Текст книги "У нас с Галкой каникулы"

Автор книги: Татьяна Печерникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

МЫ ВСТРЕЧАЕМ ПОЕЗДА

На четвертый день приехала из Москвы мама, довольная такая, в новом платье.

– Скоро опять поеду,– сказала она за обедом,– еще учебные пособия не все достала. Народищу в книжных магазинах – не протолкнешься. Говорят, летом в Москве, кроме москвичей, еще не меньше миллиона приезжих.

Баба Ната была почему-то невеселая, все молчала.

– Небось замучилась с девчонками? – спросила ее мама.

– Ну, что ты! – ответила баба Ната.– Я сними отдыхаю..

За обедом на нас с Галкой часто нападал смех. В этот раз мне вдруг вспомнилось, как смешно разговаривает Кабанчик, и я совсем-совсем серьезно сказала деду Володе:

– Будьте так любезны, дайте мне соль.

Он удивленно взглянул на меня и подал мне солонку.

– Спасибо, большое вам спасибо!—Я встала и низко поклонилась деду.

Он потер себе пальцами лоб, посмотрел на бабу Нату, на маму, словно спрашивал их, что со мной происходит.

– Где это ты научилась такому тонкому обхождению? – спросила меня мама.

– В магазине.

– У Кабанчика,– добавила Галка.

Тут мы обе прямо задохнулись от смеха. И всё смеялись, смеялись, ну, никак не могли успокоиться. Дома, в Харькове, мама за такие вещи выгоняла нас из-за стола. А тут были дед Володя, баба Ната. Баба Ната сама любила за столом поговорить и посмеяться. Но сейчас она даже не улыбнулась и спросила нас, кого это мы так несимпатично называем – Кабанчик.

– Одного мальчишку,– ответила я.– Он толстый-толстый, лицо у него вот такое,– я надула щеки.

– И еще он рыжий, как лиса,– добавила Галка.

– Больной, должно быть, мальчик,– тихонько проговорила баба Ната.– Очень толстые люди часто бывают больными.

Но мы с Галкой начали уверять ее, что никакой он не больной. Разве больной человек может так носиться на велосипеде. Просто он ест много, обжора, по семь литров молока покупает.

– Довольно! – сердито сказала мама и передразнила нас: – «Ест много», «обжора». Сплетницы несчастные! Не слушай их, мама, все это вранье, я видела этого мальчика, не такой уж он толстый, и лицо у него хорошее, а глаз таких я сроду не видела – огромные, черные, просто удивительные глаза. И не рыжий он вовсе, а каштановый.

– А сколько ему лет? – спросила баба Ната.

Кабанчик выше меня, а я высокая. Я подумала и сказала, что, наверно, ему не меньше четырнадцати лет.

– А как его зовут?

– Его-то? – переспросила я, мне не хотелось врать.

– Эдиком,– ответила Галка.

– Тогда это совсем другой мальчик,– сказала баба Ната.– Тому, на которого я подумала, сейчас не больше двенадцати и зовут его иначе... Алешей, кажется. Да, да, Алешей.

Вечером баба Ната вдруг вспомнила про каких-то своих больных, на которых ей завтра же непременно надо взглянуть.

– Но ведь вместо тебя осталась Светлана Георгиевна,– напомнил ей дед Володя,– ты же сама мне сколько раз говорила, что уж на нее-то можно смело положиться.

– Верно, говорила,– созналась баба Ната,– но, понимаешь, Володюшка, эти больные очень привыкли ко мне. Должна же я их погладить.

Мы с Галкой удивленно уставились на бабу. Нату. Как это погладить, что она, ходит по палатам и гладит своих больных по голове?

– И вообще уж кто бы говорил, только не ты.– Баба Ната старалась рассердиться на деда, но никак не могла.– Вот ты бы, интересно, мог спокойно отдыхать на даче, не зная, что делается в твоем институте? А ведь у тебя тоже есть товарищи, на которых ты вполне можешь положиться.

Наверно, дед не мог бы спокойно отдыхать на даче, не зная, что делается в его институте, потому что он ничего не ответил бабе Нате. И мы пошли с ним встречать поезда.

Дед рассказывал, что раньше он много ездил по железной дороге. Теперь-то уже он редко ездит, но все равно очень любит железную дорогу, поезда.

