Текст книги "Зона сумерек"

Автор книги: Татьяна Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Страшно? – вполголоса спросил его приятель с гитарой. Рассказчик не обиделся. Задумался.

– Не то, чтобы страшно, – ответил он наконец, – а… тонко, как первый лед по осени. А внизу – бездна. Или как в лотерее, когда четыре номера из пяти совпали, а последний и глядеть боишься. Лучше не скажешь. Словом, остановился. Гляжу. Мост хороший, заасфальтированный, быки такие…солидные, река вокруг них прямо бесится. Посередине, как положено, дорожная разметка, уже полустершаяся. А за мостом… то же самое. что и здесь. Те же горы, та же тайга, та же узкая тропка. Странно, да? А потом я увидел внизу, по другую сторону моста маленькую копошащуюся букашку. Пригляделся… братцы, это был я!

Не знаю, сколько мы простояли так, друг напротив друга. Солнце там, похоже, все время стоит в зените и не двигается, потому, что двигаться ему больше некуда. Потом меня злость взяла. И смешно стало – испугался призрака в тумане, того и гляди закричу, как тот ежик: "Лошадь!" Прыгнул я в седло, как ковбой, газанул, отжал сцепление и – 120 с места.

– А тот?

Парень вполне определенно хмыкнул и снова замолчал, правда на этот раз ненадолго.

Таранить самого себя, это, доложу я вам, ощущение. Главное, до жути реально все, шум, выхлоп, глаза безумные, и неизвестно, чем все это кончится…

Только самоубиться мне не дали. Откуда ни возьмись, словно вывалился белый «мерс» новячий, сверкающий. Тормознул прямо передо мной, меня аж ветром шатнуло. Ну и я тормознул. Даже не знаю как. Шин было жалко до смерти.

Последние ошметки из-за этого пижона загубил. А он стоит поперек дороги.

Тишина. Из автомагнитолы вполголоса так, романс старинный "не уезжай, ты мой голубчик". И стыдно мне отчего-то, будто в детстве. Когда перед праздником из стола конфеты упер. Снимаю шлем, вешаю на рога. Смотрю, что дальше будет. А дальше – открывается дверца и вылезает из «мерсюка» такой детинушка былинный косая сажень в плечах, грудь колесом, физиономия круглая, как тарелка, улыбочка ехидная, но ничего, не злая. Белобрысый такой. В пиджачке "От Кардена". В рубашке шелковой серебристой баксов за восемьдесят. Подваливает ко мне походочкой молодого медведя, уверенностью в себе от него – на три метра. Видно, что он здесь свой в доску, в отличие от меня, и все ему насквозь знакомо, и тормознул от меня не для того, чтобы выпендриться. Тоже ведь, тачкой рисковал человек. Да вроде как и не сердится он. Подошел.

Положил руку на плечо – меня аж к земле пригнуло, и задушевно так спрашивает:

– А ты, приятель, куда собрался?

Вопрос чисто риторический, ответа не требует. Ну я и не отвечаю, чтобы совсем идиотом не выглядеть. Но чувствую, что все равно выгляжу. А он мне:

– У тебя допуск к овладению пространством имеется?

Я ему, дурак дураком:

– Чего?

А он, еще задушевнее: Бумага такая, со штемпселем, где русским по белому написано, что тебе сюда можно… Или хочешь, чтоб ребята под мостом твои «фрагменты» собирали? Пока я подыскивал возражения, на лицо моего избавителя вдруг набежала тень. Он достал сотовый телефон и отрывисто бросил в трубку:

– Гавриш, тут у меня небольшая проблема. Не подскочишь на полминуты?

Не успел он договорить, опять-таки, не разбери-поймешь откуда вылетел второй белый «мерс», сверкая фарами. Видно, там ночь была. Затормозил.

Выходит оттуда такой же прикинутый, уверенный паренек, только в кости потоньше, в плечах поуже, темноволосый и лицо, извиняюсь, поинтеллигентнее.

Улыбнулся мне, руку подал и…

– Зачем звал, Миша?

