Текст книги "Вор (ЛП)"
Автор книги: Таррин Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– Это твоя вина, что ты уехал. Я не должна расплачиваться за твои глупые ошибки.
У неё было право возмущаться. Я сказал, что мне пора, и повесил трубку.
Рождество не важно для Лии. Она не ценит семью или традиции. Ей нравится возможность нарядить дочь в красивое платье и пойти на рождественские вечеринки. Все нормальные матери так делают. Это сезон показа своих детей и распития обезжиренного, алкогольного эгг-нога (Прим.: Эгг-ног – сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока. Популярен в США, странах Южной и Центральной Америки, Европе. Является традиционным рождественским напитком).
Узнав, что она проведет Рождество со мной, я иду покупать подарки. Компанию мне составит Сара. Мы выпивали пару раз, и я рассказал ей все про Оливию, Лию и Эстеллу, поэтому, когда поступило предложение пойти со мной, она с радостью согласилась.
– Значит, никаких кукол, – замечает она, держа в руках Барби. Я качаю головой.
– Её мать покупает ей кукол. Их и так слишком много.
– Как насчет принадлежностей для рисования? Воспитывайте в ней художницу.
Я киваю.
– Идеально, её мать ненавидит, когда она грязная.
Мы направляемся к полке с товарами для творчества. Она кладет в тележку пластилин, краски, мольберт и цветные карандаши.
– Ну, расскажешь что-нибудь про Оливию?
– Ты можешь не начинать?
Она смеется и берет коробку с мелками.
– Чувак, да у вас просто мыльная опера. А мне хочется знать, что будет дальше.
Я останавливаюсь у вешалки с футболками, которые можно разрисовать.
– Давай возьмем это, ей понравится.
Она кивает в знак одобрения.
– Я не разговаривал с нашими общими друзьями. Она сказала оставить её в покое, что я и делаю. Насколько я знаю, она забеременела и, черт возьми, живет долго и счастливо.
Сара качает головой.
– Незаконченное дело – это паршиво.
– Наше дело окончено, – отвечаю я резче, чем рассчитывал. – Я живу в Лондоне. У меня есть дочь. Я счастлив. Так чертовски безумно счастлив.
Мы оба одновременно смеемся.
Я разговариваю с матерью за день до её прилета ко мне вместе со Стивом и Эстеллой. Она ведет себя странно. Когда я спрашиваю, что случилось, она путается в словах и говорит, что просто вся на нервах из-за праздников. Чувствую себя виноватым. Стив и мать откладывают свои планы, чтобы привезти Эстеллу ко мне. Я мог бы приехать домой, но пока не готов. Она повсюду: под каждым переплетенным деревом, в каждой машине на дороге. Однажды боль утихнет, и я смогу посмотреть на апельсин, не вспоминая о ней.
А, может, не смогу. Может, жизнь состоит из призраков прошлого.
Я покупаю елку и катаюсь по городу в поисках розовых рождественских украшений. Нахожу коробку крошечных пуантов и розовых свинок с закрученными серебряными хвостиками. Когда я хватаю два рулона серебряной и розовой фольги, продавец улыбается мне.
– У кого-то дочка...
Я киваю. Мне нравится, как это звучит.
Она указывает на коробку с розовыми фламинго и подмигивает. Ее я тоже беру.
Оставляю все в гостиной, чтобы, когда она приедет, мы смогли всё украсить вместе. Моя мать и Стив остановились в «Ритц Карлтоне» через несколько кварталов от нас. Думаю, позволить ли Эстелле самой решить, что у нас будет на праздничный ужин, хотя если она попросит суши или каре ягненка, я согласен и на это. На следующий день я приезжаю в аэропорт на час раньше, чтобы забрать их.
Я жду, сидя на краю ленты выдачи багажа, которая не используется. И беспокоюсь. Глядя на пустой проход, подумываю купить и выпить эспрессо. Не знаю, почему, но у меня странное чувство, от которого скручивает желудок.