Мы встаем на высокую насыпь, совсем близко от железнодорожных путей. Дед Володя посредине, а мы с Галкой у него по бокам. И хором считаем вагоны. Иногда попадаются такие длинные поезда, что прямо охрипнешь, пока пересчитаешь все вагоны, А откуда идут поезда – узнать очень просто. Если на вагонах написано: «Жигули», значит, поезд идет из Куйбышева, если «Сура» – из Чувашии, если Татарстан – из Казани, если Южный Урал – из Челябинска.

Люди весело машут нам из окон, смеются. И так охота узнать, кто они такие. Мы тоже машем им, дед своей шляпой, мы с Галкой руками.

– Счастливого пути! – кричим мы тоже хором. А потом вместе сочиняем разные истории про людей, которые нам махали.

Домой мы возвращаемся длинным путем, через наш любимый луг. По вечерам здесь тихо-тихо, будто и деревья и цветы уже немножко сонные. И пахнет здесь еще лучше, еще сильнее, чем днем. И клевером, и мятой, и тмином. И... крапивой. Да, да, я не сочиняю. Сначала мы никак не могли понять, чем это так хорошо пахнет возле мостика. Всю траву мы с Галкой перенюхали, оказалось – крапивой.

Вот коровы на лугу что-то долго не появлялись. Мы уж думали, что дедушка с сердитыми бровями уехал с ними куда-нибудь. И вдруг однажды днем, когда мы с зареченскими ребятами купались в Безымянке, мы его увидели. Он пас уже одну только корову и еще маленького, лобастого такого, теленка. Мы с Галкой вышли из речки, побежали к дедушке и первый раз заговорили с ним. Он сказал, что та, другая, корова, была не его, а какой-то чужой женщины. Женщина эта болела, и он заодно пас и ее корову, надо же подсобить человеку. Мы сказали, что, конечно, надо. Разговаривал с нами дедушка не больно ласково, но, наверно, он все-таки был добрым человеком, раз помог больной женщине, пас ее корову. Один раз он даже немножко улыбнулся, тогда Галка спросила – откуда же взялся теленок, раньше же его не было.

– Народился, стало быть,– ответил он,– у нашей Милухи, значит.

Тут-то он и улыбнулся. И такое доброе сразу сделалось у него лицо, что я бы на его месте все время улыбалась.

– А как теленка зовут? – спросила я.

– Зовуткой,– опять сердито ответил дедушка. Он, видно не умел долго быть добрым.– Вы вот что, шли бы своей дорогой, не видите, что ли, как Зовутка брыкается. Идите, идите, от греха подальше.

После я сказала Галке:

– Давай сами назовем теленка, раз этот дедушка такой

вредный. Речку же мы с ребятами назвали сами.

– Давай, только, чур, я назову, чур я! – закричала Галка.

Папа бы сейчас сказал мне: «Уступи, ты же старшая». А мама бы ему сказала: «Она у нас с тобой уже с трех лет в старших ходит».

– Рыжиком, хорошо? – сразу придумала Галка.

Теленок был в свою маму – рыжий. И я согласилась.

– Рыжиком так Рыжиком. Только когда мы переедем в большую квартиру и заведем щенка, уж я его назову.

МАМА – РАЦИОНАЛИЗАТОР

– Знаете что, мои дорогие,– сказала мама.– Плохо вы заботитесь о Путьке. Утром выпустите ее на один коротенький час – и опять в ящик. Вас бы так.

– Но ящик же открыт,– сказала я,– получается, что она все время на воздухе. Не можем же мы за ней целый день ходить, как тот дедушка за своей коровой.

– На воздухе-то она на воздухе,– согласилась мама,– но что она ест? Ей охота свежей травки пощипать, а ей в ящик кидают уже сорванную, почти что сено.

Маму у нас в семье зовут рационализатором. Она переставляет с места на место электрические штепсели, удлиняет провода, сама мастерит абажуры для настольных ламп. Она даже зачем-то подпилила ножки у нашего нового обеденного стола. Все это она делает для того, чтобы папе и нам лучше, удобнее жилось. Но получается совсем наоборот. Вечно у нас перегорают пробки, портятся утюги, пылесос. Иногда мы даже никак не можем попасть в свою квартиру, потому что и дверные замки мама тоже чинит сама.

