Текст книги "Исповедь проститутки (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лыжова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Она плакала и валялась у него в ногах, умоляя простить. Господи, неужели в ней нет ни капли гордости, чтобы достойно выйти из этой дурацкой ситуации, в которой она оказалась по какой-то нелепой случайности?! Было бы намного драматичнее, если бы Тина сейчас окатила его ледяным высокомерием и холодным презрением, если бы она упрекнула своего Гошу за походы по сайтам борделей. А так … жалкое зрелище.

Мы с интересом досмотрели сцену до конца, тем более, что она окончилась очень скоро и вполне ожидаемо. Гоша, не желая больше слушать глупые оправдания и мольбы Тины, выскочил из квартиры, сказав напоследок, что знать её не желает и жалеет о потраченном на неё времени.

– Ну вот и как после таких слов не сойти с ума? – сказала я, пожав плечами, и вернулась в свою комнату.

Позже мы все наблюдали уход Тины с намерением покончить с проституцией раз и навсегда. Но вскоре, не более чем через неделю, она вернулась со словами:

– Гоша всё равно не вернётся. А одними принципами сыт не будешь. К тому же, ничего другого делать я не умею.

– Вот это разговор умной взрослой девочки, – сказала я и подмигнула. – А то бросить она нас собралась. Ты в следующий раз думай прежде, чем уходить, а то не возьмут обратно без залога.

– Без какого залога? – переспросила Тина.

– Ты что, первый день работаешь? Не знала, что ли, что здесь за побеги и вообще беготню туда-сюда по разным борделям штрафы полагаются? На первый раз тебя простили. В следующий раз уже придётся отрабатывать тысячу, потом три, а в третий раз – пять тысяч. И это ещё, если шеф согласится тебя взять обратно.

– Пять тысяч долларов? – Тина раскрыла рот от удивления.

– Ну, не гривен же, – засмеялась Моника. – Здесь с этим строго. Вон у нас на «четвёрке» есть одна такая, Анджела…

– О да, Анджела, – засмеялась я. – Знойная женщина. Неугомонная нимфоманка. Ты не знакома с ней? Зря. Этой дамочке, сколько бы ни было клиентов, всё мало. Трахалась бы с утра и до ночи, не покладая рук и ног. Весьма забавный экземпляр. В её арсенале абсолютно все возможные услуги, какие только может пожелать клиент, даже «золотой дождь» и «шоколадные горки».

Тина скривилась, а мы с Моникой рассмеялись.

– Так вот она, эта самая Анджела, с завидной регулярностью, чуть ли не каждые полгода, куда-то уходит, – продолжала Моника. – Всё ей кажется, что где-то лучше, что здесь её «казачат» на деньги, а в другом месте, у другого хозяина будет иначе. Потом проходит неделя, две, может даже, месяц, и она неизменно возвращается обратно, отрабатывает свой залог и продолжает царствовать на «четвёрке». Говорят, все извращенцы – её контингент, обожают безотказную, ненасытную, пышнотелую Анджелу.

– Кстати, я слышала от девочек, что она сейчас отрабатывает очередной залог, – сказала Сюзанна, – и как бы не пятёрку.

– Пять тысяч долларов! – вскричала Тина.

– Не волнуйся, она очень быстро их отработает, – усмехнулась Моника, – какой-нибудь месяц-полтора, или максимум два. С её-то способностями и аппетитом!

– Не понимаю, где логика? – удивилась Тина. – Уже сиди на одном нагретом месте, и ничего отрабатывать не придётся. А то садомазохизм какой-то получается.

– Да уж, логики мало, – согласилась я.

– А хотите с ней познакомиться? – внезапно спросила Моника. – Если хотите, можем навестить «четвёрку» с визитом вежливости, так сказать.

– О, это будет интересно, – сказала я.

– Я тоже хочу, – согласилась Тина.

– На следующей неделе мы работаем в ночь, – сказала Моника, – дневное время полностью свободно. Так что в любой день.

* * *

В следующий вторник, не откладывая в долгий ящик, мы втроём отправились в гости на четвёртую базу, под предлогом экскурсии и обмена опытом.

