Текст книги "Арабская жена"

Автор книги: Таня Валько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Таня Валько
Арабская жена
Роман

Игорю в благодарность за все

Пролог

Я стою на палубе контейнеровоза, держась за металлический барьер. Вся дрожу. Сердце выскакивает из груди, я чувствую его биение в висках, в ушах, даже в мышцах по всему телу. Еще мгновение – и я начну стучать зубами, хотя стоит прекрасная восточная зима и температура точно не ниже плюс двенадцати. Малышка Дария крепко обнимает меня за ноги и утыкается личиком в складки просторного старого пальто. Наконец нам удалось убежать из ада.

– Мам… – жалобно шепчет худышка, еще сильнее прижимаясь ко мне.

Она поднимает голову и смотрит на меня припухшими от слез глазенками. Маленький ротик дрожит, кривясь подковкой. Я решительно беру ее холодные пальчики в свои ладони, пытаясь обогреть и перелить спокойствие – то самое спокойствие, которого мне самой так недостает, – в ее трепещущее, будто птичка, крохотное сердечко.

– Все хорошо, доченька. Теперь уже все будет хорошо, – говорю я, хотя и не слишком уверена в этом.

Напрягаю зрение, силясь высмотреть что-то на отдаляющейся суше. Вечерние сумерки ложатся на побережье, окутывая минареты и купола мечетей розовой шалью. Плоские крыши домов отражают алые лучи солнца. Я отлично знаю, что еще минута-другая – и огромный бордовый шар погрузится в море, все укроет черная как сажа тьма. И вот тогда я буду в безопасности.

Вдруг чувство невыразимой боли охватывает меня и слезы отчаяния тихо бегут по впалым щекам. Знаю, я должна радоваться – ведь мы наконец свободны. За эту свободу я боролась, выцарапывая ее, рискуя собственной жизнью. Но все вышло не совсем так, как я хотела. Теперь, когда все уже позади, я боюсь, что больше никогда не увижу ее. Хуже всего то, что мне придется еще вернуться сюда.

Внезапно налетает ветер с суши, принося с собой дурманящий аромат жасмина, запах раскаленных каменных стен и пыли, клубящейся в воздухе. Я закрываю глаза и полностью отдаюсь успокаивающему покачиванию судна, которое уносит меня к неизвестному, но наверняка лучшему будущему.

Эмир из Аравии
День рождения

Наконец-то мне исполнилось восемнадцать! Как я мечтала об этом! Теперь уже никто, никтошеньки, даже моя деспотичная мамочка, не сможет заставить меня возвращаться домой в десять вечера. Она не сможет больше запрещать мне ходить на дискотеки и в клубы. Ох, помню я прошлый Новый год! Это была драма – как, впрочем, и всегда. Единственное, что было разрешено, – это развлекаться в компании двоюродных сестер в доме тетки, под присмотром взрослых. «Веселитесь, девочки? Только не шумите сильно! А как сюда попало вино? Кто его принес?» Боже! Ежегодный кошмар.

Мама называет меня принцессой, цветочком, кошечкой и своим любимым сокровищем. Она заявляет, что не позволит меня обидеть ни одному мужчине. Но разве со мной непременно должно случиться то же самое, что с ней? Мой отец разбил ей сердце и разрушил жизнь, но это совершенно не означает, что все мужчины подлецы. Ей просто не повезло. А кроме того, она вела себя глупо, позволяла ему обманывать… да и вообще все ему позволяла. Я собираюсь строить свою жизнь совершенно иначе. Я и в самом деле буду принцессой, и принцу, моему избраннику, придется непрестанно завоевывать меня, обожать двадцать четыре часа в сутки без передышки. Он будет дарить мне цветы, осыпать меня подарками, будет очарователен, элегантен, прекрасен и, разумеется, будет люби-и-ить меня без памяти.

Честно говоря, свою вторую половинку я еще не встретила. Это не так просто, я знаю об этом. Но ведь я никуда не спешу. Мне только восемнадцать.

День рождения я отмечаю в лучшем клубе города – а вдруг в этот день мне повезет и приключится что-нибудь эдакое?! Одно я знаю наверняка: я буду танцевать до утра, пить самое лучшее вино и курить сигареты – хотя курю я редко и, в общем, не слишком это люблю, но ведь я теперь взрослая!

