Текст книги "Врата тьмы"

Автор книги: Таня Хафф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Я думаю, Эван навеял на нее сон, который помог, – сказала она, поднимаясь по лестнице.

– Наверное, – согласилась Дару. – Ребекка, хочешь, я с ней снова поговорю?

– Ты можешь с ней снова поговорить, но она снова не будет слушать.

Дару должна была признать, что это так.

– Мне все равно, – продолжала Ребекка, – потому что мне почти все время ее жалко.

– Жалко? Почему?

– Потому что она должна все время быть собой, а это, наверное, неприятно.

Дару все еще это переваривала, когда они вошли в квартиру, где после уличного пекла было почти прохладно.

– А куда ушел Эван? – Ребекка поставила на стол сумку с продуктами и вытащила пакет ветчины.

– На матч, – коротко ответил Роланд, не отрываясь от телевизора.

– За каким… – начала было Дару.

– Потому что он на матче.

– Ах вот как.

Она села рядом с Роландом и впилась в экран.

Стадион бушевал – подача ушла в сторону, и судьи стали осматривать и мяч, и питчера «Тигров». Когда осмотр ничего не прояснил, толпа взревела еще громче.

В конце шестого иннинга игрок «Соек» налетел на второго бейзмена «Тигров», и в возникшей неразберихе оба оказались вне игры.

Пока Ребекка раздавала сандвичи с ветчиной – «все равно людям надо есть», – низкий мяч выскользнул из перчатки шортстопа, прокатился у него между ног и ускакал. Рев стадиона превратился в навязчивый и мерзкий шумовой фон.

В седьмом иннинге игрок «Соек» отступил на шаг назад и слетел с крыши дагаута. Диктор объявил, что игрок пытался в этот момент уклониться от бутылки, брошенной детройтским болельщиком.

– Я бутылку не видела, а ты? – спросила Дару.

– Нет, – ответил Роланд. – Я тоже не видел.

Между фэнами с наушниками вспыхнули отдельные потасовки – радиодиктор объявил то же самое.

В восьмом иннинге не были замечены две грубые ошибки, а обожаемый болельщиками звездный игрок затеял спор с судьей о правомерности третьего удара и был удален. Рев перешел в рычание.

В девятом иннинге «Тиграм» удалась только одна пробежка к дому, но «Сойки» вообще будто не видели мяча.

Окончательный счет: три – два в пользу «Тигров».

С трибун орали «Нечестно! Нечестно!», и начался хаос.

– До чего же это не по-канадски, – проворчал Роланд. – Драка? Просто не верю.

Камера крупным планом выхватывала искаженные гневом или страхом человеческие лица. Диктор добросовестно старался воспроизводить происходящее:

– Выходы забиты людьми… Родители поднимают над головой детей, чтобы их спасти… Полиция пытается восстановить порядок… О Господи, у этого типа бита…

Телекомментатор только повторял:

– Черт побери, черт побери, черт побери… – пока кто-то не отключил микрофон.

Камера плыла по стадиону и нашла лишь крошечный, островок тишины. Прямо за площадкой дома, отделенный от бушующей толпы двумя рядами скамеек, сидел темноволосый человек и спокойно ждал. Когда камера дошла до него, он поднял голову и улыбнулся.

– Это он! – в один голос крикнули Ребекка и Роланд. Дару встретила взгляд голубых глаз с экрана, и сердце ее сбилось с ритма.

И тут вдруг изображение вспыхнуло всепоглощающим белым пламенем, и экран стал темным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«И возвращаясь к главной новости дня: в результате беспорядков на стадионе «Экзибишн» четверо человек погибло и семнадцать ранено. Обвинения не предъявлены никому. Полиция не сообщает имен погибших до извещения родственников. Это был шестичасовой выпуск новостей, читал Хизер Хан».

Новости кончились, полицейский за столом приглушил радио и покачал головой. По радио все это выглядело очень спокойно: четверо убитых, семнадцать раненых, все ясно и просто, и никому нет дела до грохота и смрада, до той беспомощности, что испытывает человек при виде ярости сорокатысячной толпы. Ладно, это с точки зрения полисмена, а она мало кому интересна.

