Текст книги "Право на счастье (СИ)"

Автор книги: Таша Таирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Инга вдруг уткнулась в шею державшего её на руках мужчины и тихо облегчённо заплакала.

– Ну ты чего? – Никита посмотрел на плачущую Ингу и тихо засмеялся: – И эта плакса сегодня омоновца покусала. Успокойся, ты дома. Идём к твоей девочке?

Инга обняла его за шею и тихо прошелестела:

– Да, спасибо. Простите меня.

Прозоров усмехнулся – опять это её неизменное «простите» – и двинулся к лестнице. Он тихо открыл дверь в комнату, всё так же не выпуская женщину из рук, вошёл и в свете ночника увидел спящую темноволосую девочку. Инга будто стекла вниз, опустилась на колени и бесшумно подползла к спящей дочери, уткнувшись лбом в край кровати. Её девочка была жива, всё остальное её не волновало. Что будет с ней самой, какое будущее ей уготовано, она не знала, но почему-то она была уверена, что мужчина, стоящий за её спиной, никогда не обидит её ребёнка. Она улыбнулась, повернув голову, и потеряла сознание. Её силы иссякли…

Илья Степанович поправил одеяло и молча указал Никите на дверь. Они вышли в коридор и Меньшаков спокойно сказал:

– Ничего страшного, Никита Юрьевич. Банальное переутомление, недоедание и совершенно расшатанная нервная система. Никаких признаков употребления наркотических или сильнодействующих препаратов я не вижу. Понятно, что последнее слово за анализами крови, результаты сообщу завтра. А… м-м-м… короче, ей сейчас нужно есть, пить и отдыхать. На улицу её выводите, пусть снежку порадуется, только тепло одевать надо, её ночные прогулки и переохлаждение ещё могут сказаться. И желательно никаких серьёзных встреч в ближайшие дни, она должна успокоиться и понять, что ей ничего не угрожает. Что до девочки – тут всё в пределах возрастных норм. Телефон педиатра я оставил, но врача вызовешь, когда мама в себя придёт. А рана на ноге заживёт, это просто кожа содрана. Болеть ещё будет, но это некритично. Ну, я поехал.

– Спасибо тебе, Илья Степанович, извини, что ночью сорвали.

– Прекрати, какие счёты? После всего, что произошло, это я должен вас благодарить, наркоманы-то это мой, как говорится, профиль. Но согласен на безработицу, чем на снятие ломки. Звони в любое время. Не провожай, дорогу знаю.

Никита пожал протянутую руку и вернулся в комнату Инги. Меньшаков говорил о переутомлении и нервном расстройстве. Это ему было понятно, но недоедание? Почему она не ела? Тоже на нервной почве? Или она… нет, об этом даже думать не хотелось.

Он присел на краешек кровати, потянулся к ночнику и убавил свет. Затем медленно опустился на постель, закинул руки за голову и уставился в потолок. Инга боится, он это чувствовал. Она не знает, что известно ему о её семье и её прошлом. Она никому не верит, и единственное, что удерживает её в этой жизни и в этой реальности – дочь. Маленькая темноволосая девочка с редким именем Эрика. И Прозоров не знал, как убедить её в том, что он не обидит, защитит, что настоящий мужчина никогда не поднимет руку на женщину. Что угрожать матери убийством ребёнка могут только отбросы и мрази.

Он понимал всё, но как объяснить это ей, женщине, что повернулась во сне лицом к нему и прижалась к его боку, ища тепла и спокойствия, он не знал. Но правы были предки: утро мудренее вечера, ночь всегда заканчивалась и опять приходил день, неся с собой свет, солнце, радость и смех. Так и будет. А пока спать, спать, спать…

Часть 7

Павел остановился, прислушиваясь к разговору за неплотно прикрытой дверью в эксплуатационный отдел:

– Ну одним сексом сыт не будешь!

– Согласна, но и борщом сильно не натрахаешься!

Девушки дружно рассмеялись, а Земляной замер, услышав знакомый голосок:

– Кать, ты уже меню составила? А как ты печень готовишь?

– Я её глажу и предупреждаю, что предстоящие выходные будут более сложными, чем прошедшие.

