Текст книги "У нас с Галкой каникулы"

Автор книги: Татьяна Печерникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

ЭТА ЧЕРНАЯ, ЧЕРНАЯ КОШКА

– Жители сказочного королевства, а жители сказочного королевства!

Я стала тормошить маму с Галкой.

– Хватит вам разлеживаться, вон дед кричит, опять у него какие-то новости.

А новость-то была хорошая. У нашей Сони, оказывается, уже давно родились бельчата, и в то утро она вывела их погулять. Прыгать бельчата, наверно, еще не умели, пока они только сидели на крыше своего домика и смотрели, как резвится их мама. Она так носилась по деревьям, прыгала на такие тоненькие ветки, что мне от страха делалось холодно.

Теперь у нас уже было три белки, Путька и дятел Кузя. Белки и Путька любили поспать, а Кузю мама называла полуночником. Уже темнеет, мама нас в постели загоняет, а из круглого окошка Кузиного домика все еще торчит его длинный нос.

– Наработался наш доктор,– сказал нам про него дед Володя,– никак отдышаться не может.

Дятлов называют лесными докторами, потому что они лечат деревья, выдалбливают из них разных вредных насекомых. Так нам дед Володя сказал, он у нас любит говорить о птицах. Он, наверно, целыми днями мог бы сидеть в саду да слушать их. А как он заступается за птиц, будто за людей. Вот не нравились мне сороки. Может, потому, что повадились они на нашу крышу-кормушку, маленьким птахам житья от них не стало. Но дед говорит, что эти сороки просто загляденье. С каким вкусом они одеты, говорит дед, как красиво и плавно взлетают. А раз Галка сказала, что воробей не поет, а чирикает. Все чирик да чирик, одно и то же, одно и то же.

– А ты к ним получше прислушайся,– сказал дед.– Чирикают-то воробьи по-разному. Светит солнце, небо доброе, синее, совсем как глаза у вашей бабы Наты. И воробей радехонек, головкой вертит, ножками переступает, будто пританцовывает. И чирикает звонко, весело. Так и хочется ему подчирикнуть. А когда день неприютный, серенький, и воробей чирикает скучно, жалобно. И тут уж совсем не тянет ему подчирикнуть.

Очень нам нравилось наблюдать за нашим дятлом Ку-зей. Постучит он, постучит, потом вскрикнет и летит на другое дерево.

– Поняли о чем он сказал? – спросил нас как-то дед Володя.

– Я поняла,– быстро, чтоб обогнать меня, ответила Галка.– Ему скучно одному, вот он и зовет других дятлов. «Летите все сюда,– кричит наш Кузя,– здесь сколько угодно разных жучков да червячков. Я вас не обманываю».

Мне понравилось, как Галка придумала, деду тоже понравилось. Только, сказал он, так, наверное, кричат добрые дятлы, которые думают не только о себе, но и о других. А наш Кузя что-то совсем испортился. Жадничает, злится, прямо коршуном кидается на дятлов, которые залетают в наш сад.

Мне не хотелось слышать о нашем Кузе плохие слова, и я сказала:

– Тогда он вот о чем кричит: «На этом дереве я уже уничтожил всех вредных букашек. Ура, лечу на другое!»

Мы по-прежнему кидали на крышу сарая хлеб, крупу, а для белки и бельчат орешки, абрикосовые косточки. Из окошка мы часто наблюдали, как ведут себя на крыше разные птицы. Однажды в нашу столовую прилетел дятел и с тех пор стал прилетать сюда часто. Прежде мы никогда его там не видели и очень удивились. Птицы тоже, наверно, не привыкли обедать вместе с дятлом. Даже большие нахальные сороки, которые всегда всех расталкивали, вежливо отходили на край крыши. Клевал дятел только хлеб. Поклюет немного, возьмет в клюв кусочек побольше, вскрикнет и – скорее к себе в домик. Рассказали мы об этом Алеше. Тетя Маша была в отпуске, не как наша баба Ната, а по правде, и теперь Алеша часто приходил к нам.

– Понимаешь,– сказала я ему,– раньше он никогда не ел хлеба.

– Ну и напрасно,– ответил Алеша.– Хлеб – это самая вкусная еда на свете. Только вот почему он носит хлеб в свой дом?

