Текст книги "Мальчик с открытки (СИ)"
Автор книги: Татьяна Медведева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Ты бы видела, Маслёна, как на меня новенький вчера смотрел! А вечером мы в кино встретились, он был с Максимом Моисеенко и Серёгой Петровым, после кино мы немного погуляли, – таинственно шептала Быкова. У неё была особенность – она искренне верила в свою неотразимость и постоянно влюблялась, а потом разочаровывалась и рассказывала по секрету всем, кто готов был слушать.
Большинство девчонок свою влюблённость скрывают, даже Милочка, на которую бросают восхищённые взгляды почти все старшеклассники, помалкивает о своих победах и влечениях. А у Люськи всё на виду, вернее, на языке: кто ни посмотрит дольше обычного – значит влюбился по уши.
Быкова не считалась красавицей, как, например, Милочка с её полуночными блестящими очами и тонкими чертами. У неё не было больших глаз и длинных ресниц, зато были белые от природы прямые волосы с романтическим завитком с одной стороны лба. Люська утверждала, что в детстве её лизнула корова, от этого волосы легли волной, и зачёсывать их приходится теперь только на косой пробор.
Она напоминала актрис-блондинок 30-40-х годов, особенно стала походить на Марину Ладынину, когда обрезала свою тощую белую косичку. Быкова была чуть полновата, но назвать её толстой никому бы в голову не пришло, просто была, как говорила тётя Маня, кровь с молоком – вся сияла здоровьем.
Эта «кровь с молоком» училась в основном на тройки. Многие ребята, в том числе Тинка с подружками, посмеивались над её наивностью, а иной раз и глупостью, но парням Люська нравилась, потому что всегда была радостной и выглядела ухоженной, свежей.
– Смотри, Маслёна, новенький идёт, и Быкова легонько подтолкнула Тинку в бок, – я точно буду с ним дружить, лишь бы Милочка не перехватила.
В дверном проёме стоял парень в синей рубашке с галстуком и отутюженных чёрных брюках, он приветливо всем улыбался. Тинка не сразу узнала в нём спасённого ею на реке мальчишку, выглядел он совсем по-взрослому, а когда поняла, что тот самый, быстро спряталась за Люську. Ещё не хватало, чтобы парень на весь класс обозвал её русалкой. Хватит с неё всяких прозвищ от фамилии – Маслёна, Маслятина, Маслуша… И как она сразу не догадалась, когда подружки взахлёб расхваливали распрекрасного новенького, что это тот самый нахальный лодочник, чуть не утопивший её.
Вообще-то, нечего волноваться, он её не узнает: тогда Тинка была в купальнике и волосы торчали во все стороны, а теперь собраны в аккуратный хвостик на затылке. Но всё же инстинктивно чуть наклонила голову к парте и закрылась рукой, когда парень проходил мимо.
Первым уроком была литература. Эмма Степановна или просто Эмма, как все в классе называли свою классную руководительницу, объясняла новую тему. Тупо уставившись на доску, Тинка слушала плавную красивую речь учительницы об особенностях литературы Х1Х века, а мысли витали вокруг Руслана Кузнецова.
Она злилась на себя: надо же, при встрече с ним смутилась, как робкая красная девица, нет, чтобы высоко поднять голову и посмотреть уничтожающе, чтобы сразу понял, что он для неё теперь ноль без палочки. Зря у зеркала репетировала. Увидела его – и всё позабыла.
– Что же вы прочитали за лето из того списка, который я дала в мае? – вопрос учительницы вернул Тинку в класс.
Ребята стали называть прочитанные книги: «Война и мир», «Отцы и дети», «Преступление и наказание»… Сергей Петров, дурачась, крикнул: «Сказки» Салтыкова-Щедрина». Все засмеялись. И тут вдруг прозвучал голос новенького:
– А я ничего из программы не читал. Считаю, неинтересно потом будет, хороша ложка к обеду. А читать и без того есть много чего.
Его слова прозвучали как разорвавшаяся бомба. Эмма очень не любила, когда при ней хорохорились своей неначитанностью по школьной программе, ибо только классическая литература, по её мнению, делает людей образованными.