Раздался взрыв смеха, и Павел тоже невольно улыбнулся. А жизнь продолжалась. Это вчера всё виделось в мрачных тонах, мерцало экранами мониторов, вспоминалось лаем грозной собаки, слезами беззащитной женщины, а сегодня за окнами ярко светит солнце, снег блестит до боли в глазах, люди смеются и радуются последнему рабочему дню недели. А скоро праздник, самый главный праздник года. Когда загадывают желания, пьют шампанское и мечтают рядом с родными и близкими.

– Тань, а чего Инги нет? Опять малышка заболела?

– Не знаю, у неё телефон отключён. А звонить этому мудаку, её мужу, у меня нет ни желания, ни великой радости. Чтоб его блохи покусали! Кто сегодня машины отправляет?

– А Земляной сказал, что до Нового года машины не уходят, только ближние поездки. Вот честно, правильное решение! Мне наших водителей жаль, у всех праздник, а они вечно в дороге. Ни тебе поесть нормально, ни поспать. Да, Танюш, ты копии маршрутных листов сделай, отдать руководству надо.

Где-то зашелестел ксерокс, раздались лёгкие шаги, и Павел постарался сделать вид, что он только появился в коридоре. Дверь резко распахнулась, и в его руки буквально влетела его мечта. Таня, Танечка. Она смущённо улыбнулась, протянула стопку документов и неожиданно спросила:

– Павел Сергеевич, а вы случайно не в курсе, где Инга Горелова?

Земляной слегка опешил, а потом сердито заявил:

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Ну… вы же всегда всё про всех знаете, не так ли?

– Татьяна, вы слишком… это… хорошего мнения о моей осведомлённости! Это вы с ней дружите, а не я. Наверное, подруги должны больше знать о местоположении своих… ну…

– Подруг, – мило с улыбкой подсказала ему Таня. – Но знаете, дружба дружбой, а безопасность – такое дело.

Земляной внезапно изменился в лице, сцепил зубы, и Таня замолчала. Что-то в лице Павла изменилось, будто ему стало больно. Она отступила назад и испуганно уставилась в лицо мужчине.

– Я редко с кем дружу, Татьяна, а тем более веду разговоры о дружбе и безопасности. – Он замолчал, с какой-то непонятной самому себе болью вспоминая, что Таня ужинала с Прозоровым, рассказывала ему о работе, о себе, смеялась наверняка. С ним, с Никитой, а теперь он с Ингой в своём доме, и Тане, наверное, будет неприятно это услышать. – И я рад, если мы тоже сможем сохранить дружеские отношения.

Он резко повернулся на каблуках и пошёл прочь, но услышал в спину тихое бурчание:

– Ну что ж, друзья так друзья! В понедельник надену юбку покороче, чтобы твоя дружба тебе колом стала!

После чего дверь захлопнулась с диким грохотом, а Павел остановился, с улыбкой понимая, что последние слова относились явно к нему. Нет, это не девчонка, это огонь! Это же надо – «колом стала»! Он тихо рассмеялся и вдруг неожиданно для себя подпрыгнул. После чего уверенной походкой вышел из здания и направился к гаражам. Скоро приедут ребята Яворского, надо проверить бокс с фурой.

Таня понимала, что что-то случилось. Телефон Инги был отключён целый день, на сообщения она не отвечала, домашний телефон тоже был нем. Она проработала целый день, периодически проверяя, не появилась ли подруга в сети, но ближе к вечеру её тревога за Ингу достигла пика. Она понимала, что обращаться повторно с вопросом о подруге к Земляному нелогично, но воображение уже нарисовало картины одна хуже другой. Тем более что по офису поползли странные слухи о какой-то ночной операции с участием омоновцев, в гараже появились незнакомые люди, что заглядывали во все углы и щели, водители ходили как в воду опущенные, только курили и молча пожимали плечами.

К концу рабочего дня Татьяна была готова даже позвонить мужу Гореловой, но перед звонком решила всё-таки ещё раз поговорить с Павлом. Она долго сидела на подоконнике, скрывшись за жалюзи и наблюдая из своего укрытия за мужчинами, которые разговаривали с водителями и что-то записывали. Наконец незнакомцы уехали, Таня легко соскочила на пол, поправила юбку, накинула на плечи дублёнку и сбежала по ступенькам вниз. Но удача сегодня была не на её стороне. То ли морозец усилился, то ли кто-то нечаянно пролил воду, только вышедшая на крыльцо девушка не удержалась на ногах и с громким криком скатилась со ступенек. Ногу обожгло болью, голова гудела от удара о металлические перила, а спина, казалось, раскололась надвое.