Но для Путьки мама и вправду придумала очень простую и очень нужную вещь, Она выломала дно у большого ящика, поставила его на лужайку и положила в него Путьку.

– Видите, сколько здесь листьев одуванчика,– сказала нам мама,– вон какие крупные да сочные, это же самая любимая Путькина еда. Схрумкает она все – мы возьмем да передвинем ящик на другое место. И как это мне раньше не приходило в голову!

Теперь только так считалось, что баба Ната в отпуске, потому что какой же это отпуск, раз она вместе с дедом Володей уезжала на работу и вместе возвращалась. Но сегодня баба Ната приехала раньше его.

– Я бы еще раньше приехала,– сказала она,– но вот в «Детский мир» забежала за игрушками.

Она привезла нам надувного зеленого крокодила, самосвал и целую сетку разных формочек для игры в песок. Мама говорила про бабу Нату, что она у нас большой мастер покупать совершенно ненужные вещи. Крокодил нам с Галкой тоже был не очень нужен, и пирогов из песка мы не делали с самого детского сада.

Мы сразу же повели бабу Нату показывать новый Путькин дом.

– Это же замечательно,– сказала баба Ната маме,– ты у нас просто молодец!

Потом приехал дед Володя, Его мы тоже повели показывать Путькин дом. Но... Путьки в ящике не было...

– Ма-ма! – завопила Галка не своим голосом. Прибежали испуганные баба Ната и мама. Дед сказал, что ящик был поставлен неровно и под ним образовался приличной величины лаз, через который могла бы пролезть даже та толстая зеленая ежиха.

– Шутки в сторону! – сказала мама.– Два часа назад эта пройдоха была на месте. Но за два часа... Сделаем так. Разделим наш участок на пять квадратов. Каждый будет прочесывать свой квадрат.

Участок наш небольшой, но прочесывать его было трудно, потому что лучше всего у нас росла крапива. Уже стало совсем темно, а мы все еще искали Путьку. Но ее нигде не было. Не нашли мы ее и на следующий день, и еще, и еще на следующий.

Уже два раза приходили к нам Колятка с Федей звать нас к себе в гости. Мама очень уговаривала нас пойти с ними, но мы сказали, что, пока не найдется Путька, мы никуда не пойдем. Даже Зойка с Сибиркой прибегали узнать, почему мы не приходим на речку. А мы с Галкой все искали и искали нашу черепаху, все время думали о ней, разговаривали. Мало ли что с ней могло случиться, вдруг попадется она в руки каким-нибудь плохим мальчишкам. Да если даже и хорошие люди ее найдут, все равно они же не знают, что она ест, а чего не ест. Мы-то все ее привычки знаем. И как вернемся мы без нее в Харьков, в нашем дворе все ребята ее любят. Даже зимой они приходили к нам домой посмотреть на нее на спящую.

ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ И АЛЕША

Мы с Галкой так горевали о Путьке, такие все время были скучные, что однажды утром баба Ната даже не поехала на работу, наверно, ей очень стало нас жалко.

– В конце концов, у меня же отпуск,– сказала она и спросила нас хитрым голосом:– Угадайте, что мы сегодня будем делать?

– Пойдем куда глаза глядят,– скучно так ответила Галка. А я вообще ничего не ответила.

– Никуда мы не пойдем,– сказала баба Ната.– Мы будем с вами стряпать пироги, что-то давно в нашем доме не пахло пирогами. А будут они с зеленым луком и яйцами. Кто у нас их любит?

– Сама знаешь кто,– уже немножко веселее ответила Галка,– твой Володюшка.

Когда мы дурачились, мы говорили бабе Нате про деда Володю: «Твой Володюшка», а деду про бабу Нату: «Твоя Наташенька».

Наша баба Ната не умела покупать нужные вещи, зато она хорошо пекла пироги. Не только шофер дядя Слава, который привез нас на дачу,– все хвалили ее пироги.

Мама вырезала из немецких журналов какие-то рассказы, которые она зимой будет со своими студентами переводить на русский язык. Мы с Галкой рвали на огороде зеленый лук, мелко-мелко крошили крутые яички и еще смотрели, как баба Ната «выхаживает» тесто. Поднимется оно в кастрюле до самого верха, а она его – раз, раз – и утолкает, опять поднимется – опять утолкает. Тесту это, наверное, не нравилось, оно вздыхало, пищало, на нем даже вскакивали пузыри.

