Текст книги "Зона сумерек"

Автор книги: Татьяна Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Извините, – пробормотал Леший.

– Ничего страшного, – доктор улыбнулся.

Леший слегка повернул голову, скосил глаза. Справа маячили аж целых два телевизора, и от них к его телу тянулись провода. Все эти изящные и, на вид, невероятно сложные приспособления озадачили и порядком напугали Лешего. Память вернулась к нему вместе с сознанием и он отчетливо вспомнил, что Гончие Смерти срезали его по ту сторону Порога.

– Где я? – спросил он.

– В больнице, – вопрос удивил врача и он взглянул на больного более пристально.

– В какой больнице? – забеспокоился Леший.

– В нашей. Городской, – еще больше удивился врач.

– Какого города?

– Виктор Алексеевич?!

Леший облегченно вздохнул и откинулся на подушку. Он тоже узнал врача, хотя и не сразу. Он брал у него интервью.

– В меня стреляли… – вспомнил он.

Брови на обеспокоенном лице взлетели под белую шапочку.

– Кто?!

– Вы их не знаете…

– Да уж. Наверно.

Цилиндр-гармошка съехал на бок и теперь был похож на поварской колпак Макаревича.

– Они мне ничего важного не прострелили? – с беспокойством спросил

Леший, косясь на монитор.

Врач крякнул.

– Почему вы молчите?

– Не знаю, как на счет стрельбы… Это вам, наверное, лучше с милицией поговорить. Ко мне вы поступили с сердечным приступом.

– А пули? – изумился Леший.

– Да не было никаких пуль, Виктор Алексеевич! Как перед Богом.

Леший прикрыл глаза. Воспоминания вереницей пронеслись перед ним, цепляясь одно за другое вполне логично и последовательно.

– А землетрясение? – спросил он.

– Мама! – ахнул врач и Леший понял, что у него крупные неприятности. Надо было все-таки попридержать язык. Олег Витольдович, Леший наконец припомнил его имя-отчество, горестно вздохнул над ним и шагнул к соседней койке. Через несколько минут он вышел за стеклянную перегородку и Леший услышал сказанное вполголоса:

– А за этой жертвой землетрясения, Лариса, приглядывай особо. И если что – сразу зови меня.

"Вот теперь точно влип, – подумал Леший – галлюцинации и навязчивая идея. Мокрые смирительные рубашки и мягкий кляп". Действительность показалась ему продолжением его странных снов.

Сосед Лешего умер ночью. Тихую, почти неслышную суету по этому поводу он наблюдал сквозь неплотно прикрытые веки, старательно делая вид, что спит.

К утру на эту койку положили другого. Судя по виду – тоже не жильца. Впрочем,

Леший был лишен сомнительного удовольствия наблюдать в зеркало себя. И слава

Богу. Когда серо-розовый рассвет, неяркий и усталый, привычно замаячил в окне, Леший неожиданно для себя уснул крепким исцеляющим сном без сновидений.

«Они» появились на третий день. Леший почти не удивился, он все время ждал чего-то подобного и удовлетворенно поздравил себя с верной догадкой.

Сестра подвела к его койке знакомую личность – под два метра ростом, гибкую как ртуть, с темными цепкими глазами и в белоснежном хрустящем халате, накинутом на плечи.

– Виктор Алексеевич, – осторожно позвала сестра, глаза молодой девушки за стеклами очков были круглыми от любопытства, – с вами хотят говорить из ФСБ… Наверное по поводу тех выстрелов.

– Спасибо, Лариса, я поговорю с господином Мегре.

Леший приподнялся, устраиваясь поудобнее и почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал знакомый холодок азарта. Это были уже не смутные путанные сны, не "сага о пропавшем диктофоне", это было нечто конкретное.

– Добрый день, Игорь Дмитриевич, – поприветствовал он.

Вошедший опустился на табуретку рядом с Лешим, даже не покосившись на его бледного, трудно дышащего соседа.

– Здравствуйте, Виктор Алексеевич, – в тон ответил он.

– Рад вас видеть, капитан Цебич, – подал Леший, – или мне следует называть вас Динзиль?

Темные глаза мигнули, но через мгновение взгляд посетителя обрел прежнюю невозмутимость.

