.

– Боги! Ну и бардак у тебя в голове, – фыркает Вивиан, – Ты что, действительно веришь во всю эту чушь? Что Охотники забирают душу? Наивное, но чистое создание. И что мне делать с твоей душой? Хранить про запас на случай, если свою потеряю?

Я чувствую растерянность. Мир рушится. Реакция дает сбой. Здравый смысл ушел в отпуск. Я пью кофе с Охотником. Этот Охотник – Вивиан. И ей не нужна моя душа.

– Знаешь, сколько в Городе Дождя таких идиотских суеверий? – продолжает она, – я как-то из любопытства подсчитала – больше четырех тысяч! В общем-то, дело не вредное. Я и само грешу. Домового подкармливаю. Ветер высвистываю иногда. А моя соседка – та верит во все подряд: в черных кошек, в разбитые зеркала и в прочие потерянные ножики. Вот уж кто, наверное, не скучает.

– Но постой, – прерываю я, – если Охотникам не нужны души, то что же им нужно?

Вивиан внезапно становится очень серьезной:

– Мы, действительно, Охотники, – произносит она с ударением на последнем слове, – только не за некрещеными душами. Дичь у нас другая. Прежде всего – ложь. Это – самый страшный враг. Если человек солгал, неважно, насколько необходима была ложь, он уже опустил щит, закрывающий его человеческую сущность от вторжения. Следом за ложью идут: зависть, трусость, жестокость. Все они – ее родные дети. Уходящему, тому, кто стремиться вперед, кто переходит на иной уровень сознания, всех этих спутников в дорогу брать нельзя. Иначе, незаметно для себя, он может свернуть совсем в другую сторону.

Холодом и странной жутью веет от простых и спокойных слов Вивиан.

– Но если это случится, у Города Дождя не будет более страшного врага.

– Верно, – соглашается Вивиан, – но нас этот аспект беспокоит уже меньше.

– Поясни.

– Ты мыслишь как принцесса. Наследница. Для тебя в первую очередь – благо города. Для Охотников главное – безопасность самого человека. Он станет врагом Городу, но еще более страшным врагом он станет самому себе. Иногда такого человека удается вернуть. Чаще – увы… И если в нем будет достаточно силы, его влияние распространится как чума. Тогда, только тогда, Розали, древний термин «Охота» возвращается к своему изначальному значению. Тогда мы, действительно, бросаемся по следу с целью "найти и уничтожить". Но сейчас не тот случай.

– Вивиан, – перебиваю я, – объясни, что во мне не устраивает Охотников?

Почему они не отпускают меня? Я не лгу… Ну, почти. Во всяком случае вам с Даяной – никогда. Я далека от расизма, сатанизма и прочего философского мусора.

– Верно, – смеется Вивиан, – я тебе все время об этом говорю. У тебя чистая душа, но изрядно замусоренные мозги. Суеверием, фетишизмом, комплексами. На твоей дороге это бесполезный багаж. И даже попросту вредный. Это он тебя держит, а не Охотники. Брось его и иди куда хочешь. Или лети. Никто тебя держать не станет. Да и не сможет.

– Ты пришла только для этого? Для того, чтобы мне это сказать?

– Нет. Еще чтобы выпить кофе.

– Не сейчас. Вообще. В мою жизнь.

– Не смешивай божий дар с яичницей. Попытка объяснить разные явления одной причиной это тоже признак незрелости ума. У любой вещи есть больше чем одна сторона.

– Понимаю, – отвечаю я, понимая на самом деле только одно – более ясного ответа я не дождусь.

Слова и поступки Арбитра всегда были немного слишком туманны для меня.

Разумеется, когда я сотворила тари, он решил, что за мной необходимо приглядывать. Но может быть это глупое подозрение и у явления и в самом деле есть другая сторона? И Вивиан была рядом не "по долгу службы" а потому, что ей так хотелось. Или одно другому не мешает? Но, как бы не решалась эта задача – одного не сбросить со счетов: я люблю Вивиан.