Слушай, браток, пошукай в своем бортовом компьютере, этот тип у нас по реестру в «усопших» значится? Глянь "несчастные случаи" и «суицидников»… Я, признаюсь честно, похолодел. Желудок стал тяжелым, как камень, а колени мягкие. Потому что я, братцы, только сейчас понял, на кого меня нанесло. И сообразил, что если сейчас Гавриил меня в своем «реестре» отыщет, то придется мне садиться и ехать… прямиком на тот свет. И жаловаться ведь не на кого – сам напросился. Но тут Гавриш из машины вылез, улыбнулся ободряюще, нету, мол, тебя, можешь выдохнуть. Миша тоже заулыбался, хлопнул меня по плечу и махнул рукой: "езжай, с Богом". Я развернул «козла» – мама моя женщина! Никаких, понимаете, гор – шоссейка ровнехонькая, как скатерть. Садись и поезжай. Оглянулся я назад… Сами знаете, что бывает, когда назад оглянешься. И никаких «мерсюков», конечно, нет и в помине.

Вот и все. Завелся я и поехал. И только километров через десять, у ближайшей заправки понял, как испугался. Канистра запасная так и не понадобилась.

Пару мгновений в кафешке висела тишина с неким оттенком раздумчивости.

Потом, словно обвал в горах, грянул молодецкий хохот, так, что звякнули бутылки а кошка, не сообразив с дремы, метнулась в подсобку. Невольно улыбнулся и Леший. "Байки склепа". Фольк…

Стеклянная дверь снова противно скрипнула. Леший скосил взгляд чисто машинально, и вдруг заметил, что хохот как то сразу обрезало да и голливудские улыбки в 45 зубов попритухли. Вошедший – паренек лет двадцати, не больше, темноволосый, в американской кожаной куртке «Пилот», шагнул через порог и обежал "Золотую рыбку" быстрым, внимательным взглядом. Стряхнул с куртки капли дождя. Шагнул к стойке. И по причине высокого роста паренька и малой площади помещения одного шага ему как раз и хватило.

– Ша! – в одну восьмую голоса рявкнул бородатый, тот, кого Леший окрестил Ильей Муромцем, – отключили приборы. Закрыли глаза. Задача на сообразительность: кого принесло – серого или черного?

Мотогитарист, по аналогии – Алеша Попович, фыркнул, но глаза прижмурил, хотя и не слишком старательно. Добрынюшка, судя по движениям крутых плеч тихо похмыкивал.

– По каким приметам определяем врага? – прошипел Муромец, – отвечать быстро, не думая…

– Если купит 50 грамм коньяка, значит черный, а если банку пива – серый, – предположил Попович.

Паренек у стойки хмыкнул, мягко, словно на шарнирах развернулся к продавщице и голосом, насквозь нейтральным, попросил:

– 50 грамм коньяка и банку пива.

Добрыня заржал первым, богатыри подхватили и с грохотом отодвигая стулья выкатились из «рыбки» под мелкий дождик. Сыто заурчали моторы. Вспыхнули фары, вырывая кусок дороги прямо перед колесом. Не отдавая себе отчета, словно что-то тянуло его, Леший двинулся следом. Передвижная "богатырская застава" уже оседлала своих «коней». Внезапно Муромец обернулся, весело оскалился и отдал Лешему скаутский салют. Тяжелая машина взяла с места, как Бурушка Косматый, неспешно и мягко, но с каждым оборотам колеса набирая силу и скорость, чтобы метров через 200 превратиться в ревущую комету. Красная «Ява» пристроилась в кильватере, Попович закинул гитару за спину и узкий, стремительный «Иж-Планета-Спорт» лихо сдернул с места, оглашая ревом окрестности, глушителя на нем, конечно, не было, кто их ставит на «гончаков»? Лешего окатило выхлопом, он сморщился и заморгал. Троица уходила в темноту. Случайные парни. Совершенно пустая встреча. И тем не менее, Леший не отводил взгляда. Там, куда исчезли «богатыри» проезда не было. Кривая улица упиралась в глухой забор старого монастырского комплекса, уже лет пять, как заброшенного напрочь и занятого, в основном, бомжами, мелко-уголовным элементом и бродячими кошками. Ходили слухи, что бомжи их едят со страшной силой, но кошки там все равно селились с упорством, достойным лучшего применения.