Люди начинают выходить, поэтому я встаю и жду перед толпой, пытаясь разглядеть пучок маминых волос. Светлые волосы сложно будет пропустить. Брат однажды сказал мне, что помнит её с рыжими волосами, когда был ещё маленьким, но она упорно это отрицает. Я достаю телефон, чтобы проверить, нет ли пропущенных звонков или сообщений от неё, но ничего не нахожу. Она всегда пишет мне, когда прилетает. Мой желудок скручивает от боли. У меня очень странное ощущение. Что, если Лия сделала какую-нибудь глупость? От неё можно ждать чего угодно. Уже собираюсь набрать номер матери, как загорается экран телефона. На нем незнакомый номер.
– Алло?
– Калеб Дрэйк? – женский голос, тихий и с придыханием, словно она не хочет, чтобы её подслушали.
Меня бросает в дрожь. Вспоминаю последний раз, когда получал такой звонок.
– Меня зовут Кларибэль Васкез. Я консультант в Южном Медицинском центре Боки, – её голос обрывается, и я с бешено стучащим сердцем жду, когда она закончит фразу.
– Произошел несчастный случай, – объясняет она. – Ваши родители... ваша дочь. Они…
– Они живы?
Она замолкает. Такое чувство, что прошел час, десять часов. Почему она так тянет с ответом!
– Была авария. Полу…
– Эстелла? – спрашиваю я.
– Она в критическом состоянии. Ваши родители…
Не хочу, чтобы она продолжала. Я сажусь, но так как подо мной ничего нет, то сползаю по стене и падаю на пол, прикрыв лицо рукой. Я едва могу держать телефон: так сильно меня трясет.
– Её мать там?
– Нет, мы не смогли связаться с вашей бывшей женой.
– Эстелла, – говорю я. Это всё, что могу из себя выдавить. Слишком боюсь спросить.
– Её около часа назад привезли из операционной. Обширное внутреннее кровотечение. Сейчас она под наблюдением врачей. Было бы замечательно, если бы вы приехали.
Я отключаюсь, даже не попрощавшись, и иду прямо к кассе. Рейс через три часа. У меня есть время заехать домой, взять паспорт и вернуться назад. Я не думаю. Просто бросаю несколько вещей в сумку, ловлю такси назад в аэропорт и сажусь на рейс. Я не сплю, не ем, не думаю. «Ты в шоке, – говорю я себе. — Твои родители мертвы». Но потом напоминаю себе, что не надо думать. Нужно попасть домой, к Эстелле. Позже буду их оплакивать. Прямо сейчас я должен думать только об Эстелле.
Из аэропорта я еду на такси. Звоню Кларибэль, как только закрываю дверцу. Она говорит, что состояние Эстеллы не изменилось, и она встретит меня в холле больницы. Когда я забегаю в двери, Кларибэль ждет меня. Она очень маленького роста, и я вынужден наклониться, чтобы посмотреть на неё.
– Она всё ещё в критическом состоянии, – сразу же сообщает мне. – Нам так и не удалось связаться с Лией. Есть еще номера, по которым нам стоит позвонить?
Я качаю головой.
– Может быть, её матери. Пробовали ей позвонить?
Кларибэль качает головой. Я протягиваю ей свой телефон.
– Записана как тёща.
Она берёт телефон и ведет меня к лифту.
– Также стоит позвонить Сэму Фостеру. Если кто и знает, где она, так это он.
Она кивает и заходит внутрь со мной. Мы нажимаем на кнопку интенсивной терапии. Я смотрю на свет на этажах, мимо которых мы проезжаем. Когда мы останавливаемся на пятом, Кларибэль выходит первая и проводит ключ-картой по сканеру рядом с дверью. Пахнет антисептиком, хотя стены окрашены в теплые тона. Это должно немного поднять настроение, но где-то вдали я слышу плач. Быстрым шагом мы идем к палате номер 549. Дверь закрыта. Она замирает и кладет свою маленькую ручку на мою.
– Увидеть её будет сложным испытанием. Примите во внимание, что на её лице ещё много отеков.
Я глубоко вздыхаю и вхожу внутрь. Свет приглушен, в палате звучит симфония медицинских аппаратов. Я медленно подхожу к её кровати. Мой маленький комочек укрыт одеялом. Когда я встаю над ней, то начинаю плакать. Маленькая прядка рыжих волос выбилась из-под бинтов. Только так я могу её узнать. Её лицо так сильно опухло, что если бы она проснулась, то едва ли смогла бы открыть глаза. Повсюду трубки: в носу, на шее, на её крошечных, покрытых синяками ручках. Как она пережила это? Как её сердце всё ещё бьется?