– Ты уже уходишь, – пугаюсь я, глядя на полыхающую в окне грозу.

– Она сейчас кончится.

Я мгновенно возвожу могущество Охотников до управления силами природы, но почти сразу понимаю, что Вивиан просто подсчитала с какой скоростью уходит гроза.

Уже в прихожей я решаюсь спросить:

– Что же нам делать? С Реем? Ведь Даяна говорила…

В полутьме, которую разряжает лишь тусклый зеленоватый фонарь под потолком, Вивиан глядит на меня почти так же спокойно и насмешливо, как Рей.

– Ты хочешь сразу получить панацею от всех бед? У меня ее нет. У Даяны, конечно, ума палата, но тут она тебе не поможет. Ты ее слушай, это полезно, но и сама соображай. Существует тысяча причин, чтобы поступить так, и еще десять тысяч, чтобы поступить иначе. Даже Арбитр не знает, почему и как Человек выбирает пути. А уж куда они могут его завести знают только Великие боги. Я не могу сказать, какую цену тебе отмерит судьба, и никто этого не скажет. Знаю только, что цена тебе будет отмерена не по поступку, а по твоим силам и мужеству. Не иначе. Устраивает тебя такой расклад?

– Вполне.

– Тогда, счастливо!

Она прощается и исчезает за дверью, вместе с ней уходит и гроза. А старый фенакодус спит как убитый, хотя, несомненно, живой. Во сне дергает копытами. Бежит куда-то.

Я поднимаюсь к себе и с удивлением обнаруживаю, что исчезла давящая тяжесть, которая мучила меня с начала каникул.

В Городе Дождя часто идет дождь. Но мы все равно помним о солнце.

И еще одна картинка…

День, как всегда, хмурится но, похоже, не всерьез. На улицах почти светло. Дождик забавляется, швыряя в лицо редким прохожим пригоршни острых холодных иголок. Его это веселит. Нас, как ни странно, тоже.

В Городе Дождя очень легко попасть на окраину. Просто сверни с улицы, и окажешься по колено в мокрой траве. А Город отодвинется, давая простор взгляду. Сегодня он, как никогда, похож на маленький провинциальный городок, где я провела детство, на берегу некогда судоходной, но обмелевшей реки, которую теперь "воробей вброд переходит". Мы с Реем идем по утоптанной тропинке, мимо затянутого ряской озера туда, где в арке серо-зеленой листвы белеют крепостные башни и плывут в сизом небе сизые купола – почти сливаясь, почти паря.

– Разреши напомнить, та сама говорила, что Даяна еще не Римский Папа, и даже не Римская Мама, – произносит Рей.

– Она редко ошибается, – возражаю я.

– Согласен. Вероятно, она и сейчас права, но что это меняет?

– Для меня многое. Я не хочу рисковать твоей жизнью.

– А своей?

Я пожимаю плечами.

– Рей, ты сравниваешь несравнимое. Своей жизнью я готова рисковать по той простой причине, что моя жизнь это моя личная собственность. Могу делать с ней все, что захочу.

– Аналогичный случай, – смеется Рей, вытирая ладонью мокрое лицо, – ты готова рисковать своей жизнью, я – своей. В чем тогда проблема? По-моему, мы ее решили.

– А по-моему это как раз то, что Вивиан называет "профанацией вопроса".

– Пусть будет профанация, – не спорит Рей, – главное, что в таком виде задача имеет решение.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – бормочу я себе под нос.

– А разве нам сейчас плохо? Значит хорошее уже вышло. А что будет дальше – никто не скажет наверняка. Человек – очень сложное животное.

Я догадываюсь что Рей, с недавних пор, и себя считает человеком. Может,

конечно, так оно и есть.

– И что, по-твоему, будет дальше?

– То, что мы захотим, – уверенно отвечает Рей. – Ничего другого и быть не может.