Леший ждал, что с минуты на минуту послышится затихший, было, звук моторов, но на улочке было тихо.

– Развлекаются ребята, – негромко заметил кто-то у левого плеча. С нервами у Лешего с недавних пор было плоховато (а у какого труженика пера с ними хорошо?), он едва удержался чтобы не шагнуть в сторону. В следующую секунду он узнал голос – это был тот паренек из кафе, кому же еще? Леший скосил глаза и, как ему показалось, незаметно оглядел незнакомца. Сухое лицо с правильными чертами, как-то сразу вызывавшими симпатию, правда, немного резковатое. Тонкий, прямой нос, узкий подбородок. Такие лица бывают у людей от природы не слишком сильных, приключений не ищущих, но бесстрашных и умеющих, если надо, ответить ударом на удар. Он слегка качнулся с носков на пятки и обратно, шевельнул плечами, словно разминался. Леший поднял глаза… и неожиданно встретился с таким же изучающим взглядом. Отчего-то стало неловко и он поспешно отвернулся. Но внимательный взгляд незнакомца не отпускал. Леший чувствовал его кожей. Дождь монотонно барабанил в стекло витрины, то затихая почти, то вновь набирая силу, как заедающий пулемет из старого фильма о Гражданской войне. Становилось зябко.

Собственно, никаких дел у Лешего на сегодня больше не было. Самое разумное, что он мог сейчас сделать – это вежливо кивнуть случайному собеседнику и сесть в подходящий автобус. А там и дом. Кофе. Футбол по телевизору. Наши с футбольным клубом первой лиги острова Мальты… Исход известен заранее… Пара телефонных звонков: один – Татарину, другой – бухгалтеру, Марине, чтобы завтра в «Гелиополе» его не искала. Но привычные мысли не настраивали на нужный лад, казались скользкими и увертливыми и все время норовили сбежать, оставив вместо себя звенящую пустоту. Должно быть, их сбивал дождь.

– Погода – повесится можно, – произнес Леший скорее себе, чем незнакомцу. Тот скользнул по нему своим странным взглядом: в нем чувствовалась настороженность, но не враждебная и к Лешему имевшая отношение лишь отчасти.

– Дождь в дорогу – к счастью, – тихо произнес он. Неизвестно от чего, то ли он непривычно-тихого вечера, то ли от того, что осенняя морось отгородила их от всего мира на крохотном сухом пятачке, от тусклого света маленькой лампочки под козырьком или просто от дурацкого настроения, но слова незнакомца, по сути, банальные прозвучали значительно, веско, даже зловеще слегка…

– Моя дорога не дальняя, два шага шагнуть – и дома, – ответил Леший совершенно искренне. Собственный голос показался ему чужим, и удивил наигранной бодростью. Послышался шум подходящего автобуса. Через мгновение он и сам выполз из-за угла, оранжевый, лоснящийся от воды как чисто вымытый бегемот, с круглыми блестящими глазами – фарами. Леший поднял воротник плаща.

Карие глаза мигнули в темноте. Сощурились. Казалось, незнакомец хочет что-то сказать. Леший невольно задержался. Из-за тусклых облаков показался краешек луны и снова спрятался, но Леший заметил, как повернулась к ней голова незнакомца, метнулись глаза, дернулся кадык, словно шевельнулись в горле какие-то слова. Дверцы автобуса захлопнулись. Леший понял, что ошибся и, чтобы рассеять неловкость, сказал:

– Все равно, наверное, не мой. Да тут и пешком недалеко. Не размокну.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Дождь сейчас кончится, – произнес ему в спину незнакомец. Леший поглядел на небо в сплошной пелене облаков – никакого просвета в них не было и в помине. В это время года чистого неба над городом почти не бывало и дождь шел постоянно. "У Боженьки, видать, все кастрюли прохудились", – говорили старухи.

– Почему он должен кончится? – удивился Леший.

– Потому, что пора идти. Время.

В памяти проснулось неожиданное: спокойные серо-рыжие глаза, бесстрастный голос сивиллы от которого любая банальность казалась значительной. Медленная улыбка с толикой грусти и бездной решимости. "Апокалипсис предрешен. Время вышло. Пора."

