Текст книги "Вор (ЛП)"

Автор книги: Таррин Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Я поднимаюсь и подхожу к окну. Но размышляю не о том, как Лия может использовать Эстеллу, чтобы ранить меня. Я думаю о том, что Эстелла моя. Как это может быть правдой? И почему я об этом не знаю?

– Она была беременна до Эстеллы. Мы расстались, но один раз переспали. В любом случае, она потеряла ребенка после того, как проглотила упаковку снотворного, и ей промывали желудок. Вот почему мы уехали в Рим. Она сказала, что хочет помириться, а я чувствовал вину за выкидыш и случай с её сестрой.

Рассказывая это, я смотрю на Оливию. Она так сильно сжимает губы, что те побелели.

– Калеб, она не была беременна в больнице. Это была ложь. Она сама мне рассказала.

Мне всегда было интересно, что почувствовала Оливия, когда я признался ей, что сымитировал амнезию. Правда непередаваемо болезненна. Сначала она несколько раз крутит тебя, буквально до тошноты, а затем сильно ударяет в живот. Ты не хочешь верить в это, но боль была бы не такой сильной, если бы где-то в глубине души ты не знал правду. Первые несколько минут я все отрицаю.

– У нее было кровотечение. Я видел, как у нее шла кровь.

Отрицание – очень дружелюбный товарищ. Обычно именно Оливия с ним в хороших отношениях. Но внезапно и меня приглашают на эту вечеринку.

Оливия выглядит такой расстроенной.

– О, Калеб. Это не из-за выкидыша. Возможно, тогда у неё начались месячные, и она этим воспользовалась.

Проклятье. Черт. Оливия смотрит на меня так, словно я наивный, доверчивый дурак.

Я вспоминаю, как Лия выпроводила меня из палаты, прежде чем у меня появилась возможность пообщаться с доктором. Как я остановился в дверях и сказал ей, что останусь, лишь бы она сохранила ребенка. Она так старалась заставить меня выйти, прежде чем доктор расскажет правду.

Мне не нужно ничего говорить Оливии. Она и так видит, что я понимаю, где правда.

Чувствую, как становлюсь всё меньше и меньше. В то время, когда я то был с Лией, то нет, Оливия влюбилась в другого. Я мог бы просто уехать с Оливией в Рим и избавить нас обоих от всех этих странных и запутанных лет.

– Так как вы зачали Эстеллу?

– После Рима мы взяли еще месяц отдыха. Она так злилась на меня. Обвиняла в том, что я не подарок, и была права. Поэтому я снова переехал.

Я был на конференции в Денвере, а она путешествовала с друзьями. Мы наткнулись друг на друга в ресторане. Я вел себя дружелюбно, но сохранял дистанцию. В ту ночь она появилась в моем отеле. Я был пьян и переспал с ней. Через несколько недель она позвонила мне и сказала, что беременна. У меня даже сомнений не возникло. Так что я просто вернулся к ней. Я хотел ребенка. Мне было одиноко. Я был глуп.

Я не рассказываю Оливии о том, как узнал, что она все это время встречалась с другим. И когда Лия пришла ко мне, я переспал с ней только потому, что пытался заполнить пустоту в груди, которую оставила Оливия.

– Так она сказала, что Эстелла не твоя? В ту ночь, когда ты заявил, что хочешь развестись?

– Да. Она сказала, что незадолго до той поездки переспала с кем-то другим. А ещё, что пришла ко мне в ту ночь, чтобы заставить меня поверить, будто залетела именно тогда.

– Это было ложью. Эстелла твоя.

Я замечаю слезу в уголке её глаза. Она не смахивает её, и слеза катится по лицу.

– Она продолжит причинять боль и тебе, и Эстелле, пока в твоей жизни буду я. У меня есть муж, – мягко продолжает она. – Мне нужно помириться с ним. Мы долго играли в семью, Калеб. Но всё это не по-настоящему. Ты несешь ответственность за свою дочь...

Все это – Оливия, Лия, Эстелла – разжигает во мне ярость. Я подхожу к её стулу, наклоняюсь, положив руки на подлокотники, и смотрю прямо ей в глаза. У меня только одно желание – найти дочь, но сначала нужно уладить все вопросы здесь. Буду разбираться с проблемами постепенно. Мы дышим общим воздухом, когда я произношу:

– Повторяю это в последний раз, так что слушай внимательно, – я ощущаю запах её кожи. – Все, что есть между нами, реально. Никто не сможет нас разлучить. Ни Ной, ни Кэмми, ни, тем более, эта чертова Лия. Ты моя. Поняла?

