Текст книги "Ульгычан, или хроника турпохода (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чоргорр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Не дослушав фразы, ИФ заорал в темноту:

– Галина! Сколько можно копаться!

Примчалась запыхавшаяся Галка, расплескала по дороге половину котелка. Серега со зловещим видом поманил ее пальчиком от костра:

– Ты до каких пор все будешь делать через ж... ?

– Да заткнитесь вы, наконец! – прикрикнула на них Ладка.

Я оглянулась на пришельца. Померещилось – или он, правда, улыбается? Наверное, здорово мы смотримся: Ульгычанская стоянка психов и доходяг.

– Присядьте, не суетитесь, со мной все в порядке.

– Это теперь называется "все в порядке"?!

– Неточно выразился. В порядке будет завтра. Сегодня – плохо, но не так сильно, как вы думаете. Я с Эдэлсэрэна, это – название планеты. Меня зовут Лэлса, а все ваши имена я уже слышал. Извините, пожалуйста, за беспокойство, – голос уже не такой хриплый, как был в первый момент.

Да, помирать этот Лэлса, правда, похоже не собирается. Почему-то приходит на ум начальник лагеря с его гипнотическими штучками...

– Отлейте мне воды в миску – пока не закипела. Вы чай хотите заварить? Покрепче!

– С заваркой напряг, – автоматически огрызается зажимпрод.

Интересно, когда это Лэлса, если он, правда, инопланетянин, успел попробовать земной чай?

Куском бинта стирает со щеки засохшую кровь, и становится видно, что за полчаса от здоровенной ссадины почти ничего не осталось. Ну и ну. Этак он в самом деле к утру оклемается.

Пьет чай маленькими глоточками, кружку держит в левой руке, правая, неподвижная, лежит на коленях. Шесть человек разглядывают чужака с напряженным вниманием, а он знай себе сидит и прихлебывает чаек. Лицо – треугольное, большеглазое, с выпуклым широким лбом, выступающими скулами и острым подбородком, кажется совсем юным, едва ли не детским. Очень белая, гладкая кожа, длинные ресницы, тонкие брови вразлет. Но повадки его, твердый, спокойный взгляд – отнюдь не ребенка, а бывалого, уверенного в своих силах человека. Черный комбинезон из неизвестного материала оставляет открытыми только голову и кисти рук (если не считать прожженных дыр), на груди слева – прямоугольная нашивка: три вертикальные зеленые полосы на белом фоне и короткая непонятная надпись. Все в точности как на тех двоих. Так кто же он, массаракш, такой, и что ему от нас надо?

– Спасибо за чай. Хорошо, если до утра меня не будут трогать. Рассказывать долго, сейчас нет сил. Время терпит.

– Серега, тащи-ка сюда еще спальники, я больше ложиться не буду... Игорь Федорович, честное слово, никаких эксцессов, – Ладка смотрит на ИФ такими невинными "голубыми" глазами, что тот только машет рукой. – Лэлса, я понимаю: тебе очень хреново, но хотя бы в двух словах ты можешь объяснить, что происходит?

– У вас в художественной литературе встречается такое понятие: "космические пираты". К сожалению, они бывают не только в литературе. Это – дело их рук. Я был у них в плену, потом сбежал. Вот, пришел к вам. Расскажу все, что знаю. Только не сейчас. Завтра. Может быть, мы вместе сможем что-то сделать.

– Ладно, отдыхай, – помогаем Лэлсе устроиться поудобнее.

Пираты! Космические! Анекдот, блин! Планета Негодяев, спутник кроваво-красной Протуберы и мертвенно-синей Некриды. Великий Спрут, Искусник Крег и Конопатая Сколопендра. "Перековавшийся" Двуглавый Юл. А также – Кир Булычев, похождения Алисы Селезневой. Смешно! Интересно, почему мне не до смеха?

Мы втроем: Андрей, Ладка и я остались у костра караулить Лэлсу, остальные пошли спать. От нечего делать мы начали изучать содержимое сумочек, которые ИФ снял утром со злополучных преследователей Ладки. Очки для ночного видения, наручники, бинокль и еще кое-какую мелочь опознали сразу. Хорошо бы найти запасные аккумуляторы к оружию...