Класс на мгновение замер, потом зашушукал, заёрзал, захихикал в предвкушении спектакля-поединка, дающего передышку в монотонном течении урока. Эмма осуждающе поджала тонкие губы и сузила до щелочек глаза, а это признак её боевой готовности.
– Целых четыре тома «Война и мир» Толстого не одолеешь быстро! – приступила она к нападению.
– Одолею, – спокойно возразил новенький.
– Значит, читать будешь по диагонали, пропуская страницы.
– Нет, я всё читаю, – заупрямился парень.
– Это невозможно, ты же не гений, хоть и отличник! И не второй Ленин, который умел читать очень быстро.
– Вот вы сами признаёте, Ленин умел, а он не Бог, человек, так что и я могу!
– Сравнивать себя с Лениным – это кощунство! – чуть не задохнулась раскрасневшаяся от возмущения Эмма, но всё-таки сумела взять себя в руки, ведь перед ней всего-навсего ученик, и решила прекратить бесполезные препирательства, оставив всё же последнее слово за собой: – Посмотрим, как ты будешь знать произведения, которые мы будем изучать, и такие ли уж настоящие твои пятёрки!
Во время этого спора, забывшись, Тинка, повернулась, как все, к новенькому, смотрела на него широко распахнутыми от изумления глазами. Лицо его чуть порозовело на скулах, но было бесстрастным, а голос спокойным, в то время как учительница явно нервничала. Парень нисколько не обиделся на неё и не расстроился, хотя та открыто пообещала в будущем цепляться к нему на уроках, он даже казался довольным. Спокойно сел на место и невозмутимым взглядом обвёл класс.
И вдруг его брови удивлённо поползли вверх, а глаза уставились на Тинку.
Догадавшись, что новенький узнал её, Тинка осуждающе сощурилась: ей нравилась Эмма, хотя классная легко вспыхивала в гневе, но так же легко остывала и была доброй, и ни к чему её попусту заводить, лишь бы выделиться. Ох, уж эти мальчишки!
И тут же демонстративно отвернулась. Однако затылком чувствовала, парень пристально её изучает, тогда она резко обернулась и в упор посмотрела ему в глаза, дескать, что уставился, не мёдом намазанная.
Он не понял её раздражения, радостно улыбнулся и, приветствуя, величественно наклонил голову. Тинка тряхнула волосами, будто норовистая лошадка гривой, – больно ей нужно его приветствие – и, гордо выпрямившись, снова повернулась лицом к учительнице, сидела так, не шелохнувшись, пока не прозвенел звонок.
На перемене, похоже, встречи с новеньким было не избежать, так лучше сразу столкнуться с ним, чем дрожать в ожидании; решительности Тинке было не занимать, поэтому она не пошла с подружками в коридор и не побежала с Люськой в учительскую за расписанием, осталась за партой. И верно, он подошёл сразу, присел рядом.
– Привет, я уже думал ты в восьмом классе или в седьмом учишься. Среди девятых и десятых вчера на линейке тебя не видел. Прогуливаешь уроки, русалочка? – лукаво поддразнил её.
– Само собой, – ухмыльнулась Тинка, – мне же море по колено, не как некоторым утопленничкам, которым речка как океан, чуть не туда шагнул – и уже караул кричи! – прошипела вполголоса.
– Это вы про что гутарите? – вмешался в разговор подошедший Серёга Петров.
– Да вот новенький говорит, что обожает вместо «Войны и мира» «Майскую ночь, или Утопленницу» Гоголя, – съязвила Тинка, хитро блеснув глазами. Она решила сама нападать, чтобы не дать над ней покуражиться.
Нападение, говорят, лучшая от стыда защита. Ей и в голову не пришло, что это Вадим должен чувствовать себя неудобно: наехал на неё лодкой и сам же пошёл ко дну, парень, а не умеет плавать – это ли не позор!
Но странно, почему-то стыдилась она. Ей казалось, все будут смеяться, если узнают, как Тинка спасала новенького – тащила на себе, дула в рот, ревела белугой. Наверное, Вадим подумал о том же самом, потому что страшно смутился, прикусив нижнюю губу.