Она кивает.

Я целую её. Глубоко. А потом ухожу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Прошлое

– Что с тобой не так?

Она провела рукой по моей груди. Я поймал её, прежде чем она добралась до пояса штанов.

– Это из-за смены часовых поясов, – ответил я, вставая.

Оливия.

Она сочувственно скривила рот.

Пока Лия разговаривала с матерью по телефону, я десять минут лежал на гостиничной кровати. Теперь, когда разговор закончился, она раскрыла свои намерения. Я подошёл к окну, чтобы оказаться вне её досягаемости.

– Собираюсь принять душ, – сказал я. И прежде чем она успела предложить составить мне компанию, закрыл дверь в ванную. Мне нужно было подумать. Но как бы я смог объяснить побег среди ночи в другую страну к своей суицидальной, чересчур эмоциональной жене? Боже, если я убегу, то, возможно, никогда больше не вернусь. Я вошел в кабинку и встал под обжигающую воду, позволяя ей наполнить нос, глаза и рот. Мне хотелось в ней раствориться. Как после всего случившегося я должен был жить дальше? Лия постучала в дверь. Я услышал, как она что-то говорит, но её голос был приглушен. В тот момент я не мог смотреть на нее. Я не мог смотреть на себя. Как я мог такое сотворить? Оставить единственное, что имело смысл? Я практически заполучил её, а потом просто сдался. «Заполучил» – слишком сильно сказано, потому что заполучить Оливию полностью невозможно. Она парит вокруг, вызывая разногласия, а затем сбегает. Но я всегда хотел играть в игры. Хотел спорить.

«Тебе придется это сделать», — говорю я себе. Это была ситуация-случившаяся-в-постели. И я беру ответственность за свои действия. Консультации, бесконечные семейные консультации. Вина. Необходимость что-то исправлять. Сомнение в том, правильно ли я поступаю. Фальшивая амнезия была тем моментом, когда я изменил себе и стал делать то, что хотел, не думая о последствиях. Я был трусом. А ведь меня учили поступать только так, как приемлемо в обществе.

Я стоял под душем, пока вода не остыла, затем вытерся полотенцем и вышел из ванны. Моя жена – слава Богу – уснула, лежа на нерасстеленной кровати. Я почувствовал мгновенное облегчение. Сегодня ночью мне не придется с ней спать. Её рыжие волосы разметались вокруг неё словно огненный нимб. Я накрыл ее одеялом, взял бутылку вина и пошел на балкон. На улице все еще шел дождь, и я сел на один из стульев, закинув ноги на перила. Мне никогда не приходилось заставлять себя спать с Оливией. Мы просто идеально дополняли друг друга – наши мысли, настроения... даже наши руки.

Однажды в выпускной год она купила куст гардении и посадила его перед квартирой. И оберегала цветок, словно это была собака, выискивая в интернете способы заботы о нем и делая заметки в записной книжке. Она даже дала ему имя. Вроде бы, Патриция. Каждый день она садилась на корточки перед дверью и разглядывала Патрицию, чтобы увидеть, не распустился ли цветок. Я смотрел на ее лицо, когда она возвращалась внутрь, и на нем всегда было выражение этой обнадеживающей решимости. «Еще нет», – произносила она, как будто все надежды на жизнь были заключены в этом цветке. Вот что я так любил в ней – эту мрачную решимость выжить, даже если все в этом мире против тебя. Несмотря на все садоводческие усилия Оливии, Патриция начала медленно вянуть, листья сморщились и потемнели. Оливия посмотрела на неё, и на лбу появилась маленькая морщинка. В том году во Флориде была особенно холодная зима. Однажды утром, когда я приехал к ней на квартиру, Патриция была мертва. Я прыгнул в машину и помчался в цветочный магазин, где видел точно такие же растения. И, прежде чем моя любимая открыла глаза, заменил её мертвое растение на здоровое, пересадив его на газон у дома. Я выбросил старое растение в мусорку, вымыл руки в бассейне и только потом постучался к ней. Она открыла дверь, и её глаза округлились, когда она увидела здоровые зеленые листья. Не знаю, может, она и догадалась о подмене, но никогда ничего не говорила. Я стал заботиться о цветке без её ведома, подкладывая в горшок удобрения перед тем, как постучаться в дверь. Моя мать постоянно клала использованные чайные пакетики в почву вокруг кустов с розами. Пару раз я тоже так делал. Прямо перед тем, как мы расстались, на этом чертовом растении распустился цветок. Никогда не видел её такой взволнованной. На её лице было такое же выражение, как в тот день, когда я промахнулся ради неё.

