Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах)

Текст добавлен: 24 марта 2019, 11:30

Текст книги "Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах)"

Автор книги: Татьяна Леванова

Соавторы: Дмитрий Колодан,Карина Шаинян,Юлия Рыженкова,Сергей Игнатьев,Александра Давыдова,Вадим Картушов,Юлия Ткачева,Станислав Бескаравайный,Дмитрий Витер,Ольга Цветкова

Жанры:

Классическое фэнтези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Назад к карточке книги

Мю Цефея. Шторм и штиль
Альманах фантастики №1(2), 2019

Авторы: Давыдова Александра, Ткачева Юлия, Цветкова Ольга, Витер Дмитрий, Леванова Татьяна, Булдашев Иван, Бурштейн Алексей, Колодан Дмитрий, Картушов Вадим, Придатко Виталий, Шаинян Карина, Титов Олег, Шулепова Александра, Жорж Екатерина, Грим Теодора, Толстова Ольга, Рыженкова Юлия, Бескаравайный Станислав, Игнатьев Сергей, Зеленый Медведь

Редактор Александра Давыдова

Корректор Наталья Витько

Дизайнер обложки Ольга Степанова

Дизайнер обложки Борис Рогозин

Иллюстратор Ольга Зубцова

ISBN 978-5-4493-9274-9 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-8223-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Шторм и штиль: слово редактора и разговоры о погоде (Александра Давыдова)

Иногда мне кажется, что погода – это идеальная сущность. Она помогает растопить лед между собеседниками, она дает тему для разговоров в любом месте и в любое время года, она позволяет восхищаться, ужасаться и страдать. Словом, демонстрировать весь спектр эмоций.

Пожалуй, в основе этой самой погодной значимости лежит абсолютно первобытное преклонение перед стихией. Пусть человечество научилось строить дома с теплоизоляцией и шить теплосохраняющую одежду, но оно все равно остается бессильным перед такими природными явлениями, как ураганы или цунами. А уж если представить, что разгул стихии приобретает фантастический масштаб… Придется искать новые способы выживать, приспосабливаться, а главное – продолжать оставаться человеком.

В этом номере альманаха под обложкой бушует шторм и таится штиль. А еще идет снег, наступают лютые холода, клубится туман и дует ветер. И сердце то замирает, замерзнув в ледышку, то бешено стучит, раскручивая в груди торнадо покруче, чем бывает снаружи.

Путеводитель по второму номеру выглядит примерно так. Юлия Ткачева и Ольга Цветкова расскажут о том, что бывает, когда на одной чаше весов совесть, а на другой – родной ребенок. Дмитрий Витер и Татьяна Леванова проведут вас по краешку конца света. Иван Булдашев и Алексей Бурштейн продемонстрируют, к чему приводят эксперименты при решении «погодного вопроса». Дмитрий Колодан и Вадим Картушов докажут вам, что внутренние шторма порой куда страшнее природных катастроф. А Виталий Придатко и Карина Шаинян проведут героев по собственным следам – в облаках ли, в тумане ли… там, где не работает ни зрение, ни привычная система координат.

Также вас ждет раздел с зарисовками. Александра Шулепова, Юлия Рыженкова, Екатерина Жорж, Теодора Грим, Ольга Толстова и Олег Титов подарят читателю очень атмосферные мини-рассказы о погодных явлениях. Некоторые из них, на первый взгляд, кажутся привычными, а другие – абсолютно фантастические.

В разделе со статьями Сергей Игнатьев проанализирует фильмы, в которых полярники воюют против мороза и снега, а Станислав Бескаравайный расскажет о ретрофутуризме в жанре фантастики. И, конечно, Зеленый Медведь продолжит покусывать романы авторов Ridero.

Добро пожаловать на страницы второго номера нашего альманаха! Устраивайтесь поудобнее, закутывайтесь в теплый плед и берите кружку с горячим кофе или чаем. Кажется, именно так приятнее всего читать о бушующей стихии :)

Рассказы

Жабий камень (Юлия Ткачева)

Старая жаба строила гнездо.

Передними лапами подламывала жухлую осеннюю траву, подгребала ее под себя, утаптывала и ворочалась сверху. Данка, затаив дыхание, смотрела, как жаба проворно управляется с травинками, – смотрела, дивясь, насколько жабьи длинные пальцы похожи на человеческие. Выходило у жабы, на Данкин взгляд, ничуть не хуже, чем у птиц по весне.