Кларибэль стоит возле окна и вежливо отворачивается, когда я плачу рядом с моей дочкой. Мне страшно прикоснуться к ней, поэтому я провожу мизинцем по её мизинцу, единственной части тела, не покрытой синяками.
Через несколько минут приходят доктора, чтобы поговорить со мной. Доктора. Их несколько, потому что у неё политравма. К тому моменту, как рейс 747 приземлился на американской земле со мной на борту, моя трехлетняя дочь пережила операцию. Я слушаю, как они говорят про её органы, шансы на поправку, месяцы реабилитации, которые ей предстоят. Когда они уходят, я смотрю на их белые спины и чувствую ненависть. Кларибэль, которая вышла на несколько минут, возвращается в палату с телефоном в руке.
– Я разговаривала с Сэмом, – мягко говорит она. – Лия в Таиланде. Вот почему никто не смог дозвониться до неё.
Мои глаза сужаются.
– Почему?
Кларибэль прочищает горло с хрипящим звуком.
– Всё в порядке, – говорю я. – У меня нет к ней никаких чувств.
– Она уехала со своим парнем. Потому что вы должны были остаться с Эстеллой на Рождество.
– Боже, и она никому ничего не сказала? Он смог с ней связаться?
Она крутит своё ожерелье и хмурится.
– Он пытается.
Закрываю глаза ладонями. Я не ел и не спал тридцать часов. Потом снова смотрю на Эстеллу.
– Её мать должна быть здесь. Сообщите мне, когда что-то узнаете.
– Я попрошу принести раскладушку. Вам следует поесть. Вам нужно быть сильным для Эстеллы, – говорит она.
Я киваю.
Я не ем. Но засыпаю на стуле рядом с её кроватью. А когда просыпаюсь, медсестра в палате проверяет её показания. Я провожу рукой по лицу, всё плывет перед глазами.
– Как она? – спрашиваю я. Мой голос охрип.
– Показания стабильные, – она улыбается, когда видит, как я потираю шею. – Ваша жена спит на раскладушке.
– Извините. Кто? – как Лия смогла так быстро вернуться?
– Мать Эстеллы, – отвечает она. – Она была здесь.
Я киваю и направляюсь к двери. Хочу знать, какого черта её не было рядом, когда наша дочь чуть не лишилась жизни. Когда у тебя есть ребенок, нельзя просто уезжать из страны, не говоря никому ни слова. Она должна была очутиться здесь еще раньше меня. Почему бы ей просто не оставить номер моим родителям... я останавливаюсь. Может, она так и сделала. Они не в силах это подтвердить. Может, поэтому моя мать так странно разговаривала со мной. Или, может, она знала, с кем Лия уезжает из страны, и расстроилась. «Моя мать. Подумай об этом позже», – повторяю я себе, наверно, в тысячный раз за этот день. Я снова иду. За угол, в главный коридор, где расположена стойка медсестер. Звук клавиш... запах антисептика... я могу слышать приглушенные шаги и голоса, писк пейджера докторов. Вспоминаю о плаче, который слышал до этого, и думаю о том, что случилось с тем пациентом. Это были слезы страха, или горя, или сожаления? Прямо сейчас я могу плакать сразу из-за всего этого. Ищу глазами рыжие волосы, но не нахожу. Проведя рукой по шее, я встаю посреди коридора, не зная, куда идти. Чувствую себя оторванным от мира, словно проплываю где-то над моим телом, вместо того, чтобы быть внутри. Воздушный шар на веревочке. Так, наверное, выглядит утомление: всё размыто и приглушенно. Внезапно я решаю, что не хочу никого искать. Поворачиваюсь, чтобы вернуться в палату Эстеллы, и тогда вижу её. Мы стоим на расстоянии нескольких ярдов, оба замерли, глядя друг на друга, удивленные и в тоже время нет, что оказались в одном коридоре. Я чувствую, как лопнул шарик, и внезапно возвращаюсь в своё тело. Снова могу ясно мыслить. Звуки, запахи, цвета, всё становится четким. Я снова нахожусь в привычном состоянии.
– Оливия.