– А если когда-нибудь мы захотим разного? Ты – одного, я – другого?

– Значит каждый получит свое. Тот, кто написал это на воротах

Бухенвальда, был великий циник, но тот, кто первым высказал эту мысль, был великий мудрец. Так оно всегда и бывает. В конечном итоге каждый получает именно то, что хотел и ровно столько, сколько способен переварить. Этот мир полон счастливыми людьми. А Город Дождя – это химера. Выброси ее из головы.

Или не выбрасывай. Как хочешь. Тебе она жить не помешает. Кому угодно, только не тебе.

– Мне хочется увидеть как садится солнце, – говорю я.

– Нет проблем, – отвечает Рей, – по моим подсчетам до заката часа полтора.

Далеко от промокшей земли

Рассыпаясь, звезда догорит.

Только ветер шепнет: "Розали…"

Только он до земли долетит.

Только он поцелует лицо,

Золотистые брови вразлет.

А потом рыжим псом на крыльцо

Прокрадется и тихо уснет.

Я сыграла ненужную роль,

Но почти не жалею о ней.

Как легко забывается боль…

Мне бывало гораздо больней.

Поэтический элит-клуб «Бродячий Пегас». Творческий вечер Янины Бельской.

Мне все равно придется уходить.

Пусть не сейчас, не завтра… Но придется.

И тонкая серебряная нить

Натянется, заплачет и сорвется.

И вспорет мир высокий краткий звук.

И схватит небо утренним морозом.

И прозвучит дверей негромкий стук

Ответом всем непрогремевшим грозам.

Я знаю, ты мечтаешь по ночам,

Что этот день окажется дождливым

И снимет плащ с любимого плеча.

И я останусь греться у огня…

Кого-то это сделает счастливым,

Но не тебя, мой друг. И не меня.

–

На моем дорожном плаще

Пыль тысячи троп.

И одна ведет к тебе,

А все остальные – прочь.

А в твоем саду сто огней,

Две тысячи песен у скрипки.

И одна из них обо мне,

А все остальные – молитвы.

Полнолуние.

Авторские песни Татьяны Сторожевой.

Сон о луне.

Светлый силуэт на стене.

За окном тревожная ночь.

Мне приснился сон о луне,

Золотой и теплой, как дождь.

Я в него спустилась, как в сад,

Позабыв надеть серый плащ

И тревожил пристальный взгляд.

И звучала ночь, точно плач.

Может, так оно и было,

Мне гадать об этом странно,

Может, я тебя любила,

Друг случайный и нежданный.

Может это только шутка

С неопасным поцелуем.

Мне всегда немного жутко

В одиночку в полнолуние.

Золотистый блик на окне…

Погляди, как звезды чисты.

Мне приснился сон о луне

Гордой и волшебной, как ты.

Я его совсем не ждала,

Как не ждут ни встреч, ни разлук.

Может быть и не было зла

От твоих протянутых рук…

Может так оно и было,

Мне гадать об этом странно.

Может я тебя любила,

Друг случайный и нежданный.

Может это только шутка

С неопасным поцелуем.

Мне всегда немного жутко

В одиночку в полнолуние.

Серый город.

Я не знаю, когда это будет.

И не верю, что будет скоро.

Лишь надеюсь, что в этой жизни,

Или в следующей за ней.

Я пройду знакомой дорогой,

И проснувшийся Серый Город

Спустит мост, приветствуя музыкой

Ржавых цепей.

И время свернется в петли.

И путь сомкнется в кольцо.

И я пойму,

Что нет никакого пути…

И, как прощение былых грехов

Я увижу твое лицо.

И, может быть, даже сумею сказать:

«Прости».

Город сумерек, узких улиц.

Город вольных, бродячих кошек.

Город шорохов, город скрипок.

Королей и ночных воров.

Как сейчас там должно быть пусто.