Сквозь пелену в глазах и гудение колоколов в голове Таня услышала дикий крик, в котором разобрала своё имя. Кто-то подбежал к ней, аккуратно поднял и опустил на что-то тёплое, но совсем не мягкое.

– Таня, Танечка, ты жива, моя хорошая?

– До смерти ещё дожить надо, – прохрипела она и поняла, что сидит на коленях у Земляного. – Павел Сергеевич, наше крыльцо не лучший вариант сидения в морозный день.

– Господи, ну откуда ты такая взялась на мою голову, а? – Павел вдруг нежно коснулся губами её лба. А губы у него были горячие и твёрдые. Именно твёрдые, почему-то подумалось Татьяне. И он сам как металлический стержень, одни мышцы и кости. – Танечка, я сейчас тебя в больницу отвезу. Не тошнит? Голова сильно болит?

Он встал и понёс её, Таня просто закрыла глаза и наслаждалась моментом, несмотря на боль в спине и гудящую голову. Он вёз её куда-то, тихо ругая водителей, что мешали ему, а она полулежала на мягком сиденье и наслаждалась равномерным гудением мотора и ароматом сандалового дерева. Через несколько минут она провалилась в непонятный сон, где всё было слышно, но глаза она открыть не могла. Таня слышала чужие голоса, прикосновения к лицу, голове, её раздевали, кто-то что-то говорил о какой-то системе, но она старалась вычленить из множества голосов и слов только голос Павла, который иногда появлялся в этой звуковой карусели и тихо звал её по имени. Потом как-то сразу наступила тишина, и только нежное поглаживание её ладони шершавыми пальцами удерживало её от глубокого сна. Ей казалось, что к ней приходила мама, она слышала голос дяди, но рядом с ней постоянно оставался Павел. Таня не могла вспомнить, зачем она бежала к нему, что хотела узнать, но как только она начинала вспоминать, возвращались боль и лёгкая тошнота. Татьяна сжала в кулаке большой палец мужской кисти и провалилась в спасительный сон. Ночью её разбудил тихий звонок, она с облегчением услышала голос Земляного, который рассказывал кому-то о её падении, благодарил и передавал привет, после чего Павел склонился к ней, укрывая мягким одеялом и целуя в лоб. Таня улыбнулась и опять провалилась в сон…

***

Никита подошёл к домику охраны и услышал смех. Он осторожно заглянул за угол и замер. На вытоптанной в снегу площадке небольшими прыжками резвилась собака, а маленькая девочка, одетая в светлую шубку, белые рукавички и шапочку с помпоном заливисто смеялась, прячась за ногами стоящих кругом охранников.

– Эрика, смотри, Герой сейчас опять прыгнет, – произнёс один из парней, псина подпрыгнула и припала головой к земле, скаля зубы и помахивая хвостом. Девочка на секунду замерла, широко раскрыв глаза, и опять громко засмеялась, поглядывая вверх на улыбающихся мужчин. – Иди ко мне, холодно уже. Надо к маме возвращаться.

Девочка что-то спросила, удобно располагаясь на мужских руках, а Никита вдруг вспомнил детский крик, когда её забирали от матери. Она боялась мужчин, которые разлучали её с самым родным для неё человеком, но спокойно чувствовала себя среди незнакомцев, которые смеялись и играли с собакой. Неужели дети, как и животные, ощущают что-то на уровне мыслей и намерений? Он вышел из своего укрытия, охранники невольно замолчали и вытянулись, даже пёс смирно уселся, однако, его хвост продолжал жить своей жизнью.

– Добрый день, Никита Юрьевич, – спокойно поздоровался один из парней. – У нас всё тихо, а мы вот с Героем и Эрикой играем. Еле уговорили Ингу Артуровну позволить девочке побыть с нами на улице ещё немного.