Андрей долго вертел в руках какую-то круглую блестящую штуковину, попытался нажать на что-то вроде кнопки – и схлопотал от нас по рукам:

– Тебе что, полетать захотелось? А если это граната?

– Что вы там делаете? – подал голос Лэлса из вороха спальников. – Положите подальше от огня и не трогайте.

– Понятно. Спи.

На языке у меня давно вертится один вопрос, и я наконец решаюсь его задать:

– Андрей, слушай, а за что тебя все-таки посадили? Если не секрет, конечно.

– Да нет, не секрет. Кружок у нас был. Мы там с ребятами в свободное время классиков марксизма-ленинизма изучали. Вычитали много такого, о чем вслух говорить не принято. Выводы стали делать, да у самих глаза тоже не слепые. В общем, расхотелось нам на Усатого Людоеда молиться. Один парень из наших – дурак конечно – ножик в портрет метал, а кто-то потом тот портрет нашел. Ну и пошло, поехало. Влепили нам по полной программе. А за дело или нет? Не знаю, как посмотреть. Была у нас организация? Была. Ругали мы Сталина? Ругали. Но дальше все равно бы не пошли. Слишком много хороших людей в него верят, жизнь за него готовы положить. На том и держится. А против – или откровенное дерьмо, или вовсе блаженные какие-то. С кем здесь только не встречался...

– Слушай, Андрей, а знаешь ли ты, что такое телеграфный столб?

– Ну?

– Это хорошо отредактированная сосна. Так примерно у нас классиков переводят, – Ладкин голос звучит неожиданно зло и резко.

Все. Почуяла благодарного слушателя, сейчас полезет в родные социологические дебри. Так я и знала, Андрей заглотал наживку:

– Например?

Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Глаза у обоих горят, я быстро теряю нить узко специального разговора, просто сижу и любуюсь их отчаянно-веселыми, одухотворенными, какими-то стремительными лицами... Ладка, осторожнее на поворотах! Андрей вдруг замолчал и насупился, а она знай себе заливается соловьем про теорию конвергенции:

– В общем, концепция мировой пролетарской революции себя не оправдала, здесь классики были не правы. Коммунизма мы не построили и вряд ли в обозримом будущем построим.., – осеклась. В зловещей тишине негромко лязгнул затвор.

Приблудный был страшен в своем праведном гневе: белые глаза не вмиг закаменевшем лице, резко проступившие под смуглой кожей желваки... Его взгляд, полный ненависти, скользит по японским часам на моем запястье, по свитеру с английской надписью, по Ладкиным, якобы американским, штанам – и я чувствую, что он сейчас выстрелит. Мне становится страшно, как никогда в жизни.

– Андрюш, ты поосторожнее с пистолетом, – Ладка предостерегающе поднимает правую руку, а левой тянет к себе бластер.

И вдруг – словно удар тока. Искры из глаз, лечу, проваливаюсь куда-то. Когда, миг спустя, сознание вновь становится ясным, обнаруживаю, что лежу на камнях в жутко неудобной позе. Ноги выше головы, больная рука нещадно вывернута, но что самое неприятное, я не могу ни пошевелиться, ни крикнуть. Из глаз – слезы, дыхание перехватило, сердце бешено колотится о ребра.

Это продолжалось минуты три. Когда, наконец, ко мне вернулась способность двигаться, я села, прижала к животу нестерпимо горящую руку и тихонько завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. Сквозь слезы я видела, как Ладка наклонилась над неподвижным Андреем, забрала у него пистолет, достала наручники из утренней добычи, повертела так и этак и запихнула обратно в карман. Выпрямилась и пошла к Лэлсе: он полусидел, опираясь на камень, на коленях – бластер. Уж не он ли нас отоварил?

Андрей пришел в себя, вскочил и как кошка бросился за Ладкой. В свете костра оранжево блеснул нож.

Мигом забываю про локоть:

– Берегись! – Ладка оборачивается, вскидывает, защищаясь, левую руку. От удара правой Приблудный летит затылком на камни и, кажется, теряет сознание. Ладка носком ботинка отбрасывает подальше выпавший из его руки нож, переворачивает парня лицом вниз, сводит ему руки за спиной и защелкивает-таки на запястьях "браслеты". Я прыгаю вокруг них с неизвестно зачем вытащенной из костра горящей веткой.