Если бы она вернулась и встала на это место под моим номером, я, вероятно, выпрыгнул бы к ней прямо с балкона. «Ещё не все потеряно, – твердил я себе. – Ты можешь узнать, где она остановилась. Иди к ней».

Я любил Оливию. Я любил её каждой своей клеточкой, но был женат. И у меня были обязательства перед Лией, даже если это и глупо. Я был с ней. В болезни и здравии. В какой-то момент я думал, что больше не выдержу, но это было давно. До того, как она забеременела от меня и проглотила упаковку снотворного.

Верно?

Верно.

Я потряс бутылкой. Наполовину пуста.

Когда женщина носит под сердцем твоего ребенка, на всё начинаешь смотреть по-другому. Невозможное становится тем, над чем стоит побольше попотеть. Всё уродливое приобретает прекрасное сияние. Женщина, которую не мог простить, становится не такой уж и плохой. Похоже на состояние, когда ты пьян. Я допил бутылку и поставил её на пол. Она покатилась и со звоном упала с балкона. Я пребывал в коме. И должен был пробудиться.

Я закрыл глаза и увидел её лицо. Потом открыл глаза и снова увидел её лицо. Я встал, пытаясь сфокусироваться на дожде, огнях города, чертовой испанской лестнице, но видел её лицо. Пора это прекращать, если я собираюсь быть хорошим мужем для Лии. Она заслужила это.

Верно?

Верно.

Через четыре дня мы улетели. Едва оправились от предыдущей смены часовых поясов, как пришла пора возвращаться назад. И я не мог сосредоточиться на путешествии, когда где-то в городе была моя бывшая. Я искал Оливию в аэропорту, в ресторанах, в такси, которые обрызгивали меня водой, когда проезжали мимо. Она была везде и нигде. Каковы шансы, что она полетела бы с нами одним рейсом? Если так, то я бы…

На нашем рейсе её не было. Но я думал о ней все девять часов, пока мы пролетали над Атлантикой. Мои любимые воспоминания – дерево, Jaxson’s, апельсиновая роща, битва пирогами. Затем я вспомнил о плохом – постоянной мысли о том, что она бросит меня, о том, как она вопиющим образом отказывалась признавать, что любит меня. Все было так по-детски и трагично. Я посмотрел на свою жену. Она читала журналы и пила дешевое вино. Сделала глоток и, проглотив, сморщилась.

– Зачем тогда заказывала, если не нравится?

– Полагаю, это лучше, чем ничего, – ответила она, повернувшись к окну. Я открыл книгу, которую взял с собой, и уставился на чернила. На девять великолепных часов Лия оставила меня в покое. Никогда еще не был так благодарен дешевому вину. Когда мы приземлились в Майами, она пошла в туалет, чтобы обновить макияж, пока я стоял в очереди в ««Старбакс»». К тому времени, когда мы добрались до выдачи багажа, я был в самом худшем настроении за всю свою жизнь.

– Что с тобой случилось? – спросила она. – Ты был рассеян всё путешествие. Это очень раздражало.

Я посмотрел на неё из-за стекол очков и схватил за ручку одну из её сумок. Какая же она тяжелая. Кто путешествует с двумя гигантскими чемоданами, когда уезжает всего на пять дней?

– Предполагается, что мы вместе будем над этим работать. Но в данный момент твои мысли где-то в другом месте.

Она была права.

– Поехали домой, – сказал я, целуя её в макушку. – Хочу проспать двенадцать часов и наесться в кровати.