Закончив возиться с подстилкой, жаба приподнялась на задних лапах, дотянувшись передними до верхушек длинных стеблей, торчавших у самого края гнезда, и принялась ловко сплетать их друг с другом. Данка ахнула от восторга, глядя, как у нее на глазах над гнездом, словно сама по себе, вырастает крыша. Тут же, спохватившись, испуганно прикрыла рот рукой: услышав чужаков, жаба может бросить недостроенное гнездо и уйти искать местечко поукромнее. Ищи ее потом!

Но жаба, кажется, ничего не услышала, шуршала себе, заканчивая постройку. Готовое гнездо ничем не отличалось от соседних кочек, отведи глаза – не найдешь.

– Нагляделась? – спросила Мира.

Данка кивнула. Подол ее платья был в репьях, ботинки выпачкались в болотной грязи, но что с того? Зато она увидела, как жаба вьет гнездо! Ой, а ягода-то, вспомнила Данка, она ведь, заигравшись, и половины нужного не собрала!

– На тебе, горе, – сказала Мира, подсовывая Данке корзину, доверху полную красно-белой крупной клюквы, – а то дома изругают.

Ягоду Данка носила бабке, та варила из нее кисло-сладкий отвар, который потом зимой пила сама и поила Данку, чтобы уберечь от простуд. Когда Данка была маленькой, она часто болела, один раз вообще чуть не померла от горячки. Зато последние годы к ней никакая хворь не липла, спасибо целебной бабкиной клюкве.

***

По утрам небо становилось молочно-белым, а трава – хрусткой от инея. Под березами землю усыпало желтым. С болот доносились длинные, протяжные стоны, словно кто-то ворочался там недовольно, пытаясь то ли уснуть, то ли, наоборот, проснуться. Данке не было боязно, но мать бранилась и не велела совать нос в болота дальше опушки за окраиной поселка.

– А ты в него нос и не суешь, – рассудительно говорила Мира. – Только ноги, и то самую малость.

Туман, густо укутавший болотные берега, Данке не особенно мешал. Подумаешь, туман, большое дело. В него толком и не войдешь, делаешь шаг-другой – и белая мгла вокруг раздвигается. Раз, два, и ты уже там, куда шел. Данка только удивлялась, отчего другие столько шуму поднимают из-за какого-то тумана.

Больше всего шумели фабричные. Жаловались, что хозяева платят скупо и задерживают расчет. А чем платить, если с самой весны торфяная фабрика работает кое-как, а теперь, говорят, и вовсе скоро закроется.

За лето народу в поселке сильно убавилось. Кто-то отправился в город на заработки, а старый Возняк с женой совсем съехал, даже дом заколачивать не стал, только плюнул на порог, отъезжая со двора.

Зато появилось много пришлых. Мать заволновалась было, что в гостинице станет беспокойно, но пришлые вели себя мирно. С местными не задирались, разговаривали вежливо. Все допытывались о чем-то – Данка, подавая на стол, успевала краем уха слушать интересные разговоры.

– Раньше-то было проще простого, – степенно отвечал на вопросы дед Михась. – Тропки исхожены, топи промерены. Ходили, как не ходить. Да не по краю, а далеко, вглубь. Ну а тем, кто с болотницами сговаривался, и того проще: тех через самые трясины водили, в сердце болота. А теперь что? Так, по границе, по рубежу пройтись, да назад, пока туман не захороводил. А внутрь болота никому ходу нет.

– Распустил хвост перед приезжими, – сказала мать.

Спохватившись, углядела Данку, навострившую уши, и погнала по делам: отнести бабке стопку свежих лепешек из печи.

– А говорят, – поделилась с бабкой Данка, пристроившись на краешек стула и откусывая от лепешки, – что на болота сейчас никому хода нет.

– Правду говорят, – согласилась бабка. – До прошлого-то года, помнишь, сюда по осени кто только не приезжал охотиться. Тьмы народу, с конями да с экипажами. На нижнем-то этаже от одних сундуков проходу не было…

Данка вспомнила, что год назад по этому времени работы в гостинице и впрямь было невпроворот, мать с ног сбивалась и ее, Данку, то и дело заставляла помогать, приставая с разными заботами.