Другой сказал бы: клуб как клуб, ничего особенного. Но мне-то как здесь нравится! Раньше я не бывала в таких местах. Пульсирующие прожектора и мелькающие по стенам лазерные лучи слепят, в глазах радужно, и кружится голова. Музыка играет так громко, что не только разговаривать невозможно – я даже не слышу собственных мыслей и биения сердца. Во мне гремит «техно»: бум, бум, бум! Вот это здорово! Мы – я и две мои ближайшие однокашницы – понимающе переглядываемся с парнями: вот это угар! Путь к бару мы прокладываем себе локтями; стоим на цыпочках и хватаем то, что нам дают. Вскоре, получив все, что нужно, мы бросаемся к последнему свободному столику. Мы перекрикиваемся, чтобы слышать друг друга, но из этого все равно ничего не выходит, и в конце концов, сделав несколько глотков, мы жестами показываем друг другу: неплохо бы выйти на танцпол… Это какое-то безумие! Несколько минут – и я вся взмокла от пота. Вообще-то, я не люблю таких скопищ: все толкают друг друга, а танец заключается в том, чтобы извиваться, стоя на одном месте.

Вскоре я начинаю проталкиваться в сторону нашего столика. Конечно же, за ним уже заседает другая компания, наше пиво исчезло без следа, бутылка вина тоже испарилась. Я беспомощно осматриваюсь вокруг. Мои друзья отлично развлекаются в своем кругу, а я чувствую себя пятым колесом к телеге. Впрочем, как и всегда.

Черт подери, но ведь это мой день рождения и глупо было бы смыться в самом начале вечеринки! Я должна дотерпеть, по крайней мере, до полуночи. Тяжко вздыхая, я подпираю стенку. Надвигаются черные мысли. Со мной всегда так происходит: стремлюсь к чему-то, часто по трупам идти готова, но стоит заполучить желаемое – и оказывается, что это фигня.

Швейцары-охранники вновь и вновь запускают группы визжащей молодежи, которая хочет только развлечений, танцев, алкоголя, секса, «порошочка» и бог знает чего еще. Я даже пугаюсь, поскольку раньше не встречала таких людей. В общем-то, я ни с кем особо не общалась и бо́льшую часть времени проводила с мамой, а если и виделась с подругами, то у нас дома или в кафе-кондитерской у школы… Во что же это я встряла?!

– Малышка, «дорожку» хочешь? Что-то ты, я вижу, напряжена. – Брюнет с напомаженными волосами хватает меня за плечо.

– Проваливай! – отвечаю я возмущенно. – Я что, похожа на наркошу?!

– Ну, здесь вроде нет наркош, а все нюхают. Так что, может, все-таки возьмешь «порошочек» для расслабона, ледяная принцесса?

Крутнувшись на пятке, я снова оказываюсь среди танцующих. Если выбирать из двух зол, здесь все же безопаснее. Понятия не имею, куда подевались приглашенные мной однокашники. Встав на цыпочки, я озираюсь, но никого не вижу. Они просто на меня наплевали. Как мило! В этом чертовом клубе душно, жарко и воняет сигаретами. Я так мечтала устроить здесь вечеринку, а теперь хочется отсюда попросту сбежать.

Наконец близится полночь. Все, только выпью у бара стакан холодной воды – и удеру. Липкой рукой вытираю со лба пот. Хоть бы открыли окно! Хочется принять душ, смыть с себя всю эту грязь. Тоже мне день рождения! Хорошо, что разгоряченные самцы хотя бы перестали пускать слюну при моем виде. Одурманенные водярой и «порошками», они ни на что уже не обращают внимания. Или выбрали себе более доступный товар. А выбирать есть из кого – девчонки на любой вкус, даже самый привередливый. На девчонках – ажурные колготки, так называемые бордельки, непременно черные; на парнях – обтягивающие футболки в сетку. На плечах, спинах, попах или ногах почти у всех татушки, большие или поменьше. Все они похожи на попугаев из сумасшедшего птичника. Пора смываться!

Внезапно я ощущаю на себе чей-то взгляд. О нет… Не слишком ли много впечатлений для одного вечера?