Моника работала у нашего хозяина уже больше трёх лет, и знала почти все базы и больше половины сотрудниц.

На «четвёрке» сразу бросилось в глаза разительное отличие от наших «элитных» баз. Девушки здесь находились самых разных возрастов и комплекций, на любой вкус. Меня удивило, что на такой дешёвой базе встречались и довольно молодые сотрудницы, не старше 25-ти лет, худенькие и довольно симпатичные. Ведь они вполне могли работать на «шестёрке», или даже на «семёрке». На что Моника коротко ответила:

– Безнадёжно тупые и бездарные.

И позже я поняла, что она имела в виду. В беседе они показались мне абсолютно безграмотными, неинтересными, ограниченными тупицами, за час времени с которыми и четыреста гривен было бы жалко заплатить. Единственное, что их спасало – это их возраст и миловидная внешность. Хотя, по правде сказать, свою миловидную внешность эти девицы ужасно портили пошлыми нарядами и вульгарным уличным макияжем. Яркие румяна и блестящие тени, жирно накрашенные ресницы, перламутровые помады, выведенные за контур губ; дешёвое гипюровое бельё, рюши, оборки, яркие короткие топы, кожаные мини-юбки и неизменные чулки-сеточки – всё это в жутком сочетании выглядело дико и несуразно, и даже отталкивающе.

Проживали сотрудницы здесь по трое в комнате, а не по двое, как у нас и на «шестёрке», где я проработала полгода. Здесь было традиционно пять комнат, и всё, как и на остальных базах. Но людей здесь было в полтора раза больше, чем я привыкла видеть. И шума раз в пять больше. А какой неухоженный, затёртый и застиранный вид имело всё вокруг. Вроде бы и ремонт свежий, и мебель нормальная, и всё, как у нас, ну или почти всё, а вызывало это чувство брезгливости и неприятия. Почему-то создавалось неприятное ощущение антисанитарии и отсутствия элементарной гигиены.

Но что меня поразило больше всего, так это неспокойная атмосфера, я бы даже сказала, враждебная. Девушки разговаривали очень грубо, постоянно ссорились, высказывали недовольство и жаловались, и всё это сопровождалось неизменным матом, руганью, угрозами, истериками и бог знает, чем ещё. Администратору-диспетчеру то и дело приходилось утихомиривать своих подопечных и остужать их пыл, чтобы избежать потасовок, кои случались здесь нередко. То тут, то там вспыхивали очаги конфликтов, которые тут же гасили, но они вспыхивали заново, уже в другой стороне.

На нас они смотрели с некоторой враждебностью и завистью: «Элита пожаловала». Девушки косились на нас и высокомерно задирали носы, стараясь представить свой «мир» в более выгодном свете. Это напоминало гарем султана в тот момент, когда молодые, красивые, любимые жёны из верхнего гарема пришли на экскурсию в нижний гарем, где в жутких условиях содержались неугодные или состарившиеся жёны. Они точно так же с завистью и ненавистью смотрели бы на молодых ухоженных красавиц, зная, что им самим уже никогда не подняться наверх и не занять их места.

Мне было понятно их поведение в отношении нас, их недовольство и обида. Эти девушки, по сути, такие же проститутки, как и мы, работали в два-три раза больше, чем мы, и всё равно получали меньше. Ведь у них не было дорогостоящих заказов, богатых клиентов и «всенощных» выездов.

У меня, к примеру, могло быть два клиента за смену, или ночная вечеринка – и я зарабатывала месячную зарплату своего отца. А здесь этим девушкам надо было бы неделю работать, чтобы заработать такую сумму, или трахать клиентов с утра до ночи, без отдыха и перерыва, двое суток напролёт.

Они чувствовали свою ничтожность и наше превосходство над ними. Мало того, что мы жили на заветной «элитной» базе, о которой мечтала каждая из них, так мы ещё, как никто другой, были ближе всех к хрустальной мечте любой сотрудницы с любой базы – к эскорту. И, хотя все они, осознавая свою ничтожность, бескультурье и «нерасторопность», знали, что им никогда не попасть в эскорт, тем не менее, мечтать никто не запрещал. И тем сильнее они недолюбливали, мягко говоря, нас, возможных претенденток на их несбыточную мечту.