Нынешней же осенью Данку особо не гоняли. Народу было куда как меньше, а те, которые понаехали, совсем не те, что раньше. Сундуков, считай, нет совсем, экипажей тоже. Приезжие не важничали и не строили из себя столичной знати перед поселковыми, как те, прежние. Наоборот, набивались в друзья со своими расспросами. Но, когда кто-то из гостиничных постояльцев обращался к Данке, ей отчего-то делалось неуютно. Их вежливость казалась Данке напускной, чем-то вроде тонкого слоя зеленой ряски над холодной болотной трясиной. Прорвется ряска – засосет, ахнуть не успеешь.

Не странно, что мать опасалась неприятностей.

– А теперь чего стало не так? – спросила Данка.

– А теперь туман, – пояснила бабка. – Морочит, глаза отводит. Шагаешь по тропе – а под ноги трясина подворачивается.

– Разве же он отводит? – удивилась Данка. – Нырнул да вынырнул, всех дел.

– Молчи уж мне, – тяжело сказала бабка. – Ты-то хоть никому не говори, что в болото шастаешь, как к себе на двор. Да и не ходила бы лучше туда совсем, ну ее, ту клюкву да траву болотную.

– Клюква тебе самой нужна, зимой отвар пить, – резонно возразила Данка. – И траву я что, себе беру, что ли. Какая ж ты будешь травница, без трав-то! А что такое сердце болота?

– Такое место, где болотницы живут.

– А ты там бывала?

– Давно, – ответила бабка, пряча глаза. – Было дело.

– И болотниц видела?

– Конечно, видела. Туда ведь только с их согласия и можно попасть.

– А сейчас что? – не отставала Данка. Ее заело любопытство.

– А сейчас нет их согласия, не то что в сердце людей пустить, а хоть бы и на самый краешек, – растолковала бабка. – Потому и туман.

Данка помолчала, задумавшись.

– Баб, а отчего мы с болотницами-то рассорились?

– Так оттого и рассорились, – так же задумчиво отозвалась бабка, – что люди, это дело такое… пусти их к себе в сердце, так они его сапогами вытопчут, да спасибо не скажут.

***

Мира лепешкам обрадовалась еще больше бабкиного – оно и понятно, бабка такие часто ест, а подруге Данка домашнее печево приносила хорошо если раз в неделю.

– Не скачи козой, – попросила Мира, – всю ягоду мне повытопчешь.

– Не повытопчу, – сказала Данка, но переминаться с ноги на ногу перестала, села на корягу. – Мир, а туман-то этот, вы его напустили, что ли?

– А то кто же еще, – кивнула Мира, вовсе не удивившись вопросу.

– Чтобы люди к вам не ходили?

– Чтобы не всякие люди к нам ходили, – пояснила Мира. – Ты вот, например. Ходи, кто ж тебе мешает. Лепешки у тебя вкусные, как тебя с такими лепешками не пускать, сама подумай.

Болотница засмеялась и присела рядом с Данкой на корягу, полоща ноги в воде.

– А те, которых вы не пускаете, они чего? – не очень понятно спросила Данка, но Мира поняла, конечно же. Перестала смеяться, вздохнула:

– А тем, которых мы не пускаем, нужен жабий камень. Слыхала про такой?

Данка поморщила лоб, стараясь припомнить смутно слышанное краем уха:

– Это который болезни лечит?

– Лечит, – согласилась Мира. – Еще как лечит. От всех болезней, от всех ядов, от самой смерти лечит. Тот, кто смертельно болен, проглотив жабий камень, поправится. Тот, кто стар и одряхлел, – помолодеет и будет жить еще сто лет.

– А вам его жалко и самим надо? – понимающе спросила Данка.

– Дурочка. Жабий камень у нас в голове. Вот тут, – болотница прикоснулась пальцем ко лбу. – И чтобы его достать, надо… поняла?

Данка ужаснулась:

– Так что ж это, они, эти охотники за камнем, вас совсем?..

– Совсем, – сказала Мира. – Ясно тебе, горюшко?

Куда уж яснее.

– А почему он жабий?

Мира посмотрела изумленно:

– Тебе что, бабка не рассказывала? Я-то думала, ты знаешь, дурочка.

Данка помотала головой, обиженная, что ее второй раз обозвали дурочкой. Но попробуй тут возрази: вдруг Мира не станет рассказывать интересное!