Она встала на цыпочки и поцеловала меня в губы. Потребовалось усилие, чтобы ответить на поцелуй, не вызвав у неё подозрений. Когда она прижалась к моим губам, я понял, что обманывал себя так же хорошо, как и врал ей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Настоящее

Гравий летит из-под колес, когда я выезжаю с парковки. Как она могла? Я провожу рукой по волосам. Почему никто из них не сказал мне? Они злые, завистливые женщины, а ты наивно полагал, что они прибегут к тебе со всей информацией. Все о чем я могу думать, пока несусь по 95-му шоссе к Лие, так это о маленькой девочке, которая всё ещё носит мою фамилию. К которой, по её словам, я не имею никакого отношения. Было ли это все ложью? Если Лия солгала про отцовство Эстеллы, я собственноручно её прибью.

У Эстеллы прекрасные рыжие кудряшки и голубые глаза, но она унаследовала мой нос. Я был так в этом уверен, пока Лия не заявила, что она от кого-то другого. Тогда её нос изменился. И я решил, что видел сходство только потому, что отчаянно хотел, чтобы она была моей.

Во рту пересыхает, когда я подъезжаю к дому. Миллион лет назад это была моя подъездная дорожка. Моя жена жила в этом доме. Я всё это разрушил из-за любви к призраку, замужнему призраку.

Боже. Сейчас я вспоминаю Оливию, и меня накрывает покой. Может, она и не моя, но я принадлежу ей. С этим даже бороться бесполезно. Я просто снова и снова с треском проваливаюсь и возвращаюсь к ней. Если я не смогу быть с Оливией Каспен, тогда останусь один. Она моя болезнь. Спустя десять лет, я наконец-то осознал, что никакой другой женщине не под силу меня исцелить.

Я открываю дверь машины и выхожу. Внедорожник Лии припаркован на обычном месте. Прохожу мимо него и поднимаюсь по ступенькам к входной двери. Открыто. Захожу в фойе и закрываю за собой дверь. Оглядываюсь и замечаю, что вся гостиная завалена игрушками: пупсы фирмы «Cabbage Patch» лежат рядом с раздетыми куклами Барби. Перешагнув через трехколесный велосипед, я иду на кухню. И тут слышу свое имя.

– Калеб?

Лия стоит в дверном проеме с полотенцем в руках. Несколько секунд я молчу. Никогда не видел, чтобы Лия держала в руках что-то, кроме бокала с мартини. Она вытирает руки полотенцем, кладет его на шкаф и направляется ко мне.

– Всё в порядке? Что ты здесь делаешь?

Грудная клетка разрывается от всех слов, которые хотят вырваться наружу. Я так сильно стискиваю зубы, что удивляюсь, как они не крошатся. Лия замечает, что я делаю, и поднимает брови.

– О, – произносит она и манит меня на кухню. Я иду за ней и вижу, как она достает из шкафа бутылку текилы. Потом наливает два шота, выпивает один из них и наливает ещё.

– Лучше ссориться под текилой, – объясняет она, протягивая мне стакан.

Не хочу пить. Если добавить алкоголь к тому пламени, которое и так рвется наружу, получится опасная смесь. Я смотрю на прозрачную жидкость и подношу её к губам. Если Лия хочет огня, то она его получит.

– Где Эстелла?

– Спит.

Я ставлю стакан на стол.

Хорошо.

Я подхожу к бывшей жене. Она откинулась в стуле, её ноздри раздуваются.

– Скажи мне, что ты сделала.

– Я делала множество вещей, – пожимает плечами она, пытаясь выглядеть расслабленной, – давай поконкретнее.

– Оливия.

Ее имя проносится между нами, вскрывая старые раны и разбрызгивая кровь по комнате. Лия в ярости.

– Не произноси это имя в моем доме.

– Это мой дом, – спокойно отвечаю я. Лия бледнеет. Проводит языком по зубам и медленно моргает.

– Ты знаешь Тернера?

– Да.

– И ты попросила его сблизиться с Оливией... чтобы держать её подальше от меня?

– Да.

Я киваю. Сердце ноет. Наклоняюсь над столом, чтобы подавить нарастающую ярость, прежде чем та выплеснется наружу. Я проталкиваю её вниз, сглатывая презрение, и смотрю ей в глаза. У нас с Оливией никогда не было шанса. Все это время, когда мы уничтожали друг друга, кто-то другой тоже в этом участвовал.

– Лия, – спрашиваю я, закрывая глаза. – В больнице, после того, как ты приняла эти таблетки… – мой голос надрывается. Я провожу рукой по лицу. Я так устал. – Ты была беременна?