– Слушай, ты его не слишком?

– Массаракш! Откуда я знаю!

Андрей очнулся, когда ему связывали ноги его же собственным ремнем. Застонал, попытался перевернуться на спину.

– Лежи и не рыпайся!.. А, массаракш! – Ладка не смогла сразу выбить у него нож, удар пришелся по руке. Располосованный рукав куртки быстро темнеет от крови. Закончив возню с Приблудным, она слишком резко встала – и еле удержала равновесие.

– Ольга, помоги! – чертыхаясь и скрипя зубами, стягивает куртку, начинает снимать свитер.

– Подожди, давай лучше рукав закатаем.

Повреждены какие-то крупные сосуды, кровь хлещет вовсю. Ладка пытается одной рукой наложить повязку, а у меня уже плывет в глазах: с детства не выношу вида крови. Я ругаю себя на чем свет стоит за слабость, Ладка костерит разных олухов, которые...

– Может ИФ позвать?

– Иди-ка сюда, – мы почти забыли о Лэлсе, – Дай сюда руку, держи вот так. Расслабься, закрой глаза...

Он несколько раз, не касаясь, проводит пальцами вдоль раны – кровотечение останавливается, края разреза делаются как восковые.

– Теперь можно забинтовать.

– Спасибо, а как это ты...

Андрей, который перевернулся на спину и даже ухитрился пристроиться на забытый Галкой попинг, с настороженным любопытством наблюдает за тем, что происходит. Глаза у него уже не такие бешеные, вернее, один глаз – вокруг второго наливается синевой здоровенный фингал.

Ладка закрепила конец бинта и принялась стягивать свитер. Меня послала за другим. Как можно тише, только бы не проснулся ИФ, начинаю рыться в рюкзаке. Но не тут-то было: вспыхивает фонарик, луч шарит по палатке, упирается в вывороченные из рюкзака вещи. На белом полиэтиленовом пакете отчетливо отпечатались мои пальцы.

– Что у вас на этот раз произошло?

– Ничего.

– А это что? Покажи руки!

Куртка на мне вся в темных пятнах, и на руках – кровь. ИФ светит мне в лицо фонариком:

– Что случилось?

– Да ничего. Ладка стругала палку и порезалась. Игорь Федорович, вы не волнуйтесь, уже все в порядке.

Минут пять я внимательно слушала, что он о нас думает. В выражениях ИФ не стеснялся, и мне это надоело. Я взяла свитер, куртку и вылезла из палатки.

– Стой, мать твою!

Сделала вид, что не слышу.

Когда подошла к костру, Ладка уже сидела под спальниками рядом с Лэлсой. Он что-то объяснял ей про бластер.

– Вот так. Действует от двух до пяти минут. Целиться надо в голову или в верхнюю часть туловища. Побочных эффектов, как правило, не вызывает...

Понятно: на голубом секторе эта штука работает как парализатор. Ну что ж, даже при наличии побочных эффектов, вроде слабости и головной боли, парализующей заряд лучше, чем пуля.

– А как тут аккумуляторы меняются? Хотя ладно, до утра нам их посадить все равно не удастся, так что отдыхай.

Я отдала Ладке чистые вещи, подобрала то, что она сняла с себя: надо хоть немного застирать...

– Так! Порезалась значит? – ИФ материализовался у костра бесшумно как привидение. Перевел взгляд с зеленовато-бледного Ладкиного лица на связанного Андрея, потом на кулек одежды в моих руках, опять на Ладку:

– Докладывайте, что у вас произошло.

– Да понимаете, мы тут немножко поспорили по общефилософским вопросам...

ИФ присел на корточки рядом с Приблудным.

– А ты, горе мое, что скажешь?

Тот метнул быстрый взгляд на Ладку, Лэлсу, на меня, потом посмотрел прямо в глаза ИФ:

– Так и было. Простите меня! И развяжите, пожалуйста.