– Ты как думаешь, откуда болотницы-то берутся?

– Рожаются? – неуверенно предположила Данка. – Как люди? Ой, а где тогда болотники?

– Нету болотников, – хмыкнула Мира. – Не бывает… хотя, знаешь, я б не отказалась…

Но, поглядев в Данкины умоляющие глаза, сжалилась и снизошла пояснить:

– Когда жабе исполняется сто лет, она вьет себе гнездо и ложится на зиму в спячку, а весной на том самом месте, в травяной колыбели, просыпается новорожденная болотница. Понятно?

Данка вникла и запереживала:

– И как же она, такая маленькая, одна? Плачет, поди? А кто ее кормит?

– Что ей плакать, дурочка, ее болото холит и лелеет, болото же и кормит! А если что, старшие сестры, кто поближе, присмотрят.

– А что камень? – вспомнила Данка, махнув рукой уже и на третью дурочку.

– А камень, почитай, у всех жаб, что постарше, в голове есть. Вот только, пока жаба болотницей не стала, силы в камне настоящей нет. Не изничтожит яд, а так, ослабит. Не избавит от болезни, подлечит только. Ну и умирающего не спасет, конечно же.

Мира посмотрела на Данку и вдруг нахмурилась:

– Куда ж ты ноги в воду суешь, горе ты мое болотное? Нашла с кого пример брать! А ну, живо домой!

***

Пришлые искали проводников, чтобы те провели их в болото. Местные ходили, задрав носы, хвастали перед пришлыми и друг перед другом, щедро делились приметами топких мест и надежных тропинок. Впрочем, когда доходило до дела, гонор у проводников пропадал. Туман стоял стеной, никому не давая ходу внутрь. Большей частью перепачканные по уши горе-охотники, костеря трясину на чем свет стоит, вываливались из тумана, вдоволь намесив сапогами тину, так и не пробившись сквозь плотное, колышущееся марево. Кое-кто не возвращался вовсе. Но даже и это не отбивало у местных охоты наниматься проводниками. Пришлые платили щедро даже за неудачные попытки, а за удачные – обещали вдесятеро.

– Говорят, – сказала мать, водя тряпкой по боку кастрюли из-под супа, – по всей границе так. Нет проходу в болота, и все тут. Ни мужикам за утками, ни девкам за клюквой. Покружат в тумане – и назад, покружат – и назад.

– Кто б их винил, – ответил Йозеф, мельник, зашедший продать матери полмешка муки и задержавшийся над кружкой темного пива. – Кто б их винил… после того, что мы сделали с их принцессой, я бы им еще в ноги поклонился за то, что они от людей всего лишь отгородились и знать не хотят. Могли б и похуже отплатить, сторицей.

– Так-то оно так, – согласилась мать, начищая медный бок.

– С принцессой? – пискнула Данка, открыв рот и позабыв драить пол.

– Говорят, принц любил свою жену, – ровным голосом проговорил Йозеф. – Говорят, его отец вырезал камень без ведома и согласия сына, презрев союз с болотницами ради жизни единственного наследника. Говорят, выздоровевший принц так и не простил отца и втайне от него ищет проход на болота, чтобы признать вину и…

– Ай!

– Данка, коза! Вот же коза! А ну-ка, иди сюда, тряпкой отхожу!

Заслушавшись, Данка двинула ручкой швабры по синему кувшину с пивом, стоявшему на стойке.

***

Данка шла по улице, нога за ногу, в новых валенках. Под валенками скрипел недавно выпавший снег. Принц! Сюда, к ним в поселок, может статься, приехал настоящий принц, который ищет дорогу на болота, чтобы восстановить союз с болотницами. Прямо как в сказке.

Мать разрешала Данке листать книжки из гостиничной небольшой библиотеки, а бабка с горем пополам научила ее читать. Книжные истории Данке нравились. В них говорилось про любовь, которая выше всех преград, про благородных рыцарей и прекрасных дам. Принц, должно быть, скрывается от всех, чтобы его не нашли и не уговорили вернуться во дворец. А это значило, что любой из тех, кто живет сейчас в гостинице, мог оказаться…

– Болотный выкормыш! Тронутая бродяжка! По болоту бродит, с лягушками хороводы водит!

Тереска и Янка, заклятые Данкины подружки-врагини, бежали за ней следом.