– Как хотите. Это не имеет принципиального значения. Хотя, должен признать – я недооценил ваш профессионализм. Вам удалось узнать гораздо больше, чем положено. И гораздо меньше, чем вам бы хотелось. Я прав?

– Не стану спорить. Я любопытен, – Леший ответил Цебичу таким же острым взглядом – и что вы теперь будете делать. Устроите мне второй "виртуальный расстрел"?

– Если я извинюсь, вам станет легче? – спросил Цебич.

Леший промолчал. Ответ был ясен.

– Никаких расстрелов больше не будет, – серьезно сказал Цебич, – на этот раз я пришел к вам как друг.

– Вот это, действительно, новость. Значит, в прошлый раз вы приходили как враг? – хмыкнул Леший.

– Я этого не говорил, – возразил Цебич.

– Мне послышалось, – согласился Леший. – И что случилось на этот раз?

Сатана устроил наркокартель из ада в эдемский сад и вам требуется герой на роль ангела с пламенеющим мечом?

– Что-то вроде.

– И вы решили, что я вполне подойду? – Леший был убийственно серьезен, как всегда, когда его распирало остроумие. – Кстати, что с Сергеем? Он жив?

– И даже здоров, – Цебич сцепил ладони в замок и хрустнул суставами, -

Сергей – мой родич, хоть и примкнул к чужой стае. Кроме человека, никто не убивает себе подобных. Генетический запрет.

Тонкая игла ткнула в сердце и пропала. Сергей Боровской – не человек.

Ну и что? Он Лешему нравился, а все прочее могло подождать.

– Нам нужна ваша помощь, – произнес Цебич, ощутимо надавив голосом, – и на этот раз она нужна не только нам.

– Кому же еще, – без интереса спросил Леший. И услышал неожиданное:

– Женщине, которую вы знали под именем Яны Бельской.

Белые стены реанимации и халат Цебича на мгновение качнулись и поплыли перед глазами. И тут же, словно чертик из табакерки, возникла Лариса. В тонких, сильных пальцах неизвестно откуда оказался шприц. Леший мотнул головой, осторожно попытался вздохнуть. Получилось. Боль уходила.

– Извините, вам пора уходить, – произнесла девушка предельно вежливо и предельно твердо.

– Лариса, девочка, ты стихи любишь? – спросил Леший. Он был бледным как снег, лишь глаза лихорадочно блестели, – О любви, а? Ларочка, я напишу стихи о любви персонально для тебя… Не гони капитана ФСБ – дело государственной важности.

– Но вы… – Лариса запнулась, – это может быть опасным, Виктор

Алексеевич. Для вашего здоровья. И для вашей жизни…

– Это не важно, – отмахнулся Леший, – Пару минут, хорошо? Всего пару минут…

Девушка отошла пятясь и качая головой а Леший перевел взгляд на Цебича.

– Говорите, – бросил он, – быстро, четко и по возможности правду. Что с

Яной Бельской?

– Серый говорил вам о замке Шлосс-Адлер? – спросил Цебич.

– Нет. Что это?

Цебич хмыкнул и задумался, на одно мгновение утратив всесокрушающую уверенность в себе.

– Это Перекресток, – произнес он наконец, – и нечто большее… Там не бывает тишины. Там всегда ветер…

Леший невольно поежился. В словах Цебича не было ничего страшного, но почему-то они отозвались знакомым холодом меж лопаток.

– При чем здесь Гнездо Орла, – спросил он, пытаясь поймать ускользающий взгляд собеседника, – Яна там?

– Еще нет. Но скоро будет там.

– Что ей делать в Шлосс-Адлере?

– У нее очень много вопросов, – произнес Цебич, – а у ветра много ответов…

– И зачем вы говорите это мне? – перебил Леший.

– А больше некому, – рот Цебича изогнулся в невеселой улыбке, – она не станет слушать никого другого… Но ей незачем встречаться с ветром… Она не выдержит этой встречи. Этого не выдержать никому.

– Не могу поверить что вас волнует судьба Яны, – Леший недоверчиво качнул головой, – не думаю, чтобы вы хоть когда-нибудь испытывали жалость.

– Это ваше личное горе. Можете не верить даже в собственное рождение. Я откровенен с вами. Десять против одного, что она погибнет. Но может и выжить.

– И что тогда? – отчего-то испугался Леший.

– Она будет знать все, что знает ветер. Она станет очень опасной.