– Почему-почему? – сказала Галка.– На зиму запасает, вот почему, белка-то сколько всего запасает – даже грибы сушит, даже маленькие яблочки с деревьев ворует. Колятка сам видел.

– Белка – другое дело, белку нечего с дятлом равнять, ей зимой туго приходится. А дятлу что, он и зимой деревья долбит. А как вы думаете,– спросил Алеша,– может, у вашего дятла малыши есть?

– Ты что! Если бы в домике были маленькие дятлы, мы бы их уже сто раз увидели,– сказала я.

– Пожалуй, вы правы,– Алеша сморщил лоб, он всегда морщил лоб, когда задумывался.

– А по-моему,– сказала я,– наш Кузя просто на ужин себе хлеб берет, он ведь у нас полуночник, долго не спит. Мы с Галкой тоже перед самым сном часто просим поесть.

Но, оказалось, ничего-то мы не знали. Вот какая случилась у нас история.

Еще давно повадилась к нам кошка. Мы с Галкой больше всех домашних животных любим собак. Нам все равно какие они – породистые или обыкновенные дворняжки, лишь бы была собака. Мама тоже любит собак, но в доме их держать не хочет, потому что некоторые собаки очень много и громко лают. Мама говорит, что даже перед соседями неловко, когда у вас в доме стоит сплошной лай. Тогда мы стали выпрашивать у нее кошку. Кошка, которая к нам повадилась, наверно, была бездомная, потому что приходила такая голодная, что хватала даже сухой хлеб. Нам хотелось взять ее насовсем. Галка сделала большие печальные глаза и сказала:

– Ну, мамочка, ну, пожалуйста, кошки же не лают.

Но мама всё говорила, что к этой кошке у нее не лежит сердце. Кошка и правда была не очень красивая, черная-черная, а глаза у нее были желтые-желтые.

– Злая она и жадная,– говорила мама,– когда ест, урчит на весь поселок, просто слушать противно. Кормить мы ее будем, но в Харьков я ее не возьму ни за что на свете. Довольно с меня Путьки и ваших рыбок. Целых три аквариума! Дай вам волю – вы и змею пригреете.

– Ну и что,– ответила Галка,– змея тоже животное, она же не виновата, что она змея.

Однажды работали мы в саду. Мама, Галка и я. Работа у нас была веселая и очень срочная. Из разных досок, фанерок и веток мы строили шалаш. Мы с мамой строили, а Галка на длинном листе уже выводила крупными буквами: «Данилкин дом». Вечером к нам должны были прийти Алеша с Данилкой, и мама сказала:

– Давайте приготовим для них сюрприз.

Мама даже решила вырезать из фанеры петуха, раскрасить его и поставить на крышу. Уж очень ей нравился петух на крыше дома маленькой Оли, у которой жила зеленая ежиха с ежатами.

Шалаш уже был почти готов, как вдруг мы услышали пронзительный крик. Это кричал наш дятел Кузя. Галка сказала, что, наверно, опять он, жадоба, чужих дятлов гоняет. Я тоже так подумала. Но тут мы услышали громкое урчание и увидели черную кошку. Она стояла под деревом, на котором жил в своем домике Кузя, и держала в зубах что-то черное. А наш бедный Кузя низко-низко, над самой землей, перелетывал с дерева на дерево и кричал. Мама первая кинулась к кошке, мы за ней.

– У, проклятая,– кричала мама,– брось, брось сейчас же!

Теперь мы уже увидели, что в зубах у кошки был дятел, уже довольно большой, на немного меньше Кузи. Конечно же, это был его детеныш. Наверно, он еще не мог летать высоко, и кошка его сцапала. Она побежала с ним, но не очень быстро, потому что дятел уже был тяжелым, а кошка тощая, ее, наверно, никто, кроме нас, не кормил. Мы все трое наперегонки мчались за ней. Она бросилась от нас в малинник и заурчала там еще сильнее. У меня от страха стучали зубы и ноги стали тяжелыми, как утюги. Я старалась не думать о том, что кошка может съесть дятла, я мотала головой, чтобы не думать об этом, но все равно думала.

– Брысь, брысь, зверюга, вот я тебя! – все кричала мама.