– Не связывайся ты с Маслёной, – посоветовал ему Сергей, когда они вернулись за свою парту, – у неё язычок как бритва, отрежет – не пожалеет, скажешь ей слово, а она в ответ – десять. Лучше её не задирать, тогда она трогать тебя не будет, я с ней за одной партой лет шесть отсидел и нрав Тинки изучил. А так она, в общем-то, ничего, может и списать дать, и подскажет, и не сплетничает, не воображает, как некоторые. А ты что от неё хотел?
Вадим не ответил. Он злился на эту упрямую светлоглазую девчонку, которая не поняла его и не позволила ему должным образом выразить благодарность ей за спасение на реке. Ведь тогда он забыл это сделать и чувствовал себя перед ней обязанным. Злился и на себя, что не смог как следует, без выкрутасов, по-простому сказать девочке спасибо, обязательно надо было выпендриться, поддразнить её.
Глава IV
Сообщение Эммы о том, что в понедельник класс поедет в Расстреляево, помогать копать картошку колхозу, и будет жить там целую неделю, как и другие старшие классы, все встретили на «ура». Ещё бы, можно не только отдохнуть от уроков, но и пообщаться вместе, так сказать, в походных условиях. В деревне их распределят на постой по квартирам колхозников, как было в прошлом году.
Добирались до Расстреляево на нескольких грузовых машинах. Все классы перепутались между собой, каждый ученик сел, куда захотел. Тинка с Милочкой пробились поближе к кабине, уселись на первую лавочку.
Одноклассников в машине оказалось немного, с облегчением Тинка отметила, что Руслан поехал в другом грузовике. Алёнку не отпустили в колхоз родители: она в прошлом году долго лежала в больнице. Но проводить подружек пришла, завистливо даже всплакнула на прощание.
Вадим залез в машину одним из последних. И сразу заметил у кабины Тинку – в белой косынке и коричневом старом лёгком пальто. И почему-то на душе у него стало необыкновенно весело. Радостно засияло в глаза солнышко, пробившись сквозь тучи; утренняя осенняя прохлада отступила, и почувствовалось приятное тепло, словно на дворе стояла не вторая неделя сентября, а середина мая.
Все сидели лицом к движению машины и, когда та взлетала и подпрыгивала на ямах и кочках, громко вскрикивали, смеялись и изощрялись в шутках по поводу умения, вернее, неумения шофёра водить грузовик.
– Он не водила, а сапожник, причём безрукий! – орал Генка Карпов из 9 «б». – Думает, мы валенки, можно нас трясти, мять и катать, сколько его душе угодно!
– Нет, он думает, что везёт скот на бойню! – острил десятиклассник Сергей Раевский, рыжеволосый, с веснушками по всему лицу, сын Эммы Степановны, мечтающий затмить славу клоуна Юрия Никулина. Его ужимки и жесты действительно всегда вызывали улыбку, даже если он не хотел казаться смешным. – Чем больше помрёт в пути, тем меньше придётся платить скотоубойщикам!
Тинка не осталась в стороне от общего поединка в острословии, съязвила:
– Расстреляево не Нагуляево и даже не Париж, и не Уфа, что же вы хотели!
Потом сравнила шофёра с Незнайкой, угнавшем машину у Фунтика и Шпунтика. Вадим слушал, как шутили ребята, и радовался, что не дал бабушке уговорить себя не ехать на картошку. Она рисовала страшные картины каторжного труда, утверждала, что Вадим с его хрупким телосложением и отсутствием огородного опыта не выдержит. Но он всё же настоял на поездке. И вот со всеми вместе трясётся в машине – и невероятно счастлив!
После часовой дороги, пролетевшей как миг, оказались в небольшой деревне, названной Расстреляевым из-за расстрела здесь красных большевиков белыми в 1919 году. Правда, говорят, позже красные тоже постреляли тут всех приверженцев белой власти. Такая вот кровавая земля была в этой деревне, считавшейся центром колхоза, где караярским школьникам предстояло убирать картошку.