Она задирает подбородок, и я уже знаю ответ.

О Боже. Она солгала. Если она солгала про ребенка, о чем еще она врала? Я вспоминаю кровь. Кровь по всей простыне. Она сказала, что потеряла ребенка, и я ей поверил. Вероятнее всего, это были просто месячные. Как скоро после этого была зачата Эстелла?

Я хожу по кухне, скрестив руки за спиной. И снова называю ее имя, но теперь это похоже на мольбу.

– Лия, она моя? О, черт, – безвольно опускаю руки. – Она моя?

Я наблюдаю за ней, пока она обдумывает свой ответ. В ней борются желание сказать правду и солгать. Наконец, она пожимает плечами.

– Ага.

Весь мир погружается в тишину. Сердце разбивается. Снова собирается. И разбивается.

Печаль разрывает меня пополам. Два года, я не видел её два года. Моя дочь. Моя дочь.

Я выпиваю текилу и даю выход злости, швыряя стакан об пол. Он разбивается, и Лия подпрыгивает. Мне хочется встряхнуть её, кинуть, как этот стакан, и смотреть, как она разлетается на множество осколков, за все, что она сделала. Я направляюсь к лестнице.

– Калеб! – она идет за мной и хватает за руку. Я вырываюсь и поднимаюсь выше, перешагивая сразу через две ступеньки.

Она зовет меня, но я едва её слышу. Поднимаюсь и поворачиваю налево. Она позади меня, умоляет остановиться.

– Калеб, она спит. Ты потревожишь её. Не надо...

Я распахиваю дверь и вхожу в теплый розовый свет. В углу её кровать с пологом на четырех столбиках. Медленно вхожу, и ковер приглушает мои шаги. Я смотрю, как её волосы разметались по подушке, поразительно рыжие и кудрявые. Делаю ещё один шаг и вижу её лицо: надутые губки, пухлые щечки и мой нос. Присаживаюсь на колени перед кроватью, чтобы смотреть на неё, и второй раз в своей жизни плачу. Плачу тихо, тело содрогается от рыданий.

Мольбы Лии утихают. Я не знаю, где она, меня не волнует. Стелла распахивает глаза. Для ребенка, разбуженного посреди ночи незнакомцем, она выглядит на удивление спокойной. Она тихо лежит, ее голубые глаза изучают мое лицо взглядом очень взрослого ребенка.

– Почему ты пачешь?

Звук ее голоса, скрипучий, как у матери, потрясает меня. И слезы текут ещё сильнее.

– Папочка, почему ты пачешь?

Чувствую, словно кто-то опрокинул на меня ведро с ледяной водой. Я наклоняюсь назад, внезапно протрезвев. Рассматриваю ее растрепанные волосы, ее полные щечки и таю перед моей дочерью.

– Откуда ты знаешь, что я твой папочка? – нежно спрашиваю я.

Она хмурится, надувает губы, и показывает пальчиком на тумбочку. Я поворачиваюсь и вижу фотографию, на которой держу её, совсем маленькую, на руках.

Лия рассказывала ей обо мне? Не понимаю. Не знаю, благодарить её за это или отругать. Если она хотела, чтобы я думал, будто эта малышка не моя, тогда почему Эстелле рассказывала совсем другое?

– Стелла, – говорю я осторожно, – можно я тебя обниму? – мне хочется прижать её к себе и рыдать, уткнувшись в её прекрасные рыжие волосы, но не хочу спугнуть мою девочку.

Она улыбается. А отвечая, поднимает плечики и покачивает головой во все стороны.

– Конечно, – она наклоняется вперед, вытянув руки.

Прижимаю её к груди, целуя в макушку. Я едва могу дышать. Мне хочется поднять её, отнести в машину и увезти подальше от женщины, которая прятала её от меня. Но я не могу быть как Лия. Я должен поступать так, как лучше для Стеллы. Мне хочется прижимать её к себе всю ночь. Необходимо собрать в кулак всю свою волю, чтобы разомкнуть объятия.

– Стелла, – начинаю я, отстраняясь от нее. – Тебе придется лечь спать, но угадай, что?

Она делает милое, детское личико.

– Что?

– Завтра я приеду, чтобы провести время с тобой.