У Ладки аж глаза на лоб полезли:

– Прощения просишь? Развязать тебя? А ты опять на людей кидаться начнешь? Слушай, у меня ведь тоже рефлексы!

– Подожди, подожди! – ИФ распутывает ремень на ногах Приблудного. – Ты можешь толком объяснить, из-за чего вы поцапались?

– Из-за теории конвергенции, – встревает Ладка.

– Помолчи, не тебя спрашиваю.

Андрей собрался с силами и заговорил. Говорил он толково и убедительно, как по писанному. О том, что был не прав: трудно разобраться в чужом времени. Что в любом случае пистолет – не лучший аргумент в споре, хотя стрелять он не собирался, просто пугнуть хотел. А с ножом – он вообще не поймет, что на него накатило. Привык не раздумывая отвечать ударом на удар. Но Ладка-то как раз не причем, это все вон тот, в черном...

– У вас, наверное, все другое. Не мне вашу жизнь судить. Вы меня развяжите, я сразу уйду. Нечего мне здесь делать, – голос все тише и тише, поднял голову, лицо виноватое, жалкое.

ИФ снял с него наручники:

– Никуда ты не пойдешь, по крайней мере до утра. Оружие получишь, когда немного успокоишься, – забрал ТТ, Андрееву финку, а заодно – бластеры у Ладки и Лэлсы, и растворился в темноте.

Приблудный осторожно пощупал подбитый глаз, потом шишку на затылке, глянул на пальцы – нет ли крови. Равнодушно махнул рукой на предложение Лэлсы помочь. Сел поближе к костру, по своему обыкновению обхватив руками колени.

Он молча смотрел, как танцуют и мечутся синеватые языки пламени на затухающих углях: безысходной тоской веяло от его согбенной фигуры, от скорбно застывшего лица. Время от времени его начинало клонить в сон, здоровый глаз слипался, но он снова вскидывался и смотрел в костер остановившимся взглядом.

– Эй, Андрюш, иди-ка сюда, залезай к нам, а то совсем замерзнешь.

Ну вот, так-то будет лучше. Я развешиваю на лиственнице не то чтобы отстиранные, но мокрые шмотки и тоже забираюсь под спальники. Ладка сидит, прислонившись спиной к камню. Справа от нее свернулся клубочком Лэлса – и уже крепко спит. Слева – Андрей. Я кладу голову ему на колени, Ладка обнимает парня за плечи:

– Успокойся, все ништяк.

Но Приблудный, кажется, и не слышит, не чувствует наших прикосновений. Совсем плохо, надо принимать меры. Срочно! Занять, что ли разговором? Только так, чтобы без эксцессов...

– Лад, расскажи "Властелина колец"!

Ответный взгляд: "Хоть "Капитал" от корки до корки".

– Андрей, ты слушай, слушай! Она сейчас роман будет тискать, интересный, ты его точно не знаешь.

– Я начну с самого начала? Нет возражений?.. В общем так. Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жил-был в норке под землей хоббит. Но не в сухой песчаной норе, где не на что сесть и нечего съесть, и не в мерзкой сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью. Нора была хоббичья, а значит благоустроенная... Погожим весенним утром хоббит сидел на пороге своей норки – а там был порог и симпатичная круглая дверь, покрашенная зеленой краской. Он сидел на пороге и курил длинную вересковую трубку...

Ладка оседлала любимого конька. Толкиен – наша давняя слабость. Переведена только часть его вещей, но моя подруга читала в оригинале почти все. Пересказывать – не на одни сутки хватит, а чем больше лапши она сейчас навешает на уши Приблудному, тем лучше. Через некоторое время, чувствую, ему становится интересно.

Я-то знаю первые две книги чуть не наизусть: слушаю вполуха и вспоминаю, как раз пятнадцать перечитывала "Хоббита", как замирало сердце над "Хранителями". Примеряла на себя судьбы героев, думала: мне бы так. На тебе! За что боролась, на то и напоролась: "смерть по пятам и за каждым поворотом". Одним словом, приплыли, моя прелес-с-ть!