Единственная, кого не волновали наши высокие «звания» и регалии, которыми нас наделили здешние обладательницы – это была Анджела. Ей было абсолютно наплевать на наш успех, на нашу «избранность» и перспективы, и вообще на кого бы то ни было. У неё были свои цели и потребности, которые она с успехом удовлетворяла.

Наконец-то я познакомилась с ней. Это была крупная, пышнотелая девица лет двадцати семи, развязная и пошлая, в чулках, которые, словно кольцами, передавили вверху её жирные ляжки, и чёрных стрингах, утопающих в складках её тела; с сотней мелких длинных искусственных косичек, свисавших с её головы, со всевозможными пирсингами и мелкими татуировками, бессвязно разбросанными по её телу, и с грудью шестого размера – её главным богатством. Как сама она рассказывала, мужчины дорого готовы платить, чтобы оттрахать её между этими двумя достопримечательностями.

Я с интересом разглядывала эту девицу, внешность которой была перенасыщена всевозможными «сигнальными огнями». Всё – от её развязной манеры говорить до тонких стрингов, едва прикрывавших её пухлый бритый лобок, от выставляемого напоказ бюста, прямо-таки вываливающегося из тесного полупрозрачного лифчика, до пирсинга в носу и в языке и этих дурацких африканских косичек – всё в ней кричало, вопило на десятки и сотни метров вокруг о доступности, о желании и неуёмной энергии носительницы всех этих «прелестей», о бешеном либидо и о гибели всего человеческого, попавшего в сети к этой нимфоманке.

Все её разговоры сводились к одной теме, все шутки и анекдоты были до безобразия примитивными и узконаправленными. Её главным достоянием и смыслом всей её жизни было лишь одно – секс! Секс везде и всюду, без выходных и практически без перерывов. Критические дни были для неё досадной обузой, вынужденным перерывом, да и то ненадолго. Лишь один день, самый обильный, она не выходила к клиентам. В остальные же дни Анджела не уступала природе свои позиции. Она использовала всевозможные ухищрения – закладывала губки и таблетки во влагалище. Или же шла на маленькие хитрости и уловки – обходилась минетом и аналом.

Анджела была любительницей саун и групповух. Она непременно похвасталась, что недавно обслужила одного за другим семерых клиентов, на протяжении двух часов. По её мнению, это был главный, и чуть ли не единственный критерий и показатель профессионализма и опытности.

Но потом она меня сразила наповал, когда с гордым блеском в глазах похвалилась, что может одновременно обслужить четверых мужчин. В ответ на мой удивлённый немой вопрос она с гордостью ответила, загибая пальцы на руке:

– Вагина, анус, рот и … рука! Ну, или одновременный перекрёстный минет. Видела когда-нибудь в порнухе, как тёлку трахают со всех сторон? Вот, я так могу. Вообще, моя мечта – сниматься в порно. Там столько дублей, – Анджела в задумчивости прикрыла глаза. Затем снова открыла и сказала с досадой: – Но меня не берут. У меня, видите ли, внешность неформатная! Козлы.

– Ничего, не переживай, Анджела, – успокоила я её с улыбкой. – Слава найдёт своего героя. Твой звёздный час тебя ещё ждёт впереди.

– Ты так думаешь? – спросила она, оживившись. – Слушай, а ты клёвая тёлка. Сразу видно, толковая, разбираешься и в людях, и в жизни. Не то что эти устрицы, – Анджела кивнула в сторону остальных комнат и их обитательниц. – Ни хрена не умеют, и мозгов – с какашку. А всё туда же, «семёрку» им подавай с «восьмёркой»! Завидуют мне по-чёрному. Но я этим сучкам спуску не даю. Чуть что, сразу по печени.

И она сжала кулак, изобразив удар слева снизу, как раз в область печени воображаемой соперницы.