Прозоров кивнул и широко улыбнулся притихшей малышке, она вдруг смутилась и спрятала лицо за воротник куртки охранника, а потом выглянула и что-то пробормотала.

– Она спрашивает кто вы, босс, – серьёзно перевёл детский лепет парень.

Никита протянул руки, малышка несколько мгновений смотрела на него, будто решая что-то для себя, а потом неожиданно потянулась к нему. Прозоров обнял маленькое тельце и тихо сказал:

– Лишь бы мама твоя согласилась, а с тобой мы потом все вопросы порешаем, да? – На что Эрика внимательно посмотрела ему в глаза и совершенно уверенно кивнула. – Как думаете, ребята, Герой тот, за кого себя выдаёт?

– Точно, босс, – Аркадий, что занимался собаками в питомнике и на конезаводе, кивнул. – Хаски. Причём чистый, босс. Нет ни клейма, ни чипа. Не иначе как Провидение его послало к нам на базу. Мужики звонили, говорят, что он на одного бросился, что Инге Артуровне угрожал, едва отцепили от горла. Если бы не шарф, не жилец был бы. А с ребёнком он уживается легко, можно оставить специально для Эрики. Защитника лучше не найдём, этот собой пожертвует, но девочку в обиду не даст.

– Как думаешь, сколько ему?

– Между годом и двумя, босс, полноценный шерстяной покров, зубы все и целые, бугорки на нижних зацепах ещё присутствуют. Молодой здоровый кобель. Привить бы, и пусть бегает рядом с малышкой.

Никита благодарно кивнул и зашагал к дому. Он обошёл крыльцо, рассматривая сверкающие на солнце окна, и вдруг услышал музыку. Никита посмотрел на Эрику, что спокойно сидела у него на руках, и тихо поинтересовался:

– Твоя мама играет на фортепиано?

На что малышка улыбнулась и кивнула, смешно пробормотав:

– Сопен.

Прозоров прижал девочку к себе, покачал головой:

– Ну Сопен так Сопен, – и вошёл в дом.

Музыка лилась по дому, будто чистая вода струилась с гор. Никита представил, как тонкие пальчики перебирают клавиши, и прикрыл глаза, наслаждаясь переливами звуков и мягкостью аккордов. Он опустил Эрику на пол, она тут же сама стянула рукавички, что повисли на резинке, и стала сосредоточенно расстёгивать пуговицы на шубке. Никита присел рядом, чтобы помочь, но был остановлен категоричным «я сама». Он поднялся и снял куртку, поглядывая в сторону гостиной, откуда продолжала литься нежная мелодия. Наконец Эрика справилась с пуговицами, наклонилась и дёрнула молнию на сапожках, затем села на пол, с усилием сняла обувь и аккуратно поставила свои сапожки рядом с ботинками Прозорова. Никита смотрел на эту игрушечную обувь рядом со своей и улыбался. Эта девочка почему-то вызывала у него постоянную радость, и он понимал, почему Инга готова была пожертвовать всем ради дочери.

Они вместе вошли в гостиную и увидели её, сидящую у рояля с прикрытыми глазами. Руки сами порхали над клавишами, извлекая волшебные звуки из немого до сегодняшнего дня инструмента. Эрика сорвалась и побежала к матери, подпрыгивая и зовя её. Инга замерла, резко вскочила, лицо её болезненно скривилось, и она тихо прошептала, прижимая к себе дочь:

– Простите меня, но я так давно не играла. Простите.

Никита сделал несколько шагов и серьёзно ответил:

– Ты не должна извиняться. В этом доме вы с Эрикой не просто гости, привыкай к этому, Инга. Вы останетесь здесь, не знаю на сколько, хотя мне бы хотелось – как можно дольше. Во всяком случае, пока ты полностью не придёшь в себя, пока идёт следствие и пока все дружки твоего мужа не наказаны, вы с дочерью остаётесь в этом доме.

Инга переступила ногами и вдруг смело подняла на него глаза:

– Я не могу, Никита Юрьевич. Мне надо работать, надо думать о своей дочери. Я даже не знаю, где нахожусь. А детский сад? Поликлиника? У меня нет никаких вещей, всё осталось в квартире…

– Я могу выделить тебе машину, ты поедешь и возьмёшь… Хотя ничего не получится. Квартира опечатана, но только скажи, и тебе всё привезут.