Наконец я его замечаю. Он сидит в углу у бара, и его лицо частично скрыто за рядами висящих бокалов и пивных кружек. Робко улыбается мне. Неужели и на этой убогой танцплощадке не все нахалы? Он не похож на других. Не знаю, чем он меня привлекает, но его взгляд останавливает меня и велит остаться еще хоть на минутку. Вечер был отвратителен – возможно, хотя бы окончание его станет приятным.

– Одно красное, пожалуйста, – быстро заказываю у бармена вино. Не могу же я просто так стоять и пялиться на мужчину! Закуриваю сигарету, хотя дыма здесь и без того хватает, и по-прежнему не знаю, куда деть руки.

У него удивительные глаза. Их даже не назвать черными – они искрятся, будто пылающие угли в печи. Итальянец он, что ли, или латиноамериканец?

Он поднимается с места. Неужели уходит?! Но нет, он идет в мою сторону. У меня перехватывает дыхание.

– Привьет! – Красивый мужчина, говорящий со странным акцентом, пытается перекричать музыку. Я была права, он иностранец!

– Hi! – отвечаю растерянно, краснея до корней волос и опуская глаза. Все-таки английский я, хоть и не слишком старательно, учу с детства.

– Тебье не скучно? – спрашивает он.

– Ну… немного. Вообще-то, я уже удираю.

– А ты здьесь одна?

«Ой, одна-одинешенька», – отвечаю мысленно и печально вздыхаю.

– Я потеряла свою компанию, – неуверенно говорю. – Приятели… где-то там…

Он улыбается – не до ушей, а тонко. Одет с иголочки, вид какой-то нездешний. А ведь мы в дрянном задымленном клубе, вокруг по танцполу скачут толпы визжащих придурков. И уже почти полночь.

– Можно тебья проводить? – тихо спрашивает он, помолчав. – Ой, забыл. Меня зовут Ахмед. Ахмед Салими.

– А я думала, что ты итальянец, – слегка разочарованно вздыхаю я.

– Увы, нет, – ехидно отвечает он. – Всего лишь араб. Всего лишь ливиец.

– Не хотела тебя обидеть, – быстро говорю я. – Просто я иначе представляла себе араба. Знаешь, из книг, из фильмов… Я никогда не бывала в твоих краях…

– Из «Тысячи и одной ночи» и школьных историй о средневековых завоеваниях? Представляла себе бравого всадника с тюрбаном на голове и кинжалом в руке? С тех времен кое-что изменилось. – В его голосе слышен упрек. – Как насчет более современного образа?

– Я не интересуюсь политикой, – пытаюсь успокоить его. – Все это болтовня для любителей сенсаций. Меня это вообще не касается.

Наступает неприятная пауза.

– Интересно, а бедуины в белых одеждах по-прежнему ездят по пустыне на верблюдах? Или уже вымерли? – я силюсь пошутить, чтобы разрядить обстановку.

– Дитя мое, – говорит он с очень серьезным выражением лица и наклоняется прямо к моему уху, – у наших бедуинов есть «мерседесы» и палатки размерами с виллу, а к верхушкам этих палаток они пристраивают спутниковые антенны.

Ошарашенная, я смотрю на него.

– Заливаешь! – Я разражаюсь нервным безудержным смехом.

Но он сохраняет серьезность и оценивает меня взглядом. В уголках его глаз я замечаю какие-то отблески, но не могу их расшифровать. Мне немного страшно. Кажется, я перегнула палку. А если он…

Ахмед от души хохочет.

– Это правда, правда, – говорит он. – Сколько стран, столько и обычаев.

– Я – Дорота, друзья называют меня Дот, – с облегчением вздохнув, наконец представляюсь я.

Мы жмем друг другу руки. Какая у него нежная кожа! Молодой аристократ из бедуинской палатки, который ездит на белом «мерседесе»… а еще лучше – на серебристом, цвета «металлик».

– Теперь мы уже знакомы и ты можешь меня проводить, – любезно позволяю я. – Честно говоря, не нравится мне это заведение. – Поджав губы и сморщив нос, я делаю глупую гримаску и, смеясь, выбегаю на свежий воздух.