Были смешными и примитивными её речи, её критерии оценивания и разделения на «своих-чужих». Поддержала я её идею о порно-индустрии, не высмеяла надежд и чаяний – и вот результат: я «клёвая тёлка», по её словам, и уже чуть ли не подруга, я умная и опытная, и т.д. А возьми я и не согласись с ней, поведи себя подобно её соседкам – и Анджела не признала бы меня ни за какие заслуги, возненавидела и уж точно не осыпала бы комплиментами.

Как я уже говорила, Анджела была ограниченной особой, весьма неумной и, ко всему прочему, совершенно не разбиралась в людях. Было очень легко завоевать её расположение и признание – надо было всего лишь подыграть ей, поддержать и согласиться пару раз, – и всё, вы для неё кумир. Но равно и обратное: так же легко можно было и рассориться с ней, либо заработать дурную славу в её глазах.

Но что мне в ней нравилось больше всего, так это полное отсутствие амбиций и зависти. Анджела была прямой и понятной, словно раскрытая книга. Поначалу я подумала, что это у неё такая тактика, но потом поняла – нет, она такая и есть. Всё, что думала, вываливала целиком на голову собеседнику, не заботясь о его реакции и отношении к сказанному. Анджелу можно было бы назвать одним-единственным словом, характеризующим её целиком – от внешности до манеры общения: «девушка-шок».

Она шокировала своими речами и взглядами на жизнь, своей кричащей внешностью и слишком откровенными фотографиями на страницах сайта. За одни только эти фотографии можно было бы предъявить иск за распространение порнографии в интернете. Откровенные фото, словно тайно заснятые на приёме у гинеколога, фото со всевозможным использованием фаллоимитатора – всё это вызывало во мне волну отвращения и невольное желание отвернуться, когда Анджела хвасталась своим интернет-портфолио. Она же была довольна работой фотографа и гордилась собой.

Наверное, о ней можно было бы сказать словами классиков: «Знойная женщина, мечта … но только не поэта, а извращенца».

* * *

Мы вернулись обратно, и я почувствовала неописуемую радость и облегчение. Пребывание на четвёртой базе оставило неприятное и тяжёлое впечатление. Это был классический пример притона со всеми его «прелестями». А что же тогда происходит ещё ниже, на «тройке», где те же услуги стоят ещё дешевле? Там нет девушек моложе тридцати лет, там живут взрослые женщины, встречаются даже пятидесятилетние или около того, как, к примеру, Мелинда и Нинель. Ну, предположим, Мелинда здесь не так давно, по словам Инессы, не больше двух лет. А Нинель, насколько я знаю, лет с двадцати пяти, то есть, половину своей жизни, занимается проституцией.

Её история банальна и проста. Она начинала с шумных вечеринок, где в нетрезвом состоянии трахалась со всеми подряд. Нинель любила весёлую лёгкую жизнь, шумные компании, необременительные отношения. Она не закончила учёбу, бросив скучный техникум на последнем курсе, и, соответственно, не получила никакой специальности. Время от времени работала, но долго на одном месте не задерживалась. Возвращалась к разгульной жизни.

К 25-ти годам она поняла, что теряет реальный заработок, или скорее недополучает возможный доход. Вот тогда-то Нинель и начала брать деньги за секс. Она полагала, что это вполне логично и закономерно: ей, молодой тогда ещё женщине, мужчины платят за внимание и близкие, тесные отношения, – так бывало во все времена. Всё, оправдание было готово. И Нинель, совершенно без зазрения совести, и не заглядывая далеко вперёд, жила вот так, погрязая в пороке, лет десять. Она так и не завела семью, что не удивительно, судя по образу её жизни. Жила Нинель на съёмных квартирах, общалась с такими же шлюхами, как и она сама, так как все её прежние подруги давным-давно повыходили замуж, нарожали детей и не знали бы даже сейчас, о чём поговорить со своей бывшей подругой.