Он подтащил поближе к терминалу пачку рапортов об арестах и стал вводить информацию. Из всего связанного со стадионом наихудшим оказалась писанина. Во всех отделах нехватка народу: косивший город грипп явно отдавал предпочтение полиции – и как раз только двойной работы недоставало. Полицейский поморщился, разбирая каракули своего коллеги.

– Привет, Харпер! – Помощница шлепнула ему на стол еще пачку бумаг.

– Это тебе «привет»! – буркнул он. – Ну, Войтович, если ты эту фигню принесла не себе, а мне, лучше б тебе не родиться!

Она похлопала рукой по пачке возле своего терминала, и несколько минут в комнате слышалось только щелканье клавиш в четыре руки.

– Так уже известно, из-за чего была драка на стадионе?

Он мельком взглянул, как ее пальцы бойко летают по клавишам, и невольно позавидовал – это не то что у него, когда каждую букву минуту ищешь, а потом еще и правишь.

– Ты что, новости не смотрела? «Сойки» проиграли!

– Это не новость, – парировала Войтович. – И не причина для драки.

– Само собой – нет. – Харпер размял пальцы. – Во-первых, «Сойки» проиграли «Тиграм». Это многим не понравилось. Во-вторых, судьи сильно наляпали. Случается, но это не понравилось еще куче народу. В-третьих – это могло явиться причиной для во-вторых: пекло такое, что на шлеме у бэттера яичницу можно зажарить. В жару люди легче выходят из себя и проявляют это в действии намного охотнее.

Она скептически хмыкнула, и Харпер объяснил:

– Эту психологическую муть излагали нам в академии. Я бы скорее удивился, ежели в такой разгоряченной и злобной толпе драки не было б.

– А почему телекамеры сгорели?

– Что за камеры? Не слыхал.

– Вспышка яркого света, и все телекамеры сгорели. Я до смены смотрела игру дома.

– Пришельцы! – понизил голос Харпер.

Войтович взвела очи к небу.

– Ага. Маленькие зеленые болельщики «Соек».

– Ладно, террористы.

– Приехали на игру прямо из Буффало. Давай серьезно.

– Хорошо, сдаюсь. – Он поднял руки вверх. – Не знаю я, почему сгорели телекамеры. И в гробу их видал.

– А почему драка прекратилась так же внезапно, как началась?

– А кто может предсказать, что толпе на ум взбредет?

– Нет, – покачала головой Войтович, вспомнив увиденное по телевизору. – Тут что-то в корне неправильно.

– Драка и беспорядки, – напомнил Харпер. – Что тут может быть правильного?

– Да ладно, ты меня понял.

Он с минуту помолчал и пожал плечами.

– В жару люди ведут себя странно.

– Сейчас же только июнь!

– В том-то и дело. Храни нас, Господи, в июле и августе!

Дару выключила телевизор. В новостях ничего для них нового не было, а Эван до сих пор не вернулся.

– Ну… – беспомощно произнесла Дару и посмотрела на Ребекку с Роландом.

– Серьезный предмет, – пробормотал Роланд и потянулся за гитарой. – Поверни его другой стороной – и увидишь выход.

– Как все просто! – воскликнула Дару с изрядной долей сарказма.

– Что повернуть другой стороной? – спросила Ребекка.

Он не спешил с ответом.

– А что я должен сказать? – спросил наконец Роланд. – Ставим фургоны в круг и занимаем оборону? Организуем спасательный отряд – и за ним? Так мы даже не знаем, где он. Он мог уже погибнуть – и мы все в заднице. Это ты учла?

Роланд провел ладонью по струнам, вздохнул и прислонился лбом к полированному дереву.

Дару попыталась было сказать, что именно она думает о таких пораженцах, но Ребекка тронула ее за плечо.

– Ты не сердись на него, Дару. Он волнуется за Эвана и от волнения не знает, что говорит.

Роланд в растерянности поднял глаза.

– Прости. Она права.

Зазвонил телефон. Дару с Роландом аж подпрыгнули, но Ребекка, словно этого только и ждала, плюхнулась на колени и вытащила его из-под кровати. Телефон зазвонил снова.

– Это Эван! – сказала Ребекка.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Роланд, пока Дару прикладывала трубку к уху.

Ребекка показала зажатый между большим и указательным пальцами конец провода.

– А он не воткнут.

