Текст книги "Вор (ЛП)"
Автор книги: Таррин Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Она морщится.
– Кэмми говорит, что я антитехаска. Она хотела, чтобы я уехала оттуда, потому что нарушаю саму его суть.
– Ох, Кэмми.
Она широко улыбается. Я знаю, как она ценит лучшую подругу. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, как Кэмми старалась держать меня подальше от неё. Это не важно. Я никогда не расскажу ей.
Мы разглядываем глупые футболки, когда она внезапно произносит:
– У меня все ещё есть свитер с «Кошками и Джорджией».
– У меня тоже. Давай купим вот эти. У нас будет целый гардероб украденных вещей.
Она выбирает две футболки с пальмами самого ужасного бирюзового оттенка, который я когда-либо видел, с надписью «Сердца в Тампа-Бэй».
Я рычу.
– Посмотри на эти, они лучше, – я указываю на футболки, которые можно носить в обществе, и она кривится.
– Какое же в этом веселье? – она идет в ванную и надевает обновку, затем заставляет меня сделать то же самое. Через пять минут мы идем, держась за руки, по брусчатке в похожих дурацких футболках.
И мне безумно это нравится.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Прошлое
После выпускного Кэмми вернулась в Техас. Её было невероятно легко найти: потребовалось просто отследить её передвижение в социальных сетях. Она проигнорировала мои первые пять смс, но на шестую попытку, ответила коротким сообщением:
« Какого черта, Калеб.
Она хочет, чтобы её оставили в покое.
ОТВАЛИ!
К тебе вернулась память?
К черту. Мне плевать » .
Другими словами, Кэмми не собиралась мне помогать. Я подумывал о том, чтобы полететь в Техас, но не имел ни малейшего понятия, где она живет. Её страница была скрыта, плюс она меня заблокировала. Я чувствовал себя сталкером. Потом попробовал найти её через колледж, но даже мои связи в администрации не помогли: Оливия не оставила им обратного адреса. Я обдумал и другие варианты: можно было нанять частного детектива... или просто оставить её в покое. В конце концов, именно этого она и хотела. Она не стала бы убегать, если бы на этот раз всё не было кончено.
Это больно. Больнее, чем в первый раз. Тогда я злился. Весь первый год злость убеждала меня в своей правоте. На второй год я чувствовал оцепенение.
На третий год я поставил всё под сомнение. В этот раз все было по-другому. Все ощущалось более реальным, словно что бы мы ни делали, нам никогда не суждено быть вместе. Может, после секса она осознала, что больше не влюблена в меня. Может, я был слишком самонадеянным, раз думал, что у неё вообще были ко мне чувства. Я же любил её еще сильнее, если такое вообще возможно. И мне нужно найти её. Еще раз. Последний.
Спустя один фэйковый профиль на Facebook'е, я стал одним из постоянных виртуальных друзей Кэмми. Все ееё фотографии можно было посмотреть одним кликом, но я пялился в монитор компьютера добрых 15 минут, чтобы изучить всё. Я боялся увидеть жизнь Оливии, то, как легко она двигается дальше без меня. Но все равно искал, пытаясь разглядеть её в бесконечном потоке фотографий с вечеринок. У Оливии был особый дар избегать камеры. Порой мне казалось, что я заметил её волосы в углу снимка или на размытом кадре, но я настолько был ею опьянен, что, возможно, видел то, чего на самом деле не было. И узнал только то, что Оливия была на Шри-Ланке с Корпусом Мира. На Шри-Ланке, правда, есть Корпус Мира?
Черт.
Кэмми жила в Грейпвайне. Я бы поехал туда, чтобы поговорить. Может, она сказала бы мне, где Оливия. Ведь она бы не захлопнула передо мной дверь, увидев на пороге. Я провел рукой по лицу. Кого я обманываю? Это же Кэмми. Даже перекрасившись в блондинку, она могла выглядеть воинственно. Я выждал месяц, борясь с мыслью, что Оливия хочет побыть одна, и моей необходимостью убедить её в том, что на самом деле она этого не хочет.
В конце концов, я попросил у Стива отгул. Сначала он не соглашался, потому что из-за своей амнезии я и так отсутствовал четыре месяца. Но когда объяснил ему, что дело касается Оливии, он смягчился.