Инга смущённо повела плечами и тихо ответила:

– Некоторые вещи женщины приобретают сами. Нельзя же поручить чужому человеку покупку каких-то личных вещей.

Никита усмехнулся и вспомнил, как в своё время Лиза Соболевская писала список покупок и с ехидной гримасой вручала его водителю. Григорий до сих пор с содроганием вспоминает покупку нижнего белья и прокладок с последующими истериками недовольной заказчицы. Инга отвлеклась на Эрику, что полезла к огромному телевизору, а Никита любовался ею. По сравнению с ним она казалась ещё более хрупкой и миниатюрной, но он знал, что несмотря на её нежность и кажущуюся слабость эта женщина может быть сильной и упрямой. Она не сломалась, живя в аду семейной жизни с Гореловым, она смогла защитить свою дочь, она, конечно, наделала ошибок, но и это Никита принимал, потому что сам мало кому верил и доверял. И ему придётся хорошо потрудиться, чтобы и она научилась снова верить.

– Никит, а ты когда пришёл? – на лестнице появилась Глафира Матвеевна и как бы между прочим заявила: – Я так заслушалась, что даже забыла, что Инга завтракать отказалась. – Она поманила пальцем Эрику, показывая ей коробку с разноцветными кубиками. Девочка с радостным визгом помчалась к женщине, в очередной раз удивляя Никиту отсутствием какого-либо страха перед окружающими.

– Простите, – Инга опять опустила глаза, – но мне действительно не хочется кушать. Я очень мало ем.

Прозоров окинул оценивающим взглядом её фигурку, скрытую под мягким костюмом Ани, что остался после переезда в новый дом:

– Заметил, скоро ветер тебя сдувать будет. Пошли, ты, может, и не ешь, только вот меня надо отменно кормить. – Он требовательно мотнул головой в направлении кухни и терпеливо ждал, когда она сделает первый шаг. Инга вздохнула, поняв, что эту битву она проиграла, и медленно, немного прихрамывая на травмированную ногу направилась к выходу. Но вдруг остановилась, резко развернулась и почти с благоговением опустила крышку рояля, проведя по ней тонкими пальчиками. Никите подумалось, что она словно попрощалась с инструментом, и будто нечаянно бросил:

– Я так рад, что наконец-то в доме появился человек, способный оживить этот рояль. Инга, как ты думаешь, он не расстроен? Может, надо вызвать мастера?

– Что вы! Он прекрасен! Не думаю, что нужно кого-то беспокоить, звучание у него просто волшебное.

– Ну хорошо, – ответил Прозоров, отлично помня, что отвозил в консерваторию забытый мастером камертон всего две недели назад. – Та-а-ак, и что у нас на ужин? Я так понимаю, что твой обед постигла та же участь, что и завтрак?

Инга стояла возле стола и осматривала огромную кухню-столовую.

– Наверное, мне надо оторвать Глафиру от Эрики, чтобы она накрыла для нас стол, – бросил Никита и сделал шаг к выходу.

– Нет, не надо. Я сама.

Он сел к столу и наблюдал за суетящейся женщиной, что быстро поставила на стол тёплые тарелки, раскладывая мясо и тушёные овощи. Она одновременно включила кофемашину, микроволновку, достала чашки, и Никита ещё раз мысленно поблагодарил мастеров, что уговорили сделать дверцы кухонных шкафчиков прозрачными. Инга смахнула салфетку с корзинки с нарезанным хлебом и подсела к столу.

– Я не буду ужинать в одиночестве, не хочешь мяса, попробуй овощи. – Он протянул руку к хлебу и замер. Инга перевела взгляд со своей пустой тарелки на его и кивнула. И пусть это была только одна ложка, но это ложка была!

Никита с аппетитом ел, поглядывая на замершую Ингу, которая уставилась на свою уже пустую тарелку. Он отрезал кусочек мяса и совершенно спокойно положил его перед женщиной. Она медленно подняла голову и смущённо усмехнулась, поддевая кусочек вилкой и отправляя его в рот. Они в молчании закончили ужин, Инга загрузила посуду в посудомоечную машину и посмотрела на Никиту:

– Нам необходимо поговорить, Никита Юрьевич.