– Дуры, – сказала Данка с достоинством, почти как Мира. – Глупые курицы.

– Курица – и то лучше жабы! – крикнула Тереска.

– А ты как раз жаба и есть, – поддержала ее Янка, – настоящая жаба! Скидывай валенки, у тебя там перепонки, точно говорю, ты все в болото шастаешь, думаешь, никто не знает!

– Дуры, – повторила Данка, отступая вниз по улице. – Нету у болотниц между пальцами перепонок, когда они посуху ходят, они ж перевертыши.

– А ты откуда все про них знаешь? В тумане шаталась, с болотницами целовалась!

Только тут Данка запоздало вспомнила, что не надо бы на весь поселок кричать про болотниц и шатания в тумане. Огляделась – вроде никого.

– Курицы ощипанные, – пробормотала Данка, теперь уже себе под нос, и, горбясь, побежала домой. Знобило, ветер сек по ногам жесткой снежной крупой.

***

В гостиницу приехали новые постояльцы. Сделалось шумно, суетливо. Мать велела Данке идти ночевать к бабке.

Данка обиделась даже:

– А помогать тебе кто будет? Постели поменять, комнаты проветрить, все сама, что ли?

– Справлюсь как-нибудь, – сказала мать. – Ничего.

– Дел же, – растерялась Данка, – невпроворот. Гостям прислуживать надо…

– Гости гостям рознь. – Мать хмурилась, точно у нее зубы болели. – Нынешним господам не нам с тобой, Дануся, прислуживать. Ты иди, поняла?

Так что Данка побежала к бабке, радуясь нечаянному безделью. Та, ворча, загнала внучку на печь, греться. Снаружи в заиндевевшее окно светил тонкий месяц. Данка сидела носом к стеклу, глядя на улицу. От зенита и до вершин деревьев было ясно, перемигивались колючие, холодные зимние звезды. Ниже плыла, стелилась туманная дымка, едва заметно переливаясь в лучах месяца неяркой радугой.

– Рано в этом году холода, – сказала бабка. – Нехорошо.

– Баб, – спросила Данка, – а жабий камень, он какой? Ты его вживую видела?

– Тебе зачем? – отозвалась бабка сердито. – Ну, видела.

Данка вздохнула. Расспросы про болото и болотниц бабка не любила, а кого еще спросишь-то? Данка как-то пробовала поговорить с матерью, вышла одна брань да ссора. Мать даже ходила ругаться к бабке и грозилась отправить дочку к брату, Данкиному дяде, в город, чтобы училась и не забивала себе голову ерундой.

– А ты, – Данка замямлила, не зная, как спросить, – ты его, ну, камень-то жабий… сама… ну…

– Нет, – отрезала бабка. – Сама – не добывала.

Данка шумно выдохнула с облегчением, даже занавеска на окне колыхнулась.

– Они ведь их убивают, болотниц-то, – сказала она жалобно. – Ради камней этих жабьих. Разве так можно?

– Нельзя, – согласилась бабка. – Нельзя, а все равно убивают. Чужая жизнь дешевле своей, Дануся, а у тех, кому своей жизни не жаль, есть родные, любимые.

Данка представила: мама умирает. А она, Данка, с ножом в руках стоит над Мирой. Ей надо вырезать у Миры из головы камень, и тогда мама будет жить. Нет, не представлялось. Ни в какую.

– Ложись спать, – сказала бабка. – Время позднее.

Подоткнула Данке одеяло, села рядом и тихонько запела-забормотала колыбельную. Раньше, когда Данка была маленькая, бабка часто ей пела, а сейчас почти перестала. Слова в песне вроде бы простые, но отчего-то не запоминались, сливались в неразборчивый, успокаивающий шум вроде шороха дождя.

Глаза сами собой закрылись.

***

Ночью с юга пришло тепло. Данка проснулась под стук воды, капающей с крыши. Сунулась на улицу, под ногами зачавкала подтаявшая грязь.

– Что за девка, – без особой сердитости ворчала на Данку бабка, – все ей нипочем! В мокрых валенках скачет, что твоя коза, и хоть бы хны. Глотай живей отвар, из твоей же давешней клюквы, а ну как все же заболеешь.

– Не заболею, – пообещала Данка, но отвар послушно отхлебнула – пряный, кисло-сладкий, пить такой – одно удовольствие.