Расселили их по домам колхозников группами по пять человек. Тинка с Милочкой и ещё две девочки из их класса попали на житьё к бригадиру, соблазнившись антенной на крыше. «Будем телевизор смотреть», – обрадовалась Милочка, но напрасно: постоялиц хозяйка поселила в комнате двух молодых учительниц, снимавших у семьи бригадира квартиру. Вход в комнату был сразу из прихожей. Хозяйская горница, где стоял телевизор, плотно закрывалась, и туда девочек не пускали.
Другим одноклассникам повезло больше, хотя они попали в избы победнее; там их угощали семечками, молоком и яблоками из сада. А бригадирша их ничем не угощала и даже возмущалась, когда девочки долго не ложились спать, корила их, что слишком много жгут электричества. За жадность они её прозвали мадам Плюшкиной. «Ах, гасите свет скорей, мадам Плюшкина у дверей!» – иронизировала Тинка.
Спали на полу, лишь учительницы – на своих кроватях. Они, в сущности, не были настоящими учительницами. Окончили в этом году караярскую школу, провалились в институт; и районный отдел образования направил их в расстреляевскую школу учительствовать, так как в деревнях не хватало педагогов. Фарида вела английский язык, а Раиса – химию и биологию, хотя ничего в них не смыслила.
Они были весёлыми, смешливыми девушками. К ним по вечерам приходил их одноклассник Юра Пермяков, тоже не поступивший в институт и вынужденный учить юных расстреляевцев физкультуре. Он сразу положил глаз на красивую Милочку, чем страшно был недоволен Володя Усатов, по-прежнему ухаживающий за Ланиной, хотя Милочка сказала девочкам, что он ей надоел своей навязчивостью. Пермяков был красивым парнем – спортивно сложенный, мускулистый, стройный, высокий, не в пример приземистому, низкорослому Усатову, хотя и привлекательному на лицо. Милочке очень нравилось внимание Юры, и она с удовольствием кокетничала с ним.
На поле Эмма разделила класс по парам на каждый картофельный ряд: парни копали, а девочки собирали. Собранная картошка сваливалась в общую кучу. Володя Усатов напросился в копальщики к 9 «а». Поскольку девочек в классе было больше, Эмма с радостью его приняла, договорившись с классным руководителем Володи. Помогал копать 9 «а» и её сын Сергей.
Тинка с Милочкой не захотели расставаться, и Володя согласился копать два ряда. Вадима учительница поставила с Быковой, та сама попросила её об этом и была на седьмом небе, когда услышала при распределении рядов их фамилии вместе.
Люська беспрестанно трещала о всяких глупостях и давала бестолковые советы, чем отвлекала Вадима и мешала копать; он никак не мог приспособиться к лопате, и их пара постоянно тащилась в хвосте. У него не было сноровки и опыта, и лопата упрямо его не слушалась, сразу натёрла на ладонях водянистые мозоли, которые в первый же вечер лопнули и не давали покоя.
Обедали прямо на поле, вернее в леске, прилепившемся к полю. Установили там временные столы и лавки из досок. Привозили на лошадях фляги с супом и картошку с мясом. Ели вдоволь, уплетая за обе щёки. После обеда с час отдыхали и снова рассыпались, раскатывались горошинками по полю и ползли по своим рядам, оставляя позади себя пустую землю и общую гору картошки.
Кто первым доходил до конца ряда, с победным криком кидался к стожкам соломы на соседнем поле. Приятно было растянуться на мягкой соломе и почувствовать, как покидает тело усталость. Тинка, Милочка и их копальщик Володя обычно первыми оказывались у соломенной кучи. Развалившись на ней, ожидали всех остальных и момента, когда можно будет идти в деревню. Ужинали в колхозной столовой.
Люська Быкова, собирая картошку, бесцеремонно подгоняла Вадима, завидуя растянувшимся на соломе ребятам. А он выбивался из сил и нервничал. В глазах всё плыло, спина и руки болели и не хотели сгибаться. Когда же этот ад закончится, вот уже три дня нет ему конца! Вадим копает-копает эту проклятую картошку и всё равно не успевает за всеми; он даже во сне видит, как копает поле, а кусты картошки постоянно стоят перед ним, лишь прикроет глаза.