Как спокойно и мертво спит он,

Потеряв королеву, уставшую

Верить в любовь…

Но время свернется в петли,

И путь замкнется в кольцо.

И я пойму, что нет никакого пути…

И, как прощение былых грехов,

Я увижу твое лицо.

И, может быть, даже сумею сказать:

«Прости».

ТРАССА.

Душный день догорал над острыми черепичными крышами, похожими на спины симпатичных ленивых динозавров. Сумерки не несли прохлады. Три черных кипариса, как почетный караул, выстроились в ряд у плывущей в рыжем свете веранды маленького кафетерия и, то ли сторожили любезную им, душную жару, то ли провожали уходящее солнце.

Голос сивиллы был хрипловатый и чуть-чуть, самую малость насмешливый. Ровно настолько, чтобы «клиент» не усомнился, что тут имеет место настоящая магия. Грубая крестьянская рука, темная от загара, крепко держала такую же широкую, но бледную и рыхлую ладонь. Темно-карие глаза глядели со смешинкой – мудрой и понимающей.

– Ты будешь удачлив в игре, но в конце-концов крупно проиграешься. Тебя будут любить три очень красивые женщины, но та единственная, которую полюбишь ты, отвергнет тебя. Будешь знаменит, но переживешь свою славу и умрешь в безвестности. Впрочем, жизнь твоя будет долгой а смерть – легкой.

На круглом столе, перед маленькой компанией, стояла большая бутылка терпкого греческого вина, в оплетке из лозы, и огромное блюдо спелого черного инжира, в котором тихо светилось собранное за день щедрое солнце. Никто не ел. Почтительно и доверчиво двое внимали сивилле.

Играла скрипка – легко и немного печально, одну из тех незатейливых уличных мелодий, которыми так богат любой провинциальный южный городок, и Яна неожиданно подумала, что видит сон. Странный сон длиною в жизнь.

– Как-то все это… безнадежно, – поморщился ее спутник, осторожно вынимая запястье из цепких пальцев сивиллы, – например женщина… Вы ведь настоящая ясновидящая, – в голосе проскользнул едва уловимый вопрос, даже, скорее просьба к этой загадочной женщине с непонятной силой во взгляде – рассмеяться и свести все к заурядному розыгрышу. Но она молчала, продолжая улыбаться, и эту улыбку можно было истолковать как угодно.

– Могли бы вы, скажем, узнать, что за женщина. В смысле: "Кто предупрежден – тот не побежден".

– Это не только возможно, но и очень легко, – глубоким, грудным голосом отозвалась сивилла, – только тебе, Игорь, это не поможет. Судьба – штука хитрая, ее на коне не объедешь.

– А если попробовать?

– Попробуй, – доброжелательно улыбнулась женщина…

– И… что будет?

Сивилла неожиданно рассмеялась низким, почти мужским смехом.

– Кто ж тебе это скажет? Я могу читать линии судьбы на ладони, но если ты отбросил написанное, нет никого, кто сказал бы тебе заранее, чем все это кончится.

– Как-то все это безнадежно, – повторил Игорь, непроизвольно пряча руки под стол.

– А ты? – пожилая женщина неожиданно легко для своей внушительной комплекции развернулась к девушке, и та увидела ее глаза – цепкие, хитрые, умные.

Яна покачала головой:

– Спасибо, не стоит. Свою судьбу я знаю.

И довольна ей? – спросила сивилла, вскинув острый подбородок. Густой голос словно материализовался в вязком воздухе и ощутимо надавил на грудь.

– Вполне, – Яна пожала плечами и через силу улыбнулась. Теперь она понимала, каково было ее случайному спутнику под этим тяжелым взглядом. Отчего он выглядит так жалко и украдкой вытирал о шорты другую ладонь.

Наверное, она и сама выглядела не лучше.

Не отрывая взгляда сивилла кивнула на догорающее небо.

– Час меж собакой и волком, – веско сказала она, – Волшебный час. Ты кто по гороскопу?