Ладка достает из чехла гитару, настраивает ее, берет пару аккордов – и вдруг останавливается, ошалело смотрит на свою левую руку. Шевелит пальцами, сжимает кулак, потом закатывает рукав и начинает разматывать бинт. Переводит взгляд с едва заметного рубца на руке на мирно спящего Лэлсу, сует бинт в карман.

"За синие горы, за белый туман,

В пещеры и норы уйдет караван

За быстрые воды уйдем до восхода

За кладом старинным из сказочных стран..."

Уже занимается на востоке заря. На траве, на камнях, на полиэтиленовой пленке, которой мы укрылись поверх спальников – всюду капельки росы. Засыпая, слышу, как о чем-то перешептываются Андрей и Лада, но смысл слов ускользает...

Двенадцатый день

Я проснулась на удивление бодрой и отдохнувшей, даже локоть почти не ныл. Вылезла из-под спальника, озираюсь по сторонам.

Господи! Красотища-то какая! Воздух прозрачен и чист. Еще холодное, но ясное солнце встает из-за сопок. Ярко голубеет небо. Скалы, золотистые на солнце и густо-синие в тени, отражаются в зеркальной глади озера. Заросли кедрового стланика в распадках курчавятся веселой темной зеленью, молодые лиственницы – как язычки прозрачного золотого пламени, брусничники и голубичники на склонах вспыхивают пунцовым и алым.

Но там, внизу, где еще холод и тень, где еще не рассеялись клочья тумана, уродливо торчат лагерные вышки. Одна из них разворочена взрывом. У ворот – какая-то кутерьма. Всматриваюсь получше: вешают новый лозунг... А ну их к лешему! Такое утро хорошее, не хочется портить себе настроение.

Лэлса сидит у костра и стругает какую-то коряжину: обгорелая деревяшка на глазах превращается в симпатичного зверька, что-то среднее между кошкой и куницей. Мордочка у зверька – забавная, хитрая и озорная. Очень похоже выражение – на лице автора. Массаракш! Он ведь, правда, не врал, что к утру будет в порядке. Сквозь многочисленные дыры в комбинезоне видно, что жуткие ожоги за ночь почти прошли. Во всяком случае, подсохшие болячки ничуть не мешают ему двигаться. А там, где были просто ссадины – все зажило без следа. И самое главное: на лице – ни тени вчерашней боли: он весел и беспечен, как мальчишка на пикнике, он наслаждается, ловит кайф...

Мы встретились взглядами – и на меня будто ледяным ветром пахнуло. Черные глаза. Непроницаемо черные. Они жадно, ненасытно ловят яркий утренний свет – и поглощают его без остатка. С такими глазами не нужно темных очков: все равно никто не прочтет их выражения. К ним бы и лицо – невозмутимую маску. Богатая, живая, абсолютно человеческая мимика Лэлсы почему-то еще больше сбивает с толку...

Над огнем закипает котелок, Ладка с серьезной миной вершит свои зажимпродские дела. Иду умываться. Долго и с удовольствием плещусь в ледяной воде. Ладка стучит ложкой по миске, созывая народ завтракать. На одном дыхании взлетаю к лиственнице.

– С добрым утром!

– Привет!

– Утро и правда доброе, – Лэлса широко, радостно улыбается, откладывает в сторону свою поделку, берет миску с кашей. Несколько минут мы молча поглощаем свои порции. Вкусно, но мало. Вместо чая ИФ заварил какие-то травки.

Все пялятся на Лэлсу, будто в зоопарке. Его самообладанию можно позавидовать: лопает кашу, как ни в чем ни бывало. Если бы не белоснежная кожа и глазища в пол-лица, он был бы вылитый японец. Или нет – скорее смахивает на героев тех комиксов "Манга", которые один мой знакомый охапками привозил из Японии. Лицо абсолютно гладкое: ни усов, ни бороды, хотя в такой обтягивающей одежде пол не вызывает сомнений. И не ребенок он, потому что в уголках глаз и у рта при ярком освещении отчетливо различима сеть мелких морщинок.

Вообще-то, положа руку на сердце...Облик достаточно экзотический, но встреть я этого Лэлсу нормально одетым где-нибудь на улице – не обратила бы внимания. Разве что задалась вопросом, крови каких народов в нем намешаны. На тех двоих, что преследовали Ладку, он совсем не похож. Но комбинезон – такой же, в точности, и бластер, который он с собой приволок...