Леший не нашелся с ответом. То, что говорил Цебич было как-то излишне многозначительно. Верить ему не было ни малейших оснований, но он уже верил, безоговорочно. Все это было правдой, или чем-то очень близким к ней. Цебич встал. Поправил съехавший халат. И неожиданно протянул Лешему большую ладонь.

Виктор медлил. Рука не опускалась.

– Я предлагаю не дружбу а временный союз, – произнес Цебич. Леший поднял голову и заглянул в темные глаза "Гончей Смерти". В них не было ни кровожадной злобы ни могильного холода, только мудрость, печаль и ирония.

– Хорошо, – кивнул он и взял протянутую руку. – Как мы свяжемся, если мне понадобится… помощь союзника?

– У вас будет… почтовый голубь.

Когда дверь за Цебичем закрылась Леший, обессиленный, откинулся на подушку, пытаясь осмыслить, что с ним произошло. Но мгновение возникла мирная тополиная аллея, которую он столько раз видел из окон «Гелиополя», но видение мелькнуло и пропало – работа, спокойная размеренная жизнь, стихи – все это отошло слишком далеко.

Мысли ворочались лениво и неохотно и ни одна из них не стоила хоть сколько-нибудь пристального внимания, кроме последней: Яна Бельская была в опасности. Пожалуй и под расстрелом Леший бы не смог объяснить, что значила для него эта почти незнакомая женщина. Он знал, что готов умереть, чтобы она жила, но и все… Объяснений этому не было.

По коридору пробежали быстрые, легкие шаги.

– Лариса, – услышал Леший, – реаниматолога срочно в приемный покой.

Алкаш в дорожно-транспортное врезался, пятеро пострадавших. Готовь большую палату, быстренько.

"Неужели Цебич?" холодея от подобного предположения Леший привстал. Девушки "на посту" не было. "Он. Больше некому. Решил помочь… Господи! Я кажется заключил пакт с дьяволом. Уж больно кстати авария".

Он медленно сел. Спустил ноги на пол. Голова немного кружилась, но в целом самочувствие было вполне сносным. Леший встал. И неожиданно наткнулся на пристальный взгляд соседа по палате.

– Тс! – сказал Леший, прижимая палец к губам. Сосед согласно моргнул и Леший выскользнул в коридор. Он понятия не имел, где здесь что находится, но знал, что все коридоры в новом корпусе больницы располагались буквой «Н», так что сориентироваться было не слишком трудно, а попасться – не слишком просто.

Впрочем, если за дело взялся дьявол – все должно было пройти как по маслу.

В боковом коридоре послышались шаги и быстрый разговор. Леший юркнул в первую попавшуюся дверь и оказался возле вешалки с халатами. Удача! Он облачился, пристроил на голову шапочку, которая немедленно съехала на глаза. Видок – прямо для комедии Рязанова. Впрочем, это было несравненно безопаснее, чем шататься по коридору полуголым, пугая молоденьких медсестричек. Хотя, вряд ли они испугаются, они, должно быть и не такое видели.

Голоса стихли. Он вышел и прошлепал босыми ногами в сторону «перекладины» буквы «Н» мельком глянув в окно своей палаты. Ларисы все еще не было. О, кей, так жить можно. Все двери нараспашку, это не американский госпиталь, где на каждой форточке кодовый замок и сигнализация, это наша русская, родная реанимация, «предбанник» того света. Почти сразу он обнаружил то, что искал: комнату с низеньким столом, мирными оранжевыми занавесками, теплым ковром под ногами. На столе стоял компьютер – такой же, как у него в «Гелиополе». Он был включен. На черном бархате экрана, напомнившем Лешему ночное небо, деловито помаргивали глаза – прорва моргающих глаз. Леший сел.

«Enter». Появилась заставка. Он шевельнул «мышь». Внезапно дверь распахнулась и в комнату до половины всунулся очередной белый халат.

– А где Олег Витольдович? – спросил халат.

– В приемный покой вызвали, – не оборачиваясь бросил Леший. Теряться и обливаться потом не было времени. Впрочем, может быть он и обливался – обращать внимание на такие мелочи времени тем более не было. Вход в «Интернет». Страничка "Грин Писа". Леший на мгновение замер. Скандал будет грандиознейший. Раньше, в советское время, головы бы полетели горохом. Возможно и сейчас полетят, но не обязательно. Люди узнают правду – это будет уже большое дело.