Она ответила, чувствуя нарастающее напряжение. Сивилла заарканила ее своим всевидящим взглядом и низким голосом. Яна попыталась освободиться, но лишь увязла еще глубже… ведьму, похоже, позабавила ее попытка. Полные выцветшие губы дрогнули в усмешке:

– Ты оказалась в нужный час под нужными звездами. Редкая удача…

Говори же, – внезапно приказала она.

Что? – спросила Яна, облизывая сухие губы. Сердце испуганной птицей колотилась в ребра.

– Говори, чего желаешь. И, да исполнится все по воле звезд… и моей.

Невероятные слова упали в тишину тяжело, как двенадцать камней в неподвижный черный омут. Никто не заметил, что давно смолкла скрипка. Игорь сидел, открыв рот и был, судя по всему, в состоянии, близком к обмороку. Но сивилла уже не глядела на него.

– Говори! – палец коснулся левого запястья, легонько постучал, – время!

Яна судорожно сглотнула. Шальной птицей метнулась мысль: глупая, нереальная, сумасшедшая. Неужели сейчас, вот так просто…

– Время уходит, девушка. Поторопись.

Цена? – проговорила Яна мучительно, через силу, презирая себя. – Все имеет свою цену. Ты знаешь цену моего желания?

– Знаю. И ты ее знаешь.

– Нет! Скажи мне.

– Нет времени. Солнце садится. Девушка, этот миг может не повториться никогда… Говори!

– Скажи цену! – яростно потребовала Яна, глядя в сузившиеся глаза сивиллы, нависавшей над ней, как стотонная глыба. Последний луч заката мигнул над крышами… и погас. На город рухнула ночь.

– Время вышло, – произнес голос: бесстрастный, чужой и ужасно далекий.

Силы в нем не было никакой.

Слепящая вспышка перед глазами уничтожила тьму… Мгновение легкости и головокружения… И…

Черное, бархатное небо над головой. Низко висящие звезды, огромные, как новогодние игрушки. Пахнущая дождем прохлада. Великолепный бетон под ногами. Неподалеку – крытая шифером веранда, стеклянная будка контроля, опущенный шлагбаум и уходящая в темноту ТРАССА. Девушка обернулась и ничуть не удивилась, увидев за спиной приземистую, заляпанную свежей грязью «Хонду».

Мотоцикл ждал ее.

– Фффу! Чуть не попалась!

Она легко рассмеялась. Пожалуй, ей было скорее весело, чем досадно.

– Добро пожаловать на ТРАССУ. Они близко?

– У нас, как минимум, двести километров форы, – машинально ответила она и только потом рассмотрела того, кто задал вопрос.

Это был щуплый джинсовый парень. Слегка патлатый, в меру помятый, как раз чтобы выглядеть стильным трассовиком а не опустившимся бомжом. До ее появления он дремал в седле, положив руки и голову на «рога» своего «Харлея». Этакий урбанизированный ковбой, типичный продукт ТРАССЫ.

– Они прихватили тебя, сестренка?

Девушка помотала головой:

– Старая гарпия! И я-то хороша! Только в последний момент сообразила! С каждым шлагбаумом Они все хитрее…

Парень кивнул, устраиваясь поудобнее.

– Это как в компьютерных играх. С каждым уровнем задания усложняются, а время сокращается. Но ты, по крайней мере, вырвалась.

– Ага. Как куприновский фиолетовый пес с живодерни – оставив на заборе клочки собственного мяса.

Парень сдержанно рассмеялся.

Неподалеку, в бархатной черноте, светилась пригоршня веселых цветных огоньков. Они были похожи на сигнальные лампочки на панели какого-нибудь старинного, отжившего срок агрегата.

– Что за место? – деловито спросила девушка.