Кивнув, Прозоров вышел из кухни, слыша, как Инга идёт за ним. Он догадывался, о чём она хочет с ним поговорить, и не знал, как убедить в том, что её прошлое не имеет никакого отношения в настоящему, и тем более к будущему. Их будущему, как он надеялся.

Часть 8

Инга остановилась и посмотрела на широкую спину мужчины, что не спеша поднимался по лестнице.

– Никита Юрьевич, позвольте мне на несколько минут заглянуть к Эрике.

Прозоров пожал плечами и продолжил свой путь. Интересно, почему она именно сейчас попросила его об отсрочке? Набраться сил в общении с дочерью? Или всё же не уверена в исходе их разговора? Но он ей уже говорил, что никто и никогда не отберёт у неё девочку. Но пока она не верит ему, он не будет на неё давить.

Он зашёл в кабинет и опустился в кресло. Уже вечер, а Павел так и не позвонил. Неужели до сих пор парни Яворского на базе? Послышался громкий радостный крик ребёнка, приглушённый смех Глафиры, затем наступила тишина, слегка разбавленная шумом ветра за стенами дома. Никита встал и подошёл к окну, всматриваясь в темноту. Кроны деревьев раскачивались под порывами ветра, закручивая падающий снег в спирали и бросая его на дом. Ему вдруг представилось, что именно в такую погоду Инга могла остаться с дочерью на улице без денег, без зимних вещей, без надежды найти тёплое помещение для отдыха и сна. Он резко повернулся, чтобы пойти и просто увидеть её, как раздался несмелый стук в дверь, и она сама появилась у входа в кабинет.

– Проходи, устраивайся. Ну, о чём ты хотела поговорить?

Она сделала несколько шагов и остановилась, проигнорировав его приглашение. Инга осмотрела кабинет, задержавшись взглядом на фотографии Ани и Володи на фоне Эйфелевой башни. Потом глубоко вдохнула и выпалила:

– Никита Юрьевич, мы с дочерью не можем больше находиться в вашем доме!

Прозоров молча уставился на неё, ожидая объяснений. Инга, понявшая, что вопросов не будет, сжала кулачки и опять шагнула вперёд.

– Вы не всё обо мне знаете и, боюсь, когда узнаете, возненавидите меня. Я… простите меня, пожалуйста, но будет лучше для всех, если я уйду без долгих объяснений. Потому что вы хороший человек, а я…

– А ты?

Инга замолчала, не зная, как подобрать слова, чтобы рассказать о своём прошлом. Но Никита решил эту проблему, задав самый страшный для неё вопрос:

– Инга, а кто отец Эрики?

– Нет, – вылетело раньше, чем она успела о чём-то подумать.

Прозоров вопросительно поднял бровь и как-то снисходительно фыркнул.

– Вы не хотите отвечать на мой вопрос или… – Он вдруг перешёл на «вы»‎, испугав Ингу ещё больше.

– Я не знаю, – прошептала она, стараясь сдержать слёзы и с силой сжимая зубы, чтобы не закричать.

– Не знаете? Не знаете, хотите ли отвечать на мой вопрос?

– Нет, – твёрдо ответила женщина, подняла голову, резким движением вытерла одинокую слезу и ответила: – Я не знаю… кто отец моей дочери. И не хочу знать! Это моя дочь! Слышите, моя!

Она стояла перед ним, вытянувшись в струнку и гордо держа голову, будто сейчас она боролась со всем миром во имя своей малышки. Никита ошарашенно замолк, но постарался ничем не выдать своего удивления. Она не знает? Но это возможно только в одном случае…

– Как это вы не знаете?

– Вам доставляет удовольствие причинять боль другим людям? – вдруг холодно спросила Инга, зрачки её ещё шире распахнулись. Она боялась, страшно боялась, но защищалась из последних сил. Маленький смелый зверёк, что кидался на огромных хищников, ломая кости и зубы, но отгоняя их от своего потомства.

Никита подошёл ближе, их разделял всего один шаг. Он вдохнул аромат розовой свечи, сводящий его с ума, чуть наклонил голову и тихо спросил:

– Сколько их было, девочка?