– Так, так, понимаю. Приеду. Пятьдесят второе отделение? Почему так далеко? Переполнены? Понимаю. Да, знаю где. Не больше пятнадцати минут. Да, до встречи.

Дару повесила трубку, глубоко вздохнула и сообщила:

– Это Эван. Я поеду его выкупать.

– Выкупать?

– Ну да, поручиться. – Ее губы чуть изогнулись. – У него нет никаких документов.

Роланд хихикнул. Дару вслед за ним. И оба расхохотались, едва переводя дыхание, а Ребекка смотрела на них и ничего не понимала.

Все еще смеясь, Дару сгребла сумочку и пошла к двери.

– Постараемся вернуться как можно быстрее, – сказала она, уже на выходе.

Роланд вытирал выступившие слезы.

– Документов нет, – повторил он и снова зашелся в хохоте. – Ой, не могу! Документов!

Ребекка покачала головой. Иногда эти так называемые нормальные ведут себя совершенно по-идиотски.

Дару размашисто вышагивала, не глядя под ноги, по неровному тротуару перед пятьдесят вторым отделением. Как они посмели сунуть ей штраф за парковку, когда она простояла всего минуту или две! Ну ладно, пусть десять, а где тут парковаться прикажете? В даунтауне место искать – это как зубы рвать, даже того хуже. Погодите, она уж этим копам вместе со своими двадцатью баксами сообщит половину того, что о них думает – мало не покажется. И тут неведомая сила толкнула ее в плечо, она стала падать, но чья-то мощная рука подхватила ее, удержала и подняла.

– Спасибо! – рявкнула она своему спасителю, а потом взглянула в его лицо. И тут ее сердито сжатые губы растянулись в улыбку, и в ответной улыбке она просто утонула. Не думая, как это выглядит со стороны, Дару стояла и смотрела ему вслед, а парень со своим спутником залез в старый побитый японский пикап и уехал. Черт возьми, он даже был не в ее вкусе: слишком молод, слишком ярок, слишком красив – а она зареклась встречаться с мужчинами намного красивее ее самой – и абсолютно неотразим.

– Ну вот, – пожаловалась она вечернему воздуху, – опять из-за мужчины приходится чувствовать себя полной дурой.

Послав нежный взгляд в сторону, где исчез молодой человек, Дару распахнула дверь и вошла в отделение, напрочь позабыв об охватившем ее минуту назад гневе.

– Сыграй опять эту, про единорога. – Ребекка аж подпрыгнула на стуле. – Ту, что твоя подруга написала.

– Так я ее уже играл, детка. Две песни тому назад.

– Ну правильно, – подтвердила она, закатывая глаза. – Я же сказала «сыграй опять».

– Ах, опять, – улыбнулся Роланд. – Извини, не понял.

Ребекка задумалась, сдвинув брови и увлеченно обрабатывая зубами ноготь большого пальца.

– Ладно, – сказала она. – Играй, что тебе хочется, только сначала сыграй про единорога.

– Будь по-твоему, – сдался Роланд, все еще улыбаясь. Он ничего не имел против того, чтобы играть для Ребекки, – даже если она хотела повторения одних и тех же песен снова и снова, – потому что она всегда так внимательно слушала, как будто полностью погружалась в музыку. Таких слушателей было немного, и попадались они редко.

 
Он мчится через лес ночной,
О ветви тело рвет впотьмах.
Рога псарей и гончих вой
Все ближе, ближе за спиной
И все сильней холодный страх.
 

Из всего его репертуара Ребекке больше всего нравились простые мелодии со сказочными стихами, которые ему присылала в каждом письме одна его старая подруга уже лет пять или шесть. Пару раз Роланд пытался обмануть ее похожими по теме и строю песнями, но Ребекка всегда распознавала подлог. Однажды он сыграл ей музыку собственного сочинения. Она слушала так же внимательно, склонив голову к плечу, а когда он закончил, сказала: «Очень хорошая песня, Роланд, только неполная». Но не смогла объяснить, отчего же она неполная. Больше он Ребекке своих песен не играл. В основном потому, что был с ней в глубине души согласен.

Только он допел песню, как в холле послышались голоса, и дверь открылась.

– Эван! – Ребекка метнулась через всю комнату и оказалась в паре дюймов от Адепта. – С тобой ничего не случилось?