К 35-ти Нинель пала так низко, что даже выходила со своими подругами – коллегами по цеху на ночные проспекты, садилась в машины и исполняла минеты за пятьдесят гривен, прямо у обочины, не выходя из авто. Затем на заработанные деньги устраивала дома вечеринки, или шла с подругами в клуб, или же покупала кучу абсолютно безвкусных вещей: ужасные перья и кружева, искусственные крашеные меха, колготки-сеточки и лаковые мини-юбки.

Случалось, что её избивали пьяные клиенты или отбирали деньги; несколько раз её вместе с подругами забирали в милицию за проституцию. Но там тоже работают люди, которым не чужды земные желания и плотские утехи. Нинель выкупала свою свободу, откупалась интим-услугами. Она вообще считала секс инструментом манипуляции мужчинами, и не без оснований.

В 37 Нинель попала в бордель и уже никуда больше не уходила отсюда. Тогда её, ещё довольно молодую и привлекательную женщину, определили на пятую базу. Года три она проработала там, пока клиенты не стали отказываться от неё, не желая платить пятьсот гривен за «перезрелый», мягко говоря, фрукт. Нинель перевели на «четвёрку», где она тоже задержалась на долгие четыре года. Но и здесь она со временем потеряла свою популярность и переместилась ещё ниже, на «тройку» – ниже уже некуда. Там, на «тройке», Нинель будет продолжать свой порочный путь до тех пор, пока её будут заказывать и покупать.

Но, увидев её на фотографиях, я поняла, что это будет продолжаться ещё совсем недолго. Тело Нинель, годами тренированное сексом, не знавшее беременности и родов, даже к сорока девяти сохранило первозданную свежесть, если можно было так сказать. Её руки никогда не таскали тяжестей, ноги были стройны, а груди упруги. Но вот лицо Нинель – на нём отразились все пороки разгульной жизни: разврат, безделье, алкоголь и, как следствие, озлобленность и зависть ко всем окружающим, вечное недовольство и постоянное брюзжание. Черты её лица с годами расплылись и обрюзгли, не столько от возраста, сколько от алкоголя, бесконтрольно употребляемого долгое время. Пережжённые дешёвым порошком жёлто-белые волосы, остриженные под каре, паклей торчали в разные стороны и смешно оттопыривались сзади от шеи, словно парик. Яркие полумесяцы бровей, подведенные карандашом, и розовые румяна, которыми Нинель так и не научилась пользоваться и страшно злоупотребляла, довершали образ «стареющей проститутки», которая в скором времени, скорее всего, будет выброшена из стен борделя за несостоятельность, словно отработанный материал. И с того момента жизнь её окончательно покатится под откос.

Нинель будет ещё какое-то время выходить на трассу или на ночные проспекты. Но это ненадолго. Там вдосталь более молодых конкуренток, активных, жадных до денег, наглых и жестоких. Они будут отовсюду прогонять старушку Нинель, усугубляя её одиночество и ненужность. Она окончательно сопьётся и окончит своё существование на обочине жизни, никем не понятая, никому не нужная, никому не посвятившая свою жизнь. И в час, когда её не станет, возможно, никто и не подумает о ней, и не вспомнит старушку Нинель, и даже не сумеет ответить на вопрос: как же было её настоящее имя?

К сожалению, это путь многих проституток. Но бывает и иначе. Как, к примеру, у Людочки с той же третьей базы. Она гораздо моложе Нинель, ей всего сорок. И фигура, и лицо Людочки никогда не вызывали восхищения, – откровенно говоря, она была некрасива. Но зато она на удивление душевный и добрый человек. Долгие годы проживания в борделе не испортили её характер, не озлобили душу. Людочка осталась такой же приветливой и отзывчивой, какой её помнят ещё восемь лет назад, когда она впервые появилась в борделе. Она спокойно и безропотно принимала своё положение и выживала, как могла.