Кошка выбежала из малинника. Я уже догнала ее, да зацепилась за что-то ногой и упала, но все-таки ухватила ее за хвост. Она изогнулась, хотела цапнуть меня зубами за руку и выронила дятла. Я отшвырнула ее, схватила дятла, прижала его к груди. Он был живой, только очень дрожал, и сердечко у него билось тоненько-тоненько и часто-часто, еще чаще, чем тикают часы. Мама взяла у меня дятла, села с ним прямо на землю, стала его осматривать.

А Кузя с криком перелетывал с куста на куст да так низко, что мы боялись, как бы он не клюнул маму. Но мама даже не думала его бояться, она кричала ему громко:

– Да не волнуйся ты, пожалуйста, ни перышка не упало с твоего малыша, испугался он, только и всего. Теперь следи за ним в оба, это самая черная, самая злая кошка на свете.

Мы положили маленького дятла под дерево, а сами отошли в сторону. Мы думали, Кузя спустится к нему, а он только летал над ним и летал. И вдруг маленький дятел тоже захлопал крыльями, прыгнул на дерево, быстро, совсем как Кузя, взобрался по нему до самого домика и сел на крылечко. Но Кузя подлетел к нему, крикнул ему что-то сердито, наверно «марш домой», и подтолкнул его клювом.

А черная кошка опять пришла к нам, но мама велела нам теперь гнать ее в три шеи. Она боялась, как бы эта злюка не вздумала охотиться еще и за бельчатами, они часто бегали прямо по земле. Погоняются друг за другом, наиграются досыта, до отвала и сидят на большом пне, орешки кедровые щелкают. Это мы им орешки подсыпали. Спросит нас дед Володя или баба Ната, чего нам из города привезти, а мы с Галкой:

– Кедровых орешков!

Нас бельчата уже почти не боялись, близко подпускали к себе, а один даже брал у меня орехи с ладони. Вежливо так, осторожно, совсем как его мама Соня.

ГАЛКА ЗАЩИЩАЕТ АЛЕШУ

Бабушка Анисья уехала погостить на Волгу в деревню к своей сестре и увезла с собой Колятку с Федей. Теперь мы уже не увидим их до следующего лета. А тут еще тетя Маша была в отпуске. Она все время что-нибудь делала. Теперь на окнах их дома висели новые занавески, пол блестел, как лакированный, на пороге лежала такая чисгая тряпка, что мы с Галкой и ступить на нее боялись, а полагалось об нее вытирать башмаки. Данилка строил свои высотные дома и кувыркался на траве в белых-белых трусиках. А еще тетя Маша окапывала яблони, чтоб им легче дышалось, варила варенье и пекла пироги с черникой. Она угощала нас пирогами, поила морсом из красной смородины.

– Спасибо вам за то, что вы тут нашему Алеше так хорошо помогали,– сказала она раз.– Теперь отдыхайте. Перед школой обязательно надо отдохнуть. И к нам почаще в гости заглядывайте.

Мне хотелось ей сказать, что мы ни капельки не устали, что это совсем неинтересно – просто в гости. Гораздо интереснее приносить им молоко и смотреть, как пьет его из большой кружки Дмитрий Иванович, пьет и не может напиться, до того любит он молоко. Интересно кормить Данилку кашей, рассказывать ему сказки. А еще лучше возить Дмитрия Ивановича по просеке и слушать о том, какие он придумывает дома. К Дмитрию Ивановичу теперь еще чаще приезжали из Москвы люди, тоже строители. Они все говорили, говорили. А Дмитрий Иванович все что-то рисовал на большом листе бумаги, наверно, свои будущие дома.

Я сказала тете Маше: «Спасибо, придем». Так полагается отвечать, когда тебя приглашают в гости. А Галка ничего не сказала, она просто повернулась да пошла к калитке. И всю дорогу сердито бормотала:

– Нужны нам ее пироги с черникой, ходи потом с черным ртом. Наша баба Ната еще лучше пироги печет. Наша баба Ната весь отпуск ездила больных гладить, даже операции делала. А эта тетя Маша все время дома, все время дома.

Галка, если обидется или рассердится на кого-нибудь, все скворчит и скворчит, как масло на горячей сковородке. А когда я обижусь, все молчу и думаю, молчу и думаю.

Мама заметила, что мы ходим скучные.

– Ну, что у вас там случилось, выкладывайте все по порядку,– велела она нам.