Дорога домой оказывается удивительно долгой. Мой дом расположен за две улицы от клуба, но мы все ходим кругами. Вместе нам замечательно. Проводы длятся до рассвета. Нам столько нужно сказать, что мы захлебываемся в словах, перекрикиваем друг друга, толкаемся локтями и вообще ведем себя как пара сумасшедших. И что удивительно – мне кажется, будто мы всегда были знакомы. Он начинает какую-то фразу, я продолжаю, и наоборот. Две разные страны, две разные культуры – и мы настолько похожи! А самое главное – он не пытается ни облапить меня, ни чмокнуть. Я воспринимаю это как знак уважения. Так держать!

Под утро я падаю от усталости, но уже так привыкла к его смешному польскому произношению, что и сама говорю ему на прощанье: «Привьет, Ахмед».

Love, love, love

Он обещал позвонить. Я не могу дождаться, мне страшно: вдруг не позвонит? И я схожу с ума, не могу найти себе места в прихожей, где стоит старенький телефонный аппарат; делаю вид, будто у меня здесь какие-то срочные дела. Наконец, чтобы не возбуждать подозрений, я принимаюсь за уборку антресолей.

– Доротка, сегодня воскресенье, – замечает мама, – нельзя убираться.

– Но ведь на неделе вечно нет времени, – лгу как по писаному. – Я хочу кое-что найти, а заодно разложу как следует и весь остальной хлам.

– Делай что хочешь, но говорю тебе, это грех, – настаивает мама.

– Давно ли ты стала такой религиозной? – пытаясь уязвить, ехидно интересуюсь я.

Звонит телефон. Я успеваю первой.

– Это я, Ахмед. – Слышу его голос, и у меня подкашиваются ноги.

Маменька, разумеется, стоит рядом и удивленно на меня смотрит. Кажется, ей так любопытно, что она готова вырвать у меня трубку. Она не любит терять контроль над чем-либо, тем более надо мной. Все-то ей необходимо знать.

– Это звонят мне, мама, – резко заявляю я и поворачиваюсь к ней спиной. Но по-прежнему ощущаю ее присутствие, словно она вросла в пол. – Ты дашь мне поговорить или будешь подслушивать?! – срываюсь я на грубый тон.

– Прекрасно, просто прекрасно! – Разозлившись, мать повышает голос. – Один раз побывала в пещере разврата – и вот, пожалуйста, уже появляются тайны. Секс, «порошочки»… И что же ты выбрала? Может, это какой-то дилер предлагает тебе «дорожку»?! – Ее крик заглушает слова Ахмеда.

– Извини, тут кое-кто не дает мне разговаривать. Я ничего не слышу, – объясняю ему. – Подожди минутку. – Я вдыхаю поглубже, закрываю трубку рукой и ору: – Дашь ты мне, в конце концов, черт побери, перекинуться двумя словами? Или нет?!

Обиженная мать разворачивается и уходит.

– Прошу прощения, тут мелкие неприятности, – уже совсем другим тоном обращаюсь я к своему собеседнику.

– Да слышу я, – смеется он. – Не волнуйся, мы в семье тоже иногда кричим и ссоримся. И это вовсе не значит, что мы друг друга не любим.

Уф-ф-ф! Как отлично он все понимает! Я сажусь на пол в углу прихожей, закрываю двери, и мы начинаем разговор.

– Может, после обеда сходим выпить кофе? – предлагает он. – Спокойно поболтаем. Ведь сегодня вечером мне уже нужно уезжать.

– Куда? Зачем? – Только что познакомились, а он уже собирается исчезнуть из моей жизни… Я не согласна!

– Я учусь в Познани. Собственно, пишу диссертацию, – грустно отвечает он. – Сюда приехал на выходные – навестить своего земляка, приятеля из лицея. Он живет неподалеку от тебя, очень приятный человек. Женат на польке, имеет двух прелестных, хоть и крикливых, детишек и собаку.

– Серьезно?! И что же, в таком случае, ты делал вчера вечером в клубе?

– Мои друзья отправились на семейный слет, о котором они узнали лишь в пятницу. Встреча назначена у тещи, поэтому отказать они не смогли, – говорит Ахмед, и у меня нет причин ему не верить. – Они хотели, чтобы я пошел с ними, но для меня это слишком. Я там ни с кем не знаком, наверняка водка лилась рекой, на столе были горы свинины – это все мне не очень нравится. Я отправился в кино, а когда вернулся – моих друзей еще не было. На последний поезд я опоздал, а единственным открытым в это время суток заведением оказался клуб, в котором мы с тобой познакомились. Вот и вся история.