Я поехал. Одна тысяча двести девяносто миль Coldplay, Keane и Nine Inch Nails. По пути, я остановился в закусочной. В одном из тех мест, где официанток зовут Джуди и Нэнси, и начес никогда не выходит из моды. Но мне это нравилось. Флорида нуждалась в смене имиджа. Все это мне подходило: претенциозность, жара, отсутствие Оливии. Может, ощущение дома присутствовало там, где была она. Появилось чувство, что ей бы понравились Нэнси и Джуди. Если она в Грэйпвайне, и мне удастся уговорить её поехать домой со мной, я бы завез её сюда. Заставил бы съесть жареную курицу и макароны с сыром за столом, на котором так много следов от чашек с кофе, что это больше походит на особый дизайн. Мы бы поглощали еду до тех пор, пока не впали в жировую кому, затем нашли бы дешевый мотель и стали спорить, где заняться сексом, потому что она бы не одобрила чистоту простыней. Я бы целовал её, пока она не забыла о простынях, и мы были бы счастливы. Наконец-то счастливы.
Я пересек границу штата Техас и решил остановиться в мотеле, прежде чем ехать к Кэмми. Мне нужно было побриться... принять душ. Выглядеть презентабельно. Затем я подумал: к черту все. Кэмми может увидеть меня таким, какой я есть: грязным и отчаявшимся. Я отправился дальше к её дому и остановился на подъездной дорожке как раз в тот момент, когда взошло солнце. Дом был кремового цвета, с каменной облицовкой. На окнах стояли горшки с цветами, в основном, лаванда. Слишком мило для Кэмми. Я решил подождать несколько часов и позавтракать, прежде чем постучаться. Кэмми печально известна своими поздними подъемами. В конце концов, я решил застать её врасплох. Так она расскажет мне больше.
Я припарковался и пошел к её входной двери. Уже собирался позвонить, когда из-за угла появилась машина и поехала прямо к тому месту, где стоял я. Я остановился посмотреть, кто это, и у меня появилось жуткое ощущение, что машина направлялась к дому Кэмми. У меня было два варианта... Можно было вернуться к своей машине или спрятаться с другой стороны дома и ждать. Я выбрал второй вариант. Обогнул дом и прижался к стене, лицом к забору. У соседей был йоркширский терьер. Я видел, как он обнюхивает забор.
Йорки очень громко лают. Если он учует меня, то, без сомнения, поднимет шум, и кто-то из соседей выйдет посмотреть, что случилось.
Машина повернула на подъездную дорожку, как я и предполагал. Я слышал, как закрываются двери, и шуршание ног, когда они поднимались к двери. Скорей всего, это Кэмми. Вернулась от какого-то парня, с которым провела ночь. Но это была не Кэмми. Я слышал два голоса. Один из них принадлежал Оливии, другой – какому-то мужчине. Я едва ли не бросился к ней, но открылась входная дверь, и я услышал визг Кэмми.
– Ребята, да у вас был секс! – воскликнула она.
Оливия неестественно рассмеялась. Ублюдок – кем бы он ни был – засмеялся вместе с Кэмми.
– Тебя это не касается, – огрызнулась Оливия. – А теперь отойди. Мне нужно готовиться к занятиям.
Занятия! Я почувствовал, как начинаю сползать по стене. Конечно. Она училась в юридической школе. И встретила парня. Уже. Она даже не думала обо мне, а я проехал тысячи миль, чтобы вернуть её.
Что за издевательство.
Должно быть, Кэмми вернулась в дом, потому что мне было слышно, как Оливия обернулась и поблагодарила его.
– Увидимся вечером, – сказала она. – Спасибо за прошлую ночь. Мне это было необходимо.
Я услышал отчетливый звук поцелуя, затем он направился к машине и уехал. Я стоял там ещё пять минут, частично раздраженный, частично раненый, частично ощущающий себя полным придурком, прежде чем постучал в дверь.
Кэмми распахнула дверь, одетая лишь в футболку с изображением Джона Уэйна. Она держала кофейную кружку, но, увидев меня, чуть её не выронила. Я забрал кружку и сделал глоток.
– О. Мой. Бог.
Она вышла наружу, закрывая за собой дверь.
– Я хочу увидеть её. Сейчас.
– Ты чокнутый? Вот так взять и появиться здесь?