Она медленно направляется ко мне, но не останавливается в нескольких шагах, как я предполагал. А идет прямо в мои объятия и прижимается ко мне. Я держу её, уткнувшись лицом в её волосы. Откуда у такой крошечной женщины может быть столько силы, чтобы я восстановился, просто глядя на неё? Я вдыхаю её в себя, чувствую её в кончиках пальцев. Знаю, знаю, знаю, я спичка, а она бензин, и друг без друга мы просто два предмета, которые никак не реагируют.
– Это ты была в палате?
Она кивает.
– Медсестра сказала, что мать Эстеллы была там. Я искал ее рыжие волосы...
Она снова кивает.
– Она так решила, а я не стала её переубеждать. Сэм позвонил Кэмми, Кэмми позвонила мне, – объясняет она. – Я сразу же приехала, – а потом прикасается ладонями к моим щекам. – Давай вернемся и посидим с ней.
Я вдыхаю воздух, стараясь сдержать переполняющие эмоции: облегчение от того, что она здесь, страх за мою дочь и злость на себя. Мы идем к Эстелле и, не произнося ни слова, садимся рядом с ней.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Настоящее
Оливия остается со мной на три дня. Она кормит меня, приносит одежду и сидит с Эстеллой, пока я принимаю душ в маленькой ванной, прилегающей к палате. Я не спрашиваю, почему она приехала, или где её муж. Вместо этого отбрасываю все вопросы и позволяю нам быть вместе в худшие дни моей жизни. Помимо Лии, неизвестно где пропадает и мой брат Сэт. Когда я в последний раз общался со Стивом, тот упоминал, что брат собирался на глубоководную рыбалку. Интересно, смогла ли Кларибэль с ним связаться, и знает ли он о том, что наша мать и отчим мертвы? Затем на меня обрушивается вся странность этой ситуации. Лия и Сэт одновременно исчезли, а моя мать перед поездкой в Лондон с моей дочерью странно себя вела. Может, она узнала, что Лия и Сэт вместе? Я пытаюсь не думать об этом. Пусть делают, что хотят.
На второй день Оливия мягко напоминает мне о том, что пора заняться организацией похорон родителей. Поздним вечером я разговариваю по телефону с организатором похорон, когда входит Оливия, держа в руках два стаканчика с кофе. Она отказывается пить больничный кофе и совершает набеги в «Старбакс» на соседней улице дважды в день. Я беру у неё стаканчик, она садится напротив меня. Альберт – Требьла – организатор похорон задает какие-то вопросы, но я не могу сосредоточиться на его словах. Цветы, вероисповедание, уведомления по почте. Так много всего. Когда она замечает, что я не могу принять решение, то ставит стаканчик кофе на пол и забирает у меня телефон. Я слышу, что она говорит тоном, который обычно использует в зале суда.
– Где вы находитесь? Да, я буду у вас через сорок минут.
Она исчезает на три часа. А вернувшись, сообщает мне, что обо все позаботилась. Она приехала к тому моменту, когда Эстелла очнулась. Я днями смотрел на её веки, поэтому практически расплакался, когда увидел цвет зрачков дочери. Она хнычет и просится к мамочке. Я целую её в нос и говорю, что мамочка уже едет. У Лии возникли проблемы с рейсом из Таиланда. Мы поссорились по телефону. В последний раз, когда мы созванивались, у нее была пересадка в Нью-Йорке. Конечно же, она винит меня. Я тоже виню себя.
Когда доктора и медсестры выходят из палаты, Эстелла засыпает, держа меня за руку. Я так благодарен, что она не спросила про бабушку и дедушку. Даже после того, как её пальчики ослабли, я всё равно держу её маленькую ручку, и моё сердце бьется немного спокойнее.
Оливия стоит у окна, глядя на дождь. Она на несколько часов ездила домой, чтобы принять душ. Я думал, что она останется там на всю ночь, но через два часа она вернулась, одетая в джинсы и белую тунику, волосы ещё были влажные и пахли цветами. Я смотрю на её силуэт, и в десятый раз за день меня охватывает смешенное чувство горя и сожаления.
– Это моя вина. Я не должен был оставлять её. Мои родители не должны были везти мою дочь через полмира, чтобы встретиться со мной... – я впервые произношу это вслух.
Она выглядит испуганной, отворачивается от окна и смотрит в мою сторону. Но ничего не говорит. Просто подходит и садится на свой стул.