Налетел внезапный порыв ветра, швырнул в лицо горсть воды, толкнул в плечо и мокрые листья отозвались быстрым шепотом: пароль – отзыв. Леший почувствовал холодок меж лопаток, словно к его плечу прикоснулось нечто, весьма напоминающее неизбежность. И бессовестно быстро чувство тревоги сменилось азартом: "Неужели…"

"Послушай, ты кто?", хотел спросить Леший, но почувствовал, что вопрос прозвучит глупо. И сказал совсем другое. Как-то само вырвалось:

– Куда же они подевались, хотел бы я знать?

– Первый раз, что ли?

Вопрос прозвучал неожиданно. Леший едва удержался на месте, чтобы не попятится. Мир, определенно, переворачивался с ног на голову. Внезапно показалось, что деревья двигаются на него, пытаясь сжать в кольцо, небо с мутной желтой луной оказалось до дури близким. Когда Леший понял, что уже добрых полминуты не слышит дождя, накатила слабость, сердце сжало как бывает, когда злоупотребишь кофе. Карие с прозеленью глаза показались величиной с блюдца. До краев наполненные осенью, холодным дождем, ночью… внимательные, настороженные. Незнакомец, видимо, понял, что с Лешим творится что то не то. Узкая ладонь быстро нырнула в карман.

– Я не представился. Извините.

"Сергей Боровской. Частное детективное агентство «След». Адрес. Телефон. Факс". Леший машинально перевернул визитку. На обратной стороне красовался фирменный знак – голова собаки с острыми ушами и темными бусинками глаз.

– Вы – тот детектив, про которого говорил Рустам, – сообразил Леший и облегченно вздохнул. Все вроде бы встало на свои места. Никакой мистики. Только вот радости облегчение не принесло и спустя мгновение Леший понял – это было разочарование.

– Рустам сказал, что будет очень не против, если мы поработаем в контакте, – добавил детектив.

"Был бы я киллером, Татарина бы бесплатно замочил", – с чувством подумал Леший. Но вслух сказал другое – вежливая фраза прыгнула на язык сама, не пришлось и выдумывать.

– Что-нибудь уже выяснили?

– Кое что, – Сергей пожал плечами, – не очень много. Но след обнаружился и я как раз собирался его проверить. Если хотите – можете составить компанию. Вы ведь не торопитесь?

"Глазастый!" Лешего и впрямь не тянуло домой. Тем более после только что пережитого разочарования. Тянуло вернуться в «рыбку» и как следует расслабиться… впрочем, ночная прогулка неизвестно куда, неизвестно с кем и неизвестно зачем была не хуже. Журналист – это ведь не профессия, это диагноз. Он уже совсем собирался кивнуть, но вдруг насторожился?

– Послушайте, а как вы меня нашли? Я ведь и сам не знал, что зайду в «селедку».

Сергей Боровской неожиданно улыбнулся:

– Верхнее чутье. И чуть-чуть удачи.

Леший почувствовал себя глупо. Неизвестно почему возникла и намертво прицепилась мысль, что парень чего-то недоговаривает. Улыбался он хорошо, искренне. Но сторожащий взгляд его не потеплел ни на градус.

ГЛАВА 2.

Дома расступились, пропуская их на тихую старую улочку с заборами, запрятанными в густой кустарник. Строения, что прятались в глубине дворов, были в основном двухэтажными, частью погорелыми, разрушенными и уже давно не жилыми. Пропустили и снова сомкнулись за спиной. Свет фонарей сюда не проникал, лишь луна иногда проглядывала сквозь облака, но тотчас пряталась обратно, и на улочке царила непроглядная темь. Попав в лужу Леший чертыхнулся.

– Простите, – вполголоса отозвался Сергей, – совсем забыл…

В его руке появился фонарик и ярко-желтым лучом заметался по дороге выхватывая длинные лужи на узкой полосе разбитого асфальта. Больше Боровской не сказал ни слова, видно, он был не слишком разговорчив. Молчание тяготило Лешего. Он порылся в памяти, подыскивая подходящую тему для разговора. Вообще то с этим у него никогда проблем не возникало, но сейчас Леший со странным чувством обнаружил, что в голове много посторонних мыслей, но ни одной подходящей. Для пустого и необременительного разговора вечер был явно не тот.