– Позови её, – произнес я, возвращая ей кофе, и она уставилась на меня так, словно я попросил её отдать какой-нибудь свой орган.
– Нет, – наконец, ответила она. – Я не позволю тебе снова сделать это.
– Сделать что?
– Обдурить её, – выдохнула она. – Она в порядке. И счастлива. Она должна побыть одна.
– Она нуждается во мне, Кэмми. Она связана со мной.
На минуту мне показалось, что она собиралась меня ударить. Но вместо этого просто недовольно хлебнула кофе.
– Угу, – она подняла палец и указала на меня. – Ты лживый мешок дерьма. Она достойна лучшего.
Мысленно я отступил. Это было правдой. Но я мог стать лучше для неё. Стать тем, кем она захочет, потому что люблю её.
– Никто не может любить её так, как я, – сказал я. – Теперь отойди, или придется тебя отодвинуть. Потому что я собираюсь войти...
На мгновение она засомневалась, но отступила.
– Ладно.
Я открыл дверь, вошел в прихожую...
Слева от меня была кухня и что-то похожее на гостиную, справа – лестница. Я направился к ней. Поднялся на три ступеньки, когда услышал голос Кэмми позади меня.
– Знаешь, она ведь была беременна.
Я остановился.
– Что?
– После вашего рандеву под лунным светом.
Я оглянулся на неё, мое сердце бешено стучало в груди. Мои мысли перенеслись в ту ночь. Я не пользовался презервативом. И теперь ощутил покалывание по всему телу. Она была беременна. Была... была... была...
– Была?
Кэмми сжала губы и подняла брови. Что она имела в виду? Я почувствовал, как боль начинается в груди и выливается наружу. Почему она…? Как она могла?
– Даже к лучшему, что ты оставил её, – сказала она. – Под твоим мостом не только вода, там еще и личинки мух, и дерьмо, и трупы. А теперь, нафиг, убирайся из моего дома, пока я не вызвала полицию.
Ей не пришлось повторять дважды. С меня хватит. Все кончено. Раз и навсегда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Настоящее
Мы возвращаемся в отель и готовимся к ужину. Она моется первая, а пока я в душе, делает макияж и укладку. Мы до сих пор не целовались. Только подержались за руки. Я стою на балконе, ожидая, пока она оденется. А когда выходит, чтобы сказать, что готова, я оцениваю её взглядом.
– Ты пялишься на меня, – произносит она.
– Ага...
– Я чувствую себя неловко.
– Ты заводишь меня.
Её рот раскрывается.
– Это инстинкты, Герцогиня! Ты в обтягивающем черном платье, и я знаю, как хорошо быть в тебе.
Ее лицо становится еще более удивленным, чем секунду назад. Она разворачивается, чтобы уйти, но я ловлю её и притягиваю к себе.
– Ты надела это платье только потому, что тебе оно нравится. Вся эта одежда – не для того, чтобы привлечь мужчин – ты их ненавидишь. Но это все равно происходит, потому что у тебя просто невероятное тело. Ты идешь, а твои бедра покачиваются из стороны в сторону, но ты так делаешь не для того, чтобы привлечь внимание, а просто так движешься, но все смотрят. Все. А когда ты слушаешь, как люди говорят, ты неосознанно кусаешь нижнюю губу и проводишь по ней зубами. А когда за ужином допиваешь вино, то играешь с ножкой бокала. Водишь пальцами вверх и вниз. Ты сексуальна, хотя сама этого не понимаешь. От чего становишься ещё сексуальнее. Так что прости, если у меня проскальзывают грязные мысли. Я просто очарован тобой, как и остальные.
Она кивает, тяжело дыша. Я отпускаю её и веду к нашему минивэну.
Она не растеряла свой детский трепет. И когда видит что-то, чего не видела раньше, то становится зачарованной: приоткрытые губы, распахнутые глаза.
Мы входим в большое фойе ресторана, держась за мизинцы, и она замолкает. Слева от нас стоит администратор, перед нами два этажа из красного дерева, декорированные зеркалами в позолоченных рамах. Из просторного помещения можно попасть в разные комнаты, и она озирается, чтобы все рассмотреть. В освещении они используют красные лампочки. Все сияет красным светом. Комната напоминает мне о давних временах и сексе.