Потом было самое интересное. Баба Ната дала нам по куску теста, понемножку начинки, и мы с Галкой стали лепить свои пирожки. Мы возились с ними долго, потому что это очень трудно так упрятать начинку в тесто, чтобы на пирожке не осталось ни одной щелки. Мама сказала нам, что прежде чем сажать наши пирожки в духовку, их надо вымыть с мылом.

Перепекли мы все пироги, укрыли их потеплее, чтоб они не остыли, и пошли с бабой Натой встречать деда.

Идем и вдруг видим: бежит Эдик, в майке-безрукавке, в выцветших тренировочных штанах, босиком. Всегда такой выстиранный, выглаженный, а тут обыкновенный мальчишка. Он так мчался, что чуть не налетел на нас. Конечно, если бы с нами не было бабы Наты, он бы нам ничего не сказал, а тут начал извиняться. И вдруг уставился своими черными глазищами на бабу Нату, а она на него.

– Ой, здравствуйте! – сказал Эдик.

– Алеша! – сказала баба Ната.

Вот это да! Мы с Галкой то смотрели друг на друга, то на них. «А ты говорила, что он Эдик»,– шепнула мне Галка.

Баба Ната протянула Алеше руку, она очень обрадовалась ему, я даже подумала, что он раньше был слепым, а она его вылечила. У бабы Наты многие больные прозревали, она нам даже письма от них читала.

– Ну и вытянулся ты,– сказала баба Ната,– но я все равно тебя сразу узнала.

– И я вас,– сказал Алеша.

– Вырос, очень вырос,– баба Ната удивленно покачала головой.– И похудел. Так вы опять здесь живете?

– Опять,– ответил Алеша. На нас он ни разу не посмотрел, будто нас здесь и не было.

Потом баба Ната спросила его про какого-то Дмитрия Ивановича.

– Он тоже здесь! – радостно так воскликнул Алеша.

– Ну, что ты говоришь! А я недели две назад хотела его проведать, но мне сказали, что в их доме еще и окна заколочены. Я все жалела, что не записала ни его московского адреса, ни телефона. А ты что, видишься с ним? – спросила баба Ната.

Тут Алеша почему-то покраснел, ответил, что видится, и начал торопливо рассказывать о том, что Дмитрий Иванович чувствует себя еще не очень хорошо, но уже гораздо лучше, что он уже сидит, что правая рука у него совсем поправилась, он даже поднимает этой рукой маленького Данилку. Поднимет и посадит к себе на колени.

– Завтра же его навещу. Завтра же! – сказала баба Ната.– Кстати, я вижу, ты незнаком с моими внучками. Вот это Наташа, а это – Галя.

Алеша побежал дальше, он всегда куда-то торопился, а мы пошли на станцию. Галка спросила бабу Нату:

– Ты откуда его знаешь?

– О это целая история,– ответила она,– после расскажу.

– Ну,баба Ната, расскажи сейчас, ну, пожалуйста,– захныкала Галка,– жалко тебе, да?

Баба Ната сказала, что не может говорить про это вот так на ходу, что завтра повидается она с Дмитрием Ивановичем, да и расскажет нам обо всем сразу. Но от нашей Галки разве отвяжешься, она все равно начала приставать к бабе Нате с разными вопросами:

– Ну хоть скажи, кто этот Дмитрий Иванович?

– Кто? Герой он, настоящий герой, вот он кто! – быстро ответила баба Ната.

– А Алеша?

Тут баба Ната задумалась и ответила Галке:

– Алеша, по-моему, очень хороший мальчик.

Больше Галка ни о чем не спрашивала бабу Нату. И я не спрашивала. Мы стали с нетерпением ждать завтрашнего дня.

На следующий день мы пошли к Дмитрию Ивановичу. Мы! Потому что только мы с Галкой собрались идти в магазин за молоком, как баба Ната вдруг сказала:

– Возьму-ка я вас с собой к Дмитрию Ивановичу, молоко от нас никуда не убежит.

Шли мы долго. Я напомнила бабе Нате:

– Ты же вчера говорила, что Дмитрий Иванович живет недалеко от нас.

– Так мне казалось, возможно, я что-то путаю,– сказала баба Ната.– Я всего два раза была у них, первый раз ночью, когда Алеша прибежал за мной,

– Алеша! Зачем? – спросила я.