Улица поворачивала к монастырской стене. Можно было прожить в городе всю жизнь, но так и не научится ориентироваться в этих узких, длинных, кривых, зигзагообразных, выгнутых под различными углами улочек и коротких переулков, где номера домов были те же, а вот название уже другое, если только удавалось его обнаружить. Каверны пустырей, штабеля брошенных бревен, уже черных и подпорченных гнилью, непонятного назначения кирпичные домики размером с привокзальный туалет (их и использовали так же), и буйные заросли шиповника по оврагам – так выглядел город на окраине куда, как шутили местные жители, за семьдесят лет советская власть так и не добралась.

Леший не был здесь тысячу лет. Для этого была причина. Сейчас она выросла прямо перед ним – длинный, просевший от времени барак в широких тарелках лопухов. Одна стена, обращенная к дороге была полностью разрушена и в провале можно было разглядеть дверной проем. Дверь, конечно, давно сняли и унесли – не перевелись еще на Руси хозяйственные люди. Барак был расселен лет пятнадцать назад, а до этого, да и после, считался в городе "дьяволовым гнездом", вроде дома 302 бис по Садовой из бессмертного романа Михаила Булгакова. А для Лешего этот старый дом был полон трагических воспоминаний.

Здесь, со своими родителями, жила его студенческая любовь – непонятная и неприступная. Возвращаясь из института она взбегала по ступеням, прыгала на низкий подоконник в коридоре и замирала. И так, у этого окна, она стояла часами. Глядела на восходящую луну и думала неизвестно о чем. И пытаться ее разговорить в такие часы было делом безнадежным – она попросту не слышала ничего, словно была не здесь. А однажды, видимо заглядевшись в небо, шагнула из окна. Вроде и невысоко здесь было, второй этаж, и мягкие лопухи внизу, но шаг этот стал последним в ее жизни. Врачи потом вывихнули извилины, пытаясь объяснить себе причину смерти молодой здоровой девушки – она даже не сломала ничего, никаких внутренних повреждений, совершенно здоровое сердце. Оно остановилось просто потому, что вдруг расхотело биться.

Тогда Леший, молодой еще парень, первый раз услышал пророческие слова ее отца: "Всякий живущий имеет право на три великих дара: любовь, смерть и свободу воли". Пожилой человек, единственный, казалось, не испытывал нужды ломать голову над непонятной смертью дочери – он что-то знал. Прошло немного времени, и он исчез из поля зрения Лешего. Виктор пытался его искать, но не преуспел и скоро бросил.

Внезапно он остановился, словно споткнулся. Прошлое каким-то непонятным образом пересеклось с настоящим: в этом доме пропадали люди! Он не заметил, что молчаливый спутник его погасил фонарик. Небо очистилось. Величественная луна плыла в бархатной черной воде подобно золотому кораблю и вся улица вдруг показалась Лешему словно оттиснутой на старинной гравюре: исчез мусор, поломанные заборы, перекошенные двери и разбитые окна. Острые крыши взметнулись вверх, как готические шпили, стрелами громоотводов прорываясь из мира дольнего в мир горний. И колдовской красотой завораживали, манили, не пускали… И словно кто-то невидимый тихо шепнул на ухо: "Так бывает всегда…"

Белая луна отразилась, должно быть, в темном стекле дома напротив и пушистый лунный заяц прыгнул на дорогу, под ноги, явно стараясь "перерезать путь". Спутник Лешего сощурился и тихо цыкнул – пушистая тень метнулась назад и пропала. Леший вскинул изумленный взгляд – глаза Сергея Боровского смеялись.

– Совсем распустились, косые. Думают – перекресток, так все можно…

"Перекресток?!" растерянно подумал Леший. Значит? Значит – все правда.

И он вышел на перекресток. А Сергей Боровской – проводник… Значит и та встреча в «рыбке» была не случайной. И то, что пробираясь по кладбищу он потерял ключи – ключи ему больше не понадобятся.

– Путь свободен, – тихо обронил Сергей. Он словно ждал чего-то от Лешего и тот, сообразив, торопливо кивнул. И первым шагнул вперед, пересекая невидимый и неощутимый Рубикон.