– Трое. Они напоили меня чем-то, а что было потом, я плохо помню, – с вызовом ответила она, с трудом сглотнула и часто заморгала, губы её искривились, задрожал подбородок и вырвался первый всхлип.

Никита в один миг преодолел расстояние между ними и прижал её к себе, давая возможность выплакаться, заглушая её рыдания, чтобы не беспокоить Глашу и Эрику. Он развернулся к дивану, не выпуская женщину из своих объятий, сел, подтянув её к себе на колени, и терпеливо ждал, когда она успокоится, невесомо гладя её по волосам. Она несколько раз судорожно вздохнула, неуверенно отстранилась и попыталась подняться. Прозоров усадил её на диван, поднялся и подошёл к бару.

– Извини меня, я не хотел делать тебе больно, возвращая в прошлое. – Он налил коньяк в пузатые бокалы и вернулся к всхлипывающей Инге. – Выпей, тебе станет легче.

Она мелко затрясла головой и выдохнула:

– Я не пью. Никогда не пью ничего, что мне предлагают. Простите.

Никита согласно кивнул и одним глотком влил в себя содержимое одного из бокалов, поставив другой на стол за своей спиной. «…что мне предлагают»… Вот и ответ на вопрос, кто и как.

– Поделись. Я клянусь, что никто не узнает, о чём шла речь в этой комнате. Расскажи, чтобы я мог защитить тебя в будущем. И ещё. Девочка моя, я знаю о том, в чьей семье ты воспитывалась. Просто расскажи мне о себе, малышка.

Инга резко подняла голову и опять заморгала, старясь унять текущие слёзы.‎ Она размазала их по лицу, дрожащей рукой провела по волосам и кивнула.

– Я не помню своего отца. Мама вышла замуж за Фёдора Павловича, когда мне было десять лет. Он был очень добр ко мне.

– Так добр, – зло перебил её Никита, – что продал тебя этому чудовищу Горелову?

– Не надо так говорить! – вскрикнула Инга. – Вы не знали его, вы не пережили всё то, что пришлось пережить ему!

– Конечно, – опять сорвался Прозоров. – Я пережил совсем другое! Смерть моей женщины от рук его сыночка-изувера и его дружков!

Инга замолчала, зажмурившись и сжимая кулаки, и прошептала, не открывая глаз:

– Простите. Простите меня, я понимаю, что потеря близкого человека навсегда останется с вами. Простите.

Инга резко встала и пошла к двери. Никита запрокинул голову и невольно скривился – он хотел помочь, а сделал всё ещё хуже. Она-то ни в чём не виновата! Он шагнул вслед за гостьей, обхватывая хрупкое тело руками, и покаянно прошептал:

– Это ты прости меня. Я не имел права всё это вываливать на тебя. Не уходи, хорошо? Можешь ничего не говорить, прошлое не изменить, просто не уходи. Останься со мной.

И она расслабилась, положив свои ладошки на его руки и откидывая голову назад. Никита улыбнулся и качнулся в сторону, удерживая женщину от падения, и вновь опустился на диван, прижимая её к себе.

– Фёдор Павлович после всего случившегося решил уехать из города и забрать меня. Но решил, что мне нужно изменить фамилию, хотя я хотела оставить фамилию мамы. Он нашёл этого… ну, моего будущего мужа, заплатил ему за молчание. Я вышла замуж и жила у него, а Фёдор Павлович в это время продал квартиру, подбирал варианты в других городах. Бизнес их был арестован… Летом после того, как он узнал всё о сыне… он умер, не успев купить новую квартиру, но отдал деньги Горелову. Я осталась с мужем, в сентябре родилась Эрика. Ей было два года, когда мне пришлось выйти на работу…

– Инга, ты плохо ешь, ты… беременная?

Она удивлённо посмотрела на него и отчаянно замотала головой:

– Нет, это невозможно! То, что произошло, было первым и единственным моим… опытом. А Дмитрий он… не мог. Что-то там с сосудами, я не вникала в это дело. Может, поэтому и… бил. Он постоянно запугивал меня, что расскажет всем, что Бестемьяновы моя семья, что я имела к ним отношение. И что возможно Эрика…

– Молчи, ничего не говори.

Они сидели, обнявшись и глядя в окно на разыгравшуюся вьюгу.