– Все в порядке, Леди, – улыбнулся он в ответ. Чуть устало, как показалось Роланду. – Спасибо тебе за заботу.

– Тебя арестовали!

– Да. – Он отвел с лица прядь волос. – Было.

Ребекка перевела взгляд на Дару, и глаза ее округлились.

– Вы цыплят купили!

– Да, – ответила Дару и отдала ей красный с белым пакет. – Было.

Ребекка поднесла пакет к лицу, втянула воздух, предвкушая удовольствие, и повернулась к Роланду.

– Роланд! Они цыплят купили!

– Я вижу, детка.

Роланд держал перед собой Терпеливую и рассматривал Эвана, ища признаки… признаки чего-нибудь. Из своего опыта он знал, что копы не очень церемонятся с молодыми людьми без документов, которых прихватывают… скажем, в разных ситуациях.

– Ты в порядке?

– Как видишь, – развел руками Эван.

Роланд продолжал смотреть.

«Пользуешься случаем, чтобы разглядывать и прятать чувства за маской заботы», – произнес голосок у него в голове.

Ребекка поставила перед ним тарелку с цыплятами, горкой жареной картошки и зеленого горошка, вытащила из его руки гитару и сунула вместо нее вилку.

– Ешь, – сказала она, что он не преминул сделать.

Потом, когда косточки были обглоданы и он снова обрел равновесие, спросил:

– Что случилось?

Эван как раз скармливал Тому кусок шкурки – кот появился, как только они сели есть.

– Я остановил драку, – просто ответил он. – Вытерпеть эту боль и этот страх я не мог. Он ушел. Думаю, он знал, что так и случится. Теперь он, наверное, где-то прячется и надо мной смеется.

Эван за время своего отсутствия осунулся, тонкие черты его лица заострились.

Дару заговорила и сама не узнала свой голос:

– Спасая этих людей и упуская его, ты, быть может, обрек весь мир власти Тьмы.

– Знаю.

И больше сказать было нечего. Но это единственное слово, так же, как боль, отразившаяся на его лице, могло бы даже из каменного сердца исторгнуть слезы.

Констебль Харпер отодвинул клавиатуру, сплел пальцы и потянулся. Смена шла к концу, и он почти физически ощущал вкус холодного пива, ожидавшего его дома. Только бы отбарабанить оставшиеся полтора часа. А что может случиться в старом добром Торонто в воскресенье вечером в девять тридцать вечера?

За спиной открылась дверь, и еще не повернувшись, он ясно представил, что сейчас увидит. Кондиционер из последних сил справлялся с жарой, и это новое нападение было явным перебором. Запах грязи, пота, заношенной одежды, и над всем этим доминировала вонь застарелой мочи.

– Эй, парнишка, есть у тебя минута?

Стараясь дышать через рот, Харпер медленно поднялся и отошел за барьер. Хуже всего, когда не хватает людей: сейчас пошел бы в туалет, оставив кого-нибудь разбираться с этой теткой. Черт побери все!

– Чем могу быть полезен? – спросил он, с усилием сохраняя нейтральный тон.

– Про девушку знаешь, что убили вчера вечером? Так я вроде видела, кто это сделал. Хочешь знать?

– А?

Миссис Рут вздохнула и покачала головой.

– Девушка, что вчера вечером убили, – повторила она медленно. – Я вроде видела, кто это сделал.

У Харпера был по-прежнему слегка ошеломленный вид, так что она добавила:

– Я шла себе на помойку и видела, как этот тип уезжал со стоянки. Я тогда ничего не подумала, только пахло от него странно. А потом, когда стали говорить, что стряслось, я решила копам сказать.

– Странно пахло?

Интересно, как она могла это учуять.

– Ага. Не то чтобы духами дорогими или фигней всякой для волос. Кровью пахло. – Ее голос посуровел. – А уж я-то знаю, как пахнет кровь.

– Но коль вы шли на помойку, вы должны были видеть тело.

«Каждый раз одно и то же. Как сенсационное убийство, так психи тут как тут».

Миссис Рут прищурилась.

– Я не сказала, что пошла на помойку, – отрезала она. – Я сказала, что туда шла. Отвлеклась и прошла мимо. А теперь, ты собираешься кого-нибудь позвать и записать мои показания с приметами этого типа, или мне рассердиться?