– На помощь звать. У Дмитрия Ивановича было плохо с сердцем, Алеша узнал об этом от его дочери и побежал вместе с ней искать врача.

– Прямо ночью,– Галка поежилась.– Стра-а-шно!

Баба Ната сказала нам, что человек, к которому мы идем, тяжело болен, что утомлять его нельзя, и мы пробудем у него недолго.

У Дмитрия Ивановича было бледное и очень худое лицо, Он сидел в каком-то необыкновенном кресле, у этого кресла было два больших, как у велосипеда, колеса. На улице было очень тепло, даже жарко, а ноги у Дмитрия Ивановича были укутаны теплым одеялом. Левая рука у него висела, будто неживая, и очень было жалко смотреть на эту руку. А правой рукой Дмитрий Иванович все время что-то делал. То приглаживал свои седые волосы, но они тут же лохматились, как у нашей Галки, то он расстегивал и опять застегивал пуговицу на рубашке. И когда Дмитрий Иванович говорил, он все время размахивал правой рукой. На эту руку было весело смотреть. Вообще скоро я совсем забыла, что Дмитрий Иванович тяжело болен, потому что никогда еще не видела таких веселых больных.

Баба Ната сразу начала рассказывать, как мы шли сюда, как все время «ныряли» в какие-то улочки-переулочки и в конце концов очутились почти у своего дома. Шли-то мы, конечно, неправильно, но к своему дому мы не возвращались, уж это баба Ната присочинила, чтоб посмешить Дмитрия Ивановича. Рассказывала она серьезно, даже не улыбнулась ни разу, а когда люди говорят о чем-то смешном совсем серьезно, то еще смешнее бывает слушать их рассказы. И Дмитрий Иванович все откидывал голову на высокую спинку кресла, хлопал правой рукой себе по колену и громко смеялся.

Мне очень понравилось, как он сказал нам о своем внуке.

– Это наш Данила Сергеевич. Толковый мужик и поболтать большой любитель. Но настоящих слов он еще знает маловато.

– Де-дя... Ди-ма,– вдруг громко, по складам, проговорил Данилка и показал пальцем на Дмитрия Ивановича.

Данилка сидел прямо на траве возле кресла. Он был толстенький, щеки у него были румяные, глаза круглые, голубые. Он что-то складывал из кубиков, дощечек, цветных карандашей. Мы с Галкой подсели к нему. Галка спросила:

– Ты дом строишь?

Данилка сердито нахмурил белые бровки, долго смотрел на Галку, на меня, потом поднял руку и сказал что-то непонятное. Но Дмитрий Иванович его хорошо понял, он сделал сердитое лицо, погрозил Данилке пальцем и сказал ему, что если он будет себя так вести, то тетя Маша завтра же увезет его в Москву. Данилка замотал головой и сказал что-то совсем непонятное.

– Слыхали? – спросил нас Дмитрий Иванович.– Данила Сергеевич говорит, что он хороший, что он больше не будет. Ну, как, поверим человеку?

– Поверим,– ответили мы все вместе.

– Тогда поездка в Москву отменяется,– сказал Дмитрий Иванович.– Ведь что меня удивляет, вот Алеша у нас такой обходительный парень, слово от него грубого не услышишь. И Данилка наш, уж кажется, души в нем не чает, а чуть что – сразу: «Ка-тям». В переводе на русский язык это означает: «Как дам!» Тут у нас мальчуган один знакомый есть, Алеша с ним в одной футбольной команде, так это от него Данилка научился, а ведь и видел-то его счетом раз.

Данилка слушал деда внимательно-внимательно, потом громко повторил, что он хороший, что он больше не будет. Мы все рассмеялись, а баба Ната сказала:

– Ну, до чего же человеку не хочется уезжать с дачи.

Дмитрий Иванович опять заговорил о Данилке, наверно, все дедушки и бабушки любят рассказывать о своих внуках. Наша баба Ната часто-часто вспоминает о том, что мы делали да что говорили, когда были с Галкой маленькими.

– Вчера Данилке два года стукнуло,– сказал Дмитрий Иванович.– Баба Маша привезла ему громадный мяч и самосвал, песок возить. А нынче глядим – мяч как блин, Данилка в него гвоздь загнал, самосвал тоже чуть дышит.