Доедает свою порцию, аккуратно отставляет миску в сторону.

– Я должен вам кое-что рассказать, – быстрый взгляд огромных, беззвездной черноты глаз, тонкие пальцы нервно играют сухой лиственничной веткой. – Даже не знаю, с чего начать. Простите...

Этот тип изъясняется по-русски свободно, почти без акцента. Голос – красивого, необычного тембра, неожиданно глубокий и звучный для такого замухрышки.

– Я говорил вчера, что все это устроили космические пираты. "Редкое, не представляющее особой опасности явление", – невесело усмехнулся, будто передразнивая кого-то. – А впрочем... Мое полное имя – Лэлса Арен дэн Синорэ. Я родом с планеты Эдэлсэрэн, четвертой в звездной системе Дэлэрсэна. Я попал в плен к пиратам три марсианских года назад. Не соображу, сколько это на ваш счет...

– Около шести лет, – тихо отзывается Галка. Вот уж не думала, что она сведуща в астрономии.

– Флот Космической Федерации изгнал их из густонаселенных областей Галактики. Большая часть была уничтожена, остальные рассеялись по периферии. Одна из группировок, к сожалению, закрепилась в системе Солнца. Они нашли здесь богатую, обитаемую, технически развитую планету. При этом Земля даже не подозревает о существовании Федерации, космический транспорт и средства связи совершенно не развиты.

– Сволочи! – в один голос восклицают Андрей и Ладка.

– Для них Земля – лакомая приманка. На ней много чем можно поживиться: еда, одежда, сырье. Но вот топлива и запчастей к кораблям здесь не купить и не украсть. Это пиратам приходится делать самим. Осваивают Марс, астероиды и спутники Юпитера. На заводах и в рудниках работают многие тысячи... Землян – в том числе. Очень мало кто попал туда по своей воле. Кого – похищают, кого – заманивают обманом. Итог один – рабство. Надежды освободиться нет. Разве что сделать карьеру среди пиратов, но это мало кому удается. Да и решиться на такое...

– Ты-то как там оказался?

Лэлса замолчал. Веточка в его руке хрустнула, разломилась... Хрустнула еще раз... Он вздохнул, посмотрел на каждого из нас долгим изучающим взглядом – мне опять стало не по себе. Потом заговорил: негромко, монотонно, чуть нараспев. Начинал он свой рассказ сухим тоном академической лекции, а продолжил... Вот уж не знаю, как это назвать.

Я смотрела на пришельца. Внимательно слушала его, стараясь не пропустить ни слова. Сидела посреди яркого и ясного осеннего утра, на камне у затухающего костерка. Но в то же время – находилась где-то очень далеко и созерцала события, смысл которых доходил до меня через два раза на третий. Даже не созерцала, а принимала в них непосредственное участие: чувствовала, размышляла, вела оживленные беседы с другими людьми, действовала. Только, как это порой бывает во сне – абсолютно не понимала, что творится, и при чем же здесь я, Ольга. Как будто все происходило не со мной, а с кем-то другим.

Точно! С кем-то другим: с Лэлсой, конечно. Дошло! Я видела события его глазами, ловила отзвуки его эмоций и мыслей. Я слушала чужую речь и понимала ее: не отдельные слова, а общий смысл – рассказчик не утруждал себя дословным переводом... То же самое, кажется, было и с другими слушателями: наваждение захватило всех.

Увиденное, услышанное и пережитое "за Лэлсу" легло мне в память накрепко – как собственные воспоминания. Хотя многих вещей я не понимаю до сих пор, а кое-что предпочла бы забыть. Впрочем, это касается не только чужой, но и своей собственной памяти.

Лэлса, кажется, щадил нас. По-своему щадил. Он все-таки был ощутимо другим и вряд ли до конца понимал, что именно могло нас сильнее ранить.