– Дрейк, – говорю я высокой блондинке, стоящей за стойкой. Она улыбается, кивает и ищет мою бронь.
Оливия отпускает мой мизинец и берет за руку. Интересно, боится ли она.
Я наклоняюсь к её уху.
– Все нормально, любимая?
Она кивает.
– Выглядит как красная комната боли, – объясняет она.
Я раскрываю рот. Моя маленькая ханжа расширила горизонты чтения. Я давлюсь смешком, и несколько людей оглядываются на нас. Мои глаза прищурены.
– Ты читала «Пятьдесят оттенков серого»? – тихо спрашиваю я. Она краснеет. Поразительно, что она на это способна!
– Все её читали, – отвечает она отстраненно. Затем смотрит на меня большими глазами. – А ты?
– Мне было интересно узнать, из-за чего такая шумиха.
Она быстро-быстро хлопает ресницами.
– Подцепил оттуда новые навыки? – интересуется она, не глядя на меня.
Я сжимаю её руку.
– Если хочешь, можешь проверить сама.
Она отворачивается, сжав губы, ужасно смущенная.
– Калеб Дрейк, – говорит администратор, прерывая наш шепот. – Пройдемте за мной.
Мы следуем за ней через дверь в задней части комнаты. Проходим по тусклым коридорам, пока не попадаем в другую красную комнату: красные стулья, красные стены, красный ковер. Скатерти, к счастью, белые, прерывают бесконечность красного. Сначала садится Оливия, потом я.
Через мгновение у нашего столика появляется официант. Я изучаю её лицо, пока она разглядывает винную карту размером со словарь. Через несколько секунд на её лице появляется шок, и я говорю:
– Бутылку «Бертани Амароне делла Вальполичелла» две тысячи первого года.
Оливия сканирует меню. Я знаю, что она пытается найти цену. Официант кивает мне в знак согласия.
– Редкий выбор, – говорит он.– Выдержанное, как минимум, два года, «Бертани…» родом из Италии. Виноград растет на земле, в которой много вулканического известняка. Виноград высушивают, пока он не превратится в изюм, в результате чего получается сухое вино с высоким содержанием алкоголя.
Когда он отходит от нашего столика, я улыбаюсь ей.
– Я уже переспала с тобой, так что совсем не обязательно заказывать самое дорогое вино в меню, чтобы впечатлить меня.
Я ухмыляюсь.
– Герцогиня, цена самого дорого вина в этом меню состоит из шести цифр. Я заказал то, что люблю.
Она прикусывает верхнюю губу и откидывается в кресле.
– В чем дело?
– Я всегда хотела этого – ходить по ресторанам, где выращивают собственных коров и пробовать вино из хороших погребов. Но чувствую себя здесь неуверенно, всё напоминает мне о том, что я просто бедный белый отброс общества с хорошей работой.
Я касаюсь её руки.
– Если не принимать во внимание твой грязный рот, то ты самая потрясающая девушка, которую я когда-либо встречал.
Она слабо улыбается, словно не верит мне. Это нормально. Я проведу оставшуюся часть вечности, убеждая её в собственной значимости.
Я заказываю Нью-Йоркский сет. Она ест только филе, потому что думает, что должна так делать.
– Мясо не такое нежное, но более насыщенное. Этот стейк похож на тебя, – говорю я ей.
– Почему ты всегда сравниваешь меня с животными, или обувью, или едой?
– Потому что я вижу мир в разных оттенках Оливии. Я сравниваю их с тобой, а не наоборот.
– Вау, – произносит она, делая глоток вина. – Да ты по уши влюбился.
Я начинаю напевать песню Ашера «You Got it Bad», и она шипит на меня, смущенно оглядываясь вокруг.
– Пение – не твой конек, – улыбается она. – Но если бы ты пел на французском...
– Quand vous dites que vous les aimez, et vous savez vraiment tout ce qui sert а la matiиre n’ont pas d’importance pas plus, – напеваю я.
Она вздыхает.
– На французском всё звучит гораздо лучше, даже твое пение.
Я смеюсь и играю с её пальцами.
Приносят заказ, и стоит признать, что ничего подобного во Флориде я не пробовал. Она неохотно соглашается, что Нью-Йоркский сет гораздо лучше, чем филе. Окончив ужин, мы идем на экскурсию по кухне и винному погребу.
