Текст книги "Арабская жена"

Автор книги: Таня Валько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

В гостях у арабской семейки
Едем всего лишь на лето

– Ну почему ты не хочешь ехать? Посмотрела бы, что там и как. – Ахмед снова уговаривает меня поехать в его страну. – Устроим себе долгий отпуск. Поедем в начале лета и останемся там до сентября, до тех пор когда Марысе нужно будет идти в школу. У нас полно времени! И тебя ведь никто насильно удерживать не станет!

Не знаю почему, но я боюсь. Прежде всего, наверное, боюсь его семьи. Что-то трудно поверить в их открытость и приветливость по отношению к другому миру, который, по их мнению, «загнивает». Стоит мне увидеть по телевидению передачу о дикарях с винтовками и гранатами, об этих безумцах, у которых фанатично горят глаза, – и я впадаю в панику. Но как мне объяснить свои страхи моему мужу-ливийцу, чтобы не сделать ему больно? Тогда наши отношения опять могут испортиться, а ведь сейчас у нас все хорошо, настолько хорошо, что мрачные эпизоды из прошлого кажутся лишь дурным сном.

– Скажи же что-нибудь! – настаивает он.

Из другой комнаты доносится счастливый визг Марыси, беззаботно играющей с моей матерью, которая рядом с ней тоже, кажется, впадает в детство. Ну почему я должна оставить этот маленький уютный дом, отречься от этого ощущения покоя и безопасности и отправиться на край света? Все время я боялась, что муж предложит мне навестить его семью, и одновременно ждала этого. Я ведь знала, что рано или поздно Ахмед захочет поехать на родину, показать родственникам жену и дочку.

– Доротка, ты меня слышишь? Где блуждают твои мысли?

– Не знаю, как тебе об этом сказать, – нерешительно начинаю я.

– Просто взять и сказать. Я ведь знаю, ты не умеешь лгать. – Он обнимает меня и нежно целует в шею. – В чем дело?

– Просто… я боюсь, – шепчу я.

– Но чего же, кошечка моя? – удивляется он и пристально смотрит на меня.

– Всего, всего! Страны, людей, а в первую очередь – твоих родственников! Как они примут меня? Быть может, я вовсе не понравлюсь им и они начнут подстрекать тебя… – пулеметной очередью выпаливаю я почти все свои опасения.

– Скажи-ка мне кое-что. – Чуть отодвинувшись, Ахмед серьезно смотрит мне в глаза. – Только одно скажи. Ты доверяешь своему мужу?

Впервые я вижу на лице Ахмеда такую напряженность и сосредоточенность. Мускул на его щеке нервно подрагивает, а рубец на шее, как всегда в таких ситуациях, становится темно-багровым.

– Глупый вопрос, – громко отвечаю я. – Ты же отлично знаешь, что да.

– Что – «да»? – продолжает настаивать он. – Скажи, что – «да»?

– Ты отлично знаешь, что я тебя люблю и доверяю тебе… – Нежно прижавшись к нему, я слышу биение его сердца.

Честно говоря, он еще не полностью вернул себе мое доверие. Я ведь помню тот скверный период, который мы пережили в начале нашей супружеской жизни, и непрестанно боюсь, что это все может вернуться. По крайней мере, там, в Ливии, нет спиртных напитков, клубов, пьяных дружков и размалеванных блондинок – всего того, из-за чего я порой не могу заснуть. Неплохо будет, если мне удастся окончательно обо всем этом забыть.

– Ладно, давай подумаем, когда мы поедем, – наконец говорю я.

– Да?! – вскакивая, обрадованно восклицает он. Как быстро меняется у него настроение! – Значит, я бронирую билеты и улаживаю все формальности. Нужно оформить загранпаспорт для малышки, а это может занять месяц. Но это ничего! – добавляет он, похлопывая себя по бедрам. – Насчет виз не беспокойся. Да ты вообще ни о чем не беспокойся!

– Погоди, до лета ведь еще куча времени! – говорю я, пораженная таким поворотом событий.