В двадцать пять она вышла замуж, почти сразу родила дочь. Через пять лет родился сын, а ещё через год её бросил муж, укатив с молодой смазливой любовницей и забыв даже о существовании своей семьи. Людочка не осуждала мужа и не ругала. Она очень его любила и долго ещё надеялась, что он одумается. Но она понимала также, что он вряд ли вернётся к ней, некрасивой женщине с ужасной бесформенной фигурой, к тому же располневшей после двух родов. Людочка видела, что семья тяготит её мужа, обязанности и необходимость обеспечивать её и двоих маленьких детей всё больше вызывали в нём раздражение. Людочка всегда боялась, что рано или поздно это случится. Именно поэтому, в отчаянной попытке удержать его возле себя, она и решилась на второго ребёнка. Но стало только хуже. Муж практически перестал бывать дома, часто ночевал где-то у друзей. А однажды просто исчез, не объяснившись и не попрощавшись.

Людочка горевала, терзалась и плакала ночами, стараясь при детях не подавать виду. Она устроилась на работу посудомойкой и уборщицей. Но тех копеек, которые ей платили за тяжёлый труд, едва хватало, чтобы прокормиться. Двое маленьких детей отнимали всё время и силы: шестилетняя Маша и годовалый Жорик постоянно болели, Людочке приходилось брать выходные, или убегать с работы, чтобы покормить детей и сбегать в аптеку за лекарствами. В конце концов, хозяину это всё надоело, и он её уволил.

Оставшись без работы, Людочка совсем пала духом. Она не находила выхода из трудного положения, в котором оказалась. К тому же она понимала, что вряд ли на ней кто-то женится: некрасивая женщина, с двумя малышами на руках, никому не нужна.

Людочка, уже было, совсем отчаялась. Но тут ей на глаза попалось объявление в газете: «Высокооплачиваемая работа … в Киеве … от 18 до 35-ти лет …». Людочка решила рискнуть. Она предполагала, что вряд ли это работа продавца или бухгалтера. Где-то внутренний голос нашёптывал ей, что это какая-то авантюра. Но её это не испугало. Более того, Людочка была готова пуститься в любую авантюру, лишь бы это был не криминал и не очередная газетная «завлекуха».

Сильно волнуясь, Людочка набрала номер телефона. Ей ответил приятный женский голос. После нескольких вопросов её пригласили на «собеседование». И в тот же день, не откладывая, Людочка отправилась на собеседование, навстречу своей судьбе, вслед за красным светом звезды разврата. Она пришла в офис, где её встретила Инесса, провела с ней ознакомительную беседу, и затем передала Таисии, которая провела уже подробный инструктаж.

Людочка соглашалась абсолютно на все условия, чем весьма порадовала Таисию. Она боялась лишь одного: что ей могут отказать из-за её некрасивой внешности. На что Таисия ответила:

– Глупости какие. На любой товар есть свой покупатель. Знаешь такое выражение? Ты достаточно молода, тебе тридцать два. А мы скажем клиентам, что тебе 28. Внешность немножко поправим, с первых заработков купишь красивое бельё, и всё, дело пойдёт. Зарплату мы платим в конце каждой смены, Инесса тебе говорила. Так что на маникюр-педикюр деньги будут уже в первый день. Вот только на дорогую базу я тебя поселить не смогу. Извини, но больше, чем на четыреста гривен, ты не тянешь. Не обижайся.

– Что вы, я и не думала обижаться, – вскричала радостно Людочка. – Я и не знаю, как вас благодарить. Главное, что я смогу прокормить своих детей.

– Кстати, о детях, – Таисия посерьёзнела. – Где ты собираешься их поселить? Надеюсь, ты понимаешь, что здесь им не место?

– Конечно, конечно, я уже всё продумала. Детей я отправлю к маме в Полтаву, и буду ездить к ним раз в месяц на неделю. Я выбрала такой график. Я буду работать три недели без выходных, а потом неделю отдыхать.

– Что ж, как тебе удобно, так и работай, – согласилась Таисия.

И вот Людочка приступила к работе. Не сразу всё стало получаться, она постепенно осваивала профессию. Ведь у неё не было богатого сексуального опыта. Её муж был первым и единственным мужчиной в её жизни, до этого часа. Теперь же мужчины у неё менялись ежедневно, по несколько в день. Теперь секса в её жизни было в избытке – порой в неделю больше, чем с мужем за год.