Наш гид останавливается перед закрытой клеткой, которая напоминает библиотеку винных бутылок. Глаза Оливии увеличиваются, когда гид показывает нам бутылку портвейна, цена которого – двести долларов за тридцать грамм.
– Сплошное наслаждение во рту, – комично произносит он.
Я поднимаю брови. Я стою позади неё, поэтому обнимаю её за талию и шепчу в волосы.
– Хочешь попробовать, Герцогиня? Испытать это наслаждение во рту...
Она отрицательно качает головой, но я киваю нашему гиду.
– Отправьте это в комнату десерта, – распоряжаюсь я.
Она в смущении смотрит на меня.
– Куда?
– Наше путешествие не закончено. Здесь есть отдельная комната, предназначенная для десерта.
По лестнице нас отводят в другую слабоосвещенную часть ресторана. В комнате для десерта сплошной лабиринт, так что не знаю, как мы выберемся отсюда без помощи. Мы проходим мимо дюжины частных стеклянных сфер, за которыми стоят зарезервированные столы. У каждого гостя есть свой пузырек, в котором можно спокойно насладиться десертом. Наш столик на двоих в углу ресторана. Это странное и романтическое место. Оливия выпила два бокала вина и расслабленно улыбается. Когда мы остаемся наедине, она выдает такое, от чего я чуть не подавился водой.
– Как думаешь, мы сможем заняться здесь сексом?
Я ставлю стакан на стол и медленно моргаю.
– Ты пьяна, да?
– Я давно не пила вино, – соглашается она. – Чувствую себя немного беззаботной.
– Секс в публичном месте теперь считается немного беззаботным?
– Я хочу тебя.
Я взрослый мужчина, но мое сердце бешено стучит.
– Нет, – строго отвечаю ей. – Это мой любимый ресторан. Я не хочу, чтобы нас вышвырнули отсюда, потому что ты не можешь подождать час.
– Я не могу подождать час, – выдыхает она, – пожалуйста.
Я стискиваю зубы.
– Ты так делаешь, когда злишься, – говорит она, показывая пальцем на мою челюсть. – Ты злишься?
– Да.
– Почему?
– Потому что я на самом деле хочу пломбир с орешками макадамии.
Она наклоняется вперед, и ее грудь упирается в стол.
– Сильнее, чем меня?
Я встаю и хватаю её за руку, поднимая на ноги.
– Ты можешь сделать это в машине?
Она кивает. Когда мы обходим столик, возвращается официант с нашим дорогим портвейном. Я беру его и отдаю Оливии. Она залпом выпивает. Официант вздрагивает, и я громко смеюсь, протягивая ему мою кредитку.
– Поторопитесь, – говорю я. Он убегает, а я прислоняю её к стене и целую. – В твоем рту было наслаждение?
– Было неплохо, – отвечает она. – Я хочу положить в рот кое-что еще...
– Боже.
Я целую её, чтобы почувствовать вкус. А когда оборачиваюсь, вижу официанта с моей картой. Быстро подписываю счет и вывожу её из ресторана.
После пятнадцати незабываемых минут на заднем сиденье, мы едем в кафе-мороженое и едим наши рожки на душной улице.
– Не сравнится с мороженым в «Джексон…», – говорит она, облизывая запястье, куда упала капля мороженого.
Я ухмыляюсь, пока наблюдаю за движением на улице.
– Как думаешь, нам когда-нибудь это надоест?
Мы покупаем другие рожки. Она заказала вишневое мороженое с шоколадной крошкой, я сделал выбор в пользу того, что с арахисовым маслом. Наблюдаю, как она ест. У нее такой сексуальный вид: румяная кожа, растрепанные волосы. Я устал, но с легкостью повторил бы наше безумие.
– Сильно в этом сомневаюсь, Герцогиня.
– Почему?
– Зависимость, – просто отвечаю я. – Она может охватить всю жизнь, если её не лечить.
– И какое же лекарство?
– Меня это не волнует.
– Меня тоже, – говорит она, выбрасывая недоеденный рожок в мусорку и вытирая руки о платье.
– Пойдем. В нашем номере есть джакузи.