– Спрингз-6, – так же деловито ответил парень, – неплохое местечко. «Кола» со льдом. Туземцы вполне дружелюбны. Про "Парадиз лост", Шумахера и Виртуальную Реальность знают, так что можно считать – цивилизация здесь имеется. Не слезая с мотоцикла он протянул тонкую но неожиданно сильную руку:

– Алан Брэдли.

– Розали Логан, – представилась девушка.

Случайный знакомый прицокнул языком:

– Красивое имя…

– Да я и сама ничего.

Алан Брэдли улыбнулся во весь рот, обнаружив парочку выбитых зубов:

– Кто бы спорил, я – никогда. Слушай, – он неожиданно вспыхнул энтузиазмом, – ты здесь надолго? А то может до бара? Я то собрался уже двигать, но раз ты их отогнала… не возражаешь, если угощу?

– Спасибо, – Розали качнула головой, – Я тороплюсь. Пройду техосмотр и на ТРАССУ.

– Как знаешь, – парень не обиделся, видно понял, что его предложение отвергнуто не из зла и не из прихоти.

– Говорят, – неожиданно произнесла Розали, глядя в темноту, туда где ТРАССА острым углом упиралась в горизонт, – если долго ехать вперед, можно встретить тех, с кем расстался… не по своей воле.

– Можно, – подтвердил Алан. Он запустил руку в необъятный карман куртки, порылся там, добыл банку «Колы», с тихим «чмоком» распечатал и протянул девушке. Она не стала отказываться.

– Это был… твой парень? – осторожно спросил «ковбой». Розали сделала большой глоток и молча кивнула.

– Давно?

– Пять лет назад, – ответила Розали, по-прежнему не глядя на Алана Брэдли, – У него был такой же «Харлей». В дождливую ночь его занесло на повороте. Молчание опустилось холодное и тяжелое, рискуя затопить пограничный пункт "Спрингз – 6", шлагбаум, два мотоцикла и двух одиноких людей в седлах.

Алан неожиданно заметил, что новая знакомая не такая уж юная, как показалось вначале. Ей двадцать пять. Может, чуть меньше.

– Как его звали? – спросил он, чтобы разбить тишину.

– Рей, – ответила Розали. – Он был родом из Города Дождя. Это за Перекрестком. Там, где самый первый шлагбаум. Там начинается ТРАССА. Во всяком случае, для меня она началась именно там.

Она немного помолчала, потом заговорила снова тихим, усталым голосом:

– Это не был несчастный случай. У каждого желания есть своя цена. Рей… очень хотел быть со мной. Он… не умел торговаться. Скажи, – она неожиданно обернулась к Алану, и он заметил, как во тьме вспыхнули сухие глаза, – если бы я сегодня попалась… У меня ведь всего одно желание! Скажи, Они бы, действительно, вернули Рея?

– Они никогда не обманывают, – тихо, задумчиво проговорил Алан, постукивая тонкими пальцами по крутому боку бензобака, – в этом Их сила. Девушка не шевельнулась. Ее силуэт на фоне звездного неба был похож на оттиск на старинной гравюре.

– Они бы вернули Рея, – ответил Алан, – но никто и никогда не смог бы вернуть тебя. Потому, что вернуться назад невозможно. ТРАССА идет только вперед.

– Ты же сам говорил, что Они никогда не обманывают, – хрипло спросила

Розали, комкая перчатки.

– Верно. Не обманывают. Но и правды не говорят. А правда в том, что прошлое прошло. И вернуть его не под силу даже Им. Они просто замыкают твое время в кольцо и оставляют тебя в пустоте. Сначала все идет хорошо, ты счастлив и ничего не замечаешь. А потом вдруг приходит прозрение и ты понимаешь, что уже много лет, а может и столетий, толчешь воду в ступе, как китайский лунный заяц. И, главное, никуда не сбежать, потому что все концы и начала сходятся в одной точке.

Розали невольно передернула плечами.

– Спятить можно.