"Вашу смерть отольют здесь", – подумал Леший и одним слитным движением набрал название города.

Слова пришли сами – простые, страшные, убедительные. Он не сомневался, что получится – уж что умел – то умел. Возможно это единственное, что он действительно умел делать не просто хорошо, а по хай-классу. Вот и пригодилось…

Закончив, он откинулся на спинку кресла. Двигаться не хотелось.

Состояние было такое, словно он пробежал километр в болотных сапогах, штормовке и с рюкзаком за плечами. Изображение пропало и на экране снова возникло тысячеглазое небо. Он встал и шагнул вперед, не особенно задумываясь о том, что оставляет позади. Он сделал все что мог. Кто сможет – пусть сделает больше, и Леший знал, что люди найдутся.

Над бетоном автобана висела звездная ночь. Луны не было. "Здесь ее никогда не бывает", – вспомнил Леший. Об этом писала Яна. Он и сам это знал, только забыл. Сейчас многое возвращалось. Тишину нарушил шорох сухой травы. У дороги громоздилась куча булыжников – бог знает зачем и кому она здесь понадобилась. Леший зацепил ее глазами случайно и уже миновал, но вдруг вернулся. Один камень показался ему странным, – в виде остроухой головы. В темноте холодным светом затлели два зеленых уголька – глаза. Волк встал. Встряхнулся. По серебристой спине пробежала светлая змейка и пропала. Зверь был огромен – раза в полтора больше любого самого крупного волка. Широкая грудь, массивные лапы, похожие на львиные. Но Леший почему-то совсем не испугался – волк ждал его, другого объяснения встрече не было. Он подошел ближе, мельком отметив, что куда-то пропал чужой белый халат – он был одет по погоде и даже с известным шиком: черные джинсы, такой же черный, тонкий свитер, кожаная куртка на молнии и высокие ботинки на шнуровке. Пушистый белый туман окутал волка, а когда он рассеялся, на обочине стоял Сергей Боровской, детектив частного агентства «След» собственной персоной.

– Так значит "верхнее чутье"? _ улыбнулся Леший, пожимая протянутую руку.

– И немного удачи, – подтвердил Сергей, – я ждал тебя.

– Ты можешь показать мне обходной путь в Гнездо Орла? – спросил Леший разглядывая низкие звезды, – какую-нибудь заячью тропу.

Сергей покачал головой.

– Тебе не нужна заячья тропа…

– Через зеркало не выйдет, – возразил Леший, – Страж не пустит. У него на меня зуб. Видно когда-то я его здорово достал.

Сергей взял его за руку, чуть повыше локтя, несильно сжал. Почувствовав тепло и дружеское участие Леший догадался, что сейчас ему скажут что-нибудь из ряда вон нехорошее.

– На этот раз он тебя пропустит, – сказал Сергей, – и "Гончие Смерти" приостановят свой бег. Они этого не делали с начала мира, но для тебя Динзиль сделает исключение. Никто не станет тебя останавливать.

– Почему? – спросил Леший внезапно севшим голосом.

– Потому, что твой билет оплачен. Не удивляйся. Ты многое вспомнил, но еще многое скрыто от тебя.

… Люди утратили Рай не тогда, когда Бог произнес свой приговор. И не тогда, когда был сорван запретный плод. Рай закончился для людей, когда на земле произошла первая разлука. Потом были Орфей и Эвридика, Ромео и Джульетта, Пенелопа и Одиссей, Николай и Кончетта… Болью всего разлученного человечества оплачен твой билет. Это очень высокая цена, и поэтому никто не посмеет тебя задержать.

– Но почему? – Леший все еще ничего не понимал, хотя уже начал догадываться. Но догадка выглядела такой фантастичной, что ему хотелось услышать это от Сергея.

– Потому, что первыми были вы. Ты и она.

– Она? Ты хочешь сказать… Лилит?

Как давно, как давно он не произносил вслух этого имени, как глубоко оно спало в памяти, как крепко. И все-таки он узнал ее сразу, как только она появилась в его офисе: с рыжей гривой волос, спокойными глазами и мягким негромким голосом. Лилит. Первая жена. Первая любовь. Ему показалось, что вокруг стало светлее и горизонт отодвинулся дальше. А может просто глаза привыкли к темноте. Было невероятно здорово стоять в ночи, на краю ТРАССЫ, под этим древним небом и ЗНАТЬ.

– Тебе нужно спешить, – напомнил Сергей, – она – женщина, и она в беде…

– Нужен мотоцикл, – Леший немного растерянно огляделся.

Сергей рассмеялся – редкое явление.

– Я бы мог сказать – садись, я тебя довезу, но думаю, мы оба люди взрослые для таких дешевых трюков. Я провожу тебя. Тем более тут недалеко.

В ночи горел костер – рыжий, как лисий воротник на черном пальто. Над перешептывающимися травами звенел серебряный гитарный перебор, немного печальный, но совсем немного. Грубоватый, не слишком верный голос кое где мимо нот, а кое где – прямо так, как нужно, выпевал слова которых они не слышали – ветер относил их в другую сторону. Но мелодия показалась знакомой и слова возникли в памяти словно сами собой.

"Их было много, а я был один И я не умел молчать.

Меня считали богом, пришедшим спасти,

и как водится – хотели распять.

Но в реве толпы я слышал твой голос и он придавал мне сил.

Я не был богом, родная, я просто любил."

Леший узнал их сразу – пел тот самый темноволосый худощавый паренек, склонив голову на плечо. Второй – в «рыбке» Леший окрестил его «Добрыней», деловито уплетал тушенку прямо из банки и запивал пивом. Третьего Леший нигде не обнаружил, хотя «кони» присутствовали в полном комплекте. Это было, конечно, не спроста. Но Лешему не хотелось думать об этом, да и не о чем другом, пока не закончится песня. У себя в «Гелиополе» он бы такие стихи печатать не стал, но здесь они звучали как откровение. Что-то кончалось безвозвратно. Что-то начиналось вновь.

Добрыня кивнул, не прекращая жевать. Они сели на чей-то спальный мешок и Добрыня бросил им банку тушенки. Сергей достал перочинный нож, вскрыл банку и протянул его Лешему, а сам соорудил что-то вроде китайских палочек. Песня как то незаметно перетекла в другую, ее Леший тоже знал и даже рискнул подпеть, правда почти про себя. Это была песня о западном ветре и о дороге, ведущей в небо. Это была песня о них, трассовиках, и он с удивлением обнаружил как легко и естественно отнес себя к этой компании. Когда заалел рассвет, не больной, как в городе, а красно-золотой, яркий, Сергей встал и он поднялся следом. Добрыня протянул руку, сжал его ладонь и в этой ладони были ключи. Гитарист вскинул голову и ободряюще улыбнулся.

– Динзиль отвел заградотряды на километр от ТРАССЫ, – сказал он, – Удачи тебе, брат…

Ключи были от черного «Харли».

Мужчины не длят прощаний и обходятся без объятий и слез. Он включил зажигание, «Харли» отозвался тихим урчанием, как верный пес, признавший хозяина, Сергей шагнул на обочину и махнул рукой. Зеленые глаза мигнули в темноте как огонек свободного такси.

Солнце стояло уже высоко и день обещал быть жарким, когда путь ему перерезал белый «мерседес» и, тормознув чуть впереди, перегородил дорогу.

Мгновение спустя из небытия выпал второй. Он подъехал поближе, затормозил, остановился, поставил одну ногу на бетон, не слезая с седла. Обе дверцы распахнулись одновременно. Описание "Ильи Муромца" в кафе было довольно точным – он узнал эту парочку сразу. Миша – улыбчивый здоровяк в пиджаке, готовом лопнуть на могучих плечах и Гавриш – темноволосый, спокойный, сдержанный. Чем-то он напомнил Сергея Боровского и он невольно подумал, что доведись этим двоим встретится – они бы отлично поладили.

Не дожидаясь просьбы он снял с шеи металлический серый прямоугольник с тремя вертикальными белыми полосками, символизирующими дорожную разметку и протянул Гавришу. Тот отстегнул от пояса маленькую пластмассовую коробочку, сунул карточку в прорезь.

– Допуск «альфа», – проезд всюду, – он доброжелательно улыбнулся, возвращая пропуск, – Извините, служба. Будьте осторожны, впереди сложный участок. Удачи…

Миша без долгих речей хлопнул его по плечу и полез в свой «мерс». И миг спустя они растаяли словно привиделись. Путь был свободен, но он почувствовал не радость а тревогу, и она все нарастала в нем, звенела тугой струной, заставляя увеличивать скорость. ТРАССА упиралась в горизонт, совсем как та "дорога, ведущая в небо". Может быть потому, что это она и была.

Глазастое небо над серым асфальтом

В предчувствии новой весны.

Мы знаем – она начинается там,

За дорогами этой войны.

Но каждый, кто сделает шаг

Обречен на разлуку и боль.

Я не был героем, не верь,

Я лишь шел за тобой.

Их было много, а я был один,

И я не умел молчать.

Меня считали богом, пришедшим спасти,

И, как водится, хотели распять.

Но в реве толпы я слышал твой голос

И он придавал мне сил.

Я не был богом, родная,

Я просто любил.

Нам бросали под ноги розы

И битые стекла, угли и лед.

Мы хотели в небо, а падали в пропасть,

Но это был тоже полет.

Мы сжигали себя в погоне за вечным,

Но нам бесконечно везло.

Мы долго были мертвы,

Но это прошло.

Фольклор ТРАССЫ.

МАЛЕНЬКАЯ СВЯТАЯ.

День восемнадцатый месяца июля одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года был в меру горяч, в меру прохладен. Маленькое белое солнце ярилось в той самой высшей точке, у просвещенных людей именуемой зенитом, а безмятежное небо лишь кое-где перечеркивали перистые облака. Дождя не предвиделось.

Возле древней стены шумела стихийная барахолка. Торговали цветами, популярными детективами и цветными плакатами со знаменитым на весь мир торсом Шварценеггера.

Та, что появилась на площади, вынырнув из узкого переулка, внимания не привлекла да и привлечь не могла. И не хотела. Бледное лицо обычного славянского типа с крупными, но очень мягкими чертами, яркие серо-рыжие глаза, длинные медные волосы, собранные в "конский хвост". Ростом – не высокая, не низкая, телом – не худая, не полная. Лет двадцати с хвостиком.

Легкая, почти прозрачная французская блуза, заправленная в вытертые ливайсовские джинсы, мягкие туфли. Она ступала неслышно, оглядывая улицу внимательно и цепко.

– Дэвушка, купите цвэточки!

Она обернулась. Гражданин южной национальности скалил белые зубы в улыбке. Она подошла, мельком взглянула на крупные яркие цветы и тоже улыбнулась.

– Если женщина сама себе покупает цветы, когда-нибудь она купит веревку, чтобы повесится от одиночества. Я до этого пока не дошла.

– Красавица, возьмите даром!

Но она уже растворилась в толпе. Лишь метнулся за спиной рыжий «хвост».

Темно-красная церковь Богоявления располагалась почти сразу за стеной. Она зеленела куполами, светилась золотом крестов им была, конечно, прекрасна, как и любое здание, не подпадающее под понятие "типовой панельный дом". Надпись при входе поясняла, что в данном здании разместился городской музей и желающие могут посмотреть иконы семнадцатого века. Дверь была открыта нараспашку, но девушка прошла мимо, лишь мельком взглянув вовнутрь. Однако взгляд этот, казалось бы мимолетный, успел заметить многое. Мягко ступая по чисто выметенным плитам, она обошла церковь кругом, словно лисица, проверяя, не проник ли в логово кто-то чужой и опасный. В этом не было необходимости и разумом она отлично понимала это, но поступила так, как велел инстинкт.

Замкнув круг, она снова подошла к дверям и на сей раз вошла. В стеклянной будке сидел хмурый мужчина средних лет в шерстяном свитере домашней вязки. Девушка не успела удивиться. Тепло июльского солнца, впитанное кожей, в считанные секунды ушло, уступив каменному холоду массивных стен. Потолок здесь был высок, а стены глядели на нее глубокими и грустными, всепрощающими глазами святых. На деревянной раме висели колокола. Полная старушка в синем халате хотела услужливо дернуть за веревку, но девушка торопливо отказалась. Ей не хотелось нарушать тишину. Музей был пуст, что ее вполне устраивало. Впрочем, если бы он был полон – ее бы устроило и это.

Своей осторожной, скользящей походкой, стараясь не производить ни малейшего шума, она пошла вдоль стен, рассматривая иконы. Сторонний наблюдатель мог бы заметить, что взгляд посетительницы, хоть и очень внимательный, был какимто… крадущимся, как и ее походка. Он миновал красивейшие вещи, не задержавшись ни на Богородице, ни на иконе Спаса. Страшная история виноградарей зацепила ее своей очевидной бессмысленностью, но зацепила лишь рациональный мозг. Чтобы тронуть сердце этой двадцатитрехлетней женщины, требовалось что-нибудь посильнее группового убийства двухтысячелетней давности. Она вела направленный поиск и пока – безрезультатно. Однако ее это не обескуражило.

Она не любила и не умела сдаваться, а решив что-нибудь, шла прямиком к цели, не задумываясь о том, какие такие "вечные ценности" похрустывают под ее каблуками. "Непотопляемый авианосец" – так звали ее в родном городе. Несмотря на молодость и чистый взгляд, она уже успела впутаться в пару-тройку сомнительных и опасных авантюр. И даже выпуталась из них, ничего не потеряв, кроме детских иллюзий. Раз и навсегда привыкнув идти по жизни как по африканским джунглям она научилась с одного быстрого взгляда безошибочно определять «хищников» и «гадов» под масками "дорогих друзей". Она не считала себя несчастной, любила жизнь такой, какая она есть и, вероятно, поэтому жизнь любила ее.

– Уже уходите? – спросила бабуля в халате, – быстро.

– Не нашла того, что искала, – задумчиво ответила девушка, как бы подводя итог своего похода.

Мужчина – билетер поднял голову и с интересом взглянул на посетительницу.

– А что вы хотели найти?

Она задумалась. Не оттого, что не хотела раскрывать тайну. Никакой тайны в ее поисках не было. Она решала, как лучше и вернее объяснить свое дело.

– Я сама точно не знаю, – сказала она наконец, – мои поиски – это сплошное "пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что".

– А все-таки?

Она улыбнулась.

Я вообще-то из Новгорода. Можно даже сказать, из Новых Дворов. Давно, несколько лет назад, часовню из нашей деревни решили перевезти в Витославицы. И, когда ее разбирали, нашли подлинную икону семнадцатого века. Это было изображение Матери с Младенцем. Но такое, каких я нигде не видела. Женщина на иконе была молодой. Совсем юной, почти девочкой. В общем, мне хотелось бы узнать, кто ее написал и почему именно так.

Доброжелательная бабушка покачала головой, а мужчина задумался.

– А на самой иконе…

Девушка поморщилась.

– Ее не успели изучить. В ту же ночь какие-то выродки подожгли часовню.

Все сгорело.

– А почему вы искали ее здесь?

– Не только здесь, – возразила посетительница, – везде, где можно встретить иконы семнадцатого века. И потом… Видите ли… Вы, конечно, вправе мне не верить, но у меня есть еще одна зацепка. Моя фамилия – Сторожева. Самая что ни на есть ярославская. Мои предки жили здесь со времен Ярослава Мудрого. Дед был почетным гражданином города, а это звание давали только ярославцу в десятом колене. А эта меленькая святая… – она запнулась и быстро проговорила, – в общем, мы с ней похожи, как сестры-близнецы. Ее писали с кого-то из моих предков.

– Это невозможно, – возразил мужчина. – Иконы не писали "с натуры". Они в принципе не могли быть реалистичными.

– Я знаю. Поэтому художник и спрятал ее. Боялся, что обвинят в ереси или святотатстве.

Оба, и мужчина и бабушка, уставились на посетительницу. Новость была если не сенсационной, то уж во всяком случае, не рядовой. И тут случилось нечто странное. С усталого, жесткого лица гостьи сошли вдруг лишние пять-семь лет, исчезла хитринка, пропал цинизм. На музейных работников смотрела маленькая святая с чистым и всепрощающим взглядом больших и ярких глаз.

– Простите, как вас зовут? – спросил мужчина.

– Яна.

– Редкое имя.

– Вовсе нет. «Яна» – это производное от «Татьяны».

Он кивнул.

Возможно мне удастся что-нибудь выяснить. Вы заинтриговали меня. Если вы оставите свой адрес…

– Да, конечно, – обрадовалась Яна, – запишите.