Тут уж Данилке, наверно, совсем сделалось стыдно, он сначала встал на четвереньки, потом совсем поднялся и потопал к дому. Ноги у него были коротенькие, толстые и кривые, но ростом он был уже довольно большой.

Баба Ната с Дмитрием Ивановичем смотрели на Данил-ку и ласково улыбались. Потом баба Ната вздохнула и сказала:

– Внуки – это большое утешение в жизни, но, когда они еще такие маленькие, как ваш Данилка, уж больно много с ними хлопот.

Лицо у Дмитрия Ивановича стало печальным, он помол– чал немного, потом сказал:

– Данилка – это еще полбеды, он у нас серьезный, самостоятельный. Со мной хлопот куда больше. Вечером приезжает с работы моя жена Мария Васильевна и до самой ночи волчком крутится. Дочь-то моя с зятем в экспедиции, никак нельзя им было не ехать.

Баба Ната огляделась вокруг, будто поискала кого-то глазами, и спросила, кто же с ними здесь бывает днем, до приезда Марии Васильевны с работы.

– Днем – Алеша,– ответил Дмитрий Иванович.– Потом я вам все объясню.– И он громко крикнул:

– Алеша, где ты там пропадаешь?

Из дома вышел Алеша. Он опять был в своих клетчатых штанах и в белой рубашке от пионерской формы.

– Здравствуйте,– еще издали поздоровался он с нами,– спасибо, что пришли. Я, Дмитрий Иванович, лекарство вам немного подогрел, а то оно озябло в холодильнике.

В одной руке у Алеши был маленький стаканчик с чем-то коричневым, а в другой обыкновенный стакан, наверно, с водой.

– Угощайтесь! – сказал он весело, совсем не так, как говорил в магазине. И глаза у него были другие – веселые, добрые. И еще наша мама правду сказала: не такой уж он был толстый.

Лекарство, наверно, было невкусное, но Дмитрий Иванович даже не поморщился, еще сказал:

– Хорошо, травкой пахнет!

Вдруг мы услышали громкую музыку. Из дома вышел Данилка с транзистором в руках. Транзистор был не очень большой, но Данилка нес его с трудом, даже покраснел. Он поставил транзистор своему деду на колени и тоненько пропел:

– Ля-ля-ля.– И опять сел на траву,

Дмитрий Иванович выключил музыку и спросил Данилку:

– Где это «ля-ля-ля» стояло?

Данилка ничего не ответил, только высоко поднял руку.

– Понятно,– сказал Дмитрий Иванович,– транзистор стоял на полке. Значит, ты залезал на стул?

– Да,– ответил Данилка. Он посмотрел на бабу Нату, на нас с Галкой и опять пропел:

– Ля-ля-ля.

– Все ясно,– сказал Алеша,– ему захотелось угостить наших гостей музыкой. Молодец, Данилка!

Алеша опять ушел в дом. Он все время то входил в дом, то выходил оттуда. Галка складывала с Данилкой кубики и что-то тихонько ему рассказывала. Наверно, сказку, она недавно вдруг начала выдумывать сказки. Я еще по дороге сюда нарвала белой кашки и теперь тоже сидела на траве и плела венок, а у самой были ушки на макушке, уж об очень интересном разговаривали баба Ната с Дмитрием Ивановичем.

Баба Ната не очень-то любила, когда мы слушали разговоры взрослых. И теперь я боялась, что она скажет: «Поиграла бы с Галей и Данилкой». Но она будто и не замечала, что я тут, рядом. Немножко мешала Галка. Она все заговаривала с Алешей, когда он выходил в сад.

– Чего ты всё ходишь и ходишь? – спросила она.– Посидел бы с нами.

– Извините, пожалуйста, не могу, я занят,– ответил он вежливо. Но все равно было видно, что он еще немножко сердит на нас. С бабой Натой он разговаривал совсем по-другому.

– А чем ты занят? – не отставала от Алеши Галка.

– Обед готовлю,– ответил Алеша.

– Ты сам готовишь обед? – удивленно спросила его баба Ната.

Алеша покраснел.

– Очень-очень редко, вообще-то Мария Васильевна по вечерам готовит,– ответил он быстро.