– В тот день, когда я встретила тебя в музыкальном магазине, тоже шёл дождь, помнишь?
Я киваю. Помню всё о том дне – дождь, капли воды, падающие с её волос, то, что она пахла гарденией, когда украдкой подошла ко мне.
– Добсон Скотт Орчард стоял перед музыкальным магазином. Он был под зонтом и предложил проводить меня до машины. Не знаю, была ли я одной из тех, за кем он следил, или выбрал меня на месте, но у меня был выбор: спрятаться под его зонтом или войти внутрь и поговорить с тобой. Похоже, в тот день я сделала правильный выбор.
– Боже мой, Оливия. Почему ты мне не рассказала?
– Я никогда никому не рассказывала, – пожимает она плечами, – но тот момент, момент, который изменил всё, оказал на меня сильное влияние. Вся моя жизнь была бы другой, если бы я не пошла тогда к тебе. В следующий раз ты увидел бы меня в выпуске новостей.
Она кивает, опустив взгляд в пол, её маленький рот немного скривился. А потом она чуть тише продолжает.
– Если суммировать все те вещи, которые не должны были произойти в нашей жизни, то они бы убили нас всем своим весом, Калеб Дрэйк. Ни я, ни ты – никто не может знать наверняка, как наши решения повлияют на линию жизни. Если ты виноват, то и я.
– Как?
– Если бы я сделала то, что велело сердце, и сказала тебе «да», то ты бы не поехал в Лондон. Люка и Стив были бы живы, твоя дочь не лежала бы в больнице в состоянии комы.
Несколько минут мы молчим, пока я обдумываю её слова. Все, что она сказала, пугает.
– Тогда почему ты принялась за его дело?
Она глубоко вздыхает. Я слышу, как из неё выходит воздух.
– Приготовься, это прозвучит ужасно.
Я хватаюсь руками за стул, и у неё вырывается смешок.
– Я почувствовала связь с ним. В тот день мы оба боролись с нашими одержимостями, – она широко распахивает глаза, когда приступает к финальной части. – Мы оба искали кого-то. Мы оба были так чертовски одиноки, поэтому рискнули такими не быть. Ты чувствуешь отвращение ко мне?
Я улыбаюсь и провожу мизинцем по руке Эстеллы.
– Нет, Герцогиня. Твоя способность видеть ситуацию с разных сторон и мысленно ставить себя в один ряд с отбросами мира – вот за что я люблю тебя.
Я жалею о своих словах в ту же минуту, как они вылетают из моего рта. Вглядываюсь в её лицо, чтобы увидеть реакцию, но её нет. Может, она привыкла к моим признаниям в любви. Может, не услышала меня. Может…
– Я тоже тебя люблю.
Я встречаюсь с ней глазами и долго удерживаю её взгляд, а в это время моё сердце бешено стучит.
– Ну, разве это не прекрасно. Вся эта чертовски неуместная любовь.
Наши головы устремляются к двери, когда Лия врывается в комнату. Она проходит мимо, даже не взглянув на нас. И направляется прямо к Эстелле. Признаю, хотя бы приоритеты она расставила правильно. Слышу, как у неё перехватывает дыхание, когда видит Эстеллу.
– Дерьмо, – произносит она. Её ладони прижаты ко лбу, а пальцы напряжены. Если бы ситуация не была такой плачевной, я бы рассмеялся. Она наклоняется к ней, еще раз повторяет: – Дерьмо, – а потом быстро встает. Качается на каблуках, затем опускается на кровать.
Она поворачивается ко мне.
– Она приходила в себя? Спрашивала про меня?
– Да и да, – отвечаю я. А в другой части палаты Оливия встает, словно собирается уйти.
Я беззвучно прошу: «Подожди» и поворачиваюсь к Лие, которая начинает плакать. Кладу руку на плечо бывшей жене.
– Она выбралась из леса. Все будет хорошо.
Лия смотрит на мою руку, а потом на мое лицо.
– Ты имеешь в виду, из рощи, – говорит она.
– Что?
– Из рощи, – повторяет она. – Ты сказал «лес». Но учти, что ты больше не в Англии, ты в Америке, а в Америке мы говорим «из РОЩИ»! (Прим.: имеется в виду устойчивое выражение «Be out of the woods» (дословно: «выйти из рощи»), означающее «избежать опасности». Калеб же употребил вместо «woods» («роща») слово «forest» («лес»).