– Принцесса моя любимая, в Ливии уже лето. – Ахмед смеется и заключает меня в объятия.

Я чувствую себя так, будто из меня вышел весь воздух. Все, я дала согласие, вопрос решен, и назад дороги нет.

– Знаешь что, красавица моя? – говорит он своим приятным сексуальным голосом. – Давай-ка обновим твой гардероб. Ведь ты, в конце концов, – он делает паузу и выразительно смотрит на меня, – собираешься в да-а-альнюю дорогу. Купим тебе все новое, что только захочешь! Начиная с трусиков и заканчивая шляпками.

– Ты шутишь?

– Конечно же нет!

– Ну что ж, неплохое предложение.

…И все же, несмотря на перспективу больших перемен и множества покупок, в моем сердце тлеет искорка тревоги. Боюсь, нескоро это чувство оставит меня. Боюсь, оно еще сильнее схватит меня за горло в момент нашего приземления в Ливии. И в минуту приветствия. И в первую ночь. И во вторую. И… мне уже хочется домой, хоть я еще никуда и не отправилась.

Первое впечатление

Самолет, которым мы летим, – большой, комфортабельный, не гудит и не подбрасывает. Он благополучно поднялся в небо, и я надеюсь, что приземление будет таким же беспроблемным. Стюардессы, трудолюбивые пчелки, всячески обхаживают пассажиров, и неудивительно – это ведь бизнес-класс. Должна признать, Ахмед знает, что делает.

– В последний раз я задаю тебе этот глупый вопрос, – говорю я с дурацкой нервной улыбкой. – Ты и вправду думаешь, что все идет по плану?

– Принцесса моя, максимум через полчасика мы уже будем на земле. Самолеты ведь практически не опаздывают. Вот, мы уже начинаем готовиться к посадке. – Ахмед наклоняется к маленькому круглому окошку и успокаивающе поглаживает мою руку. – А потом мы сядем в машину и помчим домой, – мечтательно произносит он.

– А почему мы не летим непосредственно в Триполи? – наивно спрашиваю я. – Ведь так было бы удобнее.

– На нас наложили эмбарго – ты что, не слышала? Ничего не знаешь? – слегка пренебрежительно отвечает он.

– Но я думала, что санкции касаются только торговли и политических отношений, а не полетов.

– Нет, они наложили лапу на все, что только можно. Травят всю нацию – поносят, клевещут, бездоказательно обвиняют, – гневно говорит Ахмед, и глаза его злобно сверкают.

– То есть как это? Локерби[5]5
  21 декабря 1988 г. над шотландским городом Локерби был взорван самолет «Боинг-747-121» авиакомпании «PanAm». От взрыва погибло 270 людей, включая пассажиров, членов экипажа и горожан на месте падения самолета. В преступлении были обвинены представители ливийских спецслужб.


[Закрыть] – это вымышленная история? И берлинская дискотека[6]6
  Взрыв на берлинской дискотеке «Ла Белль» произошел в субботу 5 апреля 1986 года. Вследствие взрыва трое человек погибли и около 300 пострадали. Соединенные Штаты Америки обвинили в организации теракта правительство Ливии.


[Закрыть] тоже? Это все политические интриги? – спрашиваю я. Мне трудно в это поверить, поскольку я читала обо всех этих происшествиях в серьезных источниках.

– Ух ты, умница выискалась! – Ахмед уже не скрывает злости. – Ну ничего, ливийский народ все равно выживет, – заявляет он, и я впервые убеждаюсь, как сильны в нем патриотические чувства.

Отворачиваюсь к окну, а про себя делаю вывод: эту тему затрагивать не следует.

Металлическая громадина «боинга» прорывается сквозь слои туч, и я наконец вижу внизу долгожданный кусочек суши, маленький островок.

Мы кружим над морем, на котором уже удается различить плывущие миниатюрные яхты и пароходы, а затем – бирюзовую полосу прибрежных вод, светлые песчаные пляжи и оранжевые просторы земли.