– Отстающим браздарям конфузный привет и почёт глубокого невосхищения! – поддел своим острым язычком Вадима и Люську Эммин рыжий сынок Сергей Раевский, когда те, наконец, преодолев свой картофельный ряд, подошли к ожидающим их одноклассникам. Круглые щёки Быковой вспыхнули гневом.
– И вовсе я не отстающая! – огрызнулась она. – Это Вадковский не умеет копать, я же не виновата, что он впервые держит лопату в руках!
От слов Быковой Вадиму стало обидно, ведь он старается как может. Тем более не напрашивался к ней в пару, напротив, сама она к нему напросилась. Самое неприятное, что всё происходит на глазах у Тинки. Она смотрит на него одновременно насмешливо и жалеючи: что ж опять тонешь, утопленничек? Как тут промолчишь!
– Если б ты, Быкова, меньше болтала, то мы не ползли бы как черепахи, – нашелся, наконец, что сказать он.
В ответ Люська обиженно возмутилась:
– Это я-то только болтаю! Да ты сам-то едва лопатой двигаешь, копаешь в час по чайной ложке, а я от скуки изнываю в ожидании. Завтра, Эмма Степановна, поставьте меня с кем-нибудь другим. Я отказываюсь копать с Вадковским. Пусть все убедятся, кто тормоз в нашей паре!
Прямо сказать, неприятная ситуация. Вадим знал, что сам создал её, но как выйти из неё, не представлял. На выручку ему пришла учительница:
– Просто у вас, Быкова и Вадковский, трудовая несовместимость. Завтра я вас разделю, и вы оба заработаете быстрее.
Вадим был благодарен классной руководительнице, но завтрашнего утра ожидал со страхом. Он знал, что Быкова права: с кем его ни поставь – останется черепахой.
Вечером в деревенском клубе показывали французский фильм «Граф Монте-Кристо». Клуб был забит школьниками и колхозниками. Вадим занял место для Риммы Хасановой, она попросила его об этом. Он знал её с пяти лет, их матери были подругами, и, когда он изредка летом появлялся у бабушки в Караяре, они играли вместе.
Но место не удалось сохранить. Пока Вадим разговаривал с Серёгой Петровым, повернувшись к нему, рядом, без зазрения совести, уселась Люська Быкова, даже не спросив разрешения, словно и не было между ними ссоры. Пришедшая следом за ней Римма, удивлённая бесцеремонностью Люськи, не стала поднимать скандала, села на последний ряд с Русланом Кузнецовым, Максимом Моисеенко и Сергеем Раевским.
Их компания шумно захихикала и зашепталась, лукаво поглядывая на Быкову и Вадковского. Вадим не чувствовал никакой обиды на них, наоборот, ощущал себя с ними как бы в одном заговоре; нарочито глубоко вздохнул и заговорщически подмигнул им, потом развёл руками, дескать, не выталкивать же дуру. Он не сомневался, что Раевский уже всем выболтал о конфликтной сцене на поле.
Утром следующего дня Эмма, как обычно, стала расставлять ребят по картофельным рядам. Все чувства Вадима были обострены и напряжены в ожидании своей участи.
– Поставьте меня снова с Вадковским, – попросила Люська, – мы уже с ним помирились.
– Ну, уж нет, – заупрямилась классная руководительница, – пусть копает с Масловой, а ты займи её место.
– Нет! – закричали в один голос Тинка с Милочкой. Только с Эммой не поспоришь, если упрётся, ничем не переубедишь. И Тинке пришлось идти на ряд к новенькому.
Не зная радоваться или печалиться такому повороту событий, Вадим принялся торопливо копать картошку, не дожидаясь, когда всех расставят по рядам. Вывернув куст, усердно затряс его, как делал при Быковой, освобождая клубни от ботвы.
– Что ты делаешь? – остановила его Тинка. – Я сама буду трясти, мне так сподручнее, вся картошка будет у меня на виду. Ты лучше быстрее копай. И не дави во всю мочь руками на лопату, – посоветовала она: – Только силу теряешь, ты её пристукивай одной ногой, а когда земля твёрдая, можно встать на неё всем весом.