Ее голос становится громче, и я понимаю, что за этим последует.
– А если бы ты остался в Америке, этого бы не произошло. Но ты сбежал из-за неё! – она показывает пальцем на Оливию. Если бы её палец был стрелой, то вонзился бы в сердце Оливии.
– Лия, – тихо произносит Оливия, – ещё раз покажешь на меня своим наманикюренным пальцем, и я вырву его прямо из твоей руки. А теперь отвернись и улыбнись, твоя дочь просыпается.
Мы с Лией поворачиваемся к Эстелле, чьи глаза распахнуты.
Я быстро одариваю Оливию благодарным взглядом, прежде чем она выходит из палаты.
Похороны назначены через три дня. Сэм приходит посидеть с Эстеллой, пока нас нет. Закрадывается подозрение, что между ним и Лией что-то происходит, но потом вспоминаю, что он сказал Кларибэль, что Лия была в Таиланде с мужчиной. Я с горечью размышляю, был ли этим мужчиной мой идиот-брат, но потом отбрасываю эту мысль. Я лицемер. Я спал с Оливией, когда та была официально замужем. Каждому по заслугам. Делаю глоток из бутылки с водой и нажимаю на газ. Несколько дней назад я попросил Оливию прийти на похороны.
– Твоя мать ненавидела меня, – ответила она по телефону. – Это будет неуважительно.
– Она не ненавидела тебя. Клянусь. Между прочим, если бы твой отец ненавидел меня, я бы всё равно пришел на его похороны.
Она тяжело вздыхает и соглашается.
– Хорошо.
Я всячески отгонял мысли о родителях, стараясь сконцентрироваться на том, что нужно Эстелле, но войдя в двери похоронного зала и увидев их гробы, стоящие рядом, теряюсь в воспоминаниях. Извиняюсь перед старым соседом, который хочет выразить соболезнования, и иду на парковку. На территории растет плакучая ива. Я встаю под неё и дышу. Тут она находит меня.
Она ничего не говорит, просто стоит рядом со мной, взяв за руку и сжав её.
– Это все неправда, – прошу её. – Скажи, что всего этого не было.
– Это правда, – отвечает она. – Твои родители мертвы. Но они любили тебя. И любили твою дочь. У тебя осталось так много хороших воспоминаний.
Я смотрю на неё. Она видела, как умерли оба её родителя, и, без сомнений, только один из них оставил достойные воспоминания. Интересно, был ли кто-то рядом, чтобы держать её за руку, после того как умерли Оливер и Виа. Я сжимаю её руку.
– Пойдем, – говорит она. – Скоро начнется служба.
Когда мы заходим в церковь, все взгляды устремлены на нас. Лия сидит рядом с моим братом. Когда она видит меня с Оливией, в её взгляде смешиваются ярость и ревность. Но она быстро отводит глаза и сдерживает гнев. Пока что.
Она знает, что Оливия не моя? Какая разница, если старый друг просто поддерживает меня? Потом она просто поедет к мужу домой. Я занимаю свое место впереди.
У моей матери был любимый сорт роз – «Английские садовые». Несколько корзин установлены вокруг её гроба и рядом с её портретом, который стоит на мольберте. Оба гроба закрыты, но Оливия сказала мне, что попросила одеть её в черное платье от «Шанель», которое выбрала из шкафа матери. Стив всегда в шутку говорил, что хочет быть похоронен в своей старой бейсбольной форме. Она покраснела, когда рассказывала, что взяла этот костюм и принесла его в похоронное бюро и как ушла назад в машину с ним же. Я нахожу её руку и сжимаю. Невероятно, что она обо всем подумала. Я никогда бы не смог зайти в гардеробную матери, никогда бы не смог подобрать одежду, которую бы она оценила. Когда служба закончилась, я становлюсь с одной стороны двери, а мой брат с другой. Мы не разговариваем друг с другом, но общаемся со множеством людей, приносящих соболезнования. От этого меня тошнит. От всего этого. От того, что они мертвы. Что Эстелла не узнает их. Что все это – моя вина.
