Текст книги "Врата тьмы"

Автор книги: Таня Хафф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

В главной спальне императорских апартаментов отеля «Кинг Джордж» сладко почивал на широкой кровати молодой человек. Пробивавшийся сквозь розовые шторы свет разливался по комнате и ласково касался закрытых век. Спящий заворочался и в первые минуты пробуждения испытал блаженство от нежности простыней, твердости матраса под лопатками и мягкости подушек.

Он невольно улыбнулся и открыл глаза. Чистые и голубые, как летнее небо. Их взгляд скользнул по лепному потолку и проследил завитки узора до стены.

Молодой человек потянулся, словно пресыщенный кот, спустил босые ноги на пушистый ковер и голым прошлепал к окну. Отодвинул занавеску и выглянул на улицу.

– Прекрасный день, – мурлыкнул он, отводя с лица густые черные волосы. – Солнечный и жаркий.

И действительно, день еще только начинался, а воздух уже дрожал и переливался от предвкушения жары.

Молодой человек положил руку на стекло, расставив длинные пальцы, и парящий голубь вдруг полетел камнем вниз, с седьмого этажа до самой мостовой. Он чуть не зацепил вышедшую на прогулку пожилую пару и упал возле их ног, забрызгав кровью и перьями.

Раздался истошный крик женщины, и на устах молодого человека вновь заиграла улыбка.

Потом он стоял под душем и радовался разнообразию ощущений, когда переключал душ с укалывания на массаж и обратно. Тщательно растерся полотенцем, придав белой как сливки коже розовое сияние, потом постоял перед высоким – в полный рост – зеркалом, любуясь игрой мышц. Его тело, выверенное до последнего дюйма, являло собой произведение искусства.

Он зажал плечом телефонную трубку и стал одеваться, одновременно заказывая завтрак.

– …и кофе должен быть готов за секунду до выноса из кухни! – Он вытащил из шкафа голубую полотняную рубашку, скользнул в нее, заправил в джинсы и застегнул ширинку. – Да, правильно, я мистер Апотик.

Он повесил трубку и усмехнулся: удается ему эквилибристика! Апотик – по-гречески тьма, а Тьма – единственное доступное ему имя. Ибо Тьма так тесно держит свои частицы, что не позволяет им иметь собственного имени. Доставая из-под кровати парусиновые туфли, он осмотрел кожаные, в которых был вчера.

Оказалось, на кожу кровь не попала. Немного странно, потому что ее было порядочно. В огромном городе нетрудно было найти девушку, которая разрешила себя «подцепить», и когда деньги перешли из рук в руки, никакие стоны, крики и шепот «нет!» не могли отменить договор. И поскольку он ее «подцепил» по взаимному согласию, нежелательного нарушения баланса между Светом и Тьмой не случилось. А раз весы не сдвинулись, то он и не привлек к себе внимания, что могло бы осложнить выполнение задачи. Свободный от рамок ритуала, – вчерашняя ночь была только для собственного удовольствия, – он дал волю воображению и прекрасно провел время.

Прибывший почти тотчас же завтрак был превосходен. Он смаковал ломтики яичницы с колбасой, запеченной с грибами, чесноком и имбирем, и запивал таким свежим соком, словно тот еще был в апельсине, когда его выносили из кухни.

– Хозяин!

По каштановой ножке стола вползла похожая на человека фигурка шести дюймов ростом и остановилась у кофейника.

– Хозяин! Адепт Света проник сквозь барьер!

– Да, я знаю. – Названный хозяином обсасывал пальцы, слизывая остатки масла и крошки булочки. – Ты думал, я не замечу такого разбаланса?

– Нет, Хозяин, но… – Человечек поднял согнутые руки, будто собираясь ими всплеснуть.

– Но? – В голосе прозвучала угроза.

– Но моя роль – извещать тебя, Хозяин. Я ведь твои глаза и уши.

– Тогда смотри, слушай, делай что-нибудь полезное и узнай, как сюда пробрался этот Адепт. – Хозяин налил себе кофе, добавил щедрую порцию сливок и сахара, отпил половину и лишь тогда заговорил снова. В это время маленькая тень дрожала и ежилась. – Узнай сегодня же, кто обеспечил проход этому Адепту и что они знают, а заодно посмотри, можно ли их использовать в ритуале.