Людочка старательно работала, уже через два года она практиковала почти все услуги, включая анал, «госпожу» и даже «золотой дождь», когда его заказывали. Она не имела одного постоянного места обитания, переходя с «тройки» на «четвёрку», и обратно. То её популярность спадала, и Таисия отправляла её на «тройку», то спрос на неё снова возрастал, и тогда её возвращали на «четвёрку». А в последнее время она всё больше оставалась на «тройке». Её это вовсе не тяготило. Она по-прежнему была рада и счастлива иметь работу и достойный заработок.

Людочка была главным и единственным кормильцем в семье. Отец умер, ещё когда ей было десять лет; муж так и не объявился ни разу за эти долгие годы, так что Людочке приходилось одной тащить на себе всю семью. И ей это удавалось довольно неплохо. Она не была модницей, не спускала львиную долю заработка на шмотки, дорогую косметику, клубы и вечеринки, как остальные девушки. Она купила необходимую одежду, бельё и аксессуары для работы, небольшая часть денег шла на пропитание и уход за собой, а основной заработок шёл в семью. Каждую неделю Людочка стабильно отправляла матери в Полтаву тысячу гривен, иногда больше, но никогда не меньше.

Никто из её близкого окружения, никто в семье и не догадывался, чем она зарабатывает такие деньги. Для всех, по легенде, она работала в доме состоятельных людей. И, когда раз в полгода мать с детьми приезжала в Киев навестить дочь и погулять по столице, Людочка снимала на три дня квартиру подальше от центра города, говоря потом матери, что это её съёмное жильё и сюда она приезжает с работы на ночлег и на выходной.

Как-то раз весенним тёплым днём я встретила Людочку в парке. С ней были её десятилетний сын Жорик и уже совсем взрослая пятнадцатилетняя дочь Маша. Они держали маму за руки, улыбаясь счастливыми улыбками, и зная, что мама купит сейчас всё, что бы они ни пожелали, восполняя тем самым и для них, и для себя вынужденные недели и месяцы разлуки. Дети гордились своей мамой, ведь она так хорошо зарабатывает. Благодаря ей Маша одевается не хуже школьных модниц, а у Жорика в числе первых в классе появилась игровая приставка.

И, возможно, лет через десять, когда Маша выйдет замуж, а Жорик выучится и начнёт сам зарабатывать, Людочка сможет оставить эту работу, сможет вернуться к семье в родную Полтаву, и со временем забыть прежнюю жизнь, как тяжкий сон. Она начнёт новую жизнь, на закате своих лет, в отчем доме, на родной земле; станет выращивать овощи и разводить цветы; досмотрит старенькую маму, дождётся внуков от своих детей и встретит старость, счастливо и спокойно. И, возможно даже, ржа и гниль порочной профессии не коснутся её души, и тень былой жизни сойдёт с черт её лица, сотрётся из памяти и не даст унынию и сожалению нарушить спокойствие её души. Она так и останется навек благодарна вовремя подвернувшейся возможности – возможности в достатке вырастить своих детей.

И, скорее всего, никто – ни дети, ни мама, ни подруги, так и не узнают главную тайну её жизни – истинную профессию Людочки.

– Я слабая, – говорила она своей соседке и подруге на «тройке», – я не умею выживать в тяжёлых и экстремальных жизненных условиях. Я не умею справляться с трудностями. Для меня каждый новый стресс, каждая перемена в жизни – это катастрофа. Я восхищаюсь сильными женщинами, которые находят в себе силы справляться с трудностями, бедами и испытаниями, и с высоко поднятой головой идти дальше. К сожалению, я не такая. Поэтому я здесь. Оставшись без мужа, с двумя детьми на руках, я сделалась совершенно беспомощной. Я не знала, что делать дальше, как жить и как мне прокормить детей. Я испугалась, мне даже приходили мысли отдать детей в приют, чтобы их там вырастили. Но, слава богу, вовремя появилась эта работа. Нет, я ни в коем случае не оправдываю себя. Просто мне было очень тяжело и страшно, и некуда было идти. Но, главное, мои дети со мной. Им хорошо и, значит, я счастлива.