Она хлопает в ладоши, и во мне снова просыпается желание забрать её и увезти с собой. Но я сдерживаю свой энтузиазм.

– Мы поедем есть мороженое, и покупать игрушки, и кормить уточек, и пинать песок на пляже.

Она прикрывает рот ладошкой.

– Все в один день?

Я киваю.

Потом помогаю ей снова лечь в кроватку, накрываю одеялом, целую в обе щеки и в лобик. И для ровного счета целую её в подбородок. Она хихикает, а я приподнимаю одеяло и целую пальчики на ногах. Она визжит, и мне приходится прижать кончиками пальцев уголки глаз, чтобы остановить слезы.

– Спокойной ночи, милая малышка.

Я аккуратно закрываю дверь. Но не успеваю пройти и пяти шагов, как замечаю Лию, сидящую, прижавшись к стене. Она не смотрит на меня.

– Я приеду рано утром, чтобы забрать её, – говорю ей, пока иду к лестнице. Мне хочется скорее выбраться из дома, прежде чем я задушу её.

– У неё занятия, – возражает Лия, поднимаясь на ноги. Я возвращаюсь назад, и мое лицо находится в дюйме от неё. Я тяжело дышу, грудь вздымается. Она сжимает челюсть. В этот момент я так сильно ее ненавижу, что ничего не вижу перед собой. Мои слова грубы и полны боли.

– У неё есть отец.

И тогда я слышу звук сирен.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Прошлое

– Эй, красавчик, что ты здесь делаешь?

Я снял солнечные очки и улыбнулся.

– Кэмми…

Она ухмыльнулась и встала на цыпочки, чтобы обнять меня. Я скользнул взглядом мимо неё, изучая толпу у входа в торговый центр.

– Она…?

Кэмми покачала головой.

– Не здесь.

Я расслабился. У меня не было уверенности в том, что я бы спокойно отреагировал на встречу с ней. Не видеть и, по возможности, не думать о ней – именно то, что мне было необходимо на тот момент.

– Так что ты здесь делаешь? Разве ты не должен сидеть дома со своей беременной женой-ведьмой?

Мы с ней пошли в ногу, и я широко улыбнулся.

– Вообще-то я пришел сюда за сухим крендельком. Ей очень его захотелось.

– Боже, это ужас какой-то – один из самых крутых парней в колледже стал мальчиком на побегушках у такой сучки.

Я рассмеялся. Кэмми всегда умела хорошо пошутить. Я придержал для неё дверь, и струя воздуха из кондиционера ударила мне в лицо.

– А что ты здесь делаешь?

– О, ты же меня знаешь, – пропела она, остановившись у вешалки с юбками. – Люблю тратить деньги.

Я кивнул и засунул руки в карманы, ощущая себя неловко.

– Вообще-то, – продолжила она, поворачиваясь ко мне, – я ищу платье на свадьбу. Поможешь мне?

Я пожал плечами.

– С каких пор тебе нужен помощник, чтобы что-то купить?

– Ой, точно, – она сжала губы и покачала головой. – Тебе нужно возвращаться к своей беременной жене. Не позволяй мне задерживать тебя, – она отмахнулась от меня и вытащила облегающее белое платье с вешалки.

Я почесал затылок.

– В белом ты выглядишь как почтенная женщина.

Она прищурилась и, не отводя от меня взгляда, повесила платье назад.

– Тебя кто-то спрашивал?

Она указала на голубое шелковое платье и, когда я кивнул, кинула его мне.

– Ну, так вы уже в курсе, кто у вас будет... мальчик... девочка... зародыш Чаки?

– Мы не узнавали.

Она протянула мне ещё одно платье. Но как только отвернулась, я повесил его обратно.

– К твоему сведению, я владею агентством по подбору нянь. Так что, когда маленький зародыш появится на свет, без проблем помогу найти ему новую мать.

Она приподняла вешалку с платьем от Гуччи, и я кивнул.

– С ней всё будет в порядке. Знаешь, в таких вопросах я очень старомоден.

Кэмми фыркнула.

– Ты, возможно, и да, но я сильно сомневаюсь, что твоя любимая женушка будет хотя бы кормить грудью.

Я стиснул зубы, но она сразу это заметила.

– Больная тема? Не волнуйся, К-Диззл (Прим. Шуточное прозвище, образованное от инициалов главного героя), я такое уже видела. Скажи ей, что купишь новую грудь, когда все закончится. Это приведет её в чувства.