Меня не нужно просить дважды.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Прошлое
Через четыре месяца после того, как Лию оправдали, я подал на развод. В ту самую минуту, когда принял это решение, я почувствовал, как огромный груз свалился с моих плеч. Я не совсем верил в развод, но и продолжать то, что тебя убивает, тоже не было смысла. Бывает, ты настолько облажаешься в жизни, что ничего не остается, кроме как раскланяться перед своими ошибками. Они победили. Смирись... двигайся дальше. Лия думала, что была счастлива со мной, но как я мог сделать кого-то счастливым, когда был мертв внутри? Она даже не знала настоящего меня. Это как лунатизм – быть женатым на том, кого не любишь. Ты пытаешься заполнить себя положительными вещами: покупкой дома, поездкой на каникулы, мастер-классами по кулинарии, чем угодно, чтобы связать себя с человеком, с которым должен был быть связан задолго до того, как сказал «я согласен». Все это было пустым. Борьбой за то, чего никогда не было. Я совершил много ошибок, женившись на ней. Пришло время двигаться дальше. Я подписал бумаги.
Оливия
Это была моя первая мысль.
Тернер
Это была моя вторая мысль.
Ублюдок
Это была моя третья мысль. Затем я сложил их в одно предложение: Этот ублюдок Тернер собирается жениться на Оливии!
Сколько у меня было времени? Она все ещё любила меня? Могла ли она простить меня? Если бы я смог увезти её подальше от этого ублюдка, получилось бы у нас построить что-то вместе на старом пепелище? Мысли об этом доводили меня до сумасшествия, до безумия. Что бы она сказала, если бы знала, что я солгал об амнезии? Мы так много врали, грешили друг перед другом и перед всеми, кто вставал на нашем пути. Однажды я пытался ей сказать. Это было во время судебного процесса. Я пораньше пришел в зал суда, чтобы застать её одну. Она была одета в мой любимый оттенок синего – аэропортно-синий. Был ее день рождения.
– С Днем рождения.
Она взглянула на меня. Мое сердце ушло в пятки, как и каждый раз, когда она на меня смотрела.
– Удивлена, что ты помнишь.
– Почему это?
– Ой, ведь ты забыл множество ужасных вещей, случившихся за прошлый год.
Я слегка улыбнулся её подколу.
– Я никогда не забывал тебя...
И почувствовал прилив адреналина. Вот оно – сейчас я все расскажу. Затем в зал вошел прокурор. Правда подождет.
Я выехал из дома, в котором жил с Оливией, и вернулся в квартиру. Мерил шагами пространство. Пил виски. И ждал.
Ждал чего? Что она вернется ко мне? Что сам поеду к ней? Я ждал, потому что был трусом. Вот какой была правда.
Я подошел к комоду с носками, небезызвестному хранителю обручальных колец и других памятных вещиц, и провел пальцами по дну ящика. В ту минуту, когда я нашел, что искал, на меня нахлынули воспоминания. Я провел большим пальцем по ребру «поцелуйного» пенни. Я смотрел на него целую минуту, проигрывая в голове все моменты, когда с помощью монеты выигрывал поцелуи. Он был трюком, который однажды сработал, но теперь значил для меня гораздо больше.
Я надел кроссовки и пошел на пробежку. Бег помогал мне думать. Когда я свернул к пляжу, то увидел маму с дочкой, которые шли, держась за руки. Я улыбнулся. У маленькой девочки были длинные черные волосы и потрясающие голубые глаза – она выглядела как Оливия. Такой могла бы быть наша дочь? Я остановился и наклонился, уперев руки в колени. Не должно быть никакого «могла бы». У нас все еще был шанс родить ребенка. Я засунул руку в карман, достал поцелуйный пенни и побежал к машине.
Нет никакого другого времени, кроме настоящего. Если Тернер встанет на пути, я просто вышвырну его с балкона. Я был полон решимости, когда заводил машину.
Я находился в миле от квартиры Оливии, когда раздался звонок.
Номер не определился. Я ответил.
– Калеб Дрейк?
– Да? – я свернул к океану и нажал на газ.
– Произошел несчастный случай... с вашей женой.
– Моей женой? – Боже, что она натворила на этот раз? Я подумал о ссоре с соседями по поводу их собаки.
– Меня зовут доктор Летч, я звоню из Медицинского центра Вест Бока. Мистер Дрейк, вашу жену доставили сюда пару часов назад.