Он послушался и сосредоточил свои усилия на копании, постепенно набрал темп, и движения его стали размереннее. Странно, в этот день мозоли не досаждали, а спина не болела. Копать даже было приятно. Иногда Тинка отставала, и Вадим, не слушая её возражений, брал наполненное картошкой ведро и относил к куче. А она тем временем отрясала на борозду выкопанные кусты.
В конце рабочего дня у соломенного стога они были не первыми, но и не последними. Впервые Вадим ждал остальных, блаженно растянувшись на копне, и у него было невероятно радостно на душе.
– Выходит, и правда у нас с тобой несовместимость, – не удержался он подтрунить над Быковой, когда та подошла к соломе позже их с Тинкой.
– Это просто Маслёна как ракета, – красиво повела в его сторону своей тонкой бровью Люська и повернулась к новенькому в пол-оборота. Она почему-то считала себя в таком положении неотразимой. Девчонки знали об этом и захихикали. Вадим интуитивно почувствовал, что смеются не над ним, но не понял причины смеха, только не стал допытываться о ней, переполз к Серёге Петрову, дремавшему с обратной стороны копны.
В предпоследний день пребывания в колхозе по традиции устраивался праздник. День начинался поединком лучших браздарей. Каждый класс выставлял по копальщику и собиральщику. Чья пара побеждает, тот класс освобождается от культивации, то есть подборки оставшегося после копки на поле картофеля. Счастливцы рыбачат или собирают в лесу грибы, словом, отдыхают, пока другие по-прежнему заняты картошкой. В обед всех ожидает праздничный стол с ухой прямо в леске.
Девятый «а» выдвинул в браздари Тинку и Серёгу Петрова.
– Я не буду, пусть Луиза Чалова соревнуется! – горячо запротестовала Тинка, ей ужасно не хотелось на глазах у всех собирать картошку, она представила, с какой презрительной ухмылочкой будут на неё смотреть Руслан и эта кривляка в вязаном комбинезоне Римка Хасанова, если они с Серёгой проиграют, и заканючила перед учительницей: – Я не справлюсь, и вообще не терплю никаких соревнований, у меня к ним аллергия! – Последнее слово она переняла от Милочкиной мамы.
Впрочем, Эмма была неумолима.
– Перестань молоть чепуху. Я верю в вас с Петровым, вы всех обгоните, – заявила твёрдо.
Шесть коротких, в двадцать широких шагов, сравнительно равных картофельных рядов оставлены были для состязания. Тинка с Серёгой оказались на первой дорожке-борозде. Перед стартом они оговорили все свои действия, чтобы работать без суеты. Как только судья махнул флажком, а им оказался Руслан Кузнецов, ринулись к своему ряду и тут же склонились над ним.
Они копали картошку до удивления дружно и быстро. Все вокруг орали, визжали и прыгали, каждый класс болел за свою пару. Судья Руслан стоял посередине дороги, в которую упирались ряды, и внимательно следил за браздарями, чтобы не мухлевали, а то можно, не копая, повыдёргивать, одну ботву.
Первыми справились с заданием Тинка с Сергеем, они значительно обогнали всех.
– Есть! – заорал Петров, высыпая в общую кучу последнее ведро, подпрыгнул и при этом поднял руку, подражая футболисту, забившему гол.
– Ура! Мы победили! – поддержал его радостным хором 9 «а».
Девчонки кинулись обнимать Тинку, а парни стали жать руку Серёге. Оба они сияли, довольные собой. Тинка поймала на себе одобрительный взгляд Руслана, который, к её удивлению, ничем не отозвался в ней.
На рыбную ловлю к реке отправились несколько человек, захватив небольшую сеть, которую дал «ашникам» местный конюх, всё-таки ловили на уху для всех. Остальные с шумом разбрелись по лесу. Эмма крикнула им вслед:
– Через два часа, чтобы все были у ручья на стане, не опаздывайте на обед!
Сначала Тинка шла рядом с Милочкой и Луизой Чаловой, веснушчатой, длинноногой, но очень бойкой девицей, имеющей в классе прозвище Нуинька – за её постоянное переспрашивание собеседника: «Ну и?». Потом, когда они набрели на поляну, усеянную опятами, незаметно отстала и направилась в глубину леса, ей захотелось побыть одной.