Когда мы возвращались домой, Галка все твердила про Данилку. Мне Данилка тоже понравился, но я думала о Дмитрии Ивановиче, об Алеше, потому что я слышала, о чем говорил Дмитрий Иванович с бабой Натой! Галка сказала ей:

– Ну, теперь давай рассказывай. Ты же обещала рассказать все после того, как мы навестим Дмитрия Ивановича. Вот мы и навестили.

Баба Ната ответила ей, что она выполнит свое обещание, но позже, когда вернется из Москвы дед Володя.

– Правильно,—сказала я.– Деду Володе тоже будет интересно послушать.

– Тем более что я уже в прошлом году рассказывала ему про Дмитрия Ивановича,– сказала баба Ната.

– А про Эдика... То есть про Алешу? – быстро поправилась Галка.

Баба Ната внимательно посмотрела на нее, потом на меня.

– Про Алешу я в прошлом году сама почти ничего не знала.

Вечером мы сидели возле наших дверей на скамейках. Они стояли «лицом» друг к другу. У нас в Харькове такие скамейки называются беседками, может, потому, что люди сидят на них и беседуют. Дед откинул голову на спинку беседки и смотрел наверх, будто увидел там что-то очень интересное. Он волновался. Я знаю, какое у моего деда бывает лицо, когда он волнуется. Мама тихонько качала головой, вздыхала, она хорошо умеет слушать, ей всегда так и хочется чего-нибудь рассказать.

А Галка, наверно, дышать забывала и долго даже не перебивала бабу Нату. Я уже слышала разговор бабы Наты с Дмитрием Ивановичем. Дмитрий Иванович немножко говорил ей о своей болезни, потому что баба Ната спрашивала его о том, как он себя чувствует, что говорят врачи, какими лекарствами они его лечат. Но больше всего он говорил про Алешу. Сейчас баба Ната рассказывала и о сегодняшнем разговоре с Дмитрием Ивановичем, и о том, о чем знал один дед Володя. Баба Ната рассказывала обо всем по порядку...

Та ночь была темная, потому что не было на небе ни луны, ни звезд, а фонари в нашем поселке редко попадаются. Алеша жил на даче с родителями, но в ту ночь его родители остались в Москве, и в доме были только Алеша да хозяйка дачи. И вдруг к ним постучали. Хозяйка спросила, кто это стучит.

– Здесь не живет врач? – тоже спросила ее какая-то женщина.

Хозяйка ответила, что не живет.

– А вы не знаете, где живет врач?

Хозяйка ответила, что не знает.

Алеша услышал этот разговор, вышел в коридор, быстро открыл дверь и увидел совсем молодую женщину. Это была дочь Дмитрия Ивановича, Данилкина мама. Она сказала, что у ее отца плохо с сердцем и она ищет врача.

Алеша тоже не знал, где живет врач, но сказал, что пойдет с ней искать врача. Данилкина мама уже набегалась, она очень устала, и Алеша оставлял ее возле калитки, а сам бежал к дому, стучался в дверь и спрашивал, не живет ли здесь врач. Постучался Алеша и к нам. Тогда мы еще не приехали из Харькова. Баба Ната взяла все, что было нужно, и побежала с ними.

Дмитрий Иванович лежал в комнате у распахнутого окна. Он вообще тогда мог только лежать, такая у него была болезнь. Но сердце его врачи хвалили, они говорили, что сердце у него хорошее, что с таким сердцем ему не страшны никакие болезни. И вдруг с этим хорошим сердцем стадо плохо, да еще ночью. «Ничего страшного,– сказала Дмитрию Ивановичу баба Ната,– сейчас мы вам сделаем маленький укольчик...»

Наша баба Ната ласково лечит. Она говорит мне или Галке, когда мы болеем: «Ну-ка покажи свой длинный язык... Вот так, а теперь я тебя угощу капельками, они не больно вкусные, но мы их запьем сладким чаем...» Всё говорит, говорит, тихо так, спокойно, и до того вдруг спать захочется...

После укола Дмитрий Иванович заснул. Но баба Ната все прикладывала трубку к его сердцу, слушала, правильно ли оно бьется. А Мария Васильевна и Данилкина мама смотрели на нее и все тихонько спрашивали: «Ну как?»

И вот баба Ната наконец ответила им, что теперь уже совсем все хорошо, но она еще часок-другой побудет у них. Но сидела она не час и не два, а долго, до самого утра. Вот тут-то ей Мария Васильевна и рассказала про своего мужа.