Я только пожала плечами, а Галка тут же все выпалила.

– На что же вы, чудаки, обиделись! – удивилась мама.– Тетя Маша о вас же заботится, хочет, чтобы вы напоследок хорошенько отдохнули, а вы напридумали разной чепухи.

Тут я тоже заступилась за тетю Машу:

– Она очень хорошо к нам относится. Она приглашала нас почаще приходить к ним в гости.

Но мама сказала, что на нашем месте не стала бы особенно надоедать людям. Отпуск бывает один раз в год, и тете Маше, наверно, хочется провести его в своей семье.

Мне от этих слов стало совсем грустно.

– А Алеша, он что, тоже своя семья? – спросила я.

– Не умничай,– ответила мама,– ты же прекрасно знаешь, что Алеша очень близкий им человек.

Баба Ната каждый день спрашивала нас про Дмитрия Ивановича. Мы с Галкой наперегонки рассказывали ей, что правая рука у Дмитрия Ивановича становится все сильнее, что на левой руке уже шевелятся пальцы и Дмитрий Иванович говорит, что она тоже «берется за ум», а про то, что мы не ходим к Дмитрию Ивановичу, мы ей не сказали.

Теперь мы уже обижались не на тетю Машу, мы обижались на Алешу за то, что он ни разу не пришел к нам. Мы все время спрашивали маму, не надо ли еще за чем-нибудь сбегать в магазин, потому что надеялись встретить там Алешу. Однажды нам мама сказала:

– Нет, ничего не надо. Спичек и соли вы натаскали на три года, а если вам хочется увидеть Алешу, возьмите да сбегайте к нему.

– Ну да, он же к нам не идет,– ответила я.– Он теперь за тетей Машей хвостиком ходит.

– Да пенки с варенья лижет,– добавила Галка.– Он нам тоже не нужен, правда, Наталка?

Я ничего не ответила. Мне Алеша был очень нужен. И по Дмитрию Ивановичу я соскучилась. И по Данилке. Я смотрела, как кувыркаются, скачут по деревьям рыженькие бельчата, и мне так хотелось, чтоб их видели и Алеша с Данилкой. Я смотрела на розы, такие красивые, особенно рано-рано утром с росинками-слезинками на лепестках. И мне хотелось, чтоб их увидели Дмитрий Иванович с Алешей.

Еще у нас теперь была трапеция. Ее, конечно, сделала мама. Галка все время подтягивалась на трапеции, чтобы вырасти. Алеша и так был высоким, зато если бы он кувыркался на трапеции, то похудел бы.

Мы встретили Алешу утром. Мы уже купили и отнесли домой молоко, и мама отпустила нас на луг. Алеша опять нарядился в свои клетчатые штаны. В одной руке он нес из магазина авоську со всякой всячиной, в другой бидон с молоком.

– Ой, здравствуйте! – крикнул он радостным голосом.– А я хотел за вами зайти, но подумал, что вы еще спите.

Галка сначала свистнула, потом сказала:

– Ого, да мы уже всех своих зверей и птах накормили, и грядки напоили, и сами поели-попили. Мы с шести часов топчемся, правда, Наталка?

Алеша рассмеялся и спросил Галку, где это она научилась так лихо свистеть.

– У деда Володи,– ответила Галка,– у кого же еще! Мы теперь с ним в два голоса свистим. Я уж умею «Легко на сердце» высвистывать и «Подмосковные вечера». Понимаешь, петь я не очень умею, так дед мне сказал: «Тогда давай свисти». Вот так синица свистит.– Галка опять свистнула.– Хочешь, тебя научу?

– А я умею,– и Алеша тоже свистнул.

Галка выхватила у него бидон с молоком. Мы не пошли на луг, а пошли его провожать. Алеша рассказал нам, что был эти дни в городе, что скоро возвращаются из экспедиции его родители и они всей семьей поедут к дедушке в Ленинград.

Шли мы еле-еле, потому что много разговаривали, ведь Алеше надо было про свое рассказать, а нам про свое. И всем нам было весело. Мне только не понравилось, что Алеша опять надел клетчатые штаны, он, наверно, немножко подрос, потому что штаны ему стали коротки, и Алеша уж совсем в них казался смешным. Вдруг он будто понял, о чем я думаю, и сказал, что с удовольствием не носил бы эти стиляжьи штаны, которые ему подарила тетя Маша, но боится, что она обидится, уж больно они ей нравятся. Она говорит, что они веселые и немаркие.

Галка хмыкнула:

– Пусть тогда сама и носит эти штаны, а ты в них все равно как шишига пестрая.

– Дура,– крикнула я ей.– Ну, что ты за человек, не понимаю!

А Галка сказала, что дуры в следующий класс с похвальной грамотой не переходят.

Недалеко от дачи Дмитрия Ивановича нам повстречались двое мальчишек. Один настоящий Степка-растрепка, волосы во все стороны торчат, в трусах, в грязной майке. А за другим, наверно, мама здорово следит, всё на нем такое чистое, наглаженное. Не знаю как Алеша, а мы с Галкой этих мальчишек еще никогда не видели. Посмотрели они на нас, а мы посмотрели на них и пошли в свои стороны, и вдруг мы услышали, как они кричат:

– Эй, пузан в клетку!

– Девчоночий пастух!

– Стиляга!

Алеша покраснел, но даже не обернулся. Галка подтолкнула его локтем.

– Чего же ты, дай им как следует, чтоб не дразнились.

Алеша поморщился:

– Да ну их, очень нужно связываться!

–Ты что, драться не умеешь, не умеешь, да? Тогда я.– Галка поставила на землю бидон и во весь дух помчалась к мальчишкам. Мы кинулись за ней, но Галка добежала первая и с разбегу так толкнула растрепанного мальчишку, что он упал. Наглаженный мальчишка закричал:

– Ах ты, вот тебе, получай! – Он замахнулся на нее, но Галка увернулась, и он тоже чуть не упал, а Степка-растрепка уже поднялся и как дернет Галку за рукав. Тут уж подбежали мы.

– Что вы делаете,– закричал Алеша на мальчишек.– Она же маленькая!

– Маленькая,– передразнил Алешу Степка-растрепка,– а дерется как большая.

– Будете дразниться – еще получите,– пригрозила им Галка.– Вот посмотрите!

– Слыхали? – спросил Алеша и подтолкнул мальчишек.– Идите своей дорогой, пока вам не всыпали как следует.

И мальчишки пошли своей дорогой, прямо даже не оглянулись ни разу. Галка натягивала на плечо оборванный рукав, сердито косилась на Алешу и бурчала себе под нос:

– Его дразнят, его просмеивают, а он молчит как рыба.

Алеша рассмеялся.

– Меня часто дразнят из-за того, что я толстый, не могу же я лезть со всеми в драку, что мне, делать, что ли, больше нечего!

– Ты ведь тоже его дразнила,– напомнила я Галке.

– А ты нет? – ответила она.

– Ну... и я.

– Так, по-твоему, я должен был вас колотить? – спросил Алеша Галку.– Мальчишкам-то от меня, конечно, влетает, если уж я очень выхожу из терпения.

– А сейчас почему не вышел? Этот Степка-растрепка даже рукав мне оторвал.

Алеша нахмурил лоб.

– Понимаешь... я знаю этого мальчишку. Юрой его зовут. Отец у него выпивает. Вообще-то, говорят, он тихий, а как выпьет – Юрке от него достается. Так не хватает чтоб еще я его колотить начал!

Пока тетя Маша пришивала Галке рукав, мы рассказывали, как было дело. Дмитрий Иванович смеялся, а тетя Маша сердилась на него за это, говорила, что тут нет ничего смешного, что теперь она будет бояться пускать Алешу на улицу.

– Вас-то они не тронут,– сказала нам тетя Маша – вы девочки.

– Ну, что вы? – сказала Галка.– Это не какие-нибудь плохие мальчишки. Подумаешь, подразнили немножко! Нас с Наталкой тоже иногда дразнят, Наталку цаплей, а меня шпулькой.

Домой мы шли веселые, радовались мы вот чему: тетя Маша попросила нас опять вывозить вместе с Алешей Дмитрия Ивановича на просеку и потом не велела больше Алеше надевать клетчатые штаны.