Я кивнул. Так-то неплохая идея.

И пошел за ней в примерочную.

– Ну так, – начал я, прислоняясь к стене. – Как…

– Она в порядке.

Я кивнул, опустив глаза в пол.

– Она…?

Кэмми надела голубое платье и покрутилась передо мной.

– Даже не примеряй другие, – сказал я.

Она послала воздушный поцелуй в зеркало и кивнула.

– Ты прав.

Дверца закрылась, а спустя минуту она вышла, уже переодетая, с платьем в руке.

– Ну, это было легко.

Я пошел с ней на кассу и смотрел, как она расплачивается кредитной карточкой.

– Осталось купить подарок и туфли, и я готова.

– У кого свадьба?

Она перевела взгляд на меня, а на её губах появилась зловещая ухмылка.

– Разве я не сказала тебе? – невинно поинтересовалась она. – Платье для свадьбы Оливии.

От шока по мне пробежала дрожь. Внезапно все цвета смешались воедино, причиняя боль глазам. Я почувствовал тошноту, и с каждой секундой грудь сжималась все сильнее и сильнее. Губы Кэмми шевелились – она что-то говорила. Я потряс головой, чтобы прояснить сознание.

– Что?

Она ухмыльнулась и перебросила свои светлые волосы через плечо. Затем сочувственно сжала мою руку.

– Больно, не так ли, ублюдок?

– Когда? – произнес я на выдохе.

– Не-а, этого я тебе не скажу.

Я облизал губы.

– Кэмми... скажи, что это не Тернер.

Она улыбнулась.

– Не-а.

Я почувствовал, как давление в груди слегка ослабло. Слегка. Я ненавидел Тернера. Хотя даже не был знаком с парнем.

– Ной Стэйн, – произнесла Кэмми, ухмыляясь. – Забавная история, – продолжала она, округлив глаза. – Она встретила его во время маленькой спонтанной поездки в Рим. Помнишь? Когда она пришла к тебе, открыв свою душу, а ты бросил её.

– Все было не так.

Она приподняла уголок рта и покачала головой, словно разочаровавшись во мне.

– У тебя был шанс, большой мальчик. Судьба ненавидит вас, ребята.

– Лия потеряла ребенка, а её сестра пыталась покончить с собой. Я не мог оставить её и пытался хоть раз поступить правильно.

Она резко обернулась, чтобы посмотреть на меня.

– Лия была... – её голос затих, а взгляд потускнел. Я вскинул голову. – Лия потеряла ребенка? – повторила она. И увидев что-то в её глазах, я подошел поближе.

– Почему ты замолчала?

Она сжала губы и покачала головой.

– Когда ты полетел с Лией в Рим, вы пытались зачать ребенка?

Кэмми обладала даром задавать неудобные вопросы, но этот был слишком личным даже для нее.

– Нет. Мы просто взяли перерыв. Сбежали от всего. Пытались работать над…

– Вашим браком, – закончила она.

– Почему ты спрашиваешь об этом?

Внезапно она подняла взгляд от пола, который рассматривала уже некоторое время.

– Просто интересуюсь. Ладно, мне уже пора.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку, но я ощущал её напряжение. Кэмми была отвратительной злючкой. Так что если уж она почувствовала себя неловко, значит, что-то точно пошло не так.

– Кэмми...

– Не надо, – оборвала она меня. – Она счастлива. Собирается замуж. Оставь её.

И начала уходить, но я схватил ее за запястье.

– Однажды ты мне это уже говорила, помнишь?

Её лицо побледнело, и она высвободила руку.

– Просто скажи мне, когда? – умолял я. – Кэмми, пожалуйста...

Она сглотнула.

– В субботу.

Я закрыл глаза и опустил голову.

– Пока, Кэм.

– Пока, Калеб.

Я так и не купил Лие кренделек. Вместо этого вернулся в машину и поехал на пляж, а там сидел на песке и смотрел на воду. Лия звонила мне пять раз, но я перенаправил звонки на голосовую почту. Суббота наступит через два дня. Скорей всего, у неё много забот. Она всегда волнуется, когда грядут большие перемены в жизни. Я потер грудь. Как же тяжело на душе.