С каждым шагом всё меньше доносился до неё увлечённый разговор Милочки и Луизы, которая до Вадковского считалась лучшей ученицей в классе. Лес был густой и тёмный, крона где-то вверху, а внизу – только стволы, да сумрак и мох. Тинка глубоко вдохнула приятный, пахнущий сосновой смолой воздух. На одном из деревьев увидела застывшие серо-жёлтые потёки серы. Щепкой соскоблила её – и за щёку, принялась жевать. Какое блаженство находиться в тёмном лесу, словно в волшебном царстве, и щёлкать пахучей серой!
Набрав её про запас и завернув в лист какого-то растения, сунула в карман пальто – угостит потом девчонок. Поспешила дальше, туда, где лес становился всё реже и реже. Вскоре вышла на полянку, на которой было больше берёз и осин, чем сосен и елей. Вдруг она заметила стройную осинку, всю окутанную пурпурной листвой. «Какая прелесть!» – восторженно вырвалось у неё.
Бросившись к деревцу, встала под пурпурное одеяние и запрокинула голову, представив себя под лоскутным зонтиком. А что если покачать осинку, получится прекрасный бордовый листопад-звездопад. И девочка тихонько затрясла её, листочки зашумели, занервничали, а некоторые, не удержавшись, попадали на смеющуюся непрошеную гостью.
– А ты не боишься сломать дерево? – Неожиданно услышала Тинка сзади. Она резко повернулась и увидела неподалеку прислонившегося к берёзе новенького. Его шоколадные глаза смеялись, хотя на лице было написано недоумение.
– Зачем ты его трясла? Оно же не картошка! – В голосе Вадковского не чувствовалось насмешки, скорее в нём было веселье. Тинка, незаметно выплюнув в сторону серу, поманила его к себе и, когда Вадим подошёл и встал рядом, показала рукой вверх и сказала загадочно: – Представь, над тобой лоскутный шатёр или ковёр, я сейчас его потрясу, и ты увидишь красный дождь. Не волнуйся, осинку я не сломаю, я её чувствую.
И деревце в её руках закачалось, сначала тихо, чуть-чуть, затем всё сильнее и сильнее. Яркие листочки, отрываясь, стали падать плавно и кружась на них, садиться им на волосы, плечи и даже глаза. Какая странная эта девочка, восхищённо подумал Вадим, всегда разная: на природе жизнерадостная выдумщица, доступная и открытая, а в классе – как нахохлившийся воробышек, вспыльчивая, ершистая и резкая.
– Как это ты от Быковой удрал? – спросила вдруг она весело.
– Укатился, как колобок, – пропел Вадим, и они оба во весь голос расхохотались. – Я от бабушки ушёл и от дедушки ушёл, а уж от Быковой подавно смоюсь, – захлёбываясь смехом, продолжал петь парень.
– Блажен, кто верует! – иронично произнесла Тинка, не переставая улыбаться. – Ты не знаешь Люськи. Из цепких её лапочек нелегко ускользнуть. Она влюбилась в тебя, утопленничек. – Лучше бы она откусила себе болтливый язык, прежде чем ляпнуть такое: выдала секрет Быковой, которая, в общем-то, неплохая девчонка, хотя немного навязчивая, и одновременно оскорбила новенького напоминанием о его неумении плавать. Но раз уж слова выскочили, их не поймаешь, можно только сделать хорошую мину при плохой игре: – Очень приятно, когда в тебя влюбляется красивая девочка с натуральными белыми волосами!
– Что-то я этого не чувствую, – хмыкнул Вадим, проигнорировав «утопленничка», – наоборот, ей хочется, чтобы я влюбился в неё, поэтому кокетничает со мной, глазки строит. – Тинка сделала вид, что удивилась:
– Разве так важно в любви, кто первым стал оказывать знаки внимания?
– Так это в любви. Она как наваждение или болезнь. При ней не требуется проявлять каких-то особых знаков или уловок, вроде построенных глазок, придёт – и уж об этом сразу поймут двое. Разве ты не знаешь об этом из литературы, русалочка? – голос парня стал нежным и хриплым.