И тут ее голос так живо напомнил Харперу учительницу, которую он в третьем классе боялся до судорог, что палец его надавил на интерком раньше, чем он об этом подумал.

Миссис Рут улыбнулась.

– …то есть какого это он со мной, как с дерьмом?

– И в самом деле.

– Он воображает, будто он хрен знает что, потому как на «БМВ» ездит и работает на этих хреновых компьютерах, а я вот ничуть не хуже!

– Лучше!

– Правильно, мать его так!

Адепт Тьмы наклонился к столу, аккуратно расположив локти между картонными подставками от пивных кружек.

– Если бы не такие, как вы, чего бы стоили такие, как он? Ведь вы же делаете то, что они жрут!

– Ага. И это тоже. – Он выплеснул в глотку остатки пива и протянул кружку за новой порцией, давно уже неспособный удивляться, почему это кувшин не пустеет. – А знаешь, чего еще? У этого сукина сына хватило наглости сказать, не ставь, дескать, свой мусор на краю дорожки! У нас эта гребаная дорожка общая, а он говорит, будто я, хрен ему в душу, права не имею!

– Да, надо бы с ним что-то сделать.

– Ага. – Он скривился. – Пора бы, на фиг. – Тут он отпихнул стул и встал покачиваясь. Вот прямо сейчас.

– А у тебя еще стоит ружье в шкафу в коридоре?

– Ага. – Он прищурился. – Ага. Я этому гаду покажу. Это он поймет.

И он пошел, натыкаясь на столы, стулья и людей, но ни ругань ему вслед, ни пролитое пиво не отклонили его от пути домой. В шкафу в коридоре. И он проучит этого умника из соседнего дома.

– Даже как-то слишком просто, – вздохнул Адепт Тьмы. Заметив взгляд официантки, он подозвал ее кивком.

– Классный мужик, – сказала официантка подруге, хватая поднос под мышку, а другой рукой одергивая юбку.

Подруга посмотрела в ту сторону.

– Он, знаешь, на вид опасен.

– Да для тебя всякий опасен, у кого глаза блестят.

Вторая официантка тряхнула головой, рассыпав волосы.

– Этот в самом деле опасен. Он на вид такой, как… как острый нож.

– Поэтично.

Облизав ярко-красные губы, первая официантка поплыла к посетителю, на ходу бросив:

– Ты, лапонька, не волнуйся, я с ним справлюсь.

– Так, это мы решили. – Дару сунула авторучку в сумку и оторвала листок из лежащего у нее на коленях блокнота. – Завтра я туда пойду, сделаю самое необходимое, а потом отпишусь до конца недели. Роланд и Эван начнут обходить отели и показывать рисунок Эвана.

Она глянула на сделанный Эваном на стадионе набросок Адепта Тьмы. Портрет был хорош, схвачены даже пуговицы на воротнике и странно-презрительное выражение лица.

– А он точно будет сохранять этот облик? – спросила Дару.

– Непременно, – заверил ее Эван. – Пока он снова не пройдет сквозь барьер, он так же прикован к этому телу, как я – к своему.

Дару кивнула, удовлетворившись ответом, а Роланд выпихнул из головы мысль о том, каково быть прикованным к телу Эвана.

– А завтра после работы, – объявила Ребекка, – я и Эван…

– Эван и я, – автоматически поправила Дару.

– Ага. Эван и я попросим маленький народец помочь искать. – Ребекка вздохнула. – Хотела бы я взять выходные до конца недели.

– Как бы сильно мы ни нуждались в тебе, Леди, там ты нужна больше.

– Правда, только…

– Ведь ты говорила, что у вас там три девушки болеют?

– Верно, три, – снова вздохнула Ребекка. – И нечестно будет перед Леной, если я тоже не приду. Ей придется одной делать все плюшки.

– Не грусти. – Эван отстегнул значок с веселой рожицей, наклонился и прикрепил его к блузке Ребекки. – Ты на работе видишь много людей, слышишь их разговоры. Обо всем, что покажется тебе необычным, ты нам расскажешь. И может случиться, что какая-нибудь обычная, будничная история подарит нам ключ. Именно в будни он вносит самый большой разлад.