– Ты отчитываешься, будто на исповеди, – смеюсь я, смущенная тем, что он передо мной оправдывается.

– Не знаю, как проходит исповедь, а я просто честно рассказываю, как все было.

– Приходи к моему дому в четыре. Пойдем пить кофе и есть вкусные пирожные, – решаю я.

Нам не остается ничего другого, кроме как видеться по выходным. До защиты его диссертации еще почти год – приблизительно столько же, сколько и мне до аттестата зрелости. Мы решили, что будем поддерживать друг друга и много работать, чтобы достичь наилучших результатов. Может, и я наконец начну учиться как следует, хотя до недавней поры учеба шла у меня неровно.

Ахмед – программист; в Польше он живет уже четыре года и потому так хорошо знает наш язык. Говорит он не совсем чисто, смягчает звуки там, где не нужно, – но ведь это всего лишь акцент, а слов он знает, кажется, больше, чем я. Он признается, что заучивал словарь наизусть, но для него это ерунда – он с детства зубрил Коран, упражняясь в запоминании. Даже в условиях польской безработицы Ахмед не жалуется на недостаток заказов. Он и двое его однокурсников основали собственную фирму и пишут какие-то программы для компаний – и небольших, и немного покрупнее. Кажется, получается это у них неплохо – во всяком случае, в Познани Ахмед снимает однокомнатную квартиру и имеет собственное авто; он и сам признает, что живется ему вполне комфортно.

В течение недели наше общение ограничивается телефонными разговорами. Мама подслушивает под дверью. Мобилки у меня нет, нам не хватает на нее денег, вот и приходится часами висеть на старом аппарате, по которому едва-едва что-то слышно.

– Я не могу дождаться пятницы, – слышу его голос в трубке.

– Я тоже, – отвечаю вполголоса. – Ты будешь в обычное время?

– На этот раз у меня есть шанс вырваться даже пораньше – мой научный руководитель заболел. Ну и ладно, стану дезертиром.

– То есть? – Стресс скверно влияет на мое серое вещество.

– Приду в университет, немного покручусь там, покажусь как можно большему числу людей и… – Он делает паузу и добавляет: – Побегу на поезд! Ура, прогул!

– Здорово.

– Да, послушал бы тебя кто-нибудь – и пришел бы к выводу, что ты молчунья или вообще практически немая, – не слишком довольно констатирует он.

– Я же тебе говорила, какая у меня ситуация, – я еще больше понижаю голос. – Достаточно неудобная, – уже почти шепчу.

– Постараюсь помочь тебе ее разрешить, – обещает Ахмед.

Я жду его на вокзале, топчусь на месте от нетерпения. Наконец в окне вагона показывается его улыбающееся лицо. Мне все тяжелее выдерживать долгие, ужасающе скучные недели без него. Я бы хотела видеться с ним каждый день, но знаю, что это невозможно, по крайней мере до получения аттестата.

– Привьет, как поживаешь? – В знак приветствия он нежно целует меня в лоб.

– Замечательно, хоть порой и одиноко.

– И сейчас одиноко?

– Сейчас нет, а вот всю неделю – да… – поясняю я ему, словно капризная девчушка.

– А ты учебой занимайся – и не будет времени размышлять об одиночестве. И неделя быстрее пройдет.

Я беру его под руку, и мы идем в центр города. Несколько людей оглядываются на нас, но, как я заметила, так происходит всегда: в маленьких городках обычно пялятся на чужаков, а уж на смуглых и подавно. Для жителей это сенсация. Я побаиваюсь, как бы обо мне не распустили сплетен, ведь маме я, конечно же, до сих пор ничего не рассказала.

– Я возьму тебя с собой на ужин к приятелю, тому самому, у которого останавливаюсь, когда приезжаю сюда, – утверждает план действий Ахмед. – И он, и его жена хотят наконец познакомиться с тобой. Может быть, ты с ней подружишься… впрочем, в этом я не уверен. Мне кажется, вы с ней немного разные, – загадочно говорит он.

– Посмотрим. – Я радуюсь перспективе провести вечер вне дома, хотя и знаю, что потом будут проблемы с мамой.

Мы направляемся в сторону нового модного района, где красуются пятиэтажные дома с охраной и видеокамерами.