– А мы на пляж ездить будем? – спрашиваю я, внезапно оторвавшись от окна, и, не дожидаясь ответа, снова возвращаюсь к осмотру окрестностей.

– Конечно, конечно, – слышится приятный голос мужа за моей спиной. – Это ведь наш отпуск.

– А пляж где-то вблизи от вашего дома?

– От нашего дома, дорогая.

– Ну да. Так пляж где-то близко?

– Не так уж и близко. До красивого побережья нужно проехать около сотни километров.

– О-о… – разочарованно тяну я.

– Ничего, у нас неплохие автострады, а на пляж едут, чтобы провести там целый день, – успокаивает меня он. – Мы будем устраивать пикники и барбекю у моря. Тебе понравится. – Он смеется, и искорки счастья поблескивают в его черных как сажа глазах.

Вновь воодушевленная, я хлопаю в ладоши, словно маленькая девочка, и целую его в щеку.

Море решительно прячется где-то за хвостом самолета, а мы идем на посадку, направляясь к аэродрому, которого еще не видно. Ровные ряды невысоких раскидистых деревьев стоят, будто шеренги солдат во время муштры, а между ними – оранжевая земля.

– Что это за сады?

– Оливковые рощи и цитрусы, гектары цитрусов! – гордо отвечает он, словно все они принадлежат ему.

Самолет наконец приземляется.

– Жаль, что нам еще так долго ехать, – сетую я, потому что чувствую себя усталой, а перед нами еще около четырехсот километров пути. – Сегодня уже ничего толком не увидим, ведь в Триполи мы будем только ночью.

– Если захочешь, поедем через центр города – там жизнь никогда не замирает, а освещение такое, что и из космоса, кажется, видно. Да, из космоса видны две достопримечательности: Великая Китайская стена и ливийская Зеленая площадь, – с гордостью говорит Ахмед. – А в центре Триполи – десятки ресторанов, кафе и толпы покупателей. Там никогда не бывает тихо и ночь сливается с днем.

– Ладно, ловлю тебя на слове. – После его слов я даже немного радуюсь.

Похоже, мои опасения действительно преувеличены. Виной всему людская болтовня и пропаганда масс-медиа: они, как всегда, приукрашивают, переворачивают все с ног на голову и лгут. А дурочки вроде меня верят всему, каждому их слову. Хватит уже этих треволнений, пора начинать радоваться отпуску.

Аэропорт на острове Джерба – маленький и замызганный. Все облеплено грязью, в углах валяются окурки и пластиковые стаканчики. Туалет, в который нам с Марысей пришлось зайти, просто ужасен – дыра в кафельном полу, залитом мочой и измазанном дерьмом. О том, что в уборной принято спускать за собой воду, здесь, похоже, не слышал никто, даже те, кто строил эту будку. Что было духу мы выбегаем оттуда, боясь, что еще мгновение – и мы потеряем сознание от невыносимой вони. Из ресторана доносится оглушительно громкая восточная музыка, а сексуально-мяукающий голос из мегафона протяжно сообщает какие-то крайне важные сведения на незнакомом мне языке.

– Ахмед! Саляма! – кричит высокий седоватый мужчина, стоящий за барьером для встречающих.

– Это мой отец. Идем. – Ахмед берет на руки Марысю и увлекает за собой меня.

– А-а-а-а-а!!! Зоуджа, зоуджа!!! Джамиля джиддан!!![7]7
  Жена, жена! Очень красивая (арабск.).


[Закрыть] Мийя, мийя!.. – Пожилой мужчина произносит какие-то слова, которых я, конечно же, уразуметь не в состоянии. Но, кажется, они означают что-то хорошее, иначе Ахмед не улыбался бы до ушей. – Сах! – напоследок восклицает мой свекор. Что ж, сах так сах, раз уж я все равно ничего не понимаю.

– Куда нам теперь? – обеспокоенно спрашиваю я.

– На автостоянку, любовь моя. – Ахмед крепко обнимает меня, и глаза всех присутствующих обращаются в нашу сторону. – Ничего не бойся. Я с тобой.