Нет, эмоции, оттенявшие этот странный сон наяву, воспринимались вполне естественно и не казались чуждыми. Чистая, детская, ничем не омраченная радость бытия – в начале. Неистребимое научное любопытство. Восторг Ньютона, на которого вдруг свалилось пресловутое яблоко. Гнев, страх, отчаяние, крушение надежд. Смертельная усталость, тоска. Ледяное спокойствие человека, которому воистину нечего терять, человека на грани жизни и смерти. Трудное возрождение к жизни, пробуждение надежды...

А вот абстрактных рассуждений о долге, совести, искуплении вины; мотивов многих Лэлсиных поступков я не понимала и не понимаю, хоть убей. Тут начинаются, видимо, всякие культурные, этические, языковые нюансы – хотя очень велик соблазн подыскать всему простые, понятные аналогии из собственной культурной традиции...

Их было – трое друзей. Дружили с детства, не разлей вода. Потом, как водится выросли.

Саша (я так и не поняла: просто созвучие, или в самом деле сокращение от земного имени Александр?) стал работать в отделе по борьбе с галактическим терроризмом. Запала в память Лэлсина фраза: "Ни один живой пират не знал его в лицо".

Сенхара, старший из троих, занялся добычей полезных ископаемых на необитаемых планетах. Более опытные коллеги говорили про него, что этот парнишка еще ничего по специальности не знает, но уже видит сквозь землю и нюхом чует рудные жилы. На самом-то деле, он много и напряженно учился. Изучал не только современные технологии, но и сравнительную историю геологических наук и горного дела у разных цивилизаций.

Призванием младшего, Лэлсы, оказалась теоретическая физика. Свое первое крупное открытие он сделал, еще не достигнув совершеннолетия.

Каждый шел своей дорогой, но дружба не прекращалась, да и дороги периодически скрещивались. Однажды все трое оказались на корабле, летящем к системе Солнца с грузом научной аппаратуры. Экспедицию снаряжала СБИ в обстановке глубокой тайны. Задуманный эксперимент должен был проверить некоторые Лэлсины гипотезы, смелые до безумия. Место проведения выбрано в основном из энергетических соображений. В основном. Были и другие причины, о которых Саша не слишком распространялся даже среди друзей. Зачем только они взяли с собой Сенхару? Ведь мог бы, мог провести отпуск дома, с женой и детьми... Корабль не долетел до цели. Землей, к сожалению, интересовалась не только СБИ.

Никто не рассчитывал встретить пиратов в окрестностях Солнца. А они, памятуя о недавнем разгроме, смотрели в оба. Правда, захватив корабль, не стали устраивать экипажу обычной проверки – кто есть кто. Шло строительство баз, до зарезу нужна была рабочая сила.

Пленных разбросали по разным местам, но друзьям повезло. Все трое оказались на Марсе, где руками рабов самых разных рас и цивилизаций вырубалась в вечной мерзлоте главная пиратская база. Было среди невольников немало землян. Даже самого крепкого человека редко хватало больше чем на месяц непосильного труда: в стылых катакомбах, без тепла и солнечного света. А потом доходягу заталкивали в шлюзовую камеру, дверь закрывалась за ним – и через несколько секунд человека не было в живых. Земля – близко, корабль слетает за новыми рабами. Даже в благополучных странах ежегодно пропадает без вести немало людей...

По всей обозримой вселенной ходят легенды и анекдоты о живучести эдэлсэрэнцев. Половина марсианского года минула, а друзья все еще были живы. Первым, как ни странно, начал сдавать Сенхара. Однажды, в конце рабочего дня, распорядитель работ подошел к нему. Сказал, ухмыляясь:

– Хорошо трудишься! Молодец! Свобода будет тебе достойной наградой.

Удар кулака сбил Сенхару с ног. Способных работать наказывали иначе: зачем портить добро. Побои были началом конца, а обещание свободы – обычной издевкой. Ты свободен, если сможешь дышать разреженным и практически лишенным кислорода марсианским воздухом.

Когда пирату надоело пинать ногами скорчившегося на полу и вроде бы уже потерявшего сознание Сенхару, тот вдруг заговорил:

– Вышвырнете меня в шлюз – много потеряете. Пока я работал на вас только руками. Но могу поработать головой. Пользы будет больше. Вы строите базу в вечной мерзлоте так, как в скальных породах на астероиде. Включите отопление – все поплывет и обвалится вам на голову. А я знаю, как надо здесь делать, чтобы простояло века. Думал унести знания с собой в могилу, но жить хочется. Веди меня, ардара, к своим начальникам.