– Мне надо уложить дочку, Никита Юрьевич. Что бы ни произошло, что бы ни случилось – моя девочка ни в чём не виновата.

– А ты никогда не хотела узнать правду?

Инга яростно покачала головой:

– Нет! И аборт я отказалась делать, как мне предлагали. Даже Фёдор Павлович предложил это, как только узнал о беременности, несмотря на то, что может быть это его внучка… Только один врач сказал мне, что Эрика не виновата в том, что мир вокруг жесток, что люди хуже зверей. А учитывая, что у меня отрицательный резус, возможно, моя дочь – это единственная возможность для меня стать мамой.

– А как звали того врача?

– Надежда Николаевна. Демьянова. Она наблюдала меня с самого начала и делала мне кесарево сечение, потому что боялась, что я не смогу родить сама.

Никита прикрыл глаза. А ведь никто из них не знал, что тётя Володи лечила не только Аню, но и эту девочку. И что она выносила ребёнка, отцом которого может быть тот, кто изнасиловал и изуродовал её невестку. И отговорила Ингу от прерывания беременности, сохранив жизнь малышке и смысл жизни её маме.

– На той фотографии, – он указал подбородком на полочку с рамкой, – её племянник и его жена Анна Соболевская.

Инга вздрогнула и тихо прошептала:

– Это ещё раз доказывает тот факт, Никита Юрьевич, что нам с Эрикой здесь не место. Не думаю, что ей будет приятно видеть меня и мою дочь.

– А мы об этом скоро узнаем, они прилетают на новогодние праздники.

Инга мягко высвободилась из его рук и встала:

– Позвольте нам остаться ещё на один день, я завтра же найду жильё.

– Можешь даже не стараться. – Никита забросил руки за голову и с хрустом расправил плечи. – Ни ты, ни Эрика из этого дома ни ногой. Я дал слово представителям внутренних органов, что вы останетесь у меня согласно программе защиты свидетелей. Так что тебе придётся смириться и принять этот факт. – Никита с удовольствием нёс чепуху, придумывая на ходу причины отказа и наблюдая, как меняется выражение лица у его девочки – от недоверия через удивление к едва скрываемой радости. – А сейчас пошли к дочери, что-то слишком тихо в доме. Подозрительно всё это.

***

Таня приоткрыла один глаз и поняла, что не знает, где находится. Последнее, что чётко отложилось в её гудящей от тупой боли голове, это голос Павла. А где он сейчас?

– Таня, как ты себя чувствуешь? – раздался рядом голос лучшего из мужчин, Таня распахнула глаза и обвела взглядом комнату, в которой находилась. М-да, минимализм никогда не входил в её приоритеты – кровать, стул, стол, тумба. А вот Паше надо бы отдохнуть. Осунувшееся небритое лицо, красные глаза, мятая рубашка с закатанными по локоть рукавами. А руки у него очень даже ничего: сильные, мускулистые, пальцы длинные, ладони широкие и, помнится, кожа немного шершавая.

Павел склонился к ней, поправляя подушку, Таня прикрыла глаза от удовольствия, вдыхая уже откуда-то знакомый аромат сандалового дерева.

– Павел Сергеевич, а мы где? Голова болит.

Земляной убрал с её лба волосы и тихо проговорил:

– Танюш, ты в больницу попала. Ты не помнишь ничего? Врачи предупреждали, что ты можешь забыть некоторые детали, но потом всё пройдёт. У тебя связки на ноге повреждены и сотрясение мозга. Так что голова ещё будет болеть. Но все говорят, что всё будет хорошо.

– Понятно. И правда ничего не помню, но догадываюсь, что в борьбе за здоровье пациента победили врачи, да?

Павел сдержанно улыбнулся и покачал головой:

– Ты и на том свете будешь смеяться и шутить?

– Вы себе не представляете, Павел Сергеевич, какое это счастье, когда рядом с мужчиной можно смеяться и шутить, а не хлопать ресницами, строя из себя прынцессу. А на том свете я буду токсично молчать.

– Может, тактично?

– Тактично каждый может, – пробурчала Таня и попробовала подтянуться вверх, спину сразу же прострелило резкой болью, девушка ахнула и с обидой посмотрела на Земляного: – А что у меня с кормой?