Когда комната пустеет, мы идем к могиле. На улице так солнечно, что все прячутся за солнечными очками. «Похоже на похороны из «Матрицы», – со смехом думаю я. Моя мать ненавидела «Матрицу». Когда гробы с родителями опустили в землю и закопали, Лия начала ссору.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Настоящее
Возможно, это произошло из-за того, что она увидела меня, держащим за руку Оливию. Или, если в тебе столько яда, который больше невозможно сдерживать, то время от времени он просто вырывается наружу, отравляя всех вокруг. Что бы это ни было, это произошло.
– Калеб?
Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Лия стоит рядом с машиной моего брата. Я направлялся к машине Оливии, прежде чем поехать в больницу. Такое чувство, что некоторое время мы с ней не увидимся, поэтому хотелось поблагодарить её за заботу обо мне. Оливия идет впереди, но оборачивается, чтобы посмотреть, почему я отстал. Дует ветер, который развевает её платье и спутывает волосы. Мы все стоим на одинаковом расстоянии друг от друга. Мы с Лией в середине, Оливия и Сэт – по краям от нас.
Я чувствую, как все начинается. Клянусь Богом, у противостояния есть свой вкус. Я колеблюсь, прежде чем ответить.
– В чем дело, Лия?
Её волосы убраны наверх. Всегда думал, что когда она делает такую прическу, то выглядит более невинной. Бросаю взгляд на своего брата, который смотрит на неё с большим любопытством, чем я. Его палец застыл над кнопкой блокировки на ключах от машины. Если бы нас сейчас всех заморозили, получилась бы сцена из фильма Квентина Тарантино. Она открывает рот, и я знаю, что это не к добру.
– Я не хочу, чтобы ты приезжал в больницу. Ты дерьмовый, безответственный отец. И я сомневаюсь, что Эстелла еще раз полетит куда-нибудь, чтобы встретиться с тобой, – она заканчивает предложение: – я пойду в суд требовать полной опеки.
Мое возражение зависло на кончике языка, когда я почувствовал легкое дуновение справа. Вижу вспышку черного, и Оливия проносится мимо меня. Я смотрю, как она направляется к Лие. Она движется по парковке, словно разъяренная река. В застывшем изумлении наблюдаю, как эта буйная река замахивается и ударяет Лию по лицу. Голова Лии от удара наклоняется в сторону, и когда она поворачивается, я вижу красный след от руки.
– Чеееееерт, – я бросаюсь к ним одновременно с Сэтом. На мгновение мы с братом воссоединяемся в попытке остановить ответный удар Лии. Та кричит от злости, извиваясь и пытаясь вырваться из объятий Сэта. Тогда я замечаю, что Оливия совершенно спокойна. Мои руки на её плечах, я шепчу ей на ухо:
– Герцогиня, какого черта ты творишь?
– Отпусти меня, – говорит она. – Я ничего не сделаю, – она всё ещё смотрит на Лию, поэтому я вижу лишь её затылок.
Отпускаю её, а она преодолевает разделявшее их расстояние и снова ударяет Лию. Сэт громко ругается. К счастью, на парковке нет никого, кроме нас нет.
– Ты, тупая стерва, я подам на тебя в суд, – кричит Лия.
Сэт отпускает её, и она подбегает к Оливии. Прежде чем ей удается до неё добраться, я прячу Оливию у себя за спиной и блокирую руку Лию.
– Нет, – предупреждаю я. – Ты не тронешь её.
Сэт начинает смеяться. Лия поворачивается к нему.
– Ты видел это, правда? Ты видел, как она ударила меня?
– Не важно, – говорю я. – Наше слово против вашего, а я ничего не видел.
Лия достает телефон и делает снимок красного отпечатка на щеке. Я качаю головой. Неужели, я действительно был женат на ней? Я отвлекаюсь, а Оливия выскакивает из-за моей спины и выхватывает телефон из рук Лии. Потом бросает его на землю и наступает каблуком, разбивая экран. Раз... два... три... я хватаю её.
– Ты сегодня решила умереть, Оливия? – произношу я сквозь зубы.
Рот Лии открыт.
– Я уничтожу тебя, – бушует она.
Оливия пожимает плечами. Не могу поверить, что она так спокойна.