* * *

Как-то раз в двери нашей обители позвонил очередной клиент. Он заказал час с Моникой, и она, как полагается, уединилась с ним в нашей комнате. Я, на тот момент свободная от работы, ушла на ресепшн, поболтать с диспетчером Ирой. Это была весёлая баба средних лет, толстая и румяная, добродушная, всегда имевшая в запасе пару каких-нибудь смешных историй. Не так давно её «повысили», т.е. перевели на нашу элитную базу с «пятёрки» или даже с «четвёрки», и она не помнила себя от радости, что может общаться с «нормальными», по её словам, людьми, а не с теми «мартышками» с дешёвых баз.

Вот и сейчас, в тот самый момент, когда я подошла, она рассказывала Тине и Марианне о какой-то очередной девочке со своего предыдущего места работы – с дешёвой базы.

– Хер её знает, что она принимала, эта наша Лика, – говорила Ира, – может, колёса какие, а может, ещё какую-то дешёвую дрянь, да только её почему-то всё время от этой хрени в сон тянуло. Уезжает она как-то на заказ. Вроде бы нормально всё, собралась, нарядилась, бодрая, как огурчик. Через полчаса звонит клиент: «Так, мол, и так, спит. Что мне делать?» «Как что делать?! – говорю ему, – будите её, пусть работает!» А он мне: «Да жалко как-то будить». Я ему говорю: «Значит, слушай, сердобольный, деньги тебе никто не вернёт. Так что дело твоё: хочешь – буди, а хочешь – можешь колыбельную ей спеть, чтобы слаще спалось».

Ира весело рассмеялась, прервав рассказ, и заражая нас всех весельем.

– Ну, и что мужик тот, – спросила Тина, – разбудил её?

– А то как же! – сказала Ира. – Охота ли деньги терять? Разбудил, бедолага, нашу «спящую красавицу», потребовал возмещения, так сказать. Всё в порядке, отработала по полной программе. А потом вскоре опять отличилась Лика, и опять на моей смене. Снова уехала она к клиенту. Проводила я её, напутствие дала, чтоб не шалила там. Вроде бы всё в порядке. Только не прошло и часа, как звонит её клиент, весь такой растерянный: «Я к ней, а она спит, калачиком свернулась». Я ему: «Буди!» А он говорит: «Пробовал будить. Ничего не получается». Ох и здорово я тогда на неё разозлилась. Повезло ей, что не было меня рядом, а не то намяла бы ей бока за такие дела. «Что делать?» – думаю. «А ну-ка, – говорю ему, – поднеси телефон к её уху». Он так и сделал. Я как заору в трубку, да матом: «Ты, что, мать твою, вылететь на хрен захотела?! – ору ей в ухо. – Если сейчас не поднимешься и не обслужишь клиента, всё расскажу Таисии. Больше покрывать тебя не буду, и пусть делает с тобой всё, что посчитает нужным! А уж она-то, будь уверена, долго с тобой разговаривать не станет, выкинет, как кошку драную. Поняла?!» Подействовало. Клиент потом говорил, что поднялась наша Лика, как по будильнику, и всё исполнила, как положено. А я ей потом ещё на базе чертей давала. В общем, не работа, а сплошная сказка. Дурдом сплошной. Думала, если ещё немного поработаю среди таких вот «пациентов», то сама уже начну в окошко дули горобчикам крутить.

– Так их много, горобчиков-то, не успеешь крутить, – хохоча, сказала Марианна.

– А я буду быстро крутить, и двумя руками, – ответила Ира и показала, как бы она крутила дули «горобчикам» в окошко.

Мы смеялись от души, слушая истории Иры, и она смеялась вместе с нами.

В какой-то момент мы услышали шум. Он доносился из нашей с Моникой комнаты. До нас донеслись крики Моники. В ту же минуту распахнулась дверь, и оттуда в коридор выскочил полураздетый молодой человек, тщедушный и жалкий. Он комкал в руках брюки и о чём-то умолял Монику, на что она громко и гневно говорила, выходя следом за ним в коридор и оттесняя его к выходу: