Текст книги "У нас с Галкой каникулы"

Автор книги: Татьяна Печерникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Смотрел он как-то с ребятами из их класса фильм про войну, про то, что было на самом деле. Такие фильмы, объяснил нам Алеша, называются документальными. И вот смотрел он, смотрел и вдруг как закричит: «Дмитрий Иванович!» Он сразу его узнал, хотя это было двадцать пять лет назад и Дмитрий Иванович тогда был еще совсем молодым. А увидел Алеша вот что. Было это в Берлине, мы тогда уже победили, война кончилась, и наши офицеры вывели из бункера гитлеровских генералов. И среди этих советских офицеров Алеша увидел Дмитрия Ивановича. Мы спросили у Алеши, что это такое – бункер. Он нахмурил лоб, точно так хмурил лоб Дмитрий Иванович, когда задумывался или вспоминал что-то, и ответил нам:

– Это огромное подземное бомбоубежище. В берлинском бункере помешался главный гитлеровский штаб.

– И этих генералов наши в плен, что ли, взяли? – спросила Галка.

– Да они сами сдались,– ответил Алеша,– куда им было деваться. Но вообще-то их, конечно, взяли в плен, это же были самые главные, самые страшные фашисты.

Потом Алеша еще и еще там сколько-то раз ходил на этот фильм, чтоб опять увидеть, как его Дмитрий Иванович выводит из бункера самых страшных на свете фашистов. Однажды Алеша расхрабрился и сказал Дмитрию Ивановичу, что ребята всё пристают к нему, уж очень охота  им увидеть его не в кино, а прямо живого. «Ну, так давай, веди их сюда»,– ответил ему Дмитрий Иванович.

– Теперь уже многие мои товарищи побывали у него,– сказал Алеша,– и так он всем понравился! Они даже завидуют мне, что я почти все лето с таким человеком проживу.

Рассказал нам Алеша про все это, а потом вдруг ни с того ни с сего спросил меня:

– А здорово я тогда по твоему колесу на велосипеде проехался?

– По какому такому колесу? – тоже спросила я.

А Галка расхохоталась и еле выговорила от смеха:

– Это... это Наталка ромашку нарисовала, а ты – колесо!

КАТЮША

Это было днем. Мы уже покатали, Дмитрия Ивановича и пошли домой. Мы шли и говорили с Галкой про одну разведчицу, про которую нам только что рассказал Дмитрий Иванович.

Ее звали Сашей, она была самая младшая в отряде, да еще ростом маленькая, Дмитрий Иванович сказал, что почти с Галку. Ее очень любили в отряде, боялись за нее, старались дать ей задание полегче. Но она сердилась, спорила со всеми, она говорила, что пошла на войну воевать, что она такой же солдат, как все. Она ходила туда, где били враги. Все там разузнавала и приносила в отряд очень важные сведения. Дмитрий Иванович обещал нам рассказать о Саше еще много интересного, и мы шли домой очень довольные. Дома у нас были гости. Женщина, наверное, намного старше нашей мамы, уже немножко седая, с морщинками на лице. И девочка с двумя длинными светлыми косами в нарядном голубом платье с белым кружевным воротничком.

Женщина с девочкой сидела на одной лавочке, а мама на другой. Мама нам сразу все объяснила:

– Это Светлана Николаевна и ее дочка Катюша, твоя, Наталка, ровесница. Им очень не повезло, они были у бабы Наты в больнице, и там им сказали, что она в отпуске, и дали наш дачный адрес. А я вот им говорю, что у нашей бабы Наты не отпуск, а одно недоразумение.

Мама говорила быстро, весело, но лицо у нее было огорченное. И еще я заметила, что она как-то странно поглядывает на девочку.

– Я вам очень советую подождать нашего доктора,– сказала мама Светлане Николаевне.– Напрасно вы не соглашаетесь. Она вернется не позже шести.

– Спасибо,– ответила Светлана Николаевна.– Дома волноваться станут, подумают, что Катюшу уже в больницу положили, отец ее еще в Москву помчится, а до Москвы-то от нас три часа езды на электричке.

– Тогда мы сделаем вот так,– сказала мама.– Я ей все сегодня расскажу, и она вам напишет, когда к ней лучше приехать в больницу. Но без чая я вас не отпущу.

Галка подсела к Катюше и спросила ее:

– Хочешь, мы тебе нашу черепашку покажем? Она у нас уже второй год живет.

Катя улыбнулась, но ничего не ответила.

– Ну, пойдем, чего сидеть-то,– Галка взяла ее за руку, и тут Катюша чуть слышно попросила свою маму:

– Скажи...

Светлана Николаевна вздохнула и сказала, что дочка ее не видит...

– Вот решили с отцом согласиться на операцию,– сказала она,– Катюша сама нас упросила.

Девочка опять что-то зашептала матери. Светлана Николаевна улыбнулась, и тут сразу стало видно, что она вовсе не старая.

– Черепашку ей охота погладить,– сказала Светлана Николаевна.– Стеснительная она у нас. Учится хорошо, все пятерки домой носит, да вот уж больно тихо уроки отвечает, будто по секрету учительнице.

Повели мы Катю к Путьке, присели возле ее ящика и положили Катину ладонь на нашу черепашку.

– Гладь, гладь, не бойся,– сказала Галка,– она некусачая.

Катя гладила Путьку и улыбалась. Потом мы катали ее на качелях, потом мы прямо в саду пили чай. Я старалась не смотреть на Катины глаза, а все равно смотрела. Они были темно-темно-серые, большие. Обыкновенные глаза – и вдруг не видят...

Маме надо было готовить обед, но нам с Галкой она позволила проводить гостей до самой электрички, а раньше никогда нас туда одних не пускала. Дорогой Светлана Николаевна рассказала нам, что Катюша учится в пятом классе в специальной школе. Там свои учебники, книги, только читают дети... пальцами. В этой школе много разных кружков, Катюша учится играть на аккордеоне и уже хорошо играет, но в школьных концертах никогда не выступает, потому что стесняется.

Мы еле-еле дождались бабу Нату, тут же сказали ей про Катюшу, начали о ней все расспрашивать. Оказалось, что Катюша ослепла четырех лет после тяжелой болезни. В прошлом году баба Ната осматривала ее, показывала еще другим врачам, потому что в трудных случаях, объяснила нам баба Ната, врачи всегда друг с другом советуются. Подумали они, подумали и решили, что надо сделать девочке операцию.

Светлана Николаевна, Катина мама, попросила бабу Нату дать честное слово, что операция пройдет хорошо и девочка будет видеть. Баба Ната ответила, что никак не может дать такого слова, потому что болезнь у Кати очень серьёзная. И тогда Светлана Николаевна сказала, что не может согласиться на операцию.

– Завтра же им напишу,– сказала баба Ната,– пусть приезжают.

МЫ УДИВЛЯЕМСЯ

Обещали нам Колятка с Федей, что приедут с бабушкой через три дня, а сами все не ехали и не ехали. Мы теперь почти что каждый день бегали к Дмитрию Ивановичу, помогали Алеше. Скучать-то нам теперь было некогда, а все же о Колятке с Федей мы не забывали, Галка сердито бурчала:

– Наверное, с совхозными ребятами подружились, а с нами больше не хотят водиться. Ну и пусть, не больно они нам нужны!

А я говорила, что ни за что они с нами не расхотят водиться, особенно Колятка, это же такой верный человек. Просто, говорила я, бабушка Анисья раздумала сюда ехать, а может, она заболела. Мама слушала нас, слушала и сказала, что от наших споров да разговоров у нее уже в ушах звенит.

– Я вот смотрю на тебя,– сказала мама Галке,– и никак не могу понять, что ты за человек. И чего-то мне боязно за тебя становится.

– Почему это боязно? – удивленно спросила Галка.

– А потому...– мама задумалась,– а потому, что нельзя же вот так сразу: «...не больно они нам нужны!» О ком ты это говоришь? О своих друзьях. Они же так хорошо к вам относятся и вообще хорошие ребята. Наталка правильно сказала: Может быть, у них действительно что-то случилось, а ты прежде всего думаешь, что тебя забыли, что с тобой не хотят водиться. На вашем месте я бы вот что сделала: взяла бы да и махнула в совхоз, Колятка с Федей уж, верно, устали вас звать к себе в гости.

– А ты нас отпустишь, прямо одних, да? Ой, как здорово! – И Галка кинулась обнимать маму.

– Ну, положим, одних-то мне вас не ахти как хочется отпускать,– ответила мама.– Знаете что, пригласили бы вы с собой Алешу, очень ему не мешает прогуляться, ведь целый день человек в хлопотах.

– Правильно,– сказала баба Ната,– завтра как раз выходной. Мария Васильевна будет дома. Я бы и сама с удовольствием с вами пошла, да у меня дела в Москве.

– Нам обязательно нужно в совхоз,– сказала я,– может быть, бабушка Анисья совсем ослепла, потому мальчики сюда и не идут. Она ведь уже почти ничего не видела.

– Постой, постой,– большие синие глаза у бабы Наты стали еще больше,– да что же это такое, почему вы раньше мне ничего об этом не говорили, вы что, забыли, что я врач по глазным болезням?

– А у нее не болезнь,– быстро проговорила Галка,– у нее это от старости, ее уже никак нельзя вылечить.

Баба Ната никогда на нас не кричала, а тут покраснела и крикнула:

– Не говори глупостей!

Я заступилась за Галку:

– Бабушка Анисья сама нам так говорила.

– И мальчики мне говорили, что бабушке Анисье это сказал врач, у которого она была,– добавила мама,

– Хорошо, хорошо,– все еще немножко сердито ответила баба Ната.– Все равно я должна посмотреть бабушку Анисью. Так и передайте ей.

Мы с Галкой очень обрадовались: может быть, и правда баба Ната ее вылечит, вон уже сколько людей она вылечила. Теперь нам еще сильнее захотелось в совхоз.

Алеша сразу согласился идти с нами, он сказал, что всего только один раз был со своим ленинградским дедушкой в совхозе и ему там очень понравилось.

– Отлично прогуляетесь,– сказал Дмитрий Иванович.– Передайте от меня спасибо коровкам, великолепным молоком они нас угощают.

Колятка с Федей, наверно, десять раз объясняли нам, как к ним идти, я уже все помнила наизусть. Прошли мы по узенькой улочке до самого конца, потом повернули налево, потом направо. Галка перебегала с места на место, то с моей стороны пойдет, то с Алешиной. И все чего-то болтала, от радости, наверно, что наконец-то мы идем в совхоз.

Алеша все время молчал, глаза у него были какие-то грустные. Я подумала, что, наверно, он скучает о папе с мамой. Еще я вспомнила, что никогда не видела его с ребятами, и спросила – есть ли у него здесь товарищи. Мне давно хотелось об этом узнать. Алеша ответил, что товарищи у него есть, но видится он с ними только по вечерам, когда приезжает Мария Васильевна. Он и в футбол с ними играет, и корзиной рыбу ловит. Эти ребята живут в соседнем поселке, довольно далеко, зато там речка глубокая, купаться хорошо.

– Но часто я и по вечерам никуда не хожу,– сказал Алеша.– Привезет тетя Маша новую книжку из города, и мы читаем с Дмитрием Ивановичем, разговариваем, ведь днем нам иногда и поговорить-то некогда.

– Я бы тоже могла сто часов с ним просидеть,– сказала Галка,– он такой веселый, все шутит, смеется.

Алеша нахмурил лоб, потом длинно-длинно вздохнул, так мне вздыхается после того, как я поплачу, вздохнул он и сказал, что Дмитрий Иванович часто притворяется, что ему весело, не хочет он огорчать тетю Машу, его, Алешу, друзей, которые приезжают его навестить. Только иногда, очень редко он вдруг скажет: «Подремлю-ка я минуток шестьдесят, а вы малость отдохните от меня». И все уже знают, что у него очень сильно заболела голова.

– Лучше бы он покричал,– сказала Галка.– Я когда сильно ушибусь, то обязательно кричу, так мне легче.

– Тебе-то легче... – Алеша опять задумался,– а твоей маме?

– Когда я себе зуб вышибла, у мамы даже с сердцем было плохо. Ей какие-то капли давали,– сказала я.

И еще я вспомнила вот о чем. Зимой у меня однажды подметка у сапога отстала, и туда все время набивался снег, а я вытряхну его и опять гуляю. И простудилась. Ничего у меня не болело, просто был кашель да насморк. Но меня уложили в постель, все обо мне заботились, папа приносил мое любимое сгущенное молоко, мама поила меня чаем с малиновым вареньем. Она часто ставила мне градусник, и я изо всех сил прижимала его к себе, чтобы температура была повыше, чтобы все подольше за меня волновались...

– Лес! – закричала Галка.– Смотрите, сосны какие, до самого неба!

Очень все хорошо объяснил нам Колятка, теперь мы скоро увидим подсолнухи. Колятка говорил, что эти подсолнухи посадили не на масло, как сажают у нас на Украине, а на корм скоту, что их потом скосят. Подсолнухи еще были маленькие, да удаленькие, они уже цвели, и совсем не хотелось думать, что их просто возьмут и скосят, как обыкновенную траву.

От подсолнечного поля совхоз совсем близко, говорил Колятка. А совсем рядом мы увидели высокие белые дома. Выходит, мы пришли в какой-то город. На крайнем доме мы прочитали: «Улица Мира». У нас в Харькове тоже есть улица Мира, в Москве – проспект Мира, там институт деда Володи. И в Волгограде наша тетя живет на улице Мира. Наверно, в каждом городе есть улица, которая называется так хорошо: «Улица Мира».

– Должно быть, этот город, или большой поселок, выстроили очень недавно,– сказал Алеша,– дома все новые, деревья молодые, только тополя высокие, но они растут не по дням, а по часам.

– А сколько цветов,– сказала я,– пионы, розы, а мальвы какие высоченные, вот бы баба Ната посмотрела.

Мы подошли к старушке, она сидела на лавочке и что-то шила. Алеша попросил ее:

– Скажите, пожалуйста, как нам пройти в совхоз, он должен быть где-то неподалеку.

Бабушка посмотрела на него, на нас, улыбнулась, покачала головой.

– Так ведь уже пришли вы, внучек, вот он, наш совхоз,– ответила она.– Вам тут кого надо-то?

– Большаковых,– ответила я, а про себя подумала, что, наверно, мы все-таки не туда попали.

– У них еще два мальчика, потом бабушка Анисья, потом тетя Стеша, потом дядя Коля,– быстро объяснила Галка.

Бабушка весело рассмеялась.

– Да уж знаю, знаю,– сказала она,– кто ж тут Большаковых не знает! На этой улице они и живут. На том краю поселились, поближе к фермам.

– А ведь я спрашивала Колятку про их совхозный дом, намного ли он больше зареченского,– сказала я, когда мы шли по улице.– И бабушку Анисью я спрашивала. Она хотела рассказать, а Колятка ей не велел, придут, говорит, сами увидят.

– Колятка нас разыгрывал,– сказала Галка.– Я знаю, чего он хотел, он хотел, чтобы мы пришли сюда и удивились.

И мы весь день удивлялись. Оказалось, что всего несколько лет назад здесь и деревянных-то домов было не больше двадцати. А теперь все четырехэтажные, универмаг от угла до угла, красивый Дом культуры да еще кинотеатр.

Бабушка Анисья и мальчишки водили нас по своей большой квартире, Федька везде включал свет, хотя и так было светло, открывал холодильник, он даже хотел запустить пылесос, но Колятка ему сказал:

– Расхвастался, что они, пылесоса не видали!

Потом нам показали яблоню, ту самую яблоню, на которой жили разные яблоки.

– Вон уже какая вымахала,– сказал про нее Колятка,– а ведь вовсе еще молодая. Ухаживаем мы за ней с отцом, вот она и пыжится, будто на дрожжах.

– А яблоков-то тьма-тьмущая,– сказал Федька,– листьев не видать, но они тоже с умом, яблони-то, лишние яблоки сбрасывают. Это я вам с этого дерева яблоки приносил.

Побежали мы на ферму. Тетя Стеша, Коляткина и Федина мама, увидела нас, обрадовалась, стала знакомить нас с другими доярками. Они все были в белых халатах, в белых косынках, как врачи. Они только что подоили коров, и тетя Стеша сказала нам:

– Сейчас мы вас напоим парным молоком, еще тепленьким. От какой коровушки желаете? Выбирайте!

Коровы все были одинаковые, все громадные, все рогатые и все в черных и белых пятнах.

– Вот от этой,– Галка показала на одну корову,– она у вас такая важная.

Но тут другая корова как замычит. Мы все рассмеялись, а тетя Стеша подошла к ней и ласково сказала:

– Ах ты, мое золотко, хочешь своим молоком гостей попотчевать? Поглядите-ка, головой качает, хочу, говорит. Они ж у нас такие умницы, ну всё понимают!

Мы с Галкой уже видели раньше тетю Стешу, а Алеша смотрел на нее так удивленно и все время улыбался. Тетя Стеша тоненькая, а коса у нее толстая, почти до колен, просто коса, как у девочки. Смеется она звонко, все время шутит. Очень, наверно, весело живется с такой мамой ее мальчишкам. Даже жалко было говорить с ней про бабушку Анисью, потому что Колятка нам рассказывал, как тетя Стеша переживает, что баба Анисья слепнет. Но Колятка посоветовал нам сказать о том, что просила нас передать наша баба Ната тете Стеше, а не бабушке Анисье.

– Бабушка нас, оказывается, обманула,– печально так сказал Колятка,– она никак не хочет операцию делать, вот и скрыла от нас, что зареченский врач ей написал. А сказала, что вылечить ее глаза нельзя, что, мол, врач говорит, это все от старости.

Передали мы тете Стеше, что баба Ната обязательно хочет осмотреть бабушку Анисью. И тетя Стеша сразу стала совсем другая – грустная, растерянная.

– Не хочет она больше врачам показываться,– сказала тетя Стеша,– жить, говорит, мне осталось с гулькин нос, проживу и в темноте. Кабы вашей бабушке,– сказала тетя Стеша,– удалось бы хоть маленечко ее подлечить, уж какая бы это была радость!

– А вы ей пока ничего не говорите,– сказал Алеша.– Юна ведь приедет в Зареченск?

Тетя Стеша ответила, что директор обещал подвезти ее туда на днях, когда поедет в Москву.

– Ну вот,– сказал Алеша,– и Наталья Алексеевна ее навестит. Наталья Алексеевна очень понравится вашей маме. Увидите!

ОПЕРАЦИЯ

На следующий день рано-рано утром прибежал к нам Федя, был он красный, дышал часто, с каким-то свистом, до того запыхался. Он даже забыл поздороваться, он сразу выпалил:

– Мамка велела передать, что наша бабушка завтра к вечеру сюда приедет, приходите, Наталья Алексеевна, поглядеть на нее, в больницу-то нашу бабку на аркане не затащишь. Мы ей не говорим, что к ней доктор придет, а то она и сюда не поедет.

Федя вынул из кармана какую-то бумажку, быстро прочитал, что на ней написано, и сказал:

– Это мне мамка тут написала, чтоб я вдруг чего не забыл. Ничего я не забыл, все передал, теперь обратно побегу, футбол у нас нынче, наш совхоз тут с одной командой играть будет.

Утром Федя опять пришел к нам. На нем была голубая тенниска, длинные новые штаны, а волосы он, наверно, как наша Галка, сначала намочил, потом зачесал, и они у него лежали, как приклеенные.

Галка засмеялась и спросила его:

– Чего это ты сегодня расфуфырился?

Но он на Галку даже не глянул, он сказал бабе Нате, что бабушка Анисья уже здесь, в зареченском своем доме, и можно к ней прийти. Потом про футбол: что их совхоз вчера победил с разгромным счетом. Баба Ната за футбол не болела, она у нас болела за шахматы, хотя сама в шахматы не играла. Но она все-таки сказала Федьке, что поздравляет его с победой, потому что уж он-то, конечно, болел за свою совхозную команду.

Федя ушел. Баба Ната сняла с полки маленький чемоданчик, она всегда брала его с собой в Москву, и сказала нам:

– Ведите меня к вашей бабушке, посмотрим, что за беда у нее случилась.

На лугу уже было много ребят. Зойка увидела нас и подняла крик:

– Харьковские к бабке Анисье докторшу ведут!

Бабушка Анисья сидела у окошка и что-то вязала. Вязала, наверно, тоже наизусть, но быстро. Баба Ната села напротив нее, наклонилась к ней близко, взяла за руку и сказала веселым голосом:

– Сейчас мы с вами немножко посекретничаем, потом я вас посмотрю, настольная лампа, я вижу, у вас есть, а все остальное я прихватила с собой.

Если бы меня сейчас спросили, чего мне больше всего хочется, я бы ответила: чтобы баба Ната нас не прогоняла, ведь я никогда не видела, как она осматривает своих больных. А больше всего-всего я, конечно, хотела, чтоб она вылечила бабушку Анисью. Первое мое желание исполнилось: баба Ната нас не прогнала. Мы сидели тихонько, мы даже моргнуть боялись. И все ребята, которые уселись прямо на траву возле дома, молчали, даже горластую Зойку не было слышно.

А вот бабушка Анисья все говорила и говорила. О том, что у нее только один глаз вовсе от рук отбился, а другой хоть маленько, но еще видит. Потом о зяте, о дочери, о Колятке, которые уж очень о ней заботятся.

– Вот и все,– сказала, наконец, баба Ната.– Ну так как, Анисья Ермолаевна, согласны вы у нас в больнице полечиться?

– Это в твоей, что ли? – спросила бабушка Анисья.– Где, стало быть, ты служишь?

Баба Ната весело рассмеялась и ответила:

– В моей, голубушка, где я служу.

– Ежели в твоей, то я согласна,– громко сказала бабушка Анисья и шлепнула ладонью по столу:—Уж куда ни шло, как говорится, попыток не убыток. Только ты меня вот что, зря-то не обнадеживай, я ведь уже всякому горю в глаза глядела, ты мне давай безо всякой хитрости говори: надеешься меня из беды-то вызволить, всей моей семье облегченье сделать?

– Надеюсь! – тоже громко ответила баба Ната и тоже ударила ладонью по столу...

– Я ведь не о себе тужу,– сказала опять бабушка Анисья,– за дочку мою, за зятя, за внуков душа у меня болит, уж больно много им со мной хлопот.

В больницу бабушку Анисью отвез директор совхоза на машине. С ними ездила и тетя Стеша и Колятка с Федей. А через три дня баба Ната сказала нам:

– Ну, вот, сделала я нашей бабушке Анисье операцию.

Тут мы стали спрашивать, очень ли ей было больно да как она себя чувствует. Баба Ната ответила, что больно ей не было и чувствует она себя сносно. Но все-таки придется с ней понянчиться.

Как баба Ната гладит своих больных, мама нам с Галкой уже объясняла. Баба Ната подходит к ним, спрашивает, как они себя чувствуют, просит их не волноваться. Но когда она сказала нам, что с бабушкой Анисьей придется понянчиться, мы подумали, что она шутит. Но, оказывается, баба Ната не шутила. Она у нас молодец, она никогда не говорит, как часто говорят детям взрослые: «Много будете знать – скоро состаритесь». Она никогда не говорит, что мы чего-то не поймем, она нам объясняет. И тут объяснила:

– Понимаете, девочки, даже когда операция проходит отлично, очень важно еще вынянчить больного после операции. А бабушка Анисья хуже малого ребенка. Ей велят лежать спокойно на спине и выздоравливать. А она говорит, что сроду спала на боку и никакого вреда ее здоровью от этого не было. И все норовит повернуться на бок, а этого, ну, ни в коем случае нельзя делать.

– Но есть же сестры,– сказала мама.– Неужели они не могут за ней последить. У тебя у самой вон какие усталые глаза.

– Ничего, это пройдет, усталость не болезнь,– ответила баба Ната.– Уж ночи две мне придется побыть в городе. Потом снимем бабушке Анисье повязку да посмотрим, чем она нас порадует.

– Потом приедет Светлана Николаевна с Катюшей,– сказала мама,– и опять ты будешь без отдыха.

– Да вот не едут они что-то,– ответила баба Ната.– Просто не пойму, в чем дело.