Теперь они шли быстро, почти бежали а луна летела чуть впереди и мокрые дорожки на асфальте переливались, как ртуть. Воздух пах водой. И тишина стояла такая, словно и ветер отстал. Дома подмигивали рыжими окнами, но Леший не смотрел на них – в этом свете они казались плоскими, как театральная декорация, словно там, за красивым резным фасадом была пустота и тяжелый бархат кулис.

Откуда-то из подворотни выскочила маленькая черная собачонка с белыми пятнами на груди – почти щенок, недопесок. Смешной короткий хвост полубубликом подпрыгивал при каждом движении худого тела с подведеным животом. Надорванные в старой драке лепешки ушей, свисавшие по обе стороны длинной морды делали псину жалкой и уморительной, как бедный Чарли из немой комедии. Леший невольно улыбнулся и неожиданно для себя позвал: "Гуляш,

Гуляш…". Собачонка совсем по-человечески сморщилась, фыркнула, повернулась и засеменила вперед, стараясь не слишком отрываться от Лешего.

Кирпичный дом стоял в глубине двора. От улицы его отделяли два солидных столба на которых со скрипом покачивались в петлях ворота, запертые на огромный замок. Табличка грозно предупреждала: "Посторонним вход воспрещен".

Забора не было.

Вместо него темнел черный провал, куда и шагнул Леший.

И в испуге попятился. В темноте горели зеленые глаза, смутно угадывались острые уши и напряженные спины. Глухое рычание отбило охоту двигаться – зверюг было не меньше десятка.

– Гуляш? – вопросительно позвал Леший, надеясь неизвестно на что.

– А это когда как, – со смешком отозвалась темнота, – когда мы ловчее окажемся, когда они. У нас тут экологическое равновесие. Пара псов покрупнее принюхиваясь и приглядываясь к Лешему с нездоровым интересом попыталась приблизиться… И вдруг псы шарахнулись в сторону, как вороны от пугала. Зеленые огоньки во тьме вмиг погасли, словно привиделись. Леший оглянулся – рядом стоял Сергей. Он появился совершенно бесшумно и сейчас стоял, разглядывая сцену сощуренными глазами, словно видел в темноте.

– Развлекаемся, Степаныч, – негромко бросил он, – людей пугаем…

– Брысь, – рявкнула на собак коренастая фигура в ватнике, надетом, похоже, на голое тело. Бомж(кто же еще?), приблизился, разглядывая незваных гостей и в нос Лешему ударил запах немытого тела.

– Ну извини, – развел руками человек, – я думал, что тут посторонние, а тут по делу…

Узкий темный закоулок под крышей сплетенных кронами тополей заливал мертвенный свет луны и утоптанная дорожка, исписанная кирпичная стена, темные тени деревьев и поднимавшаяся вдали громада монастыря – все казалось нереальным, праздной выдумкой, сном, навеянным музыкой «Наутилуса». Леший вступил на двор с трепетом, вспомнив Алешу, черную курицу и подземных жителей.

Сергея мистические настроения спутника, видимо, не касались, он шел пружинящей походкой, поглядывая по сторонам, посвечивая фонариком, который опять появился в руке.

Вход в «бомжатник», как Леший окрестил заброшенную кирпичную избушку, оказался классическим – через аккуратно выставленное окно. Степаныч, ловкий, как кот, нырнул первым. Леший, неловко подобрав плащ и пригибая голову пролез следом. Сергей вырос рядом через мгновение – бесшумный и невозмутимый.

Свет луны с улица проникал в окна и довольно ясно можно было разглядеть длинную продолговатую комнату со следами кресел, некогда встроенных в пол, и с полом же и выломанных. Из дыр в полу торчал лохматый войлок. Леший шел за Степанычем, стараясь по возможности наступать на те же половицы – пол покачивался. Как ни странно – здесь было тепло и даже сухо. Пахло подгнившей картошкой, землей, мышами… Откуда-то отчетливо тянуло дымом. Лестница круто уходила вверх, теряясь в темноте, но Степаныч взял влево и протиснулся в щель, выломанную в запертой двери.