Подумав, добавила:

– Я не коза!

Дверь скрипнула, и в дом вошли трое. Без стука, без спроса. Не местные. Этих Данка раньше, кажется, в деревне вовсе не видела. Должно быть, вчера приехали.

Двое незваных гостей были в одинаковых синих с мехом платьях. Между собой они тоже были чем-то схожи: широкоплечие, высокие, с одинаковыми скучными лицами.

Третий, напротив, улыбался, и глаза у него были ласковые и почему-то грустные.

– Доброго дня этому дому, – поздоровался он негромко.

И запоздало спросил:

– Позволите войти?

У бабки на переносице залегла глубокая морщина, но гнать гостей она не стала. Да и то сказать, погонишь тут, вон двое синих уже посреди комнаты стоят.

Человек с ласковыми глазами присел на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с Данкиным.

– Ты знаешь, как пройти внутрь болота. – Он не спрашивал, а утверждал. Голос у него был такой же, как лицо, – душевный, доверительный.

– Н-нет. – Данка помотала головой. – Я… я так, просто. Я никуда.

– Не трогали бы вы ребенка, милсдарь, – попросила бабка, комкая в руках подвернувшуюся веревку. – Добром прошу, не надо.

Тот в синем, что стоял ближе к окну, вдруг одним длинным шагом шагнул к бабке через всю комнату – Данка совсем не поняла, как у него это вышло, – и аккуратно вынул веревку из ослабевших бабкиных рук. Тут же резко сжал кулак, смял веревку в ладони, словно что-то живое, словно раздавить хотел. Концы веревки по-змеиному захлестнули было его руку – и опали, затрепетали, бессильно повиснув.

Данка моргнула: показалось? Нет?

– Ну зачем вы так? – укоризненно сказал ласковый. – Не стоит, пожалуйста. Девочка… Дана, правильно? Так ты проведешь нас в болото? Нам очень надо. Я тебя прошу.

– А вы… – Данка чуть было не спросила его: а вы, что ли, правда сам принц?

Но прикусила язык – даже если перед ней и впрямь принц, что он, дурак, признаваться поселковой девчонке.

Не очень уверенно улыбнулась ему в ответ, настороженно глядя в глаза.

– Пожалуйста, – очень жалобно попросил он еще раз.

Он был трогательный и очень красивый, прямо как на картинке в книжке.

Данка глянула на бабку – та медленно кивнула, жуя сухие губы.

– Хорошо, – сказала Данка, – проведу.

***

Они вошли в болото не сразу. Сперва долго брели вдоль кромки, искали подходящую тропку. Данка шла на пару шагов впереди, пришлые – за ней. Данка напряженно размышляла: не лучше ли будет нырнуть в туман и убежать, у нее получится, она ловкая, быстрая. Она бы успела. Но, вспомнив, как широкоплечий в синем одним движением перешагнул бабкину комнату, Данка раздумала бежать. Этот – поймает.

– Как вас зовут? – спросила она у того, в котором всерьез подозревала принца.

– Грегор, – ответил тот. – Очень приятно.

Из знатных, уверилась Данка окончательно. Вон какой вежливый. И руки нежные. Мозолей нет совсем – если принц, оно и правильно, откуда у принца мозоли? Или все-таки не принц?

– Зачем вам в болото?

– Поговорить, – сказал Грегор как-то очень просто и искренне. – Поговорить… Ты ведь поможешь нам найти того, с кем мы сможем поговорить, правда, милая леди?

– Я не милая леди, – сказала Данка. – Я просто Данка. Мне тоже очень приятно.

И шагнула в туман.

Было вовсе не так, как обычно, – туман не рассеялся вокруг нее, наоборот, облепил со всех сторон, приник к коже. Стало трудно дышать.

Она почувствовала, как на ее плече сжалась рука – тот, кого она вела за собой, стоял за ее спиной, настороженно вглядываясь в туман.

– Я иду за тобой. След в след, – сказал он.

Данка не стала спрашивать про двух синих – и так понятно, что они идут позади Грегора.

Она шагнула вперед – и неожиданно для себя по щиколотку ушла в болото. Забилась, пытаясь выбраться, провалилась глубже. Плечо сжало, словно клещами, Данка вскрикнула от боли, а в следующий миг ее выдернули из болота. Холодная грязь, чавкнув, отпустила добычу.

– Все хорошо, – тяжело дыша, сказал принц за ее спиной. – Давай, веди дальше, только будь осторожнее.

Данка растерянно заозиралась: вокруг колыхалось густое белесое марево. Под ногами хлюпало. Болото не пускало ее. Это было непривычно и тревожно.

– Ну что же ты, – тихо, одними губами прошептала она. – Это же я. Если ты не хочешь, чтобы я провела их, выпусти нас назад, пожалуйста.

Рука на ее плече снова сжалась: у ее спутника был хороший слух.

– Не надо назад, – сказал он так же негромко, как Данка. – Надо вперед.

Легко сказать «вперед». Не было тут никакого вперед, вообще ничего не было, кроме грязи под ногами, клубов тумана и чавкающих, протяжных стонов, долетавших невесть откуда.

Данка потеряла счет времени. Не знала уже, сколько они брели по болоту, проваливаясь и с трудом выдергивая ноги. Может, они двигаются по кругу, а может, бредут в самую что ни на есть трясину. Шаг, еще шаг, Данку шатало от усталости, рука на плече казалась все тяжелее. Когда они выпали из тумана и вокруг разлился яркий дневной свет, она сперва даже не поверила своему счастью.

Здесь, внутри болота, не было ветра. И воздух – гораздо теплее, чем в тумане.

– Пробрались, – неверящим голосом пробормотал один из синих.

На лицо Грегора выползла блаженная улыбка.

– Ну вот, – сказала Данка.

– Спасибо тебе, Дана, ответил Грегор с чувством. – Спасибо! Ты проводишь нас дальше? Туда, где мы сможем найти… кого-нибудь?

– Провожу, – согласилась Данка.

Рассудив, что особого выбора у нее, в общем-то, нет.

Теперь идти было легко, привычные тропинки сами ложились под ноги. Данка оглядывалась: Миры нигде не было видно. Данка пыталась представить, о чем болотница с Грегором станут говорить. Он попросит прощения? Мира его простит, туман рассеется, а про нее все скажут – вот, это та самая девочка, которая помогла заключить мир между людьми и…

Грегор проговорил:

– Стойте.

Вздернул голову, ноздри его раздулись. Он внезапно показался Данке здорово похожим на собаку, взявшую след, – в прошлые годы, она помнила, охотничьи псы заезжей знати вот так же нюхали воздух, ища подраненную хозяевами дичь.

– Здесь, – уверенно сказал Грегор. – Где-то здесь.

Данка, замерев от нахлынувшей тревоги, вдруг узнала место. Сколько-то дней назад она стояла тут, подле этой скрученной березы, подсматривая за жабой, вьющей гнездо.

– Где-то рядом, – повторил Грегор, оглядываясь.

Возвысив голос, он крикнул:

– Эй! Я пришел поговорить.

Она не ответит, хотела сказать Данка. Не сможет ответить, она еще очень маленькая, и она спит. Но, открыв было рот, натолкнулась на взгляд человека, который пришел сюда, держась за ее плечо. Не видно теперь в этом взгляде ни ласки, ни жалобной надежды – там билась, изнывала отчаянная жажда. Данка вспомнила: похожие глаза были у запойного пьянчуги Лукаша, когда он клянчил у жены на бутылку, а та не хотела давать.

Угроза пополам с безумным желанием.

«И ничего он не красивый, – подумалось ей, – а я точно дура, как я могла подумать, что…»

Мысль оборвалась.

– Где-то здесь, – забормотал Грегор, смешно дергая носом, нюхая воздух. Только почему-то это было совсем не смешно, это было страшно.

Данка отступила на шаг. Грегор повернулся к ней, посмотрел пристально, и от этого взгляда Данке захотелось крикнуть от страха.

– Ты знаешь, – сказал он с неожиданной уверенностью. – Ты знаешь. Где она? Где?!

Двое синих стояли в стороне, не вмешиваясь. Данка бросила взгляд в их сторону. Если Грегор напоминал пса, взявшего след, эти походили на двух котов, замерших перед испуганной мышью, следящих за каждым ее движением.

Под их внимательными взглядами Данка отступила еще на шаг. Под ногами у нее нехорошо заколыхалось, заходило ходуном: сойдя с кочки, Данка ступила на травяную сетку, под которой лежала вязкая топь.