– Ну ладно, – неохотно кивнула Ребекка и стиснула руку Эвана. Погладила браслеты, улыбнулась их звону и погладила снова. – А почему нам не начать сегодня? Еще не поздно.

– Куда как поздно, – заявила, поднимаясь, Дару. – Мы все мало спали прошлой ночью, а нам с тобой завтра рано на работу.

Дару повернулась к Роланду.

– Мы уходим. А ты, – она снова обратилась к Ребекке, – идешь спать.

– Может быть, мне остаться? – предложил Роланд.

– Может быть, тебе поехать домой и надеть чистую рубашку? – ответила Дару.

– Но ведь… – Он перевел взгляд с Эвана на Ребекку и снова на Дару. У тех на лицах было только любопытство. А у Дару – чуть ли не вызов. – Да, наверное, ты права.

– Дару почти всегда права, – сообщила Ребекка.

– И в самом деле. – Он заглянул за спинку дивана в поисках футляра. – Неужто это не утомляет?

Футляр соскользнул вниз на пол – сидя не достать.

– Совсем не утомляет, – улыбнулась Дару.

– А миссис Рут всегда права, – громогласно заявила Ребекка.

Дару закатила глаза.

– Ребекка, миссис Рут – тряпичница. Это уже само по себе не очень правильное занятие.

– А ты знакома с миссис Рут? – Роланд обошел диван и взял футляр.

– Не имела удовольствия.

– Ты много потеряла, – заметил Роланд, наклоняясь и откидывая незапертую крышку. – Тебе бы… Брысь отсюда, котяра!

Том поднял глаза, мигнул на свет и зевнул. Спина его была выгнута точно по форме футляра, а все четыре лапы лежали ровно, надежно зацепившись когтями за фетровую обивку.

– Брысь, сказал! Мотай!

– Он, наверное, решил, что это кровать для кошек, – предположила Ребекка, пока Том вставал, потягивался и переливался через край футляра.

– Плевать мне, что он там решил. – Роланд опустился на колени и стал очищать обивку от кошачьей шерсти. Он хмыкнул, когда Том ткнулся в него головой, чуть не сбив с ног, и отпихнул кота подальше. Кот с довольным видом вернулся и ткнулся снова.

Дару подавила смешок.

– По-моему, он хочет тебя разозлить. Коты здорово разбираются.

– В чем? – Он бережно положил Терпеливую на место, захлопнул крышку и выпрямился. – Ладно, пойдем.

– Ты придешь сюда завтра? – спросил Эван.

Роланд сразу подобрел.

– Ага. В восемь тридцать, как договорились. – Он ткнул пальцем в сторону Ребекки. – Побереги его, детка.

– Обязательно, – ответила Ребекка совершенно серьезно. Она улыбнулась Эвану, и тот улыбнулся в ответ.

Роланд больше не мог закрывать глаза на то, что здесь происходит.

– Послушай, если ты думаешь…

Дару стиснула ему руку выше локтя, вытащила за дверь и захлопнула ее раньше, чем Роланд успел сообразить, что она делает. Она разжала пальцы, Роланд потер руку и уставился на Дару.

– Ты понимаешь, что там сейчас будет? – зашипел он, брызгая слюной.

– Понимаю. А ты? – сказала она ледяным голосом.

– Я-то понимаю! Они там… это…

Дару вздохнула и заговорила чуть более доброжелательно:

– Роланд, подумай минутку. Подумай, кто такой Эван. Он же не станет пользоваться беззащитностью бедной недоразвитой девушки. – Она улыбнулась. – И вряд ли Ребекка воспользуется его беззащитностью. Пошли. – Она направилась к лестнице. – Подброшу тебя домой.

Стараясь осмыслить рассуждения Дару, Роланд еле поспевал за ней.

– А тебя это не беспокоит? – спросил он, проходя через вестибюль.

– Чего ради? Эван по своей природе не способен причинить зло, а Ребекка при всей ее дебильности – вполне взрослая женщина, со всеми… – она толкнула дверь, продолжая подыскивать слово, – со всеми соответствующими потребностями.

– То есть когда она предложила мне спать с ней…

– …это был эвфемизм? Может быть. – Дару посмотрела в обе стороны, и они стали переходить через Колледж-стрит. – Понимаешь, невозможно так оградить умственно отсталых от мира со всеми его проблемами, чтобы эти люди никогда с ним не столкнулись. У Ребекки есть работа и квартира, почему бы ей не иметь и любовников?