– Ты это уже сделала. Ничего хуже уже не будет. Но, клянусь Богом, если ты облажаешься с Калебом, я собираюсь упрятать тебя за решетку за одно из множества твоих незаконных действий. Тогда ты не увидишься с дочкой.
Лия закрывает рот. Я открываю свой. Не уверен, кто из нас больше шокирован этой яростной защитой.
– Ненавижу тебя, – огрызается Лия. – Ты все такой же ничего не значащий кусок белого мусора, каким всегда и была.
– Я даже не могу ненавидеть тебя, – отвечает Оливия. – Ты настолько жалкая, что у меня не получается. Но, не сомневайся ни на секунду, я воскрешу все твои старые делишки.
– О чем ты говоришь? – глаза Лии бегают из стороны в сторону. Интересно, что у Оливии есть на неё. Должно быть, что-то серьезное, если она думает, что сможет защитить себя этим от двух пощечин.
– Кристофер, – тихо говорит Оливия. Лицо Лии бледнеет. – Думаешь, откуда мне это известно?
Лия ничего не отвечает, просто смотрит.
– Это не упрячет тебя за решетку за фармацевтическое мошенничество, но было бы лучше...
Сэт смотрит на меня, и я пожимаю плечами. Единственный Кристофер, которого я знаю, – это тридцатилетний транссексуал, который работает – работал – на Стива.
– Чего ты хочешь? – спрашивает Лия Оливию.
Та убирает темные волосы с лица и показывает на меня пальцем. Точнее, тычет пальцем в меня.
– Не смей оспаривать его опеку. Если сделаешь это, я засажу тебя. Поняла?
Лия не кивает, но больше не спорит.
– Ты преступница, – говорит Оливия. – И, по правде, выглядишь немного отъевшейся.
На этой фразе она поворачивается на каблуках и идет к машине. Я не знаю, что делать: остаться и смотреть на подавленное лицо Лии или бежать за Оливией. Лия действительно выглядит слегка располневшей.
Сэт кивает мне, затем берет мою бывшую жену за руку и тянет её к машине. Я смотрю, как они уходят. Смотрю, как уходит Оливия. После их отъезда я стою ещё минут тридцать и глазею на пустую парковку.
Кто, блин, такой этот Кристофер?
– Кто такой Кристофер, Герцогиня?
Я слышу музыку на другом конце линии. Она, должно быть, выключила радио, потому что через секунду музыка пропадает.
– Действительно хочешь это знать?
– От твоего высказывания лицо Лии покраснело в тон волосам. Да, я хочу это знать.
– Хорошо, – отвечает она. – Подожди, я сейчас в автокафе ««Старбакс»».
Я жду, пока она сделает заказ. А когда снова начинает говорить, её голос звучит так профессионально, словно она общается с клиентом.
– Лия переспала с сыном своей домработницы.
– Хорошо, – говорю я.
– На тот момент ему было семнадцать.
Я отпускаю руль, так как хватаюсь руками за волосы.
– Откуда ты знаешь?
Мы движемся в разных направлениях по 95-му шоссе, но я чувствую, как она ухмыляется. Вижу это.
– Ко мне приходила её домработница. Вообще-то, не ко мне, а к Берни. В прошлом году она установила в Майами парочку рекламных щитов, которые призывали жертв сексуального насилия прийти на встречу. Ну, знаешь, такая ужасная реклама, где адвокат серьезно выглядит, а в дальнем углу нарисован молоток, символизирующий надвигающуюся справедливость?
Да, встречал такие.
– В любом случае, мать Кристофера – Шоши – увидела такой и записалась на встречу в офисе. Когда она заполняла информацию о себе, я заметила, что она указала твой адрес в качестве своего. Поэтому я принялась за её дело, прежде чем Берни успела встретиться с ней. Она хотела с кем-нибудь поговорить о своем сыне-подростке. Иногда она брала его с собой на работу и платила ему, если он помогал. Между тем, Лия так вдохновилась его работой, что попросила Шоши привозить его по выходным, и она стала бы платить ему за работу по дому. Через несколько месяцев, Шоши нашла презервативы в его кошельке и пару трусиков, которую видела сотню раз с тех пор, как Лия наняла его.
Я издаю стон. Оливия слышит это и смеется.
– Что? Ты думал, что она стала нормальной после всей этой сцены в стиле «Кто папочка моего ребенка»? После того её трюка?