– Слушаюсь, Хозяин. Но…

– Опять «но»?

Тень задергалась и завопила не своим голосом:

– Нет, Хозяин! Нет «но»!

Тень исчезла. Хозяин вздохнул и потянулся. Никуда не годятся эти мелкие кусочки Тьмы, не стоят даже того, чтобы их давить.

Взгляд его упал на утреннюю газету и задержался на заголовке: «Сойки» против «Тигров» – решающая схватка на пути к финалу!»

– Бейсбол, – протянул он, пробегая статью. – Это-то мне и нужно. Солнечный день на стадионе. Толпы народу, дух состязания…

На секунду ему захотелось, чтобы открытие было отложено на пару дней: на следующей неделе в городе будут «Янки».

– Ладно уж, – он бросил газету на пол, – нельзя же взять все сразу.

Он сунул ключ от номера в карман, к бумажнику, и направился к двери. Открыв ее толчком, он чуть не сбил горничную, которая тащила охапку полотенец.

– Дежурн… – Она опустила занесенную для стука в дверь руку и посмотрела на него расширенными от похоти глазами. Она была очень молоденькая и очень хорошенькая, и он грубо брал ее по утрам первые три дня, – доводя до экстаза, когда уже неразличимы боль и наслаждение.

Сегодня он только взглянул на нее с отвращением и прошел мимо, оттолкнув с дороги.

Услышав ее плач и ощутив жар ее стыда, он перешел на танцующий шаг. День начинался прекрасно.

– Что у тебя там, Стив? – Констебль Патон вылезла из патрульной машины и хлопнула дверцей. У нее за спиной Джек сделал то же самое. Их смена закончилась, и они направлялись обратно к участку, когда прозвучал вызов. Пришлось повернуть к автостоянке возле супермаркета – проверить, не нужна ли их помощь. Паттон увидела, что констебль Стив Стирлинг, ветеран, прослуживший в полиции многие годы и пользующийся репутацией человека, которого ничем уже невозможно потрясти, непривычно бледен. Его напарницу, новичка в полиции, отработавшую всего пару недель, по всей видимости, только что вырвало, и это вот-вот должно было повториться.

– На помойке, – коротко бросил Стив, свирепо глядя на собирающуюся толпу.

Паттон, поморщившись, повернулась в сторону помойки и набрала побольше воздуха, еще не глядя. Смрад стоял такой, что от одного этого могло вытошнить напарницу Стива. Поверх кучи обычного гниющего бакалейного мусора было размазано нечто из ассортимента мясной лавки: отбивные, ребра, бифштексы – и все покрыто толстым слоем мух. И тут до нее дошло, что один из бифштексов – человеческое лицо.

Стиснув зубы, Паттон бросилась обратно на тротуар, благодаря Бога и всех святых, что последний раз ела несколько часов назад. Подошел Джек, и она схватила его за руку.

– Не ходи!

Это не их вызов, и он не обязан смотреть. Он посмотрел на нее, прочел в ее глазах ужас от увиденного, кивнул и отвернулся.

– Ничего себе денек начинается!

К ней присоединился Стив, и они вместе смотрели, как подъезжают еще три автомобиля, один из них с полицейским фотографом.

– А ведь ты могла бы уже сидеть на станции с чашечкой кофе. Жалеешь, что свернула?

– Да, – сказала она. И что-либо к этому добавлять не имело смысла.

– Хорошо, давайте посмотрим, правильно ли я поняла. – Дару протерла глаза и приняла поданную ей чашку чая. – В следующую пятницу, в Иванову ночь, Адепт Тьмы собирается открыть врата между этим миром и Тьмой. Вы, – она наклонила голову в сторону Эвана, – призваны его остановить. Вы двое, – она показала на Роланда и Ребекку, – собираетесь в этом помочь.

– Таков сухой остаток, – согласился Роланд.

– Отлично. Считайте, что я в вашей команде.

– Как?

Дару отпила глоток и произнесла кратко и отчетливо:

– Я тоже собираюсь помочь.

– То есть вы нам верите? – Роланд изумленно уставился на нее. Остаток ночи ушел на рассказ, и теперь, при свете дня, он сам в это не верил.

– Я верю собственным глазам, – раздраженно ответила Дару и жестом показала одновременно на Эвана и на черный нож. – Вы что, Шерлока Холмса не читали?

– А?

Суровый недосып плюс американские горки, на которые его швыряло при каждом взгляде Эвана («Да ты продолжай себе твердить, что это чисто религиозное чувство!»), совсем лишили Роланда способности соображать.

– Когда вы исключите невозможное, то, что останется, и будет ответом, как бы невероятно оно ни выглядело. Если Эван существует, а это так… – Эван полыхнул на нее улыбкой через плечо и вновь увлекся игрой света на занавесе, – …и если я верю в то, что он собой представляет, а я верю… – тут даже беглого взгляда на Адепта было достаточно, чтобы заметить сияние славы, – …значит, и все остальное – тоже правда. А если наш мир может быть поглощен Тьмой, – и тут ее губы сжались в ниточку, – я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, пока это случится.

«Это точно, – подумал Роланд, – могу поспорить, что такого за тобой не водится». Дару, как куратор Столичной Социальной Службы, каждый день сражалась с Тьмой на переднем крае.

– Ребекка, деточка, – Дару обернулась и попыталась заглянуть в кухню, – что ты там делаешь?

Ребекка высунула голову в гостиную.

– Завтрак. – При свете дня оказалось, что она в старых шароварах и желтом свитере с оторванными рукавами. – У меня там омлет, потому что немножко молока осталось, и колбаса оттаивает в кастрюле. Я разморозила весь пакет, а не три кусочка для себя. И еще тосты я делаю.

– Все сразу? – усомнилась Дару.

– Почти всю работу делает плита, – серьезно объяснила Ребекка. – И тостер.

– А джем у тебя есть? – спросил Роланд. Он бродил по комнате и как раз сейчас оказался около кухни.

– За кетчупом стоит. Персиковый. – Ребекка высунулась дальше в комнату и подала ему баночку и консервный нож. – Можешь пока Тома покормить.

Роланд подбросил баночку на ладони, вздохнул и посмотрел на кота.

Том, отлично зная, что означает банка такого размера вместе с консервным ножом, спрыгнул с дивана и стал плести кружева у ног Роланда. С большим достоинством, с предвкушением и лишь с самой малой долей нетерпения.

– Ну ладно. – Роланд отошел, поставив банку на стол. – Но я хочу внести ясность, – сказал он в сторону кухни, – это я делаю для тебя, а не для него.

– Тому все равно, лишь бы ты открыл банку.

Направляя вниз лезвие консервного ножа, Роланд обратился к Дару:

– Почему вы разрешаете ей выбрасывать деньги на такую ерунду?

Дару приподняла бровь.

– Вы предпочитаете другой сорт? – спросила она с нотками сарказма в голосе.

– Ладно, проехали.

Он вскрыл банку и невольно сморщился от запаха, затем поставил ее на пол. Том понюхал, осторожно попробовал, одобрил и начал есть. Дару глянула на Роланда, как ему показалось, с улыбкой превосходства и направилась в ванную. Чувствуя себя в меньшинстве, Роланд достал гитару и для успокоения начал перекладывать на музыку игру света и теней вокруг силуэта стоящего у окна Эвана.

– Столько боли, – почти неслышно сказал Адепт, глядя на ползущего по стеклу муравья, держащего в челюстях мелкое насекомое. Он набрал в легкие воздуха, ощутив запах бетона, асфальта и стали, вкус скорби, ненависти и боли, и вздохнул. Так много материала найдет здесь Тьма. Но его согрело солнце, а дуновение ветра донесло детский смех, и он не смог бы, да и не захотел, отринуть надежду.

Роланд видел, как согнулись плечи Эвана, и добавил в мелодию немножко грусти, а когда они распрямились – сменил и ритм, и тональность. Он умел чувствовать публику – талант, отточенный годами на улице: там даже взглядом можно отогнать платящего слушателя и надо учиться смотреть краем глаза.

Дару стояла возле дивана, переводя глаза с Роланда на Эвана и обратно.

Под тяжестью ее взгляда Роланд перестал играть и повернулся к ней.

– Твою музыку просто видно было, – сказала она с удивлением в голосе. – Как зеркало из звука… Я видела…

Роланд покраснел от смущения и потупился, поигрывая медиатором.

– Завтрак!

Ребекка вынесла из кухни полное блюдо, и Роланд, воспользовавшись моментом, подскочил к ней, чтобы взять его. С похвалой он мог справляться, лишь когда она выражалась наличными. Только похвала от Ребекки была исключением, хотя он и не понимал почему.

Созерцание завтракающего ангела отвлекло Дару и Роланда от собственных тарелок, потому что Эван наслаждался не только вкусом, но и запахом, и эмоциями, превращая процесс поглощения яичницы с ветчиной в чувственный опыт.

– А там, откуда ты пришел, разве не едят? – спросила Ребекка, когда Эван коснулся тоста, исследовал слой маргарина и облизал кончики пальцев.

– Конечно, едят. – Он откусил кусок залитой яйцом колбасы, испытывая удовольствие от множества вкусовых ощущений. – Но это – новое. А каждая грань новизны должна быть исследована и превращена в источник наслаждения.

– Я тоже так думаю, – кивнула Ребекка.

Дару попыталась скрыть улыбку, вспомнив, как впервые угостила Ребекку пиццей и девушка ткнулась рукой в расплавленный сыр, а потом минут пять изучала, как он умеет вытягиваться.

«У нее куда приятнее лицо, когда она улыбается, – подумал Роланд, устроившись там, где ему одинаково хорошо было видно и Дару, и Эвана. – Не так похожа на ястреба».

Роланд только теперь понял, что означает слово «поражает». Не красивая, не привлекательная – а именно поражающая внешность была у Дару. Темно-золотая кожа, черные глаза – такие, что радужка сливалась со зрачком, высокий лоб, гордый изгиб носа, рельефный подбородок, и все это в ореоле густых волос цвета черного дерева. Не то чтобы холодна, но сурова. Он подумал, что стоит попробовать флейту – если он вообще доберется до дома, – потому что для его гитары музыка Дару звучала слишком высоко.

– Вы мне хотите что-то сказать? – внезапно и резко спросила Дару, заметив его пристальное внимание.

«И стерва к тому же, – добавил Роланд к мысленной характеристике Дару. – Сурова и стервозна».

Он заметил, как усмехнулся за завесой светлых волос Адепт, и уже в который раз задался вопросом, сколько из его мыслей тот читает.

– Вроде бы ничего. – Он поднялся и начал складывать пустые тарелки. – Сегодня опять намечается жаркий денек.

– Ага, – вздохнул Эван, и улыбка его исчезла. Он легко встал и вернулся к своему месту у окна. – А когда так жарко, и свет слепит, и воздух тяжел и горяч, как пелена расплавленного стекла, лопается людское терпение, и даже хорошие люди могут оказаться на грани – или за гранью.

– Так ты думаешь, это его работа? – спросил Роланд, перекрывая шум наполняемой раковины.

– Да, – не оборачиваясь ответил Эван.

– Но сейчас лето, – возразил Роланд. – Хоть Канаду и называют Великим Белым Севером, но летом тут жарко.

– Не так, – задумчиво заметила Дару. – Не так жарко, и не так долго. И не в июне. Неделю-другую в августе – это бывает.

– И что ты будешь с этим делать? – спросила Ребекка, возвращая разговор на деловую почву.

– Я уже делаю, Леди.

Дару повела бровью, впервые услышав, как Эван титулует Ребекку.

– Там, на юго-западе, собрались дождевые тучи, и я их уговариваю двинуться в нашу сторону. Через два дня в городе будет легче.

– А почему не раньше? – поинтересовался Роланд, подавая Ребекке стопку чистых тарелок.

Эван развел руками, браслеты тихо зазвенели.

– Дождь путешествует как хочет. Передвинь его слишком быстро – он развеется. Слишком медленно – и ему станет скучно, он прольется.

– Дождю станет скучно?

– Простое слово, обозначающее сложное… – Он дернул светлую прядь своих волос, подыскивая слово.

– Сложную вещь? – предположила Ребекка.

– Да, сложную вещь.

Они обменялись довольными взглядами, и Роланд почувствовал за этим еще что-то.

– Есть, кроме сказанного, какие-то вещи, которые мне хотелось бы понять. – Дару заходила по комнате взад и вперед.

«Вступай в клуб», – подумал Роланд, устраивая Терпеливую у себя на коленях. Последний раз он был в чем-то уверен и что-то понимал до того мгновения, как из-за угла показалась Ребекка.

– Ты пришел, потому что тебя призвала Ребекка, так?

– Для этого и Роланд много сделал, но, в общем, верно.

– Ладно, а он как сюда попал?

Молчание, наступившее в ожидании ответа Эвана, нарушал только легкий шелест кошачьего языка – Том вылизывал черные полоски хвоста.

– Есть две возможности, – произнес наконец Эван. – Либо в этом мире мужчина или женщина совершили зло, призвав при этом Тьму…

– Черные свечи, пентаграммы и человеческие жертвы, – тихо сказал Роланд, и Терпеливая ответила ему аккордом.

– Да, – подтвердил Эван, – так когда-то призывали Тьму. Но на этот раз, я думаю, она проникла сюда по собственной инициативе, воспользовавшись ослаблением барьеров в Иванову ночь. Хотя в определенном смысле его тоже призвали… В этом мире много тьмы, и она взывает к Тьме за барьером. Постепенно барьер слабеет и пропускает кусочек Тьмы. Обычно этот кусочек столь мал, что не имеет тела и либо рассеивается, оставляя на своем пути плохое настроение, либо находит «хозяина» – человека, в которого вселяется, и тогда он может создать себе постоянное обиталище. И такие сгустки Тьмы способны прожить долго, даже если против них и выступит немного Света.

Он наполнил солнечным светом сложенную чашечкой ладонь и рассыпал его по пальцам тонкой филигранью.

– Конечно, подобным же образом призывают в ваш мир и Свет. Иногда происходит такое деяние Тьмы или Света, на которое могут ответить и создания побольше: гоблины и кикиморы, единороги и фавны. Чтобы прошел Адепт, Тьме пришлось ждать до тех пор, пока призыв не стал почти непреодолимым. И она ждала, собрав все силы для единой цели.

Он снова вздохнул.

– К счастью, она это делает редко – самодисциплина не принадлежит к числу сильных ее сторон. Когда пришло время, она двинулась, протиснув такой большой кусок самой себя, чтобы можно было открыть врата для остального. Не думаю, что протискивание сквозь барьер было приятным.

– Ты будто сочувствуешь ему, – поморщилась Дару.

– Я сострадаю любому, кто испытывает боль, – ответил Эван без тени оправдания в голосе. – Даже ему. Но это не помешает мне его уничтожить.

– Не понимаю, что значит – «протолкнуть сквозь барьер кусок себя»? – Роланд крутил эту фразу так и сяк, но смысла не видел.

– Есть только одна Тьма и только один Свет. И он – частица Тьмы, как я – частица Света. И если Тьма держит свои фрагменты вместе, не доверяя им, то Свет не желает, чтобы хоть что-то было его частицей против воли.

– Что любишь – отпусти. Если вернется – оно твое. Если нет – никогда твоим не было.

Все повернулись к Ребекке, и она вспыхнула.

– Это я на футболке прочла, – объяснила она, закусив нижнюю губу и боясь, что сказала что-то не так.

Эван отбросил волосы от лица, и в глазах его вспыхнули искры.

– Но это точно то, что я сказал!

– Правда?

– Точно то, – повторил он.

Довольная, Ребекка кивнула.

– Я так и думала.

Дару пожала ей руку и снова повернулась к Эвану.

– У тебя хватит сил его победить?

– Один на один, он и я? – Эван пожал плечами, но искра в глазах потухла. – Для поддержания равновесия мы обладаем равной мощью, но Тьма невыдержанна и расходует силы просто для забавы.

Дару вздохнула.

– Вопрос был – да или нет, а в твоем ответе – ни того, ни другого.

– Ну ладно, – усмехнулся он. – Ответ: возможно. Но сначала его надо найти.

– А ты не мог бы просто, ну, я не знаю, – Роланд прошелся по басовой струне, – произнести заклинание и узнать, где он?

– Нельзя. Если он не нарушит равновесия, я должен буду искать его точно так же, как искал бы любого другого смертного.

– Меньше, чем за неделю?

– Да.

– А ты знаешь, как он выглядит?

– Я узнаю его, если увижу.

Теперь настал черед Роланда вздохнуть.

– А ты знаешь, какой это большой город? И сколько в нем людей?

– Знаю, – ответил Эван. – Но мне помогают.

Роланд и Дару обменялись взглядом, в котором впервые с момента их знакомства мелькнуло полное взаимопонимание.

– А еще, – продолжал Эван, игнорируя выражение недоверия на лицах Роланда и Дару, – мы должны узнать, где он хочет открыть врата…

– А ты можешь назвать какие-нибудь параметры их местонахождения? – перебила Дару.

– Да.

Она облегченно вздохнула.

– Обширное открытое пространство, где земля не загромождена бетоном и сталью.

– Парк! – подпрыгнув от возбуждения, предположила Ребекка.

– Да ты знаешь, сколько в этом городе парков? – возразил Роланд.

– Знаю.

Голос Ребекки был настолько серьезен, что Роланду больше ничего не оставалось, как только поверить, что она действительно знает, сколько в городе парков.

– Нам нужна карта. – Дару встала и оправила складки сари. – У меня в машине есть. Сейчас принесу.

Надеясь, что никто не видит, Роланд посмотрел ей вслед. Было ему очень стыдно, но зрелище колышущихся под шелком бедер того стоило.

Она вернулась, неся карту Торонто – кусок материи, навернутый на руку, а еще бумажный прямоугольник дюймов восемь в длину.

– Ты штраф за неправильную парковку не можешь аннулировать? – спросила она Эвана, бросая карту и квитанцию на стол Ребекки.

– Извините, не по нашему ведомству. Кесарю кесарево.

Дару кивнула, ничуть не удивившись.

– Значит, Библию ты знаешь.

– Я все ваши литературные шедевры читал. Библию, Коран, Шекспира, Уэллса, Гарольда Роббинса…

– Как?

– Шучу, – подмигнул Эван.

Дару вскинула на него глаза и пошла в ванную переодеться.

– А «Винни-Пуха» ты читал? – спросила Ребекка. – Моя любимая книга.

– Ну конечно. – Эван осторожно, чтобы не задеть цветы, вытянулся на подоконнике, подогнув под себя ноги в ботинках. – В Пухе есть великая мудрость.

– Особенно для медведя с опилками в голове, – согласилась Ребекка.

С этой ее стороной Роланд тоже не был знаком.

– Ты его сама читаешь? – поинтересовался он.

– Конечно! – Ребекка даже возмутилась. – Я и посложнее «Пуха» книги могу читать.

Минутку подумав, она добавила:

– Но не очень посложнее.

– У Ребекки, – сказала вернувшаяся в комнату Дару, она успела переодеться в шорты и подходящую к ним рубашку, – полный комплект «Паддингтонского медведя».

– А я люблю медведей, – гордо заявила Ребекка. – У меня и другие книги про них тоже есть.

Роланд отметил, что Ребекка читает для удовольствия куда чаще, чем большинство выпускников колледжа.

– Парки – это зеленое? – спросила она.

– Верно.

– Иногда, – удовлетворенно вздохнула Ребекка, – некоторые вещи имеют смысл. Парки нарисованы зеленым, – пояснила она Эвану.

Стол был маленький, в квартире жарко, и Роланд, никогда особо не интересовавшийся парками, вскоре решил, что лучше смотреть со стороны, чем смешиваться с толпой. Из разговоров этой толпы он понял, что Ребекка уж точно знает в городе каждый парк, и сколько в нем деревьев, и кто – или что – на каждом дереве живет.

Том вспрыгнул на подоконник, задержался на краю открытого окна и скрылся с глаз. Роланд решил, что кот не стал бы прыгать, кабы не был уверен в безопасном приземлении, а потому продолжал рассеянно перебирать струны, не упомянув об отбытии кота.

«Надо бы пойти облегчиться. В сущности, неплохая идея».

Он прошел в ванную, вскоре вернулся и увидел, что остальные все еще путешествуют по карте.

– …нет, тут сплошные бугры и рытвины и деревьев много…

– Парки, – буркнул он себе под нос, – парки. – Есть один парк, который он хорошо знает… – Ребекка! Телевизор работает?

– А? – Она огляделась, будто выискивая того, кто говорит.

Роланд повторил вопрос.

– А, да, работает. Только пятый и девятый каналы.

– Отлично. Мне как раз девятый и нужен. Можно включить?

– Конечно. – Она снова отвернулась к карте. – Нет, этот слишком вытянутый и узкий.

Как и все предметы в квартирке, небольшой переносной телевизор на полочке над батареей сиял чистотой. Роланд размотал провод с крючков – Ребекка явно не была любителем телепередач, – нашел ближайшую розетку и вставил вилку. Если он не перепутал время, то пропустил только церемонию открытия игр.

Когда проявилась картинка – черно-белая и слегка нерезкая, – он убедился, что его предположение верно. Начало первой игры, один выбыл, бегун на второй базе. Приглушив громкость, он устроился и стал следить за игрой.

В конце третьей подачи он услышал, как звякнули браслеты Эвана, и почувствовал, что диван просел, когда Адепт устроился рядом.

– Кто впереди?

– Детройт, один-ноль.

– Ay «Соек» лучший все еще на скамейке?

– Ага, – вздохнул Роланд, – он… Погоди-ка!

Он повернулся к Эвану, сидевшему невыносимо близко, подавляя желание проверить, так ли шелковисты его волосы…

– А ты понимаешь в бейсболе?

Эван подождал, пока стоящий с битой игрок «Соек» отбил подачу.

– Сигналы телевидения легко проходят барьер.

– То есть вы там на небесах, или в валгалле, или как это место называется, смотрите телевизор?

– Мы говорим «дома». Смотрим.

– А как? – насмешливо спросил Роланд. – В хрустальных шарах?

– Да нет, конечно, шары ведь катаются, как хотят. Подходит любой среднего размера кусок хрусталя с гладкой поверхностью.

– Ты шутишь! – Он присмотрелся к Эвану. – Нет, ты серьезно. Да чтоб меня черти взяли!

– Это вряд ли, – улыбнулся Эван, потягиваясь.

Роланд обнаружил, что его гипнотизирует пульсирующая жилка на шее Эвана. Он слышал стук биты и рев толпы на стадионе, но не мог оторвать глаз от его шеи. От Эвана так же пахло чистотой, как от всей квартиры Ребекки. Вздохнув и закрыв глаза, он вновь вызвал видение белых крыльев.

– Дару и Леди пошли в магазин. Надеюсь, тебе там ничего не нужно – ты был так увлечен, что не хотелось тебя отрывать от игры.

Открыв глаза, Роланд огляделся. Они с Эваном остались в квартире одни.

– Да нет, ничего.

Он смотрел, как играет солнце на кончиках ангельских ресниц. Они сидели чертовски близко друг к другу. Роланд в отчаянии стал придумывать, что бы сказать, поскольку молчание становилось невыносимым.

– А почему ты так ее зовешь – Леди?

– Это – знак почтения.

– А не обожания? – подозрительно спросил Роланд.

– А это не одно и то же?

– Ты знаешь, от тебя просто невозможно получить простой ответ.

– Свет никогда простых ответов не дает.

– Вот это я и хотел сказать, – хмыкнул Роланд.

«А что тут не так? – подумал он, усилием воли заставляя себя вернуться к игре. – Женщины пошли в магазин, а мужчины смотрят бейсбол. Только у одной из женщин не все дома, другая все интересуется, из какой дыры я вылез, а один из мужчин – ангел. В определенном смысле…»

– Дару, а почему тебе Роланд не нравится?

Дару взяла третью банку концентрата лимонада, посмотрела на нее и бросила в корзину.

– Что ты имеешь в виду, Ребекка?

– А ты ему все время показывала о-фи-ци-аль-ное (она сосредоточенно произнесла длинное слово) лицо.

– Я ничего против Роланда не имею. У тебя дома горчица есть?

– Есть.

– Я просто его недостаточно знаю.

– Тогда ты должна лучше с ним познакомиться. Он хороший.

Дару вздохнула. Три года работая куратором Ребекки, она научилась угадывать, куда клонит ее подруга.

– Спать с ним я не собираюсь, – сказала она спокойно. – Возьми-ка кочан салата.

Ребекка послушно выбрала кочан из кучи и взвесила на руке, передавая Дару.

– А почему?

– Потому что не хочу.

– А почему?

– Потому что я его не знаю.

– Но ты бы узнала его лучше, если бы с ним спала.

Девушка за кассой с интересом подняла глаза. Дару почувствовала, что краснеет, и обрадовалась, что на ее смуглой коже это не так заметно. Наиболее очевидным – и неудобным – доказательством дефективности Ребекки было ее неумение управлять громкостью голоса. Она все произносила нормальным голосом. Нормальным, выше средней громкости, отчетливым голосом.

– Со мной он не спит.

– Ребекка, тише!

Роланд существенно вырос в глазах Дару, когда она услышала, что он отказался от предложения Ребекки. Но в то же время – хоть Ребекка кажется десятилетней, она все-таки взрослая, и Роланд не имел никакого права считать ее ребенком. Конечно, она очень забавно, по-детски себя ведет, и Роланд заслуживает похвалы, что этим не воспользовался. Только она не ребенок, и потому…

Запутавшись, как всегда, в связанных с Ребеккой вопросах секса, Дару вздохнула и расплатилась с кассиршей.

Но выйдя из магазина и все еще продолжая об этом думать, она спросила:

– А ты не забываешь принимать таблетки каждый день?

Видит Бог, ей стоило немало усилий добиться разрешения на эти таблетки. Отношение к умственно ограниченным как ко взрослым и сексуально активным гражданам вызывало у работников департамента судороги.

– Не волнуйся, Дару, – Ребекка перехватила сумки и успокаивающе улыбнулась, – детей не будет.

Это не было ложью. Она же не сказала, что принимает таблетки. Дару просто не было дано понять, что дети появляются, когда появляются и таблетки здесь ни при чем. Если бы Ребекка могла это объяснить – тогда никому не пришлось бы принимать таблетки.

– Он здесь. На стадионе.

– Что? – Роланд круто повернулся к Эвану. – Послушай, если полевой игрок проворонил легкий мяч, это еще не значит, что он наворожил. «Сойкам» уже не раз удавалось вырывать поражение из самых зубов победы.

– И мячам тоже случалось отскакивать не в ту сторону?

– И еще как. Стадион же над самым озером. Самый ветреный из всех стадионов лиги.

– Посмотри на флаги, Роланд. – Эван показал на экран, и Роланд вдруг будто увидел призрак. – Ветра нет.

– Да, но…

– И это решение судьи…

– Но ведь он мог быть вне игры, тут судья второй базы решает.

– Но ведь казалось, что он в игре, правда?

– Правда, – пришлось признать Роланду.

– А ошибка, которую судья не заметил?

– Случается.

Но даже для самого Роланда этот ответ звучал неубедительно.

– Это он. – Эван поднялся, сжав губы в ниточку. – Он там. Я не знаю, что он собирается натворить, но он там. Я попробую его найти. Такой шанс может не повториться.

– Надеюсь, он появится не так необычно, как ушел, – буркнул Роланд, обнаружив, что в комнате никого нет. Протянув руку, он тронул выравнивающееся уже углубление на диване. – Просто исчез. Вот так.

Нервно рассмеявшись, он стал смотреть игру дальше.

– А, Бекка, привет. – Крупная-блондинка-дальше-по-коридору встретила Дару и Ребекку в тесном вестибюльчике сияющей улыбкой. – Так мы в магазин ходили? – жизнерадостно спросила она, вытирая потное лицо большим квадратом розовой материи. Не ожидая ответа, она повернулась к Дару и тем же искусственно-бодрым тоном добавила: – Как это мило с вашей стороны – прийти помочь нашей Бекке в свой выходной день!

Дару нехотя улыбнулась.

– Вам, наверное, интересно, почему я здесь стою? Сын моей сестры должен за мной заехать и взять меня в их милый домик в Дон-Миллзе. У них там и отопление центральное, и кондиционер!

– Он, наверное, очень сильный, – сказала заинтригованная Ребекка.

– Кто сильный, милая Бекка?

– Сын сестры, который должен вас взять.

– Ну разве она не прелесть? – спросила театральным шепотом Крупная-блондинка-дальше-по-коридору. За углом загудел сигнал, и она поднялась на ноги.

– Будь хорошей девочкой, Бекка. А вы, – она показала на Дару пухлым пальцем, – вы дайте мне знать, если я смогу чем-нибудь помочь.

Ребекка проводила Крупную-блондинку-дальше-по-коридору разочарованным взглядом и вздохнула. Она очень хотела посмотреть, как кто-то понесет на руках Крупную-блондинку-дальше-по-коридору, но у сына сестры оказался автомобиль.