– Неплохо им живется, – констатирую я, не отрывая глаз от свежей штукатурки, балконов, утопающих в цветах, и подстриженных газонов. «Почему в моем районе всего этого нет?» – думаю про себя.

– Али – отличный врач. Он учился в Германии, а в Польшу приехал, чтобы получить специализацию. – Заметив мою зависть, Ахмед старается оправдать друга.

– Надо же, выбрал именно Польшу, – удивляюсь я.

– Он познакомился с Виолеттой, которая приехала на летние сезонные работы. Дальше все пошло быстро: love, свадьба, ребенок… ну, или в другой последовательности. Doesn’t matter![1]1
  Не имеет значения! (англ.) (Здесь и далее примеч. пер.,если не указано иное.)


[Закрыть] – смеется он, довольный собственной шуткой. – В конце концов они пришли к выводу, что с теми небольшими деньгами, которые у них имеются, легче будет устроиться здесь, в Польше, а не где-нибудь на гнилом Западе. А все из-за того, что она не захотела поехать к нему, глупая… – Ахмед презрительно кривит губы.

Мы заходим в дом. Чистая широкая лестничная клетка… А в моем подъезде все стены размалеваны граффити и запах мочи смешивается с вонью блевотины.

– Здесь красиво, – говорю я шепотом, будто в костеле. – Я бы не отказалась здесь жить.

– Это всего-навсего многоквартирный дом. Вот свой особняк – это да…

– Мечтать не вредно, – смеюсь я.

Дверь нам открывает улыбчивый лысеющий араб, одетый в спортивный костюм, но без обуви.

– Салям алейкум, – говорит он в знак приветствия и впускает нас в квартиру.

Я с удивлением смотрю на Ахмеда.

– Это означает «здравствуй», а точнее – «мир тебе», – поясняет он.

– Мне стоит это выучить! Красиво звучит.

Тут же прихожую заполняют визжащие дети и прыгающая собака, а напоследок, будто звезда, выходит Виолетта. Кажется, ей около тридцати, но вызывающий макияж прибавляет ей годы. Одета она в куцую мини-юбку, короткий мохеровый свитерок, открывающий нижнюю часть живота, и черные колготки в сеточку. На ногах – туфли на металлических шпильках. Волосы ее в полнейшем беспорядке, неаккуратные пряди местами склеились от пенки или геля. Я младше Виолетты как минимум на десяток лет, но одета словно ее мать: в пепельное вискозное платье до середины икры с вырезом под шею и длинными рукавами. Возможно, это платье и подходит к моим светлым волосам, скромно сколотым в небольшой пучок, но сейчас мне кажется, что я выгляжу слишком старомодно.

– Привет, привет, красавица, – свысока обращается ко мне женщина и чмокает воздух около меня, имитируя поцелуй. – Мы уж и дождаться не могли знакомства с тобой. – Она осматривает меня с головы до ног. – Но ведь ты совсем юная! Тебе хоть исполнилось восемнадцать или Ахмед уже водится с несовершеннолетними?

– Уймись, – обрывает ее муж. – Проходите, пожалуйста.

И мы идем в гостиную, меблированную на современный лад. Некоторые детали напрямую говорят о происхождении хозяев. На одной стене висит коврик с оленями, тут же в позолоченной пластмассовой рамочке – репродукция Ченстоховской Божьей Матери. На полке стоит арабский кальян и дощечки, испещренные витиеватым письмом, а рядом – множество кожаных верблюдов и осликов, набитых соломой и ватой, а также глиняные фигурки арабов в народных костюмах.

– Садитесь, пожалуйста. – Али указывает нам на диван, на который моментально запрыгивает пес. – Пошел прочь! – кричит Али и добавляет еще какие-то слова, которых я не понимаю.

– Все в порядке, я люблю животных, – смеюсь я и треплю по шерстке умильное кудлатое существо.

– Свинину у нас не едят, – ни с того ни с сего сообщает мне Виолетта. – Надеюсь, один вечер ты обойдешься без крестьянской колбасы? – В ее голосе я слышу ехидство.

– Я тоже очень редко ем такую пищу. Она тяжела для желудка и не очень полезна. – Я стараюсь говорить как можно изысканнее, старательно подбирая слова.

– Ты, похоже, вообще мало что ешь, – продолжает Виолетта. – Ты такая худая! Ну что ж, когда я была подростком, тоже могла жить одной лишь любовью.