Внутри плавал оранжевый свет. Дымом пахло отсюда. В темноте, вокруг пляшущих языков костра угадывались силуэты людей без лиц. Одна из них вдруг порывисто вскочила и одним прыжком оказалась у двери.

– Монастырских поймали?

Заросший по самые глаза низенький человечек привстал на цыпочки и попытался заглянуть ему в лицо. На узкой, вытянутой морде жутковато блеснули круглые черные глаза без белков и под приподнятой верхней губой на мгновение показались острые мелкие зубы. Леший аж шатнулся назад.

– Уймись, Дракула. Будет тебе и белка и свисток и какава с чаем, – бормотнул Степаныч, пропуская Лешего.

– А зачем он нам, если он не монастырский? – острый, вытянутый нос

Дракулы неопределенно шмыгнул, – плащ у него хороший…

– Я сказал, уймись! – рявкнул Степаныч, – иначе сейчас в "живой уголок" суну.

– Напугал ежа голым задом, – фыркнул маленький Дракула, не спеша уходить. Черные глаза его разглядывали Лешего в упор с каким-то капризным, нехорошим интересом.

– Привет, Кузя, – бросил Сергей. И лохматый Дракула мгновенно потух, как фонарик на севших батарейках.

– Шучу я, Серый… – зубы мелькнули в заискивающей улыбке, – веселый я…

– Брысь.

Кузю – Дракулу сгребло так быстро, что Леший даже не успел заметить в какую сторону он испарился.

– Простите дурачку, – незлобиво буркнул Степаныч, – располагайтесь.

Почти квадратная комната, метров двадцать, не больше, была меблирована полом, потолком и стенами. Посередине, где горел костер, половицы были сняты.

Садится предстояло видимо там, где стояли. Леший нерешительно замешкался. Сергей, который был здесь, как рыба в воде, освободился от куртки, свернул ее вдвое, бросил на пол и кивнул ему приглашающе. Сам он устроился на корточках в темноте, подальше от огня.

– Это журналист, – сказал он негромко, ни к кому не обращаясь, – он будет вам задавать вопросы. Если ответы его устроят – получите от него на водку.

– А если нет? – встряла безличная тень слева от Лешего, без определенного пола и возраста.

– Тогда от меня – на орехи, – серьезно ответил Сергей, – Так, что лучше напрягитесь, ребята. Мне с вами ссориться вроде бы не из-за чего, Кузя шалит, так это в нем дурная кровь играет, я не в обиде… Хорошо бы так оно и осталось. Неясные тени, которые Леший при всем старании мог лишь смутно угадывать в темноте, зашевелились, двигаясь ближе к костру. Размытые силуэты приобрели некоторую четкость и оформленность, но лиц по-прежнему не было. Они замерли, словно у невидимой черты, все разом, будто услышали команду. И снова матовый свет заслонил их от взгляда Лешего рыже-черным газом. Из дверного проема потянуло стылым осенним холодом. Леший не стал доставать диктофон – подобных вещей он обычно не забывал до тех пор, пока статья не уходила в набор.

– А что за дела с монастырскими бомжами, – спросил он.

Костерок был обложен кирпичами в три ряда. Нагреваясь, они излучали тепло, когда очаг тушили, чтобы испечь картошку. Грязные руки со страшными,

обломанными ногтями перебирали бурые клубни тут же. Руки Леший разглядел хорошо…

Внезапно он насторожился – ухо его давно уже улавливало неясные шорохи за спиной: то ли у стены, то ли в стене. А может – в соседней комнате. Негромкие такие звуки – тихий хруст и слабый шелест чуть ли не под ногами.

– Что здесь? – перебил он, оборвав чей-то обстоятельный рассказ о затяжной войне «вольных» бомжей с «монастырскими».

– Не бойся, – Степаныч осклабился, – это братья наши меньшие из славного племени грызунов. Сегодня они тихие… Эти бестии знают все наперед, когда они спокойны – и мы не чешемся.

– А с чего бы им сегодня-то беспокоиться, – встрял молчавший до этого Сергей.

– Мало ли, – отозвался Степаныч, – Перекресток все-таки. Дело тонкое.