В ангар, где было устроено временное жилье для невольников, Сенхара не вернулся. Следы его надолго затерялись, и друзья уже не надеялись на встречу в этом мире.

Через некоторое время Лэлсу и Сашу перебросили на другой объект. Завод по производству топлива располагался над богатейшим месторождением золота. Как пояснил Лэлса, этот металл никогда не был в Федерации мерой стоимости, а вот важнейшим стратегическим сырьем – был. Какая-то хитрая химия: звездолеты без него не летают. Старина Ефремов как в воду глядел...

Здесь работали практически одни земляне, по большей части – европейцы, русские и североамериканцы. Работы разворачивались надолго, поэтому жили здесь не в огромных подземных ангарах, где на бетонный пол была набросана кое-какая ветошь, а в специально приспособленных и теплых – теплых! – помещениях. Что Лэлсу поразило – так это нелепые приспособления для спанья: по четыре спальных места, закрепленных на одной металлической раме. Соседи и товарищи по несчастью называли это "вагонками" и говорили, что запатентовано данное изобретение на Земле. Впрочем, пираты внесли дополнительные усовершенствования. Через пять минут после побудки вся конструкция автоматически складывалась, стряхивая с себя зазевавшихся любителей поспать подольше, и уходила в пол.

Дни текли, похожие один на другой. Девять нхэн – работа, восемь – отдых, по одному на еду, развод и съем. Было все-таки полегче, чем на базе, друзья немного пришли в себя. И вдруг, 40 или 50 суток спустя, появился Сенхара. Он нарисовался в спальном помещении после смены, важно прошествовал между "вагонками", сверкая значком технического руководителя работ и номером с четырьмя зелеными полосами.

– Лаэ, Са! Как я рад вас видеть! Мне как раз нужны диспетчеры и программисты: это земной сброд невозможно ничему научить.

Он изменился – внешне. Он говорил как пираты: короткими рубленными фразами, и с таким же акцентом. От него несло жутким алкогольным перегаром. Непонятно было, чего ждать от этого нового Сенхары, и Саша спросил:

– Это предложение или приказ?

– Я считаю своим долгом помочь друзьям, но помощь не навязываю.

– Ладно, мы подумаем, – отозвался со своей "вагонки" Лэлса.

– Думайте. Пока вы мои друзья, у вас есть время. Но слишком не тяните, – сказал, повернулся и пошел прочь.

Когда двери сомкнулись за его спиной, заговорил один из соседей-землян, с которым у Лэлсы к этому времени установились довольно приятельские отношения:

– Я не знаю, что ему от вас нужно, но мой совет: держитесь подальше. Это Чинхар, сука страшная, у него руки по локоть в крови. Он сам, лично, наказывает за все провинности и "на волю" отпускает...

Поверить в такое людям, с детства знавшим Сенхару, было трудно. Но на следующий день он вызвал к себе Сашу – тот вернулся обратно мрачнее тучи. Двое друзей лежали на соседних "вагонках", глядя в мутное зеркало обитого металлом потолка, и Саша рассказывал:

– Понимаешь, Лэлса, он потерял свою честь и имя, потерял все. Чинхар – по пиратски – "предатель", "коллаборационист". Так они называют тех из своих, кто становился наемниками на стороне планет в галактических войнах, и презирают люто. Отзываться на такое прозвище... Чтобы тебе ежедневно и ежечасно в лицо тыкали твоим предательством... Наш друг кровавой круговой порукой повязан с Лишенными Родины. Он их ненавидит, но еще больше ненавидит самого себя, и уже не надеется вернуться домой. Опасно иметь с ним дело. Но еще опаснее игнорировать предложение, сделанное, возможно, от чистого сердца. Я соглашусь, а там видно будет. Для меня-то это отличный шанс, – Саша улыбнулся, и улыбка его, как почувствовал Лэлса, не сулила пиратам ничего хорошего.

– Я – как ты. Хорошо, что они, – взгляд в сторону двери, – не знают, кто мы такие.