Всю войну Дмитрий Иванович воевал. Почти два года Мария Васильевна не получала от него ни одного письма, даже не знала, жив он или нет. А Дмитрий Иванович был жив и здоров. Он вообще был всегда крепким здоровым-человеком, он даже мог толкнуть одной рукой очень тяжелую гирю, такую тяжелую, сказала баба Ната, какую нам всей семьей не поднять. Он был настоящим богатырем. А не писал Дмитрий Иванович потому, что был он разведчиком и выполнял в это время особое задание, трудное, важное и очень секретное, поэтому ни он, ни его товарищи, никто ничего ей не мог сообщить.

Потом Мария Васильевна узнала, что Дмитрий Иванович лежит в госпитале, что у него была очень тяжелая рана и врачам пришлось сделать ему много операций. Война уже окончилась, а Дмитрия Ивановича все не выпускали и не выпускали из госпиталя. Но наконец-то выпустили, только велели ему еще долго отдыхать, копить силы. А он сказал Марии Васильевне, что ничего ему не надо копить, что сил у него и так хватит на десятерых. И стал он работать, он работал как самый здоровый человек на свете, ведь он был инженером-строителем, а после войны везде люди строили заводы, дома, школы, театры. Он работал много лет и тяжело заболел, и опять его положили в больницу. Тут он стал очень послушным, принимал все лекарства, которые ему прописывали доктора, хорошо ел. Он сказал бабе Нате, что готов был глотать лягушек, лишь бы скорее выздороветь.

И ему стало немного лучше, совсем немного, просто меньше стала болеть голова, а руки и ноги все равно были как не живые. Врачи разрешили ему болеть дома. Мария Васильевна хотела бросить работу, но Дмитрий Иванович сказал, что никогда он на это не согласится, что уж он-то знает, как это тяжело – не работать, особенно человеку, который любит свое дело. А Мария Васильевна очень любила свой завод. За Дмитрием Ивановичем присматривала соседка, каждый день его навещали друзья, друзей у него было много. А Данилка жил в яслях, его брали домой только на выходные дни.

Летом переехали все на дачу. Сначала взяла отпуск Мария Васильевна, потом Данилкина мама, потом Данилкин папа. Все лето около Дмитрия Ивановича кто-нибудь был, заботился о нем. Часто приезжал из Москвы его доктор, и каждый раз он говорил, что Дмитрию Ивановичу лучше И вдруг ночью у него стало плохо с сердцем. Это когда Алеша с Данилкиной мамой прибегали за нашей бабой Натой...

– Очень я тогда испугалась,– сказала баба Ната.– На следующий день приехала я из Москвы на дачу и прямо с вокзала пошла к Дмитрию Ивановичу. Смотрю, а возле его дачи стоит Алеша...

Баба Ната сразу поняла, что Алеше тоже хочется узнать отом, как себя чувствует Дмитрий Иванович, но он стеснялся идти к нему, потому что видел его всего один раз, той ночью. Алеша сказал бабе Нате, что подождет ее здесь, а она сказала, что они пойдут вместе. И они пошли вместе.

Дмитрий Иванович уже лежал на открытой веранде, где было сколько угодно свежего воздуха. Баба Ната, конечно, сразу спросила его, как он себя чувствует, и он ответил:

– Прекрасно, уже давно я не чувствовал себя так хорошо!

Потом баба Ната рассказала про то, о чем я уже знала, потому что слышала их разговор с Дмитрием Ивановичем...

Сначала Алеша редко приходил к Дмитрию Ивановичу, он боялся его утомить, а Дмитрий Иванович все вспоминал о нем, все говорил жене или дочери: «Что-то наш добрый молодец давно глаз не кажет».

Но Алешу Дмитрий Иванович никогда не спрашивал о том, почему он редко заходит, даже ни разу не попросил его приходить почаще. Дмитрий Иванович жалел Алешу, он думал, что уж очень это скучное дело для мальчишки: сидеть у постели больного человека. Баба Ната сказала, что, наверно, Дмитрий Иванович забыл то время, когда сам был таким, как Алеша. Алешин отец во время войны был маленьким, про войну он только читал в книжках. И товарищи Алешиного отца не воевали. А Дмитрий Иванович почти всю войну был разведчиком. А какому мальчишке, сказала баба Ната, не хочется посмотреть на живого разведчика да послушать про его боевые дела!