И мы садимся – кто бы сомневался! – в «мерседес». Правда, он не серебристый, а черный как смола и очень большой.

– Значит, теперь в палатку посреди пустыни? – шучу я, а сама чувствую себя крайне неуверенно.

– Как пожелаете, мадам, – загадочно отвечает Ахмед.

А вдруг так и будет? Я снова полна опасений… Ну и трусиха же я!

Мужчины заняли передние сиденья и оживленно беседуют. При этом они энергично жестикулируют и кричат, как будто ссорясь. Но о ссоре не может быть и речи: они улыбаются и каждую минуту похлопывают друг друга где ни попадя – по рукам, плечам, бедрам, даже по голове.

Машина мчит с головокружительной скоростью, а мы с Марысей наблюдаем совершенно незнакомый нам мир. Дорога тянется через пустыню, которую время от времени разнообразят одинокие кустики и небольшие селения, расположенные вдоль трассы. Люди, попадающиеся на нашем пути, одеты бедно, на женщинах – длинные разноцветные платья, волосы прикрыты полинявшими платками, а их фигурки словно срисованы с гравюр прошлого века. Мужчины тоже носят платья, но бежевого или мышиного цвета, а на головах у них нечто наподобие тюрбанов. В качестве транспортного средства используется преимущественно тележка, запряженная осликом или неказистой изголодавшейся лошадкой. Глядя на все это, я даже не хочу ни о чем расспрашивать. Порой на скутере промчится кто-то более современный; часто в прицепе за ним едет вся семья, включая и маленьких детей.

– Ну, у нас все немного по-другому, – говорит Ахмед, и я встречаю его озабоченный взгляд. Кажется, он наблюдает за моей реакцией.

– Угу… – Разговаривать мне не хочется, но скрыть испуганное выражение лица не получается.

Тем временем мы подъезжаем к большим воротам, перед которыми вытянулась вереница машин. Мужчины лихорадочно мечутся туда-сюда, кричат и размахивают руками, женщины со скучающими минами сидят в машинах, ни о чем не заботясь, а дети без всякого присмотра носятся как сумасшедшие между автомобилями. Ослики и скутеры остались позади; теперь вокруг нас элегантные лимузины и побитые, поцарапанные, почти разваливающиеся на глазах шестиместные такси.

– Что это такое? – взволнованно спрашиваю я.

– Это граница, любовь моя, – успокаивающим тоном сообщает Ахмед. – Ты и оглянуться не успеешь, как будем уже дома.

– Но ведь в этой очереди мы простоим до завтра! – разочарованно говорю я.

– Ничего не бойся, не всякий обязан в ней стоять.

И наш «мерседес», сделав несколько непозволительных маневров и нарушив все возможные правила дорожного движения, включая запрет на езду по «встречке», пробивается на совершенно свободную полосу. Ахмед выходит из машины, убирает дорожный конус, преграждающий путь, и мы не спеша подъезжаем к таможенной будке. Над проездом виднеется большая черная надпись: VIP.

Мужчины выходят из автомобиля, приветливо здороваются с людьми в мундирах; всего минута – и мы вновь в пути.

– Ну что, все не так уж плохо? – Довольный собой, Ахмед гордо выпячивает грудь.

Теперь уж мы разгоняемся на полную катушку. Трехполосная автострада почти пуста. Везде вплоть до горизонта простирается безлюдное плоскогорье. Кое-где пригибаются к земле маленькие засохшие кустики – вот и весь пейзаж. Монотонный ландшафт и переживания прошедшего дня клонят меня в сон.

– Эй, сони, побудка! – слышу я будто сквозь туман. – Мы уже дома. – Ахмед, улыбаясь до ушей, гладит по лицу только что проснувшуюся Марысю.