– А я уж думала ты на своём опыте рассуждаешь так красиво! – Тинка взглянула на новенького испытующе и с откровенным любопытством, при этом чуть приблизилась к нему.
Заглянув в её глаза, Вадим неожиданно отметил, какие они тёплые и светлые, как летнее небо, и тут же смутился, словно она подслушала его мысли, вспыхнул краской и глухо пробормотал:
– Не удосужился ещё пока такой чести, ориентируюсь на опыт Ромео и Джульетты, Ассоль и её капитана с алыми парусами…
– Это всё книжные мудрости, – перебила его Тинка, – а в жизни всё проще. Когда красивая девочка, как ты сказал, глазки строит, очень трудно мальчику устоять.
– А когда наоборот? – почему-то волнуясь, спросил Вадим, на щеках его появились приятные ямочки. Но Тинка вдруг почувствовала раздражение, ей захотелось наговорить новенькому колкостей.
– Красивые мальчики слишком о себе воображают, – резко бросила она. – Но сами ничего не стоят. Им кажется, все влюбляются в них, они любуются собой, как Нарциссы, и не видят, что смешны, и умные девочки над ними хихикают.
– Слава Богу, мне это не грозит. Я не красавец. А вот тебе, русалочка, с твоими чудными небесными глазками стоит задуматься, потому что многие захотят тебя обольстить, так что нарциссизмом запросто можешь заболеть.
Вадим едва не прикусил язык – так сильно толкнула его Тинка в бок. Пробормотав «дурак», она сорвалась с места, словно ужаленная. Вот ещё издевается, как будто не видит, что глаза у неё самые обычные, небольшие, и лоб в следах от прыщей, а нос покраснел на осеннем солнце и шелушится. Вилька сразу это заметил и не упустил случая посмеяться: «Нос у Маслятины как капуста в ста одёжках».
Когда Вадим вернулся в лесок, называемый школьниками «едальней», там уже вовсю плескалась в котле уха. Тинка вместе с другими девчонками хлопотала над ней, на него и бровью не повела. Но Вадиму всё равно было весело, почему-то хотелось хихикать, дурачиться, шутить. Внутри всё так и пело. Всё-таки странные у этой девчонки глаза: то похожи на тёплое чистое небо, то сверкают как грозная морская волна, то превращаются в холодные льдинки, как в замерзающих лужах.
Глава V
Жизнь надо принимать такой, какая она есть, и не враждовать по пустякам – сколько раз это Тинка твердила себе, но никак не могла удержаться, чтобы не столкнуться с кем-нибудь, особенно с Вилькой Ахметовым. А ведь часто ссорилась с ним из-за «дохлого жука», как в любимой поговорке бабы Мани: «Две вороны из-за дохлого жука передрались».
Хотя сама по себе Валентина Маслова была неконфликтным человеком, наоборот, даже доброжелательным, как считали многие, кто её знал поближе, но иногда в неё словно вселялся бес, становилась резкой и неуступчивой, особенно в последнее время. Она просто не могла спокойно терпеть обиды и рвалась защищаться, когда её обижали, тут уж противникам приходилось несладко от её острого язычка.
Впрочем, мало кто в классе догадывался, что сама Тинка жутко страдала от враждебности Вильки. Он презирал её с лютой ненавистью и не упускал случая, чтобы не задеть грубостью. А причина такой злобы была в давней самой глупой истории. Как-то в третьем классе она встретила Вильку в библиотеке. Увидев в его руках повесть «Катруся уже большая», удивилась, что он читает книги о девочках, почему-то ей казалось – мальчишек не должны интересовать девчачьи переживания.
– Я очень люблю читать про девочек, – доверчиво поделился он с ней. – Мама сказала, девочки – люди сложные, их надо понимать и знать. А я, когда вырасту, женюсь на Галочке Иноземцевой.
Тинка имела глупость передать это Быковой, та как раз подвернулась ей по дороге из библиотеки. А то, что услышала Люська, непременно узнает весь класс. Над Вилькой стали смеяться. Тогда Тинка, может быть, впервые поняла, что не следует никому передавать чужие слова, если не хочешь нажить врага.