Трясина, поняла Данка с ужасом, надо выбираться, скорее, немедленно, иначе она провалится, ухнет в болото с головой.

А Грегор уже приближался к ней, увязал с каждым шагом в грязи – но шел, с этими своими безумными глазами и дергающимся лицом, отрезая путь к спасению. Данка замерла, балансируя на непрочной опоре, в отчаянной надежде, что болото ее выдержит.

Разрывая травяной ковер, из-под Данкиных ног высунулись две тонкие руки, обхватили ее лодыжки и рванули вниз.

Данка ослепла и оглохла. Уши, ноздри и рот залила холодная, мутная болотная вода. Что-то обхватило ее, не давая биться, мешая выбраться, крепко прижало руки к телу. Что-то скользнуло по ее щеке. Что-то, чуть теплее сдавившей грудь ледяной воды, притиснулось к уху, шепча неразборчиво: шшши, шшши.

Данка задыхалась, мотая головой, потом устала и обмякла, слушая свистящий холодный шепот в ушах. «Я сейчас умру», – подумала она, и это было ужасно обидно, и ничего нельзя было с этим поделать.

Шепот стал громче, стал криком:

– Дыши! Дыши, дурочка, дыши!

Данка разлепила губы и вдохнула грязную болотную воду. Боли не почувствовала, только холод, который до сих пор был снаружи, заполнил всю Данку целиком.

Моргнула, внезапно осознав, что видит, отчетливо видит в мутной взвеси.

Рядом в толще болотной воды висела Мира, с тревогой тряся ее за плечи и повторяя: «Ну же, дыши, да чтоб тебя, сестренка, дыши же!»

Я дышу, ответила Данка без слов, и Мира прижалась к ней, обняла с облегченным всхлипом. Данка посмотрела вверх – травяной ковер ходил волнами над головой.

Вспомнила, кого оставила наверху, – и испугалась.

Мира, вскрикнула она, они же ее найдут! Найдут и убьют маленькую!

Не найдут, успокоила Мира, все будет в порядке, теперь все будет хорошо. И потянула Данку наверх.

Они вынырнули из воды одновременно, две головы, русая и зеленоволосая. Данка на миг задохнулась, почувствовав в горле пустоту вместо воды, – но тело тут же вспомнило, как дышать, и рот со всхлипом втянул стылый болотный воздух.

Грегор ушел в болото по грудь, накрепко засев в трясине. Один из синих бился, обхваченный за горло корягой. Его лицо быстро наливалось дурным багрянцем. Второго нигде не было видно. Мира вышла из воды и двинулась к тому, кого Данка по глупости сочла сказочным принцем. Болотница легко ступала по тонкой травяной сетке, ни один листок не колыхался под ее ногой. Данка посмотрела вниз и вдруг увидела: сама она так же уверенно стояла на зыбко колышущемся, и не думая проваливаться вниз. Даже не удивилась, слишком много всего случилось за последние минуты.

Не дойдя до Грегора двух шагов, болотница остановилась. Склонив голову, глянула на него с интересом:

– Зачем тебе понадобился второй камень? – спросила она. – Ты же получил то, что хотел, – ты выздоровел. Тебе было мало? Захотелось продлить жизнь на сто лет?

– Так он что, – пискнула Данка, – он что, все-таки взаправду тот самый принц?

– Так бывает. – Мира не глядела в ее сторону, хотя обращалась вроде к ней, смотрела на человека, по грудь увязшего в болоте. – Бывает, человек не выдерживает один раз, на краю от смерти, решается на подлость, а потом…

Она махнула рукой.

Грегор отчего-то, наоборот, не обращая внимания на Миру, во все глаза смотрел Данку.

Спросил:

– Почему?

Данка не поняла – ее он, что ли, спрашивал? И о чем?

Ответила ему Мира:

– Хорошая работа. Даже ты, с наведенным-то чутьем на камни, не разглядел.

Она протянула руку и с силой толкнула принца вниз, в трясину. Тот погрузился сразу с головой, грязь чавкнула, принимая добычу. Мира опустила в булькающую жижу руку и помешала, пыталась там что-то нашарить. Нашарила, потянула, вытащила из болота камень. Камень был зеленовато-желтый, с голубыми прожилками.

Назад к карточке книги "Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах)"