ДАНИЛКА ЗНАКОМИТСЯ С КОРОВОЙ

Каждое утро мы с Галкой, считали, сколько дней осталось до нашего отъезда. Нам и хотелось домой и не хотелось. Я люблю свой Харьков. И мама наша очень любит Харьков. Иногда мы подолгу ходим с ней по городу. Просто так. Ходим, и мама нам все рассказывает. Она знает здесь каждую улицу, каждый переулок, она говорит, что могла бы ходить по нашему городу с закрытыми глазами и все равно бы не заплуталась.

Мы живем на проспекте Ленина. Этот проспект – мой ровесник. Незадолго до моего рождения здесь был настоящий лес. Люди приезжали сюда по выходным дням подышать свежим воздухом. И это называлось – выехать за город.

А сейчас это самая красивая улица в Харькове, широкая, как площадь, дома здесь высокие, магазины стеклянкые, насквозь просвечиваются. И летом везде-везде цветы, возле детского сада, куда мы с Галкой ходили – розы, возле нашей школы – розы.

А какой в Харькове зоопарк! Мы с Галкой были в московском, так наш еще больше. И столько там всяких зверей!

Мы уже соскучились по Харькову, по ребятам, по нашим рыбкам, даже по смешным зеленым уродцам – кактусам, которые мы с Галкой уже второй год собираем.

Но не охота нам уезжать и отсюда. По утрам я все смотрю, как перепархивают с ветки на ветку разные птахи, как вытягивают шейки, когда поют. Я говорю им: «Мы оставляем вам на зиму рябину. Ни одной ягодки не сорвали, все вам. Угощайтесь, пожалуйста, на здоровье. Зимой вас еще будут подкармливать наши старички – дед Володя с бабой Натой. Слышите, наша мама все пилит да строгает; это она кормушки для вас мастерит. Мы уже крупы, подсолнухов для вас накупили». Конечно, всё это я говорю про себя.

По утрам мы лежим с Галкой тихонько-тихонько и ждем. Вот птицы вдруг всполошились, закричали, зачирикали. И тут же мы слышим: «Тцок, тцок, тцок». Наконец-то к нам пожаловали наши рыжули. Теперь уже совсем не поймешь, которая тут Соня, которые ее дети. Все одинаковые. И все такие храбрые, прыгают прямо на подоконник. Схватят орех – и прыг обратно на дерево. Но это не потому, что они нас боятся, просто они хотят поскорее перетаскать всё, что мы положили для них на подоконник, в свои кладовки. Наши белки уже готовятся к зиме.

Каждое утро приходит к нам Алеша, то с Данилкой, то один. Он помогает маме мастерить кормушки для птиц, кувыркается на трапеции. Он уже совсем к нам привык, и мы тоже очень к нему привыкли. Скучно нам будет без него. Однажды он прибежал очень веселый и сказал, что доктор разрешил свозить Дмитрия Ивановича на луг, он давно туда просился, потому что когда он еще не болел, то очень любил там гулять, а весной удил в Безымянке рыбу.

Мы повезли Дмитрия Ивановича рано-рано утром. Взяли с собой и Данилку. Тетя Маша надела на него белую фуражку с длинным козырьком, а через плечо повесила ему маленькую флягу со сладким чаем. Данилка у нас водохлеб. Он важно шагал рядом с коляской и даже не разрешал брать его за руку. Галка была у нас разведчицей, она забегала далеко вперед, потом возвращалась и говорила, по какой тропинке лучше ехать дальше, чтоб не больно трясло.

На лугу уже давно скосили траву, уже немножко подросла новая, но все еще пахло сеном. Дмитрий Иванович глубоко дышал, лицо у него стало розовым, совсем как у здорового человека. Казалось, вот сейчас сбросит он с ног одеяло, встанет и пойдет.

– Шобака! – вдруг завопил Данилка. Он вместо «с» почему-то выговаривал «ш», а вместо «ш», наоборот, «с».– Шобака, шобака! – громко повторял он и прятался за спинку кресла.

Собаки нигде не было. Зато на луг пришел со своей коровой дедушка.

– Чего ты испугался? Это самая обыкновенная корова,– сказала я Данилке.– Ты что, коров никогда не видел?

Но Данилка мотал головой, замахивался на корову кулаками и кричал: «Ка-ак дам!»

– А вы знаете,– сказал Дмитрий Иванович,– пожалуй, он первый раз видит корову. Ну, конечно, первый раз, в Москве-то где ее сыщешь?