Адрес был, конечно, не ее а здешней подруги. Этот рефлекторный обман мгновенно вернул ее к действительности, напомнив, на каком она свете. Когда Яна вышла из под гулких сводов церкви в июльский день, она была уже не "маленькой святой" а "непотопляемым авианосцем". Наваждение как нахлынуло, так и прошло. Но воспоминания все еще не отпускали ее. Воспоминание о почти детском лице, чистых глазах и мягком, кротком взгляде той далекой новгородской Мадонны манили и завораживали недоступной тайной. Она что-то знала, эта девочка из семнадцатого века, что-то главное, без чего нет человека. Что-то очень простое, такое земное и знакомое, что казалось, за тайной нужно только протянуть руку.

Но Яна не обольщалась. Со времени их встречи в часовне прошло довольно много времени, случилось много событий, и девушка, замершая от восторга и предчувствия тайны, та девушка ушла слишком далеко и обратной дороги для нее нет. Этот мир не создан для святых. Он принадлежит людям а человек – существо грешное. Симбиоз "непотопляемого авианосца" и "маленькой святой" невозможен.

Она порылась в памяти и вспомнила это слово: «аксиома». Утверждение не требующее доказательств.

Так рассуждала "крутая девушка", чистосердечно не подозревая, что этот «невозможный» симбиоз уже осуществился в ней, и невероятного здесь не больше, чем вообще в жизни.

Светило солнце. Тело обдувал мягкий ветерок. И жизнь была чудесна. Из ларька вырвалась волна звуков и окатила Непотопляемый Авианосец мелодией старого шлягера. Музыка «Битлз» прозвучала в унисон с ее настроением. Яна повела плечами в такт и даже подпела по-английски. Она вспомнила название песни: "Все, в чем ты нуждаешься – это любовь". В ее памяти близко, совсем рядом лежали другие, похожие слова: "Возлюби ближнего своего…" Не в этом ли заключался тайный смысл кроткого взгляда новгородской "маленькой святой"?

Джон Леннон, Иисус Христос. Может быть как раз они-то и были правы? Может быть. Но не обязательно.

Июльский день перекатился за полдень. Яна отмахнулась от непривычных мыслей и, не оглядываясь на церковь, свернула в переулок. Зеленели купола, горели на солнце золоченые кресты, а под стеной шумела барахолка.

Поэтический элит-клуб «Бродячий Пегас».

Творческий вечер Янины Бельской.

Лорелея.

Шуточкой вселенского злодея

Мне явилась в ночь на полнолуние

Девочка с улыбкой Лорелеи.

С несравненным голосом колдунья.

Ничего она не обещала,

Ни друзей, ни золота, ни света.

Но одним лишь тем околдовала,

Что звала по имени три ветра.

Никаких сокровищ не дарила.

Что ей до моей босяцкой доли.

Но она о Боге говорила,

И держала звезды на ладони.

В светлый Рай с собою не позвала,

Исчезая в ночь на полнолуние.

Я ей душу под ноги послала:

Не запачкай туфелек, колдунья.

СОК ИЗ ВИНОГРАДА.

"И раз увидевший тебя

Уж не поднимется с колен"

Б. Гребенщиков.

"В опасность – верю.

В гибель – не вполне."

Ф. Ницше.

Глава 1.

«Уважаемые жители Халибада и гости нашего города. Туристическая фирма „Козерог“ приглашает вас на обзорную экскурсию. В программе – осмотр городских достопримечательностей, посещение американского луна-парка, обед в кафе „Бродячий Пегас“, для желающих – шоп-тур по магазинам. Цена очень умеренная..»

Магнитофон тянул нудную литанию, в 156 раз повторяя текст, который она надиктовала еще в начале сезона. Динамик располагался на крыше микроавтобуса с желтым хвостатым кольцом, астрологическим знаком Козерога. На темно-синем, почти черном фоне кольцо смотрелось очень эффектно. Еще бы. Они с Борей, шофером, мыли этот автобус, как проклятые, каждый вечер – зато и результат был на лицо. Процент им шел "с носа", а в «носах» недостатка не было. Борька, правда, острил, что дело тут не в автобусе, а в том, кого он возит, и вообще, в их заштатном Халибаде есть только две достопримечательности, и обе на ногах его экскурсовода. Конечно, трепотню шофера никто не принимал всерьез, какой он шофер, если не треплется, но, положа руку на сердце – что– то в этом было.