Она разворачивается и испускает выразительный вздох. Становится у дверей кухни и закуривает сигарету, выдыхая клубы дыма. Нет, судя по всему, вряд ли мы станем подругами.

– Виолетта, успокойся, какая муха тебя опять укусила? – Али повышает голос, но в тоне его слышится мольба. С первого взгляда заметно, кто главный в этом доме. – Погляди-ка, какое совпадение… – На этот раз хозяин обращается уже ко мне, и в его голосе появляется теплота. – Ахмед приехал навестить меня, а познакомился с такой красивой девушкой. Наш князь нашел себе королевну. Он всегда был привередлив.

– Так где же вы познакомились? – снова подключается к разговору Виолетта.

– Я ж вам говорил – в клубе, – в первый раз подает голос Ахмед. По выражению его лица я вижу, что он недоволен.

– Это единственное заслуживающее внимания заведение в нашей дыре. Когда-то я могла там просиживать часами. – Виолетта мечтательно вздыхает. – У тебя, разумеется, есть и время, и возможность развлекаться, – обращается она ко мне. – А я уже как выжатый лимон: дом, дети, а в довершение всего – этот чертов пес.

– Но я там была впервые в жизни, – оправдываюсь я, словно маленькая девочка. – Я не хожу по таким местам.

– Ну да, ты еще на том этапе, когда радует поход в «МакДональдс» или кафе-кондитерскую. – Она насмешливо улыбается и снисходительно кивает мне.

– Вряд ли в этом я когда-либо решительно поменяюсь, – отвечаю я.

Мужчины обмениваются хмурыми взглядами. Али закуривает сигарету, Ахмед стакан за стаканом пьет холодную воду. Вдруг оба как по команде поднимаются и выходят из гостиной. Из прихожей доносятся их негромкие голоса, какое-то странное причмокивание языком, а напоследок – приглушенный смех. Почему это им так весело?! Вскоре они возвращаются и уже с расслабленным видом занимают свои места.

– Накрываем на стол, пора ужинать, – радостно говорит хозяин, похлопывая себя руками по бедрам.

– Вот и подними свою жопу, что тебе мешает? – грубо обращается к мужу Виолетта. – Или она у тебя приросла к дивану, ведь ты вечно на нем сидишь?!

Это для меня уже слишком! Рассерженная, я выразительно смотрю на Ахмеда. Нужно немедленно уходить, иначе мы станем свидетелями базарной ссоры. К тому же мне хочется плакать.

Как всегда, Ахмед понимает меня без слов. Мы оба встаем, проходим через коридор и покидаем этот «гостеприимный» дом.

– Ахмед, Дорота! – кричит нам вслед Али, и его голос отдается эхом на лестничной клетке. – Вернитесь, простите нас!

– Илля лика![2]2
  До встречи! (арабск.)


[Закрыть] – отзывается Ахмед, остановившись на минутку и подняв голову вверх.

Я снова удивленно гляжу на него, но на этот раз даже не хочу знать, что это значит.

– Моя одноклассница устраивает новогоднюю вечеринку. – Мы с Ахмедом, как и прежде, разговариваем по телефону, с той лишь разницей, что я лежу на кровати в своей комнате – теперь у меня есть мобилка, которую Ахмед купил мне на День святого Николая.

– И что ты хочешь этим сказать? – недовольно интересуется он.

– Тебе не хочется пойти туда со мной? – спрашиваю я, удивленная его реакцией.

– Чтобы получилось так же, как у Али? На этот раз твои друзья могут меня поколотить за то, что я отбираю у них такую девчонку.

Не знаю, комплимент ли это, но тон Ахмеда меня не радует. После похода к Али и Виолетте наши с ним отношения стали прохладнее. Мы и видимся реже – ведь теперь Ахмеду негде останавливаться и всякий раз приходится снимать номер в отеле. Частные квартиры – не выход: во-первых, там отвратительные условия, во-вторых, местные жители отказываются сдавать комнату любому арабу, даже самому смирному и спокойному. Словом, мы оказались в патовой ситуации.

– Может, приедешь ко мне в Познань? – после паузы предлагает Ахмед. – Город большой, люди с более открытым мышлением. В университете планируется новогодний бал. Все будет изысканно, без драк и оскорблений.