Я долгое время наблюдал за парочками, гуляющими за руку вдоль воды. Уже слишком поздно, чтобы плавать, но несколько детей играли в прибое, обрызгивая друг друга водой. Через несколько недель у меня тоже должен был родиться ребенок. Мысль об этом пугала и восхищала одновременно – как перед первой поездкой на американских горках. За исключением того, что эти горки продлятся 18 лет, а я не был уверен, что моя напарница в этом аттракционе действительно хотела стать матерью. Лию обычно больше вдохновляла мысль о событии, чем оно само.

Однажды, когда мы только поженились, она пришла домой с работы, сжимая в руках маленького щенка колли.

– Я увидела его в окне зоомагазина и не смогла устоять, – объяснила она. – Мы можем брать его на совместные прогулки и купить ему один из этих именных ошейников.

Несмотря на свои сомнения по поводу того, что собака задержится у нас надолго, я улыбнулся и помог ей выбрать имя – Тэдди. А вернувшись с работы на следующий день, обнаружил, что дом заполнен собачьими аксессуарами – пищащими гамбургерами, набитыми игрушками и крошечными светящимися теннисными мячиками. Разве собаки не дальтоники? Помню, как поднял один мячик и долго изучал его. У Тэдди была мягкая кровать, воротник, украшенный шипами из горного хрусталя, и поводок-рулетка. У него даже были именные миски для еды и воды. Я изучал все это с содроганием и смотрел, как Лия отмеряет половину чашки собачьего корма. Два дня она покупала для него всякую всячину, но я ни разу не видел, чтобы она дотронулась до него. На четвертый день Тэдди исчез. Был отдан соседу вместе со всеми светящимися мячиками.

– Слишком много беспорядка, – сказала Лия. – А я сама не смогла его выдрессировать.

Я даже не стал ей говорить, что для успешной дрессировки необходимо больше, чем три дня. Вот так Тэдди исчез ещё до того, как мы успели выйти с ним на прогулку. Боже, пожалуйста, пусть ребенок не станет для Лии очередным щенком.

Я поднялся, отряхивая песок с джинсов. Пора ехать домой, к моей жене. Это жизнь, которую я выбрал, или кто-то выбрал её для меня. Я уже даже не знаю, где начинаются и заканчивается мои собственные решения.

Суббота. Я сказал Лие, что у меня есть срочные дела. И выехал пораньше, сделав остановку у винного магазина, чтобы купить бутылку виски, которая понадобится мне позже. Бросив бутылку в багажник, я двадцать минут ехал по направлению к дому матери. Мои родители жили в Форт-Лодердейл. Они купили дом еще в девяностых у бывшего игрока в гольф, чем моя мать постоянно хвасталась своим друзьям. Когда домом владел Роберт Норрокс...

Она открыла дверь прежде, чем я успел постучать.

– Что случилось? Что-то с ребенком?

Я состроил гримасу и покачал головой. Она изобразила облегчение. Интересно, кто научил её театрально демонстрировать каждую эмоцию, которую она испытывает. Мои бабушка и дедушка были довольно серьезными людьми. Когда я прошел мимо, её рука коснулась шеи, где пальцы рассеянно искали медальон, который она носила. Это была нервная привычки, которая всегда казалась мне привлекательной. Но не сегодня.

Я прошел в гостиную и сел, ожидая её.

– Что случилось, Калеб? Ты пугаешь меня.

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – снова попытался я. – Мне нужно кое о чем поговорить с моей матерью. Ты можешь это сделать и не быть...

– Стервозной? – предложила она.

Я кивнул.

– Мне стоит бояться?

Я встал и подошел к окну, глядя на её идеальные розы. У нее есть все оттенки розового и красного. Хаос из шипов и цвета. Не люблю розы. Они напоминают мне о женщинах в моей жизни: прекрасные и яркие, но прикосновение к ним ранит до крови.

– Сегодня Оливия выходит замуж. Мне нужно, чтобы ты отговорила меня от идеи пойти в церковь и остановить её.

Единственным признаком того, что она услышала меня, было едва заметное расширение белков вокруг её зрачков.

Она открыла рот и затем резко закрыла его.

– Я принимаю это, как твое благословение, – и направился прямо к двери. Но моя мать вскочила и преградила мне дорогу. У неё получалось довольно тихо передвигаться на каблуках.