– Да потому, что она может пострадать!

– Эмоционально? Так и каждый из нас может. А на самом деле простота спасает ее от многих эмоциональных страданий, которые мы сами себе устраиваем. Физически? От этого ни одна женщина не застрахована. Это мерзко, но это правда. Ты думаешь, у нее не хватит здравого смысла избегать опасных для нее мужчин? Так ты не прав. У нее совершенно детская способность смотреть прямо в душу, и на мошенников, обманщиков и психов она не клюет. Не то чтобы у всех умственно ограниченных был такой особый дар, но у Ребекки он точно есть.

Дару остановилась возле своей потрепанной малолитражки и стала искать в сумке ключи.

Роланд поднял голову и увидел, как вдоль водостока ползет что-то черное – определенно не белка.

– Она видит маленький народец в кустах, – пробормотал он.

Дару проследила за его взглядом и фыркнула:

– И ты тоже. – И, отвечая на незаданный вопрос, добавила: – И я. После того как я заглянула в глаза Эвана, я бы удивилась, если бы не видела.

Она влезла в машину, хлопнула дверцей и открыла дверь пассажирского сиденья.

– И это тебе тоже все равно? – спросил Роланд, просовывая гитару на заднее сиденье.

– Ну и что с того? – Дару включила передачу и осторожно выехала со стоянки. – У них своя жизнь, у меня своя. Меня больше волнуют нищета, голод и дискриминация. Тебе куда?

– Ниэл-стрит, к востоку от Пейп и к северу от Данфорт-стрит.

– Знаю это место.

Какое-то время они ехали молча, Роланд думал о Ребекке, которая предстала в новом свете. Дару – о дороге.

– До двенадцати лет, – вдруг сказала Дару, – Ребекка была нормальной девочкой. Однажды в воскресенье за городом в машину, где ехала ее семья, врезался грузовик. Ребекку выбросило из машины, и когда приехали спасатели, автомобиль и грузовик горели ярким пламенем. Выжила только Ребекка. Ее нашли в канаве, покрытую грязью и кровью. Согласно рапорту медиков, у нее в этот день впервые началась менструация – то ли в момент столкновения, то ли сразу после.

Роланд поежился – от слова «менструация» ему стало куда более неуютно, чем от сообщения о смерти трех человек. «Ладно, чего там, – рассудил он, – это все бабские дела».

– Самой серьезной травмой оказался перелом черепа: большой осколок кости сдавил мозг. Крови она потеряла столько, что у врачей были серьезные опасения за ее жизнь, но она прошла через все операции к быстрому и полному выздоровлению. Физически полному. Повреждение мозга сказалось очень скоро. Меньше чем за год она почти разучилась читать, полностью забыла арифметику и потеряла способность оперировать абстрактными понятиями.

– Чем?

– Абстрактными понятиями. Все эти вещи, которые люди придумали, чтобы осложнить себе жизнь. Лет сто назад, может быть, даже пятьдесят в какой-то части света все было бы нормально. Она бы вышла замуж, воспитывала детей, ухаживала за живностью, то есть проводила время за такими делами, с которыми вполне могла бы справляться. Но в наши дни, – она на секунду развела руками, сняв их с баранки, – такой возможности жизнь ей не дает. Врачи и работники социальных служб скоро обнаружили, что поскольку она не владеет абстрактными понятиями, то не может и выбирать способ действия. Каждый ее шаг должен быть предопределен подробно расписанной схемой. Однако это вовсе не означало отторжения от общества, и потому она жила в нескольких семейных приютах.

– А родственники?

– У нее их нет. – Дару яростно включила третью скорость, таким образом срывая злость. – Когда ей было пятнадцать, глава приемной семьи, где она жила, явился в Детскую Помощь и покаялся, что многие годы сексуально преследовал отданных ему на попечение детей.

Роланду вдруг явилось видение вздернутого на дыбу и четвертованного мужчины. Несомненно, причиной тому был зубовный скрежет, слышавшийся в голосе Дару.

– Он попробовал так же поступить с Ребеккой. Он не помнил, что было потом, только то, как шел сознаваться. Я видела протокол. Он повторял: «Я не понимал», – и все время ударялся в слезы. А Ребекка только одно сказала – и в протоколе, и потом, когда я с ней говорила: «Я ему показала, что он сделал».

Дару на секунду прервалась, обгоняя автобус и выруливая на Ниэл-стрит.

– Так что насчет Ребекки тебе волноваться не стоит. И к тому же я никогда не видела ее в такой хорошей форме, как сегодня.

– Из-за Эвана?

– Вряд ли из-за ситуации. – Белозубая улыбка сверкнула в темноте контрапунктом к звучащему в голосе сарказму. – Но это вполне вероятно. Он ведь в конце концов Свет, и естественно считать, что он в каждом вызывает к жизни лучшее. Скажи, где остановиться.

Роланд показал на дядин дом, и Дару затормозила. Он вылез, вытащил с заднего сиденья гитару, захлопнул дверцу и наклонился к открытому окну.

– Спасибо, что подбросила. И за информацию спасибо. Я… – Он вздохнул. Эван и Ребекка. Ладно. – Ты мне дала над чем подумать.

– И еще одно. – Взгляд Дару был так проницателен и прям, что Роланд вспыхнул. – Тебя расстроила Ребекка – готова согласиться. Только ее отсталость тут ни при чем. Ты расстроился, потому что Ребекка будет спать с Эваном, а ты – нет.

Роланд смотрел, как уменьшаются огни отъезжающего автомобиля, и, когда Дару уже не слышала и спорить не могла, буркнул себе под нос:

– Это даже не смешно.

Потом повернулся и пошел в дом, и плевать ему было, кто там шпионит из-за кустов.

* * *

Эван, полузакрыв глаза, лежал щекой на волосах Ребекки и неглубоко дышал. Она тесно прижалась к его груди, и он улыбнулся сквозь сон, нежно проведя ладонью по ее влажной спине. Час в ее объятиях почти восстановил силы, затраченные на успокоение толпы. Утром он…

И вдруг равновесие сдвинулось, стало больно, и он едва удержался от крика.

«А я здесь, – сказала Тьма. – Приди и схвати меня, если посмеешь».

Он знал, что вызов должен был настигнуть его в минуту слабости, все еще изможденного после борений прошедшего дня. Темный никогда бы не бросил вызов без уверенности в победе и в том, что Свет примет его вызов.

Он бережно переложил Ребекку на матрац и выскользнул из ее протянутых рук. Она заворочалась и в полусне назвала его имя. Он склонился и тихо поцеловал ее бровь.

– Спи, Леди, – шепнул он, чувствуя соленый привкус на губах. Он охранит ее сон сегодня, и завтра, и всегда… Она с первого взгляда очаровала его своей светлой душой, и страшно подумать, что сделает Тьма с этой милой простотой…

Ребекка вздохнула и устроилась поудобнее на подушках. В глазах Эвана она лучилась теплотой и золотистым светом.

В альков вошел Том и прыгнул на кровать, занимая свое, освобожденное теперь место.

– Смотри за ней, малыш, – шепнул Эван. – Оставайся с ней, пока меня нет.

Том вытянул лапу и стал вылизывать между когтями. Указания Эвана были ему совершенно ни к чему.

Эван выпрямился, одевшись в мгновение ока, еще раз коснулся изгиба бедра Ребекки и вышел навстречу Тьме.

…Тьма в аллее была гуще обычной ночной. Он услышал голоса и смех и осторожно двинулся вперед.

– Ой! Не надо!

Он споткнулся под тяжестью окатившей его рычащей волны Тьмы и бросился бежать.

В конце аллеи, под мигающим красным огоньком запасного выхода, спиной к стене стоял парнишка лет пятнадцати, прижав к лицу ладони, и между ними текла струйка крови.

У его ног – другой, лицом вниз, в растекающейся луже.

Перед ним – пять ржущих теней с ножами.

В стороне – отлично одетый мужчина с разведенными в приветственном жесте руками и приглашающей улыбкой. Только эту улыбку и видел Эван.

– Ты теперь уже не такой красавчик, говнюк? – Один из пятерых выступил чуть вперед и стукнул мальчишку по плечу обратной стороной ножа. Мигающий красный свет отражался от бритой головы и окрашивал в пурпур татуировку на ней. – Сейчас мы с тобой позабавимся.