– Я бы хотела, но как сказать об этом маме? Боюсь, она меня не поймет.

– Почему?

– Она со мной строга. Не разрешает мне ездить, куда я захочу и с кем захочу. Хоть я уже и совершеннолетняя.

– Может быть, ты меня ей представишь? – робко спрашивает он. – Если не стесняешься…

– Чего же мне стесняться? – От радостного возбуждения мое сердце бьется сильнее. – Ты ведь не горбатый, не хромой…

– Но я араб, а это для многих из вас еще хуже, – холодно произносит Ахмед.

– Прочь предрассудки.

– Если, как ты говоришь, твоя мама привержена традициям, ты можешь с ней серьезно повздорить, даже если просто пригласишь меня домой.

Разумеется, он не ошибся.

– Наконец-то ты любезно сообщаешь мне, что у тебя кто-то есть! – повышает голос мать. – Весь город уже болтает, что ты шляешься с каким-то черномазым!

– Ты преувеличиваешь, мама! Неужто людям больше нечего делать, кроме как сплетничать обо мне? – Я стараюсь быть рассудительной, зная, что, если полезу на рожон, это ничего не даст. Мне нужно сохранять спокойствие, чтобы не позволить спровоцировать себя на конфликт.

– И кого же ты хочешь привести в мой дом? Цыгана? – роняет первую колкость она.

– Ахмед – араб.

– Что?! – Не успела я закончить предложение, а мать уже вскинулась как ошпаренная. – Араб! Грязнуля! Террорист! – Она театрально хватается за голову.

– Я и не знала, что ты расистка. От этого один шаг до фашизма.

– Ты, соплячка, обзываешь меня гитлеровкой?! – Раскрасневшись от злости, она дает мне пощечину.

К этому я была не готова.

– Не хочешь с ним знакомиться – и не надо! – кричу я со слезами на глазах. – Но я и дальше буду с ним встречаться. – Я поворачиваюсь к ней спиной и пытаюсь взять себя в руки.

– Я тебе запрещаю! Или… прочь из моего дома!

– Ты меня выгоняешь?!

– Или – или! У тебя есть выбор!

– Должна тебе сказать, что эта квартира не только твоя, но и моя. Отец купил ее не одной тебе. Если тебе что-то не нравится, съезжай! Я уже, слава богу, совершеннолетняя. Подавай на меня в суд или вызывай судебного исполнителя.

Я разворачиваюсь и почти бегу в свою комнату. Не хочу, чтобы она видела, как я плачу; не хочу, чтобы она получила от этого удовлетворение. Такого от своей матери я не ожидала. Ахмед был прав.

– Я приеду к тебе на Новый год. Собственно, могу приехать и на несколько дней раньше, ведь каникулы уже начались, – говорю я дрожащим голосом в трубку.

– Ничего не вышло, да? – Он слышит меня и не нуждается в уточнениях.

– Как ты и предполагал.

– Тогда, может быть, мне приехать в эти выходные? Сделаем твоей маме сюрприз, – говорит он полушутя. – Я попытаюсь сразить ее своим личным обаянием.

Мы оба смеемся, хоть и предчувствуем: будет нелегко.

– Не знаю, хорошая ли это идея… – Я начинаю колебаться.

– Не беспокойся. Я знаю, как себя вести со строгими и упрямыми дамами средних лет. В конце концов, у меня тоже есть мать.

Ахмед сидит в маленькой гостиной на потертом диване, в руках крепко держит большой букет красных роз, а коробка конфет у него на коленях. Я вижу, как он напряжен, хотя и притворяется расслабленным.

– Так ты думаешь, она сейчас придет? – в который раз спрашивает он.

– Да-да, буквально через минутку… Богослужение заканчивается в час дня, дорога занимает максимум пятнадцать минут…

Не успела я договорить, как послышался скрежет ключа в замочной скважине. Делаю глубокий вдох. Понятия не имею, чего ждать от матери. В последнее время она меня поражает. Пока я была ребенком, отношения между нами были сказочными, мы очень любили друг друга. Но по мере моего взросления мать становилась все более холодной, нервной и колючей. Я совершенно не могу этого понять. Если она боится, что дочь оставит ее, выпорхнув из идеального гнездышка, то почему же ведет себя так, чтобы я сделала это как можно скорее?