Скоро дед с коровой подошли к нам поближе. Дед снял теплую зимнюю шапку и низко поклонился, по-моему, Дмитрию Ивановичу, потому что смотрел только на него одного.

Вот увезли сенцо,– сказал он тонким голосом,– и и опять нам с Милухой вышло позволенье гулять здесь. – А где же ваш малыш? – спросила Галка.

– Это ты про телочку, что ли? В деревне она, где же ей еще быть.– Дед хмыкнул.– Небось уже маленко остепенилась, не скачет, задравши хвост. Колхозу я ее подарил, в котором раньше жил, своему родному колхозу, стало быть. Я ведь здесь у сына своего живу, кабы не внучата, мы бы и с этой не хороводились.

Данилка уже вышел из-за кресла, но смотрел на корову еще сердито. Старик опять хмыкнул, наверно, он так смеялся, и сказал, что Милухи бояться нечего, что у нее даже рога добрые, ни разу она еще ими ни на кого не замахнулась, не то чтобы боднуть. Я собрала пук сена, его еще много осталось в кустах, и стала кормить Милуху. Она хрумкала сено и качала головой, будто говорила мне: «Спасибо». У нее не только рога, у нее и глаза были добрые.

Данилка уже совсем перестал ее бояться.

Он ни за что не хотел уходить домой без коровы, плакал, брыкался. Только когда Алеша посадил его Дмитрию Ивановичу на колени, затих.

– На будущий год,– сказал ему Дмитрий Иванович,– я привезу тебя сюда сам. Слышишь, Данилка, сам! Да то ли еще будет! Мы еще тут с тобой мяч погоняем,

– И со мной,– быстро сказал Алеша.

– И с нами! – громко, на весь луг, закричала Галка. Перед сном мы с Галкой часто о чем-нибудь шептались.

Мама ложилась позже нас, в комнате мы были совсем одни, но все равно мы шептались.

В этот вечер мы говорили про Алешу, нам же просто не верилось, что в прошлом году он нам не нравился, у меня даже настроение портилось, когда я встречала его на улице. Теперь мызнали онем одно хорошее. И так хорошо, что мы с ним не очень надолго расстаемся: на зимние каникулы он приедет к нам в Харьков.

А старик с коровой. Ведь как боялись мы его раньше, а у него одни только брови сердитые, сам-то он, оказывается, добрый. Вот подарил колхозу телку, корову больной женщины пас, о внучатах своих заботится. И про Зойку дед Володя верно сказал, что она добрая. Мы просто не постарались ее получше узнать, только все спорили с ней, а по-хорошему ни разу не поговорили.

Шептались мы в этот вечер, шептались, и вдруг я: вспомнила Дину Петровну, она жила в одном подъезде с нами. Мы с Галкой ее не любили. Поднимаешься с ней в лифте, а она молчит, поздороваешься с ней, она мотнет головой и опять молчит. Наверно, она даже не знает, как нас зовут и в каком классе мы учимся. Верхний Сережка прозвал ее башней молчания, потому что она ростом с нашего папу, я, наверно, тоже такая вымахаю.

Вспомнила я эту Дину Петровну и сказала Галке, что, может, мы и ее напрасно не любим. Ведь она же все-таки здоровается с нами, только не разговаривает, но, может быть, она просто вообще неразговорчивая. Мы-то ведь тоже с ней не разговариваем, мы тоже только здороваемся. Вот Алеша бы, наверное, спросил, как ее здоровье и еще про что-нибудь. Может быть, ей даже охота с нами поговорить, ведь своих детей у нее нет, живет она совсем. одна.

– Помнишь,– сказала я Галке,– мы уезжали с папой: к бабе Нате на три дня всего. Так мама тогда сказала: «Наконец-то я без вас отдохну». А потом сказала, что просто места себе не находила, так ей было без нас скучно. А Дина Петровна все время одна.

– Без детей плохо,– согласилась Галка.– Знаешь что, давай будем первые заговаривать с Диной Петровной. Она будет молчать, а мы будем говорить, она – молчать, мы – говорить. Можно будет ей про Путьку рассказать или про то, что сегодня по телевизору будет, мы ведь всегда всю программу наизусть знаем.

– Давай,– сказала я.– С дедушкой же, который пасет корову, мы первые заговорили, и, видишь, как все хорошо получилось!