Я нажал на тормоз, вывернул руль, колеса издали скрип, и поехал в противоположном направлении.
– Она в порядке?
Доктор прочистил горло.
– Она проглотила упаковку снотворного. Ваша домработница нашла ее и вызвала 911. Сейчас она в стабильном состоянии, но мы бы хотели, чтобы вы приехали.
Я остановился на светофоре и запустил руки в волосы. Это была моя вина. Я знал, что она тяжело переносила разрыв, но самоубийство... это на нее не похоже.
– Конечно, я уже еду.
Я отключаюсь. Отключаюсь и выкручиваю руль. Некоторым вещам не суждено случиться.
Когда я приехал в больницу, Лия уже очнулась и спрашивала обо мне. Я вошел в её палату, и мое сердце замерло. Её обложили подушками, волосы спутаны, а кожа была настолько бледной, что казалась прозрачной. Её глаза были закрыты, поэтому у меня было время, чтобы поменять выражение на лице, прежде чем она меня увидела.
Когда я сделал несколько шагов внутрь, она открыла глаза. И, увидев меня, начала плакать. Я присел на край кровати, и она вцепилась в меня, рыдая так сильно, что моя рубашка промокла от её слез. Мы просидели так довольно долго. Хотелось бы сказать, что в те минуты в моей голове были глубокие мысли, но нет. Я был ошеломлен и подавлен. Что-то было не так. «Тут холодно», – твердил я себе.
– Лия, – наконец, спросил я, отрывая её от своей груди и усаживая назад на подушки. – Зачем?
Её лицо было красным и опухшим. Под глазами – мешки. Она оглянулась.
– Ты бросил меня.
Три слова. Затем я ощутил это – такое сильное чувство вины, что едва мог выдавить хоть слово.
Это было правдой.
– Лия, – сказал я. – Я недостаточно хорош для тебя. Я...
Она оборвала меня, отмахнувшись от моего комментария.
– Калеб, пожалуйста, возвращайся. Я беременна.
Я закрыл глаза.
Нет!
Нет!
Нет...
– Ты проглотила упаковку снотворного и попыталась убить себя и моего ребенка?
Она не подняла на меня глаза.
– Я думала, ты бросил меня. Мне не хотелось жить. Пожалуйста, Калеб, я была такой глупой. Прости меня.
Невозможно описать те эмоции, которые я испытывал. Разрывался между желанием уйти от нее навсегда и желанием остаться и защитить ребенка.
– Я не смогу простить тебя за это, – сказал я. – На тебе лежит ответственность защищать того, кому ты дала жизнь. Ты должна была рассказать мне об этом. Я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе.
Я увидел, как ее лицо начинает приобретать нормальный оттенок.
– Имеешь в виду... помогать мне, когда мы разведены? – она наклонила голову и посмотрела на меня. Мне показалось, что в ее глазах мелькнул огонек.
Я ничего не ответил. Мы смотрели друг другу в глаза. Именно это я имел в виду.
– Если ты не останешься со мной, я избавлюсь от ребенка. У меня нет желания быть матерью-одиночкой.
– Ты же не всерьез?
Никогда бы не подумал, что она будет так меня шантажировать. Как низко. Я открыл рот, чтобы поставить её на место, сказать то, о чем, возможно, пожалею, но услышал шаги.
– Я бы хотела наедине поговорить с доктором о моих вариантах, – произнесла она тихим голосом.
– Лия…
Она опустила голову.
– Уходи.
Я перевел взгляд с неё на того, кто, как полагал, был доктором Летчем. Ее лицо снова побледнело, и вся злость ушла.
Прежде, чем доктор успел что-то сказать, Лия объявила, что я ухожу.
Я остановился у двери и, не оборачиваясь, произнес:
– Хорошо, Лия. Мы сделаем это вместе.
Мне не нужно было смотреть на неё, чтобы увидеть выражение триумфа на её лице.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Настоящее
Я должен принять решение. Перешагнуть его, как бы сказала моя мама. Я делал так, расхаживая по комнате, ещё будучи ребенком. И, полагаю, эту привычку мне никогда не перерасти.