– Запросто. В сущности, они все сумасшедшие. Носятся по кругу, как белки в колесе, от скуки едят друг друга и не могут понять, отчего несчастны. Но тебе это не грозит, – торопливо прибавил он, заметив, какое впечатление производят на спутницу его слова, – Пока перед тобой поднимаются шлагбаумы, у Них нет ни единого шанса.

– А Рей?

Алан пожал плечами:

– Немного опередил тебя, я думаю… Смерть – это ведь просто еще один шлагбаум. Не первый и не последний. ТРАССА уходит дальше. Куда? Этого никто не знает. Возможно где-то, в запредельной дали, она кончается. А возможно – нет. Единственный способ узнать – ехать вперед…

Алан улыбнулся ей на прощание. У него была хорошая улыбка, не смотря на выбитые зубы. Шлагбаум взмахнул рукой, пропуская тихо урчавшую «Хонду» и мягко опустился за спиной. Мотор взревел. Темноту вспорол свет мощной фары и полетели назад то ли километры, то ли годы. Розали не оглянулась. Она ничего не забыла в этом зачуханном "Спрингз – 6", чтобы оглядываться назад. Ветер бил в лицо плотной струей, и девушка поймала себя на том, что смеется…

Поэтический элит-клуб «Бродячий Пегас». Творческий вечер Янины Бельской.

Мы были из тех…

Не святых, не отпетых.

С мечом у бедра

Целовавших распятие.

Не грешных, не праведных,

Не отогретых

Ни у очага, ни в объятиях.

Мы были из них,

Из опальных поэтов.

Со смехом и бранью

Бросавших перчатку

Царям и Богам и Врагам…

И Любимым

Мы пели о счастье.

Мы были!

Нет замков прочнее на свете,

Чем карточный домик,

Скрепленный мечтою.

Мы были из тех,

Кто братался со смертью.

И бился с любовью.

Мне не спится без стука шагов под окном,

Если замерло все, ожидая рассвет,

Значит, кажется мне, мы остались вдвоем,

Я и город, которому тысяча лет.

Значит, утром не вспыхнут окна,

Не пойдут на работу люди.

Нет, пускай уж он лучше будет,

Этот звук, дребезжащий в стеклах.

Мне не спится без лая дворовых собак,

Если замерло все в беспокойной ночи,

Значит тот, кто еще говорил – промолчит,

И никто не подаст нам спасительный знак.

Неприступных стен не бывает,

Ну а вдруг к нам залезут воры?

Ну а вдруг не спасут запоры?

Нет, пускай они лучше лают.

Я без воя сирен ночь промаюсь без сна,

Потому что я знаю – мой город не Рай,

И когда, невзрываема, спит тишина,

Значит, брошен совсем. Значит, хоть помирай.

Если вой разрывает полночь,

Значит, сердце надежда греет.

Значит, кто-то спешит на помощь,

И, возможно, еще успеет.

Фольклор ТРАССЫ.

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ…

"Сорвать лучший плод бытия:

значит жить гибельно".

Ф. Ницше.

«Там, где кончается асфальт, Начинается Рай».

Песня.

1.

"… она вырвалась вперед. Маленькой черточкой на горизонте замаячил очередной шлагбаум и Розали ощутила странную уверенность что стоит ей проскочить это препятствие, и она в безопасности. Странное, ничем не обоснованное чувство, но оно крепло в ней с каждой секундой. «Хонда» неслась, как загнанный конь, хрипя и повизгивая, и вдруг в зеркале заднего обзора Розали заметила, что черные фигуры, висевшие за спиной как гончие псы, одна за другой сбрасывают скорость и останавливаются. Чем то их пугал этот шлагбаум. Розали пролетела под ним, не снижая скорости. ТРАССА уходила дальше, теряясь в зеленоватой дымке хвойных лесов. В реве безотказного мотора она не сразу уловила странную, непривычную, новую для себя тишину. Тишину не внешнюю, а внутреннюю. Она, сломя голову, летела вперед так, словно ничего не случилось.