Мы постепенно приближаемся к центру города, и все больше фонарей, ярких реклам и магазинных витрин освещают сумерки. Пара минут – и вокруг уже светло как днем, а уличная толпа стала еще гуще. Я замечаю, что восемьдесят процентов прохожих – мужчины. Одеты они в элегантные итальянские костюмы, молодежь щеголяет в джинсах и цветных футболках или рубашках. Лишь изредка можно увидеть прохожего в традиционном арабском платье. Женщин мало, идут они только группами; почти все носят длинные плащи блеклой расцветки, а на головах платки. К счастью, попадаются и одетые на европейский манер, но это преимущественно девочки-подростки или совсем юные девушки. Столики на летних площадках ресторанов и кафе тоже оккупированы мужчинами.

– Ахмед… – Я осторожно трогаю мужа за плечо, желая расспросить его об этой аномалии.

– Потом, потом, – отмахивается он от меня, будто от назойливой мухи, а сам почти приклеивается носом к боковому стеклу, жадно поглощая глазами этот свой давно не виденный мир.

Неплохое начало! Я закусываю губу и глажу воодушевленную Марысю по голове. Она задает множество вопросов, а я ни на один не могу ей ответить.

Мы сворачиваем в какую-то узенькую улочку, затем в еще и еще одну. Наконец машина останавливается перед высокой, более чем двухметровой, стеной из красного кирпича. На верхнем краю стены через каждые несколько метров светятся круглые фонари; между ними натянута колючая проволока.

– Ахмед, что это за крепость? Похоже на казарму. – Я снова касаюсь его плеча, уже настойчивее; меня охватывает беспокойство.

– Welcome home[8]8
  Добро пожаловать домой (англ.).


[Закрыть], Доротка, – говорит он и широко улыбается.

– Гм… – От удивления и испуга я теряю дар речи. Сердце у меня гулко отзывается где-то в горле. – Ничего не понимаю, – выдавливаю я из себя после паузы.

– Я ведь говорил тебе: у нас принято строить более солидные дома и более надежные ограды. – Игриво приподняв бровь, он берет меня за руку. – Это для того, чтобы наши женщины чувствовали себя в безопасности. Тогда и нам, мужчинам, легче живется.

Я растерянно наблюдаю за тем, как медленно открываются крепкие железные ворота… Что-то мне это напоминает; я гоню от себя тревожную мысль, но в голове все равно стучит одно-единственное слово: тюрьма.

Во дворе столько женщин, молодых девушек и детворы, что у меня рябит в глазах. Мужчины стоят в стороне, будто отгораживаясь от этой пестрой и визгливой компании.

Открыв дверь, я выхожу из машины; в ту же минуту Марысю вырывают из моих рук, а меня плотно обступает любопытствующая толпа. Женщинам не терпится узнать меня поближе, и проявляется это их желание самым что ни на есть буквальным образом – в прикосновениях и ощупывании. Как же меня это бесит! Особенно привлекают их, судя по всему, мои длинные прямые светлые волосы.

– Ахмед, Ахмед, спасай меня! – кричу я, перепуганная и рассерженная не на шутку. – Проклятье, да пусть же они отстанут от меня! – уже воплю я во все горло.

– Успокойся, они никогда в жизни не видели такой роскошной светлой копны волос, – весело смеется он. – Они просто завидуют тебе.

– Ты же знаешь, я не люблю, когда меня трогают! Ненавижу это! – по-змеиному шиплю я.

– Что ж, придется тебе немного усмирить свой характерец, – холодно произносит он. – Позволь им обожать себя. Будь с ними приветлива и не предъявляй претензий.

– Но ведь…

– Постарайся принять непривычные для тебя обычаи и найти в них положительные стороны. Иначе все мы сойдем с ума! – выговаривает он мне, точно ребенку. – Или ты хочешь обидеть их? Сразу же, с самого начала? – спрашивает Ахмед, твердо глядя мне в глаза.

Разумеется, не хочу. Но ведь и он должен понять, что я чувствую себя не в своей тарелке, оказавшись в толпе чужих людей, которые разглядывают меня так, словно хотят сожрать! И глаза у всех черные, искрящиеся, как у каких-то зомби… Я опускаю голову. У меня тяжело на душе, мне плохо и страшно, и слезы подступают к глазам.