Оливия тоже принимает решение, осознает она это или нет. Ной собирается вернуться к ней, потому что она та девушка, к которой ты хочешь возвращаться снова, и снова, и снова. И поэтому я буду бороться. Вот и всё. У меня только один вариант. И если я не заполучу её, если она не выберет меня, я стану тем парнем, который всю жизнь проведет в тоске и одиночестве. Потому что чертовски уверен, что не собираюсь заменять ее никакими Лиями, или Джессиками, или другими проклятыми телами. К черту. Либо Оливия, либо никто. Я хватаю кошелек и ключи, бегу по лестнице вместо того, чтобы вызвать лифт и направляюсь прямо к ней в офис. Её секретарь придерживает дверь в кабинет, когда я вхожу. Я улыбаюсь и беззвучно благодарю её.
– Привет, – говорю я.
Она разбирается с кучей бумаг, но, заметив меня, улыбается, и не только ртом, но и глазами. Но так же быстро улыбка исчезает из глаз, а губы становятся прямой линией. Что-то случилось. Я обхожу стол и притягиваю ее к себе.
– Что случилось? – целую ее в уголок рта. Она не шевелится. Когда я отпускаю ее, она садится на вращающийся стул и смотрит в пол.
Ладно.
Я беру стул и ставлю его рядом с ней так, что наши лица оказываются друг напротив друга. Когда она отворачивается от меня к стене, я понимаю, что дело принимает плохой оборот.
Пожалуйста, Господи, хватит с меня всякого дерьма. Я больше не смогу этого вынести.
– Почему ты так холодна со мной?
– Не думаю, что смогу сделать это.
– Что?
– Это, – объясняет она, указывая на нас. – Это так неправильно.
Я потираю пальцами челюсть и стискиваю зубы.
– Мне казалось, у нас отлично получается делать что-то неправильное, разве нет?
– Ой, Калеб. Прекрати. Я должна обдумывать то, как спасти мой брак. А не то, как построить новые отношения с кем-то ещё.
– Построить новые отношения с кем-то ещё? – я поражен. – Мы ничего не строим. Мы были в отношениях ещё до того, как официально стали парой.
На самом деле, я говорил людям, что мы были вместе три года, хотя на самом деле только полтора, потому что мысленно был с ней с того момента, как мы встретились.
– Почему ты сейчас об этом говоришь? – спрашиваю я.
Она открывает стоящую на столе бутылку воды и делает глоток. Хочу спросить, когда она начала пить воду, но абсолютно уверен, что моя «не девушка» пытается закончить наши «не отношения», поэтому просто стою и молчу.
– Потому что так будет лучше для всех.
Не могу стереть с лица усмешку.
– Лучше для кого?
Оливия закрывает глаза и делает глубокий вдох.
– Для Эстеллы, – произносит она в ответ.
Такое ощущение, словно кто-то запустил руку в мое тело и сжал все органы.
Оливия кладет руку на колени и взбалтывает бутылку с водой.
– О чем, черт побери, ты говоришь? – я так давно не слышал ее имени. Часто о ней думал, но сейчас голос Оливии, произносящий знакомые слоги, режет слух.
Её ноздри раздуваются, но она по-прежнему избегает моего взгляда.
– Оливия...
– Эстелла твоя.
Это бред. Я моргаю, не понимая, откуда это взялось, или зачем она это говорит.
Даже если бы кто-то сказал, что мне осталось жить 24 часа, все равно было бы не так больно, как от этого заявления. Я ничего не отвечаю. Просто тупо смотрю на ее ноздри, которые движутся, словно рыбьи жабры.
Она крутится в своем кресле, пока её колени не упираются в мои, после чего смотрит мне прямо в глаза.
– Калеб… – её голос такой нежный, что я вздрагиваю. – Лия приходила ко мне. И сказала, что Эстелла твоя. Она сделает тест на отцовство, чтобы это доказать. Но только если мы не будем вместе.
Мои разум и сердце спорят о том, кому сейчас больнее. Я качаю головой. Лия? Была здесь?
– Она врет.
Оливия качает головой.
– Нет. Ты можешь через суд получить разрешение на тест. И она будет не вправе запрещать тебе видеться с Эстеллой, если ты её отец. Но, Калеб, подумай. Она станет использовать её, чтобы ранить тебя. Постоянно. И это повлияет на вашу маленькую девочку, а я знаю, каково это – быть оружием в руках родителей.