Леший вскинул голову – бомж смотрел на него в упор, пронзительным взглядом, и в этих глазах, жестоких и хитрых, вдруг почудилось Лешему нечто чуждое и одновременно смутно знакомое, что-то похожее на древнюю насмешку: не злую но и не добродушную. Внезапно Степаныч подмигнул… и отвел глаза, словно ничего не случилось.

А что, собственно, случилось?

– Собачки здешние, – спросил Леший, – людей не обижают?

– Нет, конечно, – Степаныч пожал плечами, – зачем обижать. Они не обижают. Они охотятся.

Повисла пауза и Леший снова услышал шорох, на этот раз как будто ближе.

– А сектанты, белые братья, появляются? – быстро спросил он.

– А пес их знат, – встрял тонкий, старческий голос, – в прошлом годе ходили тут с крестами, в балахонах, кошек черных жгли да выли дурным мявом не хуже тех кошек, а сейчас давно тихо. Говорят, таперя против них закон придумали, сажать будут, так не знаю, правда ли нет?

Закон давно есть, – ответил Леший, непроизвольно улыбаясь. Он так и не разобрал, кто из нахохлившихся фигур подал голос, все они были какие-то одинаковые… – Только по нему не садят. Надругательство над могилами, к примеру, это административное нарушение, а не уголовное.

– Закон есть а посадить не могут? Что же это за закон такой? – простодушно удивился бомж.

И снова повисло молчание. Леший соображал, как лучше перейти к главному вопросу, об исчезнувших бесследно людях и о тайне подземелий.

Легенды в городе ходили чуть не со дня его основания и первая датировалась 1382 годом, когда, как пишут в прессе "по непроверенным сведениям" Великий князь Московский Дмитрий Донской после Куликовской битвы затормозил ордынский выход за три года и запрятал серебро где-то в этих непролазных местах. Зарыл клад в землю, а сверху, чтоб никто не догадался, часовенку соорудил деревянную, верных дружинников под видом монахов поселил и стало местечко посадом. А после вокруг и целый городок вырос за неприступным каменным монастырским валом.

С тех пор княжеское это серебро только что ленивый не искал. Кладоискательский зуд поддерживало то, что в ручье, вытекавшем из под монастырской стены, обнаружились примеси серебра. Может, конечно, монастырская ключница там серебряное блюдо утопила…

Существовали и другие байки. Некоторые имели происхождение совсем недавнее, и Леший бы не поручился, что к этому не приложил руку вездесущий Татарин.

Увлекшись размышлениями он не заметил, как в «бомжатнике» установилась живая, дискомфортная тишина, что маленький Кузя – Дракула стоит на четвереньках и по-собачьи принюхивается, а страшноватые руки сноровисто сгребают картошку. Он вынырнул из раздумий, когда по ногам деловито скользнуло серое тело и быстрым, грациозным прыжком выметнулось в дверной проем. Костер треснул и заметался. Степаныч вскочил, и на стене выросла громадная, устрашающая тень.

– Ша! – рявкнул он, – Дракула, нюхай!

Перестаньте, – детектив брезгливо поморщился. Он давно уже стоял, как и Леший. Сергей нагнулся, поднял свою куртку, без суеты отряхнул, словно не замечая сжигавших его взглядов.

– Ну!? – не выдержал Степаныч.

– Это Они.

Бомж замысловато выругался, в глазах его металась злость пополам с животным страхом.

– Далеко?

– Не очень, – сдержанно ответил Сергей.

– Твою мать! – с чувством выругался Степаныч.

Костер метался, словно тоже был напуган. Безликие тени, то ли люди, то ли что-то другое, замерли вдоль стен, как абстрактные скульптуры. Их было,

как успел разглядеть Леший, около десятка.

– Что случилось? – спросил он, – кто-то угрожает вам?

– Им не угрожают, – бросил Сергей, – их истребляют. Гончие Смерти идут за каждым из них с рождения, но первыми падут те, кто остановился. Это справедливо. Но это жестокая справедливость.

Дверь, дрожавшая от прыжков серых зверей, жалобно треснула и нижняя часть ее обвалилась. В углу сгребали полуистлевшие тряпки и доски, седенький старичок торопливо затаптывал костер, он плевался и шипел, не желая погибать.