– Ялла, ялла! – кричит какой-то незнакомый мне брюнет, разгоняя женщин, которые с визгом и смехом разбегаются в стороны.

Он заметил мой испуг, а моему любимому мужу это до лампочки! Ахмед вообще исчез из поля моего зрения; его веселый голос доносится уже из самого дома. Незнакомец деликатно подталкивает меня к дверям. Не знаю, как называется это помещение; должно быть, гостиная. По размерам она больше целой нашей польской квартиры – может, восемьдесят квадратных метров, а может, и больше. Толстые шерстяные ковры покрывают весь пол. Тяжелая, обитая тканью мебель занимает центральную часть помещения; зато столики расставлены по всей комнате – у каждого, даже самого маленького, места для сидения стоит свой столик. С одной стороны, отделенная от остальной части комнаты мраморной перегородкой с прилавком, находится столовая. Стол, примерно три метра длиной, накрыт превосходной кружевной скатертью, художественно задрапированной посредине; лакированные украшения привлекают взгляд.

Я стою посреди комнаты словно ребенок в парке аттракционов, верчусь во все стороны, всматриваясь в каждую деталь. Какие огромные у них здесь окна! Более трех метров высотой, занавешенные толстыми шторами, – как во дворцах старых польских аристократов, что запечатлены на фотографиях прошлого века. А эти вышитые гардины, ниспадающие до пола? Как же хочется прикоснуться к ним!

На стенах нет картин, вместо них – оправленные в богатые рамы дощечки, в основном черные, с золотыми надписями на удивительном здешнем языке. Кроме того, стены украшены роскошными гобеленами. Вдоль стен расставлены серванты из массивного цельного дерева, а в сервантах – неисчислимое множество безделушек: вазы, кофейные чашечки, графины, кувшины, сахарницы – все из фарфора или серебра. Есть и другие изящные мелочи; много хрусталя – а я-то думала, что это польская традиция… Изделия из цветного стекла завораживают феерией красок и разнообразием форм. Как же мне нравятся эти крохотные фиолетовые собачки, голубые обезьянки, а больше всего – скамеечка, точь-в-точь парковая, под стеклянным деревцом с янтарными листьями… Интересно, кто изготовляет такие филигранные шедевры?

– Где такое можно купить? – не задумываясь, выпаливаю я. Не обращаясь ни к кому конкретно, я указываю пальцем на понравившиеся безделушки.

В следующую минуту я на ватных ногах, обливаясь холодным потом, стою перед внезапно умолкнувшим обществом. Какая же я идиотка! В этот момент спускающаяся по лестнице элегантная женщина произносит что-то и криво улыбается, окидывая меня оценивающим взглядом.

– Мама догадалась, о чем ты спрашивала, – поясняет мне Ахмед. – Не нужно ничего покупать. Они твои.

– Но я не хотела… Я не это имела в виду… Я… Я не могу… – лепечу я, чувствуя, как мое лицо заливается краской.

– Ты бы лучше поблагодарила. Это ведь ты знаешь?! – говорит Ахмед, стиснув зубы от гнева.

– Шукран джазилян. Спасибо большое, – бормочу я, оглянувшись в сторону женщины, но она уже не обращает на меня ни малейшего внимания.

Никому меня так и не представили, никто не пожал мне руку и не чмокнул символически в щеку. Ну да, они ведь знают, кто я такая, а мне, судя по всему, необязательно знать, кто они.

Перед сном мы с Ахмедом – впервые за очень долгое время – даже не желаем друг другу доброй ночи. Мы лежим на огромном царском ложе на расстоянии двух метров друг от друга – я на одном краю, он на другом. Я не сплю и знаю, что он тоже не спит. Тишина звенит в ушах. Не знаю, о чем думает Ахмед, но в моей голове возникают самые черные сценарии и всплывают самые скверные эпизоды из нашей супружеской жизни. Неужели это все повторится?.. В конце концов, уже слыша за окном птичий свист и пение муэдзина, созывающего правоверных на утреннюю молитву, я вся в слезах засыпаю.